The Телки. Повесть о ненастоящей любви Минаев Сергей
— Я услышал, что кто-то плачет, и… зашел, — тихо говорю я.
— Зачем? Зачем ты зашел? — Он захлебывается в рыданиях и почти хрипит. — Какого черта ты тут делаешь?! Тебя сюда звали?! Тебе кто-то сказал, что ты здесь нужен?!
— Брат, все окей, — пытаюсь я остановить эту немотивированную агрессию, — если хочешь, я уйду. Просто я подумал, что… ну, типа, тебе нужна помощь…
— Мне не нужна… понимаешь… ик… — Леха смотрит на меня широченными зрачками, а я сижу и думаю, что надо бы резко валить, иначе этот рыдающий лось забьет меня насмерть. Да еще и отмажется потом, сославшись на психическое расстройство. Внезапно он опускает свои красные веки и продолжает:
— Мне не нужно ничего. Все. Плохо все. До тошноты плохо.
— Что случилось-то? — спрашиваю я миролюбиво.
— Да ничего… все… все они… — он резко притягивает меня за шею, наклоняется к моему уху и начинает жарко шептать, обдавая парами алкоголя и химии: — Ты понимаешь, что все они здесь пидорасы? Мрази конченые, твари, ублюдки, шлюхи, скоты, сволочи! В квартире нет ни одного нормального человекам. НИ ОДНОГО, ВРУБИСЬ!
Я врубаюсь в то, что он сошел с ума, и сейчас придушит меня своими стальными ручищами.
— Лех…
— Молчи! Молчи, я тебе говорю! — Он слегка ослабляет хватку. — Слушай меня! Мне сегодня тридцать девять, и на моем дне рождения нет ни одного друга! Ты представляешь?! За тридцать девять лет я заработал денег, создал несколько бизнесов, приобрел дома, машины, квартиры — И НИ ОДНОГО ДРУГА. Их нет, понимаешь?! Одни пришли сюда, потому что со мной работают, другие потому что от меня зависят, третьи — потому что боятся. С кем-то я просто тусуюсь, с кем-то пью, этот продает мне наркотики, тот подгоняет телок. Они пришли, навалили мне кучу барахла — пошлые часы, какие-то мудацкие картины, уродские вазы, ручки, которыми я не пишу, компьютеры, которые я даже не знаю как включать. Они пришли и исполнили, понимаешь? Засвидетельствовали! Даже те, кто меня ненавидят, пришли, потому что зассали не прийти. Прикинь?!
— Угу, — мычу я, стараясь не вдыхать Лехиных испарений, дабы не усугублять собственное состояние.
— Тебе выпить налить?
— Нет, мне хватит уже, наверное.
— Значит, налить! — Он наливает водку в свой стакан и дает мне. — Пей, потом я…
Я послушно делаю пару глотков. Водка, которую я в обычной жизни не пью, резко обжигает гортань.
— Нет, ты подумай! — Леха допивает стакан. — Они все с собой принесли: наркотики, бухло, подарки, цветы, даже телок привели, «за уважуху»!
Это я, что ли? Я вообще-то с двумя только пришел, одна из которых моя.
— Лех, ну чего ты так все воспринимаешь? — Мне наконец-то удается выскользнуть из его могучего зажима. — Может, люди от чистого сердца хотят тебе праздник устроить?
— КТО?! ЭТИ?! ПРАЗДНИК?! Ты их рожи видел?
— А что? Девушек тебе привели, знают, что ты холостой, может, познакомить хотят. Вдруг ты влюбишься, женишься? — Я понимаю, что он скорее всего прав, но тем не менее стараюсь сгладить ситуацию и поскорее отчалить из комнаты.
— Ха-ха-ха! На ком? На одной из этих тварей? — Леха сплевывает на ковер густую, абсолютно белую слюну. — Я должен влюбиться в одну из тех, кого привели? А потом жениться? Я те ща расскажу за брак, пять сек!
Он идет к шкафу, долго роется в нем, а я думаю о том, что фразу про «пять сек» только что говорила Катя. Интересно, этот ублюдок Ринат от нее отстал? Леха возвращается и бухает об стол тремя альбомами.
— На, посмотри! — Из альбомов выпадают какие-то женские фотографии, анкеты. — Полюбуйся на этих телок. Красавицы! Богини! Кино можно снимать, «Девчата-2».
— Красивые девушки, — говорю я, перелистывая страницы альбома. На каждой по три-четыре профессиональные фотографии очень красивых женщин. — Да тут модельное агентство можно открывать!
— Агентство, ага. Точно, — Леха наливает себе еще стакан. — Я год назад решил жену себе найти. Зарядил пару московских агентств, одно украинское. Даже Листермана подключил. Каждому объявил сотку гонорара и по десять тысяч аванса отдал. Они мне этих богинь каждую неделю по паре штук присылали. На первый взгляд, девушки потрясающие. Не шлюхи, не модели — я просил только из провинции и только из интеллигентных семей, но чтобы красивых.
С одной такой скромницей проведешь красивый уикенд, потом начинаешь по своим каналам пробивать — оказывается, у тебя пол-Москвы молочных братьев. И эта скромная дочь учительницы из Брянска в свои двадцать три года уже прилетала в Москву и к этому, и к тому, и еще бог знает к кому. Паша ей подарил «Land Rover», Саша — кольцо, Гриша — квартиру. И на самом деле ниоткуда она не прилетала. Она в своем Брянске последний раз пять лет назад была, а из Москвы дальше Франции не выезжает.
— То есть все шлюхи? — Я отпиваю из его стакана уже ощущая его проблему своей. Удивительно, как быстро передается на таких вечеринках чувство братства. — Лех, тебе в метро надо ездить. Или в Киев переехать. Я там был в прошлом году, там еще не все ссучились.
— Киев? — Леха разражается истеричным хохотом. — Киев — это да! Мать городов русских! Там-то, конечно, все другие.
— А чего, нет?
— Последнее агентство как раз было из Киева. Приехала ко мне его владелица, мы с ней до четырех утра анкету с требованиями составляли. Я думал, у меня всего пятнадцать пунктов требований к будущей жене, а оказалось — тридцать семь. — Леха снова разражается нездоровым смехом. — К утру уже до резус-фактора дошли. Какой у моей жены он должен быть? Во вопрос, да?
— Это важно на самом деле, — серьезно говорю я. — С отрицательным аборты нельзя делать.
— Не суть. Эта баба мне и говорит в шутку: «Да сдались вам такие девки, еще и деньги на них тратить! Вот у меня дочь растет, 19 лет. Тихая, скромная, красивая!» В общем, пошутили и разошлись.
— Невест-то присылает? — переспрашиваю я.
— Присылает… присылает. — Леха замолкает и закуривает сигарету. Я повторяю маневр. Некоторое время сидим молча.
— А месяца три назад меня друзья познакомили в Киеве с девушкой, — снова оживает Леха. — Молоденькая, чистенькая, умная, учится в институте. Не меркантильная. Я влюбился как мальчишка — всю Европу с ней объехал, засыпал ее подарками — она каждый раз краснеет, отказывается, еле уговаривал. Хотел ей квартиру в Киеве купить.
— А чего не купил? Типа рано?
— Типа поздно ы-ы-ы-кхы-ых-х! — Леха сильно закашливается, я стучу его по спине, он отстраняется. — Это алкашка на сигареты наложилась, сейчас выдохну… уф. В общем, звонит мне однажды эта баба, владелица агентства, и начинает истерить: «Алексей, оставь мою дочь, я тогда неудачно пошутила». Говорю: «Какую еще дочь?» Она мне: «Алину мою. Я, мол, знаю, ты с ней три месяца встречаешься». Я и говорю: «Да я ж не знал, что это твоя дочь! Я в нее влюбился, буду ей предложение делать!» А эта стерва не унимается: «Ты — плейбой, загуляешь от нее, и она в твоей Москве будет сидеть, как в золотой клетке, ждать, пока ты нагуляешься. А ты не нагуляешься никогда! Я же… она же… не знает… я же… тоже… она бедная девушка… ты сделаешь ее несчастной!» Короче, такой бред гонит!
— Фантастика! — честно удивляюсь я. — Бывает же такое совпадение!
— Ага. Не знала она, какой я. Как телок мне подгонять по десятке, это она знала. Их я, значит, несчастными не сделаю, а ее дочь непременно сделаю!
— Ну, она, типа, мать, — предполагаю я.
— Именно что «типа». В общем, лечу на прошлой неделе в Киев, встречаюсь с Алиной и во всем ей признаюсь. Что искал жену в агентстве ее матери, что теперь мать узнала о наших отношениях, я не знал, что она — дочь, и прочее. Люблю, трамвай куплю, хочу жениться, и непременно чтобы сразу детей. Много.
— А ты до самого звонка этой бабы ничего не знал? Не пробивал, что ли? — сомневаюсь я.
— Нет, конечно! Я ж тебе говорю — влюбился! ВЛЮБИЛСЯ! В общем, я ей начинаю рассказывать, а она так внимательно на меня смотрит (куда только робость делась) и говорит: «Леш, ты не парься, я знаю, что мать в курсе, не обращай внимания, она просто в долю хочет упасть!»
— В смысле?! - не понимаю я.
— В ПРЯМОМ! Сука-мать хочет упасть в долю на квартиру к суке-дочери! — Леха отпивает водки прямо из горла. — Алина мне говорит: «Ты же в своем репертуаре, да? Ты же — "кальмар"?»
— Это кто?
— Мужик, который одновременно поддерживает отношения с несколькими девушками без серьезных намерений. А…
— «Ну, ты же не жениться на мне собрался, правда? Пока кольца и поездки шли, мать молчала, а как квартира всплыла, решила выступить, чтоб цену набить. Не обращай внимания. Она просто жадная очень!» — И все это сообщает мне любимая девушка, моя будущая жена…
— Ужас, — тихо говорю я.
— Ужас, — кивает Леха. — Раньше женщины пиздой брали города, а теперь — квартиры. Чувствуешь разницу?
Он снова начинает плакать.
— Андрюша, кругом одна падаль, такие дела! Любви нет, ничего нет, бабы стали телками, а мужики — кальмарами. Все фальшь, кидалово…
— Левый расчет, — дополняю я строчкой КАЧ.
— Левый расчет… послушай, что я тебе скажу, — всхлипывает Леха, — послушай меня. Ты эту девушку, с которой пришел, уводи отсюда. Вставай прямо сейчас и уводи. И никогда не появляйся с ней в местах, в которых мы с тобой обычно тусуемся. Не показывай ей все это. Она молодая, хорошая, у нее еще есть шанс. Главное — не испортить. Ты молодой еще, ты ничего не понимаешь. Береги любовь, если она есть. Не говори о ней никому. Спрячь за пазуху. Держи все в тайне, всем ври, рассказывай, что ты такой же ублюдок, как и остальные. Иначе они разорвут твои чувства. Растащат, превратят в свое обычное блядство. ИХ ВЫВОРАЧИВАЕТ, ЕСЛИ КТО-ТО НЕ ПОХОЖ НА НИХ! Им страшно становится оттого, что они когда-то были другими, но все просрали… беги… беги отсюда. Бери ее и беги…
Леха снова таращит на меня безумные глаза, и мне реально становится страшно. Я встаю, киваю и начинаю пятиться назад. Упершись в дверь, словно выдавливаю ее спиной и вываливаюсь в коридор…
Ошеломленный и подавленный, возвращаюсь в гостиную. Здесь народу заметно поубавилось. Я рыскаю взглядом по комнате в поисках Кати, но ее нигде не видно! Нет и ее гребаной подруги! В смятении бегу на кухню, но нахожу там только Игоря с Костей.
Они полулежат на диване и кажутся спящими. Только их дергающиеся в такт музыке ноги свидетельствуют о том, что на самом деле они не спят. Хотя то, как они выглядят, трудно назвать бодрствованием. По жизни, причем. Я подхожу к ним. Останавливаюсь и смотрю сверху вниз. Так проходит минуты три, затем Игорь приоткрывает левый глаз, фокусирует взгляд на мне и поднимает два пальца вверх. Они одновременно перестают дрыгать ногами, и Костя, не открывая глаз, спрашивает:
— Потерял чего? — после этой фразы они начинают глупо подхихикивать.
— Любовь, чуваки. Любовь потерял. Вы не находили?
— В смысле? — переспрашивает Костя.
— ГДЕ КАТЯ?!
— Да кто это? — говорят они хором.
— Моя любимая девушка, с которой я пришел сюда. Я вам ее показывал час назад! ГДЕ ОНА?! - ору я на них, понимая, что Катя, конечно, не выдержала нахождения в этом бардаке и свалила. Чертов Леша с его соплями! Вот так и просираешь шансы, которые тебе дает Судьба!
— Зачем тебе любовь, чувак? — говорит Игорь. — Она слишком сентиментальная. Сожри «Феррари», пойди потанцуй.
— Вы точно придурки! Мне не нужно экстази, мне нужны чувства, врубаетесь?
— А… — тянет Игорь. — Ты про Катьку, что ли? Так она с Ринатом, наверху.
— С КЕМ??? ГДЕ???
— С Ринатом, с нефтяником, — вторит Костя.
— И это, по-вашему, нормально? Это такая офигительная норма теперь? Моя девушка наверху с этим козлом, а мои друзья совершенно спокойно мне об этом говорят!!!
— Твоя девушка… моя девушка… его девушка… какая разница? — устало ворчит Костя, не открывая глаз. — Подожди, Дрончик, скоро они спустятся, и будет опять твоя девушка.
И тут они снова начинают хихикать…
— Действительно, не век же им там сидеть, — говорит Игорь.
— Смотря на чем, — резонно замечает Костян, — смотря на чем, брат…
— Да пошли вы оба, свиньи!!! - ору я, чувствуя, как к горлу подступают слезы, разворачиваюсь и быстро иду наверх.
При слове «свиньи» мне вспоминается реклама на борту троллейбуса. Плакат изображал детскую передачу «Спокойной ночи, малыши!» со свиньей и зайцем. «Хрюша и Степашка, двадцать лет на "Первом"». Реально, сфотографировать бы сейчас этих обдолбанных кретинов да поместить на плакат антинаркотической кампании, снабдив тем же слоганом.
— Отлично выглядишь! — кричит мне в спину Костя.
Интересно, он все-таки открыл глаза или нет? Я оборачиваюсь и нахожу их в тех же позах, что и десять минут назад. Они снова кажутся спящими. И снова дрыгают ногами, пытаясь попасть в такт музыке.
На втором этаже три спальни, в каждой кто-то кряхтит, стонет, ойкает и хихикает. Я, как шпион или плохая горничная, поочередно обхожу все двери и прислушиваюсь к происходящему за ними. Мне безумно неловко, мерзко, стыдно, но самое главное — ужасно жалко себя. Я хлюпаю носом (от кокса или от слез — не знаю), вытираю рукавом глаза и подхожу к последней двери. Сомнений нет — из-за двери раздаются ублюдские «хи-хи» Машки и Катькин голос. Вот так…
Я закуриваю и, опустив голову, спускаюсь вниз по лестнице. Может, дверь им поджечь? Потом сломать о голову Рината стул? Или уебать вазой! Потом выволочь эту сучку Катю за волосы и избить ногами! А что это изменит? Кого, а главное, чему это научит? В следующий раз будет не Ринат, так уж точно Марат…
— Привет, красавчик, ты куда пропал? — вижу держащуюся за перила возрастную Леру. — А я думала, ты уехал! — Она игриво улыбается и постукивает по перилам длинными гелевыми ногтями.
Я настолько не в себе, настолько раздираем злобой и отчаянием, что просто говорю ей:
— Пошли в ванную, — и, ухватив за талию, тащу за собой.
В ванной Лера садится на унитаз. Пока она пытается расстегнуть мне молнию на джинсах, ее лягушачий рот округляется, как у человека, который хочет выпустить кольцо дыма, и она подается вперед. Несмотря на три попытки, молния не расстегивается, впрочем, рот Леры все еще остается открытым. Она настолько бухая, что ее мозг работает, как «подвисающий» компьютер — следующая операция накладывается на текущую, в результате чего ни одна из программ не выполняется. Ситуация настолько комична, что я прикладываю руку ко рту, чтобы не засмеяться. Воистину смех сквозь слезы! Я смотрю на себя в зеркало и… черт, не может быть! Я замечаю у себя на виске седой волос. Вот тебе и любовь-морковь!
Я делаю полшажка в сторону и тянусь поближе к зеркалу, чтобы получше разглядеть висок. Лера, держась обеими руками за замок молнии, тянется за мной. Рот ее все так же полуоткрыт. Гупия какая-то! Лера мычит, я нервно рассматриваю волосы на виске, и тут кто-то начинает настойчиво дергать ручку двери.
— Занто, — пьяно мычит Лера. — Пд-ди обртно, мне неубно! — (Это уже мне.)
— Показалось! — выпаливаю я, так и не обнаружив седины, и делаю полшага к унитазу.
Лера резко дергает замок молнии, потом еще раз. Молнию заклинило.
— Бли-и-и-ин, слмалсь, — гундосит она. Дверь продолжают дергать еще настойчивее.
— Да кому там неймется-то? — раздражаюсь я, вырываю замок молнии из цепких лап женщины-гупии, двигаю к двери и резким движением распахиваю ее.
На пороге качается один из джинсовых парней. «Girls want just sex and money», — влетают в ванную обрывки песни, орущей на всю квартиру.
— Але, ну сколько можно-то? — интересуется он.
— А чо, туалетов в доме мало? — наезжаю я в ответ.
— А чо все позанимали-то? Я уже третий обхожу, — неожиданно мирно продолжает парень.
— Я это… не один, врубаешься? — шепотом говорю я. Парень хватается за дверную коробку и наполовину втягивается в ванную комнату.
— 3-з-здрас-с-сте, — пьяно ухмыляется он, — па-а-а-р-р-дон. Абсдача вышла!
— Ну, все-все, — выталкиваю я его обратно.
— Не, ну ты бы так и сказал, — продолжает он лыбиться. — А чо сразу ж занято, занято…
— Да-да, понятно, — я пытаюсь дернуть дверь на себя, но чувак вцепился в нее мертвой хваткой.
— А эта… ик… как ее… ик… неважно… Она ничего, да, чувачок?
— Жесть просто, — согласно киваю я, снова пытаясь дернуть дверь на себя.
— Ну ты, это… расскажи потом. — Он наконец-то отпускает ручку двери, чтобы обеими ладонями обрисовать в воздухе женский силуэт, — Какая производительность, какие ресурсы, какой потенциал. Понимаешь?
— Понимаю, понимаю, — отвечаю я, закрывая дверь.
— Буэнос ночес! — из-за двери раздается пьяный ржач и удаляющиеся шаги.
Я выдыхаю и поворачиваюсь к Лере. Она сидит на унитазе, склонив голову набок и прислонившись спиной к стене. Ее глаза закрыты, дыхание ровное. Руки лежат на коленях, пальцы застыли так, словно она все еще пытается справиться с моей молнией. Рот Леры полуоткрыт.
Я плюю себе под ноги и валю из ванной. Возле двери почему-то сидит на корточках и что-то бубнит себе под нос джинсовый парень. Завидев меня, он поднимает голову и интересуется:
— Чо, все? Так быстро? Укатал до конца?
— Нет, — злобно бросаю я, — там еще осталось. Иди доеби!
Удивительно, но он послушно встает и двигается в сторону ванной. Такие дела…
На обратном пути я снова прохожу мимо комнаты с арочным входом. Там продолжает играть «Lift Me up» Moby, и кто-то подпевает. Судя по тому, что я прохожу мимо уже третий раз, мелодия играет на реверсе уже часа два, не меньше. Подпевающий, видимо, тоже на реверсе. Или еще на чем-то. Мне становится интересно, я делаю шаг в комнату и застываю на пороге. Во всей огромной комнате — только невероятных размеров жидкокристаллический телевизор на стене и кресло. На экране — клип Moby. В кресле перед телевизором, спиной ко мне, сидит огромный мужик, которого я не видел в гостиной, и подпевает:
— Lift me up! Lift me up! Higher and higher!
Я разглядываю его шею, и отмечаю, что она толщиной с бревно. Вот бычьё-то! Заслышав движение, мужик прекращает подпевать и кричит, не оборачиваясь:
— Закройте дверь!
Я в ужасе осматриваюсь и врубаюсь, что тут нет двери, только арка.
— Закройте дверь! — снова кричит он. Мне становится страшно.
— Закройте дверь, дайте музыку послушать! — орет он еще громче и порывается встать. Я прячусь за угол. Мужик встает, подходит ко входу в комнату, осматривает арку, и, естественно, не находит двери.
— Блин, нет здесь никакой двери! — раздраженно говорит он и садится обратно. Берет пульт, нажимает на кнопку и ставит трек на начало…
Я проскальзываю мимо арки и иду по коридору до кухни. Там уже никого нет. Я собираю со стойки остатки здравицы и делаю две жирные дороги. Убрав их, подумываю поскрести еще, чтобы забрать остаток с собой, но, вспомнив про ментов, решаю ехать пустым.
Оказавшись на улице, я одновременно думаю о Кате, о плачущем Лехе, об унижении, о спящей Лере, об удолбанных Косте с Игорем, которые, скорее всего, и уничтожили добрую половину надписи на стойке, наврав все, что это не их кайф. Еще я думаю о том, какой я несчастный, желаю Ринату скорейшей импотенции, Кате — всевозможных венерических болезней, а ее подруге (я все еще надеюсь, что именно Маша ее во все втянула, хотя какое теперь это имеет значение!) — бесплодия.
Сев в такси у ресторана «Ваниль», ловлю себя на мысли, что надо бы завтра узнать, чем же ширнули этого быка — фаната Moby?
Домой я приехал все еще в состоянии торча. Чтобы направить бушующую внутри энергию хоть в какое-нибудь русло, я начал перекладывать вещи в шкафу: джинсы, футболки, рубашки, пиджаки. Дойдя до свитеров, вспомнил про безвременно ушедший от меня свитер, отчего немедленно погрузился в глубочайшую депрессию. Даже на пол сел.
Отвратительно! Причем все из-за телок. Раздеваешься где попало, а потом тебе говорят, что никто твой свитер в глаза не видел. Реально, на меня накатывает такая истерика, что хоть выходи на улицу и бей морду первому встречному. Или вали в клуб догуливать… В итоге иду в ванную и безуспешно мастурбирую там минут двадцать, прокручивая в голове самые сногсшибательные образы — от групповухи ввосьмером до двух молоденьких студенток, похожих на Кайли Миноуг. Вместе с образами студенток в мои фантазии вторгается Катя, разбивая подступающий оргазм в мелкие осколки. Фак! Сволочь, стерва! Мало того что искромсала мое только родившееся чувство, она у меня еще и право на онанизм отнимает! Я хватаю с полки шампунь и запускаю им в стену. Пластиковый тюбик отскакивает от стенки и чуть-чуть не долетает до кончика моего носа. Я уворачиваюсь — и вижу в щели, между стиральной машиной и стеной, потерянный свитер. Выудив его оттуда, я обнаруживаю на рукаве огромную дырку с влажными краями. Отпускает.
Все сжимается и становится каким-то мимолетным, врубаетесь? Вещи, служившие годами, превращаются в труху в течение месяца, любовные истории, разворачивавшиеся прежде на протяжении многих месяцев, теперь стартуют, развиваются и сходят на нет за три дня, даже эффект от употребления кокаина свелся к минимуму. Теперь все укладывается в тридцать минут: и необъяснимая радость, и энергетический подъем, и отпускающая истерика, и даже депрессия, которая теперь возникает не на следующее утро, а сразу же по приезде домой. Все вдруг стало каким-то сильно разбодяженным и поддельным — и чувства, и наркотики, и даже свитера Etro. Фэйк, одним словом.
Я выхожу из ванной, иду в комнату, врубаю компьютер и начинаю агрессивно читать в микрофон текст, вызванный нахлынувшими чувствами:
Фэйк — татары, косящие под хип-хопперов и танцующие брейк!
Фейк — левый тюнинг на «бэхе» в автосервисе у бара «Швейк»!
Фейк — телка говорит, что любит, облизывая шоколадный кейк!
Даже в ресторане стейк, поджаренный с кровью, и тот фейк!
Джинсы за четыреста долларов, в бутике на Кузнецком,
Кокос, вырубленный на улице Елецкой, Любовь… сводящая…
нет, не то…
…девушка Катя, сука на Праде турецкой…
— нет, говно какое-то…
Иссякнув, я отключаю микрофон. Господи, как же плохо-то… где-то в закоулках сознания рождается мысль о том, что имидж лузера-бунтаря хорошо продается. От этого меня мутит. Я тянусь за бутылкой колы, нервным движением наполняю стакан, расплескав на пол и колени. Залпом выпиваю колу, и минут через пять меня тошнит. Хорошо, что не на клавиатуру…
Упав на диван, я проваливаюсь в сон. Последнее, что я помню, — это звонок мобильного. Рита без прелюдий выпаливает:
— Ну, что, ублюдок, натусовался?! Под утро решил телефон включить? Есть новости! Я получила результаты анализов — у меня СПИД! Спасибо тебе, мразь!
Я сознаю, что смесь алкоголя и наркотиков еще и не такое может породить, и отключаю телефон. Точнее, мне мнится, что я его отключаю.
ПОНЕДЕЛЬНИК
Sleeping well, no bad dreams, no paranoia
Radiohead. Fitter Happier
Неприятности начались с самого утра. Меня разбудили эти гребаные сатанисты, причем главарь принялся кричать в трубку, что так и не получил моего письма и что он надеялся на сотрудничество, а теперь у него все срывается. Припугнул его патриархией и милицией, сказав, что дел с сектантами не имею. Урод, блин! Интересно, кто же меня им порекомендовал-то?
Продрав глаза от дикой похмельной головной боли, я медленно пошевелился, потер ногу об ногу, почесал переносицу, высморкался в лежащую на тумбочку салфетку (весьма несвежую, надо заметить), посмотрел на исторгнутую носом консистенцию, привычно поморщился, встал, пару секунд выбирал между дорогой в туалет и к холодильнику и сделал выбор в пользу кухни. Открыв холодильник, достал двухлитровую бутылку колы. Вообще-то я не пью отстойную газировку, всякую гадость черного, оранжевого или карамельного цвета, напичканную Е-стабилизаторами, красителями «Солнце над Текстильщиками» и тому подобным дерьмом. Где-то в глубине души я надеюсь на то, что пепси, коки и спрайты вкупе с гамбургерами и чизбургерами производят исключительно для того, чтобы вызвать преждевременное ожирение, язву желудка, аритмию, косоглазие и болезнь Паркинсона у нескончаемой армии монтеров, водителей «газелей», разнорабочих, таджикских и молдавских гастарбайтеров, студентов непрестижных вузов и приехавших из провинции молоденьких шлюшек. Вся индустрия junk food и пропагандирующие ее рекламные корпорации заточены под то, чтобы побыстрее сжить со свету толпу, каждое утро заполняющую вестибюли метро или разъезжающую по улицам города на подержанных иномарках или уродцах отечественного автопрома. Пока международная индустрия только подсаживает их на эти генномодифицированные напитки и бутерброды, заманивая лозунгами «Два бигмака по цене одного» и «Обед всего за тридцать рублей», манипулируя снижением цен и дополнительными порциями, действуя как опытный дилер в спальном районе. Чувак в спортивном костюме и куртке «аляска», рассказывающий пролетариям про прелести героинового кайфа, до поры ширяющий всех бесплатно, пока все, наконец, не подсядут на иглу и не сторчатся. Реально, все они «на крючке у филе-о-фиш», ха-ха-ха. Прими напас — рабочий класс!
Я надеюсь, что в один прекрасный момент все эти люди обожрутся до смерти бигмаками или у них пойдет горлом кровь, превратившаяся в колу, и они погибнут в страшных мучениях. Хотя приезжих телочек можно и оставить, определив их на работу в публичные дома в резервациях. Я надеюсь, что так оно все и задумано, во всяком случае, мне очень хотелось бы в это верить.
Так вот, всю эту гадость я стараюсь не пить, предпочитая свежевыжатые соки или минеральную воду, но почему-то частенько нахожу ее у себя в холодильнике. Как она туда попадает — не имею представления. Уж я-то, во всяком случае, точно ее туда не ставлю и подозреваю, что это пойло приносят с собой телки или мои многочисленные друзья (те еще ублюдки, вообще-то) в качестве запивки. По уму, если мои друзья все это пьют, они мало чем отличаются от вышеперечисленных унтерменшей и так же, как те, рискуют сдохнуть в одночасье. Но что делать? Стремительное превращение мира в жопло не избавляет от потребности дружить, правда? Вот и я так думаю. В конечном счете, не все ли равно, от чего сдохнут мои друзья? От передоза, цирроза печени, автокатастрофы или драки в ресторане? На то они и друзья, чтобы не думать о них ничего плохого.
Вот с такими, прямо скажем, херовыми мыслями, я пью колу из горла. В голове торчит занозой какое-то воспоминание о вчерашнем дне. Что-то важное произошло. Или я что-то забыл, или… Катя? Не хочу… ненавижу, Ну зачем мне сейчас все это вспоминать, а? Голова начала болеть еще круче.
Господи! Что ж такое случилось с нами за это время? Мы так многообещающе начали, я было почти поверил в то, что «лучшее, конечно, впереди». И вот оно, то самое «впереди». Будущее, которого я так ждал и которое, казалось, изменит нас обоих. Реально, мы очень изменились за эти несколько дней. Я распахивал душу, распушал перья, подставлял лицо свежему ветру в ее лице, а ветер этот оказался обжигающим дуновением пустыни. Насколько я за это время старался измениться, стать лучше, и все такое, настолько же она стремилась стать хуже. В конце концов она стала такой, какой хотела стать. Манекеном. Куклой. Электрической Барбареллой. Пластиковые глаза, пластиковые губы, пластиковая душа, пластиковые желания. Да-да, как оказалось, манекены способны будить желания и влюблять в себя, порой гораздо крепче, чем живые. Пластиковые люди дарят друг другу пластиковые эмоции, только вот почему-то после всех этих пластиковых историй льются натуральные слезы…
Депрессия медленно душила меня в своих объятиях. Пойти, что ли, утопиться в Москве-реке? Да боюсь, никто не заметит потери бойца. Скажут, вышел за сигаретами. Ага. Две недели тому назад. Долго не возвращается? Втянулся, наверное. Вредные привычки быстро засасывают. А потом ведь еще будут говорить, что кто-то видел меня в Питере, в компании то ли спившихся богемных художников, то ли педерастов. Или в Лондоне, в Гайд-парке, прислонившимся к дереву во время выступления какого-то безумного оратора-индуса, вещавшего про сто тридцать второе пришествие Шивы в образе Бэтмена. Знаю я этих придурков, своих дружков! Они обязательно что-то придумают в оправдание исчезновения одного из них. Конечно, каждый сам прекрасно понимает, что в один прекрасный момент может запросто исчезнуть. Разбившись на машине, загнувшись от передоза или пьянки. И каждое животное надеется при этом оставить по себе память. Хороши мы все, правда?
Есть другой вариант: назавтра они могут просто не вспомнить, что я вообще существовал. Реально, ну мало ли людей приходило и уходило? Приносило и уносило? Всех и не упомнишь. А был ли мальчик? А может, то была девочка? Постойте, а разве здесь кто-то был? Нет уж, увольте, топиться без свидетелей не пойду. Не хватало еще сдохнуть без аплодисментов! Мне и при жизни-то их было недостаточно, а уж лишить себя радости украсить собственную кончину фанфарами — точно не для меня…
Катя, Катя… если б ты только знала. Если бы могла представить, каково мне сейчас, когда хочется вытянуть собственные вены и сыграть на них «Rape me» Кобейна… В самом деле, ты просто изнасиловала меня, как насилуют собственных детей родители-алкоголики. А ведь я был в том же положении несмышленого чада! Я доверял тебе как ребенок! Да что там — я собственной маме так не доверял. Не веришь? Ведь я не признался ей, что мастурбировал в своей комнате на фото ее подруги в купальнике. А тебе, сука такая, рассказывал! Душу разрывал на маленькие кусочки и скармливал тебе маленькими порциями. Конечно, стоит ли об этом сейчас, когда ты наверняка с Ринатом. У него дома или в одной из пятизвездных гостиниц. У него-то, пожалуй, этих самых маленьких кусочков нету. У него вообще нет души (как и у тебя). Зато у него есть целые ворохи счастья. Транши! Нет! Потоки, блин! Водопады! Что там говорить — нефтяные реки любви (и маленькие озера спермы, как я думаю). У всех таких мужичонок маленькие концы, уж в чем в чем, а хотя бы в этом я уверен утром понедельника, в состоянии жестокого похмелья.
Проговорив про себя эту речь, я понял, что не вставляет. Знаете, как в школе учительница говорит тебе: «Миркин, а теперь прочитай наизусть фрагмент из «Онегина», характеризующий отношения Евгения к Татьяне!», а ты лепишь горбатого про «мой дядя самых честных правил…», потому что это единственное, что успел выучить. Абсдача! Катя, без базара, тварь, но дело не в ней. Что меня гложет? Все, провалы в памяти… Рановато что-то…
Утолив жажду, я размышляю о том, как удовлетворить потребность в эстетике. Наливаю еще колы, достаю из холодильника лимон, тонко режу, кидаю пару ломтиков в стакан, добавляю три кубика льда, замороженного из «Evian», и бреду в комнату. Включаю ноутбук, сажусь в кресло, и, пока комп загружает «винды», стараюсь отвлечься от неприятных мыслей, сосредоточившись на висящем на стене рекламном постере, заключенном в искусственно состаренную деревянную рамку бронзового цвета. Постер представляет собой рекламу альбома Мадонны «Like а Prayer» 1986 года с автографом певицы. Купил год назад на интернет-аукционе Е-bay, и теперь на него релаксирую. Да что там — думая, что он стоил пятьсот долларов, ловлю такого дзена, что мама, не горюй. Я начинаю думать о всяких приятных вещах. Например, о том, что не каждый может похвастать попаданием в «ТОР-100 самых красивых людей столицы» под номером 69. И это в мои-то двадцать семь! Еще думаю, что прикольно было бы купить, наконец, мотоцикл. Ярко-красный «Dragstar», и рассекать на нем с какой-нибудь девкой в четыре утра по МКАДу. От ночной Московской кольцевой мои мысли плавно уносятся в Европу, на теплый autoroute в районе Cфte d'Azur. Когда доезжаю до Ниццы и мое левое ухо уже слышит шепот теплых средиземноморских волн, глаза готовятся узреть Promenade des Anglais, правое ухо оказывается разорванным скретчем из «Satisfaction» Бенасси в обработке DJ Шушукина. Я успеваю подумать, что пора бы уже сменить мелодию, и еще о том, какая гадина звонит так рано.
Я подношу к уху мобильный и говорю нарочито сонным голосом:
— Алле!
— Привет!
Это Вера, секретарь Всеславского. Какого черта так рано? Ах да, сегодня понедельник, сдача редакционного плана на неделю…
— Еще дрыхнешь, звезда?
— Нет, Вер, я так же, как и ты, переквалифицировался в доярки. Встаю ни свет ни заря, понимаешь? Встаю и жду, когда же мне позвонит моя ненаглядная Вера!
— Андрюша, радость моя, часы давно прокуковали половину первого. Или твоя кукушка тоже на отходняках?
— Моя кукушка всем кукушкам кукушка. Клюет лучше иного петуха. — Я сам смеюсь своей сальности.
— М-м-м… Петуха? Ты сказал — петуха?
Подумав, что аналогия с петухом не слишком, скажем так, уместна, перехватываю инициативу и наезжаю на нее:
— Вер, скажи, а вот почему всем интересно, отчего я поздно — по вашему мнению — просыпаюсь? Почему никто не интересуется, во сколько я ложусь, до которого часа работаю? Почему никто не спросит, тяжело ли работать ночами, пока все остальные, обсмотревшись до опупения телесериалов, спят сном водителя-дальнобойщика? Я что, виноват, что вы готовы вскакивать в семь утра, чтобы хотя бы попытаться уладить ваши никчемные делишки, тогда как Андрей Миркин за ночь успел решить дел на неделю вперед, устроить пару интервью, четыре фотосессии и запустить несколько проектов? Не хотите слушать про чужую работоспособность? Думаете, так уж сладок мой хлеб? Или… или вы просто хотите вывести меня из себя, а?
— Все? — спокойно говорит Вера.
— Нет, не все. Хотя нет, все. Объяснять тебе что-то — все равно что кидать камни в пустой колодец. Эхо продолжительное, а толку никакого. Воды не будет.
— Именно. Так вот, с твоего позволения, я сообщу тебе редакционный план. Некоторые встречи я уже назначила, спасибо можешь не говорить.
Так… Все-таки началось. Интересно, она думает, что подписанные по телефону фотографии — повод относиться ко мне как к собственности? Или, типа, она уже возомнила себя моей девушкой и просто помогает, ведь я такой несобранный?
— Вера, какие встречи?
— Разные. В половине второго, то есть через час, ты должен прислать адреса двух бутиков, презентации которых должна снимать сегодня Марина. Она сказала мне, что вы договаривались.
— У меня давно все готово, — выпаливаю я.
— Андрей… — устало отзывается Верка.
— Ну… то есть нужно еще внести кое-какие коррективы, но в целом все готово.
— Коррективы во что? В два адреса? Или ты хочешь проверить в «ворде» написание слова «бутик»?
— Ладно, давай дальше!
— Дальше — больше. В четыре у тебя интервью для журнала «Хулиган».
— У меня в четыре солярий.
— А кто хотел добавить к своему имиджу налет маргинальности? Они сегодня звонили, спрашивали, как тебя найти. Ты же с ними две недели назад пытался договориться о «маргинальном интервью». Или я что-то путаю?
— Пошли они в жопу! Теперь, когда моя фотография красуется в ТOР-100…
— Еще не красуется.
— Неважно. Теперь каждый журнал для неудачников будет просить у меня интервью. Советую тебе сменить номер мобильника, а то оборвут. И еще, мне кажется, они уже dйmodй.
— Издеваешься?
— Окей, окей. Приеду. Ну, очень постараюсь. Не парься. Что там дальше?
— Денисов хотел встретиться.
— У него пахнет изо рта.
— Фотосессия у Аватара для DJmag в половине шестого.
— У него… у него немодные очки.
— Презентация «Дикой орхидеи» в «Крокусе».
— У меня встреча с девушкой. И… и маникюр!
— С кем?
— М-м-м… ну, не знаю… придумай с кем. С тобой, — говорю я, глупо хихикая.
— Показ Симачева в десять в «Газгольдере».
— Я должен съездить к родителям?
— Как насчет открытия выставки винтажных фотографий в «Галерее» в это же время?
— Я вынужден воспользоваться пятой поправкой. В конце концов, у меня есть гражданские права! В том числе право на личную жизнь!
— Послушай, это уже переходит все границы… — Вер, — начинаю я говорить плаксивым голосом, — я не могу работать в таком темпе. Я же не робот! Это противоречит законам Европейского сообщества о гражданских правах! Это противоречит Трудовому кодексу с его восьмичасовым рабочим днем! Эй ты, бесчувственная карьеристка, думающая только о новых заработках, я постепенно превращаюсь в киборга, ты слышишь?
— Ты постепенно превращаешься в лентяя.
— Но-но-но! — шутливо грожу я. — Не очень-то зазнавайся! Вспомни, что это я пробил скидку в «Спорт-мастере», когда ты покупала себе двадцать пятый сноуборд, зайка!
— Ты, скотина, это еще долго будешь мне вспоминать? И не называй меня зайкой. Ты знаешь, я это ненавижу.
— Окей. Ты не оставляешь мне выбора. Что делать, если я обречен быть мистером-метеором! Ведь лучше меня это никто не сделает, не так ли?
— Удивительно, каким волшебным образом действует на тебя перспектива потери бабок…
— Дураку ясно. Постараюсь быть везде. I'm all over, baby. Давай дальше. Что там у нас со звонками?
— Подожди про звонки. У нас есть некоторые проблемы.
— У нас с тобой уже есть проблемы? — (Как это могло случиться, мы даже не спали вместе!)
Читать бесплатно другие книги:
