Память о мечте (сборник) Озерова Ирина
- Сложи холмы из тел под Ватерлоо, в Аустерлице;
- В землю их зарой и дай пробиться мне —
- Я все покрою, я лишь трава…
- Потом сложи их грудой в Геттисберге,
- Сложи их грудой в Ипре и Вердене,
- Всех закопай. И мне позволь пробиться.
- Минуют годы; спросят пассажиры проводника:
- – А это что за место?
- – Где мы теперь?
- А я трава всего лишь.
- Позволь мне действовать.
Сумерки буйволов
- Исчезли буйволы.
- И все, кто видел этих буйволов, исчезли.
- Все, кто смотрел, как буйволов стада
- растаптывают дерн зеленых прерий,
- и к праху из-под тысячи копыт
- свои большие головы склоняют
- в величественном шествии к закату,
- кто видел их, уже давно исчез.
- И буйволы исчезли безвозвратно.
Буква «S»
- Река – это жидкое золото в закатных лучах Иллинойса.
- Кто-то золото плавит, меняя его назначенье.
- Женщина месит тесто для свадебного пирога,
- Кладет в него масло и яйца, и тайную щедрость заката.
- Река, изменяя русло, изгибается буквой «S».
- С этой буквой беседу ведут небеса Иллинойса.
Плывущие против течения
- Сильные люди преуспевают.
- Их ломают пуля, веревка, болезнь, разоренье.
- Но они продолжают жить и бороться
- и поют, как удачливые игроки.
- А сильные матери силятся вытянуть их…
- Сильные матери силятся вытянуть их
- из пучины моря, одиночества прерий,
- из горных обвалов.
- Спой аллилуйя, произнеси «аминь»,
- излей благодарности благодать.
- Сильные люди продолжают преуспевать.
Плавники
- Рассекайте отмель морскую на отмели,
- как луну из луны добывает море;
- отмель, утес и песок – необходимо
- создать.
- Плывите, плывите, плывите, эти отмели переплывая,
- качается солнце над вами в морском голубом галопе —
- сидите на волнах, как в седлах, всадники скачки морской.
- Вверх и вкось возноситесь, серебряные волнорезы,
- стоны вашего танца исторгните; пенистый смех
- рассыпьте вечностью радуг.
- Крылья пены, летите; подхватите смелых пришельцев,
- пусть их зеленое тело с розовыми плавниками
- заблещет в искрах дождя и кружеве белой пены.
- Мужчины моря, как прежде, ушли к тяжелой работе,
- женщины моря ушли покупать булавки и шляпки,
- золотом ржавчину скрой на покрове бескрайнего моря.
Реквизит
I
- Разверните этот плед; в нем находится кокетка.
- Посмотри: ее нога виртуозна, как в балете;
- разверните плед; она —
- робкая беглянка; или —
- собирается ее кто-то ветреный похитить;
- вот шалунья ваша; как
- сможем мы играть, скажите,
- если нет ее у нас?
II
- Ребенок появился в урагане
- сценическом: «дочь грешная моя,
- ты впредь не пачкай моего порога»,
- и нежные родители ребенка законному проклятью предадут;
- ребенок, спрятав кучку безделушек
- в платок, уходит медленно со сцены.
- Дверь закрывается;
- теперь она навеки вышла в ураган
- на сцене, навеки вышла; снег,
- включите снег. Ты, сын охотника.
Тонкие ленты
- В мастерской ювелирной я видел: мужчина чеканит
- тонкий лист золотой. И я слышал, что это
- плачет женщина плачем своим вековым.
- Я под деревом персика видел цветов лепестки —
- …это тонкие ленты истлевшего платья невесты. Я слышал,
- плачет женщина плачем своим вековым.
Панно
- Западное окно – это панно из марширующих луковиц.
- Пять новых кустов сирени кивают ветру и доскам ограды.
- Дождь обновил иссохшие доски ограды, промыл заплывшие
- лунки сучков,
- мир – большой гелиограф.
- (Сколько лет здесь дрейфует этот дощаник
- и буря завывает в лунках сучков,
- предвещая зимний, военный ритм барабана?)
Прощание с луной
- Японские гравюры проступают на западе: в них тополя на фоне неба.
- Причудливые лунные пески удвоили изменчивость картины.
- Луна творит прощальные картины.
- Пуст запад. Пусто все вокруг него.
- И в пустоте умолкли разговоры.
- Лишь темнота внимет темноте.
Круги дверей
- Я люблю его, я люблю его, – на губах у нее звенело,
- И она его имя пропела, вылепив на своем языке.
- И она ему слово послала, что любит его так сильно,
- Что смерть в ничто превратилась, что работа, искусство и дом
- Превратились в ничто, а любовь изначальна была
- И вечна; и звенело опять на губах – я люблю,
- Я люблю; знал он дверь, для него открытую настежь,
- А за дверью – новая дверь, и еще, и еще бесконечно,
- Зеркала до самых глубин их виденья удвоить, утроить
- Торопились: пьянило круженье
- Бесконечных зеркал и дверей, то с шарами невиданных ручек,
- То без ручек – их можно открыть только медленным, сильным нажимом,
- То готовых тотчас распахнуться лишь от нежности прикосновенья.
- Знал он, стоит ему захотеть, он свободно последовать мог бы
- Быстрым шагом по кругу дверей, слыша
- Изредка ласковый шепот: я люблю, я люблю, я люблю,
- Или отзвук высокого смеха.
- Сколько будет дверей впереди – десять, пять? Сколько —
- Пять или десять – миновал он? Возможно ли счесть?
- Пыль зеркал, как сама бесконечность.
- Я люблю, я люблю, я люблю, – она пела тревожно и быстро
- Истомленным высоким сопрано, и он чувствовал предназначенье
- Невесомого отзвука смеха, дверь за дверью
- И все зеркала и стремленья ее беспредельность.
- И предел, за которым всегда путь откроется к новым приделам.
Рой Фуллер
(1912–1991)
Времена войны и революции
- За годом год идет познанье истин,
- Открытие случайных очертаний
- По атласу, который перелистан.
- В едва знакомом – мест любимых облик, —
- В их проявлении – безмолвный отклик.
- Он принимает форму циферблата, где стрелки устремляются к надежде,
- Как то, что в снах неясных было прежде,
- Свершается под взрывами желаний.
- Листы обугливаются. Память знаний нам изменяет,
- Как чувства, что когда-то потрясали нас в юности, уже такой далекой…
- Познанье истин в зрелости моей – не постигает разум одинокий…
- Есть боль, и не придумана она.
- И беспокойно нам, когда над картой
- Испании мальчишечья головка склонена.
Из американской поэзии
(перевод с английского)
Эдгар А. По
(1809–1849)
Тамерлан
Поэма
- Отец! Дай встретить час мой судный
- Без утешений, без помех!
- Я не считаю безрассудно,
- Что власть земная спишет грех
- Гордыни той, что слаще всех;
- Нет времени на детский смех;
- А ты зовешь надеждой пламя!
- Ты прав, но боль желаний – с нами;
- Надеяться – о Боже – в том
- Пророческий источник ярок! —
- Я не сочту тебя шутом,
- Но этот дар – не твой подарок.
- Ты постигаешь тайну духа
- И от гордыни путь к стыду.
- Тоскующее сердце глухо
- К наследству славы и суду.
- Триумф в отрепьях ореола
- Над бриллиантами престола,
- Награда ада! Боль и прах…
- Не ад в меня вселяет страх.
- Боль в сердце из-за первоцвета
- И солнечных мгновений лета.
- Минут минувших вечный глас,
- Как вечный колокол, сейчас
- Звучит заклятьем похорон,
- Отходную пророчит звон.
- Когда-то я не ведал трона,
- И раскаленная корона
- В крови ковалась и мученьях,
- Но разве Цезарю не Рим
- Дал то, что вырвал я в сраженьях?
- И разум царственный, и годы,
- И гордый дух – и мы царим
- Над кротостью людского рода.
- Я рос в краю суровых гор:
- Таглей, росой туманы сея,
- Кропил мне голову. Взрослея,
- Я понял, что крылатый спор
- И буйство бури – не смирились,
- А в волосах моих укрылись.
- Росы полночный водопад
- (Так в полусне мне мнилось это),
- Как будто осязал я ад,
- Тогда казался вспышкой света,
- Небесным полымем знамен,
- Пока глаза туманил сон
- Прекрасным призраком державы
- И трубный голос величаво
- Долбил мне темя, воспевал
- Людские битвы, где мой крик,
- Мой глупый детский крик! – звучал
- (О, как мой дух парил, велик,
- Бил изнутри меня, как бич),
- В том крике был победный клич!
- Дождь голову мою студил,
- А ветер не щадил лица,
- Он превращал меня в слепца.
- Но, знаю, человек сулил
- Мне лавры; и в броске воды
- Поток холодный, призрак битвы
- Нашептывал мне час беды
- И час пленения молитвы,
- И шло притворство на поклон,
- И лесть поддерживала трон.
- С того мгновенья стали страсти
- Жестокими, но судит всяк
- С тех пор, как я добился власти,
- Что это суть моя; пусть так;
- Но до того как этот мрак,
- Но до того как этот пламень,
- С тех пор не гаснущий никак,
- Меня не обратили в камень,
- Жила в железном сердце страсть
- И слабость женщины – не власть.
- Увы, нет слов, чтобы возник
- В словах любви моей родник!
- Я не желаю суеты
- При описанье красоты.
- Нет, не черты лица – лишь тень,
- Тень ветра в незабвенный день:
- Так прежде, помнится, без сна,
- Страницы я листал святые,
- Но расплывались письмена, —
- Мелела писем глубина,
- На дне – фантазии пустые.
- Она любви достойна всей!
- Любовь, как детство, – над гордыней.
- Завидовали боги ей,
- Она была моей святыней,
- Моя надежда, разум мой,
- Божественное озаренье,
- По-детски чистый и прямой,
- Как юность, щедрый – дар прозренья;
- Так почему я призван тьмой —
- Обратной стороной горенья.
- Любили вместе и росли мы,
- Бродили вместе по лесам;
- И вместе мы встречали зимы;
- И солнце улыбалось нам.
- Мне открывали небеса
- Ее бездонные глаза.
- Сердца – любви ученики;
- Ведь средь улыбок тех,
- Когда все трудности легки
- И безмятежен смех,
- Прильну я к трепетной груди
- И душу обнажу.
- И страхи будут позади,
- И все без слов скажу…
- Она не спросит ни о чем,
- Лишь взором тронет, как лучом.
- Любви достоин дух, он в бой
- Упрямо шел с самим собой,
- Когда на круче, горд и мал,
- Тщету тщеславия познал,
- Была моею жизнью ты;
- Весь мир – моря и небеса,
- Его пустыни и цветы,
- Его улыбка и слеза,
- Его восторг, его недуг,
- И снов бесцветных немота,
- И жизни немота вокруг.
- (И свет и тьма – одна тщета!)
- Туман разняв на два крыла —
- На имя и на облик твой,
- Я знал, что ты была, была
- Вдали и все-таки со мной.
- Я был честолюбив. Укор
- Услышу ль от тебя, отец?
- Свою державу я простер
- На полземли, но до сих пор
- Мне тесен был судьбы венец.
- Но, как в любой другой мечте,
- Роса засохла от тепла.
- В своей текучей красоте
- Моя любимая ушла.
- Минута, час иль день – вдвойне
- Испепеляли разум мне.
- Мы вместе шли – в руке рука,
- Гора взирала свысока
- Из башен вековых вокруг,
- Но башни эти обветшали!
- Шум обезличенных лачуг
- Ручьи стогласно заглушали.
- Я говорил о власти ей,
- Но так, что власть казалась вздором
- Во всей ничтожности своей
- В сравненье с нашим разговором.
- И я читал в ее глазах,
- Возможно, чуточку небрежно, —
- Свои мечты, а на щеках
- Ее румянец, вспыхнув нежно,
- Мне пурпур царственный в веках
- Сулил светло и неизбежно.
- И я пригрезил облаченье,
- Легко вообразил корону;
- Не удивляясь волшебству
- Той мантии, я наяву
- Увидел раболепство черни,
- Когда коленопреклоненно
- Льва держат в страхе на цепи;
- Не так в безлюдии, в степи,
- Где заговор существованья
- Огонь рождает от дыханья.
- Вот Самарканд. Он, как светило,
- Среди созвездья городов.
- Она в душе моей царила,
- Он – царь земли, царь судеб, снов.
- И славы, возвещенной миру.
- Так царствен он и одинок.
- Подножье трона, дань кумиру,
- Твердыня истины – у ног
- Единственного Тамерлана,
- Властителя людских сердец,
- Поправшего чужие страны…
- Я – в царственном венце – беглец.
- Любовь! Ты нам дана, земная,
- Как посвященье в тайны рая.
- Ты в душу падаешь, жалея,
- Как ливень после суховея,
- Или слабея каждый час,
- В пустыне оставляешь нас.
- Мысль! Жизни ты скрепляешь узы
- С обычаями чуждой музы
- И красотой безумных сил.
- Прощай! Я землю победил.
- Когда Надежда, как орлица,
- Вверху не разглядела скал,
- Когда поникли крылья птицы,
- А взор смягченный дом искал, —
- То был закат; с предсмертной думой
- И солнце шлет нам свет угрюмый.
- Все те, кто знал, каким сияньем
- Лучится летний исполин,
- Поймут, как ненавистна мгла,
- Хоть все оттенки собрала,
- И темноты не примут (знаньем
- Богаты души), как один,
- Они бы вырвались из ночи;
- Но мгла им застилает очи.
- И все-таки луна, луна
- Сияньем царственным полна,
- Пусть холодна, но все же так
- Она улыбку шлет во мрак
- (Как нужен этот скорбный свет).
- Посмертный нами взят портрет.
- Уходит детство солнца вдаль,
- Чья бледность, как сама печаль.
- Все знаем, что мечтали знать,
- Уходит все – не удержать;
- Пусть жизнь уносит темнота,
- Ведь сущность жизни – красота.
- Пришел домой. Но был мой дом
- Чужим, он стал давно таким.
- Забвенье дверь покрыло мхом,
- Но вслед чужим шагам моим
- С порога голос прозвучал,
- Который я когда-то знал.
- Что ж, Ад! Я брошу вызов сам
- Огням могильным, небесам,
- На скромном сердце скорбь, как шрам.
- Отец, я твердо верю в то,
- Что смерть, идущая за мной
- Из благостного далека,
- Оттуда, где не лжет никто,
- Не заперла ворот пока,
- И проблеск правды неземной —
- Над вечностью, над вечной тьмой.
- Я верую, Иблис не мог
- Вдоль человеческих дорог
- Забыть расставить западни…
- Я странствовал в былые дни,
- Искал Любовь… Была она
- Благоуханна и нежна
- И ладаном окружена,
- Но кров ее давно исчез,
- Сожженный пламенем небес,
- Ведь даже муха не могла
- Избегнуть зорких глаз орла.
- Яд честолюбия, сочась,
- В наш кубок праздничный проник
- И в пропасть прыгнул я, смеясь,
- И к волосам любви приник.
Ленгстон Хьюз
(1902–1967)
Ленокс-Авеню: Полночь
- В ритме джаза живи —
- Это жизни ритм,
- Друг мой.
- Над нами смеется Бог.
- Усталое сердце любви
- Разбил мучительный опыт.
- Тембр, темп,
- Тон, стон,
- Машинный грохот дорог,
- Дождя шелестящий шепот.
- Ленокс-авеню,
- Друг мой,
- Полночь,
- И над нами смеется Бог.
Вариации мечты
- Руки я протяну
- К солнечному венцу,
- Будет танец меня кружить,
- Пока день не придет к концу.
- Даст мне отдых в прохладе вечерней
- Высоких деревьев семья,
- Пока ночь приближается нежно,
- Темная, как я, —
- Это моя мечта!
- Руки я протяну
- К солнечному лицу.
- Танец! Круженье! Круженье!
- Пока день не придет к концу.
- Даст мне отдых сумрак вечерний,
- Высоких деревьев семья,
- Ночь приближается бережно,
- Черная, как я.
Хранитель мечты
- Доверьте мне все ваши мечты,
- Мечтатели.
- Доверьте мне все мелодии
- Ваших сердец,
- Чтобы я мог скрыть их
- В голубой глубине облаков
- От слишком грубых пальцев
- Этого мира.
Наша земля
Стихи к декоративному панно
- Землю солнца мы обретем,
- Блеск ее обретем,
- И землю прозрачной, чистой воды,
- Где сумерки так нежны,
- Как розовый с золотом мягкий платок,
- И мы забудем в тепле,
- Как жизнь холодна на этой земле.
- Землю деревьев мы обретем,
- Их высоту обретем,
- Там пестрый на ветке сидит попугай,
- Яркий, как летний свет,
- А здесь у птиц только серый цвет.
- Землю радости мы обретем,
- Землю песен, любви и вина,
- И радость там лживой быть не должна.
- Любимая, уйдем!
- Единственная, милая, уйдем!
Стань, Америка, Америкой опять
- Стань, Америка, Америкой опять.
- Стань такой, какой в мечтах прошла сквозь годы,
- Стань такой, какой хотел тебя создать
- Первый зодчий, возводивший дом свободы.
- (Я в Америке Америки не знал.)
- Чтоб мечту в тебе мечтатели нашли,
- Чтобы сила не была в любви слаба,
- Сделай так, чтобы тираны не смогли
- Мир делить на господина и раба.
- (Я такой тебя, Америка, не знал.)
- О, земля моя, землей Свободы стань,
- Без фальшивого венца из громких фраз,
- От возможности к реальности воспрянь.
- И свобода станет воздухом для нас.
- (Но на «родине свободы» никогда
- Я свободы не заметил ни следа.)
- Скажи, ты кто, бормочущий во тьме?
- Заштриховавший флаг решеткой, как в тюрьме?
- Я – белый, но бедняк, сквозняк в моей суме,
- Я – краснокожий вождь, но изгнанный с земли,
- Я – беженец в краю несбыточных надежд,
- Но всем другим – я волк, и мне не помогли,
- Есть господин и раб – таков закон невежд.
- Я – негр, а значит, я «проблема из проблем».
- Я – весь народ простой, голодный ежечасно.
- Голодный в этот час, мечтающий напрасно.
- Неужто создали Америку затем,
- Чтобы она была бесчеловечна
- И я, беднейший, в ней батрачил вечно?
- Да, я один из тех, кто знал закон мечты
- В том Старом Свете, где служил царям,
- Так были дерзостны черты моей мечты,
- Что песня ширилась и вырастала в храм,
- И в каждом камне, в каждой борозде
- Америку мечты я создавал в труде.
- Я человек, проплывший по морям,
- Я человек, искавший дом везде,
- Ирландии покинул берега,
- Поляны Польши, Англии луга,
- От Черной Африки отторгнут, я пришел,
- Чтоб строить «родину свободы», нищ и гол.
- Свобода?
- Кто сказал о свободе? Не я?
- Неужто не я? И не те миллионы, что пособия ждут?
- Миллионы, что без гроша живут…
- Для того ли мы в сердце храним мечты,
- Для того ли мы песни нетленные пели,
- Для того ли знамена поднять мы сумели?!
- Миллионы, что без гроша живут, —
- Лишь мечтой, словно чуда какого-то ждут.
- О, стань, Америка, Америкой опять,
- Землей, которой не было в помине,
- Которая должна существовать —
- Чтобы свободным каждый стал отныне.
- Нам всем принадлежащая земля —
- Любой бедняк, индеец, негр и я —
- Творим Америку.
- Наш пот и кровь, беда и доброта,
- С металлом, с пахотой, с дождем слита,
- Чтоб вновь смогла могучей стать мечта.
- Да,
- Сегодняшняя речь моя проста,
- Я в Америке Америки не знал,
- Но станет Америка – клятву я дам —
- Той, о которой мечтал!
Как я становился старше
- Это было давным-давно.
- И мечта моя полузабыта.
- Но она и потом
- Манила меня,
- Светлая, словно солнце, —
- Мечта.
- Долго росла стена,
- Росла медленно,
- Медленно,
- Между мной и мечтой.
- Росла медленно, медленно,
- Ослабляя,
- Скрывая
- Сиянье мечты.
- Росла до самого неба —
- Стена.
- Тень.
- Я – черный.
- Я опрокинут в тень.
- Больше нет света мечты предо мной,
- Надо мной.
- Только толща стены.
- Только тень.
- Руки!
- Мои темные руки!
- Прорвитесь сквозь стену!
- Найдите мечту!
- Помогите мне рассеять этот мрак,
- Сокрушить эту ночь,
- Разметать эту тень,
- Чтобы засветилась тысяча солнц,
- Чтобы закружилась тысяча видений
- Солнца!
К черной возлюбленной
- Ах,
- Черная любимая моя,
- Ты не красавица,
- Но обладаешь
- Очарованием
- Превыше красоты.
- О,
- Черная любимая моя,
- Ты вовсе не добра,
- Но обладаешь
- Той чистотой,
- Что выше доброты.
- Ах,
- Черная любимая моя,
- Ты не светла,
- Но все ж на алтаре сокровищ
- Полна ты будешь небывалым светом
- Прекрасной, светозарной темноты,
- Полна ты светом,
- Как ночное небо.
После множества весен
- Сейчас,
- В июне,
- Когда ночь – это безбрежная нежность
- С искрами синих звезд
- И сломанный луч лунного света
- Падает на землю,
- Неужто я слишком стар для зажигательных танцев?
- Больше нигде весен я не найду.
Юность
- У нас есть завтра.
- Словно страсть,
- Оно сияет перед нами.
- Минувшей ночи власть
- Закат зажег, как пламя.
- Сегодня
- Радуги игра горит над нашими путями.
- Нам в путь пора!
Из французской поэзии
(перевод с французского)
Шарль Бодлер
(1821–1867)
Приглашение к путешествию
- Дитя, сестра моя!
- Уедем в те края,
- Где мы с тобой не разлучаться сможем,
- Где для любви – века.
- Где даже смерть легка,
- В краю желанном, на тебя похожем,
- И солнца влажный луч
- Среди ненастных туч
- Усталого ума легко коснется,
- Твоих неверных глаз
- Таинственный приказ —
- В соленой пелене два черных солнца.
- Там красота, там гармоничный строй,
- Там сладострастье, роскошь и покой,
- И мы войдем вдвоем
- В высокий древний дом.
- Где временем уют отполирован,
- Где аромат цветов
- Изыскан и медов,
- Где смутный амброй воздух околдован,
- Под тонким льдом стекла
- Бездонны зеркала,
- Восточный блеск играет каждой гранью.
- Все говорит в тиши
- На языке души,
- Единственном, достойном пониманья.
- Там красота, там гармоничный строй,
- Там сладострастье, роскошь и покой,
- В каналах корабли
- В дремотный дрейф легли,
- Бродячий нрав их – голубого цвета,
- Сюда пригнал их бриз,
- Исполнить твой каприз,
- Они пришли с другого края света.
- А солнечный закат
- Соткал полям наряд,
- Одел каналы, улицы и зданья,
- И блеском золотым
- Весь город одержим
- В неистовом предсумрачном сиянье.
- Там красота, там гармоничный строй,
- Там сладострастье, роскошь и покой.
Фантастическая гравюра
- На странном призраке ни признака наряда,
- Одна картонная корона с маскарада,
- Которая с его костлявым лбом слита.
- Загнал конягу он без шпор и без хлыста.
- И призрачный Конь Блед под призрачною тучей
- Роняет пену с губ, как в приступе падучей.
- Две тени врезались в Пространство. Путь открыт.
- И вечность искрами летит из-под копыт.
- Он поднял над толпой пылающую шпагу
- И гонит по телам поверженным конягу.
- Как домовитый князь, свершает он объезд
- Погостов без оград, разбросанных окрест.
- Почиют крепко там при свете солнц свинцовых
- Народы всех времен – и сгинувших и новых.
Беатриче
- В краю, лишенном трав и страждущем от жажды,
- К природе жалобы я обратил однажды.
- И, разум отточив острее, чем кинжал,
- Холодным острием я сердцу угрожал.
- В тот миг могильной мглой над самой головою
- Нежданно облако возникло грозовое.
- Порочных демонов орду оно влекло,
- Глазевших на меня и холодно и зло.
- Сто любопытных глаз впились в меня во мраке —
- Так на безумного, толпясь, глядят зеваки.
- Шепчась и хохоча в зловещей тишине,
- Они злословили бесстыже обо мне:
- «Вы видите вон там, внизу, карикатуру?
- Безумец Гамлета задумал корчить сдуру!
- Рассеян мутный взгляд, он немощен и нищ,
- Не правда ли, друзья, как жалок этот хлыщ?!
- Шут в вечном отпуске, комедиант без сцены,
- Кривлянием себе набить он хочет цену,
- И песней жалобной, десятком жалких слов
- Он силится увлечь и мошек и орлов.
- Нам, изобретшим все подобные уловки,
- Он преподносит их в бездарнейшей трактовке».
- Конечно (мрачная душа моя горда
- И выше вознеслась, чем демонов орда),
- Я отвернуться мог, божественно спокойный,
- Но вдруг я разглядел в толпе их непристойной
- Ее – которая в душе моей царит.
- (И солнца не сошли с начертанных орбит!)
- Смеясь моей тоске, отчаянью, невзгодам,
- Она врагов моих ласкала мимоходом.
Виктор Гюго
(1802 – 1885)
Оды и баллады
Сильф
Лафонтен. «ПОДРАЖАНИЕ АНАКРЕОНУ»
- Гроза обрушилась, шутя,
- На беззащитное дитя.
- – Откройте, – крикнул он, я голый!
- «Ты, что жадному взору в окне освещенном
- Вдруг предстала сильфидой в смирении скромном,
- Отвори мне! Темнеет, я страхом объят!
- Бледных призраков полночь ведет небосклоном,
- Дарит душам покойников странный наряд!
- Дева! Я не из тех пилигримов печальных,
- Что рассказы заводят о странствиях дальних,
- Не из тех паладинов, опасных для дев,
- Чей воинственный клич откликается в спальнях,
- Будит слуг и пажей, благодарность презрев.
- Нет копья у меня или палицы быстрой,
- Нет волос смоляных, бороды серебристой,
- Скромных четок, меча всемогущего нет.
- Если дуну отважно я в рог богатырский,
- Только шепот игривый раздастся в ответ.
- Я лишь маленький сильф, я дитя мирозданья,
- Сын весны, первозданного утра сиянье,
- Я огонь в очаге, если вьюга метет,
- Дух рассветной росы, поцелуй расставанья
- И невидимый житель прозрачных высот.
- Нынче вечером двое счастливых шептали
- О любви, о горенье, о вечном начале.
- Я услышал взволнованный их разговор,
- Их объятья мне накрепко крылья связали,
- Ночь пришла – а свободы все нет до сих пор.
- Слишком поздно! Уже моя роза закрылась!
- Сыну дня окажи ты великую милость —
- Дай до завтра в постели твоей отдохнуть!
- Я не буду шуметь, чтобы ты не смутилась,
- Много места не надо – подвинься чуть-чуть.
- Мои братья уходят в цветущие чащи,
- Открывают им лилии сладкие чаши,
- Травы в чистой росе, как в вечерних слезах.
- Но куда же бежать мне? Дыханье все чаще:
- Ни цветов на лугах, ни лучей в небесах!
- Умоляю, услышь! Ночи темные эти
- Ловят маленьких сильфов в незримые сети,
- К белым призракам, к черным владеньям влекут…
- Сколько сов обитает в гробницах на свете!
- Сколько ястребов замки в ночи стерегут!
- Близок час, когда все мертвецы в исступленье
- Пляшут в немощной ночи при лунном свеченье.
- Безобразный вампир, полуночный кошмар,
- Раздвигает бестрепетной дланью каменья
- И могиле приносит могильщиков в дар.
- Скоро карлик, весь черный от дыма и пепла,
- Снова спустится в бездну бездонного пекла.
- Огонек промелькнет над стеной камыша,
- И сольются, чтоб в страхе природа ослепла,
- Саламандры огонь и Ундины душа.
- Ну, а если мертвец, чтоб от скуки отвлечься,
- Средь костей побелевших велит мне улечься?!
- Иль, над страхом смеясь, остановит спирит,
- Мне прикажет от мирных полетов отречься,
- В тайной башне мечты и порывы смирит?!
- Так открой же окно мне, покуда не поздно,
- Не вели мне отыскивать старые гнезда
- И вторжением ящериц мирных смущать!
- Ну, открой же! Глаза у меня, словно звезды,
- И признанья умею я нежно шептать.
- Я красив! Если б ты хоть разок поглядела,
- Как трепещет крыло мое хрупко и смело!
- Я, как лилия, бел, я прозрачнее слез!
- Из-за ласки моей и лучистого тела
- Даже ссоры бывают порою у роз!
- Я хочу, чтоб сказало тебе сновиденье
- (Это знает сильфида), что тщетны сравненья:
- Безобразна колибри, убог мотылек,
- Когда я, как король, облетаю владенья, —
- Из дворца во дворец и с цветка на цветок.
- Как мне холодно! Тщетно молю о тепле я…
- Если б мог за ночлег предложить, не жалея,
- Я тебе мой цветок и росинку мою!
- Нет, мне смерть суждена. Я богатств не имею —
- Их у солнца беру и ему отдаю.
- Но укрою тебя я во сне небывалом
- Шарфом ангела, феи лесной покрывалом,
- Ночь твою освещу обаянием дня.
- Будет сон этот нового счастья началом,
- От молитвы к любви твою душу маня.
- Но напрасно стекло мои вздохи туманят…
- Ты боишься, что зов мой коварно обманет,
- Что укрылся поклонник за ложью речей?!
- Разве слабый обманывать слабого станет?
- Я прозрачен, но тени пугаюсь своей!»
- Он рыдал. И тогда заскрипели засовы,
- Нежный шепот ответил нездешнему зову.
- На балконе готическом дама видна…
- Мы не знаем, кого удостоила крова, —
- Сильфу или мужчине открыла она!
Великан
Даже облака в недоступном небе боятся, что я последую за моими врагами в их лоно…
Мутанабби
- О, воины! Рожден я был средь галлов смелых,
- И Рейн переступал мой пращур, как ручей.
- Меня купала мать в морях обледенелых,
- И колыбель была из шкур медведей белых,
- Поверженных отцом, сильнейшим из мужей.
- Отец мой был силён! Но возраст сгорбил спину,
- На лоб морщинистый легла седая прядь.
- Он слаб, он стар! Увы, близка его кончина…
- И трудно вырвать дуб и вытесать дубину,
- Чтобы дрожащий шаг в дороге поддержать.
- Я заменю отца! Хотя умрет он вскоре,
- Он завещал мне лук, и дротик, и быков.
- Я по следам отца пойду, осилив горе,
- И если дуну я на дальний лес со взгорья, —
- Дыханием сломлю столетний дух стволов.
- Став отроком едва, я на альпийских кручах
- Торил себе тропу в нагроможденье скал,
- И голова моя тогда терялась в тучах.
- И часто я следил полет орлов могучих,
- И с голубых небес их прямо в руки брал.
- Перекрывало гром в грозу мое дыханье,
- Гасило молнии извилистый полет.
- Когда резвился кит в бескрайнем океане,
- Я ждал у берега моей законной дани
- И доставал кита, создав водоворот.
- Ударом удалым учился настигать я
- Акулу в глубине и ястреба вдали,
- Медведю смерть несли жестокие объятья,
- Ломала рысь клыки, но лишь рвала мне платье, —
- Мне причинить вреда укусы не могли.
- Но отрочества мне прискучили забавы,
- И устремлен теперь я к мужеству войны.
- Проклятья плачущих, победный запах славы
- И воины мои с оружием кровавым,
- Как пробужденья клич, сегодня мне нужны.
- Во мгле пороховой, в горячке рукопашной
- Все, словно вихрь, войска сметают пред собой,
- А я встаю один, огромный, бесшабашный,
- И, как баклан в волну врезается бесстрашный,
- Ныряю смело я в кровавый, мутный бой.
- Потом иду, как жнец среди колосьев спелых,
- И остаюсь один в поверженных рядах.
- Доспехи – словно воск для великанов смелых,
- И голый мой кулак легко пробить сумел их,
- Как узловатый дуб в уверенных руках.
- Я так силен, что в бой иду без снаряженья,
- Одетые в металл, мне воины смешны.
- Из ясеня копье не знает пораженья,
- И волокут быки мой шлем без напряженья,
- Когда они в ярмо попарно впряжены.
- Ненужных лестниц я не строю для осады,
- Я просто цепи рву у крепостных мостов,
- Кулак мой, как таран, легко крушит преграды;
- Когда в пылу борьбы мне ров засыпать надо,
- Обламываю я ограды городов.
- Но, как для жертв моих, и мой черед настанет…
- О, воины! Мой труп не бросьте воронью!
- Пусть гордый горный кряж моей могилой станет.
- Когда же на хребты здесь чужестранец глянет,
- Не сможет разглядеть средь многих гор – мою.
Послушай-ка, Мадлен
Любите же меня, покуда вы прекрасны.
Ронсар
- Послушай-ка, прекрасная Мадлен!
- Сегодня день весенних перемен —
- Зима с утра покинула равнины.
- Ты в рощу приходи, и снова вдаль
- Нас позовет врачующий печаль
- Звук рога, вечно новый и старинный.
- Приди! Мне снова кажется, Мадлен,
- Что, уничтожив зимний белый плен,
- Весна оттенки пробуждает в розах…
- Так хочет угодить тебе весна:
- На вереск ночью вытрясла она
- Цветное платье, вымытое в росах.
- О, если б я овечкой стал, Мадлен,
- Чтобы затихнуть у твоих колен,
- Когда коснутся белой шерсти руки!
- О, если б я летящей птицей стал,
- Чтоб в бездне неба я затрепетал,
- Призыва твоего услышав звуки.
- Когда б я был отшельником, Мадлен,
- Ко мне бы ты явилась в Томбелен
- Для исповеди и для покаянья,
- Свои уста приблизила б ко мне,
- Шепча в благочестивой тишине
- Про грех вчерашний девичьи признанья.
- О, если бы я получил, Мадлен,
- Глаз мотылька моим глазам взамен,
- То в темноте я стал бы страстно-зорким,
- И билось бы нескромное крыло
- В прозрачное, но прочное стекло
- Твою красу скрывающей каморки.
- Когда выходит грудь твоя, Мадлен,
- Из плена крепостных корсетных стен,
- А черный бархат разомкнет объятья, —
- Стесняясь неприкрытой наготы,
- Торопишься простосердечно ты
- На правду зеркала набросить платье.
- О, если б захотела ты, Мадлен,
- Ты воцарилась бы, как сюзерен,
- Над преданностью слуг, пажей, вассалов.
- В твоей молельне, радующей глаз,
- Скрывал бы камни шелк или атлас,
- Пышнее, чем убранство тронных залов.
- О, если б захотела ты, Мадлен,
- То не вербена или цикламен
- Тогда твою бы шляпку украшали,
- Тогда носила бы корону ты,
- И вечные жемчужные цветы
- На ней бы никогда не увядали.
- О, если б захотела ты, Мадлен,
- Дворец бы дал на хижину в обмен
- Я – граф Роже, я – раб твоей причуды.
- Но если хочешь, буду пастухом,
- Вдвоем с тобою в шалаше глухом,
- Как во дворце, я вечно счастлив буду.
Пьер Дэно
(р. 1935 г.)
«зима взлет чибиса и небеас…»
- зима взлет чибиса и небеса
- и солнце зимнее и зимний воздух
- под шепот ливня шелестит плетень
- ручей цветущий прорастает в русло
- наш дом в дремоте ночи напролет
- меж близостью волны и близостью ненастья
- лучи дождя надежные дороги
- наперекор ветрам благодаря ветрам
- а может быть благодаря морям
- пишу стихи я как стихия неба
- и строчки разорвут оковы слова
- как птицы притяжение земли
«интимно бесконечен вечный берег…»
- интимно бесконечен вечный берег
- в галактике волны
- и невесом песок как след дыханья
- и тьма и мы как призраки сиянья
- хрип ветра стон бездонности небес
- полуслепых
- призыв последний взгляд
- сраженная вершина и молния зачавшая зарю
- освобожденный обнаженный корень
- одну ладонь с другой единый слил порыв
- над морем чистота парит крыла раскрыв
- и будет крик расти покой небес порвав
«тотчас падет туман…»
- тотчас
- падет туман
- едва посмею
- исторгнуть жест и взгляд и слово
- изнутри вовне
- на неподвижную страницу немую
- даже для самой себя
- смола
- как лабиринт
- и не сумею
- преодолеть переплетенье пальцев
- тумана этого и лабиринта
- и тело
- слитое
- с другим реальным телом
- отныне безымянно
- недвижимо
- непостижимо
«тьма всех ночей без сна…»
- тьма
- всех ночей без сна
- сведет с ума
- ее поток лишь врозь огнями вспорот
- она ведет сквозь полустертый город
- сквозь мысль
- отсутствие и отрицанье
- и сердце рвет предчувствие страданья
- мысль меркнущую
- перед толщей стен
- в их сердцевине вязнущую прочно
- бормочущую вздорно и неточно
- ущербную поверженную в прах
- и в дрожь
- отсутствием и отрицаньем
- предчувствием страданья
- и страданьем
«запустенье впереди и сзади…»
- запустенье
- впереди и сзади
- лишь одно дыханье где-то здесь
- чей-то вздох по крайней мере есть в надписях
- дрожащих
- и напрасных
- в прошлом в безвозвратности и вечном
- запустенье
- дуновенье ветра успокоившегося давно
- разжимая и сжимая руки и в объятиях
- сжимая снова
- эту тяжесть
- эту невесомость
- в запустенье
- непрозрачных стен
- где у них
- нет трепетного тела
- отрешенности бесстрастной нет
«огни внезапно заалели…»
- огни внезапно
- заалели
- и нам не одолеть бы их
- на бакенах горящих
- морскую даль пронзая жестким взором
- не бросить вызов
- но удержит зыбь
- а свойства этой зыби неизвестны
- она засасывает
- укрощает
- с туманом вместе безупречной пылью
- и наготой
- без горизонта стекол
- с шагами
- затоптавшими слова
- и поступь
- по пустыне
- и в пустыне отверженности мрачные огни
«единственный размноженный единственный…»
- единственный
- размноженный единственный
- велящий преступить препоны
- шрамы
- застывшие навеки волны улиц
- в единственном стекле
- а в недрах волн
- безумный вызов
- пространству четкому
- и я такой далекий
- от самого себя такой
- далекий
- словам уничтожающим
- друг друга
- малейшее движенье взгляд признанье
- последнее и мне необходимо
- все сызнова начать
«кто идет сюда…»
- кто идет сюда
- ты ли это
- но никто
- сюда не приходит и не может
- прорвать
- препятствий
- и не я ли не ты ли жестоки
- в этот час
- против нас самих
- соглашаемся
- первый идущий
- возвестит нам истину в слове
- снимет маску и тяжесть плоти
- этот холод
- с тупым пристрастьем нас терзающий
- уничтожая
- и последний приют защиты
- пядь земли между наших пальцев
- пядь земли
- и я неизменный но другой
- меня не ищи ты
«буря…»
- буря
- брызги стекла
- мятеж
- клочья смеха
- техцветье флага распростертого
- безвозвратно над ликующим кликом дроздов
- волны сотканы
- из пурпурной
- вечно-чистой голубизны
- о приподнятая земля продолжающая вздыматься
- смута
- исступленье дыханья
- в стоне моря
- облученье
- властью вещей
- неизменней земли лучистой
- невещественнее волны
«слово…»
- слово
- дитя в миллионах оттенков значенья
- перебежит перепрыгнет
- огонь
- обжигающий только поленья
- то обрушится искрами то вознесется как факел
- даже в пепле оставшемся
- тот же угасший огонь
- сам себя пожирающий
- в самосожженье
- в душной толще грядущего
- в легких обломках значенья
- зачинается это дитя
- зачинаемся мы
- зачинается слово лишь в слове
- живое мгновенье
«на острие…»
- на острие
- рождающихся жестов
- всегда
- блестящий мир
- все то о чем молчим или кричим
- рука
- несет другой руке навстречу
- и отдает и принимает дар
- деяния в себе вмещают слово
- сиюминутное
- оно победоносно
- оно идет
- тропинкою судьбы притягивая все перспективы
- их незапятнанность
- и раскрывает значение мгновенья в продвиженьи
- тропинкою судьбы
- значенье каждой вещи
- значенье нас самих
«мужчина спящий сном спокойным это…»
- мужчина спящий сном спокойным это
- и смысл согласия и суть рассвета
- и женщина которая паря танцует
- над землей и с ней заря
- мужчина или женщина
- интимно
- с землей соединяют небеса
- как радуга
- в интимности всеобщность
- ни ты ни я а воплощенье всех
- в обширной истине
- любые люди
- любвеобильны
- люди проникают
- и проникаются
- подобно нам
- мы отраженье их
- их робость радость
- их край земли
- одна из многих радуг
«извечно…»
- извечно
- здесь меня никто не ждал никто ко мне
- конечно
- не выходит
- извечно возникаю одиноко
- но
- я не знаю из каких глубин
- какого будущего
- а в словах моих лишь плоть
- которую терзают
- когти
- но раны никакой
- или стенанья
- или смятенья в горле но пространство
- вторгается
- в какое-то лицо
- из вечности
«поля дрожат от предвкушенья жатвы…»
- поля
- дрожат от предвкушенья жатвы
- рокочущим снопам
- набухшим зернам слов
- свершение
- суля
- из вековых глубин исторгнутым волнам
- из тьмы
- словесной к строчкам-жемчугам
- венкам словосплетенья
- речь обрести
- веля
- стирают немоту
- мой путь и снег и пламя
- и распластавшая пожар
- земля
«почему земля…»
- почему
- земля
- обречена то прошлому то будущему
- и я оцеплен со всех сторон
- погружаюсь наивно во тьму времен
- погружаюсь
- опять выплываю
- плыву
- и в неведенье снова живу
- чтобы скоростью молнии овладеть
- и забыть замереть охладеть
- орошенная мной
- бесконечна земля
- погребенная
- под
- а земля в самом деле прекрасна
- погружаюсь в нее покидаю ее не напрасно
- продолжаюсь и продолжаю
«круговороты…»
- круговороты
- все более нежные
- на самой границе ветра
- нервы
- водорослей или кружева
- сотканы щедро
- все больше и больше
- все шире
- аллеи поля прилистники пламени прорастающего
- островами растениями песками густыми волнами гнездами
- глиняными
- их теплым дымом песчаными гнездами их пухом незримым
- галоп травы
- знамена плюща
- корни
- крадущие берега
- утонувшие в вечном тумане
«меховые мосты моховые озера…»
- меховые мосты моховые озера
- заболонь
- капля
- за каплей
- и кровь
- каплет
- заросли ежевики низкокрылые
- к семени семя
- заболонь
- куст врастающий в куст
- уголь тлеющих трав
- брызги крови
- а в скальных глубинах на вершинах колодцев заболонь
- прорастающая в горизонт постепенно от дерева к дереву
- следом новый прилив
- все растенья вселенной
«парусников гордых лемеха высекают молнию…»
- парусников гордых лемеха высекают молнию
- в зигзаге видно очертание плеча
- и роится
- по вершинной воле
- песенка мгновенная и абрис круглой словно яблоко груди
- плавных бедер а по воле листьев песенка все звонче и живей
- фраза к фразе
- дополняет образ
- теплых очертаний
- живота где леса объединились вместе
- где органный нарастает звук
- вереска охапка светлячков
- невод погружаемый все время
- в волны золота
- суровый лемех подтверждает нежность парусов
«Их поступь не слышна ни на мгновение…»
Мари Карлье
- Их поступь не слышна ни на мгновение
- и облик их скрывает сновидение
- кустарник с перламутровыми иглами
- и новорожденный незрячий свет
- им колет пальцы те которых нет
- носительницы воду принесли
- источника иссякшего вдали
- как те застывшие в молчанье капли
- на кончиках нависших сталактитов
- помедлив канут в жизнь мою в забвение.
- Вода которую между ресниц коплю
- и между букв слагающихся в имя
- моей жены уснувшей
- вода ладоней слившихся в объятии
- здесь на опушке сна
- вода на стеклах в окнах уснувшей комнаты
- между раскатов бури.
- Они с немым терпением идут по длинным улицам
- мертвы пороги
- завесы из иссушенной коры
- стропила крыш леса без гнезд веселых
- вода сгнивающая подо льдом поблекший образ.
- На границе ветра утонет город остановит их
- и губы приоткроются на миг
- морской песок янтарь тысячелетний
- глаза их где кончаются потоки
- их щеки когда солнце пьет росу
- и если льется дождь по их рукам груди
- то создается замок на мгновенье.
- Лишь на границе ветра пробужденье.
- Круг горизонта как крыло в движенье
- и синий жаворонок в миг полета.
Мимолетность
В городе, в его нимбе, выкованном из солнца, улицы бегут вдоль каналов, где светится тьма, цепляясь за престарелый плющ берегов, где свежесть становится дымом, выдыхаемым трюмами барж, укрываясь в тени подмышек, осязая свежесть груди; улицы обвивают полинявшим шарфом фасадов шею женщины торопливой; улицы, покачнувшись, протягивают грозе тополиную стройность, ноги танцовщиц, белизну молока в осиянной оправе черных чулок, и разбиваются на букеты стеклянных иллюзий, окрашенных цветом нарцисса: мои пальцы пробивают дорогу в пыли и пыльце среди хрупких яичных скорлупок на краю тротуаров, в мерцании, рядом с лужами после дождя, среди вывесок неугасимых, и гораздо больше дрожащих, чем ресницы в любовном экстазе; среди праздно гуляющих женщин, у которых медовые ноги, и пчелиные талии, и шиньоны, распростертые крыльями чайки, хотя крылья так часто жмутся к ее пепельно-серому тельцу и несытому животу; их походка создана наспех из разорванных кружев джаза; среди окон таких высоких, что мыльные пузыри облаков, проскользнув сквозь узор занавесок, проникают во тьму и молчанье покинутых спален – пробивают себе дорогу, чтобы строго окуривать серой; ей не терпится загореться, ибо я закрываю глаза: платье, мокрое от дождя, сохранив тепло ее тела, завладело телом моим на скрещенье бегущих улиц Триумфальной Арки и Танремонд, и я сплю, хотя в Лилль шагаю, в этот день – 18 мая 1961 года.
Франсис Карко
(1886–1958)
Прощай
- Этот жалкий кабак много лет
- Осень долгим дождем убивает.
- Я пришел, но тебя уже нет,
- От страданья любовь убывает.
- Я страдаю, когда ты ушла,
- Я смеяться учился искусно.
- Плачу я без любви, без тепла
- И живу с той поры только грустно.
- Ты хотя бы на память храни
- Мое сердце, тоски неизбежность,
- Ты храни эту древнюю нежность
- И от ран почерневшие дни.
- Грудь чужую осыплет мой смех,
- Лаской губы чужие я встречу.
- Их зубами своими помечу…
- Все равно ты прекраснее всех.
Полночь
- В переулке пустом,
- Занавешен дождем,
- Ждет гостей дом свиданий.
- Плач полночных часов,
- Словно скрипнул засов
- В глубине сонных зданий.
- Кто крадется тайком
- Здесь, в ненастье таком?
- Тени двух ожиданий…
- В переулке пустом
- В ночь небесных рыданий.
Морис Фомбёр
(1906–1981)
Эта красотка весна
- Эта красотка весна
- Из дому гонит девиц,
- Эта красотка весна
- Солнцем озарена:
- Девушке пара нужна,
- Парень в кадрили как принц…
- Нежно скрестила пути
- Юных парней и девиц
- Эта красотка весна
- Солнцем озарена.
- Эта красотка весна —
- Времени капля одна,
- Очень красива весна —
- Недолговечна она.
Песня о красавице
- Под деревом в цвету
- Красавица сидит,
- Красавица грустит —
- Возлюбленного нет,
- Возлюбленного нет, —
- Никто не защитит.
- Под деревом в цвету
- Ей студит сердце снег,
- Ей студит сердце снег,
- Белеет на лету.
- Красавица, не плачь,
- Любовь – причина бед!
- Страданье предпочту,
- Страданье от любви,
- Страданье предпочту
- Я одиноким дням,
- Где сердце студит снег
- Под деревом в цвету.
Из немецкой поэзии
(перевод с немецкого)
Райнер Мария Рильке
(1875–1926)
«Одна новинка; да всего одна…»
- Одна новинка; да всего одна
- разыскана за книжными рядами,
- смущается, обласканная вами,
- и отрицает то, что есть она,
- и жребий свой. Но книгами, вещами
- вещает нам желанная страна,
- их счастьем будничность окружена,
- они смягчают грани между нами.
- Жизнь – это жизнь, ущербности в ней нет.
- Зачем же там невидимые вещи,
- где полон дом: одушевлен, согрет!
- Пять обостренных чувств; а все же скрыт
- существованья смысл: и говорит
- тогда в кусте горящем голос вещий.
«Я шел, я сеял; и произрастала…»
- Я шел, я сеял; и произрастала
- судьба, мне щедро за труды воздав,
- но в горле слишком прочно кость застряла,
- естественной, как в рыбьем теле, став.
- Мне не вернуть Весам их равновесья,
- не уравнять непримиримость чаш;
- но в небе – знак, не знающий, что весь я
- ушел в иной предел, покинув наш.
- Ведь звездный свет сквозь вечные просторы
- летит так долго, чтоб настичь людей,
- что мой уход проявится нескоро,
- как росчерк призрачной звезды моей.
Санта Мария а Четрелла
1
- На храме замок, былых свершений нет,
- ты взаперти. Иль нет тебя?
- Время ушло за отшельником вслед,
- храм хранившим, любя,
- милая Мария а Четрелла.
- Отшельник ушел, и дом твой, как тюрьма,
- только тьма собеседник твой;
- я так одинок, одинок, как ты сама,
- чуть слышен мой зов живой:
- милая Мария а Четрелла.
- Лавр у храма помнишь ли ты?
- Он еще здесь, и сад не заглох.
- И каждым нервом его листы
- чувствуют ветра вздох —
- милая Мария а Четрелла —
- смотри: взбудоражена ветром листва,
- он увлекает (ты помнишь – как),
- ты ощущаешь: тепла трава
- и запах свой шлет во мрак,
- милая Мария а Четрелла.
2
- Эти дни трепещут. Но невинно
- их спугнешь, и канет свет во тьму.
- Возлагаю ветку розмарина
- трепетно к порогу твоему;
- посмотри, как нежно он цветет.
- Мы ему придали смысл унылый,
- чтобы навевал он жизнью милой
- мысль о смерти. От твоих щедрот
- стало трудно излучать тебе
- милосердье, не подозревая,
- что из лона, сердце надрывая,
- ты открыла мир Его судьбе,
- крепнувшей, пока не осенен
- был весь мир твоим всесильным сыном:
- и низверг он, ставши господином,
- лик того, кто старше был, чем Он.
3
- Не шагов ли шорох слышен в храме?
- Подойдешь ли ближе? Будет срок,
- когда ты соединишься с нами,
- как живой, но сорванный цветок.
- О, пускай лица ты не покажешь,
- не откроешь двери, – подойди,
- чтобы сердце новое в груди
- застучало так, как ты прикажешь.
- Нам и так безмерно тяжело
- чтить тебя, не видя постоянно.
- Мы любили женщин, но обмана
- чувство их от нас не отвело,
- краткость встреч или разлук стихия —
- скудный дар. Скажи, в чем сущность их?
- Почему, оставив нас одних,
- ускользают в никуда, Мария?
4
- В храм каждодневной дорогой
- иду (я по праву прав):
- замкнутый и далекий
- людям чужд твой нрав;
- когда-то Ты возвышалась
- в центре склоненных голов,
- и целый год раздавалось
- эхо тысяч шагов.
- Мой шаг одинокий ныне
- звенит среди пустоты.
- Я твой рядовой в пустыне.
- Необъятна ты.
- Стремлюсь я тебе в смятенье
- все сущее передать;
- от ливня весеннего тени
- невидимо движутся вспять.
5
- Он любил тебя; робко лелея,
- охранял. Посмотри сквозь года,
- как в саду по центральной аллее
- он с тобою гулял иногда;
- путь всегда выбирал покороче
- (соболезнуя, крепла рука),
- чтобы небо не жгло твои очи,
- и земля не была бы жестка;
- ты терялась, когда между делом
- наклонялся он к новым росткам, —
- ты – бесстрастна была к пустякам, —
- отрешенно заботясь о целом.
6
- Так травы нездешние зыбко
- в немыслимых скалах растут:
- твоя чистота и улыбка
- над скорбью тебя вознесут.
- Скорбь неодолима,
- ужас и снег все белей.
- Как отличать могли мы
- гордость от скорби твоей,
- если сама ты не знала
- грани бедствий своих.
- Сплетены концы и начала,
- и бесконечность в них;
- словно отверзло лоно
- сверхвеличью врата,
- вечность непреклонна,
- след ее – темнота.
7
- О, как молода ты в этом крае:
- словно друг доверчивых детей.
- Пастухи, простой мотив играя
- (те, что старше вечности твоей),
- коз привычно собирают в стадо,
- иль мужей скликают в тот момент,
- когда тяжки лозы винограда:
- ведь большой мелодии фрагмент
- отклик музыкальный обретает
- (виноградарь свой венок сплетает),
- крик звериный – аккомпанемент.
- Слышишь ты, как крик рождает крик
- там, где исчезают все дороги,
- и не знаешь ты, где он возник,
- и трепещет сердце от тревоги.
- Выйдешь ты в испанском платье пышном,
- драгоценные блеснут оковы,
- а велят – ты шагом еле слышным
- из чужой страны уйти готова.
Молитва об умалишенных и осужденных
- Вам, от которых рок
- скрыл доброту лица,
- тот, кто одинок,
- перед началом конца,
- со свободы, в полночный час
- одну молитву прочтет:
- пусть ваше время течет;
- время есть у вас.
- Когда память очнется от сна,
- студит пальцы волос тепло:
- всё роздало время сполна,
- всё, что быть могло.
- О, немоты вашей мрак,
- у сердца крадущий год;
- мать ни одна не поймет,
- что бывает так.
- Сквозь раздвоенье листвы
- смутно видна луна,
- ее заселили вы,
- одинока она.
Гонг
- Превыше слуха: Звон.
- Не мы внимаем звук,
- Он впитывает нас.
- Дом наизнанку. Дух
- Проекцией вовне…
- Рожденный в муках храм,
- Развязка, где богов
- Не разгадаешь…: Гонг!
- У суммы немоты
- Лишь собственная власть,
- Самопознанья хмель,
- Лишающий лица.
- И миг из леты лет,
- Отлитая звезда…: Гонг!
- Ты, незабвенный долг,
- Рожденный из потерь,
- Нам непонятный пир,
- Вино бесплотных уст,
- Внутри опоры вихрь,
- Обвал, прервавший путь.
- Предательство во всем…: Гонг!
Из нидерландской поэзии
(перевод с голландского)
Симон Вестдейк
(1898–1971)
Круговорот года
(Цикл сонетов)
Январь
- Сквозь пестрый праздник белизна взошла —
- Сиянье снега или льда свеченье;
- Но блеска их обманчиво значенье:
- Свинцовость небосвода тяжела.
- Рождественские дни не знали зла,
- Неделя эта ищет продолженья,
- Пока не сняли с елок украшенья
- И праздничные яства со стола.
- Скорей развязку в драме, чем начало,
- Вся эта безысходность означала —
- Так запоздалой ласки ждет вдова.
- Ты говори ей лживые слова,
- Чтобы она в них лжи не различала,
- Ведь синь небес и на земле жива.
Февраль
- И вдруг – капель, желтеет белизна,
- Как старых кружев нежные узоры,
- Когда метелей снежные повторы
- Неразделимы, как метель одна.
- И старомодна неба глубина,
- И бесконечны чаек разговоры,
- Их крики и злопамятные взоры,
- Когда добыча их обречена.
- И снова мокрый снег; и дождь опять;
- Лишь иногда – прикосновенье света;
- И снова инеем земля одета.
- Изменчива и кратка благодать —
- Разнообразие минует это,
- Как боль таланта, канувшего в Лету.
Март
- Чертенок-март! Энергией своей
- Он может вызвать в море шторм суровый,
- В трубе каминной спеть мотив сосновый,
- Вращает лихо флюгеры церквей.
- Потом летит над графикой ветвей,
- Гордясь весенним небом, как обновой,
- Лошадку со счастливою подковой
- Впуская в одиночество полей.
- Идет по обнаженной мостовой
- Чертенок-март, томимый нетерпеньем
- Желаний смутных, жаждой вековой,
- Идет он по обветренным ступеням,
- И небо синее над головой
- Спокойно тишиной предгрозовой.
Апрель
- И вот набухли почки на рассвете,
- Как девочки, в девичество вступив
- И тайн своих сердечных не раскрыв,
- Всё зиму помнят, думая о лете.
- Но все-таки они уже не дети,
- И, парню ничего не разрешив,
- Они душой осознают порыв,
- Уже за грех свой будущий в ответе.
- Любовь творит плотины и потопы,
- В уединенье вересковом тропы,
- И сумерки, и ожиданья мед.
- Влюбленный даже в городе поймет
- Игривое значенье гороскопа,
- Когда мгновенье в вечность перейдет.
Май
- Уже тепло. Но все же зябнет тело
- Ягненка белого во тьме ночной,
- А дерево вишневое весной
- Уже цветы нарядные надело.
- Оно вступает в состязанье смело
- С ягненком, с маргариткою лесной,
- И украшают зелень белизной
- Цветок, ягненок, вишня – нежно-белы.
- А ночью, словно старый сон лелея,
- Земля про зиму вспомнит, не жалея,
- Что белый сон приснился ей.
- Ягнята, снег и нереальность дней,
- Когда весь спектр искусством чародея
- Смещает краски – белого белей.
Июнь
- Июнь, самоуверенный и прыткий,
- Шумлив, как гуси-лебеди в пруду,
- Короткой ночью северной в саду
- Шагнешь – и встретишь утро за калиткой.
- Терзаешься несбыточной попыткой
- Уснуть, но просыпаешься в бреду,
- И видишь утро к своему стыду
- Далеких ярмарок цветной открыткой.
- И все звенит, и все цветет стократ,
- И звезды черной магии парят,
- И чудо пробуждают спозаранку.
- И сон короткий видит акробат,
- И, падая, он чувствует канат,
- И слышит каждый грустную шарманку.
Июль
- Взыскуют первые плоды ответа:
- Для жизни или смерти зреем мы?
- Уже в садах фруктовые шумы
- Над благодатью яблочного лета.
- И шутки осени не горше света,
- Который размягчает нам умы,
- Хотели бы мы крылья взять взаймы,
- Но зрелость не позволит сделать это.
- Созреешь, дабы сгнить. И все труды
- Понравиться – доводят до беды.
- Мы жить хотим, но жить уже не смеем.
- Простые, не волшебные плоды
- Должны у смерти отбирать бразды,
- Мы безмятежно умирать умеем.
Август
- Теплее стали, но короче дни,
- Как будто смерть протягивает длани,
- Смерть года за отсрочку просит дани,
- И бронза, как в патине, вся в тени.
- О жаркий день! Ты нам зерно верни,
- Пока не хлынул снег на поле брани,
- Пока Король Зимы, шаги чеканя,
- Не выстроил сугробы вдоль стерни.
- Как в лихорадке, старец похотливый
- Сгорает, думая, что он счастливый,
- Все будущее сжав в ладони дня.
- Когда, убитый собственной поживой,
- Он упадет, то головы плешивой
- Коснется отблеск бывшего огня.
Сентябрь
- О время холода под знаком Девы!
- Лежишь лоскутным одеялом ты,
- Не знавшее любви и теплоты,
- Невинное, не ведавшее гнева.
- Для старых дев исчерпаны напевы;
- Визит к друзьям, домашние цветы,
- Сукно на тощих бедрах, как бинты, —
- Вот всходы от бесплодного посева.
- Напрасно жаждет мужества земля;
- Коровы возвращаются, пыля,
- И на полях пустынно и уныло.
- Ни бабочки, ни дерева в цвету,
- И скошены луга на корм скоту,
- И все молчит, и все уже остыло.
Октябрь
- День умирающий живее все ж,
- Чем нарисованный. Светлей заката
- Сочится сукровица розовато,
- И цвет ее на рану не похож.
- Деревья нищие бросает в дрожь
- Былая роскошь, вянущее злато.
- Они сквозь ветви смотрят виновато
- На бледный сон, как на последний грош.
- Кроваво-красный свет ночных сигналов,
- И варварских охотничьих кинжалов,
- И женской жажды – ты огнем гори.
- Будь нежен к небу даже в тучах мглистых,
- Октябрь; и в окропленных кровью листьях
- Ты страсти запоздалость усмири.
Ноябрь
- Ты предпоследний, как Вениамин,
- Ты, как Иосиф, искренен и в малом,
- Но над могильным роковым провалом
- По воле братьев ты стоишь один.
- Не все мы доживаем до седин.
- Но, достопамятным гордясь началом,
- Козлами отпущенья в свете алом
- Средь предпоследних разбрелись равнин.
- Все, что не умерло, живет упрямо,
- Двусмысленностью наполняя драму,
- В которой злые силы – напоказ.
- Сомненье тронет руку Авраама,
- Но только нож его избегнет срама
- И Бога сохранит в последний раз.
Декабрь
- Закутан в мантию, уходит год,
- Он стар и хром, его семейство плачет,
- Под капюшоном он морщины прячет,
- С волос, как с неба, снег густой идет.
- Он говорит: «Всем жертвам счет ведет
- Природа и над жертвами судачит,
- И я не ведаю, что это значит,
- И мой вопрос в ответ вопроса ждет».
- Так спрашивай в отчаянии вечном,
- Старик, несущий год в мешке заплечном —
- Двенадцать разных радостей и бед.
- Штрих времени в творенье быстротечном
- На стеклах инеем оставишь млечным,
- Но канет твой рисунок в Лету лет.
Эпилог
- Забудь тот год, в котором грусть теснится,
- Забудь тот год, где страхом правит власть,
- Забудь героев, пожелавших пасть,
- Забудь постель больного, где не спится.
- Нет ничего, чему нельзя забыться,
- От целого видна нам только часть;
- И чем бездумней оказалась страсть,
- Тем легче закрываются страницы.
- Но кажется другим, что этот год
- Уходит, принося тоску невзгод,
- Отчаянья тупое очищенье.
- Хранящий верность прошлому найдет
- К сокровищам забвенья тайный вход
- И призрачность счастливого мгновенья.
Геррит Каувенар
(р. 1923 г.)
Эльба
- На мне кровавая куртка,
- и я стою на Эльбе,
- Наполеон меж Наполеонов,
- и я стою на Эльбе,
- имен у меня немало,
- и я стою на Эльбе.
- О, генералы живые, узрите мой клюв
- на Эльбе.
- Со мной прогуляйтесь по паркам бессонниц, сомнений и ссылки,
- когда я брожу ночами, как пес бездомный, блохастый.
- Мундир мой – черные скалы,
- глаза мои – ваши радары:
- за душу атомной бомбы вам, господа, спасибо!
- Но страх проживает в Париже,
- в нем память моих парадов.
- Химерам на Нотр-Даме,
- Эйфелевым ажурам – признаюсь:
- в безвременье моря я – символ вашего страха, его филиал
- на Эльбе.
- Ты думаешь, что я умер?
- Стою я в кровавой куртке,
- и тело мое большое
- вмещает в себя, жирея, Бисмарка, Гитлера, Ницше,
- Чаплин – шут,
- но украл он
- славы моей эполеты
- для ярмарочного балагана,
- историю битв – для черни!
- Подайте протест, генералы!
- Труп мой стоит на Эльбе.
- Отведайте, генералы, гимн моего гниенья,
- плотью меня облеките.
- Я жду вас в склепе музея, где виселицы и Шпенглер,
- плотью меня облеките, зову я, но не надейтесь.
- Рабы-солдаты не верят теперь в краали-казармы,
- Я зовусь среди прочих Наполеоном с Эльбы,
- а Святая Елена – будет.
И так далее
- Меж тем постоянно приходит любовница
- и опять ищет отдыха от суеты, тараторит и просит
- то поесть, то попить и выгадывает
- неподотчетную пятиминутную паузу —
- опять, как пядь в лихорадке часов, словно все еще
- в благоухающем рту
- остается среди золотого запаса коронок,
- как в музее, бесценная правда зубов.
- А теперь уходи; видишь – дети повсюду играют,
- там, где люди бездумно прошли сквозь людей,
- сквозь глаза разноцветные, сквозь
- красоту, что стихов не дождется,
- когда снова кричат новорожденно-голые мысли
- в необъятной постели, как утро вчерашнего дня.
- 1. по дороге бегут;
- 2. смотрят фильм, где бегут по дороге;
- 3. вспоминают, что видели фильм,
- где бегут, и так далее – вечно, по кругу.
Встреча
- Иногда люди стареют настолько,
- что от них остается лишь собственность.
- Они еще ездят в купленных когда-то машинах,
- дремлют в дедовском кресле и трижды садятся за стол,
- ищут прошлое в семейном альбоме,
- гладят личную кошку, кормят птицу, сидящую в клетке…
- Они еще покупают собственный, привычный табак
- и дарят слепым жемчужины собственных мыслей
- о кабинете министров и вечно грозящей войне.
- Но иногда бесплатный бумажный стаканчик
- кажется домом призрения, пахнет восковой рукой попечителя;
- и в собственных руках
- люди чувствуют чужую, непривычную дрожь.
Историческое
- Какая редкость – соль в сорок четвертом
- Но мы реальность мира ощущали
- сегодня
- обесчещена она.
- Чтобы отведать призрак сбитых сливок
- в горячке были преданы навечно
- сокровища родного языка
- и нам казался сладким и воздушным
- сырых бобов нездешний аромат.
- Но между тем о соли: опоздавший
- ты можешь взвесить; килограмм рассола
- (за ним стояли женщины всех рангов
- с бутылями у соляных колонок
- на амстердамских страждущих мостах
- стояли слитно и неотчужденно
- пока полиция в другом квартале
- решением еврейского вопроса
- усердно занималась) стоил столько
- как нынче
- десять ароматных банок меда
- или
- собрание высоких сочинений
- в пяти томах.
Две осени
- Скисает сладкая еда,
- на чердаке смердят объедки;
- в осенних каплях стол пустой;
- лишь карточками на продукты
- покуда правит пестрота…
- Облизываясь, волк губастый,
- жует газету, и воняет
- привычный утренний эрзац.
- А у промокшей птицы в клюве
- осталась горсть раскисших зерен,
- и небо падает на ферму,
- даря одну надежду детям:
- быть может, и весна придет.
- Народ спасен и бессмертен —
- пришла настоящая осень,
- какой давно не бывало:
- желтеют зеленые листья,
- и синий ветер белеет,
- и ниже склонилась трава;
- качается от ударов
- и пьет свой седьмой стакан,
- потом оседает в кресле.
- От сладкой точки отсчета
- по вечной дороге странствий
- он может брести до зимы,
- пока по такой погоде отыщет путь настоящий
- по бесконечной стезе.
Некий день
- Некий день
- случился потом;
- свет истаял,
- как поздний воск;
- колокол бил;
- опоздал почтальон;
- время стало.
- Отныне ему
- не двинуться дальше
- некого дня.
- Руки его тяжелы; небеса —
- белый листок на черном листке,
- рухнул пол у него за спиной,
- уснул воробей за грудью его…
- В два неба он упакован был —
- теперь в два слова замкнули его;
- отмерили метром кусок земли,
- под неким днем
- черту подвели.
Поскольку бомбы не едят мяса
- Между тем в этом мире прекрасном
- могут женщины спать обнаженными,
- словно в собственной спальне.
- Что может с ними случиться,
- поскольку они не солдаты?!
- Все было, все было,
- все близко, но
- что-то разъяло нас, развело
- давно… А может, недавно?
- Нет горизонта, и нет луны,
- обнажены слова о покое,
- можно обдумать донос и сомненье
- без завершенья – земля кругла.
Ветер утих
Посващается Пауле
- Ветер утих, как собака,
- однако вздыхает по людям…
- Мы судим о ночи по снам,
- но нам невдомек, что скорость
- неподвижностью рождена,
- что храм начинается с кирпича,
- из луча и коры огонь возникает,
- и в тело тепло его проникает
- лишь тогда, когда гаснет костер.
- А детям кажется, что до сих пор
- мы чтили только безжизненный прах:
- их шаг – это первый шаг.
Скоморохи, которые смеют
1
- Не надо закрывать глаза на то,
- что каждая букво-секунда в прошлом
- меж ветошью зажата и цементом,
- и наши ребра или позвонки
- раздавлены давленьем атмосферы.
- Так было,
- и бывает,
- и пребудет —
- глумливой гарпии
- очкастый труд.
- Но после этой вычитанной мысли
- мне мягче пуха
- камни мостовой,
- как после действия поводья реплик.
- Развязывая Каиновы петли,
- я плоть дарую
- мраморным рукам,
- пока не затрепещет
- каждый мускул
- воображеньем —
- пеной мозжечка.
2
- Со свежей храбростью
- налево сверху,
- спускаясь с белоснежных гор
- бумажных
- в долину карлика
- с прудом зеленым,
- в сандалиях,
- оленьим быстрым шагом
- к домашним лодкам
- и снастям рыбачьим
- по выровненным
- уличным дорогам
- шел человек,
- то в гору поднимаясь,
- то вновь спускаясь,
- шел он с воплем страха —
- не в разуме,
- не в сердце —
- в животе.
- Эй! Озеро, зеленое от тины,
- с девчонками в полузабытых бантах!
- Эй! Тростниковый старенький петух!
- Пинок под зад
- неужто дать ты хочешь?
- Но храбро лодка к берегу плывет. —
- Сбегайся, краснокрышая деревня!
- Сбегайся, краснокрышая деревня!
- Сбегайтесь, краснощекие девчата!
- Не для чего-нибудь,
- а просто так…
3
- Этой радости быть вовеки:
- распахнем дыханьем
- ворота,
- проторим шагами
- дорогу
- и пройдем по старому парку
- мимо птиц, лошадей, деревьев.
- Все мы – странные скоморохи,
- скоморохи, которые смеют.
- Это радость:
- пушки умолкли,
- рифма может отыскивать пару,
- трубы фабрик – это сигары,
- что дымят тепло и привычно:
- вам их больше нельзя увидеть,
- их опишет потом газета.
- Ты забыл о гнезде далеком?
- Там ты мог
- под защитой парка
- семенить по дорожкам тенистым,
- а навстречу
- сочилось солнце,
- словно сочный грейпфрут
- из Яффы.
- Их теперь и во сне не увидеть.
- Но такой лишь бывает радость
- скомороха, который смеет.
Сегодня рано стемнело
- Сегодня рано стемнело.
- Моя комната стала родильной палатой,
- и на кружеве материнской сорочки
- кровь по краю, как оторочка,
- и я на весах – кричащий младенец;
- я родился, я создан,
- я существую для правды,
- и засыпаю в пеленках
- этой ноябрьской ночью
- будущим сном;
- мне снится,
- что мать отцу отдается
- на примятой траве газона,
- под небесным, свинцовым законом;
- прочь бежала
- какая-то птица,
- надо мной простирая крылья;
- я бы мог явиться однажды
- перед странником запоздалым
- легкий, как предрассветный ветер,
- сильный, словно удар боксера.
- Как молчит мое долгое время
- в этой комнате, рано стемневшей,
- мой язык, как колокол в глотке,
- бьет в беззвучный набат о нёбо:
- дай мне пить, всесильное небо —
- мои крылья съедены молью,
- мои жабры вырваны с болью,
- я теперь пожираю душу,
- я Адам XX века.
Я никогда
- Я никогда не стремился
- высечь нежность из камня
- добыть огонь из воды
- сделать из засухи ливень
- И все-таки холод мне тяжек
- ибо солнце было однажды
- до краев наполнено ею
- солон был мой хлеб или сладок
- ночь была темна как и должно
- Может, вся беда от познанья?
- Я себя перепутал с тенью
- как слова иногда заменяют
- ночь и день единого цвета
- К плачу долгому глухи люди
- Никогда ничего иного
- только высечь нежность из камня
- и добыть огонь из воды
- или сделать из засухи ливень
- Дождь идет
- я жажду
- я пью
Это
- Это совсем не красиво,
- это нельзя прочитать,
- это неведомо детям.
- Это, пожалуй, не тайна,
- это не зря восхваляют:
- это – всего лишь нутро
- двери наружной,
- и все же: тянется палец к губам
- и призывает к молчанью;
- возле дверей под ногами
- прошелестела газета;
- за день, за месяц, за год;
- снег, не растаявший в пекле,
- в месяц морозный умрет.
- Тужилось слово напрасно,
- правда лгала, и ничто
- ей не дало благородства.
«Видишь: солнце стоит так низко…»
- Видишь: солнце стоит так низко,
- ландшафт типичен – все в нем и вовне,
- свет постоянен, словно во сне;
- вдруг! Изменяется все вокруг – это
- не существует, существует иное,
- иное – в рассказе раненье сквозное,
- долина в горах на закате пути;
- еще можно двором проходным пройти,
- еще можно окно распахнуть,
- задержать насилье над солнцем, но —
- свершиться истине суждено.
Это всё
- Нет человека —
- есть только люди,
- нет стиха —
- есть только поэзия, —
- поэзия мимо проходит вперед,
- не оставив строчек о неизвестном.
- Есть люди, и если я говорю:
- «Я люблю их», – я лгу,
- но если я лгу, я все равно люблю их,
- потому готов я правду сказать —
- любую правду – об одном человеке.
- Я утверждаю, что только они
- делают камни камнями,
- делают воду водою.
- Они создают свой мир,
- который им уготован,
- ими будет он заселен,
- и это сказано дважды.
- Так фанты ложатся ближе
- двусмысленности и смысла —
- как люди.
- Они не милы мне,
- но сам я один из них:
- это всё.
Комната
- Движенью воздуха внимает ухо,
- как орган слуха, как орган,
- а перепевы спектра, словно трубы.
- И окна этой комнаты, как губы,
- жару, как птица воду в клетке, пьют.
- Кровь этой комнаты волнует лето —
- и ветер вопрошает ухо это,
- и жаждет этот ненасытный рот,
- когда закат, как кровь земную, пьет.
- А я – ребенок пред органом света,
- ловлю волшебной раковины звук,
- но раковина падает из рук,
- стоустым человечеством воспета.
- И комната в закатный небосклон
- Раскроется, как розовый бутон.
Рука
- Моя рука бежит по дороге,
- как голая пятипалая лапа.
- Она возвращается к пауку,
- паук говорит, что охотно
- он ночует под сенью ажурных блузок.
- Видишь – женственность
- остановилась поплакать,
- пусть рука успокоит ее мечтой.
- Мне пригрезилась молодость.
- Я лениво качался на водной глади
- кожаных, первобытных мехов.
- Предгрозовая медлительность
- обещала отблески молний,
- но мне было выдано прошлое
- серой, скучной завесой дождя.
- Я смастерил настил на террасе —
- две черных доски на садовых стульях,
- чтобы охотиться на паука.
- Но слепой садовник смеялся.
- И я бежал пятилапо направо —
- к дому левого отца и налево —
- к дому умершей матери, пока не проснулся.
- Женственность осушила слезы
- и рассмеялась.
- Паук вынул скучную книгу
- и спрятал женскую радость
- меж пожелтевших страниц.
- Рука продолжает, читая,
- мой путь от первой строки.
Язык
- Язык, наверно, выдумали птицы.
- Я – слишком человек, чтобы летать,
- я возвышаюсь над землей, как зданье, —
- создание и выдумка земли.
- Я – отблеск,
- Что таится у стены
- И вылетает призрачно из окон
- прозрачной задней комнаты,
- воняя почти любовью и почти дерьмом.
- Я – дерево, родившееся в кадке,
- я – птица в клетке, мной язык придуман,
- а люди робко прячутся в словах.
Пространство
- Мы среди сена и цветов
- вдруг свет нездешний сотворили —
- знамение безмолвной ночи
- из комнаты не разглядеть
- сквозь пыль бумажных занавесок
- и шум горячечной попойки.
- Мы были круглы, словно ядра,
- перед травинками – ничтожны,
- но больше молний шаровых
- перед ничтожностью мгновений.
- Рукомесло —
- как рук останки —
- мы отдавали нервам пальцев
- и познавали тайны речи,
- и блеск, и смех, и стон
- пространства.
- Узнали ночью мы,
- что в доме
- вдвоем остались,
- остальные давно ушли,
- одна бутылка с молчаньем
- и другая – с медом
- нас ожидали щедрым утром.
- Останемся ли мы потом? Усладу
- нам древесный шепот сулил: мир
- здесь,
- но рыбаки твердили,
- что белокуры, молчаливы,
- они прошли под парусами
- над устьем бесконечных далей.
Полуостров
- Я – потомок моллюсков,
- вышедший к звездам из моря,
- живу по чужим букварям
- и доволен стойлом ослиным.
- Могут люди крысами стать
- с их любовью к ячменному полю.
- Жадность влачу, как вериги,
- преступая голод и жажду.
- Если прилечь захочу —
- надо мною пикирует буря:
- человечности полуостров
- обступают стихии жестоко;
- там – другое: без предков,
- без взлета от древних моллюсков —
- только ракушка одна,
- словно спящий скелет возле моря.
Сказать, подумать…
- Реки знают, что вспять они не потекут
- по возвышенным руслам, к вершинным забытым истокам,
- реки знают значительно больше, чем люди.
- Реки дань отдают удивительно плоской земле,
- где моря и озера для них обещанье покоя.
- И они, безвозвратно теряясь в конце,
- никогда не кончаются – вот их великая сила.
- Реки знают значительно больше, чем люди.
- Видит их человек и находит забвенье
- метафор.
- А потом опускается ночь над стихом,
- с отключившимся зреньем
- поэт опускается в воду.
- Но стремнина стремительна.
- И, не погибнув на месте,
- убегает к мерцанию
- обетованной земли.
- Он живет и не знает, живет ли.
- У собственных стонет останков
- и бессмысленно тянется к зеркалу, чтобы
- сказать – где же, где я?
- Подумать – каков я, каков?
Смерть дерева
- Медленно сердце сдавалось.
- Я должен в землю заглянуть глубоко,
- пока по капле сочится
- расщепленное древесное сознание,
- в котором вечная память
- того, что удары сердца
- быстрей, чем удар топора.
- Свет вечерний болтливо
- растекался вдоль стен домов,
- словно бабочка-однодневка,
- примирившаяся с бытием.
- Плоть мою разнимает
- острие топора,
- но боли моей не знает
- и не ликует оно;
- из темной моей сердцевины
- я зорко слеж за ним.
- Я осязаю, что есть он,
- что открыто мое нутро.
- Сумерками он был,
- станет позднее ночью,
- объемля коротким мгновеньем
- мою предзакатную жизнь.
Антони Кристиан
Винанд Старинг
(1767–1840)
Заложение основ морского могущества России, торжественно отпразднованное Петром Великим 23 августа 1723 года
- Смотрите, гордые князья,
- Отбросив скипетр и державу,
- На победителя по праву —
- Не вам венок сплетаю я.
- Тому, кто невский склеп болот
- Разрушил жизнью многотонной,
- Тому, кто в варварстве рожденный
- Был призван просвещать народ;
- Учитель, плотник, воин, жрец!
- Его приветствую! И славу
- Пою его крутому нраву,
- И вторит мне оркестр сердец.
- Вот ботик, что познал почет,
- Когда был юн его создатель,
- На праздник, словно зачинатель,
- По волнам трепетным плывет.
- Он – прародитель тех судов,
- Чьи кили глубину пронзили,
- Что вслед за ботиком проплыли,
- Расправив крылья парусов.
- Мир чествует, как господина,
- Того, кто замер у руля,
- От скал, где Новая Земля,
- До плещущихся волн Эвксина.
- На вас, на ваше торжество,
- На воинство свое морское
- Он смотрит с гордостью мирскою, —
- И видит весь народ его.
- Подходит ботик! Все суда
- Честь отдают ему с почтеньем,
- Морская гладь полна волненьем,
- Своею ношею горда.
- «Да здравствует!» – звучит вокруг,
- Кроншлот грохочет над гранитом,
- И медь сияет под зенитом,
- И барабанный бой упруг.
- Гром пушек с самого утра,
- И дым, как флаг, окутал клотик:
- Приветствуют петровский ботик,
- Любимый первенец Петра.
- Но Петр за маленьким рулем
- Застыл, грядущее провидя…
- Любя, воюя, ненавидя,
- Там шел народ своим путем.
- По мановению судьбы
- Мгновенно обострилось зренье,
- И он увидел восхожденье
- К вершинам славы и борьбы.
- Фундамент прочен, ведь не зря
- Его своим скрепил он потом,
- Свой город каменным оплотом
- Народу русскому даря.
- Не дрогнул русский великан
- Под западным суровым шквалом,
- Над белым снегом следом алым
- Чужой рассеялся туман.
- И снова праздновал народ
- Петровскую годину чести
- И с победителями вместе
- Тогда, казалось, Петр идет.
- Когда взмахнул мечом тиран
- Над синим Средиземным морем —
- Его отвага стала горем, —
- Не врачевали лавры ран.
- И в Дон и в Неман кровь текла
- Грабителей, в бою сраженных,
- В московском полыме сожженных,
- Не стало крыльев у Орла.
- Но вновь клинки обнажены —
- Теперь султан считает раны,
- А благодарные Балканы
- Россией освобождены.
- Вот что увидел взгляд Петра —
- Строителя и полководца…
- Вокруг звучит иль в сердце бьется
- Несокрушимое – ура!
- И вот он руку подает —
- Искатель и знаток талантов —
- Помощнику из Нидерландов!
- С ним Кройс. Моя душа поет!
Мороз
- Мороз, хотя седобород,
- Кровь с молоком старик.
- Со вкусом ест, в охотку пьет,
- Спешить он не привык.
- Над каждым саженцем в саду
- Кряхтит, весь день отдав труду.
- Коль все цветы защищены,
- Сорвет он поцелуй весны.
- Когда скует озера лед,
- Дорожкой станет беговой, —
- Он на коньках добыть почет
- Спешит, как будто молодой.
- На санках с девушкой скользит
- И, как повеса, егозит.
- Снежинки, как пчелиный рой,
- К нему летят со всех сторон.
- С печалью свыкнувшись, порой
- Без устали хохочет он.
- Водить он любит хоровод
- Иль долгой ночью напролет
- Играть в головоломки слов,
- Не замечая бой часов.
- Вот ветер западный возник —
- И сразу оттепель и грязь.
- Тогда в поэзии старик
- С погодою находит связь.
- Боль в наслажденье перейдет —
- Восточный ветер верх берет.
- Дорогу снова лед мостит,
- Как мост, друзей соединит.
- От злоязычных прочь речей!
- Жизнь у Мороза нелегка.
- Короче сон его ночей,
- Все тает скарб у старика.
- Мы поднесем ему в свой срок
- Из веток пальмовых венок.
- Хотим, чтоб голос струн вознес
- Наш клич: «Да здравствует Мороз!»
Паровые машины
- Столетиями мчал нас по дорогам конь;
- Но разум тайна странная томила.
- И слабым смертным дал обузданный огонь
- Все силы покоряющую силу.
- Не зная устали, стихии укротив,
- Несет сокровища из глубины бездонной.
- Повозки без коней, просторы проглотив,
- Бегут по колее бессонной.
- Бьют лопасти колес и движут корабли,
- Освобожденные от парусов и весел,
- И поршни, как сердца, одушевить смогли
- Тупую тяжесть всех ремесел.
- О Нидерланды! Вы – распахнуты морям,
- От ила и песка освобождайте воды,
- Пусть золото зерна моря приносят к вам,
- Понявшим таинство природы.
- Невежества покой всегда ведет в тупик,
- А разума заря – светла и неизбежна,
- Пусть век чудес пока к литаврам не привык,
- Его венчают лавры нежно.
- Веди, стремление! Все ближе высота,
- Где слово вещее слышнее в скромном храме.
- Пока еще мой прах не давит немота,
- Я славлю знание, как знамя!
- И будущего мглу пронзает зоркий взор.
- Каким величием его чревато лоно!
- Лишь предрассветный сумрак до сих пор
- Я чтил коленопреклоненно.
Из норвежской поэзии
(перевод с норвежского)
Юхан Себастьян Вельхавен
(1807–1873)
Весенняя ночь
- Ночи весенней смутные сны
- Дарят долинам покров тишины,
- Реки протяжные песни поют
- В ритме ночных колыбельных минут.
- Словно в идиллии,
- Молят у лилии
- Эльфы: «Позвольте остаться нам тут!»
- Скоро взойдет молодая луна,
- Свет серебристый рассыплет она,
- И проплывут над землей облака
- Сном лебединым, неясным пока.
- Вскоре лучистые,
- Девственно-чистые
- Высветят чувства картину слегка.
- Так пробудись! Пусть согреет твой взгляд
- Воспоминаний бесценнейший клад.
- Здесь ты один. Созови на совет
- Память нетленную прожитых лет.
- Тихо, как облако,
- Призраком облика
- Время проступит сквозь трепетный свет.
- Слышишь, как птицы поют в сосняке
- Всё, что мечтал ты услышать в тоске.
- Всё, что открыл ты в природе теперь,
- В лунном свечении
- Лед облегчения
- Прежних страданий твоих и потерь.
Бергенский округ
- Ветер подул с востока,
- В листьях лип вздохнул одиноко,
- Туча на запад плавно плывет,
- Грусть унося с собою,
- Туда, где в пене прибоя
- Детство стареет за годом год.
- Детства дни золотые —
- В книжке старинной картинки цветные,
- Каждой картинки напев узнаю,
- Все, что грезилось, рядом:
- Под пенистым водопадом
- Мне Хульдра вручила арфу мою.
- Знаешь ты влажные нивы?
- Словно храм, они молчаливы,
- Безымянны, безлюдны, бесплодны они.
- Над речками цвета стали
- Березы мне подсчитали
- Всех утрат моих черные дни.
- Видел ты лес, нависший
- Над рекой, над волной наивысшей
- В тяжеловесной графике скал?
- Там, на полянах цветочных,
- Счастья глубинный источник
- Под птичьими гнездами я отыскал.
- У ограды райского сада
- Вечной стражи сурова преграда:
- Хребты рассекли небосвод, как клинки,
- Но на доспехи героя
- Дисе роняет порою
- Всех беззащитных роз лепестки.
- Там берега пустынны,
- К ним плывут киты-исполины —
- В шторм даже их защищает земля,
- Флаги над бухтами реют,
- Фрукты червонные зреют
- Около мачт твоего корабля.
- Так создал Господь на пробу
- Тень бессмертья для смертной особы.
- Там лес и залив звучат, как хорал,
- Песню дрозда повторяя,
- Эхо сурового края
- Слышится в храме сводчатых скал.
- Мечта не знала заката
- В моих светлых дубравах когда-то,
- Где качалась моя колыбель в тишине;
- От страшного сновиденья,
- От тяжкого пробужденья
- Память лучше лекарств помогает мне.
- Душа Норвегии, здравствуй!
- В зимних бурях опасных странствий
- Ты как титан, закаленный в борьбе;
- Но под броней тяжелой
- Вижу тебя веселой,
- Бьется сердце любви в тебе.
Хенрик Арнольд Вергеланн
(1808–1845)
Моей Лакфиоли
- Когда ты блеск утратишь свой,
- я не прощусь с твоей листвой,
- я буду там, где мы росли,
- как часть земли.
- Тебе я шлю последний крик,
- последний взгляд к тебе приник;
- и в трепете воздушных струй
- последний поцелуй.
- Я дважды прикоснусь к устам,
- сначала попрощаюсь сам,
- а роз моих любимых куст
- твоих коснется уст.
- С ним разминусь, уйду во тьму…
- Ты передай привет ему,
- пусть на могиле зацветет,
- когда пора придет.
- Хочу, чтоб на груди моей
- лежала роза новых дней…
- Прошу, в дом смерти призови
- ты только свет любви.
Армия правды
- Слово? Кто услышит слово?
- Боль стихов?
- Вечна беззащитность слов.
- И когда слова готовы
- в бой идти,
- где им силы наскрести?
- Правдой мир пренебрегает.
- Но пред ней
- небо блеск своих огней
- в молнии переплавляет.
- Это весть,
- что величье правды – есть.
- Почему ж в сраженье этом
- не видна
- та, что небом рождена
- и одета звездным светом?
- Что ж вперед
- на врага нас не ведет?
- Почему не разбивает
- войск шатры
- там, где в бой идут миры,
- где героев убивают?
- Тем, кто должен пасть,
- дай над жизнью власть.
- Войско тьмы сломить не просто.
- Так прочны
- суеверия опоры, так черны,
- что от люльки до погоста
- краток путь.
- Трудно тьму перешагнуть.
- Но – вперед! – сквозь боль и беды,
- войско слов!
- Ведь творцом, в конце концов,
- вам обещана победа.
- До конца —
- с правдой, детищем творца.
- Слово! Правды славный воин!
- Ты храбрец!
- Из достойнейших сердец
- будет храм тебе построен.
- С той поры
- солнце выткет вам шатры.
- Слово! Приоткрой забрало
- и – вперед.
- Сила слова все растет,
- хоть порою сил так мало.
- Ты сильно,
- коль бессмертье суждено.
- Потому, малыш отважный,
- не ропщи,
- в пораженье отыщи
- отблески победы важной.
- В мраке лжи
- тропку правды подскажи.
Весне
- Весна! Спаси меня, весна!
- Тебя любил я всех нежнее.
- Трава ценней, чем изумруд,
- И анемоны – сердце года,
- Хотя наступит время роз.
- Они порою снились мне,
- Ко мне склонялись, как принцессы.
- Но Анемона, дочь весны, всегда душой моей владела.
- О, Анемона, подтверди, как я склонялся пред тобою!
- Ты, мать-и-мачеха, и ты, бездомный пыльный одуванчик,
- Скажите, как я вас ценил – превыше злата неживого.
- Ты, ласточка, поведай всем, как для тебя я пир устроил,
- Когда вернулась из скитаний
- Ты, как посланница весны.
- Скажи холодным облакам, чтоб не вонзали больше иглы
- В мою израненную грудь…
- Ты, старый дуб, как божество
- Мной почитаемый, я почки
- Твои воспел, как жемчуга!
- Хотелось стать мне юным кленом
- И крону нежную мою связать с твоим бессмертным корнем!
- Скажи, старик, что это правда,
- Ты подтверди – тебе поверят,
- Ты защити, а я вином поить весною корни стану
- И бескорыстьем поцелуя все шрамы вылечу твои.
- Весна! Старик давно охрип,
- У Анемон устали руки,
- Простертые к тебе с мольбой, —
- Спасти того, кто любит верно.
Я сам
- Неужто я не в духе, Моргенблад? Хоть мне необходимо только солнце,
- чтобы от счастья громко рассмеяться…
- Вдохнув листвы нежно-зеленый запах, я, как от легкого вина пьянею,
- и забываю бедность и богатство, друзей моих и недругов не помню.
- О щеку трется кошка нежной шерстью и ссадины душевные врачует,
- в глазах собаки, как на дне колодца, топлю я беды горькие мои.
- Плющ под окном мне на ладонях листьев
- приносит разные воспоминанья, которые не надо бы хранить.
- Прошепчут капли первого дождя мне имена людей, меня предавших,
- и лабиринты дождевых червей они отравят, соскользнув на землю.
- Меня, кто сто восторгов испытал от центифолии столепестковой,
- меня всего один листок газетный принудить хочет, чтобы я убил секунду радости.
- А это – словно коварное убийство беззащитных небесно-нежных
- и пурпурно-пышных беспечных бабочек,
- подобный грех бессмыслен и до дна души пронзает.
- И еще – попытка серым пеплом седины мне волосы до срока опалить,
- стряхнуть жемчужины секунд счастливых, которые усердно сеет время.
- Нет, горе-борзописцы! Лисьи когти напрасно вы вонзаете в скалу,
- цветы и мох соскабливая с камня.
- Как в раковине злобная песчинка, жемчужиной нападки станут в сердце,
- и диадему крепнущего духа они однажды радостно украсят.
- Где ненависть? На тысячу локтей ее уносят, улетая, птицы,
- она, как снег под вешним солнцем, тает и растворяется в морской пустыне.
- Но почему бы крови не кипеть в живущих жилах?
- Разве справедливо лишить ландшафт кипящего ручья?!
- Вы, ивы высочайшие, терпите, когда ручья стремительная пена
- среди камней омоет ваши корни.
- Мне не по нраву это голубое, похожее на круглый глаз глупца,
- извечно одинаковое небо.
- И разве небо хуже оттого, что в нем живут изменчивые тучи —
- необъяснимые вассалы солнца?
- И если бы я был совсем один,
- то разве стал бы менее великим тогда Господь наедине со мной?
- Не жалуйся на беспросветность жизни, на звезды глядя, —
- ведь они, мерцая, о вечности беседуют с тобой.
- Сегодня ярко светится Венера! У неба тоже, может быть, весна?
- О ней мечтали звезды зимней ночью; теперь они сияют: Аллилуйя!
- У смертных множество богатств несметных!
- Душа цветеньем неба наслаждаясь, приветствует цветение земли.
- Она прекрасней, чем весною звезды, хотя зенит цветенья не настал.
- Я обнажаю голову пред ликом звезды вечерней.
- Словно дождь хрустальный, она на землю изливает свет.
- В родстве с душою звезды.
- По вселенной идет душа, лицо, как маску, сбросив,
- и грубый грим морщин стерев легко.
- Потом в душе застынет звездный свет, напоминая алебастр покоя.
- Как статуя, душа внутри меня; внимательно в ее черты вглядитесь.
- Теперь они, наверное, такие, как вам хотелось. Да, они застыли в немом сарказме.
- У моей души – отныне кроткая улыбка трупа. Так почему же вы опять боитесь?
- О, черт! Под алебастром сердце бьется, смеется и трепещет.
- И не в силах к нему вы жадность дланей протянуть.
Из африканской поэзии
(перевод с английского)
Уильям Плумер
(1903 г. р.)
Скорпион
- Гневно вскипев, Лимпопо забурлила,
- Бурой и мутной водой подхватила
- Дыни, маис, тростниковые крыши.
- Мертвое дерево и крокодила.
- Устье речное натруженно вздулось,
- Виден на солнце отчетливой тенью
- Труп негритянки, разбитый о камни,
- Стынущий на берегу запустенья.
- Волны рассвета его омывают,
- Будто бы мертвой забота нужнее,
- С вытекшим глазом, обвисшею грудью,
- Бусами и бубенцами на шее.
- Вот она – Африка! Так одиноко
- В странствиях видели мы удивленно
- Знак геральдический жаркого гнева —
- На раскаленной скале скорпиона.
Разрушенная ферма
- Спокойное солнце цветком темно-красным
- Клонилось к земле, вырастая в закат,
- Но занавес ночи в могуществе праздном
- Задергивал мир, растревоживший взгляд.
- Безмолвье царило на ферме без крыши,
- Как будто ей волосы кто-то сорвал,
- Над кактусом бились летучие мыши,
- И крался пугливо грабитель-шакал.
- Был полдень мучительно полон печалью,
- И вечность предчувствием скорбным полна,
- Змея при Безмолвье свернулась спиралью,
- Над каждым рассветом смеялась она.
Топор в саду
Летом 1911 года, через семь лет после смерти Чехова, «Вишневый сад» был впервые поставлен в Лондоне. Впоследствии сообщалось, что в конце второго акта появились признаки неодобрения и многие покинули театр. К концу третьего акта ушла половина публики.
- Тихо в зале, только шорох
- Элегантного атласа. Пару знатную заметив,
- Смотрят все из-под ресниц.
- Эта пара сочетает защищенность с превосходством,
- И печать верховной власти
- На породистости лиц.
- Сэр Никто и леди Некто
- (Их теперь никто не вспомнит) – эта леди, как принцесса
- Из созвездья королей,
- Из волос ее служанка гордый шлем соорудила,
- Бархат зимних роз пурпурных
- Приколов на платье ей.
- Тем, кого она узнала, смело может поклониться
- Сэр Никто, как славный воин,
- Непокорной головой,
- И усов его холеность обнаруживает важность
- Их носителя, который
- Чтим влиятельной молвой.
- О, зачем они в театре? Праздны и нелюбопытны.
- Но должна хозяйка дома, в это верит леди Некто,
- Современной быть во всем,
- Чтобы поддержать беседу,
- Обсудить с гостями пьесу
- Среди скуки за столом.
- Между сценой и четою возникал полупрозрачный
- Флагманский корабль, затмивший
- Этой пьесы колдовство,
- Сэр Никто и леди Некто
- Никогда б не угадали, что их флагман обреченный
- Назывался status quo.
- Сэр Никто в своей программке выудил холодным взглядом,
- Как преступно в этой пьесе
- Попран избранных закон.
- Он кричал: «Ну что ж, посмотрим!»
- (Это означало: «Хватит».)
- Весь театр встревожил он.
- «Что за тип? Какой-то русский?
- Никогда о нем не слышал. Но, держу пари, свернул он
- Где-то с верного пути.
- Господи! Четыре акта! И у этих иностранцев
- Сами имена к тому же
- Неприличные почти!»
- Утешала леди Некто: «Тише, дорогой, я знаю», —
- К раздражительному тону
- Подготовлена она,
- Слышно только бормотанье: «Удивительные люди:
- Ничего не происходит!
- Эта вещь – глупа, скучна».
- Заразительно брюзжанье, до конца второго акта
- Громогласно объявил он,
- Что уже идти пора.
- Как они держались прямо!
- Словно отчитать решили молодого драматурга,
- Не творящего добра.
- Но, как было неизбежно, когда сцена опустела
- И домой ушли актеры,
- Бутафоры – все ушли,
- Гулко разнеслись удары,
- Это топора удары
- Вырубали сад вдали.
- И стучал топор все громче,
- Он стучал невыносимо,
- Вырубая сад легко.
- Он умолк. И только пушки
- Ухали в садах французских. И была от них Россия
- В двух шагах – недалеко.
Трансваальское утро
- В миг пробужденья яркий цвет шафрана
- Окрасил комнату, айвовый цвет сменив.
- Две птичьи ноты прозвучали странно,
- Веранду дважды высветлил мотив.
- Чужак предстал пред африканским ликом
- Небес желто-зеленых, пред такой
- Неверной вечностью, деревья в мире диком,
- Угрозу затаив, ему несли покой.
- Кристаллы кварца на холме блестели
- Скульптурой. Красной пыли пелена
- Корицей мелкой заполняла щели,
- Копилась и текла, как тишина.
- И снова ноты, и зелено-мховый
- Создатель их – непостижимый дрозд,
- В углу веранды, упорхнуть готовый
- В безветрие без солнца и без звезд.
- Незнаемое будит незнакомца,
- Как тонкую струну. Ведь говорят,
- Что может здесь лишить рассудка солнце,
- Припорошить незримым ядом взгляд.
- У диких птиц устойчивое зренье,
- И если б не тускнела новизна
- И не вело прозренье к заблужденью,
- Он знал бы: «Птичья зоркость мне дана!»
Ночью
- Когда ночной покой сменили размышленья,
- И отзвук тишины привычным звуком стал,
- И зыбким отсветом стал свет воображенья,
- Забытой жизни лик из памяти восстал.
- Бой башенных часов нам говорит про время,
- Их трепет бронзовый, их крик вдыхаем мы
- На жизненном пути, влача надежды бремя,
- И откровений боль, и страх внезапной тьмы;
- Удач своих удар, тщету чужих запретов,
- Как дети, прячем мы в наивной тайне снов,
- Но мудрость нам вручит ключи от всех секретов
- Верней календарей, счислений и часов.
- Нас потрясает мысль, возникшая внезапно,
- Нерв замыкает цепь, включая яркий свет,
- И больше нет машин, несущихся на запад,
- Есть только комната – предчувствий силуэт.
- Разлука, риск и рейс к неразличимой цели
- И пониманья тень, простертая вдали,
- Дают нам жизни нить, чтоб мы пойти сумели
- Завещанным путем, как наши предки шли.
- Плоть вечности опять сквозь облако синеет,
- В аллее голоса, распахнутая дверь —
- Все близко, но потом видение тускнеет,
- Как будто было то, что вспомнилось теперь.
- И завтра суть вчера в раздумье запоздалом,
- Для глаз хорош пейзаж, для сердца он – палач,
- Так белостенный дом, там ивы над каналом —
- Воспоминание о небывалом… Ты слышишь горький плач?
- Но не от этих ран мы истекаем кровью,
- Ни время, ни любовь не зарубцуют их.
- Загадка бытия склонилась к изголовью,
- И ветер, словно вздох, в ночной листве затих.
Из арабской поэзии
(перевод с арабского)
Муин Бсису
(1928–1984)
Волк
- Что это – или кажется мне:
- апельсин, как часы, стучит на стене?
- А письмо мое – пустилось в бега
- и упало в руку врага.
- Ты поэзией искушала меня с колыбели,
- и я устремился на крик газели.
- Звезда – волк, небеса – волчий глаз.
- Пиши, пиши признанье мое сейчас:
- я не устал еще, не устал,
- однако, я видел и я узнал.
- Я был первым из тех, кто звезду предрек,
- когда капелькой крови был этот рок.
- Пиши признанье: я не устал,
- однако, я видел и я узнал.
- Когда река становится шеей удавленника,
- когда колодец становится волком,
- тысячу раз апельсин простучит издалека,
- и в лапы врага письмо дотащат
- волоком.
«О, Родина!..»
- О, Родина!
- Подсвечник – еще не петух,
- а глаз поэта гонимого —
- еще не камень в оправу,
- я приближаюсь и вижу:
- огонь еще не потух,
- и кружится, кружится мир,
- и это мне не по нраву.
- И всякий раз, как избавляюсь,
- и всякий раз, как избавлю,
- и всякий раз, как избавлю
- мотылька от подсвечника женщины,
- которую я люблю,
- мне бывает душа кого-то из павших завещана,
- цветами, и пулей, и гимном
- его я молча славлю.
Станция
- Не знаю я, отправиться ль мне в путь?
- Взглянуть и плюнуть бы на все пейзажи
- с площадок погребальных. Был я даже
- на всех назойливых похоронах,
- обувши ноги в старые газеты.
- И проданы, и выпиты все вина,
- а для стихов – осталась лишь вода,
- и умирал я на краю колодца.
- А смерть была лишь поводом для пули,
- работодателем для почтальонов,
- и поводом для ярких фотовспышек…
- Над головой моей луны излишек,
- под головой – подушка из камней.
«Пусть успокоится немой певец…»
- Пусть успокоится немой певец.
- Пришла пора со свистом падать камню.
- Пришла пора дождю посеять капли.
- И только голова моя – истец.
- Река моя лежит, раскинув ляжки,
- и к ней идет земля походкой тяжкой.
- Вот повод для так долго ждавшей пули,
- вот повод для цветов, так долго ждавших,
- вот повод
- Газе с Яффой переспать.
- Вот повод для отчизны распродать
- все весла с палубы гнилого судна…
- Все поводы грязны, но неподсудны.
Погибший гонец
- Он в темноте, как крылья ветра.
- Льется кровь.
- Слово смутно, слово щедро.
- В нем любовь.
- Колокольчики надежды
- на руке…
- Во тьме, на стене мрака отпечаток ладони.
«Грянул выстрел, плюнул свинцом…»
- Грянул выстрел, плюнул свинцом.
- Он упал.
- Обнимая землю, беременную концом.
- А шаги убийцы заглушила граница.
- И вновь вернулся кровоточащий вопрос.
Послушайте меня!
- Послушайте меня!
- Послушай ты, отчизна!
- Оковы осени на всех открытьях дня.
- Хотел бы сжечь я тень моей нелегкой жизни,
- чтоб в полдень не разнежиться в тени.
- Тише! Умерьте труд бравурных трубных трелей.
- Я – мышь летучая на дереве качелей,
- а у причастья – золотой телец.
- Молчи! Пусть знамя вознесет творец
- и молнии, и бури потайной,
- раскроются объятия креста
- и сердце разомкнут мне, и уста.
- И пусть на крыльях ветреных, случайных
- летят туда, где есть одно окно,
- оно не крашено, черно от молний
- окно на Родине – оно черно.
- Окно, которое меня, наверно, помнит.
- Там есть лоза, обвиться вкруг меня
- мечтающая. Мне мечтать о том же…
- О, Родина! Скажи, дождусь ли дня,
- когда с ладоней ты своих напоишь
- меня глотком грозы и зельем туч?
- Собрать бы реки все в застольный кубок;
- я захлебнусь, я выплесну себя
- в горнило солнца!
- Хочу кричать, а кто-то вслед смеется.
Из ночного дневника
- На стене моей бессонной ночи
- я нарисовал любимый голос
- и лилейный ненаглядный облик,
- видимый с крутой равнины моря
- на песке в бессоннице сумбурной, —
- лунный всадник догонял меня.
- Я нарисовал любимый голос,
- прошептал лелеемое имя…
- Словно ветра розовый бутончик
- засветился для меня в геенне
- одиночества пустынной ночи.
Чаша
- Для того, кто будет после меня, Палестина – женщина,
- а мне – только жертвы завещаны!
- Когда постигает меня горячка, я лечусь кровью.
- Кровь – недуг, от которого не лечат любовью.
- Для того, кто будет после меня, небо – женщина.
- А для меня – это обитель пророков.
- Ах, каким сладким станет оно,
- когда прогонят пророков с его порогов.
- О, Палестина – воров и соглядатаев мать —
- куда от чаши твоей бежать?
- Любого, кто тебе протянул гроздь,
- в винном склепе пытают, в руку вбит ржавый гвоздь.
- Испей же хоть раз чашу мою.
- Я всю жизнь твою чашу пью.
Я вручаю верительные грамоты чрезвычайного посла принцессы «Син» во дворце королевы «Джим»[1]
- Моя государыня! Я утратил цель.
- Выслушайте, чтобы не верить слухам:
- в аэропорту у меня конфисковали газель
- со вспоротым брюхом.
- А газель эта самая
- была моей верительной грамотой —
- конфискованная, зарезанная газель.
- Послушайте, внемлите моей мольбе,
- каков заговор, представьте себе?!
«Кит – он спрятал Иону во чреве…»
- Кит —
- он спрятал Иону во чреве.
- Кит защитил Иону.
- А мы здесь – в этом безграничном отечестве, —
- в страхе и гневе,
- в этом мире бескрайнем, словно в море бездонном,
- все еще верим в собственного кита
- или заняты сбором фигового листа, и все – суета.
«Признаюсь – я очевидец того, что свершилось уже…»
- Признаюсь —
- я очевидец того, что свершилось уже,
- мое прежнее лицо газетами вылеплено, как папье-маше,
- признаюсь —
- из фаянса лицо мое новое было,
- я упал, и вдребезги
- земля лицо мне разбила.
«Моя государыня! Примите или отвергните…»
- Моя государыня! Примите или отвергните
- моей верительной грамоты фиговый лист.
- Я жду, когда вы не ответите…
- Я не слишком грязен и не слишком чист,
- у меня, стеклом залатавшего плаща пелену,
- у меня, разукрасившего мозаикой шлем,
- у меня, пристрастившегося к дурному вину
- в барах, доступных всем,
- у меня голова закружилась.
- Моя государыня! Примите или отвергните
- моей верительной грамоты фиговый лист —
- просто у ворот дворца
- я выпустил пулю
- из дула своей винтовки,
- я выстрелил в этот, моими стихами исписанный лист,
- я прострелил себе руку и сердце.
- А когда, моя государыня, поэт становится кротким
- и на его стихи нельзя опереться
- голове бунтаря,
- схваченного неумолимым клыком и когтем,
- стоит ли жизнь спасать
- поэту, житие не способному описать?
Стихотворение в раздел «Письма читателей»
- Не гневайтесь,
- если с корзиной пуль и гранат
- не пришел я к сезону взрывов и землетрясений…
- Если не вывесил стихотворений,
- как объявлений, на этой стене…
- Если не отталкивал я жадных рук, что тянулись ко мне
- за пустотой удостоверений.
- Я предоставил носителям ярлыков —
- как их много, и каждую ночь все больше —
- написать о скрежете фронтовых жерновов,
- о героизме оливы, когда ей бывает больно…
- Когда были вы искрой,
- вестью благой,
- я любил вас, как любит каждый изгой —
- самозабвенно любил до непорочности.
- Вестника маленького до непрочности.
- Он нес, этот вестник, словно свечу,
- огромный вопрос,
- я его изучу…
- Он ненавидел газеты
- и стихи, как перо на берете…
- Но вы шепотком подменили язык,
- бури отчаянный крик…
- Когда вы подменили «аппаратурой Ронео»
- типографский станок,
- и в «луже чернил» скорчились, как инвалиды, лягушки,
- когда кто-то время вывернуть смог
- в причудливость средневековой старушки,
- когда кровь пропитала рисунок пор,
- я оставил лягушкам с тех пор
- болота их типографий
- и пошел, вопрошая о маленьком вестнике —
- может быть, даже моем ровеснике, —
- и нашел его мертвым под стеной объявлений,
- и не было места для стихотворений —
- там подрядчики
- собирали в пробитую каску
- пожертвования на букеты с яркой раскраской
- вместо прозрачных невянущих слез…
- Вы, читающие хронику про наши ранения,
- не придете к стене, где кричат объявления,
- в ваших альбомах – мы приложения
- к фотографиям, где никто на себя не похож, —
- признайтесь однажды, что все это – ложь,
- что мачты пестрых знамен —
- это опоры виселиц, знакомых с давних времен,
- что под нами – тюремная камера,
- что над нами – тюремная камера,
- что хроникерская кинокамера
- на нас нацелена, словно луна,
- что в зеркалке
- акула зеркальная не видна,
- когда жертвы свои поджидает она…
- Вы! Родовитые джентльмены!
- Не подстреливайте неизменно
- беззащитных гусынь —
- пускай плодятся,
- чтобы нести золотые яйца
- в ваши глаза,
- карманы
- и уши!..
- О, наша шкура! Шершавый лист типографской бумаги!
- Над Родиной утренних и вечерних газет кровавые флаги.
- Берегись подлецов!
- Береги лицо!
- Лицо, которое вижу повсюду.
- Всегда, когда полумесяц округлялся полной луной
- по нему открывали огонь!
На баррикады
- Карту отчизны из крови моей и оков нарисуйте, тяжелые руки.
- Горечь цветов пожните в горах на откосах разлуки.
- Всем их отдайте, кто знамя несет, несмотря ни на гнет, ни на муки,
- чьи руки в оковах, но песня свободы в сердечном прерывистом стуке.
- Вы, очи поднявшие в поиске в страстной и трудной науке,
- Если завидите тучу в крови, знайте – где-то заря, как река на излуке!
- Лучи ее правду вещают – заря нас берет на поруки.
- Жертва в объятиях жертвы, с руками сплетаются руки.
- Вулкан не дымится под пеплом – огнем рождены его звуки.
- В небе, окрашенном кровью, пусть нас разглядят наши внуки.
- Шагом единым пойдем, грянут маршем шагов перестуки.
Поэма на листках папируса
- Если правы жрецы,
- цветы лотоса для фараона
- то же, что История
- на листах папируса.
- История – это баран безрогий,
- история – это послевоенный калека убогий.
- Войны – жнецы.
- История – жертва, а не истица.
- Когда глазам фараона
- понадобилось на постижение мира – мгновенье, —
- под веками, над веками,
- пустыня и сад, штиль и шторм, —
- мог он постигнуть зреньем, а не руками.
- Однако запутался верный жрец.
- Как мог ошибиться он?
- Как ошибиться мог фараон?
- Как это мудрость могла ошибиться?
- В сосуде для сурьмы – все тайны мира,
- идут цари земные босиком,
- чтобы нести весь груз его порфира…
- Моря и суша из-под тяжких век
- бежали. А баран, рогов лишенный —
- история, – превращена в орла…
- Не нужно ей, чтобы она лгала
- Глазам жреца и плахе фараона.
- Жрецу бы за пропажу поплатиться —
- ведь жаждет жадность – царская десница.
- Цветок лотоса,
- листок папируса, брошенный в воду.
- Баран брошен в воду.
- Камешек брошен в воду.
- Чело воды трещина прочертила —
- и потекла кровь Нила,
- и для крови берегов не хватило.
- Вырвал жрец оскорбленный глаз, —
- и потекла кровь Нила,
- и места в берегах не хватило.
- Бросил жрец священную трость,
- но она потопа не преградила.
- Как наложить повязку
- на раненое чело реки?
- – Нил одинок – дайте ему невесту,
- и будет потомство рек и проток
- являться тогда к священному месту!
- Закричали цветы лотоса,
- закричали листы папируса,
- закричали женщины, —
- и появилась у Нила невеста.
- Появилась у смерти свадьба.
- Теперь Нилу спокойно лежать бы.
- Но на весь его долгий век
- единственной женщины мало,
- чтобы ручьи и протоки рожала.
- Ведь он привыкнет к ее поцелуям,
- если жертву только одну даруем!
- Решили – построим плотину!
- И отдали Нилу женщин
- по числу его крокодилов…
- И отдали Нилу женщин
- по числу лепестков лотоса
- и чаек —
- ему все мало!
- Мы тяжесть Нила не измеряем —
- под ним рождаемся и умираем.
- Давайте просто построим плотину!
- – Предатель, – жрец закричал, прижимая жертву.
- – Предатель, – закричал заклинатель змей.
- – Предатель, – сказали бабы, ощупывая свои животы,
- мечтая родить для Нила невесту.
- Все кликушествовали: «Предатель!»
- …Предатель! Предатель!..
- Продавщица цветов заорала: «Предатель!»
- Нареченная Нила орала: «Предатель!»
- Мастер, сшивший иглой одеянье невесты,
- бормотал вслед за ними: «Предатель!»
- Предатель…
- Предатель…
- Предатель… —
- звучало в их общем хоре.
- – Как поставим мы стену
- под ликом Нила?
- Как оставим невесту
- без ласки Нила?
- Как останется Нил без жертв и без женщин?
- Как прожить человеку, не принося жертвы?
- Как История будет без жертв создаваться?
- Появилась у Смерти Книга —
- Книга волков и газелей…
- И завопила всеобщая глотка:
- – В Нил его бросим!
- В Нил его бросим.
- Они бросили в Нил его тело,
- и поплыло оно смело,
- стало тело расти все длиннее и шире
- и заполнило русло Нила.
Газель
Посвящается Рите Бальтазар
- Я замираю мертвой газелью…
- Рана моя – не роза,
- лицо мое – не апельсин.
- Давайте, пока послание не взорвалось, пока есть мгновенье безделья,
- согласимся чтоб взрыв этот был справедлив и един,
- что бабочки, хоть и ярки,
- не отличаются от почтовой марки,
- что дым от сожженья поэтов старинных
- идет от томов современных, невинных.
- Давайте согласимся, пока до взрыва есть время,
- что корабля, разбившегося на почтовой марке, незримый остов —
- не что иное, как остров,
- что знак беды на левой щеке принцессы —
- это просто
- не тема для прессы,
- как след от последней пули,
- которой бедняк и беднячка две жизни перечеркнули.
- Давайте согласимся, что есть нечто
- различающее, Рита, скипетр
- и подсвечник.
- Есть много законов древних:
- женщины тонут в деревьях,
- а деревья в женщинах тонут
- и стонут.
- Женщины в рыб погружаются,
- рыбы погружаются в женщин,
- и никто из них не сражается —
- стонут.
- Ах! Между песней и эхом – расстояние,
- между водой и росой – расставание.
- Когда тонет твоя отчизна,
- появляются корабли,
- и появляется пядь земли,
- когда корабли уходят, не угрожая жизни.
- А ты сейчас стала словом
- в странствии долгом почтовом.
- Если бы ты потеряла память,
- если бы ты потеряла память!..
- Сейчас земля отдает свой крик самолету
- и кто-то…
- Давайте согласимся, что есть различие
- между ударом весла и ножа…
- О, Рита! Бабочка лежит, не дыша,
- а на марке почтовой она хороша
- и в моей руке,
- и в твоей руке.
- Согласимся: письма писать вдалеке
- друг от друга мы устали,
- как птицы, коснувшись воды,
- устают оставлять на небесной пустыне следы.
- Все наши проекты осуществлены, как один:
- свершилось, Рита, – я воду пью, и воздух живительный ртом ловлю,
- свершилось, Рита: придуман жасмин
- и женщина, которую я люблю.
- Дай мне опьянено откинуться на зеленый луг.
- Я и ты – две птицы,
- то в облаках, то на водах,
- по воде – круг,
- в воздухе – круг —
- нас окружили вода и воздух.
- Давай согласимся:
- нечто отличает, о Рита, воробья от пули,
- и когда становится пуля
- звездой,
- чем же становится Родина —
- живой человеческий улей?
- Судьбой?
- Ты странствуешь пулей
- по этой стране,
- а потом афишей висишь на стене.
- Ты во времени странствуешь,
- все бренное скинув,
- но вернешься поэмой
- или ящиком апельсинов.
- А когда рассеется тьма,
- и спадет роса,
- и высохнут слезы, и я останусь один,
- давай согласимся до взрыва письма,
- что рана моя – не роза,
- лицо мое – не апельсин.
- Заминированы все письма, даже твои…
- Кто мотыльку подскажет, что над бурей летит он к беде,
- кто газели покажет, как опасно ступать по воде?
- Ты все еще пишешь… или
- уже устала от писем?
- Раньше с тобой мы ходили
- Вдвоем по заоблачным высям.
- Если бы память ты потеряла —
- ты бы меня спасла, поддержала.
- Если бы ты потеряла память,
- ты бы меня убила – мне так одиноко падать!
- Пиши мне, пиши —
- это эпистолярной смерти пора.
- Ты все еще пишешь.
- Видишь – рубят кедр острием топора,
- чтобы поставить шлагбаумы,
- а дети при этом, балуясь,
- изобретают тайком
- мешок с песком.
- Ты пишешь еще…
- А слыхала ты о том,
- как звезду обезглавили
- и поддели штыком,
- и гасят во рту луны
- сигарету?!
- И вырубили сердце у кедра.
- Когда красной бабочке у шлагбаума сказали: «Нет»,
- она раненому передала свой цвет.
- До того, Рита, как стала кровью эта пыльца,
- до того, Рита, как она коснулась лица…
- Вот сейчас по каналу, Рита, крадутся суда.
- А ты, словно я, на почтовой марке, —
- приходишь сюда, на бумажном кораблике.
- Рита, ты боишься бумаги,
- пролетают суда, как зяблики,
- несут бумажные флаги.
- О, лебедь…
- Подорожала вода,
- Хедив[2] вернулся, вернулся, Рита,
- на ложе Египта.
- Канал очистили от пальцев убитых солдат,
- от слез Египта,
- от пыли Египта,
- от стихов, родившихся несколько дней назад.
- Вот лик Египта грозит разорваться миной,
- вот сердце Египта грозит разорваться бомбой.
- А ты все пишешь,
- ничто не проходит мимо.
- Память – это тяжко и больно.
- Ты смерть возлюбила на ложе бумажном,
- тебе ненавистно, Рита, тонуть.
- Давай признаемся и честно скажем,
- что мой с твоим пересекся путь.
- Не было визы в руке моей,
- не было визы в руке твоей.
- Я не хотел ни капли чернил от тебя,
- не хотел ни строчки стихов от тебя.
- Рита, сквозь стены я странствую до сих пор,
- всем плакатам наперекор.
- Я устал от писанья стихов при Луне,
- от писанья деревьев, словно во сне,
- от писанья рек
- на этой стене.
- Я устал от сочиненья плакатов
- и от чтенья плакатов.
- Я устал от сочинения Родины
- и от чтения Родины.
- Есть нечто отличное в этой стене,
- Рита, есть личное в этой стране…
- Есть нечто, отличающее бокалы,
- Рита, от кораблей.
- Ты пришла, как Родина,
- и тебя было мало,
- как мало Родины всей.
- Далекая, словно на марке почтовой, страна,
- речка, что в бутылку заключена…
- Давай признаемся: мы устали вести нашим письмам счет,
- признаемся: этот век,
- этот отель, забронированный на целый год,
- на наш век.
- И эта поэзия вовсе не наша.
- И все, что пришло из Книги воды,
- нас не касается…
- Против нас новостей миллион,
- и в справочнике любого туриста
- адресов наших нет.
- Каждый в нас, как в газеты, одет.
- Аккуратно и чисто,
- в нас гуляют люди живые,
- а потом бросают на все мостовые.
- Согласимся же до взрыва сего письма:
- собирает подсвечник бабочек, как сувениры,
- собирает море всю рыбу, как сувениры.
- А ты собрала почтовые марки сама
- и приклеила их на тело, как карту —
- карту живого мира.
Из афганской поэзии
(перевод с пушту)
Сулейман Лаик
(р. 1931)
Новая мелодия
- Снова мелодия битвы звучит.
- Слушай, что эта мелодия значит?
- Либо загадка любви озадачит,
- Либо свиданья
- Любовь не назначит…
- Сердце печальною песней стучит!
- Боль от ее красоты все острее,
- Пишет она
- Только кровью моею,
- И, как всегда, обжигает, не грея…
- Локон любимой любовью завит.
- Книгу учитель забрал в медресе,
- Пир посвятил
- Несказанной красе.
- Я подружился с гулякой, как все.
- Песню любовь моя переиначит.
- Все мое тело трепещет: «Люблю!»
- Кружит мне голову, как во хмелю.
- Старую лодку мою потоплю.
- Новый мотив поцелуя не спрячет!
Движение
- Природа ищет силу во вращенье:
- И время, и пространство – все в движенье.
- Пока ты спишь под шерстью одеяла,
- Другой переплавляет в путь мгновенье.
- Ты на тропинку загоняешь коз,
- Я вижу горных туч коловращенье.
- Как жаль, что ты лежишь в объятьях сна!
- Куда ни погляжу – весь мир в движенье.
- Ты вытащил на берег свой корабль:
- Ведь океан во гневе и смятенье.
- Не будь невеждой, если ты не раб
- И если есть в груди сердцебиенье.
- Я не поэт для соловьев и роз —
- Земля, вода и небо – все в движенье.
- Веду я караван ночей и дней
- И песней прославляю пробужденье.
- Я счастлив, если мой земляк – в движенье.
Моя Родина
- О, Родина! Моя живая плоть!
- Мой дом и колыбель, все – до гробницы вплоть.
- Ты – как отцовский кров, как материнский плач,
- Вот почему меня вовек не побороть.
- Ты из живых цветов постелешь мне постель,
- Не дав меня репьям случайным уколоть.
- В ущельях гор крутых, в долинах бурных рек
- Всех песен не пропеть, всех зерен не смолоть.
- И каждый камень твой стать крепостью готов,
- Здесь зубы враг ломал – тебя не побороть!
- Склонюсь к твоим ногам в своем смиренье горд —
- О, Родина, лишь ты моя душа и плоть.
Знамя народа
- Меня качели мысли раскачали,
- Я погружаюсь в океан печали.
- Когда бы смог я в кровь тиранов окунуться,
- Тогда б рекою слез я плыл в иные дали.
- Наставник, снизойди до моего уменья,
- Оставь меня в огне, чтоб я сгорал, сгорал,
- Я снова, как Меджнун перед Лейлой, бессилен.
- Иду с надеждой в путь, сияет цель, как лал.
- Танцую танец свой, в одежду слов одет.
- Я – знамя в страждущих руках народа,
- И содрогаюсь я в страданьях многих лет.
- Кто я? Родной народ, что вдаль меня ведет, —
- Движенью этому конца и края нет.
Ради тебя