Память о мечте (сборник) Озерова Ирина

Старик

  • Тряся своей седой бородкой
  • И утирая пот со лба,
  • Орудуя фуганком кротким,
  • В труде, желанном, как судьба,
  • Играя стружкой, как строкой,
  • Старик колдует над доской.
  • Давно он съел свой скромный ужин,
  • Давно запил его водой,
  • Он дряхл, неловок и натужен,
  • Как будто не был молодой.
  • Наверно, прост и деловит,
  • Для гроба крышку мастерит.
  • А он – гляди! – забыв про зиму,
  • Забыв, что голова седа,
  • Как юноша, неутомимо
  • Рождает музыку труда.
  • Он ждет весны, ее гонцов —
  • Он строит домик для скворцов.

Если

  • Когда, бывало, за проказы в детстве
  • Тебя крапивой жгучею секли,
  • Потом штаны, как та крапива, жгли —
  • Ни сесть, ни встать и никуда не деться, —
  • Зареванный, притихший, сам не свой
  • Ты от обиды убегал домой.
  • Когда с гармошкой, песни распевая,
  • Ты с девушкой гулял, гневя отца,
  • Бывало, плетка пела, высекая,
  • Как искру, кровь из твоего лица,
  • Но вновь мехи гармони разводил —
  • С любимой утешенье находил.
  • Но если парень, наглый и безусый,
  • Томясь бездельем, что страшней беды,
  • Вдруг вырвет волосок, когда-то русый,
  • Из белоснежной нынче бороды,
  • Зайдется сердце у тебя, старик,
  • И ты сдержать не сможешь горький крик.

Костер

Другу жизни Магфуре

  • Таинственный костер судьбы своей
  • Мы вместе на заре зажгли осенней.
  • Единственный из пожелтевших дней
  • Мы каждый год встречаем с нетерпеньем.
  • Когда-то молодой любви вино
  • Нас до самозабвенья опьянило,
  • И мы еще не знали, что дано
  • Тому костру нести большую силу,
  • Что есть у этого костра закон,
  • Не соблюдать который невозможно…
  • Как жизнь сама, всегда бессмертен он…
  • Тот человеческий закон – не божий…
  • Два сердца могут засветить костер,
  • Но если будет хоть одно холодным,
  • Весь долгий век нести ему позор
  • Пустой душой, объятием бесплодным.
  • И будет черным горький дым костра,
  • Сварлив несносный треск сырых поленьев,
  • Покроет копоть дни и вечера,
  • Треск заглушит лесной кукушки пенье.
  • На жизненном извилистом пути
  • Безоблачны у нас не все рассветы…
  • Костер сугробом может замести,
  • Костер засыпать пылью может лето.
  • Тогда ты спрячь его в душе своей,
  • Чтобы, невзгоды все переупрямя,
  • От горсти еле тлеющих углей
  • Опять зажечь негаснущее пламя.
  • А у природы слишком много дел,
  • Костры людские – не ее забота.
  • Глядишь, и без присмотра догорел
  • Костер недолговечный у кого-то.
  • Сначала крупной каплей дождевой
  • Отяжелеют у тебя ресницы,
  • Потом нетающею сединой
  • Январский снег нежданно обратится.
  • Тяжелый вздох печально возвестит
  • Предвестие осенних дней унылых…
  • Уже никто весну не возвратит,
  • Никто зиме противиться не в силах.
  • Дни летнего цветенья позади,
  • И наша осень пасмурна, сурова.
  • Но, несмотря на холод и дожди,
  • Одну зарю мы ждем с тобою снова.
  • По бездорожью скользкому бредя,
  • С тревогой иногда друг друга спросим:
  • А если бы под струями дождя
  • Погас костер? Как пережили б осень?
  • Костру гореть до смерти суждено,
  • Светить и греть, как прежде, не тускнея.
  • Любовь, как многолетнее вино,
  • Мы пьем вдвоем, как в юности, пьянея.

Горюю

  • Не горевать советуешь ты мне,
  • Упреков не страшась, не зная слез унылых…
  • Советов доброта, понятная вполне,
  • Былую радость мне уже вернуть не в силах.
  • Как будто никогда я не видал беды,
  • Не вынесу теперь беду вторую…
  • По прихоти своей, под знаком немоты,
  • Готов я горевать и весело горюю.
  • У сверстников моих немало было бед,
  • Перед грозой болят и шрамы, и суставы.
  • Ценою слез моих, ценой моих побед
  • Вы счастливы… А я – грустить имею право.

«Коль станут кулаки колючими, как еж…»

  • Коль станут кулаки колючими, как еж,
  • Коль сердце я запру замком амбарным жадным,
  • Пусть дружеский язык, как заостренный нож,
  • То сердце раскроит ударом беспощадным,
  • А если буду добр, распахнут и горяч,
  • Открою настежь дом, открою сердце людям,
  • Тогда ты этот нож в глухие ножны спрячь,
  • Скупые на слова, друзьями вечно будем.

Магомет Сулаев

(р. 1920 г.)

(перевод с чеченского)

«Ни славы, ни богатства не ищу я…»

  • Ни славы, ни богатства не ищу я,
  • А просто для души стихи пишу.
  • И в сердце, словно в дом, зайти прошу я
  • Людей, которыми я дорожу.
  • Но сердцу в клетке ребер вечно тесно:
  • Оно наружу – к людям —
  • Рвется песней!
  • Нет, не ищу богатства я и славы,
  • Но все же – я не скрою от людей —
  • Стихи свои пишу не для забавы:
  • В них много боли и души моей!
  • Хочу, чтоб люди
  • Строчки, что леплю я,
  • Любили так же, как людей люблю я!

Зимнее поле

После боя

  • Затихло поле… Да, затихло поле!
  • Как белизной пшеничной при помоле,
  • Покрыто снегом стынущее поле…
  • Затихло поле!
  • Как сердце, сникшее под ношей боли,
  • Окоченело и застыло поле,
  • Затихло поле!
  • Как ранние седины скорбной доли,
  • Белеет под промерзшим небом поле,
  • Затихло поле!
  • Как смертный саван и как сон в неволе,
  • Бескрайне, бело, безнадежно поле…
  • Затихло поле!
  • Но алым цветом белизну вспороли,
  • Горя возмездием, тюльпаны крови —
  • Свидетели и подвига, и боли
  • В затихшем поле!..

Скакун-невидимка

  • Скакун-невидимка по воле людей
  • Несется извечно быстрее лучей,
  • От искр, вылетающих из-под копыт,
  • Гигантское зарево в небе стоит.
  • И в вихре, разбуженном звоном подков,
  • Летит он, как молния, средь облаков.
  • Дорога его бесконечно длинна,
  • Спешит он свой путь завершить дотемна,
  • Он время торопит, он правит судьбой
  • И мигом весь шар облетает земной.
  • То в глубь океана, то в небо нырнет
  • И тайны зазвездные людям несет.
  • И, смерти не зная, не старясь вовек,
  • Стремит по Вселенной безудержный бег.
  • Стремительно, страстно по тропам веков
  • Он мчится и мчится, не зная оков.
  • Вселенная! Скромно пред ним расступись:
  • То мчится людская всесильная мысль!

Палач и поэт

Намята Мусы Джалиля

  • Поэт готов, —
  • Не замечая плахи,
  • Он вкладывает целый мир в слова,
  • Палач готов —
  • Привычно
  • На рубахе
  • Он засучил до локтя рукава,
  • Готова гильотина —
  • У поэта
  • Она найдет
  • Над шейным позвонком
  • Вместилище миров,
  • Чтоб в час рассвета
  • Его отсечь от тела острием,
  • И никогда
  • Перо не стиснут пальцы,
  • И никогда
  • Не расцветет рассвет,
  • И никогда
  • В глазах не отразятся
  • Земля и небо.
  • Их любил поэт,
  • Поэт исчезнет,
  • Слившись со Вселенной.
  • Палач, оставшись жить,
  • Домой пойдет,
  • С работою покончив повседневной,
  • Спокойно съест на завтрак бутерброд.
  • Живя всегда умеренно и чинно,
  • Он не спеша отведает винца,
  • Потом по голове погладит сына
  • Рука отца…
  • О жребий мертвеца,
  • Не знающего о своем гниенье!
  • А вот Поэт шагает по Вселенной,
  • И кровь из отсеченной головы
  • Посмертной жизнью вопиет о мщенье
  • Набатом несмолкающей молвы.
  • Поэт живет —
  • Всегда бессмертен гений.
  • Палач гниет —
  • Все палачи мертвы!

Цветок

  • В слоях скалы нашли окаменелый
  • Цветок, лежавший миллион веков!
  • Пласты тысячелетий сбросив смело,
  • Каким он был, таким предстал он вновь.
  • Наклон головки грациозно гибок,
  • Отчетлив хрупких лепестков узор,
  • Жива и сеть ажурно-тонких жилок,
  • И кажется, он пахнет до сих пор!
  • Как уцелели красота и нежность!
  • Как сохранил себя в веках цветок!
  • А сколько эр сменилось, канув в вечность,
  • За этот баснословно долгий срок!
  • Какие горы, реки, океаны
  • Возникли и погибли без следа,
  • Какие царства, племена и страны
  • С лица земли исчезли навсегда.
  • А ты, цветок, ты, слабое творенье,
  • Донес свой облик, вечность одолев,
  • И над тобою в грустном изумленье
  • Склонился человек, оцепенев.
  • Царю земли, венцу живой природы,
  • Ему ты, не тая, скажи, цветок,
  • Куда девались мощные народы,
  • Какие тайны ты из недр извлек?
  • Где сад, в котором ты расцвел, счастливый,
  • И начал долгих дней круговорот?..
  • Но, венчик набок наклонив стыдливо,
  • Молчит цветок и тайны бережет.

К смерти

  • Не черной, а призрачно-синей,
  • Как странный неоновый свет,
  • Ты кажешься, смерть, мне отныне,
  • И ужаса прежнего нет.
  • Но все же, строга и мгновенна,
  • Ты жизнь замыкаешь собой,
  • Однако сиянье Вселенной
  • Не скроет тень смерти любой.
  • Жизнь рядом со смертью шагает,
  • Но смерти ее не догнать,
  • И мозг понимать начинает, —
  • Хоть все невозможно понять, —
  • Что смерть – не хозяйка Вселенной,
  • А только служанка ее,
  • И призвана силой нетленной
  • Она обновлять бытие.
  • Я к смерти готов ежечасно,
  • Но ей не хочу уступить
  • Без боя безумного счастья,
  • Пьянящей возможности – жить.
  • За каждый свой день, за мгновенье
  • Со смертью я в смертном бою,
  • И вечное это сраженье
  • Всю жизнь составляет мою.

«Я в детстве здесь на улице упал…»

  • Я в детстве здесь на улице упал,
  • Впервые здесь лицо расшиб я больно.
  • Боль эту я давно забыл невольно,
  • А улицу я с радостью узнал!
  • Я здесь впервые воробья поймал.
  • Он, бедненький, в сетях напрасно бился.
  • Когда же сам в силках я очутился,
  • Жалел, что волю я ему не дал.
  • По этой улице ушел отец.
  • Последний раз махнув рукой, растаял.
  • Теперь вот старше, чем отец мой, стал я,
  • Но жду, что он вернется наконец.
  • Слоны, слыхал я, на закате лет
  • К родным лесам протягивают хобот.
  • Заката жизни я достиг, должно быть:
  • Хожу сюда искать свой детский след.

«Ты в гору шел, вершины достигал…»

  • – Ты в гору шел, вершины достигал,
  • Но все-таки до неба не добрался.
  • Ты в бесконечность по степи шагал,
  • И все же горизонт не приближался.
  • Так, сколько бы ни прожил долгих лет,
  • Ты жажду жить не утолишь вовеки.
  • Предела этой страстной жажде нет —
  • Но не дано бессмертье человеку.
  • Для вечности столетие и год,
  • Наверно, одинаково ничтожны.
  • В свой срок к любому смертный час придет —
  • Не нужно вечно жить и невозможно…
  • – Но все же тот, кто к горизонту шел,
  • Открыл народы, страны, континенты,
  • И тот, кто первым небо распорол,
  • Увидел первым, что кругла планета…
  • Пусть нам бессмертие не суждено,
  • Но все же я хотел бы долголетья,
  • Чтоб под конец хотя бы смог успеть я
  • Понять, зачем нам бытие дано?

Юван Шесталов

(р. 1937 г.)

(перевод с манси)

Древняя картина

  • Я – лебедь,
  • Ты – озеро,
  • Я парю
  • По небу, крылья свои распластав,
  • Я пою
  • О синих влажных глазах
  • В темно-зеленых ресницах трав.
  • Ты мне рассветной улыбкой сверкни,
  • Волны песцовые успокой,
  • И люди прозреют,
  • И скажут они:
  • «Ах, жизнь!
  • Мы ее не видали такой…»
  • А может, дело вовсе не в них,
  • А в этой бессмертной, живой красоте,
  • Я крылья сложу,
  • Соскользну я вниз —
  • Белый лебедь
  • На синей воде!

Дирижер

Вышкомонтажникам Шаима

  • Ухо мое звенит, звенит, звенит…
  • Сердце мое восседает
  • Посреди электрических костров
  • В поднебесном доме – театре.
  • Там пляшет в руке не хорей,
  • По знаку которого бегут олени,
  • А беспомощно-тоненькая палочка,
  • И хотя не вертятся Саснел —
  • Берестяные носы,
  • Зато вздрагивает над пляшущей палочкой
  • Обыкновенный нос человека,
  • Белый нос человека.
  • Палочка пляшет —
  • И ревет, лает, поет оркестр
  • Голосами лебедей,
  • Голосами ворон, медведей и лаек.
  • Дрожит над пляшущей палочкой
  • Белый нос человека,
  • Как черные птицы,
  • Летают волосы
  • Над каплями пота.
  • Звуки шаманят.
  • Широко открыты глаза, уши, рты…
  • Всех подчинил себе
  • Узкоплечий шаман-дирижер.
  • Но стены истаяли, словно весенний лед:
  • Нет никакого театра,
  • Я иду по моей земле!
  • Красными глазами брусники
  • Глядит она удивленно,
  • Как шагает железное чудище
  • По шерстистой спине ее.
  • Кедры мои могучие
  • Вздрагивают, словно карлики, —
  • Их покрыл великан
  • Сумерками великанской тени.
  • Душа моя заливается лайкой,
  • Нашедшей множество белок.
  • Душа моя заливается лайкой,
  • Потому что глаза мои
  • Заполнены чудом:
  • Маленький человечек в спецовке
  • Властно взмахнет рукою,
  • И зафыркают железные олени,
  • Закачается железный великан,
  • Загрохочет ребрами,
  • Зашагает, повинуясь властным рукам.
  • Взмах – и сосны трещат,
  • И медведи ревут, и чайки смеются,
  • И токуют глухари,
  • И танцует тайга.
  • Кто же он —
  • Человек в спецовке?
  • Не шаман ли?
  • Нет, это вышкомонтажник Литовченко!
  • Его руки
  • Поднимают буровую вышку.
  • Видишь, как она качается?
  • Ошибется вышкомонтажник,
  • Сфальшивит его рука —
  • Свалится буровая.
  • Качается железный великан.
  • Но спокоен маленький человечек,
  • – А кто из них великан? —
  • Душа моя заливается, думаю я,
  • Восторженной лайкой:
  • Впервые вижу я
  • Таежного дирижера!

Песня последнего лебедя

Весной на лесное озеро прилетел один лебедь. В небе веселились другие птицы – самолеты. И уток стало мало! Раньше охотники любовались лебедями. А этот лебедь плакал. Его плач и записал я…

  • Я в объятьях неба…
  • Подо мною земля
  • И озер камышовые гнезда…
  • Я выше деревьев.
  • Лучи моих глаз
  • Могут пощупать то,
  • Что скрыто за чертой горизонта.
  • Вы придумали, люди, что я пою,
  • Лепечу, как ребенок, от счастья…
  • Я давно уже плачу.
  • Высоко надо мной
  • Распласталась стальная
  • Незнакомая птица.
  • Громкий голос ее
  • Оглушает меня в полете,
  • А крылья
  • Вызывают солнечное затменье.
  • Люди стоят на земле, головы запрокинув,
  • И смотрят
  • За пределы неба,
  • Куда я заглянуть не могу,
  • И хмелеют от песни железной…
  • А когда-то
  • Манси трогали пальцами
  • Струны моей души
  • И называли свою деревянную птицу
  • Нежноголосым лебедем…
  • Что глазеете вы, как в музее,
  • На мое одиночество?!
  • Из-за чьей-то одинокой жестокости
  • Я от стаи отстал…
  • Сто кругов
  • Прочерчу я над озером,
  • Где прадеды мои вили гнезда,
  • Окунусь в белизну белой ночи.
  • А утром,
  • Когда в небе нас будет двое —
  • Я и солнце,
  • И не грянет железная песня,
  • Я рассыплю смех,
  • Вылеплю лепет
  • И, как след, оставлю
  • Старинный, последний
  • Свой клич:
  • – Летите, люди, в космос,
  • Сверлите, люди, Землю.
  • Смотрите туда,
  • Куда я заглянуть не могу,
  • Но берегите
  • Белые мои озера,
  • Ибо
  • Почернеет небо без белых лебедей,
  • Почернеют ночи без белых лебедей,
  • Под зеленой травой
  • Простучит черная пустошь,
  • Не топчите травы —
  • Я совью из них гнездо
  • И белой ночью
  • Высижу для вас белых лебедят…
  • А утром,
  • Впервые увидев солнце,
  • Они рассыплют смех,
  • Вылепят лепет
  • И, как след, оставят
  • Старинный, последний, лебединый клич…

Омар-Гаджи Шахтаманов

(р. 1932 г.)

(перевод с аварского)

Сонеты о Мицкевиче

  • Там пел Мицкевич вдохновенный
  • И, посреди прибрежных скал,
  • Свою Литву воспоминал.
А. С. Пушкин

«Сидит с утесом Чатырдага слитый…»

  • Сидит с утесом Чатырдага слитый
  • Старик. Осанка у него горда…
  • – Скажи, почтенный, дружбу не водил ты
  • С певцом, из Польши сосланным сюда?
  • – Да, – отвечал он, – род мой знаменитый
  • Его, как брата, почитал всегда.
  • Над скудной степью, над ее обидой,
  • Близка нам стала польская беда.
  • Как мы, любил он высоту до боли
  • И с болью пел о подневольной воле,
  • Суровые делил он с нами дни…
  • Старик орел расправил крылья-плечи…
  • Не удивляйся, друг: орлиной речи
  • Язык аварский исстари сродни.

«В разгаре пир…»

  • В разгаре пир… «Куда влечет тоска?
  • О Родина, зияющая рана!»
  • Он вышел на крыльцо. И ночь горька!
  • На Чатырдаге алый бинт тумана.
  • И вздох сгустился, словно облака.
  • Дождь зашагал на запад неустанно:
  • Послал поэт тоску издалека
  • На Родину через моря и страны.
  • Вот и сейчас пришел закатный час,
  • Возникла тучка, как слеза у глаз,
  • А ночью зашагает дождь на запад.
  • Молчит в раздумье море. И рассвет
  • Над морем, горестным, как мой сонет,
  • Лучи надежды выплеснет внезапно.

На могиле Потоцкой

  • Ведь неподвижны мертвые. Зачем же
  • Могилы их решеткой ограждать?
  • Гирей, гарем и прочее – все те же.
  • Экскурсовод, не нужно продолжать!
  • В пустынном небе облака все реже,
  • А на камнях – безмолвия печать…
  • Как будто именем Марыльи брежу,
  • Стихи твои готовый прокричать.
  • Мне ни к чему Потоцкой красота,
  • Тоска судьбы, могилы теснота!
  • Но здесь горит слеза твоей печали.
  • Склонилась у надгробья голова,
  • И польской песни страстные слова
  • На языке аварском прозвучали.

«Мир – это море, ты – его пловец…»

  • Мир – это море, ты – его пловец,
  • А песни – волны. Нет нигде причала…
  • Увидишь ли ты берег, наконец,
  • Где песни грудью кинутся на скалы?
  • К спокойной бухте поверни, гребец,
  • Погаснет парус в тишине устало…
  • Но буря грянула. Погиб певец,
  • Шепнув: «А мне бы – бурь недоставало!..»
  • Погиб певец. Но летом и зимой
  • Грохочет море штормовой волной
  • И мачту, как былиночку, шатает…
  • Лишь неподвижный берег обновлен,
  • И Пушкин через черный шторм времен
  • По-русски мне Мицкевича читает.

Ахмет Хамхоев

(р. 1910 г.)

(перевод с ингушского)

Звезда

  • В дали бесконечной мерцает звезда,
  • От нас до нее – световые года.
  • Но пишет поэт о звезде безымянной,
  • Что робко блестит, точно в камне слюда.
  • Не может звезда поделиться ни с кем,
  • Далек ее разум и дух ее нем.
  • И все же звезда привлекает поэта —
  • Ведь светит она одинаково всем.
  • Ее отражала бесчисленность глаз,
  • О ней астрономы судили не раз.
  • Но только бессмертное слово поэта
  • Навеки звезду сохраняет для нас.
  • Мы маленьким звездам имен не даем
  • И слишком легко забываем потом,
  • Что входит звезда, словно слово поэта,
  • Как друг безымянный в сегодняшний дом.

Сон ребенка

  • Тихий вечер, добрый вечер,
  • В окнах лунная капель,
  • И заглядывает вечность
  • Звездным светом в колыбель.
  • А ребенку погремушки
  • Надоели… И опять
  • Хочет звезды, как игрушки,
  • Мальчик теплой ручкой взять,
  • И в сынке души не чая,
  • Не уставши от забот,
  • Колыбель его качая,
  • Мама песенку поет.
  • Опускаются ресницы,
  • Обретается покой,
  • Если страшный сон приснится,
  • Мать смахнет его рукой.
  • Лепестки минут роняя,
  • День прошел, и ночь пройдет.
  • Сон ребенка охраняя,
  • Мама песенку поет.
  • Время тикает спокойно,
  • В небе слышен звездный звон…
  • Не играйте, люди, в войны,
  • Не тревожьте этот сон.

Рассказ охотника

  • Однажды решил я сходить на охоту.
  • Рассвет акварелью окрасил дворы,
  • И солнце, готовясь к дневному полету,
  • Жар-птицей глядело с вершины горы.
  • Рассвет разгорался, все ярче пылая,
  • А в небе паслись облака, как стада…
  • И вдруг, словно щедро удачи желая,
  • Синица взлетела ко мне из гнезда.
  • То выше, то ниже, то дальше, то ближе
  • Летала и знала, что я не обижу.
  • Летала и пела, наивно и мудро,
  • Несильные крылья свои распластав,
  • Про синее небо, про ясное утро,
  • В дороге нежданно мне спутником став.
  • Казалось, она излучала веселье,
  • Она жизнелюбом пернатым была,
  • И с каждой нехитрой синичкиной трелью
  • Земля все щедрей и пестрее цвела.
  • То выше, то ниже, то звонче, то глуше
  • Летела и пела, и грела мне душу.
  • Я долго за ней наблюдал с удивленьем,
  • Боясь, что она улетит от меня.
  • Характер синицы движеньем и пеньем
  • Вливался в гармонию нового дня.
  • И мне показалось, что крылышки птицы
  • Сияют на солнце шитьем золотым,
  • И словно впервые я видел синицу,
  • И сложное стало впервые простым.
  • То выше, то ниже, то рядом со мною
  • Летало само совершенство земное.
  • Вдруг черные крылья над нами нависли,
  • И коршун, зовущийся князем небес,
  • Безжалостно зоркий, из солнечной выси
  • Синице спикировал наперерез.
  • Дыша пробудившейся жаждой добычи,
  • Кружил над синицей, уверен в себе,
  • Он тучей пронесся над песней синичьей,
  • Грозой прогремел в безмятежной судьбе,
  • То выше, то ниже, то шире, то уже,
  • Петля за петлею, а петли – все туже.
  • За ним я все время следил напряженно,
  • Мне ведомо было коварство его,
  • Когтями грозя, как клинком обнаженным,
  • Заранее праздновал он торжество.
  • Сдержаться не в силах, я в прорезь прицела
  • И жадность и ненависть метко поймал,
  • И громом мое ружьецо прогремело,
  • И коршун бессильно на землю упал.
  • То выше, то ниже летела синица, —
  • Жестокою пулей спасенная птица.

Осенние дни

  • Край родной провожает лето,
  • Опустился низко туман,
  • Птицы ищут тепла и света
  • В чуждом небе заморских стран.
  • Листья съежились, пожелтели,
  • Облетели, припав к земле,
  • Солнце в тучах теплится еле,
  • Позабывшее о тепле.
  • На корню засыхают травы,
  • Ночь длиннее, короче день,
  • Только черным тучам по нраву
  • Светлый мир закрывшая тень.
  • Но труды не пропали даром,
  • И, улыбкой озарено,
  • Полыхает солнечным жаром
  • В закромах осенних зерно.

Красным летом

  • Я вышел к лугу, где отцы косили,
  • Где травы, не познавшие косы,
  • К безоблачному небу возносили
  • Безоблачные капельки росы.
  • Там одиноко дерево стояло
  • От молодых деревьев в стороне.
  • Мне показалось, что оно стонало,
  • Обрубки веток протянув ко мне.
  • Не радовалось летнему раздолью,
  • Как инвалид, вернувшийся с войны,
  • И, побуждаемый сердечной болью,
  • Я прошептал ему средь тишины:
  • «Скажи мне, кто жестоким был с тобою,
  • Кто эти раны страшные нанес?» —
  • И я погладил дерево с любовью
  • И не смахнул мужских горячих слез.
  • Но молча терпит дерево страданья,
  • И память в немоту заключена…
  • Мои тревожные воспоминанья
  • Былые воскресили времена.
  • И незнакомых вспомнил я, и близких —
  • Всех тех, кто пал за Родину в бою,
  • Всех тех, кто сохраняет в обелисках
  • Оборванную молодость свою.
  • Глаза их матерей навек суровы,
  • Их дети стали старше, чем они,
  • Поныне гордый траур носят вдовы, —
  • Не забывай войну и мир храни!

Свет

  • Нет радостнее радости, чем свет.
  • Все краски мира подаривший людям,
  • Он нам сияет миллионы лет,
  • И прославлять его всегда мы будем.
  • Всем равно – и орлу и муравью,
  • Ночному хищнику и робкой лани —
  • Он силу животворную свою
  • Раздаривает солнечным сияньем,
  • И лишь меня обходит стороной.
  • Я заключен в темницу вечной ночи.
  • Молю я: брызни всей красой земной
  • В мои неизбалованные очи!
  • Увидеть дай цветение весны,
  • Тончайшие оттенки разнотравья,
  • Чтоб стали вдруг мои цветные сны
  • Живой, неускользающею явью.
  • Я словно связан участью своей,
  • Меня гнетут всевидящие руки,
  • Когда поет рассветный соловей,
  • С цветами я отождествляю звуки,
  • Лучей не видя, я храню тепло,
  • Которое лучи приносят эти.
  • И вечной ночи слепоты назло
  • Я свет люблю сильнее всех на свете.

Алирза Саидов

(1932–1978)

(перевод с лезгинского)

Нет войны! Не быть войне!

  • Стихла гроза. Неожиданно стихла гроза.
  • Каплет роса с лепестков распрямившихся роз.
  • Словно глаза, матерей наших скорбных глаза,
  • Смотрят цветы сквозь прозрачные капельки слез:
  • Марши походные с пылью смешались седой,
  • С измятых конвертов стирают года адреса…
  • Люди родные, придавленные землей!
  • Вам – материнская, горькая эта слеза.
  • Люди Самура! Спросить матерей вы должны;
  • Кто из сынов возвратился с жестокой войны?!
  • Наши аулы у самых вершин, на весу,
  • Ночи темней здесь, светлее и солнечней дни,
  • Самыми первыми злую встречают грозу,
  • Самыми первыми солнце встречают они.
  • Солнце! Впусти его, мама, открой
  • Солнцу, как гостю желанному, окна и дверь!
  • Видишь, как голубь, летит оно там, за горой!
  • Видишь, кивают цветы головами тебе!
  • Сын на побывке. С улыбкой стоит у крыльца.
  • Что же грустишь ты? Ведь счастье явилось само!
  • Может быть, просто похож он сейчас на отца?
  • А от отца сохранилось одно лишь письмо…
  • Мать, улыбнись, я принес тебе добрую весть:
  • Скоро ты будешь на свадьбе моей танцевать!
  • Сын – это кровь твоя, сын – и бессмертье, и честь.
  • Выпрямись, мать, подними мою голову, мать!
  • Сын твой вернулся – так, значит, родиться цветам!
  • Сын твой вернулся – хорошие всходы взойдут!
  • Сын твой вернулся – хорошим расти сыновьям,
  • Жизнь удлинится на много счастливых минут.
  • Мать! Твое сердце всю землю вместило опять!
  • Сердце твое говорить научилось без слов.
  • Если Земля – это тоже любимая мать,
  • Нет на ней места для пушечных злобных стволов.
  • Нету войны! Ей не быть с этих пор!
  • Красным пожаром горит семафор.
  • Ласково плачет старинная тара…
  • Пусть вместо кладбищ белеют сады,
  • Пусть не касаются матери старой
  • Неизгладимого горя следы!

Альберт Ванеев

(р. 1933 г.)

(перевод с коми)

Снег идет

  • Снег идет…
  • А хлопья снежные
  • Кружатся, взлететь хотят,
  • Невесомые и нежные,
  • Укрывают лес и сад.
  • Друг мне пишет письма грустные.
  • Он в Крыму. Там круглый год
  • Все цветет.
  • А он мне: «Густо ли
  • В эту зиму снег идет?!»

Ручей

  • Ему хвалебных слов не адресуют…
  • Но все течет без устали ручей
  • И меж корней и валунов рисует
  • Узоры жизни маленькой своей.
  • Дает он и умыться, и напиться,
  • Всем равно – не откажет никому.
  • Но продолжает безымянно литься:
  • Не выдумали имени ему.
  • И не гордясь заслугами своими,
  • Несет он людям радость сотни лет,
  • Прославлено или безвестно имя —
  • Лесному ручейку и дела нет.

Рябина

  • Не сладким наше детство было,
  • И память взрослая горька,
  • Воспоминанья в сердце вбила
  • Войны тяжелая рука.
  • Но честность тех суровых дней
  • Друзьями впитана моими…
  • Рябина слаще и сочней,
  • Когда ее прихватит иней.

Шайхи Арсанукаев

(р. 1930 г.)

(перевод с чеченского)

«Однажды криком на рассвете…»

  • Однажды
  • Криком на рассвете
  • Я миру возвестил о том,
  • Что я вошел в него,
  • Как в дом,
  • И поселился на планете.
  • Открыв глаза,
  • Узнал я мать:
  • Она была добра, красива.
  • Из колыбельного мотива
  • Мне лира начала звучать.
  • С тех пор
  • В сиянье красоты
  • Я узнавал ее черты,
  • Видение родного края.
  • С тех пор
  • Всегда лишь вверх иду,
  • Невиданную высоту
  • С ее достоинством сверяя.
  • Нетвердой новизной шагов
  • Я двор измерил,
  • Но манили
  • Меня голубизной снегов
  • Вершин возвышенные шпили.
  • С тех пор,
  • Где б ни скитался я,
  • Они всегда перед глазами,
  • И проливаются слезами
  • Мне в душу гордые края.
  • С тех пор
  • Всегда лежит мой путь
  • К высотам круч
  • От пастбищ низких.
  • Достигну ль я когда-нибудь
  • Вершин недостижимо близких?..

Землетрясение

  • В испуге вздрогнула кора земная,
  • Ах, что произошло с тобой, родная?
  • Земля, скажи,
  • Обидел кто-нибудь тебя невольно,
  • Или земному сердцу стало больно
  • От чьей-то лжи?
  • Или приснился взрыв грибообразный,
  • Который опухолью безобразной
  • Все видится тебе?
  • Иль детский страх
  • В навязанной судьбе —
  • Сиротские глаза
  • И грубый окрик
  • Злой мачехи —
  • В тебе находит отклик?
  • Скажи, Земля:
  • Быть может, это друг
  • Сегодня тайно предан был друзьями,
  • Иль матери мучительный недуг
  • Был безразлично принят сыновьями?
  • Любовь повеса светский оболгал?
  • Поэт стихи фальшивые слагал?
  • От равнодушия тупели лица?
  • Или над жертвой нож занес убийца?
  • Ах, что произошло, Земля, скажи!
  • Я заступлюсь – ты больше не дрожи…

«В сыром саду осенний стон осин…»

  • В сыром саду осенний стон осин,
  • Деревья – словно черные скелеты.
  • Нас двое,
  • Я один.
  • И ты – один.
  • И мы невольно думаем про это.
  • Мы думаем,
  • Но каждый – о себе.
  • Сердца стучат
  • Задумчиво и редко.
  • И каждый плачет
  • О своей судьбе.
  • Я – на скамье.
  • А воробей – на ветке!

«Я пью надоенное на заре…»

  • Я пью
  • Надоенное на заре
  • Парное молоко.
  • Я пью
  • Настоянное на заре
  • Парное молоко.
  • Пью жадно,
  • Вкус хочу понять
  • И теплый запах обонять.
  • Все не хватает мне глотка
  • Парного молока,
  • В котором детства краткий миг
  • Лишь в ощущениях моих
  • Продлится на века,
  • И сенокос,
  • И запах трав,
  • Где дремлет солнце, поиграв.
  • Как будто время – вспять,
  • И руки мне издалека
  • Сквозь белый отсвет молока
  • Протягивает мать…

«Как изменился облик Земли!..»

  • Как изменился облик Земли!
  • Стремителен века двадцатого бег.
  • Техника…
  • Мы тебя изобрели,
  • В скорость
  • Ты заковала нас всех.
  • Лайнер,
  • Ракета —
  • Быстрей и быстрей
  • Техника мчится,
  • А люди – за ней.
  • Был ли покой?!
  • На работу – спешим,
  • В спешке – работаем,
  • В спешке – едим,
  • И от бесед бесконечных устав,
  • Предпочитаем письму – телеграф,
  • В счастье спешим,
  • И в любви, и в беде,
  • Но от себя
  • Нам не скрыться нигде.
  • Время – пастух наш,
  • А люди – стада?
  • Так для чего мы спешим
  • И куда?

Тучи

  • Летний день жарой измучен,
  • Солнце, как костер.
  • Облака сгустились в тучи
  • На отрогах гор.
  • Небо смотрит в удивленье,
  • Хмуря синий лоб,
  • На безмолвное боренье
  • Этих черных злоб.
  • Рухнул в грозовом раскате
  • Потолок небес.
  • И сошлись две черных рати
  • В полыме чудес.
  • В мертвой схватке бьются слепо,
  • И одна другой
  • Гривы рвут, и режут небо
  • Огненной дугой.
  • Кто их знает – эти грозы?!
  • Разберись пойди —
  • Пот их льется или слезы
  • По земной груди…

III

Зарисовки к портрету

Из архива

Рецензии на опубликованные книги Ирины Озеровой

Вл. Масик. У истоков поэтической весны

Ирина Озерова «Это, правда, весна!..»

Стихи и поэма. Воронежское книжное издательство, 1960 г.

«Это, правда, весна!..» – так назвала свою первую книгу стихов молодая воронежская поэтесса Ирина Озерова. Этому жизнеутверждающему названию соответствуют и по-весеннему светлая обложка с веткой распустившейся ивы, и оптимистическое содержание сборника, и молодость самого автора. Правда, из общей тематической тональности книги несколько выпадает суровая и мужественная поэма «В дни грозовые», но и она заканчивается строками, воспевающими необыкновенное цветение земли, по которой шествует весна обновления.

Книга Ирины Озеровой – это лирическая исповедь современника, рассказывающего о тревожной юности, о первой робкой любви, о самостоятельных шагах в трудовой жизни, о становлении характера. На окружающий мир поэтесса смотрит широко открытыми глазами, любовно подмечающими не только улыбку милого, но и «маленький подснежник», принявший, «как признанье», от солнца «вешние лучи», и «тяжелый пласт целины», и потеплевшие глаза женщины-проводницы, которая под стук колес уносящегося на восток поезда принимает на свои «огрубевшие руки» новорожденного мальчика.

Лучшими произведениями сборника являются стихи о пережитом и осмысленном, о событиях и картинах, связанных с поездками в Хакассию и Казахстан, где «залегла целина…». Здесь живые и меткие наблюдения, неожиданные находки, смелые повороты мысли, сердечная интонация. Острая наблюдательность внутренне соединяется с лирическим самораскрытием автора. Перечитывая эти стихи, чувствуешь откровенную взволнованность и уверенно формирующуюся индивидуальность свежего поэтического голоса.

Как живая правда жизни воспринимается стихотворение «Парнишка» – о пареньке, стоящем в задумчивости у забрызганного водой причала, где в суровую годину Отечественной войны смертью храбрых погиб его отец-матрос:

  • Стоял парнишка у причала,
  • У черной, стонущей воды…
  • Быть может, в эту ночь искал он
  • Отца погибшего следы.
  • Искал, чтобы пройти по следу
  • И чтобы принести потом
  • Свою, матросскую победу
  • Во вдовий материнский дом.

Это небольшое, полное драматизма стихотворение тематически перекликается с автобиографической поэмой «В годы грозовые», в которой повествуется о судьбе маленькой большеглазой девочки, потерявшей на войне отца и пережившей неласковое и суровое детство. Образ паренька, свято хранящего память о местах, где прошла «дивизия его отца», чем-то напоминает лирический образ героини поэмы, бережно сохраняющей в заплечном узелке единственную фотографию отца. Но черты характера героини намечены шире, глубже, полнее раскрыта ее психология.

Обаятелен образ простой, отзывчивой деревенской женщины, которая приютила у себя хрупкую сиротку и подарила ей тепло материнской ласки. Выразительными мазками выписан ее портрет:

  • Матрену сгорбила война.
  • И не ее вина,
  • Что в темных косах седина
  • Косым лучом видна,
  • Что сжался, будто высох, рот,
  • Что складка меж бровей —
  • Зачем краса, раз не идет
  • С войны ее Андрей?

В поэме много удачных, по-настоящему поэтичных мест. Несмотря на некоторую эпизодическую фрагментарность отдельных глав, она трогает взволнованностью лирического рассказа и оставляет в целом сильное впечатление.

Свежестью нерастраченных чувств проникнуты стихи о первой любви. В лучших из них и, в частности, в открывающем сборник стихотворении «Это, правда, весна!», чувствуется стремление высказаться по-своему, внести в так называемую «вечную тему» свое философское осмысление волнующих интимных отношений.

Удачно стихотворение «Штору трогал любопытный ветер». В нем заложена верная мысль о необходимости трезвого отношения к пробуждающейся любви. Девушка не ответила взаимностью на признания любимого только потому, что почувствовала в его словах неискренность, потому, что он «человека не заметил» в ней.

Самоотверженному труду целинников, раскрытию их богатого духовного мира посвящены стихотворения «Танцы», «Тишина», «Хакас», «В краю непуганых кузнечиков», «Жар-птица» и «Кошара». По своему художественному выполнению они неравноценны. Но через каждое уверенно проходит жизнеутверждающий лейтмотив – любовь к богатой и щедрой земле сурового целинного края. Здесь-то в борьбе и труде, в радостях и невзгодах и приходит настоящая любовь, рождаются подлинно человеческие отношения, когда и радость и печаль делишь пополам.

Это настроение эмоционально выражено в следующих стихах:

  • Заря успела выбелить полнеба,
  • Лучами пробежала по полям.
  • И мы с тобой
  • Кусок ржаного хлеба
  • На счастье разделили пополам.

Подобные поэтические находки свидетельствуют о том, что у Ирины Озеровой имеется свое художественное видение мира, свой, пусть пока еще не до конца оформившийся, но вполне наметившийся поэтический голос. Он будет звучать тем уверенней и сильнее, чем внимательней и зорче поэтесса будет всматриваться в окружающий ее мир, чем глубже и ближе будет изучать нашу многообразную и содержательную жизнь.

«Коммуна» (г. Воронеж), 2 октября 1960 г.

А. Шагалов. Наука постижения души

Ирина Озерова «Берег понимания»

Серия «Мастера художественного перевода». М., «Советская Россия», 1980 г.

В своем предисловии к книге Ирины Озеровой «Берег понимания», выпущенной издательством «Советская Россия» в прекрасной новой серии «Мастера художественного перевода», поэт Николай Старшинов полностью приводит цитату, которая дала название всей книге: «Переводчик – это перевозчик, перевозящий с берега непонимания на берег понимания». Он пишет, что «не случайно четвертый раздел книги представляет собственные стихи Ирины Озеровой, ибо ее перо не только позволило многим поэтам других народов заговорить по-русски, но и впитало в себя всю нелегкую науку постижения человеческой души, которую дарил ей каждый из переводимых поэтов». И не случайно, заканчивая книгу, сама Ирина Озерова признается:

  • Великому не надо доброты,
  • К нему приникнув, вырастаешь ты:
  • Творя себя, другого переводишь.

Вот почему мне, прежде всего, хочется осмыслить собственные стихи поэтессы. Стихов не так уж много, и вряд ли они могут полностью рассказать о возможностях автора, использованных и неиспользованных. Но и по ним можно составить себе представление о том разуме и сердце, которые дали им жизнь. Прежде всего, это стихи очень честные. Боль и насмешка, философское раздумье и доверчивая исповедальность, осмысление времени и тревожная надежда – все это не поучение читателям, а разговор с друзьями «о времени и о себе». Недаром так часто Ирина Озерова облекает философские раздумья в обращение к детям, как к символу надежды. Если бы читатель не был знаком с первыми тремя разделами книги, то он был бы вправе удивиться: откуда при такой абсолютной простоте и ясности мысли, слова, образа, ее стихи отличают изысканная чеканность, богатство аллитераций, незаменимость слова в ряду других, неожиданная афористичность концовок. Все это вместе создает некую незащищенность, обнаженность нерва, отлитую в строго классическую и в то же время остро современную форму. Трагический темперамент поэтессы нигде не становится на катурны. Там, где другой закричал бы, Озерова говорит как бы шепотом, но этот шепот резонирует со Вселенной.

Детство Ирины Озеровой – военное детство. Оно как скрипичный ключ определило ее отношение к проблемам сегодняшнего дня. Вот начало ее стихотворений «Новое летосчисление»:

  • На деревьях повис рассвет,
  • Неподвижный и серый…
  • …Это было за много лет
  • До новой эры.
  • В те времена
  • Еще были госпитали,
  • Где сестры
  • Бинтами солдат пеленали,
  • В те времена
  • Над погостами
  • Солдатские звезды вставали.
  • А в госпитале
  • Сестра объясняла подруге:
  • «Ну, как он мог?!
  • Ну, как он мог?!
  • Говорит,
  • Не беда, что нету ног, —
  • Были бы руки!»

Простота, разговорная интонация этих строк нужны поэтессе, чтобы оттенить зловещий трагический эксперимент, поставленный американскими военными в японских городах Хиросиме и Нагасаки, чтобы подчеркнуть современное философское осмысление этого события:

  • Тем, кто умер в тот день,
  • Не досталось места в земле.
  • Земля к тому времени
  • Заполнена была
  • Другими.
  • И они растворялись в воздухе,
  • Оседали пылью в золе,
  • И мы теперь дышим ими.
  • Они в нас,
  • Те, кому места в земле не нашлось.
  • Невидимые и грозные,
  • Как излучение…
  • …С этого самого дня
  • Началось
  • Новое летосчисление.

И стихи Озеровой – это стихи нового летосчисления, стихи-предупреждение:

  • Зачем потоп? Зачем война?
  • Зачем летающие блюдца?
  • От летаргического сна
  • Сумеет ли земля очнуться?!

Но трагичность нашего атомного века пронизана в стихах Ирины Озеровой неистребимой верой в торжество добра над злом:

  • Горит костер двадцатого столетья,
  • И правит инквизитор торжество.
  • Мой друг твердит, смеясь, что нет бессмертья.
  • А я упрямо верую в него!

У многих писателей, чье детство опалено войной, мы находим произведения, пронизанные нерастраченной силой детского восприятия мира. У этого поколения нерастраченное детство осталось навсегда в сердце, чтобы неистребимо бороться против неверия и нигилизма, воспевая победу света над тьмой. И когда «нам бремя непосильных скоростей смещает время, путает оценки», Ирина Озерова пишет:

  • И все миры давно открыты,
  • И не тоскуешь ни о ком,
  • И радиус земной орбиты
  • Натянут жестким поводком.
  • А я все домики рисую,
  • Трубу и над трубою дым,
  • И дождь в линеечку косую,
  • И солнце круглое над ним!

И не случайно одна из любимых тем Ирины Озеровой – тема охраны природы, тема экологии. Даже если не выходить за рамки этой книги, то можно найти яркие тому подтверждения. Вот, например, стихотворение «Прощание»:

  • Однажды на излучине речной
  • К природе приобщались горожане.
  • И вдруг заречье выплеснуло ржанье —
  • Сраженье звуков с тишиной ночной.
  • О, странное видение коней
  • Над разудалостью консервных банок,
  • Бутылок, колбасы, ржаных буханок,
  • Расстеленных газетных новостей.
  • Зачем нас призрак прошлого настиг,
  • Медлительный, как дротик на излете?!
  • Ведь кони не из бронзы, а из плоти, —
  • Как мамонт или саблезубый тигр.

Вот она своеобразная красная книга, когда сердце болит при взгляде на умную и чуткую природу, часто доводимую человеком до отчаяния. Но Ирина Озерова не ради констатации факта обращается к болевым точкам современного мира. Она борется, ясно и твердо провозглашая свои позиции:

  • Враг – это враг.
  • Он нужен мне, как тень,
  • Не только для сраженья – для сравненья.
  • Но, чтобы не лишиться этой тени,
  • Необходима ясность, нужен день.

Первые три раздела книги – это своеобразные «университеты» Ирины Озеровой. Отбор авторов так же, как и самих произведений представлял немалую сложность: переводческое творчество Озеровой распахнуто разным народам и разным векам нашей планеты. Ведь переведено ею, как пишет в предисловии Н. Старшинов, «более семидесяти книг». Хочется отдать должное издательству «Советская Россия» и в особенности редактору книги Е. Имбовец с каким тактом и чувством меры проведен этот нелегкий отбор.

Книгу открывает раздел, состоящий из стихов народов, входящих в Российскую Федерацию. Здесь и впервые открытая Ириной Озеровой русскому читателю «иволга Чувашии» Эмине (IXX в.), и известный всему миру аварец Расул Гамзатов (на его стихи в переводе Ирины Озеровой написано несколько песен и оратория), и чеченка Раиса Ахматова, которая связана с Ириной Озеровой десятилетиями настоящей дружбы… И многие, многие другие – чтобы рассказать обо всех, нужно прочитать книгу. Это и исполненные наивности, искренности, ироничной простоты стихи поэта из Коми Альберта Ванеева, и колдовские, шаманские стихи мансийского поэта Ювана Шесталова, которые посвящены сегодняшним проблемам – труда, творчества, мира, защиты природы… И каждый поэт – это целая Вселенная, и каждый делится своим жизненным опытом с переводчиком, словно дает уроки.

Кстати, во втором разделе книги, посвященном творчеству поэтов Союзных республик, есть цикл украинского поэта Леонида Первомайского, который так и называется «Уроки поэзии». Вот как говорит о поэзии Леонид Первомайский:

  • У поэзии сердца законы жестоки:
  • Целый век для нее не жалеешь горба,
  • Жизнь свою для нее разлагаешь на строки.
  • Госпожа – не батрачка она, не раба.

Думается, что под этими строками могли бы подписаться и казах Сакен Сейфуллин, и латышские поэтессы Цецилия Динере и Монта Крома, и земляк Первомайского Андрей Малышко.

В третьем разделе книга уводит нас за пределы границ нашей Родины, воссоздавая карту мира во времени и пространстве. Думается, нет необходимости рассказывать читателям о таких поэтах, как Джордж Гордон Байрон или Виктор Гюго, Райнер Мария Рильке или Шарль Бодлер, Сидней или Эдгар По. Важно, что у голландцев, и у южно-африканского поэта Уильяма Плумера присутствует тема России, восхищение нашим великим народом, его прошлым и будущим. Так замыкается круг. Рильке пытался писать по-русски, но нужны были горячее сердце и бережная рука русского поэта, чтобы при всей адекватности стихи стали достоянием многонационального читателя нашей страны.

Мы часто можем услышать дискуссии: переводить точно или переводить эмоционально верно. Переводы И. Озеровой демонстрируют, что успех достигается только тогда, когда оба эти начала слиты воедино. Тогда мастерство ненавязчиво, чужая мысль облекается плотью, и стихи получают второе рождение, становясь достоянием русской поэзии».

В трех сонетах о переводах Ирина Озерова спрашивает:

  • Легко ль чужой язык перелагать?
  • Не речь – настрой души неодинаков.

А чуть дальше она утверждает, что в процессе перевода «обретают общий ритм сердца», и тогда в гармонии понимания находишь и свой голос, и собственное лицо:

  • Какой обман – забвение и тлен!
  • Гребет трудолюбивый перевозчик,
  • Взрезают воды Стикса весла строчек,
  • И мысль доносит память общих ген.

Прекрасный советский поэт-переводчик Лев Гинзбург писал в одной из своих статей: «Вот они стоят под одной обложкой: поэты-борцы и поэты-затворники, поэты-страдальцы и поэты-баловни судьбы, поэты, колесившие по всему свету, и поэты, не покидавшие ни разу родной страны, родного города, даже родной деревни. Они стоят плечом к плечу, и в этом видятся надежда, залог того, что, как мечтал Пушкин, в «великую семью соединятся» все народы; но соединиться – не значит раствориться друг в друге, подчиниться кому-либо одному, жить под кем-то или над кем-то. Нет, народы в одной семье, как и поэты в этой книге, останутся разными, независимыми друг от друга, но связанными одной судьбой. А это налагает обязанность понимать и уважать друг друга». (Лев Гинзбург «В великую семью соединятся», «Литературная газета», № 41 от 12 окт. 1977 г.) Все эти слова можно с полным правом отнести к книге Ирины Озеровой «Берег понимания».

Татьяна Маршинина. Миг единый

Ирина Озерова «Арена»

Стихи. М., «Современник», 1985 г.

Первая книга стихов Ирины Озеровой «Это, правда, весна!..» вышла в Воронежском книжном издательстве в 1960 г. И вот, спустя двадцать пять (!) лет увидела свет вторая.

Да, мы знаем, что все эти годы Озерова много и плодотворно работала над поэтическими переводами. Да, она нередко печатала стихи в периодике. Много выступала перед читательской аудиторией. И тем не менее по-настоящему познакомиться с Озеровой-поэтом читателю представилась возможность лишь теперь.

Книга «Арена» – попытка подведения итогов. Творческой деятельности. Жизни. Жаль, что автору так и не довелось ее увидеть.

  • Жизни собственной легка ль маета?
  • Тесно в сердце, как в дорожной котомке.
  • А быть может, не поймут ни черта
  • После смерти эти люди – потомки.
  • Ведь в мешке не покупают кота.
  • А в столе, не то, что в книге, – потемки.
  • И к плечам твоим приладит мечта
  • Вместо крылышек бумажных – постромки.
  • Только кто-нибудь потребует вдруг
  • Твой восторг, твою любовь и недуг,
  • Краткость слов твоих и строчек протяжность.
  • И покажется обычной тогда
  • Сладость горького от века труда,
  • Невесомой биографии тяжесть.

Это – один из «Трех сонетов о переводах». (Этот маленький цикл завершает книгу.) Ирина Озерова много лет отдала работе над переводами. И ей трудно отделить в себе поэта от переводчика. Эти две ипостаси ее художнического существования постоянно дополняли и обогащали друг друга. Творческая взыскательность и скрупулезность в работе над словом, стремление пристальнее вглядеться в лицо жизни, многозначность художественных образов – все это пришло к Озеровой-поэту от Озеровой-переводчика.

Она обращалась к творчеству самых разных поэтов. Переводами Бодлера и Рильке, Гюго и Байрона, Эдгара По, Хьюза и других мастеров представлена в сборнике зарубежная поэзия. Можно назвать немало поэтических имен в братских республиках, ставших известными русскому читателю благодаря переводам Озеровой. Так, долгие годы дружеские узы связывали ее с народным поэтом Чечено-Ингушетии Раисой Ахматовой. Немало переводила она Расула Гамзатова. Например, его знаменитую поэму «Целую женские руки»:

  • Целую, низко голову склоня,
  • Я миллионы женских рук любимых,
  • Их десять добрых пальцев для меня,
  • Как десять перьев крыльев лебединых…

Всех, к чьему творчеству обращалась Ирина Озерова, так сразу, пожалуй, и не назовешь.

Что это – всеядность? Нет! Широта творческого диапазона и поэтического кругозора, вера в необходимость того, что делаешь в жизни, – да!

  • И есть ли в жизни большая награда,
  • Чем верность одержимости своей?

Эти строки из стихотворения «Поэт», вошедшего в книгу «Берег понимания» из серии «Мастера художественного перевода» (Москва, «Советская Россия», 1980), можно было бы поставить эпиграфом ко всему написанному поэтом и переводчиком Ириной Озеровой.

Конечно, индивидуальные особенности, язык, приемы авторов, чьи стихи переводила Озерова, – все это, несомненно, влияло, да, наверное, и не могло не влиять на ее поэтическое видение. Так, вряд ли случайно для Озеровой столь частое (и плодотворное!) обращение к сонету. Удалось ли ей при этом сохранить собственный голос, найти свой путь? На мой взгляд, несомненно. Человек по-настоящему одаренный, сколь сильным ни оказалось бы чье-либо влияние, все-таки остается самим собой. Именно свое лицо, своя дорога, право на собственный поиск и собственные ошибки, открытия и заблуждения – вот что было так важно для этого поэта.

  • Неправда это все, неправда,
  • Что нужен поводырь в пути.
  • Когда хочу идти направо,
  • Налево тянет он идти.
  • Хочу бежать на плач кукушки,
  • А он ведет меня, как всех,
  • На канарейкины частушки
  • И соловья счастливый смех.
  • Неутомимей светофора
  • Он зажигает красный свет —
  • И нету на пути забора,
  • А все равно дороги нет.
  • Меняет он свои обличья
  • Десятки раз в теченье дня…
  • Он неприметен. Он обычен.
  • Он добр. Он мучает меня!

Раздумья о месте поэта в обществе, в круговороте социальной жизни, соотношение быстротекущей современности и вечности – тема, всегда волновавшая нашу поэзию. Что остается жить в истории, устояв против разрушительной силы времени: «бесконечный труд» монаха, над которым он «корпел в уединенной келье», пытаясь поведать грядущим поколениям обо всех сложностях своей эпохи, или «коварные рифмы» ветреного поэта, сплетавшего слова, «как венки плетут»? Что? Живое слово поэта, которое, «как старое вино, волнует снова». Он и по сей день среди нас, «он современник, он поныне жив». Очень хорошо сказано об этом в стихотворении, посвященном Анне Ахматовой, – «Королеве Анне», – не вошедшем, к сожалению, в этот сборник: «Не лежит моя королева под крестом своим в Комарово, а в пространстве четырехмерном снова строчки она находит».

Не имеет поэт права на успокоенность, душевный комфорт, равновесие. Не может себе позволить «извести на безделушки» «созданные для битвы бивни», разменять душу на мелочи. Не выдержит он жизни птицы в клетке, где «песнями без слов» будет оплачивать «все хлопоты о ненадежной плоти». Ирина Озерова не искала легких путей ни в поэзии, ни в жизни. Наверное, не каждый бы решился на такое: оставить университет, будучи уже на четвертом курсе, чтобы поступать на первый курс Литинститута. А уж отказаться от издания в «Молодой гвардии» книги, рекомендованной к печати Всесоюзным совещанием молодых писателей, сочтя эту книгу недостаточно зрелой, – это, как хотите, поступок! И на целину она дважды ездила в составе бригады молодых литераторов не моды ради. Хотела узнать жизнь настоящую, черпать в ней материал, испытать себя на прочность. «Однажды наш творческий руководитель в институте… сказал мне: «Поезжай-ка на целину, мозоли заработай, в земле покопайся, а иначе – не быть тебе поэтом». И я поехала», – вспоминала Озерова.

Она и потом много ездила по стране. И с полной самоотдачей, не жалея сил и времени, помогала молодым найти себя в литературе, когда работала в «Литературной России». И как депутат Дзержинского райсовета добивалась предоставления квартир, а сама при этом жила в коммуналке.

Вот почему она имела право на иронию, говоря о тех, кто прячется от жизни за «двойными стеклами», когда «В своей квартире, как в тюрьме, скучаем, и телевизор запиваем чаем, двухмерности программ подчинены».

Не нужно вставать на ходули, чтоб выделиться из толпы «людей похожих», словно вылепленных «из однозначной пустоты». Истинно «непохожих» выделяет сама жизнь, и это они делают ее неповторимой и осмысленной, отрекаясь во имя этого от благополучия и сытости, от устроенности и проторенных дорог.

  • Мой храбрый мальчик!
  • В недрах всех эпох
  • Случались люди с обостренным слухом.
  • Не нравились они царям и слугам,
  • И никогда не помогал им Бог.
  • Им приходилось рано умирать
  • И трудно жить
  • Всего за миг единый —
  • За счастье видеть, и писать картины,
  • И строчки торопливые марать.
  • Человек и время. Время – один из ключевых образов поэзии Ирины Озеровой.
  • Время – вредное излучение,
  • От него излечения нет.
  • От гипотез, от изучения
  • Не меняет свой ритм и цвет.

Время – высший и единственный судья всему содеянному человеком. Песчинки в песочных часах – «вечные весы», на которых взвешивается добро и зло. Так было всегда, так будет и впредь. И никакие ухищрения прогресса, никакое «электронное нутро» современных хитроумных часовых механизмов не остановит минут, как не остановить падения песчинок в песочных часах. «И времени меняет серебро на медяки мне автомат в метро, проматывая скудное наследство». «Колеса – бухгалтерские счеты времени – складывали секунды, вычитали их из моей жизни».

Да, все подвластно времени… Оно отнимает у человека молодость и надежды. Против него не всегда может устоять даже любовь. И все-таки, «может быть, покорится вечность совпадению двух улыбок?!» Лирической героине И. Озеровой так нужно, несмотря ни на что, любить и быть любимой. В «старомодной простоте души» находит она опору, у нее своя шкала ценностей, своя точка отсчета. Наверное, в этом залог отсутствия легковесности. Истинны и искренни стихи И. Озеровой о любви:

  • Сломаюсь я в земном поклоне,
  • А хочешь – буду бить челом.
  • Но ты доверь моим ладоням
  • Свой меч, свой щит и свой шелом.

Несмотря ни на что, она верит, что можно построить «деревянный дом из щепок на снегу». Хотя разумом понимает, что неизбежны потери, «и краткость противостояний, и отрезвления разлук». Но не напрасно прожита жизнь, если после ухода любимого остается «на долгий век – тепло в руке».

Книга названа «Арена». Если мы будем просматривать содержание, то непременно обратим внимание на атрибуты театра, цирка уже в названиях целого ряда стихотворений: «По законам сцены», «Трагедия с хорошим концом», «На арену выбегает клоун», «Оркестр», «Монолог сосны». Ирина Озерова постоянно обращается к сценическому действу, перевоплощению, являясь нам то в клоунской маске, то в одежде скомороха, то в образе актера, играющего самые разные роли. («Не пророки – скоморохи остаются на земле», «Ты сыграл свою роль в этом старом спектакле – клоунаде с трагическим странным концом», «Послушно повторяет в цирке мое смятенье акробат».) Прием, как известно, сам по себе не новый. Но не в том суть. Мне думается, что Ирина Озерова не просто использует хорошо известный прием. Здесь сказывается заложенное с детства мироощущение, – она, можно сказать, в буквальном смысле слова, выросла в театре. Родители ее были актерами. (Отец погиб под развалинами театра во время бомбежки.) Воздух кулис, впитанный с детства, атмосфера театральных подмостков, преломление мира реального через призму огней рампы – все это, несомненно, наложило отпечаток на образную систему поэзии Озеровой.

Вообще писать она начала очень рано. И поскольку детские годы поэтессы совпали с войной, ей в полной мере пришлось испытать тяготы эвакуации, бомбежки, когда земля стерегла «воронками за воротами» и «сирен завывание ночами болело в висках». Вспоминаются строки из поэмы «В дни грозовые», вошедшей в первую книгу: «Дорога по снегу так далека, безлунная ночь нема, и баночку мерзлого молока к рукам припаяла зима». Цепкая память ребенка навсегда сохранила воспоминания о том, как в госпиталях «Бинтами солдат пеленали» (Озерова очень часто читала стихи раненым бойцам); о крапивных щах и хлебном запахе на ладони:

  • Ни ран у меня, ни ордена,
  • Но памятна мне зато
  • Бумажная радость ордера
  • На байковое пальто.

Напоминанием о страшных днях войны, стремлением во что бы то ни стало уберечь человечество от атомного пожара, предостережением: «Так окончиться может прогресс, Не сберегший себя от угрозы», звучат стихотворения «Пожар», «Новое летосчисление», «Тень».

  • Я – тень.
  • Неподвижная и короткая…
  • У безногого есть костыли,
  • У слепого сердце,
  • Которое помнит
  • Черноту земли и белизну снега.
  • А я лежу, обезглавленная, в пыли:
  • У меня нет человека!!!

Так созвучен сегодняшнему дню страстный призыв – не допустить ядерной катастрофы, не позволить уничтожить все живое на Земле. Остановить безумие ядерного взрыва, после которого от человека останется лишь тень его. Никто и никогда не должен забывать о трагедии Хиросимы: «Тем, кто умер в тот день, не досталось места в земле… И они растворялись в воздухе, оседали пылью в золе, и мы теперь дышим ими…» Никто и никогда не смеет лишить детей права играть «в разноцветный, как мир, мячик». Долг поэта – непрестанно напоминать людям об этом, будоражить их память и совесть, будить все лучшее и светлое в их душах. «И если в будущем зла не найдешь, значит, и я помогла».

И мы находим в стихах Ирины Озеровой активную позицию и гражданственность, веру в разум и искренность простых человеческих чувств.

В заключение хотелось бы привести строки из ее стихотворения, строки, которые можно отнести и к автору «Арены»:

  • Он мучился и созидал добро,
  • И воевал со злом. Он был поэтом.
«Литературное обозрение», 1986 г., № 12

Рецензии на рукописи книг Ирины Озеровой, которые были «зарублены» редзаключениями и так и не вышли в свет

Павел Антокольский. Во власти внутренней тревоги

«Он оглушен был шумом внутренней тревоги», – сказал Пушкин о герое своего «Медного Всадника». Я думаю, что такая внутренняя тревога в большой степени свойственна всему нашему молодому поколению, да и всегда не чужда молодежи. Что же касается поэтов и музыкантов, то она – решающее условие их роста, возмужания, свежей оглядки на мир, их чуткости. Для тех и других – это черный хлеб познания и творческой работы.

Для поэта, выступающего здесь, Ирины Озеровой, она характерна в высокой степени. Внутренняя тревога определяет содержание ее стихов. Озеровой свойственен напряженный и всегда нелегкий поиск. Поиск самостоятельной дороги. Поиск средств выражения, совсем не сногсшибательно новаторских, – скорее уж наоборот: ясной и точной мысли, соответственной чувству. Мысль молодого поэта, по праву возраста, клубится метафорами, представляет собой некую туманность с едва брезжащими краями. Однако Озерова не дорожит такой мыслью. Она ищет формулы – ясной и в то же время многозначной, как формула алгебраическая.

Содержание ее стихов многообразно и объемно. Тут и любовь, и свой дом, и свое место в рабочем строю общества, и космическое пространство, устрашающее молодой ум, но требующее разгадки, и еще более привлекательные загадки и разгадки точных наук, и еще многое теснится в этих строфах, сделанных интересно и уверенно.

Ирине Озеровой предстоит хорошая, хотя и нелегкая дорога. Ей еще неоднажды предстоит меняться – вплоть до того момента, когда утихомирится ее внутренняя тревога. Хочется пожелать, чтобы она не покидала поэта никогда.

Юлия Друнина. Рецензия на рукопись Ирины Озеровой «Стремления»

27 февраля 1963 г.

Хочу начать с цитаты:

  • Не в ученической тетради,
  • Мне было негде взять тетрадь,
  • А на листах военной «Правды»
  • Тогда училась я писать.
  • Доев в обед промерзший пончик,
  • Бралась я снова за перо.
  • И смешивался детский почерк
  • Со сводкой Совинформбюро.

Это раннее стихотворение могло быть более четким по форме, точным по слову. Но дело не в этом. В нем – биография поэтессы, то, что определило тематику всего сборника: детство, совпавшее с войной, публицистические стихи, посвященные самой острой проблеме сегодняшнего дня – угрозе ядерной войны, целина, любовная лирика, пейзаж.

Сразу же хочется отметить одно обстоятельство: Ирина Озерова стремится писать лаконично и так, чтобы в основе каждого стихотворения лежала точная мысль. Восемь, двенадцать строчек – таков размер большинства стихотворений, это хорошо.

Положительной особенностью сборника Ирины Озеровой является и то, что в лучших своих стихотворениях поэтесса идет от непосредственных жизненных впечатлений:

  • Над Воронежем моим летят утки,
  • Летят утки над землей и два гуся,
  • И румяная, как летнее утро,
  • Там частушки распевает Маруся.
  • Каруселью раскрылась пластинка,
  • Современное ее чародейство…
  • Поздней памяти дрожит паутинка,
  • В ней пестрит, словно бабочка, детство.
  • Паутинку эту бережно тронешь,
  • И откликнется далекое эхо…
  • За Воронеж, за Воронеж, За Воронеж
  • Мил уехал, мил уехал, уехал…
  • И живем с тобою розно мы, словно
  • Перепутать перепутье могли мы
  • От дряхлеющей петровской часовни
  • До безвременной отцовской могилы.
  • Но когда-нибудь на Севере дальнем
  • Или в будничной московской квартире
  • Стану бредить я целебным свиданьем
  • С этим городом, единственным в мире.
  • По какой-то небывалой побудке
  • Вновь для долгого полета проснусь я.
  • Захватите с собой меня, утки,
  • Покажите мне дорогу, два гуся!..

Мне кажется, что Ирина Озерова – человек, несомненно, поэтически одаренный и что представленный ею в издательство сборник «Стремления» заключает в себе хорошую основу будущей книги.

Аделина Адалис. Рецензия на рукопись Ирины Озеровой «Обряды»

25.09.68 г.

С первых страниц у Озеровой примечаешь качество столь необходимое любому поэту и столь не часто, к сожалению, встречающееся. Особенно редко это качество, или свойство, наблюдаешь в рукописях, книгах поэтов-женщин. К счастью, определение «поэтесса» мало применимо к Ирине Озеровой.

Со стихами Озеровой мы встречались в периодике. И часто это имя звучало в различных сборниках переводов. Она пишет давно, много. И вот, наконец, – ее рукопись в издательстве.

Читаешь стихотворение за стихотворением и все больший интерес проявляешь к ее творчеству. Нередко стихи свежи, неожиданны. В них есть привкус горечи. Вместе с тем, это стихи «мыслящие». Об этом – о роли мысли в поэзии – прямо говорится в стихотворении «Поэт», в котором автор четко определяет свое понимание поэтического труда и призвания поэта, – пишет о трудности избранного поприща:

  • И авторучкой заменив перо,
  • И заменив свечу электросветом,
  • Он мучился и созидал добро,
  • И воевал со злом. Он был поэтом.
  • ………………………..
  • Он высекал слова, как письмена
  • Рабы египетские высекали.
  • В постели умирал, бывал убит —
  • То на дуэли, то ударом в спину.
  • Бывал прославлен и бывал забыт,
  • Но до сих пор перо его скрипит,
  • Но до сих пор свеча его горит,
  • Оплывшая всего наполовину.

Озерова задумывается о судьбах мира – о мироустройстве, ее тревожат прошлое, настоящее и будущее человечества. Из века в век умножаются знаки «клинописи» на скрижалях искусства – клинопись жизни, радостей человеческих и горестей, уходящего и нового. На смену эпохе приходит новая эпоха. Это естественно, как то, что на смену ночи приходит рассвет, зима сменяется весной… Озерова чутка к переменам – в природе, в быту, в истории… Они происходят заметно и незаметно. Но как бы тихи или бурны они ни были, если глядеть на историю из тьмы веков, – она течет как большая река, по своему огромному руслу, исходя из своих не открытых еще до конца человечеством законов. Общечеловеческих и в то же время очень современных проблем – проблем истории, философии, науки о космосе – касается Озерова, хотя бы, к примеру, в таких стихах, как «Язычников крестили христиане», «Стена», «Все травы зелены», «Мы все давно узнали», «Преемственность» и др.

Однако Озерова не исследовательски-холодно проникает в суть философских проблем и в природу явлений. В ее стихах живет тревога. В мире «коррид» и счетчиков Гейгера не так уж спокойно! Гладь реки Истории обманчива даже тогда, когда она, действительно, кажется «гладью». События в Хиросиме открывают «НОВОЕ ЛЕТОСЧИСЛЕНИЕ» – утверждает автор, посвящая им целый цикл стихов.

Внутренний жар, как бы повышенная температура характерны для стихов Ирины Озеровой, – в них одновременны озноб и жар. Она чувствует трагическую повседневность жизни и – повседневную трагичность ее. Грозы происходят и в природе, и в человеческом обществе. Предгрозья охватывают даже мир сказки. Костяной слоник «трубит надсадно», ружье вздрагивает, как раненая утка. Емеля не может дождаться своей щуки, Снегурка погибает на костре и предпочитает эту гибель своему ледяному равнодушию. Дома умирают как люди. Вместе с тем все в мире живуче – и доброе, и злое. Где-то танцуют, а в то же время где-то почти рядом сгорают люди в печах Майданека… Воздух современности «разрежен», им трудно дышать, Земля может впасть в «летаргический сон»… К активному отношению к жизни призывает Озерова, ее поэзии чужды равнодушие и созерцательность. Она чувствует шаткость времени, понимает, что мы живем в мире опасном, чреватом «радиоактивностью», в мире, где за все надо отвечать, за каждое сказанное слово.

У Озеровой стихи молоды по существу, но то, что по шаблону, по внешнему поэтическому «заданию» называется молодостью, не чувствуется в них, – если она сама молода, то они «древни». Это соединение молодости и житейского горького опыта придает ее стихам особую терпкость, дыхание современности, – признак того, что они – стихи сегодняшнего дня.

…Наиболее удачные из стихов Озеровой отличает тонкость, в них присутствует интеллект, особая потаенность чувств. Вместе с тем, за исключением некоторых стихов о любви, это стихи философские, гражданские, не узколичные – «женские»…

На мой взгляд, их необходимо издать.

Николай Рыленков. Рецензия на рукопись Ирины Озеровой «Клинопись»

июль 1968 г.

Говорят, что с годами притупляется острота ощущений. Ей на смену приходят зрелость и мудрость, опыт и знания. Но временами тревожит память об утраченном умении ежесекундно открывать мир – видеть, слышать и осязать его, словно в первый раз. И тогда ищешь поэта, ищешь стихи у разных поэтов. Иногда они возвращают утраченное.

В стихах Ирины Озеровой уместилась целая жизнь. В ней, как в большом и светлом доме, дружно живет множество людей – людей разных времен, но единых по духу. Стихам тесно на страницах рукописи, но в стихах просторно, и чувства в них крупные. С одними стихами встречаешься, как со старыми друзьями, с другими знакомишься заново. Но и в новых знакомых узнаешь черты уже полюбившиеся:

  • Я, как художник, с натуры пишу —
  • Пейзаж, портрет, —
  • И, глядишь —
  • Уже на мокрое масло дышу
  • Староарбатских крыш.
  • Уже говорю, где боль, а где ложь,
  • Где холод, где искра тепла…
  • И если в будущем зла не найдешь,
  • Значит, и я помогла.

Очень неприятно говорить оценочными словами, которые кажутся выспренними от своей неконкретности, о поэзии доброй и некрикливой, которая достигает гораздо большего точно употребленным в ряду других словом, чем может достигнуть слово невероятное, втиснутое в строку с явной целью – удивить. Но чем более цельный и естественный поэт перед тобою, тем труднее исследовать секреты его поэтичности.

Поэт сторицей возвращает людям то, что берет у них, – красоту. Утверждать все самое прекрасное в мире – может ли цель быть более благородной?! Суметь передать всю полноту и многокрасочность жизни, пользуясь самыми простыми изобразительными средствами, – не это ли признак настоящего мастера?! Я снова – в который раз – удивляюсь возвышенной простоте поэзии Ирины Озеровой:

  • Монах корпел в уединенной келье
  • Над перечнем минующих минут.
  • Ночами, словно мать над колыбелью,
  • Он пестовал свой бесконечный труд.
  • А светский франт раскованность безделья
  • Коварным рифмам отдавал на суд,
  • Не связанный тщеславием и целью,
  • Слова сплетал он, как венки плетут.
  • Перебирая, словно четки, даты,
  • Мы узнаем, что жил монах когда-то,
  • Что келью заменил ему архив.
  • А вертопраха ветреное слово,
  • Как старое вино, волнует снова:
  • Он современник, он поныне жив!

Я давно мечтаю иметь эту книгу на своей книжной полке и не понимаю, почему до сих пор должен ее рецензировать.

Николай Леонтьев. Рецензия на рукопись Ирины Озеровой «Клинопись»

29 июля 1968 г.

Первое, что радует в стихах Ирины Озеровой – несомненная поэтическая культура. У большинства молодых поэтов она заменена лишь версификационными навыками. Здесь же господствуют точность слова, своеобычность взгляда на мир, гражданская забота о будущем человечества, тонкий художественный анализ различных состояний человеческой души, – все, что составляет в совокупности своей мир поэтического.

Большое впечатление оставляют стихи, что вошли в раздел «Новое летосчисление». Тут всего пять стихотворений, но как обнаженно предстает в них трагичность нашего века, когда всемогущество человеческого разума рискует оказаться перед одним из его порождений – «водородной звездой» – бессильным и почти жалким:

  • Говорю я, претворяю, сотворяю…
  • И, разума справляя торжество,
  • Я двери тайн вселенских отворяю,
  • Как будто двери дома своего…

И вдруг… возможная вспышка «водородной звезды»:

  • И превратятся в братские могилы
  • Наполненные жизнью города.
  • И оборвется удивленный возглас
  • У края беспредельной пустоты…
  • Земля вступает в свой опасный возраст:
  • Земля родит тяжелые цветы!

Весь раздел пробуждает в людях неспящую гражданскую тревогу, которой подчас, в суете повседневья, нам так недостает.

На мой взгляд, этим разделом и следует открывать сборник. Перед подобной проблематикой воистину глобального масштаба уходят на второй план многие другие темы – ну, хотя бы скорбные радости детства («крапивные щи» и мороженое, «купленное взаймы»), которым посвящено несколько стихотворений в разделе «Начало», открывающем сборник.

Раздел «Шуты» (18 стихотворений) – прекрасный материал для отдельного поэтического сборника совсем иного профиля.

А вот раздел «Домики» органично вписывается в общую тональность.

Все без исключения хороши «Сказки», включенные в одноименный раздел: «Рыба», «Емеля», «Снегурочка», «Монолог Бабы-Яги», «Голуби». Сквозь сказочные мотивы проступают очертания реальной жизни, а такие ценности, как право на мечту, приобретенные издревле, утверждаются как непреходящие.

В разделе «Дождевые капли» объединены пейзажные стихи, своим глубоким подтекстом помогающие философскому осмыслению бытия. Типично в этом отношении стихотворение «О, дней моих стремительная скорость!» Тяготы человеческих путей и странствий рождают мысль:

  • А может, отсидеться в подворотне,
  • И не бродить под ливнем на земле?!

Кажется, так непрочны следы на дороге, так часты ливни!

  • Но я иду. В любую непогоду.
  • Вступаю на размытые пути.
  • О нет! Не может разрешить природа
  • Невымокшим под радугой пройти!

Вошедший в плоть и кровь человека закон природы продолжает жить в полном согласии с велениями человеческого духа, с его имманентными потребностями.

Тема «дождей» в этом разделе варьируется многократно и каждый раз плодотворно. В стихотворении «Опять дожди» ненастье совпадает с отсутствием любимого (вернее, с разлукой с ним). Но и эту, казалось бы, вдвойне скорбную тему венчает оптимизм, распространяющийся на все проявления жизни:

  • Замерзнет дождь и превратится в снег.
  • Засохнут слезы, превратятся в смех.

Это уже всеобъемлющая философская формула жизнеутверждения, облеченная в тонкие и изящные поэтические одежды. И то обстоятельство, что оптимизм этот подан не в лоб, а, так сказать, подспудно, лишь говорит о высокой мере художественного такта, внутренне присущего Ирине Озеровой.

Немало находок и поэтических первооткрытий находим мы и в последнем, самом обширном разделе сборника – «Нелетная погода». Само название его говорит, что поэтесса ситуациям безоблачным и безбурным предпочла не менее редко встречающиеся в жизни тягостные, смутные и бурные коллизии любви.

За редчайшими исключениями, она победоносно справилась со своей нелегкой задачей. Читателю со страниц этого раздела предстает душа чуткая и потому легко ранимая, характер требовательный, подчас – непримиримый. Все стихотворения в этом разделе – весомый вклад в любовную лирику.

Эти и еще 50 стихотворений, которых я не коснулся здесь подробно, составят хорошую поэтическую книгу, обогащающую духовный мир молодого читателя-современника.

Николай Леонтьев. Рецензия на рукопись Ирины Озеровой «Вечный миг»

30 июня 1973 г.

Мне приходилось знакомиться не с одним поэтическим сборником Ирины Озеровой, как и с рукописями ее стихов. Они неизменно оставляли у меня искреннее уважение к их автору. Дар проникновения в тонкие переживания человеческой души, широта творческих устремлений, большая поэтическая культура – такое сочетание достоинств встречается далеко не у каждого поэта.

Мне знакомы ее стихи биографического плана (цикл стихов о детстве, о впечатлениях военной поры), ее любовная лирика, ее «Сказки», ее пейзажные стихи. В любом их этих направлений и жанров Ирина Озерова предстает перед читателем как пытливый и искусный художник, раскрывающий многообразный духовный мир человека-современника. В этом смысле не составляет исключения и новая рукопись сборника ее стихов – «Вечный миг», представленная в издательство.

Пять десятков стихотворений, составивших сборник, – вроде бы, очень немного. Но в них находится (пользуюсь выражением автора) целый «мир, сданный на хранение стихам»).

Перед читателем проходят поэты – воители против зла, мыслители, самому «времени предъявляющие счет» и хранящие «верность одержимости своей», «люди с обостренным слухом», способные «услышать, как в небе шевелятся облака». Как правило, большинство таких (почти всегда – одностраничных) стихов несет в себе широкое художественное обобщение и полноценный эмоциональный заряд.

Большое впечатление оставляют такие стихи Ирины Озеровой, как «Новое летосчисление», «День», «Парадокс» и «Тень». Они проникнуты заботой о будущем Земли, человечества, оказавшегося в опасном соседстве с роковыми достижениями цивилизации. Они будят гражданскую тревогу, которой подчас, в суете будней, людям так недостает. Автор, а вслед за ней и читатель, всей душой протестуют против превращения трагедии Хиросимы и ужасов Майданека в рядовое явление обыденности.

В сборнике немало исторических экскурсов, эпохальных параллелей, бросков в мифологию. В результате, Ирина Озерова нередко находит неожиданные повороты, новые ракурсы в трактовке темы современности. Современный поэт своей авторучкой «высекает слова, как письмена рабы египетские высекали». Из сопоставления Данте и Галилея неожиданно всплывает идея общности науки и поэзии в наш век. «Счастье видеть, и писать картины, и строчки торопливые марать» оказывается во все века дорогостоящим. «Гениальные бедствия Ван-Гога» вполне доступны и современному «художнику из подвальной мастерской». Лирическая героиня, наша современница, свободно «входит плакальщицей странной в былины первые» гениального поэта прошлого, и поэт на своем пьедестале «размыкает бронзовые губы». В изящно выполненном «Триптихе» на свидании лирической героини с Мариной Цветаевой присутствует само будущее. В противоположность «отмененному раю», продолжает существовать «крупноблочный ад»: его мы «в спешке забыли разрушить», а – кроме того – «на ремонт наша вечность закрыта». Друг лирической героини – современный бездействующий Тиль Уленшпигель – отрицает бессмертие.

«А я упрямо верую в него!» – настаивает поэтесса.

И читатель внутренне соглашается с утверждаемой этой строкой не формальной – высшей правдой, не утратившей своей реальности и в эпоху крушения мистики.

Трудно перечислить все находки Ирины Озеровой, какие ей дало новое освещение привычных нам явлений и истин. Сама лексика этих стихов – находка, она приподнимает облюбованные темы, заставляет их звучать в душе читателя, я бы сказал, в новом ключе.

Оригинальна поэтесса и в любовной лирике. Как я уже писал в одной из рецензий, она «ситуациям безоблачным и безбурным предпочла не менее редко встречающиеся в жизни тягостные, смутные и бурные коллизии любви… Читателю… предстает душа чуткая и потому легко ранимая, характер требовательный, подчас – непримиримый»:

  • Я слишком долго была слаба,
  • Была я доверчивой, доброй и нежной.
  • Теперь я груба.
  • Я твоя судьба —
  • Я слепа
  • И я неизбежна…

Строки подобной силы не так уж часто приходится встречать у современных поэтесс. И вся ее любовная лирика напоминает доброе, терпкое вино.

Своеобычность взгляда на мир, гражданская забота о будущем человечества, тонкий художественный анализ человеческих чувств, точность слова и мастерское пользование им позволяют от всей души рекомендовать сборник стихов Ирины Озеровой «Вечный миг» к изданию: такие книги обогащают духовный мир читателя-современника.

Памяти друга

Леван Хаиндрава. Памяти друга

ТЯЖЕЛО терять друга, тяжело вдвойне, когда друг этот – Поэт, не достигший еще и пятидесяти лет, не написавший и половины того, что мог бы написать…

Мы познакомились с Ириной Озеровой лет пятнадцать тому назад в Гагра.

Есть места на земле – их не так уж много, – самой судьбой словно предназначенные благотворно влиять на душу человека, способствовать внутренней гармонии, пробуждать чувства возвышенные и важные. Таким местом для меня является Гагра. Мне достаточно ступить из вагона на перрон вокзала, и я уже ощущаю себя отрешившимся от всего ненужного и случайного, что облепляет нашу повседневную жизнь, как ракушки дно корабля.

В тот первый вечер нашего знакомства Ирина призналась мне, что и она здесь испытывает то же. Мы долго гуляли втроем (Ирину сопровождал ее муж – Олег Васильевич Пучков) и, может быть, под влиянием этой не сравнимой ни с чем благодати – тихого, нежного моря, шелкового, благоуханного воздуха, четкого абриса окрестных гор, словно прислушивавшихся к разговору, – открывали друг другу наши души.

Какая это радость, «свой путь земной пройдя до половины», найти в незнакомом еще вчера человеке сердце близкое, чувства родственные, узнать, что живет этот человек теми же надеждами, которыми жив ты сам, болеет теми же болями. Так Гагра в тот далекий, увы, уже неповторимый вечер одарила меня счастьем обретения друга в самом высоком и чистом значении этого слова.

Потом мы собрались у Ирины на балконе. Опять был нежный, благостный вечер, в темноте о чем-то своем бормотало море, а Озерова читала свои стихи. Она прочла их немного, но и того было достаточно, чтобы понять, что имеешь дело с настоящим поэтом, поэтом «божьей милостью», у которого ни одно слово не может быть изъято, заменено или переставлено. «Лучшие слова в лучшем порядке»…

Страницы: «« 123456 »»

Читать бесплатно другие книги:

«Выражения „идея века“, „либеральная идея“, „гуманная мысль“ – сделались в нашем прогрессивном общес...
Сегодня Америка стоит перед серьезным выбором: отказаться от принципов, заложенных в ее Конституции ...
Про академика Владимира Бехтерева современники говорили, что анатомию мозга знают только двое – госп...
Перед вами книга из серии «Классика в школе», в которой собраны все произведения, изучающиеся в нача...
К Гринвельду приближается Странствующее королевство, но это не единственная беда, которая неуклонно ...
«Чернильное сердце» – первая часть трилогии знаменитой немецкой писательницы. В центре повествования...