Ксеноцид Кард Орсон Скотт
— Все правильно, я забыл об этом напомнить, — согласился с ним Грего. — Еще мы предполагаем, будто королева улья правильно объясняет, что неорганизованные филоты реагируют на образцы в чьем-то разуме, немедленно воспринимая любую роль, которая в данном образце достижима. Так, что вещи, понимаемые в Снаружи, немедленно начинают существовать здесь.
— Все это совершенно ясно, — подтвердила Валентина. — Удивляюсь лишь, что ты не догадался об этом ранее.
— Факт. Итак, что мы делаем. Вместо того, чтобы физически переносить все частицы, образующие космолет, пассажиров и груз от звезды А к звезде Б, мы представляем их себе… то есть, абсолютный образец, совместно со всеми составными людей… как существующие не Внутри, а Снаружи. В этот момент филоты, образующие корабль и людей дезорганизовываются, перескакивают в Снаружи и вновь составляются по знакомому образцу. Затем мы все это повторяем и перескакиваем во Внутри. Только теперь мы уже возле звезды Б, по мере возможности — на безопасно отдаленной орбите.
— Если каждая точка нашего пространства соответствует точке в Снаружи, то разве не следует произвести полностью путешествие там, вместо здесь? — спросила Валентина.
— Там совершенно иные законы, — объяснил ей Грего. — Там не существует «где». Предположим, что в нашем пространстве «где», то есть относительное положение, это всего лишь искусственный порядок, которого придерживаются филоты. Такова договоренность. Точно так же, как и расстояние, раз уж об этом зашла речь. Мы измеряем расстояние тем временем, которое требуется на преодоление данного расстояния… но время это необходимо потратить лишь потому, что филоты, из которых состоит материя и энергия, не нарушают договор, касающийся законов природы. Таких, к примеру, как скорость света.
— Они придерживаются ограничения скорости.
— Да. Если бы не такое ограничение, размер нашей вселенной мог быть бы любым. Если представишь вселенную в виде шара и станешь снаружи, то этот шар может иметь диаметр в дюйм, триллион световых лет или же в микрон.
— А когда переходим в Снаружи…
— Вселенная Внутри имеет точно такой же размер, как и любая из неорганизованных филот. То есть — никакой. Более того, поскольку там не имеется положения, все филоты одинаково близки или же не-близки к любой точке нашего пространства. Потому-то мы можем возвратиться Вовнутрь в любом месте.
— Звучит это чуть ли не как банальность, — заметила Валентина.
— Ну… да, — признал Грего.
— Желать очень сложно, — прибавил Ольхадо.
— Чтобы удержать образец, ты должна его по-настоящему понять. Любая филота понимает лишь собственный фрагмент реальности. Она полагается на филотах, заключенных в ее образце: а именно, что они выполнят свое собственное задание и удержат свои собственные образцы. А те зависят от филоты, контролирующей образец более высокого уровня, составными частями которой они являются: она же должна указать им нужные места. Филота атома доверяет филотам нейтрона, протона и электрона в том, что те сохранят свои внутренние структуры, но и филоте молекулы, что та удержит атом в нужной позиции. Филота атома концентрируется на собственном задании, то есть — на указании места атомным частицам. Так функционирует реальность… во всяком случае, в этой модели.
— То есть, мы перебрасываем целое в Снаружи, а затем назад — Вовнутрь, — сказала Валентина. — Это я поняла.
— Так, вот только кто это сделает? Ведь техника пересылки требует, чтобы образцы корабля и его содержимого образовывали независимый образец, а не только случайное сопоставление. Когда ты загрузишь корабль, и туда войдут пассажиры, ты ведь не создаешь живой образец, то есть — филотический организм. Это тебе не рождение ребенка. Корабль и его содержимое, это всего лишь собрание. В любой момент он может распасться. И когда ты перенесешь все филоты в неорганизованное пространство, в котором нет ни «где», ни «то», ни какого либо организующего правила, как они тогда соединятся? А если даже и объединятся в известные им структуры, что ты получишь? Множество атомов. Возможно, что даже живые клетки и организмы… но без скафандров и без космолета, поскольку те ведь не живые. Атомы, может даже кружащиеся вокруг молекулы, скорее всего копирующие себя как сумасшедшие, потому что неорганизованные филоты повторяют образец… Но вот корабля у тебя нет.
— Это смерть.
— Нет, вовсе необязательно. Ведь кто знает? Там ведь обязательны другие правила. Дело в том, что ты не сможешь возвратить их в том же состоянии в наше пространство, потому что вот это уже наверняка будет смертельным.
— Выходит, ничего не выйдет?
— Не знаю. Реальность существует в пространстве Внутри, поскольку все филоты, из которых оно состоит, согласились придерживаться правил. Они знают собственные образцы и точно такие же образцы реализуют. Возможно, что все это удержится Снаружи, но при условии, что корабль, груз и пассажиры полностью познаны. Если имеется знающая, которая может овладеть разумом всю структуру.
— Знающая?
— Я уже говорил, Джейн должна мне кое-что просчитать. Она должна проверить, имеется ли у нее доступ к такой памяти, чтобы разместить образец связей целого космолета. Сможет ли она охватить данный образец и представить его в новом положении.
— Это и есть та часть о желании, — вмешался Ольхадо. — Я очень горжусь ею, потому что именно я придумал, что для запуска корабля необходим знающий.
— Собственно говоря, все придумал Ольхадо, — признал Грего. — Но в нашей работе свое имя я собираюсь поставить первым. Для него научная карьера не важна. А у меня должно иметься имя, чтобы не слишком обращали внимание на этот приговор. В противном случае мне не дадут работу в любом другом университете в других мирах.
— О чем ты говоришь? — удивилась Валентина.
— Я говорю о том, чтобы вырваться с этой дешевой планеты. Разве не понимаешь? Если все это правда, если все это работает, то я могу полететь на Реймс, на Баию или… или даже на Землю. И возвращаться на выходные. Нулевой расход энергии, потому что мы полностью обходим законы природы. Средство передвижения абсолютно ничего не требует.
— Не совсем, — запротестовал Ольхадо. — Ведь нам еще нужно лететь с орбиты на планету назначения.
— Я уже говорил: все зависит от того, чем сможет овладеть Джейн. Она должна понять весь корабль и его содержимое. Она должна представить нас Снаружи, а затем снова Внутри. Она должна полностью понять относительные позиции начальной и конечной точек путешествия.
— Из этого следует, что полет со скоростью быстрее света полностью зависит от Джейн, — догадалась Валентина.
— Если бы она не существовала, такие полеты вообще были бы невозможными. Даже если бы мы объединили все компьютеры, если бы кто-то написал соответствующую программу, то так ничего бы не получилось. Ведь программа — это всего лишь собрание, а не единство. Это сумма частей. А не… как же это называет Джейн? Aiua.
— На санскрите это означает «жизнь», — объяснил Ольхадо. — Это слово должно определять филоту, контролирующую образец, который удерживает другие филоты. Определять такие единства как планеты, атомы, животных и звезды, которые обладают постоянной, внутренней формой.
— Джейн — это aiua, а не только программа. Поэтому, она может быть знающей. Она может овладеть кораблем как образцом, включенным в ее собственный образец. Она может его поглотить и удержать, а тот, в свою очередь, останется таким же реальным. Она его делает фрагментом самой себя, познав его столь же совершенно, как твоя собственная aiua знает и поддерживает собственное тело. После этого Джейн сможет перенести корабль с самой собою в Снаружи и назад — Вовнутрь.
— То есть, Джейн обязана лететь? — спросила Валентина.
— Если это вообще может быть реальностью, то лишь потому, что Джейн путешествует с кораблем. — подтвердил Грего. — Все так.
— Но каким образом? — удивилась Валентина. — Ведь мы же не сможем принести ее с собою в ведерке.
— Эндрю кое-что выяснил у королевы улья, — пояснил Грего. — Джейн существует в некоем конкретном месте… другими словами, ее aiua обладает конкретным положением в пространстве.
— Где же?
— Внутри Эндрю Виггина.
Не сразу им удалось объяснить Валентине, о чем рассказала королева улья. Ведь трудно было представить, что компьютерная личность имеет свое расположение в теле Эндрю. Но было весьма разумно, что королевы создали Джейн во время кампании Эндрю против них. Зато Валентина отметила иное последствие данного факта. Если корабль, движущийся быстрее скорости света мог полететь лишь туда, куда поведет его Джейн, а Джейн пребывает в теле Эндера, то вывод может быть лишь один.
— То есть, Эндрю обязан лететь?
— Claro, — подтвердил Грего. Естественно.
— Он несколько стар для пилота-испытателя, — заметила Валентина.
— В таком случае он будет пассажиром-испытателем, — успокоил ее Грего. — Просто, по случайности пилот находится в нем самом.
— Впрочем, полет даже не требует физических усилий, — прибавил Ольхадо. — Если теория Грего права, он просто сядет, а через несколько минут, а точнее — буквально через одну-две микросекунды, очутится в совершенно ином месте. Если же теория содержит ошибку, он останется на месте, а мы все почувствуем себя дураками, потому что желали перемещаться в пространстве одной только силой мечты.
— Ну а если Джейн перенесет его в Снаружи, но там не сможет удержать… Выходит, тогда он потеряется в месте, где даже места не существует.
— Все так, — согласился Грего. — Если все это подействует лишь наполовину, тогда пассажиры будут практически мертвы. Но, поскольку мы очутимся в месте без времени, это уже не будет иметь никакого значения. Ведь это же как миг, не имеющий завершения. Но, вполне возможно, даже слишком краткий, чтобы наши мозги зарегистрировали неудачу эксперимента. Просто существование.
— Понятно, если эксперимент завершится неудачно, мы заберем с собой собственное пространство-время, — вмешался Ольхадо. — Ход времени не остановится. То есть, мы даже не узнаем, закончился ли эксперимент неудачей. Об этом мы узнаем лишь тогда, когда он завершится успешно.
— Я буду знать, если он не вернется.
— Правильно, — подтвердил Грего. — Если он не вернется, то с этим знанием ты проживешь несколько месяцев. А потом прилетит флот и пошлет всех нас в преисподнюю.
— Или же десколада вывернет наши гены наизнанку и всех убьет, — прибавил Ольхадо.
— По-видимому, вы правы, — вздохнула Валентина. — В случае поражения они будут более мертвыми, как если бы просто остались на месте.
— Нас подгоняет время, — заявил Грего. — Уже вскоре Джейн утратит свои анзибли. Эндрю считает, что ей удастся это пережить… но она будет искалечена. Сознание с пораженным мозгом.
— То есть, даже в случае успеха, первый же полет может оказаться последним.
— Нет, — возразил Ольхадо. — Полеты происходят мгновенно. Если все удастся, Джейн сможет перебросить всех с этой планеты за время, необходимое для того, чтобы люди зашли в корабль и вышли из него.
— Ты хочешь сказать, что она может стартовать с поверхности планеты?
— Здесь уверенности нет, — поморщился Грего. — Может оказаться, что она сможет вычислить положение с точностью, скажем, десять тысяч километров. Не будет никакого взрыва, ни перемещения, ибо филоты проникают Вовнутрь, готовые выполнять законы нашего мира. Но если корабль появится в центре планеты, его будет сложно выкопать оттуда.
— Но если бы ей удалось сохранять точность порядка нескольких сантиметров, тогда можно было бы летать с поверхности на поверхность, — дополнил его Ольхадо.
— Ясное дело, что пока что это только мечтания, — сообщил им Грего. — Сейчас Джейн заявит, что даже если бы ей удалось все звезды в галактике превратить в блоки памяти, то все равно не удастся сохранить данных, необходимых для подобного перемещения. Но пока что мне все кажется возможным, и я чувствую себя великолепно!
И оба начали смяться и вопить так громко, что даже бургомистр Ковано заглянул в камеру, проверяя, ничего ли не угрожает Валентине. Но, к своему собственному изумлению, захватил ее на том, что она хохочет и вопит вместе с ними.
— У нас появились поводы радоваться? — поинтересовался он.
— Видимо так, — ответила ему Валентина, изо всех сил пытаясь быть серьезной.
— И какая же из наших многочисленных проблем была разрешена?
— Наверное никакая. Слишком по-дурацки было бы удобно. Если бы вселенную можно было бы заставить действовать подобным образом.
— Но ведь что-то же вы придумали.
— Этим гениям метафизики в голову пришла абсолютно нереальная идея. Наверное им что-то подсыпали в еду.
Ковано рассмеялся и оставил их одних. Но его краткий визит отрезвил всю троицу.
— Возможно ли это? — спросила Валентина.
— Никогда бы даже не смог подозревать чего-то такого. — честно признался Грего. — Понимаешь, тут существует проблема начала.
— Собственно говоря, как раз это и решает проблему начала, — отметил Ольхадо. — Теория Большого Взрыва была обязательной с…
— Еще до того, как я родилась, — закончила за него Валентина.
— Видимо так, — согласился с ней Ольхадо. — Вот только никто не мог объяснить, а почему же Большой Взрыв произошел. Во всем этом имеется несколько диковатый смысл. Если бы в Снаружи вышел некто, способный овладеть разумом образец всей Вселенной, то каждая филота тут же овладела бы наибольшим образцом, которым смогла бы управлять. Там нет времени, следовательно, это могло бы занять миллиарды лет или микросекунду… Столько, сколько нужно. А когда они уже упорядочились, бабах, и все готово. Целая Вселенная, создающая новое пространство Внутри. А поскольку там нет ни расстояний, ни положения, целость началась бы с размеров геометрической точки…
— Никаких размеров, — поправил его Грего.
— Геометрию я помню, — успокоила его Валентина.
— И они сразу же начали бы расширяться, по мере роста создавая новое пространство. Одновременно с этим, время, кажущимся образом, замедлялось… или ускорялось?
— Не имеет никакого значения, — заявил Грего. — Все зависит от того, находишься ли ты в новом пространстве Внутри или же Снаружи, в ином «во-внутреннем» пространстве.
— В любом случае, сейчас вселенная остается стабильной по отношению к времени и расширяется в пространстве. Но если желаешь, то можешь поглядеть на нее как на стабильную в пространстве и меняющуюся во времени. Скорость света уменьшается, следовательно, переход от одной точки к другой длится дольше. А мы не знаем, что именно так происходит, поскольку все остальное тоже замедляется, пропорционально скорости света. Понимаешь? Это вопрос перспективы. В абсолютном смысле, как уже говорил Грего, наша вселенная, видимая из Снаружи, до сих пор остается геометрической точкой. Любой рост Внутри является результатом лишь относительности времени и положения.
— Вот это меня добивает, — буркнул Грего. — Уже много лет нечто подобное сидело в голове Ольхадо. Все время он считал, что вселенная — это не имеющая измерений точка в пространстве Снаружи. Не он первый догадался об этом. Но он первый поверил и отметил связь данной модели с тем «не-местом» откуда королевы улья призывают aiua.
— Раз уж мы балуемся подобными метафизическими загадками… — вмешалась Валентина. — Как, собственно, все это началось? То, что мы считаем реальностью, это всего лишь образец, перенесенный кем-то в Снаружи. И вселенная, попросту, выскочила из ничего. Кто бы это ни был, скорее всего, все так же кружит и по ходу создает вселенные. Но откуда взялся этот некто? И что там имелось, пока он еще не начал этого делать? Как вообще появилось Снаружи?
— Это Внутреннее мышление, — не согласился Ольхадо. — Именно таким образом ты воспринимаешь явления, если все время веришь в абсолютные время и пространство. Ты думаешь, будто все начинается и заканчивается, что все имеет свое начало, поскольку именно так происходит в наблюдаемой тобой вселенной. Дело в том, что Снаружи подобных законов нет. Снаружи всегда было и будет. Количество существующих там филот бесконечно, и все они всегда существовали. И не важно, скольких из них ты вытащишь и уложишь в упорядоченные вселенные. Останется столько же.
— Но ведь кто-то должен был начать производить вселенные.
— Зачем?
— Потому что… потому что…
— Никто никогда не начинал. Это означает, что ничего не может начаться, если уже ничего не происходило. Снаружи, где не существует образцов, нельзя подумать ни о каком-либо образце. Они не могут действовать, поскольку, в совершенно буквальном смысле, не могут найти себя.
— Но как могло это длиться вечно?
— Представь себе, что данный момент времени, реальность, в которой с данного мгновения живем, это состояние всей вселенной, всех вселенных…
— То есть сейчас?
— Да. Представь, что это сфера. Время продвигается вперед через хаос Снаружи как поверхность увеличивающегося шара, надуваемого шара. Снаружи хаос. Внутри — реальность. Она все время растет… все так, как ты, Валентина, сказала. Все время выскакивают новые вселенные.
— Но откуда этот воздушный шар взялся?
— Ладно, у нас имеется воздушный шар. Растущая сфера. А теперь представь, что у этой сферы бесконечный радиус.
Валентина попыталась понять, что это означает.
— Поверхность была бы абсолютно плоской.
— Сходится.
— И ее нельзя было бы обойти.
— И это тоже правда. Бесконечно большой воздушный шар. Невозможно даже счесть вселенных по стороне реальности. И вот теперь, начав с края, ты садишься в космический корабль и летишь в сторону центра. Чем далее ты углубляешься, тем все будет старшим. Чем дальше, тем старее и старее. Когда ты доберешься до первой?
— Никогда. Если путешествовать с конечной скоростью.
— Стартуя с поверхности, до центра сферы бесконечного радиуса не доберешься никогда. И не важно, сколь глубоко залетишь, с какой скоростью. Эта средина, начало, все время остается бесконечно отдаленной.
— И как раз именно там вселенная и началась.
— Я в это верю, — подтвердил Ольхадо. — Мне кажется, что это правда.
— То есть, все действует именно таким образом, поскольку всегда действовало именно так, — резюмировала Валентина.
— Реальность функционирует именно так, поскольку именно этим она и является. Если что-то действует иначе, то вновь превращается в хаос. Если что действует именно так, становится реальностью. Всегда существует разделительная черта.
— Обожаю эту идею, — заявил Грего. — Ведь если мы уже начали играться мгновенными перемещениями в нашей реальности, что остановит нас от поисков других? Целых совершенно новых вселенных?
— Или создания иных? — прибавил Ольхадо.
— Как же, — буркнул Грего. — Будто бы ты или я способны удержать в голове образец всей вселенной.
— Но может Джейн способна на такое, — предложил Ольхадо. — Кто знает?
— Сейчас ты хочешь нам сказать, что Джейн — это бог, — заметила Валентина.
— А ведь она наверняка нас слушает, — сказал Грего. Компьютер включен, хотя экран и закрыт. Могу оспорить, что ее это тронуло.
— Может быть так, что каждая вселенная существует так долго, пока не создаст Джейн, — размышляла вслух Валентина. — А потом она уходит и создает новые. И…
— И так до бесконечности, — довел мысль до конца Ольхадо. — Почему бы и нет?
— Но ведь она появилась случайно, — удивилась Валентина.
— Нет, — запротестовал Грего. — Это одна из тех вещей, о которых сегодня узнал Эндрю. Джейн появилась не случайно. Из того, что нам известно, никаких случайностей нет. Все. С самого начала, является фрагментом образца.
— Все, кроме нас, — возразила ему Валентина. — Наших… как называется та филота, которая нас контролирует?
— Aiua, — подсказал Грего и повторил по буквам.
— Именно. Наша воля, которая существовала всегда, со всеми своими слабостями и силой. И потому-то, пока мы являемся частью образца действительности, мы свободны.
— Вижу, что в дело вступает этик, — улыбнулся Ольхадо.
— Все равно, это и так полное bobagem, — объявил всем Грего. — Через мгновение появится Джейн и посмеется над всеми нами. Только, Nossa Senhora, какой же это был кайф! — Слушайте, а может это и является причиной существования Вселенной? — воскликнул Ольхадо. — Бродить вот так в хаосе и глядеть на появление из ничего реальности… это же шикарная забава. Наверное Бог забавляется на все сто.
— А может быть он лишь ждет Джейн, чтобы она вырвалась отсюда и поддержала ему компанию, — прибавила Валентина.
Миро дежурил возле Садовника. Поздно — после полуночи. Понятное дело, что он не мог сидеть и держать его за руку. В стерильном помещении ему приходилось одевать скафандр. Не для того, чтобы защититься от заражения, но чтобы десколада из его организма не перешла в Садовника.
Если бы я порвал скафандр, хотя бы чуточку, подумал Миро, я мог бы спасти ему жизнь.
В отсутствии десколады расстройство органических функций у Садовника происходило быстро и крайне драматично. Всем было известно, что десколада участвует в процессе воспроизводства pequeninos, даря им третью жизнь в виде деревьев. Только до сих пор было неясно, какое число жизненных функций зависело от ее присутствия. Тот, кто создал вирус, был хладнокровным чудищем для реальности. Без ежедневных, ежечасных, ежеминутных вмешательств клетки действовали лениво, практически полностью замерло производство ключевых, накапливающих энергию молекул и — чего опасались более всего — синапсы реагировали исключительно медленно. Садовник лежал, подключенный к трубкам и электродам, его сканировали сразу несколько полей; Эля и ее ассистенты pequeninos могли снаружи прослеживать за каждым аспектом его умирания. К тому же они каждый час брали пробы тканей. Садовник был настолько изможден, что, когда ему удавалось заснуть, эти взятия анализов его даже не будили. Тем не менее, не смотря ни на что: несмотря на боль, на псевдо-кровоизлияние, тормозящее мозговую деятельность, Садовник упрямо оставался в сознании. Как будто бы одно лишь силой воли он пытался доказать, что даже без десколады pequenino сохраняет разум. Только делал он то не ради науки. Ради своего достоинства.
У настоящих ученых не было времени дежурить возле Садовника, одевать скафандр и даже просто сидеть рядом, глядеть и разговаривать. Только лишь такие люди как Миро, Якт и дети Валентины: Сифте, Ларс, Ро и Варсам… и эта чрезвычайно молчаливая женщина, Пликт; люди, не имеющие других срочных занятий, обладали достаточным терпением, чтобы вынести это ожидание, и достаточно молоды, чтобы тщательно выполнять обязанности… на дежурства приходили только такие. Конечно, они бы могли включить в группу и кого-то из pequeninos, но все, уже освоившие людскую технику, уже входили в состав групп Эли или Оуанды, и работы у них было выше головы. Из всех же, кто часами просиживал в стерильном помещении, брал анализы, кормил и мыл Садовника, один лишь Миро мог с ним общаться. Он мог говорить с ним на Языке Братьев. Наверняка это приносило больному утешение, хотя, по правде, они были чужими друг другу. Садовник родился уже после отлета Миро в тридцатилетнее путешествие.
Садовник не спал. Веки его были приоткрыты, и он глядел в пустоту. Но по движению его губ Миро понял, что pequenino говорит. Он читает наизусть строфы эпических сказаний своего племени. Иногда он целыми часами пел себе под нос фрагменты генеалогии племени. Когда это случилось впервые, Эля ужасно перепугалась, считая, будто Садовник бредит. Pequenino успокоил ее, сказав, что таким образом проверяет собственную память; желает удостовериться, что, теряя десколаду, не утратил собственное племя — ведь это было бы тем же, что и утрата самого себя.
В этот момент, увеличив громкость в скафандре, Миро слыхал, как Садовник цитирует историю чудовищной войны с лесом Неболома, «дерева, которое призывало гром». На самой средине истории имелась вставка, относящаяся к имени Неболома. Эта часть казалась древним мифом, сказкой о брате, несущем малых матерей к месту, где небо треснуло, и звезды упали на землю. Миро, даже и погруженный в размышления касательно открытий сегодняшнего дня, появления Джейн, теории Грего и Ольхадо относительно путешествий силой только желания, по какой-то причине очень внимательно реагировал на слова Садовника. И когда история подошла к концу, ему пришлось вмешаться.
— Сколько лет этой истории? — спросил он.
— Она древняя, — шепнул Садовник. — Ты слушал?
— Последнюю часть. — Миро даже не приходилось сокращать высказывания. Садовник либо не проявлял нетерпения медленной речью парня… в конце концов, он ведь никуда не собирался… либо же процесс его восприятия замедлился до ритма Миро. Во всяком случае, он позволял Миро заканчивать предложения и отвечал, как будто бы внимательно слушал. — Правильно ли я понял, что Неболом нес собою малых матерей?
— Это правда.
— Но шел он не к отцовскому дереву.
— Нет, просто он нес малых матерей. Эту историю я узнал много лет назад. Еще до того, как познакомился с человеческой наукой.
— Знаешь, что я об этом думаю? Этот рассказ мог родиться еще в те времена, когда вы еще не переносили малых матерей к отцовским деревьям. Когда малые матери еще не слизывали сок с внутренней поверхности ствола. Они свисали на тяжах с живота самца, пока молодь дозревала, выходила наружу и занимала их место возле у соска.
— Потому-то я тебе про это и спел, — начал объяснять Садовник. — Я размышлял над тем, а могли ли мы обладать разумом еще до пришествия десколады. И в конце концов вспомнил эту часть истории Войны Неболома.
— Он отправился к месту, где небо треснуло.
— Ведь десколада каким-то образом должна была попасть сюда, правда?
— Сколько лет этой истории?
— Война Неболома разыгрывалась двадцать девять поколений назад. Наш лес не настолько стар. Но мы принесли с собой истории и песни родительского леса.
— Но ведь этот вот фрагмент про небо и звезды, ведь он может быть еще древнее…
— И намного. Отцовское дерево Неболом умерло очень-очень давно. Он мог быть очень и очень старым, когда эта война вспыхнула.
— А тебе не кажется, что это может быть воспоминанием pequenino, который первым открыл десколаду? Она сюда прибыла на космическом корабле, и он видел нечто вроде посадочного модуля?
— Потому-то я и спел.
— Если это правда, то вы наверняка были разумными еще до десколады.
— Теперь-то все уже пропало, — вздохнул Садовник.
— Что пропало? Не понимаю.
— Наши гены из тех времен. Невозможно и догадаться, что у нас отобрала и что отбросила десколада.
Это правда. Каждый вирус десколады может содержать полный генетический код любой лузитанской формы жизни, но это нынешний генетический код, код организма, которым десколада овладела. Первоначальную версию уже никак нельзя ни реконструировать, ни воспроизвести.
— И тем не менее, — буркнул Миро. — Ведь это интересно. Подумать только, что вы уже имели язык, песни и истории еще до того, как она здесь появилась. — А после этого прибавил, хотя и знал, что делать этого не следует:
— Но, таком случае, может теперь ты и не обязан доказывать независимость разума pequeninos.
— Еще одна попытка спасения свинкса, — шепнул Садовник.
В динамике прозвучал голос. Голос из за пределов стерильной камеры.
— Можешь уже выйти.
Это Эля. Только ведь она должна была спать во время дежурства Миро.
— Мое дежурство заканчивается через три часа, — ответил ей парень.
— Туда идет другой.
— Пускай идет, скафандров хватит на всех.
— Миро, ты мне нужен здесь. — Тон голоса Эли не допускал никаких противоречий. Что ни говори, ведь это она руководила экспериментом.
Когда через несколько минут он уже стоял шлюзе, то сразу же понял, что происходит. Там уже ожидала Квара с холодным выражением на лице и столь же взбешенная Эля. Они явно только что ссорились… ничего чрезвычайного. Необычным было только само присутствие Квары.
— Можешь возвращаться. — заявила Квара, как только увидала Миро.
— Даже не знаю, зачем же было выходить.
— Она хочет поговорить с ним наедине. — объяснила Эля.
— Всего лишь вызвала тебя. — прибавила Квара. — Но она не желает отключить систему прослушивания.
— Мы должны регистрировать все, что говорит Садовник. Контроль ясности мышления.
Миро вздохнул.
— Эля, ну когда же ты подрастешь?
— Я! — вспыхнула та. — Я, подрасту? Она приходит сюда, как будто считает себя Девой Марией на золотом троне…
— Эля, — перебил ее Миро. — Заткнись и послушай. Квара для Садовника это единственный шанс выжить. Можешь ли ты, положа руку на сердце, сказать, будто она помешает эксперименту, если…
— Согласна. — Эля поняла аргументацию и отступила. — Она враг любого разумного существа на этой планете, но я все же отключу систему прослушивания, поскольку она желает поговорить с глазу на глаз с братом, которого сама же и убивает.
Для Квары это было уже лишком.
— Ничего не надо ради меня отключать, — заявила она. — Вообще жалею, что пришла сюда. Это было ошибкой с моей стороны.
— Квара! — крикнул Миро.
Девушка остановилась у дверей лаборатории.
— Одевай скафандр и пойди поговорить с Садовником. Почему он должен страдать из за Эли?
Квара еще раз гневно глянула на сестру, но потом направилась к шлюзу, откуда только что вышел Миро.
Он испытал облегчение. Ему было известно, что не обладает здесь ни малейшей властью; обе женщины могли указать, куда он может сунуть свои указания. Но его послушались, так может и желали послушаться. Квара и вправду хотела поговорить с Садовником. А Эля и вправду хотела позволить ей это сделать. Может они уже действительно подросли настолько, чтобы их личная вражда не угрожала жизни других. Выходит, для этой семьи еще имеется какая-то тень надежды.
— Она включит, как только я зайду вовнутрь, — буркнула себе под нос Квара.
— Не включит, — заверил ее Миро.
— Но будет пытаться.
Эля окинула ее презрительным взглядом.
— Я умею держать собственное слово.
Больше они не обменялись ни словом. Квара вошла в шлюз, чтобы там переодеться. Через мгновение она уже находилась в стерильной камере, истекая смертельным для десколады раствором, которым был опрыскан весь скафандр.
Миро услыхал ее шаги.
— Выключи, — приказал он.
Эля вздохнула нажала на клавишу. Звук шагов умолк.
В ухе Миро отозвалась Джейн.
— Тебе передавать, что они там говорят?
— А ты их слышишь? — спросил Миро одними губами.
— Компьютер подключен к нескольким датчикам, реагирующим на вибрации. Я научилась декодировать человеческую речь даже по самым слабым колебаниям. А эти инструменты весьма чувствительны.
— Хорошо, передавай, — шепнул Миро.
— И никаких моральных угрызений?
— Никаких, — ответил он. Ставкой было спасение целого мира. Впрочем, свое слово он сдержал: комплекс звукозаписи был отключен. Эля ничего не слыхала.
Поначалу разговор шел совершенно банально. Как себя чувствуешь? Ужасно. Очень больно? Очень.
Но это именно Садовник прервал формальную вежливую болтовню и перешел к сути.
— Почему ты хочешь, чтобы мои братья были рабами?
Квара вздохнула, но следует признать, в этом вздохе не было ни капли раздраженности. Для опытного слуха Миро это прозвучало так, как будто бы ее и вправду мучили сомнения. Здесь не было ни капли от демонстрируемого по отношению к семье вызывающего поведения.
— Я вовсе не хочу, — ответила девушка.
— Возможно и не ты выковала кандалы, но это ты держишь у себя ключ и не разрешаешь им воспользоваться.
— Десколада — это не кандалы. Кандалы — это просто вещь. А десколада — живая. — Я тоже. И мой народ. Почему ее жизнь должна быть важнее наших?
— Десколада не убивает вас. Вашими врагами стали Эля и моя мать. Это они убили бы всех вас, чтобы спастись от десколады.
— Ну конечно, — согласился с ней Садовник. — Конечно, именно так бы они и поступили. Я бы тоже убил их, чтобы спасти собственных братьев.
— Потому-то ты должен спорит не со мной.
— Именно с тобой. Без твоих знаний люди и pequeninos в конце концов, тем или иным образом, начнут друг с другом резню. У них просто не будет выбора. Если им не удастся усмирить десколаду, то либо она уничтожит всех людей, либо людям придется ее уничтожить, а при случае — и нас.
— Ее никогда не уничтожат, — заявила Квара.
— Потому что ты не позволишь им.
— Точно так же, как не позволю уничтожить и вас. Разумная жизнь — это разумная жизнь.