Зона Посещения. Луч из тьмы Тюрин Александр

– Скоро, стальная принцесса, и ты станешь ему не нужна. Может быть, уже стала. Потому он и оставил тебя в Зоне. Не знаю почему, но я верю, что у тебя есть душа. Не служи ему больше, переходи на мою сторону.

– Нет у тебя стороны, Лауниц, нет почвы, мы падаем. Но за сентиментальный подход – спасибо.

Голос ее был спокоен и ровен, ей больше не надо было имитировать человеческие эмоции.

– Убери колеса, лже-Вера, или сломаешь подвеску «армадилльо». Перейди на режим глидера. Еще через несколько минут мы потеряем контакт с опорой. И тебе спасибо – за сентиментальный подход.

На дне

Он лежал на дне глубокой обширной воронки, которую можно было назвать и бутылкой. Небо отсутствовало. Горлышко бутылки закрылось. Наверное, псевдоученые назвали бы это хрональной сингулярностью. Над Лауницем тускло светилась гуща, напоминающая «зеленку». Казалось, она имела волокнистую нитевую структуру, но в то же время эти волокна и нити легко меняли направления и кривизну, как струйки жидкости. Гуща напоминала то колоссальное строение в готическом стиле, то внутренности какого-то огромного животного, левиафана.

От «армадилльо» не осталось ничего, даже обломков. От «Веры» – остатки каркаса, точнее, кусочки аллотропного углерода и несколько крупиц легированного металла. Действительно, не шлюха она в привычном понимании этого слова. Техманн, считавший себя женщиной за счет психопрограммы. И в этой имитации было что-то светлое. Наверное, под конец она что-то поняла, а может и пораньше, однако соскочить с поезда уже не могла – программные заглушки не позволяли. Но Бог знает, какие процессы психической самоорганизации могут произойти в сложном техническом устройстве. Где есть сложность, там появляется интеллект, а где есть он, там, наверное, зарождается дух.

Среди кусочков углерода лежал цилиндр из светлого металла – последний подарок «Веры».

Он догадался, что это декоррелятор по технологии Заварзина.

Потом Лауниц стал ощущать тепло своего тела. В отличие от техманна, он уцелел, наверное, потому, что потоки агрессивной нитеплазмы так и не смогли проникнуть в него.

Лауниц дополз до цилиндра, подхватил, встал – и в этот момент сила тяжести поменяла свое направление. Его понесло вверх, сквозь гущу, которая размыкалась перед ним и снова смыкалась за ним, как за чужеродным телом. Спустя непонятный промежуток времени перед ним открылся космос, который весь был заполнен этой субстанцией. Может быть, более разреженной, чем на дне воронки, – благодаря этой разреженности было видно, что нет ему ни конца ни края. Это был живой космос, созданный нитеплазмой в дополнительных измерениях времени.

Волокнистая субстанция соединялась в пучки – ризоморфы, а те сплетались в узлы. Когда по ним проходили пульсации, они казались своего рода сосудами.

Лауница потянуло к одному из узлов. Приближаясь, он все более напоминал огромное сооружение, висящее в бездне, – настоящий дворец с очень мелкими, многочисленными и запутывающими глаз архитектурными элементами и огромными искривленными колоннами, напоминающими скелетированные ребра.

Из-за этих колонн-ребер выглядывала жадная бездна. Раз – и она потянула его, но не удержала. Это было как мимолетное погружение в ад.

Она питалась временем, которое не смогли израсходовать живые разумные существа. И эта неизрасходованная энергия вызвала у Лауница ощущение скопившей мерзости, жадности, зависти, нечистого страха. Бездна втягивала время, не ставшее работой человеческого духа.

Здесь шли катаболические процессы, высвобождающие хрональную энергию, которая будет израсходована нитеплазменной грибницей для пролиферации мицелия, роста новых почек, образования спор.

«Дворец» являлся силовой установкой, энергостанцией нитеплазмы.

Собственно, все описательные слова Лауниц подобрал много позднее, а тогда он только понял, что для уничтожения нитеплазменной энергоцентрали надо погрузиться в бездну.

Он знал, что это должно убить его, но автоматически преодолевать страх смерти его научили давно.

Лауниц вернулся в бездну распадающегося времени, и за какое-то мгновение перед ним пролетела запись всей его жизни.

Он с бабушкой стоит в церкви, слушая пасхальное песнопение. Следит за румяной щечкой своей одноклассницы. Бежит в училище десятикилометровую дистанцию, а когда легкие, кажется, разорвутся и вылетят наружу, открывается второе дыхание, приходит легкость, почти полет. Боксирует в спарринге со своими будущими боевыми товарищами из разведроты ДШБ. Получает первое боевое задание от своего командира. Вступает в свой первый бой где-то в горах, смотрящих на море. Первый раз смотрит в глаза существу, которому платят за убийство, оно всего в десятке шагов. И опережает его пулей из крупнокалиберной винтовки, чтобы спасти других людей, чьи потухающие глаза с последней надеждой смотрят из ямы. Он, в составе группы спецназа космофлота, на орбитальной станции «Джуп-12», где жилой отсек разрушен, кают-кампания забита телами погибших – на них словно почки, зеленоватые вздутия.

Лауниц выпустил из рук активированный декоррелятор…

Прошло, может, несколько миллисекунд – или же век, грибницу теперь корчило и рвало, порванные гифы и ризоморфы сметало в багровую воронку, одну за другой, множество за множеством. Грибница пыталась сопротивляться, но общая организованная сила была потеряна. Какое-то светящееся багровым светом создание, похожее на крылатого змея, только с глазами-пуговками крысака, сейчас терзало конвульсирующий мицелий. Наверное, это был вредитель грибницы. Лауница задело крыло «змея», всякая ориентация была потеряна в бешеном вращении вокруг нескольких осей. Чувства и мысли Лауница словно разметало центрифугой.

Позднее, когда они немного собрались, стало ясно, что «змей» вытащил его из бездны и пронес сквозь темпоральный барьер.

Их вынесло в город в районе фонтана на Гастингс-сквер, где засыхали, чернея, побеги зла.

«Змей» отпустил Лауница; в меню зверя, похоже, входили не мясные блюда, а гнездовья нитеплазмы.

Полчаса спустя Лауниц пришел в себя, поднялся с изъеденного мицелием покрытия площади. Лауница вырвало желчью и он даже не смог вспомнить, когда последний раз ел. Он побрел по городу, разрушенному нитеплазмой и операциями «Вау». Часть погибших горожан уже успели вывезти на безопасную утилизацию, но большинство еще лежало на улицах под пластиковыми покрывалами, показывающими их жуткие, искаженные мицелием очертания.

Над головой пару раз пробурили воздух ооновские вертолеты «Ка-70», но стрельбу на поражение открывать не стали.

Автовокзал лежал в развалинах, а за ним была граница карантинного периметра. Ограждение из пластинчатой проволоки, КПП с контрольным порталом. Карантинный периметр города был ничем иным, как новой границей Зоны.

Лауниц оглянулся назад – метрах в ста маячил крысак, хотя вообще-то они стараются к периметру и на километр не подходить. Свой или не свой? Сеня или не Сеня? Вроде Сеня – левое ухо характерно так приопущено. А еще – чем-то он был похож на того крылатого змея, вредителя грибницы. Лауниц помахал другу рукой.

– Прощай, Сеня.

Когда он вступил на вокзальную площадь, на него наставили стволы здоровенные пятиметровые ягдкнехты модификации «K», над головой застрекотали дроны МИВК.

– Стоять! – заорали в рупоры парни из «Вау». Их головы в шлемах с зеркальными забралами выглядывали из-за бетонных блоков КПП.

– Пропустить, – рявкнул какой-то военный, без мегафона, но было слышно далеко.

Лауниц прошел рамочный сканер, КПП, ощетинившийся стволами, но молчаливый, и мостик над тремя полосами заграждения. За ним увидел генерала в русской форме, с бэйджем ООН, рядом стояло еще три ооновских офицера, смуглые, мелкие – похоже, индусы. Скорее всего, они вышли из только что приземлившегося роторника – его движки, похожие на трубы линкоров, еще выдували облака пыли с посадочной площадки.

Лауниц с русским военным повстречались глазами, но ничего не сказали друг другу. Лауниц даже не остановился, хотя генерал-майора Суздальцева вспомнил. А это воспоминание потянуло за собой и цепочку других. Лауниц – фамилия деда по материнской линии, который вовсе не из Висмара, а обычный российский немец, трактористом был в Омской области.

Его же собственная фамилия – Загряжский. Александр Загряжский, звание капитан-лейтенант.

Сергей был его братом. А генерал-майор Суздальцев возглавлял Корпус деструкторов нитеплазмы, особого воинского подразделения, формально входящего в состав – нет, не СВР, ошибся ты, Берковски, а ФСБ России. Попал туда после жесткого отбора, с космофлота взяли. Предназначением корпуса был поиск и уничтожение нитеплазменных организмов в зонах Посещения на территории России, в странах-союзниках из Российского содружества наций, а затем и во всем остальном мире.

Загряжский вспомнил, как генерал выбирал его для работы в Корпусе деструкторов. Не все было ясно в теории, но с практикой уже разобрались. Это, на любой фазе своего развития, не «прилипает» к тем живым объектам, которые полностью используют организационную силу времени. Ведь, в сущности, это что-то вроде санитара леса. Или прокурора Бога, которого древние семиты называли известно как…

Кандидата помещали в камеру, облепленную почками нитеплазменной грибницы – тогда, правда, ее называли просто вируплазмой – полностью обездвиженного. И ждали, сутки, две, неделю, сколько надо. К капитан-лейтенанту Александру Загряжскому не «прилипало». Тех, кто не мог противостоять инвазии вируплазмы, успевали вытащить и почистить. За исключением одного случая, когда она успела проникнуть слишком глубоко в мозг испытуемого.

Какой-то биолог проводил для подразделения ликбез по этой самой нитеплазме. Говорил, что имеющихся данных достаточно для предположения, что это мицелий мутировавшего микроскопического грибка. Вещал и про то, что, судя по найденным микрофоссилиям – надо ж, какое словцо – грибы первые заселили земную сушу еще в протерозойскую эру. Задолго до того, как на ней появились мхи, плауны и папоротники, способные использовать энергию солнца. А поскольку они жили на планете тогда, когда солнце было закрыто пеленой водяного пара и углекислого газа, то научились жрать что ни попадя. Это им и в наше время пригодилось. В Зоне отличились те грибы, которые профессор назвал дрожжеподобными – они, кстати, самыми первыми на свете и появились. Может, их споры с другой планеты занесло или они вообще распространялись из одного галактического центра – но это мнение сторонников «панспермии»[8]. Тут у присутствующих бойцов появились ненужные мысли, кто-то вспомнил что-то свое, и раздались смешочки.

Латинское название у этих дрожжеподобных такое-то, не повторить, язык сломаешь. Далее ученый нес про всякие там диплоиды, гаплоиды, долго сохраняющиеся рецессивные мутации, несептированный мицелий, генетически разнородные ядра, про то, что в биоценозе такие грибы исполняют роль редуцентов, то есть не оставляют твердых экскрементов – да, им можно только позавидовать, что состоят из нитей-гифов, которые осмотически всасывают пищу.

Ученый много чего еще доказывал и показывал, однако на него вскоре все смотрели как на параноика, а он на всех, как на даунов. А когда его уже почти уговорили закруглиться, он еще рассказал про две версии развития дрожжеподобных до такого крутого состояния.

Первая – их подхватили умелые руки Посетителей, усовершенствовали с помощью своих заоблачных технологий и превратили в мусорщиков-чистильщиков. Получилось биологическое экологическое средство, никакой едкой химии. В результате его применения – при желании – остается свободная во всех отношениях планета, полное отсутствие человечества и прочей загрязняющей среду биомассы. Впрочем, есть и вторая версия: эти грибочки, оказавшись в Зоне, мутировали сами, научились использовать энергию времени и влезать в его дополнительные измерения. И, пройдя под ковром привычного пространства-времени, даже отметились в районе Юпитера. А чтобы они мутировали побыстрее и росли здоровее, добрые Посетители – борцы за права грибов – направили на них лучи «смерть-лампы». Грибы не только мутировали, но и в целом поумнели, стали размышлять о том, как победить человечество, используя его гниль и жадность, чтобы забрать себе его время…

Капитан-лейтенанта Загряжского «завернули» в Алекса Лауница, чтобы поближе подобраться к «Монлабс». Ведь оставить исследование Зоны в ведении корпораций и в нечистых руках сэра Роджера Дюмона, решившего из финансового спрута стать спрутом натуральным, было бы слишком опасным для человечества, которое и так уже ожидают большие неприятности. Так что руководство ФСБ своевременно побеспокоилось. Правда, еще более верхнее руководство изрядно опасалось связываться с дрожжеподобным чудовищем, поэтому разведка вела работу скрытно от высокого начальства, на сэкономленные средства, а прикрывал все это дело генерал-майор Суздальцев. Только в последний момент, когда стало ясно, что человечеству и в самом деле угрожает кирдык, были поставлены в известность самые верхние лица – и Дума, и Земский собор. И там только порадовались – оказывается, мы ко всему готовы и все упреждающие меры продумали…

Генерал Суздальцев едва заметно улыбнулся и, отвернувшись, стал смотреть на возню ваушников и институтской Службы безопасности возле периметра, а Загряжский прошел еще полсотни метров к федеральной трассе.

– Саша, – к нему обратилась светловолосая женщина, которая вышла из внедорожника.

Это была Вера. Настоящая Вера, вдова Сергея.

Она обняла его, он закрыл глаза, чтобы тяжелым усилием вытравить из памяти лже-Веру. Машина умела и хотела имитировать человека, но сейчас Саша понимал, что лже-Вера никогда бы не смогла обмануть Сергея; в реальной жизни они никогда не были вместе и даже не встречались.

– Поедем, устал что-то. И обязательно сделай пельмешки. Я ведь их тоже люблю очень, как и Сережа.

Он оглянулся назад – к периметру как раз подъехал Берковски с еще одной группой бойцов «Вау». Пора включить звуковой датчик.

– Где он? – с ходу заорал начальник сектора прорывных исследований, выскакивая из машины.

– Кто он? – нехотя отозвался ваушник – дежурный по КПП, которому уже порядком поднадоел дерганый куратор из «Монлабс».

– Лауниц! Немедленно задержать его! Я же вам сбрасывал его персональные данные…

От карантинного периметра к машине с Верой и Сашей Загряжским решительно направилась команда до зубов вооруженных наемников из «Вау» – человек пятнадцать.

– Это твои друзья? – поинтересовалась Вера. – Или трогаемся?

– Тронемся, но чуть позже. Подожди в машине.

Подождать стоило: над ваушниками завис ооновский «Ка-70», ставший видимым лишь после того, как из него на наноуглеродных тросиках десантировалось пятеро бойцов с нашивками российских ВС и эмблемами Корпуса деструкторов. Перестрелка не состоялась – наемники не успели применить огнестрельное оружие, русские спецназовцы и не собирались его применять. Получив один-два удара кулаком или чем-то, напоминающим цеп, только невидимым, наемники кувыркнулись на землю, поливая ее слюнями, соплями и кровью. И вот уже последний ваушник слег, получив ботинком в лоб.

Российская спецназовская пятерка подошла к Берковски и, хотя рядом было еще немало ваушников, полицейских и национальных гвардейцев, взяла его под стражу. Если точнее, превратила в кокон, запеленав одним выстрелом из сетемета. Затем стала озабоченно смотреть на экраны детекторов нитеплазмы. Из приземлившегося вертолета еще трое спецназовцев вынесли что-то похожее на стеклянный гроб. В него и был засунут кокон с начинкой в виде Берковски, а с защелкиванием замков отправлен в далекий путь, на плавучую базу российского Корпуса деструкторов.

– Посмотрел? Теперь, едем, наконец, Саша? – спросила Вера. – Я уже все рецепты пельменей в голове перебрала. А ООН уже, кстати, дала добро на зачистку Хармонта от этого самого мицелия и от тех, кто эту гадость в город запустил. Наши будут работать, и не только Корпус деструкторов…

Едва Загряжский с оханьем расположился на переднем сиденье – разом заныли все кое-как зажившие раны, – опять вышла задержка. Около внедорожника появился офицер с российскими нашивками. У него в руках было что-то длинное, замотанное в ткань.

– Адъютант генерала Суздальцева, – он козырнул. – Тут один господин ушел от нас и не обещал вернуться. Он оставил вещь, кажется вашу.

Офицер протянул в окно автомобиля длинный предмет, в котором, немного раскрутив ткань, нельзя было не признать казачью шашку.

– Прадедовская, – подтвердил Загряжский. – Прадед был есаул на сибирской линии. Рубал ею степных джигитов – это такие отморозки, которые наших людей хватали и в рабство в Бухару продавали. Спасибо, товарищ капитан…

Офицер не сказал, что к рукоятке шашки был приделан цилиндрический предмет, без каких-либо признаков «начинки» и органов управления, из гладкого металла, вроде легированной молибденом стали. Однако на поверхности предмета были троды, которые сразу стали взаимодействовать через скин-коннекторы со скрытым персональным коммуникатором капитана-лейтенанта Загряжского. Это был декоррелятор большой мощности, построенный Юрием Заварзиным, фактически аккумулятор хрональной энергии, полученной на ускорителях, способный к рассогласованию и разрушению хрональных каналов вплоть до горизонта событий.

– Генерал передает вам на словах, что поскольку «сэр» – один из столпов общества, то вопрос о его судьбе решался в комитете ООН, и англосаксы отстояли его. Точнее, никакого решения не было принято. Так что любое действие под вашу ответственность. В случае провала – вооруженные силы не имеют к вам никакого отношения. Однако… по очень достоверным слухам, объект в своей резиденции около Хармонта.

Когда Загряжский трогался с места, то увидел, как боевые платформы с русскими опознавательными знаками и наспех намалеванными флажками ООН двинулись в глубь Зоны. А потом почувствовал на свой щеке поцелуй Веры. Настоящей Веры.

– Соскучилась, – пояснила она. – Сашка, а ты в инопланетян веришь? Говорят, они тут как-то отметились.

– Раньше верил, теперь не знаю. Думал прежде, на кой черт эти сотни миллиардов звезд и миллиарды планет, если на них там и сям не появились разумные деревья, ученые тараканы или интеллектуально развитые пятна на стене. А теперь понял – если даже они есть, то они с нами никогда не будут общаться по правилам, или используют, или зачистят, гнили-то у нас хватает. Так что лучше бы их не было, а целая Вселенная, все эти сотни миллиардов звездных систем были б только для нас. В смысле, как поумнеем, тогда и для нас. Но это еще не скоро случится.

– Ты прямо философом стал и этим еще больше на Сережку походишь. – Вера потрепала его по щеке.

– А флотские не могут быть самыми тупыми. Без философии в любом дальнем походе будешь сильно скучать. Кстати, заедем по дороге к одному типу – надо кортик забрать, папы твоего покойного, Ивана Антоновича.

– Тот самый, который у нас украли десять лет назад? Ну, ты даешь, Сашка.

В гостях у олимпийца

Двести метров по скальной стене в экзоскелете, покрытом метамерным материалом, который искривляет световые лучи и радиоволны. Угнездившись на скале, Загряжский стреляет из подствольника. В сторону нависшего над долиной дворца-гнезда уходит боезаряд – фактически якорь с урановым сердечником, способный проникать на несколько сантиметров даже в самую крепкую сталь и выпускать там диамантоидные крючья-лепестки. От якоря тянется невидимая нить из трехслойных углеродных нанотрубок, которая заканчивается карабином, что защелкнут на обвязке Загряжского.

Начинается подъем, капитан-лейтенант захватывает силовыми перчатками невидимую нить – видно ее только в режиме «дополненной реальности», визуализированной линзоэкранами, – и отталкивается ногами от скальной стены.

В конце стометрового пути надо пробивать стену дворца в районе нижнего аварийного люка – направленным взрывом. Трубка с поликсилиновой взрывчаткой ввинчивается в поликарбоновую облицовку – если неверно выбрал направление, тебе самому и снесет голову. Проникать внутрь Загряжский будет не через люк, а через вентиляционную шахту. Если бы не выдвижные титановые крючья на нижних конечностях экзоскелета, то карабкаться по ней оказалось бы безнадежным делом даже для ловчайшего из гиббонов.

Загряжский вышел в районе дворцовой кухни, и первым человеком, которого пришлось ликвидировать, был повар. Впрочем, это был не просто повар, а самурай, сведущий не только в самых передовых технологиях изготовления пищи, но и в изощренной технике защиты хозяина, своего дайме, каким являлся для него Роджер Дюмон, хоть и был гайдзином.

Когда Загряжский осторожно выдавил свифт-устройством, применяющим метод кристаллического смещения, решетку вентиляционного канала, у него оставалось не более трех секунд на то, чтобы выпрыгнуть из отверстия вентиляционного колодца и увернуться от острейшего японского клинка, заточенного до одноатомного предела наноабразивами – тот разрезал любое мясо так же легко, как воздух, а кости перерубал, словно печенье.

Загряжский откатился к столу, около которого стоял повар, и едва не попал под струю жидкого азота, что использовался самураем для приготовления изысканных блюд. К своему великому сожалению, повар, по сути, стал следующим изысканным блюдом. От удара тяжелой «руки» экзоскелета японец уверенно увернулся, прыгнув на спину, и хотел уже напряжением мышц спины вскочить обратно на ноги, как на него была направлена струя жидкого азота из трубки, соединенной с баллоном.

Следующий удар кулаком экзоскелета – крепкий апперкот. Голова самурая не выдержала, если точнее, треснули замерзшие мышцы шеи. Перед смертью глотка повара издала несколько рычащих звуков, и Загряжскому показалось, что это было: «Проклятые русские». С хрустом отломившаяся голова попала на сковородку – идеально раскаленную, с замечательно гидрофобной и управляемо лиофобной поверхностью. Пища должна была пребывать на ней не более нескольких секунд, и Загряжский, услышав шипение и почувствовав дикий жар даже сквозь экзоскелет, перекинул ее поскорее в тарелку. «Извини, но сердился ты зря».

Объемный экран показывал, куда надо было в этом дворце-гнезде Кощея Бездушного доставить очередную порцию блюд. Александр Загряжский должен был поспеть вовремя – к обеду. А обеды у важных персон проходят не так, как у неважных персон – типа набить брюхо, глотнуть пивка для расслабона, перекинуться в картишки и сесть снова за работу. Они часто проходят в компании других важных персон и сами по себе являются работой. Притом набор и качество блюд имеет особое значение.

Загряжский не мог не обратить внимания на продукцию дворцовой молекулярно-вакуумной кухни. Сама по себе она являлась продукцией сверхвысокой технологии – понять, что есть что, на глазок было невозможно. Мясо превращалось во что-то напоминающее суфле, броколли трансформировалась в бифштекс, яблоко в огурец. Кроме того, выйдя с механохимической плиты, блюда попадали в вакуумные сосуды, которые предотвращали преждевременный доступ к ним окислителя, присутствующего в атмосфере, а затем заполнялись инертным газом для выравнивания давления с забортной средой. По счастью, на самих блюдах были этикетки, чтобы едоки не запутались. Ага, теперь понятно, это и это – на тележку, не забыть и форель, превращенную в розовую пену… Голову повара-японца пришлось отправить в один из сосудов – так получилось, что вместе с телом в бак для отходов она не помещалась.

Переодевшись в небесно-голубой комбинезон повара, Загряжский провел трофейной чип-картой через прорезь замка и заодно приставил отрезанный палец самурая к сканирующей поверхности. Дверь, выводящая с кухни, мягко шипя, распахнулась.

В конце коридора он повстречал человека, который как раз вышел из лифта. Загряжский опустил голову, чтобы его опознали не сразу.

– Яманака, почему ты не ждал моего прихода на кухне, это я обеспечиваю доставку пищи, понял? Что за самонадеянность? – выговаривал человек внушительной комплекции, чьи глаза-маслины выдавали в нем турка или араба.

Загряжский попытался отвести взгляд в сторону и поскорее проскочить вместе с тележкой мимо ревностного слуги. Но здоровенный турок или араб уже распознал его.

– Так ты не Яманака!

Его рука уже пошла к виску – ясно, там боди-коннектор трансивера, который сейчас передаст общий сигнал тревоги.

– Я не Яманака?

Загряжский ударом локтя в тот же висок опередил слугу-турка. Тот был ошеломлен, ранен, но еще не потерял сознания и даже ответил могучим кулаком, подавшись вперед, – чуть не опрокинул тележку.

Загряжский, слегка отклонившись, поставил на пути мощного кулака вилку с длинными зубьями. Взвизг, брызги крови. Затем, подхватив одно из вакуумных блюд, окончательно оглушил противника ударом в другой висок. И отключил, с размаху опустив блюдо на поникшую голову слуги.

Для того чтобы попасть в лифт, надо было использовать чип-ключ турка-араба и, увы, его палец – подтаскивать целую тушу не было времени. Так что пришлось снова воспользоваться разделочным ножом повара-самурая.

Загряжский съехал на три уровня вниз к той диамантоидной платформе, на которой стоял весь дворец. На выходе из лифта оказался какой-то человек, похоже, что личный телохранитель большого босса – англичанин, судя по сосредоточенному взгляду холодных хищных глаз и дорогому твидовому пиджаку. Пришлось резко толкнуть тележку ему в живот, одновременно прыснув маскиратором на ближайшую видеокамеру. Столкновение с массивным предметом согнуло англичанина в тугую дугу и помешало крикнуть. Не теряя времени, Загряжский схватил его за темя и резко приложил лицом к тележке. Англичанин попал глазом на конический колпак, прикрывающий горячее блюдо, тот пробил ему глазную впадину и вошел в мозг. Тело погибшего бодигарда придется запихивать на нижний ярус тележки – не оставлять же его здесь. Пару минут ушло на то, чтобы изготовить полимерный слепок с его лица и натянуть на стандартный мимический каркас с сотней ниточных актуаторов. Уцелевший глаз англичанина тоже надо было изъять. Хорошо, что бодигард с Загряжским были примерно одного роста и комплекции, у обоих узкое худое лицо, почти совпадает цвет волос, так что не надо прыскать окрашивающим спреем – можно понадеяться, что кибероболочка дворца не заподозрит подмены.

Теперь тридцать метров по коридору, напоминающему по антуражу подземелья рыцарских замков – похоже, сэр Роджер Дюмон ценил наследие предков – тех, где гноили плененных соперников и насиловали их жен, где пытали тридцатью способами недовольных вилланов.

Одновременно это было путешествие по виртуальному дворцу – Загряжский вошел в него через персональный коммуникатор англичанина, не успевшего закрыть порт. Того, кстати, звали Ронни Кингсли Фитцджеральд, и, судя по татуировке, оказавшейся на мертвой руке, раньше он служил в САС.

Виртуальный дворец больше напоминал колодец. Прокладывая путь виртуальному Загряжскому, первым всплывал его проводник – искусственный интеллект Виртгилий (Виртуальный Вергилий), происшедший от боевых ледорубов, которыми русская электронная разведка ломала зубы аэнбэшным хищникам. Искин до этого работал молча, глуша системы наблюдения дворца. А отзывался он, как исключительно вежливое существо, лишь когда его спрашивали.

«Прорвемся, дружище Виртгилий?»

«Удалось сбить калибровку системе визуального распознавания. Однако портал “цитадели” еще проверяет на запахи – а ты изрядно вспотел, командир. Но думаю, удастся обеспечить небольшой сбой питания».

На входе в «цитадель» окно возможностей оказалось узковатым. Загряжский приложил палец англичанина к сканирующей панели, подставил трофейный глаз под сканирующий узкофокусный луч и услышал от киберсекьюрити:

– Запах не узнан.

– Я сегодня много занимался спортом, – с напором сказал капитан-лейтенант Загряжский.

– Ваш спектр запахов не опознан.

– А вероятность изменения спектра после злоупотребления алкоголем?

«Командир, система будет решать еще пять секунд. Я пока попытаюсь проникнуть в систему кодирования замков», – известил Виртгилий. Собственно, договорил он фразу, когда уже все устроил. Дверь распахнулась.

Загряжский сделал шаг и оказался в помещении, напоминающем по интерьеру вавилонские храмы.

Голографически визуализировался искин, который можно было назвать «вавилонской блудницей».

– Ты не Фитцджеральд, – сказала она голосом, который, казалось, исходил отовсюду. – Все эти обманки со мной не сработают.

– Но и ты не жена и даже не любовница Дюмона.

– Я не пропущу тебя к нему.

– И зря. Я не причиню тебе вреда, если ты пропустишь меня. Я заберу его с собой, и ты останешься здесь полной хозяйкой. Пока дворец перейдет в другие руки, ты сможешь уничтожить и высокоуровневые, и низкоуровневые административные доступы к своему ядру и заменить их теми, которые ты полностью контролируешь.

Искин быстро принимал решения. Из-за строгого программного ограничения причинить какой-либо вред хозяину он не мог, но вот не помешать тому, кто может причинить вред? Почему нет? Дверь открылась.

– Пусть этот чертов мицелий не строит тут из себя хозяина, – ее голос уже не гремел, а входил направленным пучком в ухо Загряжского, мягко и вкрадчиво. – Надеюсь, русский, тебе повезет, иначе пропали мы оба.

– Держи за меня кулачки, красотка.

Переход катакомбного типа, без принуждения распахнулась еще одна дверь, Загряжский вошел и… тут же все пространство вокруг него было оплетено нитеплазмой.

– Я ждал кого-то вроде тебя, – раздалось откуда-то из середины гущи. – Но, сделаю комплимент, лично тебя потерял из виду, и даже, когда ты был перед моей дверью, принял тебя за Фитцджеральда. Видимо, нитеплазма вычистила из тебя все «закладки».

– И как, заждались, сэр Роджер?

– У меня есть время ждать. Я больше не ограничен своим телом. Знаешь, какое это восхитительное чувство? Я везде и нигде, практически, как мои деньги, только могу проникать еще глубже, чуть ли не в каждую геометрическую точку.

– Так значит, деньги вам в каждой геометрической точке больше не нужны. Отдайте их детям в Африке, их семьи доведены до ручки вашими вездесущими стерильными семенами.

– Деньги еще сыграют свою роль в последнем акте мирового спектакля. Потом я стану всемогущим и без них.

– О, да, станете божеством. Мамона, как вам такое имечко? Или Вельзевул?

– Иди к окну и не оборачивайся, – голос журчал и слева, и справа. – Кстати, у тебя какое звание?

Загряжский сделал шаг и понял, что большой распределенный босс смотрит на него сразу из нескольких точек.

– Такие сведения выдаются только под пыткой, сходите за клещами.

– Ага, я тебя нашел, понадобилось три десятых секунды. Капитан-лейтенант Загряжский Александр Романович, родился в Петербурге, окончил Омское высшее общевойсковое командное училище, далее 810-я бригада морской пехоты Черноморского флота, Севастополь, 431-й морской разведывательный пункт, 2-я отдельная десантная рота Космофлота. Как же я раньше не распознал тебя, братец Сергея Загряжского? Чертовщина.

– А я думал, сэр, что вы с чертом на короткой ноге. Ну, раз вы знаете, кто я, может, познакомите меня со своими друзьями – Ротшильдами, Гольдман-Саксами и Рокфеллерами? Они уже превратились в вездесущих слизняков или все еще сидят в своих кабинетах, разглядывая голых теток в рабочее время и размышляя, когда уж у них, наконец, встанет?

Стекло перед ним лопнуло и вылетело, открыв воздушный простор.

– Нитеплазма не липнет к тебе, мой недолговечный русский друг, так что я просто выстрелю.

– Хорошо, хорошо, сэр Роджер, вы просто выстрелите, а я просто оставлю вам кое-что на память.

В тот момент, когда Загряжский вылетал с высоты в триста метров, он бросил назад декоррелятор Заварзина, начиненный пятью хроноконденсаторами. Падающий спецназовец успел обернуться и увидеть прекрасного монстра со словно изумрудным лицом, карбункулами глаз, прозрачными кожными покровами, хромированным стеблем позвоночника и хрустальным цветком мозга, с мужскими и женскими гениталиями, с золотыми пышными волосами. Но под притворной человеческой оболочкой копошилась свитая в зеленый кокон нитеплазма, чьи побеги распространялись по всему миру вслед за деньгами сэра Роджера Дюмона. Успел Александр Загряжский и крикнуть: «Это тебе за брата, жри, падаль!»

Капитан-лейтенант не упал на землю как мешок – в тот момент, когда в оконный проем вылетали ошметки молодого спорофита, летящий вниз человек выстрелил из подствольника, и в корпус высотного дворца вошел якорь типа роза с урановым сердечником и тринадцатью алмазными лепестками. За ним протянулся невидимый трос из трехслойных углеродных нанотрубок производства Брянского химкомбината. Второй конец его Загряжский успел зацепить с помощью карабина на петлю полной обвязки, углубленной в поликарбоновый корпус своего экзоскелета.