Возвращение с Западного фронта (сборник) Ремарк Эрих Мария
– Это я понимаю. И я не люблю. Я и не собирался подглядывать за тобой. Просто не хотел будить. Не поспать ли тебе еще немного?
– Нет, я хорошо выспалась. Сейчас встану.
Пока она одевалась, я вышел в соседнюю комнату. На улице становилось темно. Из полуоткрытого окна напротив доносились квакающие звуки военного марша. У патефона хлопотал лысый мужчина в подтяжках. Окончив крутить ручку, он принялся ходить взад и вперед по комнате, выполняя в такт музыке вольные движения. Его лысина сияла в полумраке, как взволнованная луна. Я равнодушно наблюдал за ним. Меня охватило чувство пустоты и печали.
Вошла Пат. Она была прекрасна и свежа. От утомления и следа не осталось.
– Ты блестяще выглядишь, – удивленно сказал я.
– Я и чувствую себя хорошо, Робби. Как будто проспала целую ночь. У меня все быстро меняется.
– Да, видит Бог. Иногда так быстро, что и не уследить.
Она прислонилась к моему плечу и посмотрела на меня:
– Слишком быстро, Робби?
– Нет. Просто я очень медлительный человек. Правда, я часто бываю не в меру медлительным, Пат?
Она улыбнулась:
– Что медленно – то прочно. А что прочно – хорошо.
– Я прочен, как пробка на воде.
Она покачала головой:
– Ты гораздо прочнее, чем тебе кажется. Ты вообще не знаешь, какой ты. Я редко встречала людей, которые бы так сильно заблуждались относительно себя, как ты.
Я отпустил ее.
– Да, любимый, – сказала она и кивнула головой, – это действительно так. А теперь пойдем ужинать.
– Куда же мы пойдем? – спросил я.
– К Альфонсу. Я должна увидеть все это опять. Мне кажется, будто я уезжала на целую вечность.
– Хорошо! – сказал я. – А аппетит у тебя соответствующий? К Альфонсу надо приходить очень голодными.
Она рассмеялась:
– У меня зверский аппетит.
– Тогда пошли!
Я вдруг очень обрадовался.
Наше появление у Альфонса оказалось сплошным триумфом. Он поздоровался с нами, тут же исчез и вскоре вернулся в белом воротничке и зеленом, в крапинку, галстуке. Даже ради германского кайзера он бы так не вырядился. Он и сам немного растерялся от этих неслыханных признаков декаданса.
– Итак, Альфонс, что у вас сегодня хорошего? – спросила Пат и положила руки на стол.
Альфонс осклабился, чуть открыл рот и прищурил глаза:
– Вам повезло! Сегодня есть раки!
Он отступил на шаг, чтобы посмотреть, какую это вызвало реакцию. Мы, разумеется, были потрясены.
– И вдобавок найдется молодое мозельское вино, – восхищенно прошептал он и отошел еще на шаг.
В ответ раздались бурные аплодисменты, они послышались и в дверях. Там стоял последний романтик с всклокоченной желтой копной волос, с опаленным носом и, широко улыбаясь, тоже хлопал в ладоши.
– Готтфрид! – вскричал Альфонс. – Ты? Лично? Какой день! Дай прижать тебя к груди!
– Сейчас ты получишь удовольствие, – сказал я Пат.
Они бросились друг другу в объятия. Альфонс хлопал Ленца по спине так, что звенело, как в кузне.
– Ганс, – крикнул он затем кельнеру, – принеси нам «Наполеон»!
Он потащил Готтфрида к стойке. Кельнер принес большую запыленную бутылку. Альфонс налил две рюмки:
– За тебя, Готтфрид, свинья ты жареная, черт бы тебя побрал!
– За тебя, Альфонс, старый каторжник!
Оба выпили залпом свои рюмки.
– Первоклассно! – сказал Готтфрид. – Коньяк для мадонн!
– Просто стыдно пить его так! – подтвердил Альфонс.
– А как же пить его медленно, когда так радуешься! Давай выпьем еще по одной! – Ленц налил снова и поднял рюмку. – Ну ты, проклятая, неверная тыква! – захохотал он. – Мой любимый старый Альфонс!
У Альфонса навернулись слезы на глаза.
– Еще по одной, Готтфрид! – сказал он, сильно волнуясь.
– Всегда готов! – Ленц подал ему рюмку. – От такого коньяка я откажусь не раньше чем буду валяться на полу и не смогу поднять головы!
– Хорошо сказано! – Альфонс налил по третьей.
Чуть задыхаясь, Ленц вернулся к столику. Он вынул часы:
– Без десяти восемь «ситроен» подкатил к мастерской. Что вы на это скажете?
– Рекорд, – ответила Пат. – Да здравствует Юпп! Я ему тоже подарю коробку сигарет.
– А ты за это получишь лишнюю порцию раков! – заявил Альфонс, не отступавший ни на шаг от Готтфрида. Потом он роздал нам какие-то скатерки. – Снимайте пиджаки и повяжите эти штуки вокруг шеи. Дама не будет возражать, не так ли?
– Считаю это даже необходимым, – сказала Пат.
Альфонс обрадованно кивнул:
– Вы разумная женщина, я знаю. Раков нужно есть с вдохновением, не боясь испачкаться. – Он широко улыбнулся. – Вам я, конечно, дам нечто поэлегантнее.
Кельнер Ганс принес белоснежный кухонный халат. Альфонс развернул его и помог Пат облачиться.
– Очень вам идет, – сказал он одобрительно.
– Крепко, крепко! – ответила она, смеясь.
– Мне приятно, что вы это запомнили, – сказал Альфонс, тая от удовольствия. – Душу мне согреваете.
– Альфонс! – Готтфрид завязал скатерку на затылке так, что кончики торчали далеко в стороны. – Пока что все здесь напоминает салон для бритья.
– Сейчас все изменится. Но сперва немного искусства.
Альфонс подошел к патефону. Вскоре загремел хор пилигримов из «Тангейзера». Мы слушали и молчали.
Едва умолк последний звук, как отворилась дверь из кухни и вошел кельнер Ганс, неся миску величиной с детскую ванну. Она была полна дымящихся раков. Кряхтя от натуги, он поставил ее на стол.
– Принеси салфетку и для меня, – сказал Альфонс.
– Ты будешь есть с нами? Золотко ты мое! – воскликнул Ленц. – Какая честь!
– Если дама не возражает.
– Напротив, Альфонс!
Пат подвинулась, и он сел возле нее.
– Хорошо, что я сижу рядом с вами, – сказал он чуть растерянно. – Дело в том, что я расправляюсь с ними довольно быстро, а для дамы это весьма скучное занятие.
Он выхватил из миски рака и с чудовищной быстротой стал разделывать его для Пат. Он действовал своими огромными ручищами так ловко и изящно, что Пат оставалось только брать аппетитные куски, протягиваемые ей на вилке, и съедать их.
– Вкусно? – спросил он.
– Роскошно! – Она подняла бокал. – За вас, Альфонс.
Альфонс торжественно чокнулся с ней и медленно выпил свой бокал. Я посмотрел на нее. Мне не хотелось, чтобы она пила спиртное. Она почувствовала мой взгляд.
– За тебя, Робби, – сказала она.
Она сияла очарованием и радостью.
– За тебя, Пат, – сказал я и выпил.
– Ну не чудесно ли здесь? – спросила она, все еще глядя на меня.
– Изумительно! – Я снова налил себе. – Салют, Пат!
Ее лицо просветлело.
– Салют, Робби! Салют, Готтфрид!
Мы выпили.
– Доброе вино! – сказал Ленц.
– Прошлогодний «Граахский абтсберг», – объяснил Альфонс. – Рад, что ты оценил его!
Он взял другого рака и протянул Пат раскрытую клешню.
Она отказалась:
– Съешьте его сами, Альфонс, а то вам ничего не достанется.
– Потом. Я ем быстрее всех вас. Наверстаю.
– Ну хорошо. – Она взяла клешню.
Альфонс таял от удовольствия и продолжал угощать ее. Казалось, что старая огромная сова кормит птенчика в гнезде.
Перед уходом мы выпили еще по рюмке «Наполеона». Потом стали прощаться с Альфонсом. Пат была счастлива.
– Было чудесно! – сказала она, протягивая Альфонсу руку. – Я вам очень благодарна, Альфонс. Правда, все было чудесно!
Альфонс что-то пробормотал и поцеловал ей руку. Ленц так удивился, что глаза у него полезли на лоб.
– Приходите поскорее опять, – сказал Альфонс. – И ты тоже, Готтфрид.
На улице под фонарем стоял наш маленький, всеми покинутый «ситроен».
– О! – воскликнула Пат. Ее лицо исказила судорога.
– После сегодняшнего пробега я окрестил его Геркулесом! – Готтфрид распахнул дверцу. – Отвезти вас домой?
– Нет, – сказала Пат.
– Я так и думал. Куда же нам поехать?
– В бар. Или не стоит, Робби? – Она повернулась ко мне.
– Конечно, – сказал я. – Конечно, мы еще поедем в бар.
Мы не спеша поехали по улицам. Был теплый и ясный вечер. На тротуарах перед кафе сидели люди. Доносилась музыка. Пат сидела возле меня. Вдруг я подумал – не может она быть больна. От этой мысли меня обдало жаром. Какую-то минуту я считал ее совсем здоровой.
В баре мы застали Фердинанда и Валентина. Фердинанд был в отличном настроении. Он встал и пошел навстречу Пат:
– Диана, вернувшаяся из лесов под родную сень…
Она улыбнулась. Он обнял ее за плечи:
– Смуглая отважная охотница с серебряным луком! Что будем пить?
Готтфрид отстранил руку Фердинанда.
– Патетические люди всегда бестактны, – сказал он. – Даму сопровождают двое мужчин. Ты, кажется, не заметил этого, старый зубр!
– Романтики – всего лишь свита. Они могут следовать, но не сопровождать, – невозмутимо возразил Грау.
Ленц усмехнулся и обратился к Пат:
– Сейчас я вам приготовлю особую смесь. Коктейль «Колибри», бразильский рецепт.
Он подошел к стойке, долго смешивал разные напитки и наконец принес коктейль.
– Нравится? – спросил он Пат.
– Для Бразилии слабовато, – ответила Пат.
Готтфрид рассмеялся:
– Между тем очень крепкая штука. Замешано на роме и водке.
Я сразу увидел, что там нет ни рома, ни водки.
Готтфрид смешал фруктовый, лимонный и томатный соки и, может быть, добавил каплю «Ангостуры». Безалкогольный коктейль. Но Пат, к счастью, ничего не поняла.
Ей подали три больших коктейля «Колибри», и она радовалась, что с ней не обращаются как с больной. Через час мы вышли. В баре остался только Валентин. Об этом позаботился Ленц. Он посадил Фердинанда в «ситроен» и уехал. Таким образом, Пат не могла подумать, что мы уходим раньше других. Все это было очень трогательно, но мне стало на минуту страшно тяжело.
Пат взяла меня под руку. Она шла рядом своей грациозной, гибкой походкой, я ощущал тепло ее руки, видел, как по ее оживленному лицу скользили отсветы фонарей, – нет, я не мог понять, что она больна, я понимал это только днем, но не вечером, когда жизнь становилась нежнее и теплее и так много обещала…
– Зайдем еще ненадолго ко мне? – спросил я.
Она кивнула.
В коридоре нашего пансиона горел яркий свет.
– Проклятие! – сказал я. – Что там случилось? Подожди минутку.
Я открыл дверь и посмотрел. Пустынный, голый коридор напоминал маленький переулок в предместье. Дверь комнаты фрау Бендер была широко распахнута. По коридору протопал Хассе, согнувшись под тяжестью большого торшера с абажуром из розового шелка. Маленький черный муравей. Он переезжал.
– Добрый вечер, – сказал я. – Так поздно, а вы все переезжаете?
Он поднял бледное лицо с шелковистыми темными усиками:
– Я только час назад вернулся из конторы. Для переселения у меня остается только вечернее время.
– А вашей жены разве нет?
Он покачал головой:
– Она у подруги. Слава Богу, у нее теперь есть подруга, с которой она проводит много времени.
Он улыбнулся, беззлобно и удовлетворенно, и снова затопал. Я быстро провел Пат через коридор.
– Я думаю, нам лучше не зажигать свет, правда? – спросил я.
– Нет, зажги, дорогой. Совсем ненадолго, а потом можешь его опять выключить.
– Ты ненасытный человек, – сказал я, на мгновение озарив ярким светом красное плюшевое великолепие моей комнаты, и тут же повернул выключатель.
От деревьев, как из леса, в открытые окна лился свежий ночной аромат.
– Как хорошо! – сказала Пат, забираясь на подоконник.
– Тебе здесь в самом деле нравится?
– Да, Робби. Здесь как в большом парке летом. Чудесно.
– Когда мы шли по коридору, ты не заглянула в соседнюю комнату слева? – спросил я.
– Нет. А зачем?
– Из нее можно выйти на этот роскошный большой балкон. Он полностью перекрыт, и напротив нет дома. Если бы ты сейчас жила здесь, то могла бы принимать солнечные ванны даже без купального костюма.
– Да, если бы я жила здесь…
– А это можно устроить, – сказал я небрежно. – Ты ведь заметила, что оттуда выезжают. Комната освободится через день-другой.
Она посмотрела на меня и улыбнулась:
– А ты считаешь, что это будет правильно для нас? Быть все время вместе?
– И вовсе мы не будем все время вместе, – возразил я. – Днем меня здесь вообще нет. Вечерами тоже часто отсутствую. Но уж если мы вместе, то нам незачем будет ходить по ресторанам и вечно спешить расставаться, словно мы в гостях друг у друга.
Пат уселась поудобнее.
– Мой дорогой, ты говоришь так, словно уже обдумал все подробности.
– И обдумал, – сказал я. – Целый вечер об этом думаю.
Она выпрямилась:
– Ты действительно говоришь об этом серьезно, Робби?
– Да, черт возьми, – сказал я. – А ты разве до сих пор не заметила этого?
Она немного помолчала.
– Робби, – сказала она затем чуть более низким голосом, – почему ты именно сейчас заговорил об этом?
– А вот заговорил, – сказал я резче, чем хотел. Внезапно я почувствовал, что теперь должно решиться многое более важное, чем комната. – Заговорил потому, что в последние недели понял, как чудесно быть все время неразлучными. Я больше не могу выносить эти встречи на час! Я хочу от тебя большего! Я хочу, чтобы ты всегда была со мной, не желаю продолжать умную любовную игру в прятки, она мне противна и не нужна, я просто хочу тебя, и только тебя, и никогда мне этого не будет достаточно, и ни одной минуты я потерять не хочу.
Я слышал ее дыхание. Она сидела на подоконнике, обняв колени руками, и молчала. Красные огни рекламы напротив, за деревьями, медленно поднимались вверх и бросали матовый отблеск на ее светлые туфли, освещали юбку и руки.
– Пожалуйста, можешь смеяться надо мной, – сказал я.
– Смеяться? – удивилась она.
– Ну да, потому что я все время говорю: я хочу. Ведь, в конце концов, и ты должна хотеть.
Она подняла глаза:
– Тебе известно, что ты изменился, Робби?
– Нет.
– Правда, изменился. Это видно из твоих же слов. Ты хочешь. Ты уже не спрашиваешь. Ты просто хочешь.
– Ну, это еще не такая большая перемена. Как бы сильно я ни желал чего-то, ты всегда можешь сказать «нет».
Она вдруг наклонилась ко мне.
– Почему же я должна сказать «нет», Робби? – проговорила она очень теплым и нежным голосом. – Ведь и я хочу того же…
Растерявшись, я обнял ее за плечи. Ее волосы коснулись моего лица.
– Это правда, Пат?
– Ну конечно, дорогой.
– Проклятие, – сказал я, – а я представлял себе все это гораздо сложнее.
Она покачала головой:
– Ведь все зависит только от тебя, Робби…
– Я и сам почти так думаю, – удивленно сказал я.
Она обняла мою голову:
– Иногда бывает очень приятно, когда можно ни о чем не думать. Не делать все самой. Когда можно опереться. Ах, дорогой мой, все, собственно, довольно легко – не надо только самим усложнять себе жизнь!
На мгновение я стиснул зубы. Услышать от нее такое! Потом я сказал:
– Правильно, Пат. Правильно!
И совсем это не было правильно.
Мы постояли еще немного у окна.
– Все твои вещи перевезем сюда, – сказал я. – Чтобы у тебя здесь было все. Даже заведем чайный столик на колесах. Фрида научится обращаться с ним.
– Есть у нас такой столик, милый. Он мой.
– Тем лучше. Тогда я завтра начну тренировать Фриду.
Она прислонила голову к моему плечу. Я почувствовал, что она устала.
– Проводить тебя домой? – спросил я.
– Погоди. Полежу еще минутку.
Она лежала спокойно на кровати, не разговаривая, будто спала. Но ее глаза были открыты, и иногда я улавливал в них отблеск огней рекламы, бесшумно скользивших по стенам и потолку, как северное сияние. На улице все замерло. За стеной время от времени слышался шорох – Хассе бродил по комнате среди остатков своих надежд, своего брака и, вероятно, всей своей жизни.
– Ты бы осталась здесь, – сказал я.
Она привстала:
– Сегодня нет, милый…
– Мне бы очень хотелось, чтобы ты осталась…
– Завтра…
Она встала и тихо прошлась по темной комнате. Я вспомнил, как Пат впервые осталась у меня, как в сером свете занимающегося дня она точно так же прошлась по комнате, чтобы одеться. Не знаю почему, но в этом было что-то поразительно естественное и трогательное – какой-то отзвук далекого прошлого, погребенного под обломками времени, молчаливое подчинение закону, которого уже никто не помнит. Она вернулась из темноты и прикоснулась ладонями к моему лицу.
– Хорошо мне было у тебя, милый. Очень хорошо. Я так рада, что ты есть.
Я ничего не ответил. Я не мог ничего ответить.
Я проводил ее домой и снова пошел в бар. Там я застал Кестера.
– Садись, – сказал он. – Как поживаешь?
– Да не особенно, Отто.
– Выпьешь чего-нибудь?
– Если мне начать пить, придется выпить много. Этого я не хочу. Обойдется. Но я мог бы заняться чем-нибудь другим. Готтфрид сейчас работает на такси?
– Нет.
– Ладно. Тогда я поезжу несколько часов.
– Я пойду с тобой в гараж, – сказал Кестер.