Наследник Эльтеррус Иар
– Средняя дорога в Таш, сынок. – Он наклонился, заглядывая в лицо Каргину. – Не нужно ли вам чего? Курага есть, урюк, изюм, сушеные груши… Купите, дешево отдам…
Честная бедность, понял Каргин. Честная бедность, скудная старость – может быть, голодная, изюм и урюк не хлеб, не масло, ими не проживешь… Задвинув под сиденье лежавший в ногах автомат, он отворил дверцу пошире.
– Курагу возьму, ата. Еще изюм, килограммов по десять того и другого.
– Куда нам столько, – пробурчал Перфильев. – Да и зачем?
– Глюкоза и витамины, – пояснил Каргин. – Неси, отец!
Старик заторопился к ближней мазанке, притащил один увесистый мешочек, потом другой.
– Чем расплатиться? – спросил Каргин. – Рублями, долларами или таньга?
– Таньга. Рубли отнять могут, а за доллары и вовсе голову снесут… Много даешь, сынок, не надо столько, я не нищий, я…
Каргин запустил пятерню в мешок, выгреб горсть изюма, попробовал, причмокнул. Потом сунул старику ворох разноцветных бумажек с портретами туран-баши.
– Бери, отец, бери… изюм у тебя как мед… Опять же дорогу ты нам показал…
– Разве за это берут? – Старик вздохнул, но деньги все-таки принял. – А кто вам нужен в Таше? Если знаю, подскажу.
– Азер Федор Ильич, бывший полковник. Улица Ходжи Насреддина, семнадцать. Приятель моего отца.
– Ферхад-батыр? – Седые брови старика взлетели вверх. – Так Ферхад в Таше больше не живет, к нему по левой дороге надо, выше в горы! Километров двадцать, и там, за ущельем, будет его ерт.[20] Луга там большие, луга Бахар, Весенние по-нашему. На лугах у Ферхада… как это по-русски? – Он поднял взгляд к небу. – А, ферма! Гусей разводит Ферхад-батыр, еще индеек и очень больших птиц, названия не знаю, только лягаются сильней коня. Знакомы мы с Ферхадом… Привет ему передавайте!
– От кого?
Старик гордо выпрямился, глаза его сверкнули.
– От Нияза Бикташева, батальонного разведчика, снайпера, ветерана! Героя труда, орденоносца! Орден Славы, орден Ленина, два Красных Знамени, Звезда! – Глаза его вдруг потухли, он махнул рукой. – Езжайте, сынки… Что старое вспоминать? Кому это сейчас интересно?
– Нам интересно, – сказал Каргин, вылез из машины, вытянулся, щелкнул каблуками и вскинул к виску ладонь. Потом сел и молча хлопнул Рудика по плечу.
Машина свернула на левую дорогу.
– Героический старик, – после долгой паузы молвил Перфильев. – Орден Славы за фу-фу не давали… Надо будет еще у него кураги купить.
Дима, поерзав на сидении, повернулся к расположившимся сзади отцам-командирам.
– А про каких птиц этот Нияз толковал? Большие и лягаются сильней коня… Страусы, что ли? Чудно!
– Не чудно, а очень даже разумно. Страус птицы мясистая и с перьями, – с глубокомысленным видом возразил Перфильев. – Весит не меньше барана, и яйца у нее – во! – Он изобразил руками нечто размером с футбольный мяч. – Я так понимаю: если уж сделался человек гусезаводчиком, то все равно должен расти над собой и двигаться по пути прогресса. А это значит – больше мяса, больше молока и пуха! В общем, от гусей к индюшкам, от индюшек к страусам.
Асфальт кончился, началась грунтовка, по обе стороны которой лежали каменные россыпи с торчавшими меж серых и коричневатых глыб кустами. Тракт, однако, был ухоженным и наезженным, без ям и колдобин, с примыкавшими к нему тропинками: одни уходили в заросли шиповника и акации, другие извивались среди камней, взбегали на склоны слева и справа от дороги и пропадали за изрезанной линией утесов. Откуда ни возьмись навстречу выпрыгнул ручей, забурлил шагах в двадцати от обочины, превратился через пару километров в мелкую быструю речку; солнечные лучи играли в воде, серебрили прозрачные струи, галька поблескивала голубыми и розовыми огоньками. Потом дорога пошла вверх, горные склоны придвинулись к ней, стали голыми и обрывистыми, речка сузилась и потемнела – нависшие над нею скалы закрывали солнце.
– Кажется, ущелье, – произнес Рудик, сбрасывая скорость. – Старик о нем говорил.
– Хорошее место для засады, – добавил Перфильев и потянулся за автоматом. Однако не успел он просунуть ствол в окно, как откуда-то сверху раздался окрик:
– Трр! Тормози, приехали!
Приказ подтвердила пулеметная очередь – пули звонко зацокали по камням в метре от бампера «ЗИМа».
– Это что ж такое получается? – возмущенно фыркнул Рудик. – То деревья поперек дороги, то из пулемета шпарят! Прямо кино, «Белое солнце пустыни»!
– Увидишь Джавдета, не трогай его, мне оставь, – сказал Каргин и вылез из машины.
– Кто такой? – крикнули из-за скал.
– Гости. К Азеру Федору Ильичу.
– Не ждет он гостей. Поворачивай, чуян,[21] пока башка целый!
– Мы дорогие гости, – пояснил Каргин. – Я сын его друга и сослуживца.
Наверху замолчали, потом с трехсекундными паузами громыхнули три выстрела.
– Карабин, – со знанием дела заметил Перфильев. – СКС-45,[22] калибр семь шестьдесят два. Древняя штука, однако надежная. Не в нас стреляют, сигнал подают.
Наверху затихло, но минут через семь-восемь в дальнем конце дороги послышалось громыхание и навстречу «ЗИМу» выехал бульдозер. Нож его был приподнят, кабина обшита стальными листами, и справа торчал из нее внушительный ствол, не пулемет, а что-то вроде РПГ-7,[23] полностью снаряженный и готовый к действию. Бульдозер остановился на расстоянии прицельной стрельбы, ствол дернулся и замер, уставившись «ЗИМу» прямо между фар.
– Серьезный знакомец у твоего батьки, прямо на танке разъезжает, – сказал Перфильев, тоже выбираясь из машины. – Ты, Леха, сделай что-нибудь, а то нас в клочья разнесут.
Каргин двинулся к бульдозеру с поднятыми руками.
– Стой, где стоишь! – громыхнул густой бас. – Что-то мне рожа твоя знакома, парень… Ты как отыскал меня? И сам откуда? Не из налогового департамента? А может, из земельного? Тогда поворачивай оглобли! Тут я – туран-баша!
– Алексей меня зовут, сын генерала Каргина, с которым вы в Панджшере воевали, – представился Каргин. – С приветом к вам от отца и от Нияза Бикташева. Бикташев нам дорогу и показал.
– Это другой разговор. – Нож бульдозера опустился, дверца приоткрылась и на землю спрыгнул человек в туранских шароварах, халате и мягких сапожках. Был он лет шестидесяти, дородный и рослый, с могучими грудью и плечами и бритым загорелым лицом. Пухлые губы, серые навыкате глаза, рыжеватая, без седины шевелюра, внешность добродушного медведя… Взгляд, однако, был острым, как у снайпера в поисках цели.
– Значит, ты сынок Николая? – прогудел Азер. – Масть светлая, но чем-то похож… я и вижу, как будто знакомый, и выправка отцова… Офицер?
– Капитан в отставке. Служил в спецподразделении «Стрела», потом во Французском Иностранном Легионе.
– А этот кто? – Азер вытянул мощную руку к Перфильеву.
– Влад Перфильев, тоже капитан и тоже из «Стрелы».
– Так ее, я слышал, расформировали.
– Мы все равно из «Стрелы», – упрямо повторил Каргин.
– Что ж, преданность флагу, даже потоптанному, заслуживает уважения. Шагай сюда, капитан Перфильев, – полковник помахал Владу. – Пешком пойдем, тут недалеко, а техника пусть в авангарде едет. Ты, Алексей, про отца расскажешь, пообедаем, выпьем, хозяйство мое посмотрите… Надеюсь, с ночевкой ко мне? Гость в дом, бог в дом… конечно, если гость желанный.
– С ночевкой не получится, Федор Ильич, – сказал Каргин. – В шестнадцать ноль-ноль должны быть в Армуте.
– Ну, а сейчас одиннадцати нет. Успеем хотя бы за столом посидеть. – Азер повернулся к бульдозеру и рявкнул: – Гришка! Домой гони и скажи матери, чтобы в беседке на стол собирала! Как для командующего округом – индейка, форель, фрукты, вино! Живо!
Бульдозер с грохотом развернулся, «ЗИМ», повинуясь знаку Каргина, покатил следом. Азер, увлекая за собой гостей, шагал широко, и, одолев едва ли сотню метров, они очутились перед блокгаузом, запиравшим выход из ущелья. Был он куда солидней укреплений, виденных Каргиным на Иннисфри – колючая проволока в три ряда, мощные бетонные блоки, сварные конструкции, пять амбразур, а в них торчат стволы немалых калибров. За этой цитаделью раскинулся широкий горный луг, окруженный скалами, с речкой и тремя искусственными водоемами, с накатанными дорогами, разбегавшимися во все стороны. По этой луговине, уходившей вдаль километров на десять, были разбросаны дома и сараи, птичники, овины и конюшни, огороженные заборами и металлической сеткой загоны, и всюду копошились люди, кто с лопатой и вилами, кто с тачкой, а кто на сенокосилке или на тракторе. Левее местность поднималась, и там, на склоне невысокого холма, стояла деревенька, а перед ней по всем правилам военного искусства были отрыты окопы и траншеи полного профиля. Посередине – блиндаж, рядом три или четыре миномета, на флангах – пулеметные гнезда.
Азер повернул к холму. На лице его сияла улыбка, руки непрерывно двигались, указывая на строения и загоны; гулким басом он то расспрашивал Каргина об отце и матери, то разъяснял, где тут что: там – плодовый сад, а перед ним форелевые пруды, тут – гараж, и в нем четыре трейлера, здесь, за этой изгородью, первый индюшачий батальон в пятьсот штыков, а вот подальше, где земля белым-бела, кормится гусиная бригада, крутые забияки числом две тысячи двести. Ну, а у самых скал – особое место и главная гордость: страусы, пока не больше взвода, но – помогай аллах! – со временем, глядишь, размножатся. Хороший человек за ними смотрит, Ибрагим-ака, бывший сотрудник столичного зверинца.
Под эти разговоры они подошли к блиндажу и перекидному мостику над траншеей. Из укрытия выскочил парень с темными раскосыми глазами, лихо взял под козырек и доложил, что все спокойно и служба идет своим чередом. Азер кивнул:
– Свободен, Пак! – Затем повернулся к гостям: – Кореец, из местных. Тут у меня всякой твари по паре – и корейцы, и туранцы, и узбеки, ну и, конечно, русские с украинцами. Даже один бурят затесался, кузнец, подковы делает, каких в Москве не сыщешь. Ветераны-афганцы тоже есть… – Полковник помрачнел и тяжело вздохнул: – Солдаты, бывшие лучшие бойцы, забытые Россией… как и я сам…
«Как и мы», сказал себе Каргин, осматриваясь с любопытством.
Люди в деревне и правда были разные, всяких мастей и обличий, и все здоровались с Азером уважительно, но без подобострастия. Дома тут были крепки и хороши, зелень в палисадниках обильна, лица – большей частью женские и детские – приветливы, бедностью вроде бы не пахло и портретов туран-баши нигде не замечалось. Поглядев на эти чудеса, а также на укрепрайон перед деревней, Каргин почесал в затылке и осведомился:
– Вы, собственно, кто здесь, Федор Ильич? Удельный князь или эмир с собственной дружиной? А может, паша?
Азер, снова развесилившись, басовито хохотнул.
– Я, собственно, еврей. Еще гусезаводчик и командир местного ополчения. На пенсию, видишь ли, не прокормиться, птицу начал разводить, но в Таше нас четыре раза жгли, сына Гришку чуть не убили, а в промежутках пытались разорить налогами. Теперь у меня свое ханство-государство, то бишь свободная экономическая зона. Бандюганам и анашистам хода сюда нет, а с властью у нас отношения простые: отступного даем, платим в Диван и депутатам Курултая, однако патроны держим всегда в стволе.
– Могли бы уехать и жить спокойно, – сказал Перфильев. – За океаном или поближе, но за тремя морями… Там и с пенсией никаких проблем.
– Не в пенсии дело, капитан. Я родом из Бухары, жена – таджичка, мусульманка значит, а за тремя морями это не приветствуют. Опять же ни иврита, ни английского не знаю, а вот на туранском, узбекском и фарси свободно говорю… Здесь моя земля, а не за морем! Да и покоя там тоже нет. У нас свои бандиты, у них – свои.
– Одного мы по дороге устаканили, – скромно заметил Перфильев. – Ибадом звался. Хвастал, что прям-таки бейбарс, а по жизни – баран бараном. Уже потрошеный.
– Так-так! – Полковник замер на половине шага и оглядел своих спутников. – Лихие вы ребята, как погляжу! Ну, за Ибада спасибо, тут я ваш должник… Пока в Таше жил, четыре раза меня жгли, и дважды – эта сволочь. Деньги вымогал, налог особый, какой гяурам платить полагается.
За разговорами они приблизились к дому, вошли и были представлены хозяйке и трем черноглазым дочерям полковника, носившим романтические имена Анар, Алале и Афсунгар.[24] Затем проследовали в садовую беседку, к накрытому столу, где уже сидели Гриша, Рудик и Дмитрий, обсуждавшие преимущества пистолета «Гюрза» перед «Береттой» и «Дезерт Иглом». Стол ломился от яств, юные дочки полковника подносили все новые и новые, и Рудик с Димой, прекратив споры, то поедали запеченную индейку, то облизывались, поглядывая на девушек. Перфильев, отдуваясь, расстегнул рубаху, Каргин тайком ослабил ремень и сделал в памяти зарубку: обратно ехать через Кизыл и по бетонке, где меньше шансов нарваться на неприятности. Как говорил майор Толпыго, после пира воин не воин, а чучело на толчке.
Они прикончили индейку, обглодали форель, съели дюжину салатов, запивая их домашним вином, и закусили грушами. Каргин на секунду прикрыл глаза, а когда открыл их снова, Рудик с Дмитрием уже исчезли, и лишь за деревьями слышались их голоса и девичий смех.
– Пусть молодежь погуляет, – пробасил Азер и поинтересовался: – Вы, ребята, ко мне с одними приветами или дело какое есть? И как вы вообще в Армуте очутились?
– Совместное предприятие у нас, российско-американское, – пояснил Каргин, решив, что вдаваться в подробности не стоит. – Оружейный бизнес, Федор Ильич. Завод, который нынче «Мартынычем» зовется, хотим откупить и перепрофилировать. Вот, приехали, трудимся, в разные двери стучимся. Однако есть проблемы…
– В Туране любую дверь откроет кошелек. Он же и все проблемы решит, – мудро заметил Азер.
– Не все. Двое наших сотрудников пропали, три дня назад. Награда обещана, платим феррашам – и ничего… Может, что-нибудь посоветуете?
Полковник отодвинул тарелку с грудой костей, нахмурил брови и вцепился в толстую нижнюю губу.
– Пропали, значит… А как пропали, Алексей? Напились? В местные разборки влезли? В участок угодили? Из-за девиц поспорили? Или – сохрани аллах! – под статуей туран-баши мочились?
– Предположительно с кем-то встретились, могли получить информацию касательно нашего дела. Один из моих людей – тот, что с феррашами контактирует – сказал: такое впечатление, что похитители известны, однако стражи порядка бездействуют. А денег мы не жалели! – Помолчав, Каргин спросил: – Власти могли их схватить? Тайная полиция, третье отделение или что-то в этом роде?
– Тайной полиции тут пока что нет, соорганизоваться не успели в государственном масштабе, но схватить могут. У туран-баши свои стукачи и топтуны, есть такие и во многих министерствах и у каждой партии, а тут их пять: исламская, евразийская и конституционная – эти за президента, а коммунисты и национал-демократы как бы против. Так что есть кому хватать! Но с какой бы целью ни схватили, держать у себя не будут. Ни к чему! Других держальщиков полно.
– Кто они, эти держальщики? – спросил Перфильев, подавшись вперед и раздувая ноздри.
– Плов кушал, капитан? – поинтересовался Азер. – Всего в нем понамешано, рис, жир, лук, мясо, соль, перец, морковка тоже есть… Страна сейчас как этот плов: в городах одно, в горах другое, в степях третье, а на границе и вовсе четвертое с пятым. Взять хотя бы славного туран-башу… Это он в Армуте баша, в Прикаспийске и в десятке крупных городов, а в тех, что помельче, сидят уездные начальники-беи, и никто им не указ. В Фарабе и по всему правобережью Амударьи узбеки крепко окопались, оттуда ближе до Бухары и Самарканда, чем до Армута… в Куня-Ургенче – каракалпаки, в Бекдаше казахов полно, в Тахта-Базаре и Кушке – пуштунская диаспора… В горах – обычные бандиты и бандиты правоверные, Воины Аллаха, Львы Ислама, эмир Вали Габбасов, а ближе к Каспию – три чеченских лагеря… Еще, конечно, везде и всюду боевики наркомафии… И всех их охраняют наши погранцы: тысяча верст – рубеж с Персией, восемьсот – с Афганом.
– Это общая диспозиция, – произнес Каргин. – А что из нее вытекает в нашем конкретном случае?
– То, что людей твоих, если они живы, в городе прятать не будут. Зачем? Всякая ветвь туранской власти с бандитами связи имеет, им и отдадут похищенных, на них и свалят, если что откроется. Сам посуди: к чему министрам с депутатами руки пачкать, когда у каждого есть родичи в горах? Ну, не родичи, так верные сподвижники… Если пропавшие что-то узнали, то лучший выход схватить их в городе, а после отправить к тем же Воинам Аллаха и дать инструкции – в яму там или голову долой. Могли на это дело и чеченов нанять или тех, кто над чеченами стоит, арабов пришлых или турок…
– С Кости голову так просто не снимешь! – сказал Перфильев, потемнев лицом. – Костя, он…
– Подожди, Влад, не горячись, – Каргин прикоснулся к плечу приятеля. – Как вы думаете, Федор Ильич, могли их похитить ради выкупа?
Азер покачал головой.
– Сомневаюсь. Ты сказал, три дня прошло? Цену быстрей назначают, ведь от гор до города рукой подать. Всех делов – спуститься в Кизыл да позвонить… Впрочем, и спускаться не надо, у каждой шайки люди есть в Кизыле и окрестных деревнях. Позвонили бы феррашам, те вам заломили б вдвое, как обычно делается, и вопрос исчерпан. А раз не звонят…
Перфильев мрачнел на глазах, Каргин тоже. Бессильный гнев и тяжкие мысли томили его; он думал, что Костя Прохоров ко всякому привычен, и если сразу не убит, сбежит или дождется помощи. С Барышниковым все оборачивалось хуже. Пожилой человек, с больным сердцем… Гальперин сказал, два инфаркта перенес… много ли ему надо?..
– Что посоветуете, Федор Ильич? – Он с надеждой поглядел на полковника.
– Что посоветую, что посоветую… – Азер вцепился в нижнюю губу и вдруг гаркнул: – Гришка, карту тащи! И сестрам скажи, чтоб не хихикали за кустами, а прибирали со стола!
Не прошло и пяти минут, как приказ был исполнен, и карта легла на стол. Отличная карта, военная, со всеми деталями, склеенная из листов с грифом «совершенно секретно». Азер ткнул толстым пальцем в зеленое пятнышко, потом провел по двум коричневым полоскам, извилистой и попрямее:
– Луга Бахар… мы здесь… А это – главное шоссе из города в Кизыл и та дорога, где вы бейбарса Ибада встретили. Сориентировались, капитаны?
– Так точно, – произнес Каргин. Почесал в затылке и спросил: – Наших могли отдать кому-нибудь вроде Ибада?
– Нет. Слишком мелкое зверье, – приговорил полковник. – А вот эти уже покрупнее! Вот здесь, к востоку, в двух сотнях километров от Армута – Воины Аллаха, дюжину селений контролируют, связаны с исламской партией – собственно, ее боевики. Но Валька все-таки к городу ближе и всех в окрестности сильней. До Вальки от меня рукой подать, тут его лагерь, километрах в семидесяти, и дорога из города к нему хорошая, на джипе и грузовике можно добраться, даже бензовоз пройдет. В конце дороги – тоннель, и Валькины мюриды его охраняют…
– Валька? Кто он такой?
– Славный наш эмир Вали Габбасов, вождь Копетдага, так он себя именует. С кем повязан, в точности не знаю, но числится в наших краях бунтовщиком за первым номером. Не трогают, однако… – Азер задумчиво уставился в карту. – Три сотни стволов у мерзавца, укрепленный лагерь на старой военной базе за Кара-Сууком, оружия, жратвы, боеприпасов – до горла, а откуда берет и кто ему ворожит, неведомо. С наркомафией, конечно, повязан, иногда налетит на заставу, погранцы с ним бьются, а караван героинный идет без помех… Ну, отстегивают ему за это, еще людей в Кара-Сууке обирает, но все-таки триста бойцов, каждый поесть и выпить любит… Содержать надо! А на какие шиши?
Полковник сложил карту, подвинул ее Каргину.
– Бери, Алексей! У меня еще найдется. А что до совета… Если я прав, и в горы твоих увезли, то либо они у Вальки-эмира, либо у аллаховой братвы. Можно узнать поточнее, если за деньгами не постоишь. Как там ваше предприятие? Не бедное?
– Ну-у… – протянул Каргин, усвоивший за время контактов с Мэлори, что на такой вопрос нужно отвечать неопределенно.
– Сколько феррашам раздали? И какая им обещана награда? – уточнил вопрос Азер.
– Феррашам – тысяч десять баксов, а награда обещана…
– …двадцать пять, – подсказал Перфильев.
– Немного. По возможностям средней фирмы, с которой считаться не будут. – Полковник сделал паузу, взглянул на солнце. – Скоро два, ехать вам, пожалуй, надо… Вот что я вам, капитаны, скажу: для удачной рыбалки снасть нужна хорошая, леска крепкая, крючок острый, но главное – червяк! Жирный червяк, крупный, чтобы карась на него польстился! Если этакий червяк вам не по средствам, все равно пыль в глаза пустите, сделайте вид, что богаты без меры, что денег у вас мешки и сундуки.
– А смысл? – спросил Каргин.
– Смысл в соблазне и искушении, – усмехнулся Азер. – Представь, взяли твоих, отдали каким-то верблюжьим плевкам и приказали держать или зарезать. Заплатили, само собой, за услугу… И вдруг плевки узнают, что за похищенных можно миллион слупить! Или два. Живы они или мертвы, держат их в схроне или прикончтили, не важно; так и так сунутся к тебе, одежду пришлют или палец отрезанный – мол, у нас твои дружки, поторгуемся! Отдавать, конечно, не станут, но деньги попробуют выманить. Только денег должно быть много, чтобы моча в башку ударила и ручонки затряслись от алчности. Тогда о заказчиках своих забудут и засветиться рискнут, а как засветятся, я вам, ребята, помогу. Живой силой помогу и техникой. – Полковник выудил из халата авторучку, черкнул на обороте карты несколько цифр. – По этому номеру звоните, если до дела дойдет. Городской телефон, но мне сообщат в течение часа. Кстати, как ваши аппараты? Не на прослушке?
– Они защищены, шифраторы стоят, – сказал Каргин.
– Хороший у вас план, хитрый! – медленно протянул Перфильев, с уважением качая головой. – Я рад, Федор Ильич, что вы за три моря не уехали!
– Хитрость свойственна евреям, – усмехнулся Азер. – И потому еще один совет примите: не надо миллионный выкуп обещать, обещания – это слова. Продемонстрируйте, что вы богаты, и миллион для вас – тьфу! Тогда и клюнут.
– Уверены, Федор Ильич? – молвил Каргин.
– Уверен. Если у Габбасова они, братков аллаха или другой группировки, клев непременно будет. Не сомневайтесь!
Каргин, прищурившись, посмотрел на полковника. Лицо у Федора Ильича было безмятежным, на полных губах блуждала улыбка, и лишь в серых зрачках посверкивали искорки, будто соображал он, с какого фланга обойти противника и сделать ли это силами роты или послать ей в помощь пару вертушек и бронетехнику. Может быть, мелькнула мысль, что-то еще он знает, да не говорит? Что-то конкретное, какой-то факт, намек, соображение?
Опустив глаза, Каргин спросил:
– Могу я узнать, на чем основана ваша уверенность?
Азер вздохнул. Искорки в его зрачках погасли.
– На жизненном опыте, Алексей, только на жизненном опыте. Почему я знаю, что будет у вас поклевка? Потому, что не рыбу ловите, а шакалов. Шакал же по своей природе жаден.
Интермедия. Ксения
Впервые Ксения попала в церковь девять лет назад, когда ей еще одиннадцати не исполнилось. Не в церковь даже – в собор, стоявший в своем бело-голубом великолепии над спуском к Днепру, напротив самого большого в Смоленске книжного магазина. Магазин размещался в красивом старинном здании, чудом уцелевшем во время войны, но по сравнению с собором оно казалось небольшим и скромным. Собор взмывал ввысь, и над его покатой кровлей сверкали усыпанные золотыми звездами синие купола, точеные из темного дерева двери были массивны и в то же время изящны, высоко на стенах тянулся мозаичный фриз с ликами святых и ангелов, узкие закругленные окна напоминали бойницы в рыцарском замке. Они с мамой шагнули внутрь, купили свечки, зажгли их перед какой-то иконой, и мама сказала: вспомни отца и помолись о нем. Но как молиться Ксения не знала да и отца почти не помнила, и потому, раскрыв в изумлении рот, глазела на церковное убранство, на чудные потолочные росписи, на мелко крестившихся старушек и двух попов в длинных рясах, что-то делавших у дальней стены, сплошь заставленной иконами.
Прежде мать ее в храм не водила, боялась – воспитательницу детского сада могли и с работы погнать за посещение неподобающих мест. Впрочем, мама богомольной не была и ставила свечки три раза в год, в день рождения отца, в день его гибели и в день его святого Михаила. Отец у Ксении трудился водителем-дальнобойщиком, неплохо зарабатывал, но пил, и страсть к бутылке его подвела: где-то в Сибири, зимой, принял сто грамм для согрева и слетел с обледеневшей дороги. Вез в Красноярск тяжелые контейнеры со смоленского завода «Кентавр», они его и раздавили, и отца, и дядю Витю, его напарника. Но для одиннадцатилетней Ксюши это случилось так давно, что горя она не испытывала и не всегда могла показать на снимках из семейных альбомов кто тут ее папа.
После, сделавшись постарше, сама забегала в храм, когда там не было служения, но не молилась, не каялась в детских своих грехах, а глядела на многоцветные картины, на золоченый алтарь, на пол из гладкой каменной плитки, любовалась этим и соображала: вот бы здесь станцевать! Конечно, не испанский танец и не аргентинский, а что-нибудь медленное, торжественное, вроде старинного менуэта… Еще думала: жаль, что в православной церкви лишь поют, а не танцуют, как у индийцев…
Молиться она научилась в Ата-Армуте. Когда человек молод, красив, здоров, свободен и счастлив, у бога вроде нечего просить и жаловаться тоже не на что. К Господу приходят в беде, приходят больные, убогие, увечные, приходят те, кто потерял надежду на человеческую доброту и справедливость. Рабы приходят и рабыни, уставшие надеяться, и потому родилась вера в далеком-предалеком прошлом как вера обиженных и униженных, нищих и рабов. Ксения о том не знала, не учили такому в советской школе, но повторила этот путь.
В церковь, однако, она не ходила. Во-первых, это Кериму могло не понравиться, а во-вторых, где они, церкви, в Ата-Армуте? Где-то, наверное, есть, но жизнь Ксении текла вне этих сфер, между барами и ресторанами, гостиничными номерами и чужими квартирами, куда ее отправляли по вызову. Да и нужны ли поп и церковь, чтобы молиться? Тем более, что в самой молитве грех…
Молилась она о том, чтобы клиенты попались не слишком противные, чтобы не мучили и рассчитались по-честному, и чтобы Керим, змея подколодная, остался доволен и ее не бил. А если уж бил, то не очень сильно.
- Говорят, что здесь бывала
- Королева из Непала
- И какой-то крупный лорд из Эдинбурга,
- И отсюда много ближе
- До Берлина и Парижа,
- Чем из даже самого Санкт-Петербурга.
Глава 6
Ата-Армут, 10 мая, вторая
половина дня
До города доехали быстро и без приключений, через Кизыл, по главной дороге. Решив отдохнуть перед пресс-конференцией, Каргин поднялся в номер, вытащил в лоджию кресло, сел и начал разглядывать с высоты Ата-Армут и синевшие на юге горы. Горы уже не казались чужими – все-таки попутешествовал он в них сегодня, на озеро полюбовался, на скалу Ак-Пчак и луга Бахор и встретился с местным населением. Двоих пощадил, троих угробил при содействии Перфильева… Неприятный эпизод, конечно, зато и другие встречи были, с людьми весьма достойными и даже героическими. Взять того же Нияза Бикташева, орденоносца! Орден Славы, орден Ленина, два Красных Знамени, Звезда… Сам Каргин похвастать орденом не мог, хотя медали имелись – за ранение в Никарагуа, за Кувейт и югославскую операцию. А в Легионе отличия его и вовсе обходили, ибо полковник Дювалье, командовавший их бригадой, полагал: если жив и цел легионер, то это лучше медали и ордена, а если убит, то и награды ему не нужны.
С двенадцатого этажа город был как на ладони: президентский дворец и Диван-ханэ на площади Независимости, здание Законодательного Курултая на площади Евразии, роскошные дома на Рустам-авеню, рестораны, отели и бары, рынки и мечети, три вокзала, два стадиона, южные кварталы новостроек и заводской район на севере. Большой город, красивый… Вокруг – горы и степи, за горами – Персия, за степями – бывшие братские народы, слева – Каспий, справа – Амударья… А между ними – Туран, сердце Азии!
Большая страна, богатая, щедрая. Нефть и залежи медно-никелевых руд, хлопок и фруктовые сады, виноград и рыбные промыслы, шелк и отары овец, мрамор и поделочный камень, яшма, родонит, нефрит… Плюс аргамаки знаменитой туранской породы, плюс целебные источники с курортами, плюс народные промыслы – ковроткачество, резьба по дереву и камню, изделия из кожи. Плюс природные красоты и всевозможные древности, что так влекут туристов – памятники ахеменидских времен, развалины городов, основанных Александром Македонским, могилы монгольских ханов, мечети и цитадели, которые строил еще хромой Тимур. Исторически и этнически Туран был связан с Персией, но и другие державы имели в нем интерес: тут проходил Великий Шелковый Путь из Китая, и самая короткая дорога из России в Индию тоже вела через Туран. Эта страна, лежавшая на перекрестке всех евразийских путей, часто воевала и подвергалась нашествиям то с юга, то с севера или с востока, но никогда не была униженной и покоренной до конца: приходил срок, и тут с равным успехом громили македонские фаланги, монгольскую конницу и персидских кизылбашей. За три тысячелетия Туран доказал, что взять его силой невозможно, однако, вступив в двадцатый век, сделавший планету маленькой, а все расстояния – близкими, Туран согласился не воевать, а породниться с соседями. Став частью огромной империи, он принял славян и узбеков, казахов и корейцев, татар и уйгуров, кавказцев, немцев, евреев и прибалтов, принял их и стал страной вполне современной, с аэропортами и железными дорогами, с заводами и рудниками, школами, театрами, музеями и остальными признаками цивилизации. Кое-что, само собой, не поощрялось – скажем, отправление культа и всякое внепартийное инакомыслие, зато была своя Академия Наук, женщины не носили паранджу, и басмачей в горах повыбили.
Однако эти времена расцвета, пусть ограниченного и относительного, канули в прошлое. Став независимой державой, Туран как будто покатился в древность, к эпохе ханов, беков и эмиров, коим цивилизация не чужда лишь по той причине, что придуманы ею всякие удобства и множество способов, как удержаться у власти. Главные были такими: во-первых – политика, во-вторых – деньги, в-третьих – танки. Все это было в руках Курбанова, секретаря ЦК компартии республики, хитрого лиса; и Саид Саидович, слегка открестившись от коммунистов и чуть подвинувшись к исламистам, стал по названию президентом, а по сути – ханом Среднеазиатской Республики Туран.
И была обещана Турану эпоха невиданного процветания, когда все флаги будут в гости к нам – но, предпочтительно, заокеанские.
Первым делом Саид Саидович вернул народу национальную гордость и достоинство, слегка ущемленные в коммунистические времена. На этом пути были переименованы города и веси, улицы и площади, затем восстановлено двести семнадцать мечетей, построено двадцать шесть президентских дворцов и всюду развешаны изображения туран-баши либо воздвигнуты статуи, чтобы утвердить в сознаниии масс кто есть Отец и Благодетель Народа. Кроме того Законодательное Собрание стало Курултаем, Совет Министров – Диван-ханэ, и члены их удостоились благородного эмирского титула, как заведено в цивилизованной Британии, где есть Палата Лордов, и где королева дарит выдающимся особам рыцарские шпоры. Затем прижали всяких инородцев, осуществили реформу воинских званий, судей превратили в кази, стражей порядка – в феррашей, врачей – в табибов, ввели национальную валюту таньга, указы президента стали называть фирманами, а знамя заменили бунчуком. Как во всякой уважающей себя стране учредили ордена: высший Президентский, орден Искандера для военных, орден Лапа Барса с подвесками и без, Звезду Эмира с виноградными листьями, орден Жемчужина Мудрости и Почетную Цепь. Далее туран-баша рассмотрел проект о национальном алфавите, предлагавший отказаться от кириллицы, пренебречь латиницей и перейти на арабское либо уйгурское письмо. Проект не отвергли, но отложили в долгий ящик, поскольку сам туран-баша владел лишь русским и туранским, и к тому же, говоря по чести, на туранском изъяснялся с большим напряжением. Зато другой проект, не столь известный и даже в некотором смысле тайный, был принят и реализован незамедлительно: всюду, где удавалось, в Диване и в корпусе эмиров-депутатов, на должности градоначальников и высших армейских чинов, в сферах свободного предпринимательства, культуры и науки были расставлены друзья и родичи туран-баши.
Вследствие этих перемен в Туране, растившем прежде хлопок, фрукты и овец, теперь росла когорта лихоимцев, лизоблюдов и бандитов. Издревле население страны включало клан людей воинственных и массу трудолюбивых: первые правили и грабили, вторые их кормили. Но с воцарением туран-баши баланс сил изменился, нарушенный третьим классом граждан с ярко выраженной евразийской ментальностью, сущность которой была такова: не работать, но жить богато. Друзья и родичи Курбанова, конечно, воровали, коррупция вздымалась словно на дрожжах, слой евразийцев ширился и стал, в конечном счете, надежной и преданной опорой президента. Народ, как обычно, безмолвствовал и реагировал на новые веяния не словом, но делом: инородцы утекали за рубеж, а местный этнос, коему деваться было некуда, шел в бандиты или тихо копошился на земле, разбойничал или возил в Россию курагу и груши, а заодно наркотики.
В силу указанных причин «все флаги» в Среднеазиатскую Республику отнюдь не спешили. Конечно, посольства великих держав здесь имелись, были также иностранные разведчики, сидела в корпунктах пара дюжин щелкоперов из газет Парижа, Нью-Йорка, Анкары, Пекина и Лондона, и вся эта шатия-братия принюхивалась к туранской нефти, туранской икре, туранской меди и никелю. Но только принюхивалась и не более; крупные политики, бизнесмены и финансисты, сильные мира сего, Туран вниманием не баловали и никаких активных телодвижений в сторону Ата-Армута не совершали. Даже российские власти, сколачивая СНГ и призывая крепить единство на постсоветском пространстве, звали к себе в Москву, а в Армут посылали третьего секретаря двенадцатого подотдела президентской администрации. Кроме него Армут посетил средней руки китаец, глава Синьцзян-Уйгурского автономного округа, наследная принцесса с острова Нукуноно и британский лорд, член Европарламента, обеспокоенный правами малых наций. Лорд желал осмотреть чеченские лагеря близ Каспия и убедиться, что дети и женщины в них не голодают, однако показательный лагерь с голодными детьми и женщинами устроить не успели, и миссию лорда спустили на тормозах. Он уехал очень недовольный. Туран-баша был тоже недоволен, ибо рассчитывал на безвозмездную помощь от европейских стран.
«Прав Мэлори – дыра, – размышлял Каргин, сидя в кресле и любуясь городом. – Теплая, красивая, изобильная дыра на обочине мировой политики и экономики… Должно быть, здесь это кое-кто понимает и думает, как бы внимание привлечь. Прославиться, в общем! Слава, впрочем, уже есть: был Великий Шелковый Путь, а сделался Большой Героинной Дорогой… Но не того разряда слава, гнусная известность, мерзкая! А вот ежели „Шмелей“ поставить на поток и торговать ими – ну, хотя бы в третьих странах – это уже кое-что. Капиталы потекут от тех же пакистанцев и арабов, большие люди заявятся, мошной трясти начнут, чтобы перекупить лицензию… А то, что краденое российское, им до лампочки!»
Он встал, облокотился на перила и бросил взгляд вниз. Четверть пятого, гости уже съезжаются, толпятся у подъезда… И много, черт побери! Кто-то солидный, на иномарке – кажется, на «БМВ», который лишь эмирам полагается… Два фургона телевизионщиков – вон, аппаратуру выгружают… Микроавтобусы, машины помельче и поскромней, на крышах и капотах – названия изданий: «Нью-Йорк Геральд», лондонская «Таймс», что-то на французском, но мелковато, не разглядеть, еще китайские иероглифы, турецкая вязь, «Известия» и «Аргументы и факты» – эти из Москвы… Ну и, конечно, местные: «Туран ватан», еженедельник коммунистов, «Туран гази», исламское издание, евразийский «Туран бишр»[25] и даже «Гарем», журнал сугубо для мужчин… «Этим-то что здесь надо?» – с недоумением подумал Каргин, потом вспомнил про банкет, кивнул и отправился в спальню, переодеваться.
Надел сорочку, светло-серый деловой костюм от Кардена, обул башмаки, повязал галстук, прицепил к нему булавку с бриллиантом в пять карат, свадебный дар Мэлори, поглядел в зеркало, прищурился и остался собой доволен. Кольнуло, правда, воспоминание о Бобе Паркере, племяннике старого Халлорана, погибшем на Иннисфри; в этой роскошной сбруе он был похож на Боба, чему не приходилось удивляться – все-таки родичи. И оба – президенты ХАК, один прошлый, другой настоящий, а значит, приходится соответствовать… Как поучал майор Толпыго: сапоги и бляхи должны сиять!
В дверь осторожно постучали.
– Входите! – крикнул Каргин и щелкнул по лацкану, сбивая пылинку.
Вошел Сергеев, изобразил лицом восторг при виде нарядного босса, затем сухо промолвил:
– Утром вы уехали, Алексей Николаевич, не смог доложиться. А у нас, однако, новости.
Каргин резко повернулся к нему.
– Слушаю.
– Официанта разыскали, который нашим в «Достыке» подавал. Не буду говорить, во что его адрес обошелся, но все же разыскали… Некий Фазли Юмашев, возраст – тридцать два, одинокий, живет на улице Гюзель тридцать четыре, в собственном домике, и третий день за порог ни ногой. Болен! В спину вступило или ниже… В общем, немного надорвался, таская подносы.
Глазки Сергеева вдруг заблестели, рот приоткрылся. Сейчас он походил на гончую, взявшую след.
– Дальше! – велел Каргин.
– Приехали к нему часиков в пять, расспрашивать стали, однако Юмашев ничего существенного не сообщил и даже деньгами не соблазнился. Но выглядел напуганным. Страх, Алексей Николаевич, такое состояние, которое я безошибочно различаю, так как лицезрел его долгие годы у всевозможных персон… Так что мы дождались ночного времени, влезли к Юмашеву в дом, и Балабин с ним немного поработал. Теперь Юмашев утверждает, что русских было не двое, а трое. Сначала наши пришли, затем, минут через десять, к ним подсел какой-то тип, явно знакомец Барышникова – чуть обниматься не принялись. Посидел немного, рюмку выпил, поел, поговорили, затем ушел. Наши оставались до восьми, ели, почти не пили и что-то обсуждали, но тихо.
– Почти не пили – это как? – спросил Каргин.
– На троих взяли двести коньяка, а потом, когда третий удалился, спросили коктейли с сухим мартини. Юмашев их из бара принес и сильно был взволнован, когда о коктейлях речь зашла. Ну, я велел Балабину снова его полечить… Тогда ситуация прояснилась: в баре у них трудится Зульфия Салихова, красотка хоть куда, и всем известно, что эта барышня чей-то осведомитель. Чей конкретно, Юмашев не знает, надо спрашивать у хозяина, но к советам Зульфии прислушиваются все. На этот раз она ему посоветовала исчезнуть и пару недель глаз не мозолить. Что Юмашев и сделал.
Каргин, нахмурившись, уставился в пол.
– Гальперин говорил мне, что Николаю Николаевичу звонили, как раз перед тем, как он в «Достык» собрался. Вы это знаете?
– Разумеется, я ведь каждого опросил. Дальше складываем два и два и получаем, что некий знакомец Барышникова назначил встречу в «Достыке», и была та встреча опасной и сугубо деловой. Деловой – потому что краткой, хоть повстречались старые приятели, а опасной… Ну, сами понимаете, он ведь недаром с собой Прохорова взял.
– Отличный вы специалист, подполковник Сергеев, – одобрительно сказал Каргин. Потом, вспомнив о тайнах Халлоранов и своих мытарствах на Иннисфри, добавил: – Прежде мне такого человека очень не хватало. Пожалуй, я вам оклад удвою, если найдете нашу пропажу.
Сергеев скромно потупил глазки.
– С моей стороны возражений нет, однако к делу, к делу… Теперь мы имеем возможность продолжить следствие по двум линиям: приятель Барышникова и очаровательная барменша Зульфия. Приятель намного важнее, и я постараюсь его отыскать, тем более, что словесный портрет получен, выбили из Юмашева во всех деталях и подробностях. А барменша… Мне не разорваться, Алексей Николаевич. Или отложим на день-другой, или пошлем кого-нибудь красивого и молодого, чтобы вступил в контакт и попытался обольстить. Славу или Дмитрия… лохи, конечно, но вдруг узнают что-то полезное.
– Сосредоточьтесь на приятеле, – распорядился Каргин, – и берите в помощь всех, кто вам понадобится. Ну и, конечно, деньги… А барменшей я сам займусь. Я ведь тоже красив и молод.
– Без сомнения, – сказал Сергеев, внезапно ухмыльнувшись. – И вы не лох.
– Это лесть или логическое умозаключение?
– Второе, шеф. Прорваться из русских капитанов спецназа в американские миллиардеры… Это, извините, не для веников!
– Улыбка судьбы, – пояснил Каргин. – Кстати, о миллиардах… Вы, помнится, говорили, что в сейфе у нас триста шестьдесят две тысячи?
– Уже тысяч на сорок поменьше, – откликнулся Сергеев. – Аренда конференц-зала, проектор, купленный Гальпериным, мои вчерашние расходы и остальное-прочее – один банкет на тридцать тысяч… Да, не меньше сорока штук ушло.
– Откройте сейф и выдайте Балабину двести тысяч. Пусть со своими ребятами снимет банковские обертки, перемешает купюры, помнет, свалит их в какую-нибудь большую, но легкую емкость, и доставит в конференц-зал к восемнадцати тридцати.
Сергеев даже глазом не моргнул.
– Детский надувной бассейн в качестве емкости подойдет?
– Вполне.
– Могу быть свободным?
– Да, подполковник.
Дверь за Сергеевым закрылась. Каргин прошелся по комнате, впол-голоса декламируя: «Продемонстрируйте, что вы богаты, и миллион для вас – тьфу… Продайте персам орудия…» Затем взглянул на часы, покинул номер и двинулся к лифту – с таким расчетом, чтобы появиться в зале ровно в семнадцать ноль-ноль.
Можно было бы не спешить, ведь боссы не опаздывают, а задерживаются. С другой стороны, точность – вежливость королей. Каргин к монархистам не относился, но это правило больше ему импонировало.
Зал был полон. Должно быть, здесь собралось не меньше сотни корреспондентов, журналистов, ведущих теле – и радиопрограмм, а при них – еще столько же помощников, ассистентов и прихлебателей, жаждущих проникнуть из этого зала в другой, где накрывали на столы, где громыхала посуда и соблазнительно позванивали хрустальные рюмки. Труженики пера сидели плотными рядами, поджимая друг друга, а слева и справа от них, в проходах, громоздились прожекторы и телекамеры, толпились операторы и режиссеры, змеились по полу черные кабели и слышалась ругань на десяти языках. В торце зала, на подиуме, за длинным столом расположились Генри Флинт, щеголявший в белоснежном костюме, Влад Перфильев, переводчик Максим Кань и юрист Рогов, которому предстояло вести собрание. На стене за их спинами висел огромный экран, а у отдельного деска с проектором и компьютером стоял в полной боевой готовности Гальперин.
Каргин прошел к столу через боковую дверь, остановился, дав возможность запечатлеть себя фото – и телекорреспондентам, затем сделал публике ручкой и сел посередине. Разноязыкий гомон постепенно стихал, вспышки блицев сделались редкими, но в зале ощутимо попахивало скандалом. Журналисты переглядывались, пересмеивались, а те, что потемпераментней, делали странные жесты, изображая что-то непотребное – может быть, кукиш по-турецки, а может, как принято у французов, рога против нечистой силы. Центром этого оживления являлся щекастый белобрысый субъект с носом-пуговкой, в гавайской рубашке и с сигарой в зубах.
– Кто такой? – спросил Каргин, косясь на белобрысого.
– Бак Флетчер из «Вашингтон пост», – шепотом ответил Рогов. – Говорят, та еще язва!
Затем юрист наклонился к микрофону и произнес:
– Дамы и господа, мы начинаем пресс-конференцию мистера Алекса Керка, президента «Халлоран Арминг Корпорейшн», прибывшего вчера в Ата-Армут. Прежде всего я собираюсь проинформировать вас, что данная корпорация представляет в Туране не только собственные интересы, но также, согласно договору между ХАК и «Росвооружением», уполномочена…
Он говорил ровным уверенным голосом, округлыми фразами, как и положено опытному юридическому поверенному, и Каргин, убедившись, что шепоток в зале стих окончательно, уже не прислушивался к словам юриста. Рядом с ним сидели Перфильев и Флинт, и их профессиональная беседа на корявом английском и столь же корявом русском была куда интереснее. Флинт пояснял Владу, как тренируют морпехов в Штатах: ползешь, мол, на карачках по грязи со стофунтовым снаряжением, а по пятам сержант, орет и башмаками в задницу пинает. Перфильев с усмешкой возражал, что это мелочи, и что в российской армии пинок по мягкой части есть мера поощрения, а если нужно наказать всерьез, то бьют по яйцам. Флинт, усмехаясь в свою очередь, любопытствовал: а не ведет ли этот варварский обычай к падению рождаемости? Ведь в мирное время первая задача солдата – воспроизводство населения.
– …на этом я кончаю свою вступительную речь и передаю слово мистеру Алексу Керку, – услышал Каргин.
Он поднялся, поманил к себе Каня и начал говорить – разумеется, на английском, неторопливо, давая возможность Максу сделать двойной перевод, на русский и на туранский. Каргин не был мастером публичных выступлений, однако речи держать ему приходилось, и перед строем солдат, которые через мгновение пойдут в атаку, и перед лицами начальствующими, коим полагалось докладывать ясно, кратко и четко. Так он сейчас и говорил, хотя это выступление было смесью фантастики пополам с издевкой и сильно отличалось от прежних.
Речь шла о грушевом компоте, нефтепроводе по дну Каспия, производстве биотуалетов для войск НАТО, пряжек и пуговиц из туранской меди, каракулевых генеральских папах и тому подобных прожектах, коими ХАК собиралась осчастливить Среднеазиатскую Республику в самом скором времени. Перечислив все это, Каргин сделал паузу, и тут же, не дожидаясь перевода последних фраз, поднялся спецкор журнала «Гарем».
– Вопрос, ага президент. Переведите! – он помахал рукой Максиму.
– Без перевод. Мой русски понимать, – сообщил Каргин. – Понимать о'кей, только говорить диффикулт. Ю… как это на русски?.. ю болтать свой вопрос.
– Не столько вопрос, сколько предложение, ага. Может быть, вы разобьете плантации каучуконосов в предгорьях Копетдага и построите фабрику по выпуску армейских презервативов и фаллоимитаторов?
– Бриллиант айдиа! – воскликнул Каргин. – Почему нет?
Теперь загомонили в разных концах зала, там, где сидели турки, китайцы, французы и, кажется, исламисты из «Туран гази». Но всех перекричала дама с пронзительным голосом, напоминавшим скрип несмазанных колес арбы:
– Гульбахар Ибрагимказиева, «Туран бишр»… Вы что себе позволяете, так называемый ага президент? Смеетесь над нами? Вы…
– Не смеяться, мисс бишр, абсолютли не смеяться. Как можно? Вери серьезен есть. Мой утверждать: где проявиться наша корпорейшн, там быть джайнт бизнес. Огромный! – Каргин широко развел руки в стороны, чтобы уточнить размеры бизнеса, потом уставился на Бака Флетчера из «Вашингтон Пост». Тот ерзал, вертелся и подскакивал – видно, не терпелось белобрысому принять участие в дискуссии, да местные не давали слово вставить.
Вскочил корреспондент «Туран гази».
– Вы полагаете, что наше руководство позволит вам резвиться в Туране со всеми этими компотами, пряжками и папахами? Думаете, у вас в Америке все умники, а здесь дикари и идиоты? Ошибаетесь, ага! У нас тоже есть национальная гордость, и наш туран-баша…
Каргин выпрямился, расправил плечи и приложил ладонь к сердцу.
– Мы относиться до туран-баша как грэйт лидер на планете, биггест государственный деятель, патриот свой кантри! Мой уверен: ХАК договориться с президент Курбанов. Мы готовимся… как это?.. о, йес – почтить! Да, почтить президент еще одним проектом. Вери бьютифул проект! Прошу тише, ледиз энд джентльменз, тише! Жаль, мой не знать турански, но мой сейчас сказать на русски!
Зал замер – на кого-то шикнули, кого-то успокоили тычком под ребра, кто-то сник под грозным взглядом Перфильева.
– Над Ата-Армут – горы, а в горах – чудный лэйк… то-есть озеро энд источник, – сообщил Каргин, приятно улыбаясь журналистам. – Раньше быть санаторий и все о'кей, нау – насинг… ничего хорошего. Мы строить там отель, мени отель, вкладывать мени инвестиций, вери мени мани в девелопмент… в развитие… Но главный айдиа – стоун! Большой скала Ак-Пчак у самого лэйк. Мы нанимать бест скульптор энд ученый, скульптор делать из Ак-Пчак джайнт монумент великий туран-баша. Ученый делать надпись: Отец Народа, сохранить тебя аллах! Делать мени надпись, на всех язык, какие есть, начиная с самый древний, египетский, с помощью иероглиф.
При гробовом молчании зала поднялся журналист «Аргументов и фактов».
– Вы это серьезно, мистер Керк?
– Абсолютли. Мы уже нанять один такой ученый, бест египетский спешиалист из юнивесити оф Санкт-Петербург. – Каргин дернул за рукав стоявшего рядом Каня, и прошептал: – Кого мы там наняли? Ну, живо!
– Лучший – Андрей Георгиевич Сущевский, доцент с кафедры восточных языков, египтолог, – прошептал Максим, бледнея. – Я у него учился.
– Мой переводчик подсказать: мы нанимать профессор Андре Сущевский, – уточнил Каргин. – Хотите проверить? Плиз, есть телефон! Профессор трудиться интенсивно, осталось сделать перевод на иероглиф последний слово: аллах на древний египетский.
Журналист «Аргументов и фактов» покрутил пальцем у виска и сел. Зато тут же поднялся Бак Флетчер. Его щекастое лицо порозовело и походило сейчас на попку любовно отшлепанного младенца.
– Мой дорогой мистер Керк! Мы, разумеется, съедим и выпьем все, что вы нам приготовили… – Флетчер выдержал многозначительную паузу и кивнул на двери, – в том, банкетном зале, а не в этом. От пищи, поднесенной здесь, сводит челюсти. Боюсь, что нам ее не прожевать, а если кто-то прожует и съест, то кроме поноса на четверть газетной полосы ждать вам нечего. Вы совершенно серьезно утверждаете, что…
– Я все утверждаю серьезно! – повысив голос и перейдя на английский, произнес Каргин. – Повторяю: ХАК пришла сюда, чтобы делать бизнес, а мы свое дело знаем! Может быть, вам неизвестно, что такое ХАК, мистер Флетчер? Сейчас покажем! – Он повелительно кивнул Гальперину, и тот, склонившись над компьютером, запустил рекламную дискету. На экране появился герб корпорации: белоголовый орлан, сжимающий в когтистых лапах револьверы, и надпись: «Кольт создал Соединенные Штаты».
– Я в курсе, что такое «Халлоран Арминг Корпорейшн»! – выкрикнул Флетчер, размахивая сигарой. – Не стоит ломать комедию, Керк! Ставлю таньга против сотни баксов, что знаю об этом получше вас!
– Вы в курсе, но другие, возможно, нет, – парировал Каргин. – Им полезно увидеть своими глазами достижения моей корпорации. Мистер Флинт, напомните, какой у нас годовой оборот?
– Шесть миллиардов долларов, сэр! – рявкнул Флинт. – Мы производим все, от сапог, пуговиц и сержантских нашивок до «Стеллсов» и термоядерных бомб! В том числе – компот и презервативы для наших славных воинов.
На экране возник Халлоран-таун, штаб-квартира корпорации под Сан-Франциско: зеленоватые административные корпуса, похожие на огромные аквариумы, поселок с прятавшимися в тени деревьев виллами, а над ним – высокое изящное здание в испанском стиле, президентская резиденция «Эстада». Вслед за этими картинами явились широкие приземистые ангары и демонстрационный полигон; ворота в крайнем строении распахнулись, и из них нескончаемой чередой начали выезжать танки. Новые кадры: завод в Иллинойсе, завод в Огайо, завод в Канаде, верфи в Мексике и Австралии, фабрика взрывчатых веществ в Японии, авиастроительные предприятия…
– Мы сотрудничаем со многими международными компаниями, – пояснил Каргин. – «Боинг», «Кольтс индастриз», «Сумимото Арсенал»… Собственно, они принадлежат нам, в одних случаях на треть или на четверть, а в других – практически полностью.
Максим перевел. Впрочем, большинству журналистов английский был понятен.
Вспыхнули новые кадры: угловатый авианосец с истребителями на взлетной палубе, атомная субмарина, танковый батальон в африканской саванне, вертолеты над джунглями, исторгающие напалм, снова вертолеты – с командой десантников в зеленых беретах, боевые пловцы, буксирующие мину, звено бомбардировщиков, лица солдат, европейцев, африканцев, азиатов, под касками всех форм и размеров.