Наследник Эльтеррус Иар

– Нет… пожалуй, нет… А вот о других кандидатах в туран-баши узнать бы хотелось. Кажется, еще племянники есть?

– Есть, двое, – сообщил Сергеев, не дрогнув бровью. – Курбанов Нури Дамирович, тридцать восемь лет, глава Первого президентского банка, по нраву – плейбой, делами не занимается, в политике не котируется, прожигает жизнь в Ницце и на курортах Италии. Более реальным наследником может считаться Курбанов Саид, тезка дяди-президента. Тридцать пять лет, министр финансов и глава Второго президентского банка; хитер, энергичен и умело оттесняет старшего братца. Их отец…

– Еще и отец есть! – воскликнул Каргин.

– Есть, и даже находится в добром здравии. Курбанов Дамир Саидович, младший брат туран-баши и бейлербей Дивана. Иными словами, премьер-министр и один из возможных наследников. Коллекционирует старинную французскую мебель, картины и другие произведения искусства.

– Им тоже приготовлены подарки?

– Разумеется. – Сергеев любовно огладил сейф. – У туран-баши и его супруги масса родичей, и всех мы выявить не смогли. Впрочем, ключевые фигуры известны, а с остальными придется импровизировать.

Для человека власти, особенно владыки и политика, опасно иметь двух или трех наследников, подумал Каргин. Большая сумятица будет в этом королевстве, когда туран-баша отправится в сады аллаха… Пожалуй, решил он, у старого Халлорана были свои резоны, чтоб разобраться с наследниками пока живой и не тянуть с подобными делами. Жаль только, что пострадали безвинные, все население Иннисфри, две сотни человек… Но здесь, если случится заварушка, кровью умоются тысячи! Собственно, кровь уже течет: узбекская оппозиция, казахская оппозиция, банды в горах, мятежные районы наподобие Чечни, граница с Афганом и наркоторговцы…

– Ну, перейдем к нашей пропаже, – произнес Каргин. – Итак, Барышников и Прохоров отправились ужинать в…

– …"Достык", – подсказал Сергеев. – Это дальше по Рустам-авеню, около площади Евразии. Очень дорогое заведение с национальной кухней. Плов, манты, долма и бар с девочками.

– Благодарю. Отправились в начале шестого и, как выяснила полиция со слов работников ресторана, в восемь вечера ушли. Машину не брали, потому как близко… Трезвые ушли, не качаясь… Что нам известно еще? Какие факты?

Он повторил сказанное на английском, но Флинт лишь развел руками. Неприметное лицо Сергеева оживилось.

– Фактов нет, но есть соображения, – медленно промолвил он. – Во-первых, люди из «Достыка» чего-то не договаривают. Был я там, беседовал с официантами и метрдотелем… Темнят! Дело, однако, поправимое – пошелестим бумажками, узнаем. Во-вторых, хоть наши коллеги в восемь ушли, это не значит, что они отправились в «Тулпар». Время детское, могли склониться к соблазнам плоти… Тем более, что по дороге к отелю восемь баров, и в каждом – целая выставка гейш и куртизанок.

– Все кабаки проверены? – буркнул Перфильев.

– Да. Все восемь обошел, но, к сожалению, наших там не видели. – Сергеев опустил веки над серыми выцветшими глазками и покачал головой. – Теперь третье: несмотря на щедрую мзду и обещанные наградные, местная полиция бездействует. Похоже, ей известны похители – или, не приведи Господь, убийцы – однако должного усердия отметить не могу. Хотя плачено и переплачено.

– Можно ли подключить к розыскам другие структуры? – после недолгого раздумья спросил Каргин. – Не туранцев, а, предположим, профессионалов из всяких зарубежных ведомств?

Сергеев с грустным видом пожал плечами.

– Должен вас разочаровать, Алексей Николаевич. Внешняя разведка ФСБ в этом регионе еще не действует, сеть пока не налажена – ввиду малого времени и отсутствия финансов. То же у американцев – три агента ЦРУ при их посольстве, бездельники и дилетанты. Есть, конечно, британцы, но это такой уровень конспирации, что днем с огнем не сыщешь. Я, во всяком случае, не берусь.

Примерно о том же говорил коммодор, мелькнула мысль у Каргина. По международным меркам Туран считался заштатной дырой, где ни одна из приличных разведок – за исключением, быть может, англичан – своих агентов не держала. Со временем все, конечно, переменится, ибо сокровищ в этой дыре не счесть, но в данный момент специалисты нужного профиля здесь отсутствовали. Само собой, если не считать Сергеева.

Каргин прошелся по комнате, от стола к широкой застекленной двери, ведущей в лоджию, пересчитал компьютеры (их было три), окинул взглядом сейф и поинтересовался:

– Кто-то из наших мог быть причастен к исчезновению Прохорова и Барышникова? Юрист, переводчик или этот инженер из челябинского КБ? Что они вообще за люди?

Сергеев подумал, напрягся и, повернувшись к начальству лицом, в очередной раз забубнил:

– Максим Олегович Кань, двадцать восемь лет, мать – татарка, благодаря чему с детства знает татарский и туранский. Закончил Восточный факультет Ленгосуниверситета, владеет персидским, арабским, немецким, английским и французским. Холост, наивен, и во всех проблемах, кроме лингвистики, полный лох. Юрий Данилович Гальперин, тридцать лет, женат, закончил МВТУ имени Баумана, специалист по двигателям и, вне этой сферы, такой же лох, как наш переводчик. Ведущий конструктор, а последний год – референт Барышникова и предан ему до гроба. Всеволод Петрович Рогов, юридический поверенный, сорок пять лет…

– Достаточно, – прервал отставного подполковника Каргин. – Я так понимаю, что среди наших ренегатов нет, хотя имеются лохи.

– Молодежь нынче пошла инфантильная, – с меланхолическим видом заметил Сергеев. – Продукт эпохи развитого социализма.

– Вымрут скоро инфантильные, – сказал Перфильев и уставился на Каргина. – Что будем делать, Алексей?

Теперь все трое глядели на него, и Каргин ощутил то же самое, что чувствует вступивший в битву генерал, от коего ждут приказов: куда перебросить конницу и выдвинуть пехоту, где выстроить редут и где поставить батареи. Может, вообще пора трубить в атаку? Пожалуй, пора, решил он и молвил:

– Значит, диспозиция такая. Сергеев отправляется в «Достык», и с ним – Балабин и кто-нибудь из охранников. Денег за правду не жалеть, а если деньги не помогут, пусть Балабин поднажмет… аккуратно нажмет, но энергично. Оружие у нас имеется?

Сергеев моргнул.

– Откуда оружие? Мы коммерсанты, мирные люди… У секьюрити – только дубинки и один кастет на четверых.

– Займешься оружием, тоже аккуратно, но энергично, – сказал Каргин Перфильеву. – Нельзя нам в такой ситуации без оружия. Достанешь? – Влад кивнул. – Вот и хорошо. Машину возьми, деньги и пару своих ребятишек для подкрепления. Тут наверняка подпольный рынок есть, но лучше туда не соваться. Надежного человека поищи или отбери у местных мафиози, только без шума и пыли. – Он повернулся к Сергееву. – Из наших хором другие выходы есть? Кроме парадной лестницы и лифта? Оружие, даже в сумках, через главный вход тащить не стоит.

– В конце коридора – тамбур и черный ход во двор, а оттуда – на Бухарскую улицу. Во дворе стоянка для машин гостей. Не охраняемая.

– Отлично. Теперь с главным нашим делом. – Каргин перешел на английский. – Флинт с переводчиком арендуют конференц-зал отеля, а заодно ресторан, потом садятся на телефоны и обзванивают все посольства, газеты и прочие СМИ, особенно корпункты зарубежных журналистов. Завтра, в семнадцать ноль-ноль мистер Алекс Керк, президент «Халлоран Арминг Корпорейшн», дает пресс-конференцию, а после нее – банкет. Море халявной выпивки, устрицы, цыплята табака, ну и что там еще положено…

– Тема? – деловито поинтересовался Флинт.

– Мы собираемся строить здесь фабрику, если будет на то благословение властей. Фабрику по производству грушевого компота для армий США и европейских союзников. Если убедимся в качестве местных фруктов, построим что-нибудь еще. К примеру, завод горюче-смазочных материалов и нефтепровод через Каспий и Иран до Турции.

– Или до Индии, – добавил Генри Флинт, проявив присущую морским пехотинцам смекалку. – Будет исполнено, босс! А что касается банкета… С устрицами здесь напряженно, но есть осетрина и черная икра. Щелкоперы из «Вашингтон Пост» и «Нью-Йорк Геральд» очень падки на икру… думаю, из-за икры и нефти они и забрались в такую даль.

– Само собой не из-за груш, – сказал Перфильев, уловивший смысл последней фразы. – Груши они могут дома околачивать.

– Икры не жалеть, – распорядился Каргин и махнул рукой. – Совет окончен, все за дело! А сюда пригласите Гальперина. Хочу с ним технические вопросы обсудить.

Трое его подчиненных вышли. Каргин покружил по комнате, бесцельно касаясь то серого компьютерного монитора, то факса с созвездием кнопок и клавиш, добрался до распахнутой двери и очутился в лоджии. Она была широкой, просторной, тянувшейся вдоль комнат люкса, и выходила на Рустам-авеню, бывшую улицу Ленина. Здания на ней стояли прежние, однако вывесок на русском было маловато, все больше туранские, хоть и кириллицей. Лозунги и портреты, которым полагается висеть на главной улице столицы, тоже переменились: лозунги славили теперь не партию, а народное единство, родимый край, его неистощимые сокровища, клеймили врагов-раскольников и призывали вступать в армию. Что же касается портретов, разнообразие не поощрялось: со всех смотрел туран-баша, мудро улыбаясь своему народу или простирая к нему раскрытые в обьятиях руки.

Однако, несмотря на перемены, Туран в восприятии Каргина не был чужой землей. Это связывалось не с детской памятью, не с теми тремя-четырьмя годами, проведенными в Кушке, но, скорее, со всем его воспитанием, жизненным опытом и взглядом на мир. Страна, которой он служил, была для него не просто территорией от южных гор до северных морей, а совокупностью населявших ее народов, той частью человечества, которую он клялся охранять и защищать, не различая узбека от русского, грузина от эстонца. Все они были его соотечественниками, а земли их и языки были его землей и языками, ибо Каргин еще принадлежал к тому поколению, которое об этом не забыло. За ним, возможно, придут другие, только родившиеся или вовсе еще не рожденные, и для них Туран, Литва или Армения будут заграницей, такой же, как Швеция или Канада. Или не будут, думал Каргин, глядя на ущелье улицы внизу. Не будут, потому что людям, прожившим вместе не одно столетие, трудно обособиться и разорвать соединявшие их нити. Вон, надписи на туранском, а буквы-то русские…

За его спиной кто-то вежливо кашлянул, и он вернулся в комнату.

Юрий Гальперин был тощим, длинным, нескладным, и фигурой походил на знак интеграла: стриженая голова откинута назад, а ступни в кроссовках сорок шестого размера торчат вперед. Но, как случается нередко, комическое впечатление исчезло, едва он заговорил. Речь его была четкой, уверенной, а голос – сочным баритоном, не хуже, чем у оперного певца. Может, Гальперин и казался лохом, но лишь тогда, когда молчал.

– Вызывали, Алексей Николаевич?

– Приглашал, Юрий Данилович. – Каргин кивнул на кресло. – Если вы не против, обойдемся без отчеств. Хочу расспросить вас о «косилках» – не столько о технических данных, они мне в общих чертах известны, сколько об истории вопроса. Кто, когда, зачем… И, конечно, что мы имеем в результате – здесь, в Туране, и в Челябинске, в вашем КБ.

Кивнув, Гальперин ткнул пальцем клавишу включения компьютера, вытащил из кармана лазерный диск и вставил в дисковод. На мониторе возникло нечто похожее на корабль – широковатый низкий корпус, мачты с большими пропеллерами, ракетные установки. Корму вдруг прорезала щель, часть обшивки отъехала вниз, превращаясь в пандус, и из недр судна резво выскочила БМП, а за нею – взвод десантников.

– Экраноплан, «каспийский монстр», как его прозвали на Западе, – молвил Гальперин. – Я слышал, что вы, Алексей, человек военный… Приходилось ходить на таких? Или хотя бы видеть вблизи?

Каргин, с большим интересом разглядывая аппарат, паривший над землей, сделал отрицательный жест.

– Видел только на картинках, Юра. Зверь машина!

– Еще бы! Прототип, разработанный нашим КБ, был построен в 1979 году, на опытном заводе в Горьком. Небольшую серию заложили здесь, в Туране, и эти машины вошли в состав Каспийской флотилии. Предназначены для разведки и высадки диверсионных групп. Скорость около двухсот узлов, грузоподъемность двадцать тонн, дальность хода шестьсот миль, действуют даже в штормовых условиях, при высоте волны до четырех баллов. Берут на борт сто пятьдесят десантников в полном снаряжении.[14]

Он продолжал говорить, комментируя мелькавшие на мониторе картинки, рассказывал о том, как после десантных экранопланов у академика Косильникова, возглавлявшего КБ, возникла идея-фикс: создать одноместную машину, амфибию-истребитель, этакий гибрид танка, катера и вертолета. На разработку денег не давали, но Косильников, хоть был уже стар, относился к людям невероятной работоспособности и пробивной силы. Его КБ теряло сотрудников, ученых, инженеров, программистов, бежавших от скудости и нищеты, бунтовали смежники, не желая трудиться почти за бесплатно, на опытном производстве развалилась треть станков, а Барышников, его ученик и вероятный преемник, дважды попадал с инфарктом в госпиталь. Тем не менее истребитель «Кос-4», открытое наименование – «Шмель», был спроектирован и собран в конце восьмидесятых.

Страшное оружие! Боевая машина, которая по морю ходит, как по суху, по суху – как по морю, на холм взберется, овраг перескочит, и никакие противотанковые рвы, надолбы и минные поля ее не остановят… Вооружение – ракеты, управляемые снаряды, пушка, пулеметы, при нужде – торпеды… Кроме того, термозащита, противостоящая пламени из огнеметов и горящему фосфору, видеокамера и прибор ночного видения, а также дисплей, на котором высвечивается цифровая карта местности… Однако дело не столько в оружии и средствах защиты, сколько в фантастической скорости и маневренности, делавших «Шмель» почти неуязвимым. Танк или торпедный катер казались в сравнении с ним парой вышедших из спячки медведей, а вертолет, хоть и имевший приличную скорость, был из тех небесных птиц, которых от стингера не защитишь. Подбить стремительный «Шмель», мчавшийся в считанных метрах от земли, способный развернуться за секунду, было по силам лишь снайперу, но снайперы стреляют не из пушек, из винтовок. Малых калибров «Шмель» не боялся и мог за десять-пятнадцать минут уничтожить батальон, расправиться с десятком танков или батареей гаубиц. Кроме того он мог атаковать авианосец или крейсер на скорости четыреста километров в час и пустить его ко дну раньше, чем сыграют боевую тревогу.

Испытания, однако, показали, что пилот, даже экстра-класса, справиться с такой «косилкой» не в состоянии. Земля отлична от небесного простора, на земле – холмы и скалы, деревья и кусты, здания, доты, колючая проволока и остальные препятствия, ну а на море – волны, плавучие мины и камни у берегов. Одновременно стрелять и маневрировать на высокой скорости задача для человека непосильная, реакции не хватает, и «Шмель» ведет себя точно боевой породистый скакун с неопытным наездником. Это, разумеется, совсем не устраивало Косильникова, и в последующие годы он занимался двумя проблемами: во-первых, запустил серию из трех «Шмелей» на армутском заводе, а во-вторых, в его КБ велась разработка ДМУО – автоматической системы обеспечения Движения, Маневров и Управления Огнем. Наличие ДМУО позволяло реализовать все возможности «Шмеля», фактически превращая его в интеллектуальную боевую машину. Восемь месяцев тому назад система ДМУО была, наконец, воплощена в микросхемах и программах, но серийных «Шмелей» Косильников так и не дождался. Вроде бы их изготовили во-время, но время случилось как раз такое, когда страна рассыпалась, и между Тураном и Россией сразу две границы пролегли, российско-казахская и казахско-туранская.

Границы, впрочем, были прозрачными, и тащили через них в обе стороны что угодно, от леса и бензина до наркотиков и фальшивых долларов, но вот с «косилками» как-то не получалось. Большие десантные экранопланы ушли своим ходом в Астрахань из Прикаспийска, бывшей базы каспийской флотилии, а судьба истребителей-"Шмелей" была покрыта мраком. Может, ржавели они на заводе, может, гнили на каком-то полигоне, а может, вовсе не гнили и не ржавели, а были где-то припрятаны запасливым туран-баши либо одним из его генералов-сераскеров. Слухов об этом ходило множество – скажем, о том, что на заводе имени «Второго марта» сохранена документация, что «Шмель» здоров и жив и даже переименован в изделие «Манас».[15] Кроме слухов были и кое-какие факты, прежде неизвестные Каргину: так, со слов Гальперина выходило, что в последний год уволились из КБ восемь технологов, инженеров и руководителей групп – не просто уволились, а вообще исчезли из Челябинска с концами. Куда? Об этом тоже стоило подумать.

Гальперин выключил компьютер, вытащил диск и бережно спрятал в карман. Затем поднялся, снова сделавшись похожим на знак интеграла.

– Подождите, Юра, – произнес Каргин. – Хочу вас вот еще о чем спросить: как себя держал Барышников? Вы его много лет знаете, для вас заметнее нюансы – может, что-то необычное разглядели? Может, что-то он вам сказал, о чем-то намекнул?

– Говорить ничего не говорил, а его поведение… Понимаете, Алексей, мы ведь с Николаем Николаевичем в Ата-Армут четвертый раз приехали. Прежде толку было ноль, нервы мотали да выстебывались… Мелкая шушера, конечно: мол, завод – достояние Турана, секретный, оборонный, и чего там делают, нам, мелкоте, неизвестно, к большому эмиру идите, только эмира сейчас нет, и лишь аллаху ведомо, появится ли он в ближайший месяц…

– Большой эмир – это министр? – уточнил Каргин. – Таймазов Чингиз Мамедович?

– Он, подлюга! – Гальперин стиснул костлявый кулак. – Сколько крови из нас выпил! Но в этот раз Ник Ник испытывал определенные надежды. Контракт с крупнейшей корпорацией, американцы – парни деловые, с мясом свое отскребут, а заодно – и наше… ну, не отскребут, так выкупят. В общем, был он оживленным, а потом помрачнел, когда Флинта вашего и Прохорова тоже мотать начали.

– А в день исчезновения? Как он выглядел? Тоже мрачным?

Гальперин задумался.

– Нет… пожалуй, нет… Не веселился, это точно, но с кем-то по телефону говорил и, кажется, был заинтересован. Не так чтоб очень, но все-таки… Потом собрался, и пошли они с Прохоровым ужинать.

– А где он обычно вечером ел?

– В ресторане гостиницы. Мы все там столуемся и после восьми обычно не выходим. Здесь неспокойно бывает, а в темноте, знаете ли…

– Значит, после звонка он пошел ужинать с Прохоровым… – медленно повторил Каргин. – А почему вас с собой не взял? Или Флинта?

– Про Флинта не знаю, а я с шефом туда хожу, куда приглашает. На этот раз не пригласил. Вдруг у них разговор намечался секретный или встреча…

– Встреча… Любопытное соображение! – Каргин почесал в затылке и кивнул собеседнику. – Спасибо, Юра. Идите, но постарайтесь из гостиницы не удаляться и уж во всяком случае не бродить по городу в одиночку. Барышников исчез, и вы теперь мой главный технический эксперт.

Через некоторое время после того, как ушел Гальперин, он направился в свой люкс, располагавшийся рядом с номером Флинта, осмотрел просторную гостиную, обе спальни, лоджию с пальмами и фикусом, санузел с роскошной ванной и телефоны с подключенными к ним коробками шифраторов. Ознакомившись с этим, Каргин одобрительно кивнул, разделся и с полчаса нежился под душем. Потом вызвал официанта, велел принести какой-нибудь еды, фруктов и крепкого кофе, перекусил, съел на закуску армутскую грушу прошлогоднего урожая и убедился, что с компотной фабрикой здесь не прогадаешь – груша была размером в два кулака и на диво сочная. Наконец решил разобрать вещи. Модуль связи в черном чемоданчике пристроил в спальне, на письменном столе у окна, принес из гостиной сумку, открыл ее, повесил в шкаф светло-серый костюм, три рубашки и джинсы, разложил белье и сунул под него свой талисман, подаренный отцом берет. Берет, побывавший на Иннисфри, был прострелен и потом заштопан матерью – под клятвы Каргина, что пуля, пробившая ткань, его головы не коснулась.

Оружия в сумке не было. Ни перочинного ножика, ни проволочной удавки, подарка лейтенанта Свенсона, ни трофейных сюрикенов, взятых в Сомали, ни иных приспособ невинного вида, но смертоносного назначения. Статус изменился: был наемником, стал наследником, подумал Каргин, обозревая пустую сумку. Наемник без оружия что монтер без отвертки, а вот наследнику огромной корпорации удавки и ножики ни к чему. Если надо, сам наймет умельцев с ножиками, а так его оружие другое: акции, счета и биржевой бюллетень. Это казалось таким безнадежным и скучным, что он едва не затосковал.

Но встряхнулся и набрал краснодарский номер. Ласточка уже была под маминым крылом, и они, сменяя у трубки друг друга, принялись допрашивать Каргина, как долетел и как устроился, и какая погода в Ата-Армуте, и не забыл ли он парадный галстук к серому костюму – если случится рандеву с туран-баши, то без галстука никак нельзя. Каргин слушал их щебетание, и душа его теплела и размягчалась словно в парной или на солнечном калифорнийском пляже. Но все же спохватился, вспомнил, что и с отцом хотел поговорить. Поздравил с праздником, потом сказал:

– Проблема у нас, батя. Двое пропали – Прохоров, дружок мой по «Стреле», и инженер из Челябинска. Не простой инженер – заместитель самого Косильникова.

– Сильно постараться надо, чтобы «стрелок» пропал, – отозвался отец после недолгой паузы.

– Вот и я так думаю. Начали искать, однако местные в этом деле не помощники. Есть у меня хороший сыщик, из Москвы, но если ты кого из здешних знаешь, из прежних своих сослуживцев, я бы с ним связался. Нужен толковый и надежный человек – такой, чтоб верно нас ориентировал. Что почем, где лучше груши покупать, а где – осетрину.

– Сейчас, – сказал отец. – Записную книжку достану.

Послышался шелест страниц и невнятное бормотание: «Этот умер… этот на Брянщину переехал… этот хороший парень, но глуповат… этого вычеркнуть надо, шельмец и вор… и этого – тоже вор, посадили…» Наконец отец откашлялся и молвил:

– Запоминай, Алексей: Азер Федор Ильич, полковник, из афганских ветеранов, вышел в отставку лет пять назад. В горах над Армутом есть курортное местечко, Кизыл называется, и этот Кизыл вроде как райцентр… А на семнадцатом километре от него – поселок Таш, где Азер и проживает. Улица Ходжи Насреддина, дом семнадцать. Давний мой знакомец, и из тех людей, что знают много, но крепко молчат. Привет от меня передай, скажи, что сын, тогда он с тобой побеседует, а там, глядишь, и мысль полезную подбросит. Большого ума мужик! И храбрый – в Панджшере вместе воевали.

– Спасибо. Съезжу к нему и привет передам, – сказал Каргин и распрощался.

Стемнело, и над городом, от мечети к мечети, поплыли протяжные вопли муэдзинов. «Голосистые, петухи», – пробормотал Каргин и уже вознамерился выйти в лоджию, послушать на свежем воздухе вечерний концерт, но тут в номер ввалился Перфильев. Выглядел он мрачным и с порога забурчал:

– Ну, курвы!.. Ну, хорьки беременные!.. Ворюга на ворюге, и ворюгой погоняет! Шкуры продажные!

– Что случилось, Влад?

– Надежный клоп нашелся, торговец оружием. И знаешь, кто?

Каргин приподнял бровь.

– Гуляю, значит, по базару, прощупываю обстановку. Нашел одних… Чего тебе? – говорят. Все есть – девки, травка, спирт, товар паленый, поддельные лекарства… Намекнул насчет стволов. Зачем? – спрашивают. Я объясняю – праздник, салют надо делать, друзей погибших помянуть, и для того стволы должны быть солидными и к каждому патронов по три сотни. Зелеными плачу! Ну, говорят, раз платишь, то поехали. И привезли меня на склад. Армейский склад, Леха, наш! Идем прямо к минбаши-полкану, что складом заведует, двери ногой отворяем… «Калаши» стоят в смазке, пулеметы, батальонная артиллерия, патроны в ящиках, и столько всего, что хватит Персию завоевать. А минбаши кланяется низко и говорит: бери, что хочешь, кунак! Автоматы – по пятьсот, пулеметы – от тысячи до трех, а если нужно что-то посерьезнее, танк или, положим, вертушка, то за пару дней достанем. Потом прищурился хитро и спросил: для эмира Вали стараешься? Или для чеченов?

– И что ты? – спросил Каргин, пряча улыбку.

– Стараюсь, говорю, для Карга-хана. Есть такой беспредельщик, скоро в Армут с гор спустится, повесит ваш Диван, а Курултай вырежет. Ну, минбаши отвечает: аллах в помощь! Так берем у него?

– Подождем. Посоветоваться надо.

– С кем?

– Есть человек, отцов сослуживец. Завтра пораньше к нему отправимся – ты, я и пара ребят.

– Из местных этот сослуживец? Может, что о Прошке знает?

– Может, знает, – молвил Каргин и подтолкнул Перфильева к дверям. – Пошли ужинать.

На ужин собрались все, кроме Сергеева, Балабина и молодого охранника Славы – эти где-то трудились, должно быть, выколачивали правду из персонала «Достыка». После ужина Каргин, в сопровождении Флинта, осмотрел помещение для банкетов и конференц-зал и остался доволен. Чертоги просторные, можно две сотни усадить, и под столами места много, есть куда падать. Он поднялся к себе, послушал, как храпит Перфильев, полюбовался с лоджии на звездное небо, разделся и нырнул в постель. Сон уже начал одолевать Каргина, когда заверещал черный кейс на письменном столе.

Он вскочил, откинул крышку, ткнул клавишу включения. Худое костистое лицо всплыло на экране: рыжие, с проседью брови, пряди волос цвета пересохшей глины, свисающие на лоб, рот, будто прорубленный ударом топора, глубокие складки, что пролегли от крыльев носа к подбородку, колючие, широко расставленные серо-зеленые глаза. Патрик Халлоран… Дед!

За ним виднелось хрустальной прозрачности окно, плывущие по небу облака и солнце, повисшее в зените. Здесь, в Туране, была уже полночь, а над просторами Тихого океана – ясный день, и Каргину подумалось, что они со стариком полные антиподы. Где лежит остров Халлорана он в точности не знал, но если судить по времени суток, эта часть суши могла находиться в трех-трех с половиной тысячах миль к северо-востоку от Новой Зеландии, где-нибудь среди островов Туамоту, Кука или Тубуаи.

Старик мотнул головой, качнулись блекло-рыжие пряди.

– Навестил родителей?

– Да.

– Как мать?

– Рада, что жену привез. Еще интересуется вашим здоровьем. Фотографии собрала, я послал вам через Мэлори.

Глаза Халлорана чуть помутнели, губы дрогнули и тут же сжались, будто он стеснялся слабости. Гляди-ка, подумал Каргин, скала скалой, а родственную трещину дает! Голос старика однако остался ровным.

– Я получил посылку. Матери скажи: здоров, ирландская кость крепкая… Надеюсь, и у нее здоровье в порядке?

– Грех жаловаться, – ответил Каргин. – Около Кэти хлопочет, внуков требует.

– С этим не затягивай. – Халлоран медленно опустил веки. – Человек странствует между младенчеством и старостью, от небытия прошлого к небытию будущему. От будущего ты прикрыт мною, твоими отцом и матерью, а от прошлого ограждают только дети. Нет детей – нет надежной ограды и опоры, и ты уязвим… Я слишком поздно это понял, Алекс. Не повторяй моих ошибок.

Они помолчали. Почти зримо Каргин ощущал, как изображения и звуки взмывают в космос с далекого острова, стремительно плывут в черной мрачной бездне, перебираясь от антенны к антенне, от спутника к спутнику, падают вниз, в теплую ночь Ата-Армута, и тут же отправляются в обратный путь. Чудо? Нет, всего лишь маленькая человеческая хитрость. Чудо – это жизнь, тот отрезок между прошлым и будущим небытием, когда ощущаешь собственное "я".

– Мэлори сказал, что ты в Туране, – произнес старик. – Он обеспокоен.

– А вы?

– Я – нет. – Он скупо усмехнулся. – Я исповедую простую истину: не помогай, не проси помощи, считай деньги. Ты помощи не просишь и, кажется, во всем остальном соответствуешь этому правилу.

– Но я ведь приехал сюда помочь! Пропали люди…

– Т в о и люди. Ты хозяин, и люди – твой самый ценный капитал. Они работают на тебя, и потому никто не должен посягать на них, то есть на твои вложения. Что касается всего остального человечества и, в частности, Турана… – Губы старика скривились. – Если нужно, сравняй его с землей! Я разрешаю.

Экран погас. Каргин погладил шрам под глазом, пробормотал:

– Вот так, ни здрасьте, ни до свидания… Зато продиктована воля владыки: если нужно, сравняй Туран с землей… А рынок как же? Покупатели и потребители? Всех сравняешь, кому пушки продавать? Хотя мысль в чем-то верная, если сравнять не всех, а избранных персон…

Он нырнул в постель и закрыл глаза. И снилось ему в эту ночь, как он приходит в министерство к сардару Чингизу Мамедовичу с турецким ятаганом и сносит ему голову.

Интермедия. Ксения

Снова плохой день. Кериму трех наташек заказали, для какой-то пьянки в «Тулпаре», что на углу Рустема и Бухарской. Иру с Зойкой послал и ее, Ксению: танцуешь хорошо, а наши любят с русской девкой поплясать. Пошла, как не пойти… Думала, легкий будет вечер – «Тулпар» при интуристовской гостинице, заведение приличное, и гости там не распоследние хамы.

Хотя как повезет… Ире с Зойкой достались мужики под пятьдесят, а ей – старичок, толстый, лысый, с брюхом до колен. В номер к себе потащил, поил шампанским, приказал раздеться и танцевать под турецкую музыку. Ну, танцевала, гнулась так и этак, бедрами трясла, а старичок не может… Не может, и все! Никак у него не получается, ни стоя, ни сидя, ни в постели… Рассердился, кричать начал по-своему, то ли по-турански, то ли по-узбекски… А чем она виновата? Под восемьдесят змею старому, яд свой пережил…

Выгнал, ничего не заплатив. Керим разозлился, побил. Тростью бил – трость у него бамбуковая, тонкая, хоть костей не переломит…

Но больно. Мамочка, милая, как больно!