Грехи негодяя Рэндол Анна
Оливия засмеялась. Смех ее эхом отразился от начищенных медных сковородок, висевших на стенах. Она в испуге зажала рот ладонью, но тут же подумала: «Все слуги сейчас на чердаке. Внизу нет никого, кроме нас и Йена. И даже хорошо, если Йен услышит, где мы. Тогда он будет держаться в стороне».
– Через неделю Мэдлин подарила ему шляпку, украшенную фруктами. Кажется, он ее несколько раз надевал, – добавил Клейтон.
– Это была мужская шляпа?
– О нет. Из Йена иногда получается очень симпатичная женщина. Хотя, конечно, найти на него платье проблематично.
Теперь Оливия расхохоталась громко и весело и едва не выронила хлеб. Успокоившись, спросила:
– Ты бы хотел, чтобы она была сейчас здесь вместо меня? Я имею в виду Мэдлин.
Клейтон замер. Мэдлин была его постоянной напарницей, и он всегда заботился о ней. Но хотел бы он, чтобы она была с ним сейчас, чтобы он обсуждал с ней, а не с Оливией, какую еду взять с собой для позднего ужина? Нет, конечно же, нет.
– Не хотел бы.
– А вообще в этой… поездке?
Ему совсем не понравилась неуверенность в ее голосе. Оливия должна была понять, что Мэдлин – ей не соперница. Он заботится о безопасности Мэдлин. Но любит Оливию.
– Так рассказать тебе о моем плане относительно фабрики? – Клейтон выбрал кувшин, снял его с полки, открыл и обнаружил в нем что-то густое и темное. Понюхав, расплылся в улыбке. – Джем!
Глаза Оливии округлились.
– Бери!
Он не сомневался, что ей это понравится. Ведь она известная сладкоежка.
Оливия обмакнула палец в кувшин и слизнула джем. Затем облизнула губы кончиком языка, и это выглядело обворожительно.
– О, черника! Ничего не может быть лучше.
Клейтон не сомневался: Оливия не намеренно его провоцировала. Она действительно наслаждалась любимым лакомством. Но тело Клейтона отреагировало соответствующим образом. По крайней мере – некоторые его части.
Что ж, у него больше не было причин сопротивляться влечению. Он принял решение насчет фабрики. И собирался жениться на Оливии.
Он поймал ее руку раньше, чем она успела вытереть ее о юбку, осторожно поднес к губам и осторожно взял липкие пальчики, еще сохранившие сладость ягод.
Оливия судорожно вздохнула и закрыла глаза. А Клейтон почти тут же отпустил ее руку. Да, он хотел заняться с ней любовью, но это должно было произойти в постели, в комнате, освещенной мерцающими свечами. Кровать будет застелена мягкими шелковыми простынями, а вокруг на много миль не будет никого, и никто не помешает им предаться безумной страсти.
И еще. Предложение он ей сделает на закате, когда солнце окрасит в розовый цвет верхушки скал…
А пока что он изложит Оливии свой план относительно фабрики. И расскажет о своих чувствах.
Клейтон поставил кувшин на стол и проговорил:
– Я плохо обращался с тобой во время этой поездки. Думаю, слова «хладнокровный ублюдок» ко мне вполне применимы. – Клейтон сделал паузу. Проклятие, она дрожит, как пьяный новобранец! – Но ты напомнила мне, что я не всегда был таким. Ты все время провоцировала меня, и в конце концов я был вынужден взглянуть на тебя иначе. Я понял…
Ладошка Оливии зажала ему рот. Ее рука дрожала.
– Больше не надо. Пожалуйста…
Он повернул голову так, чтобы все-таки заговорить – сказать самое главное. Она любила его и говорила уже об этом раньше. Но вероятно, ей нужно больше времени, чтобы решиться повторить эти слова. А он должен ублажать ее нежными словами и подарками, а не бомбами и украденным джемом.
– Оливия, я люблю тебя.
Теперь она зажала свой рот – и не ладонью, а кулаком. Всхлипнув, проговорила:
– Когда мой отец в тот день вернулся из суда, он сказал, что тебя повесили. Это известие потрясло меня. Я сказала, что не хочу больше жить, и ушла в свою комнату. На следующий день я не вышла к завтраку, и он явился, чтобы вытащить меня из постели. Я отказалась вставать, и он потерял над собой контроль. Я ведь никогда раньше не проявляла своеволия. Я была его собачкой, которую он с гордостью демонстрировал друзьям. «Возможно, ты ничем не лучше шлюхи, но черт меня подери, если я позволю, чтобы кто-нибудь об этом узнал», – так говорил отец.
Клейтон погладил Оливию по щеке и вытер слезинки. Но она отпрянула и уперлась спиной в полки с глиняными кувшинами.
– Отец схватил меня за руку, чтобы поднять с постели, но неожиданно его лицо стало вялым, глаза – бессмысленными, и он упал на пол. Доктора сказали, что у него апоплексический удар.
Тяжко вздохнув, Клейтон пробормотал:
– Это не твоя вина.
– Он так и не поправился, – добавила она твердым голосом и посмотрела ему прямо в глаза.
– Постой… Что ты сказала? – Господи, что еще она скрывает?
– Несмотря на все обещания докторов, его не вылечили. К нему не вернулась способность говорить и двигаться. Он может дышать и глотать. Это все.
– Где он?
– В моем доме у фабрики.
– Но я был там в ночь похищения. Служанка сказала, что ни его, ни других слуг нет дома.
– Я приказала лгать относительно его состояния. А других слуг, кроме тех, кого ты видел, в доме нет. Я приказала лгать и об этом тоже.
Клейтон попятился. Ему казалось, он не может вздохнуть. Откровения Оливии потрясли его, ошеломили. Конечно, ему было наплевать на ее отца. Старика, оказывается, постигла кара и без его, Клейтона, участия. Но если так, то выходит, что Оливия…
– А как же фабрика?… – пробормотал он, пытаясь скрыть свои истинные чувства – отчаяние и тоску.
– Я сказала всем, что отец поправился настолько, чтобы отдавать приказы. Но всем занималась сама. Мой отец не имел ничего общего с восстановлением фабрики.
– А как же Английский банк? – Только из-за этого Клейтон ввязался во все это. Чтобы Англия опять не оказалась обманутой.
Он и подумать не мог, что за всем стоит одна Оливия.
– Я наняла человека, который сыграл роль отца, когда приехали представители банка. – Она обхватила плечи руками, словно пыталась согреться.
– Значит, опять махинации и ложь?
– Да, ты прав. Я сказала себе, что должна сделать все для спасения фабрики. Думала, спасение фабрики, то есть помощь людям, перевесит ложь, к которой я была вынуждена прибегать. Не перевесила. Мне очень жаль… – Она глубоко вздохнула.
Острая боль пронзила грудь Клейтона. Он оказался глупцом. Он любил Оливию и убедил себя в том, что сможет принять ее тайны. Но не смог. Потому что его мать произносила те же слова. А отец ее слушал. «Мне очень жаль, – говорила мать. – Я тогда оставила тебя, чтобы переспать с булочником. А тот бродячий актер для меня вообще ничего не значил».
Клейтон ненавидел отца за то, что тот снова и снова принимал ее, а себя ненавидел за то, что верил матери.
И теперь он ничем не лучше. Он хотел закрыть глаза на все, чтобы получить еще один шанс с Оливией.
Да, конечно, Оливия не такая, как его мать, – это ему известно. Вероятно, она на самом деле намеревалась помочь людям. Но эта боль была слишком знакомой… Боль, которую он отказывался выносить снова.
– Почему бы не продать фабрику? Зачем постоянный обман?
– Наш поверенный знает отца. Я бы не смогла его обмануть с помощью актера. И фабрика, и дом записаны на отца. Я не могу их продать, пока отец жив. Мне просто придется отказаться от фабрики. Бросить ее.
Именно эти слова ему хотелось услышать. Но теперь они ничего не значили.
Да, возможно, Оливия откажется от фабрики, но сколько времени пройдет до следующего предательства?
Клейтон хотел закрыть глаза на то, что она когда-то выдала его отцу. Он был готов жениться на ней, но она… Все это время она таила от него нагроможденье лжи. Выходит, он ошибался, считая, что сможет ее простить.
А если бы простил? Ох, это сделало бы его слабым.
– Какую еще ложь ты приберегла для меня? Какими еще махинациями занималась? – Клейтон тяжело дышал, кровь шумела в ушах так сильно, что он почти ничего не слышал.
– И еще я…
Проклятие! Значит, есть что-то еще! Последние искры надежды быстро гасли.
– Деньги, которые я использовала для покупки оборудования для фабрики. – Она прижала ладони к щекам. – Я нашла их в вещах отца. Все они были в пятидесятифунтовых банкнотах. Новые. Не бывшие в обращении.
– Те, которые он напечатал нелегально?
– Я… не знаю. Возможно, и так.
Прекрасно. Именно этого ему и не хватало. Лишнего доказательства, что не надо быть идиотом и открывать ей свое сердце.
Теперь Оливия рыдала, крепко стиснув губы.
«Но зачем она тебе все это рассказывает?» – спрашивал себя Клейтон.
Возможно, будь он другим человеком – не стал бы придавать значения этим откровениям. Но между ними и так лежало прошлое. И теперь этого прошлого стало слишком много. По крайней мере – для него.
Он отдернул руку, которую уже начал поднимать к ней, и вышел.
Глава 29
– Ты и в самом деле хладнокровный и бессердечный ублюдок.
Клейтон не повернулся от окна.
– Заткнись, Йен. – От его дыхания стекло запотело и казалось белым. Если за домом наблюдали с улицы, то легко могли определить, что в комнате есть люди. Но Клейтон не мог заставить себя думать об этом. Он вцепился пальцами в подоконник, словно желал проткнуть ими дерево. Днем снега не было, и потому старый, лежавший вокруг, казался истоптанным и грязным.
– Нет, подожди. Ты же сам хотел узнать все ее тайны…
– Йен, я сказал, замолчи.
– Она рыдает в пустой комнате – это я говорю на случай, если ты предпочитаешь ничего вокруг не слышать. Она плачет в подушку, чтобы приглушить звук. Очень деликатно.
Клейтон резко повернулся. Друг стоял прямо у него за спиной.
– Убирайся.
Глаза Йена гневно сверкали – такое Клейтон видел разве что несколько раз за все время их общения.
– Она тебя любит.
– И поэтому я должен закрыть глаза на ее ложь? На то, что она постоянно обманывает всех вокруг и делает из меня дурака?
– Мы с тобой тоже постоянно лгали. Почему же ты обвиняешь ее?
Клейтон несколько секунд молча сжимал и разжимал кулак. Правая рука сильно болела, но эта боль почему-то приносила облегчение.
– Я не обвиняю. Но не могу закрыть на это глаза. Как она могла ожидать, что я прощу такое нагроможденье лжи?
– Нам свойственно прощать тех, кого мы любим.
– Я был готов забыть, что она выдала меня отцу десять лет назад. Я закрыл глаза на ее предательство.
– Закрыл глаза? Как благородно! И до каких пор ты их не открывал? До ее следующей ошибки? Ты все еще защищаешь самого себя.
– Имею право.
– Почему она рассказала тебе о своих обманах?
– О, это тонкий расчет. Она была уверена, что я, как и мой отец, слишком слаб, чтобы воспользоваться ее откровениями. – Уже произнося эти слова, Клейтон понял, что в них нет смысла. Но ничего другого он придумать не мог.
– А может, потому, что она тебя любит и не хочет, чтобы между вами стоял обман?
«Я люблю тебя слишком сильно и не могу заняться с тобой любовью, пока многое скрываю от тебя», – кажется, так она сказала.
Вместо ответа Клейтон замахнулся на друга. Они слишком долго тренировались вместе, и он точно знал, что сделает Йен. Тот блокировал удар, а Клейтон выполнил захват и свалил его на пол. Но, падая, хитрюга нанес удар ногой, и Клейтон, рухнув на спину с ним рядом, задохнулся от полученного удара и ярости.
– Если я прощу однажды, то как могу быть уверен, что не придется делать это снова и снова? – проворчал он.
– А ты и не должен быть уверен. Если любишь, прощаешь снова и снова. Любовь жестока. Ты влюбляешься в несовершенного человека. Ты и сам такой же, хотя считаешь себя воплощением совершенства.
Клейтон вздрогнул. Потом он встал и протянул другу руку.
Йен ее принял. И тихо сказал:
– Я сейчас попытаюсь выяснить что-нибудь о нашем часовщике до утренней встречи. Возможно, возьму с собой Оливию, чтобы она не выплакала из себя всю влагу и не стала похожей на сушеный чернослив.
Клейтон понимал, на какую реакцию рассчитывал друг, но промолчал.
Йен остановился у двери.
– Подумай, что ты потеряешь, если простишь ее.
Клейтон тяжело опустился на кровать. Действительно, что он потеряет?
Ничего. Или все.
Он больше жизни любил Оливию, когда они были совсем молоды. Найдя доказательства того, что ее отец мошенничал, он, ни минуты не колеблясь, пошел к ней. Ему надо было предупредить ее и – по возможности – избавить от боли. Он ни в чем ее не заподозрил до той самой секунды, когда в его дверь вошел констебль.
Увидев ее отца в зале суда, он попросил разрешения поговорить с Оливией. Мистер Свифт рассмеялся: «Не будь идиотом, мальчик. Именно она тебя сдала». Клейтон больше не сказал ни слова. Ему было стыдно. Ведь он и в тот момент сделал бы все, чтобы вернуться… приползти к Оливии, несмотря на то что она сделала.
Он поклялся, что больше никогда не покажет свою уязвимость. Что больше никогда не будет уязвимым.
Клейтон закрыл лицо руками. Он всегда знал, что от второго шанса добра не бывает. Нельзя войти в одну и ту же реку дважды.
«Мой отец был счастлив», – внезапно промелькнуло у него.
Клейтон медленно поднял голову. Несмотря на деньги, которые ему никогда не возвращали, несмотря на жену, которая бросала его и даже не считала нужным перебраться в другой город с очередным любовником, он действительно был счастлив.
Клейтону было неловко за отца, но сам отец никогда не испытывал неловкости.
Чего лишался отец, прощая жену? Разве что годов боли и злости.
Был ли отец слишком слаб? Да, возможно. Но таким его сделало вовсе не умение прощать.
Когда Оливия успокаивала Блина, у него, Клейтона, сердце защемило от гордости ее силой и решимостью. Она простила человека, который ее похитил. И в этом не было слабости.
Клейтон вернулся к окну. Во рту пересохло, горло стиснул спазм.
Умение прощать не сделало Оливию слабее. Напротив, сделало ее еще сильнее.
Клейтон выругался. Неужели он был так чертовски слеп? Неудивительно, что отец лишь качал головой, когда он, Клейтон, кипятился, до глубины души возмущенный его поведением. Лучше бы отец тогда его ударил.
Что он потеряет, если простит Оливию?
Только злость и горечь.
И он потеряет все остальное, если не простит ее, если не сможет простить.
Эта мысль нанесла ему удар эффективнее, чем французский штык.
Но разве он сумеет простить? Этому его никто и никогда не учил.
Он тщательно просмотрел и изучил все осколки предательства Оливии, которые так тщательно хранил, холил и лелеял в душе, и с изумлением обнаружил, что все они тонкие и хрупкие. Их так легко было выбросить…
Теперь-то Клейтон понимал, что своими действиями Оливия никогда не желала причинить ему вред – даже не думала об этом.
Да, Оливия несовершенна, но ведь и он тоже. Да и что такое совершенство, зачем оно ему? Нет, он не хочет, чтобы Оливия была совершенной. Он любит ее упрямство. Ему нравится, как она поддразнивает его, нравятся ее шутки, смех.
Теперь, когда первый шок прошел, шпионская часть его существа даже восхищалась ее действиями. Оказалось, что в глубине души он был рад тому, что Оливия изменилась – стала сильной, храброй, умной.
А сейчас она лежит и плачет в подушку. Женщина, которая не побоялась оказаться лицом к лицу с убийцей, чтобы спасти его, Клейтона, жизнь. Которая посвятила свою жизнь спасению людей в родном городке. Которая хотела, чтобы он знал о ней всю правду.
Да, он простил ее и в тот же миг почувствовал себя утопающим, которому в последний момент удалось вдохнуть живительный глоток воздуха.
Как странно… Он простил ее, но конец света не наступил, – напротив, он почувствовал себя лучше. И стал гораздо сильнее, чем прежде.
Почему же он так долго сопротивлялся такому простому и очевидному решению? Ведь он любит Оливию, и это самое главное. Все остальное не имело значения.
Ей потребовалась недюжинная смелость, чтобы во всем ему признаться. А способен ли он сам на подобный подвиг?
Клейтон с такой стремительностью ринулся к двери, что едва не упал – одна нога зацепилась о другую. Оливия больше не прольет из-за него ни слезинки.
Он надеялся, что Оливия сумеет простить его – даже несмотря на все те жестокие слова и колкости, которые он ей наговорил.
Остановившись у двери ее спальни, Клейтон прислушался. Конечно же, она его простит. Простила же Блина. Но с другой стороны, Блин не разбивал ей сердце.
Из-за двери не доносилось ни звука. Может быть, она заснула?
Клейтон распахнул дверь и уставился на пустую кровать.
Он убьет Йена.
Если, конечно, бомба не убьет их раньше.
Глава 30
Йен возился у окна с тонкой металлической проволочкой.
– Многие люди считают, что быть всезнающим – это дар. Но на самом деле это тяжкий труд. – У Йена была способность говорить очень тихо, но так, что собеседник все слышал.
Несмотря на необходимость соблюдать тишину, Йен все время говорил, по крайней мере после того, как взял ее с собой. Оливия понимала, что он отвлекал ее от тяжких раздумий, и была ему за это безмерно благодарна. Особенно после того, как Йен научил ее ругать Клейтона на семнадцати языках.
Увы, она его потеряла. И знала, что так случится. Но она и представить себе не могла, что будет так больно. Что каждый вздох будет отдаваться болью во всем теле.
Оливия много раз проигрывала эту ситуацию мысленно. Но реакция Клейтона оставалась неизменной независимо от выбранных ею слов.
Она все сделала правильно, но как убедить в этом Клейтона?
Уличные фонари светили очень слабо. Впрочем, их свет все равно не мог сделать ничего – разве что отразиться от толстого слоя льда, покрывшего стекло. К счастью, у Йена был собственный фонарь – странное устройство, из которого свет пробивался сквозь единственную прорезь сбоку.
– Ну вот и все, – сообщил он, открыв окно. И тут же подсадил Оливию, а потом и сам последовал за ней.
Первым делом Йен поднял заслонку с одной стороны фонаря, и в комнате стало светлее. Они находились в мастерской. Оливии сразу же бросились в глаза свисающие с полки гири на тонких позолоченных цепочках. На полке стояли бухгалтерские книги. Вдоль одной из стен были установлены ряды ящиков – на каждом имелся номер. Оливия открыла один – там оказались маленькие зубчатые колесики. В следующем были такие же колесики, только чуть большего размера.
– Что мы здесь ищем?
– Любое доказательство того, что он делает бомбы. Черный порох. Взрыватели. Запальные шнуры. Или информацию о нем лично. Пусть даже крохи.
– Значит, именно так ты заработал репутацию всезнайки?
– Но было чертовски трудно.
Оливия внимательно осматривала ящики. Вот винты, вот пружинки… И все было аккуратно рассортировано по размерам.
– Что-нибудь нашли?
Оливия вздрогнула от неожиданности и резко обернулась на голос Клейтона – тот совершенно бесшумно влез в окно.
Йен взглянул на громко тикающие часы и скорчил гримасу.
– Тебе потребовалось сорок две минуты на то, чтобы разобраться, где у тебя голова, а где задница. Не думал, что ты так медлителен.
– Иди посмотри, что в других комнатах, – проворчал в ответ Клейтон.
Йен фыркнул и исчез – словно растворился в воздухе. Действительно – Дух.
Клейтон набрал в грудь побольше воздуха.
– Оливия, я…
– Йен обыскивал все настенные часы. – Она не была готова к разговору с ним. Пусть лучше помолчит. Сначала ей необходимо умерить… расстаться с надеждой на то, что он явился не просто отругать ее за отлучку с Йеном.
Но Клейтон предпочел не понять намека. Он подошел к ней и накрыл ладонью ее руку, все еще лежавшую на одном из ящиков.
– Оливия, прости, что я так отреагировал.
– Я откажусь от фабрики, потому что это правильно, и я… Подожди… Что ты сказал?
– Мне очень жаль. – Он поморщился. – Я боялся, что если прощу тебя, то покажу мою слабость и позволю тебе использовать меня в своих интересах. Ты доверилась мне, сказала правду, а я оказался недостойным твоего доверия. Теперь ты меня прости.
Оливия молчала. Ей очень хотелось верить в их с Клейтоном общее будущее, но ведь могло статься, что это будущее продлится только до ее следующей ошибки. А этого ей не пережить…
– Как я могу быть уверена, что ты не отвернешься от меня, когда я в следующий раз сделаю что-то не так? Могу поклясться, что я никогда намеренно не причиняла тебе зла и впредь этого не сделаю. Но я ошибалась и буду ошибаться. Вероятнее всего – очень часто.
– И я тоже. Сегодняшняя ночь – наглядный тому пример. Видишь ли, чтобы научиться не быть бессердечным ублюдком, мне потребуется время. И я пойму, если ты не захочешь ждать. Но ты заставила меня вспомнить, чего мне не хватает в жизни, и я… – Он закрыл глаза. Его красивое лицо на мгновение исказила гримаса боли. – И я уже не могу вернуться к пустоте, в которой жил, хотя она и стала для меня привычной. Могу только поклясться, что научусь и прощать, и просить прощения.
Сердце Оливии пропустило один удар.
– Милая, прошу тебя, прости меня.
Что ж, если он может ее простить, то ей легко сделать то же самое.
– Да, Клейтон, конечно. – Она поднесла его руку сначала к щеке, потом к губам. – И от меня будет не так-то легко отделаться…
– Следовало бы заставить его пресмыкаться дольше, – проговорил Йен из недр магазина.
Оливия сдавленно прыснула.
– Я не хочу, чтобы он пресмыкался. – Понизив голос, она добавила: – Но хочу, чтобы он меня поцеловал.
И Клейтон не заставил себя упрашивать.
В спину Оливии впились несколько ручек от ящиков, но ей было наплевать. Сейчас для нее существовали только губы Клейтона. И еще – ощущение чудесной головокружительной свободы и радости.
Впервые за десять лет она могла поцеловать любимого, не испытывая ни сожалений, ни угрызений совести. Не имея мрачных тайн. Она наслаждалась новым ощущением свободы, и все тело ее, казалось, пело от счастья.
Она гладила плечи Клейтона, восхищаясь его силой и твердостью мускулов.
– От вас не доносится ни звука уже две минуты, – сообщил Йен из другой комнаты. – Прекратите… то, чем вы занимаетесь, и займитесь делом.
Клейтон с трудом оторвался от любимой женщины.
– Говоришь, Йен обыскивал настенные часы?
– Да, те, что разложены на верстаке. И он… Хм… как странно.
– Что?! – насторожился Клейтон.
– На фабрике я всегда стараюсь, чтобы инструменты и сырье находились рядом с рабочими.
– Правильно. Это повышает производительность труда.
– Конечно. Но почему же его рабочий стол находится вон там, а все инструменты и детали – в этой стороне комнаты? Это же неудобно.
В комнате возник Йен.
– Ты женишься на гениальной женщине, Клейтон. Или ты еще не сделал ей предложение? Когда же планируешь? Тебе потребуется еще сорок две минуты?
– Возможно, в другом месте. Мастерская, где изготавливают бомбы, к этому не располагает.
Сердце Оливии забилось быстрее.
– Ты собирался сделать мне предложение?
Клейтон судорожно сглотнул.
– Да. Но не делать же предложение в этом месте… И перед этим идиотом.
Оливия рассмеялась:
– Поздно спохватился. Я принимаю его.
Клейтон ухмыльнулся и привлек ее к себе.
– Нет, дорогая. Я должен сделать предложение по всем правилам.
– Женщина оказалась настолько глупа, что уже сказала «да», – вмешался Йен. – Я бы на твоем месте не стал рисковать.
Читать бесплатно другие книги:
