Елена Блаватская. Интервью из Шамбалы Бурдина Анна

Глава 5

Красная дева

Некоторые утверждают, что все, к чему стремится человек в течение жизни, служит отраженной мечтой его детства.

Вечером того дня, когда пропавшая Елена нашлась, она вместе с сестрой Верочкой закрылась в своей комнате. Девушкам хотелось немного посекретничать и избавиться от досужего интереса взрослых. Но Верочку мучил тот же вопрос, что и остальных:

– Леля, где же ты была, все так волновались!

– Нигде – дома, – коротко и без желания ответила Елена.

– Как дома?.. Дом весь обыскали, все щели, даже подвал, чердак и сад, но тебя не нашли.

– Говорю тебе, я была дома, в укромном месте. Туда заходили, но меня не видели. Я спряталась.

Вера вспомнила о способностях сестры к исчезновениям, когда та, буквально «проходя сквозь стену», появлялась в самых неожиданных местах. Посему она не стала спорить и внутренне согласилась с объяснением. Похоже, Елена говорила правду.

– A-а, тогда понятно, – протянула Вера. – А почему ты переменила свое решение? Я до сих пор не пойму, хочешь ты замуж или нет?

– Замуж я не хочу, тем более за этого «облезлого», но считаю, замуж мне все-таки выйти надо.

– Ничего не понимаю! – всплеснула руками Верочка. – Если ты замуж не хочешь, тем более за господина Блаватского, тогда зачем же ты за него выходишь?

– Сама не знаю. Мне так сказал мой Хранитель.

– Какой Хранитель? Твой индус в белой чалме? Но это же видение, призрак. Как можно его слушать? – возразила сестра.

– Да, это мой индус. Он всегда появляется передо мной в критические минуты или минуты опасности. Вот и эти три дня я провела вместе с ним.

Верочка с недоверием глядела на сестру, опасаясь, все ли у нее в порядке с головой из-за свадебных переживаний. Но, не подавая вида, вновь спросила:

– И чем же вы с ним занимались эти три дня, с индусом?

– Мы много беседовали.

– О чем?

– О разном, о «Красной Деве», например.

– О ком?

– О «Красной Деве». Ты не поймешь.

– Почему же я не пойму? Я не дурочка. Расскажи мне об этой «Деве», и я пойму. Я же говорю – мне интересно! – обиженно возразила Верочка.

– Ну хорошо, если тебе так интересно, слушай. «Красная Дева» символизирует трансмутацию низшей животной природы человека в высшую, божественную. Продолжать?

Верочка испуганно захлопала глазами, потом руками замахала:

– Не надо, не надо. Я думала, «Красная Дева» – это о любовном. А об… транс… забыла… чего-то во что-то. Как ты там сказала? Лучше тебе все-таки беседовать о таком с твоим заоблачным индусом. А мы давай продолжим разговор о твоем замужестве, хорошо? Что же тебе сказал о нем твой Хранитель?

– Он сказал, что мне надо сделать то, что я решила. Это мой путь, – серьезно ответила Елена.

– Какой путь?

– Не знаю. Мой индус часто спасал и выручал меня в трудные минуты. Я верю ему. Я же тебе говорю, он – мой Хранитель и этим все сказано.

– Ну ладно. Допустим, он – твой Хранитель. Но как же он указал на твою дорогу или, как ты говоришь, путь? – забеспокоилась Вера.

– Он сказал, «открой книги своей матери, посмотри закладки, там все сказано». Я нашла изданные много лет назад мамины повести «Идеал» и «Напрасный дар», открыла страницы, где каким-то чудесным образом оказалось несколько закладок. На страницах были выделены абзацы, вот послушай, я тебе прочту. – Елена взяла раскрытую книгу, заложенную свернутым листом бумаги в определенном месте, и прочитала:

«Право, иногда кажется, будто мир божий создан для одних мужчин: им открыта вселенная со всеми таинствами, для них и слава, и искусства, и познания, для них свобода и все радости жизни. Женщину от колыбели сковывают цепями приличий, опутывают ужасным «что скажет свет?» – и если ее надежды на семейное счастие не сбудутся, что остается ей вне себя? Ее бедное, ограниченное воспитание не позволяет ей даже посвятить себя важным занятиям, и она поневоле должна броситься в омут света ши до могилы влачить бесцветное существование!..»

Или вот, еще одна, – Елена нашла в книге заложенную страницу и продолжила:

«Положение мужчины с высшим умом нестерпимо в провинции; но положение женщины, которую сама природа поставила выше толпы, истинно ужасно. И напрасен дар ее, напрасны все порывы к усовершенствованию: однажды заброшенная судьбою в глушь, она, как преступник, отверженный обществом, не вырвется более ни к свету, ни к жизни…»

Верочка выслушала изречения матери. На глазах у нее навернулись слезы:

– Бедная мамочка, царство ей небесное! Как давно это было. Я только помню, что она часто болела, а когда была здорова, то подолгу сидела за своей зеленой коленкоровой перегородкой и все время что-то писала. Помнишь, мы называли это место за зеленой перегородкой «маминым кабинетом». Ни я, ни ты ничего не смели трогать в том уголке. Кабинет был отделен от детской только занавеской. Тогда мы не знали, что именно делала там целыми днями мама. Знали только, что она «что-то пишет». Какие умные и дивные книги она писала, правда? Теперь я понимаю, она о себе книги писала! Все, что думала, что чувствовала. Как она была несчастна! Лучше вообще не выходить замуж, чем жить, как она.

– Вопрос философский! – возразила Елена. – А как же дети? Откуда они возьмутся, если не выходить замуж?!

Вопрос сестры в очередной раз поставил Верочку в тупик, но она быстро согласилась:

– Действительно, откуда? Ну хорошо. Что мама сказала – мне ясно. А вот, что твой индус этим хотел сказать, совершенно непонятно! – глубокомысленно сообщила Вера. – На мой взгляд, он хотел сказать, что в глуши ты пропадешь и замуж тебе выходить не надо!

– Правильно. Я тоже так поняла. Но из этого также следует, что сначала надо забраться в глушь, а потом вырваться из нее, правильно?

– Ничего не поняла.

– Глупая. Сначала мне надо освободиться от опеки родных и выйти замуж, а уж потом думать, как вырваться из глуши, поняла?

– Нет, – честно призналась сестра.

– Ну, тогда и не поймешь, чего зря объяснять, – вздохнула Елена и захлопнула книгу. – Давай спать, уже поздно.

Глава 6

Свадьба под конвоем

О том, что каждый путь имеет свое начало, а также о том, что, если любая счастливая история заканчивается свадьбой, то история Елены со свадьбы только началась.

Лето выдалось душным, как никогда. В Тифлисе стояла угнетающая жара. Все обитатели города, задыхавшиеся от солнечного пекла и мечтающие лениво полежать в тени обвитых виноградом навесов вместо того, чтобы прыгать по раскаленным городским камням, как по углям незатухающего костра, – спасались от жары в близлежащих горных селениях или на минеральных источниках. Семья Фадеевых не стала исключением. Покинув Тифлис, семья обосновалась на все лето в двадцати верстах от местечка Гергеры, в селении Джелал-Оглы. Там же, в местной церкви, было назначено на июль венчание Елены. Свадьба готовилась пышной. Приглашения разослали множеству гостей, чуть ли не со всего Закавказья, и конечно же была приглашена вся знать Тифлиса. Свадебный кортеж походил на королевский; его должен был сопровождать конвой из двадцати лихих курдских наездников, служивших под началом генерала Блаватского.

Долгожданный день настал. Утром 7 июля (21 июля по новому стилю) 1849 года небольшая сельская православная церковь селения Джелал-Оглы не могла вместить всех, кто пожелал присутствовать на венчании Елены Петровны фон Ган и Никифора Васильевича Блаватского. Вокруг церкви уже за час до начала церемонии толпились любопытные, которым не терпелось посмотреть на жениха и невесту.

Наконец, подъехал свадебный кортеж. Белоснежная невеста, одетая в воздушное кружевное платье, пряча лицо под фатой, торжественно направилась внутрь церкви в сопровождении двух шаферов и отца. Там ее уже ждал сияющий жених – в парадном генеральском мундире и при орденах.

В церкви пахло ладаном и праздником. Таинственно мерцали сотни зажженных свечей. Нарядно одетые родственники и гости радостно приветствовали молодых. Жених взял невесту за руку и, в сопровождении церковного хора, повел к алтарю. Начался обряд венчания.

Елена не слышала, что говорит батюшка, не видела, что творится вокруг. Она стояла у алтаря с опущенной головой, держа в руках длинную свадебную свечу, и думала только о том, что сейчас совершится таинство, она станет взрослой и все сразу переменится.

Пока она была погружена в собственные мысли, до ее сознания донесся голос священника, который монотонно вещал: «…Да убоится жена мужа своего… Жена должна почитать мужа своего и повиноваться ему…»

В долетевшем до Елены слове «должна» ей послышалось что-то угрожающее. Она словно очнулась, лицо ее вспыхнуло, потом резко побледнело, и в таинственной тишине церкви присутствующие ясно услышали три слова, произнесенные невестой сквозь зубы:

– Ну уж нет!

Жених покосился в сторону невесты, смерив ее своим особенным «удивленным» взглядом, но не стал спорить, оставив нравоучения и «семейные разборки» на будущее.

Священник сделал вид, что ничего не произошло, закончил обряд венчания, как положено, и объявил молодых мужем и женой.

Таинство свершилось. Отныне Елена фон Ган стала Еленой Петровной Блаватской. До восемнадцати лет ей не хватало трех недель.

При выходе из церкви гости, под здравицы и свадебные песни, принялись осыпать молодых лепестками роз и пшеничными зернами. Под их ноги со всех сторон летели мелкие монеты – символы богатства и счастья. Все вокруг кружилось, радовалось и веселилось. Бабушка с дедушкой и отец преподнесли молодым хлеб-соль и благословили иконой. Потом началось широкое застолье, но молодые радовали гостей своим присутствием не более двух часов.

В полдень был подан свадебный поезд, состоящий из экипажа, двух свободных верховых лошадей, предназначенных для молодых, и живописного конвоя. Конвой из курдов, вооруженных «мохнатыми» пиками, который должен был сопроводить молодых в Даричичаг – летнюю резиденцию генерала Блаватского, – выглядел очень экзотично. Острие «мохнатых» пик отличалось особой формой, а основание копья было украшено кольцом из страусиных перьев.

По узкой дороге, идущей через гору Безобдал и петляющей по опасным уступам, можно было проехать только верхом. Поэтому молодые, оставаясь в свадебных нарядах, не стали садиться в экипаж, чтобы вскоре сменить его на верховых лошадей перед горной дорогой, а сразу уселись верхом и в сопровождении своего живописного конвоя отправились в путь.

Некоторые из гостей, прибывшие на свадьбу верхом, шумным отрядом вызвались их провожать, но, въехав на первый уступ горы, остановились. Дальше двигаться было нельзя – опасно. Свадебный поезд выстроился в длинную шеренгу и устремился по едва заметному серпантину дороги вверх, через перевал.

Около последнего поворота Елена, белым воздушным облачком выделяющаяся на фоне мужского отряда, помахала провожающим платочком и через мгновенье растворилась в тени отвесных скал. Курды, приподняв свои «мохнатые» пики с надетыми на них шапками, потрясли ими в знак прощания над своими головами. Затем шумно гикнули, некоторые пальнули из ружей, и вскоре свадебный поезд скрылся за поворотом.

Глава 7

Медовый месяц

О том, что любая зависимость исключает самостоятельность, а самостоятельность всегда от чего-то зависит.

Дорога узкой полоской тянулась вдоль отвесных скал, свисая над бездонным обрывом. Необходимо было определенное умение и бесстрашие, чтобы при малейшем неосторожном шаге не скатиться в пропасть; любая посторонняя помощь исключалась, так как следовать с кем-то рядом на лошади по дорожке шириной не более метра было весьма затруднительно. Пришлось пробираться гуськом, призывая на помощь все имеющееся присутствие духа. Лошади шли шагом. Генерал Блаватский продвигался на две лошади впереди. Между ним и Еленой, вытянув свои длиннющие пики, покачиваясь в седлах, ехали два курда, которые в случае необходимости могли попытаться прийти на помощь.

Когда до места назначения оставался час пути, и, казалось бы, чувство скорого отдыха и прибытия домой должно было вызывать радость, – Елену обуял ужас. Она представила себе, будто ее муж заходит к ней в комнату, закрывает на ключ дверь, приближается, прикасается к плечам… и обнимает… От возникшей перед глазами картины ее передернуло, выступил холодный пот и по всему телу побежали мурашки страха. «Опасность! Дальше нельзя! Ни за что! Я не могу быть с ним рядом!» – стучало у нее в голове.

Все ее существо неожиданно охватило чувство животного, которому грозит неминуемая гибель. Опасность! Инстинкт самосохранения гнал ее прочь: бежать срочно, спрятаться, опять бежать, падать, спотыкаться, но бежать без оглядки – прочь отсюда! Но куда? Первое, что пришло в голову – Иран. Персидская граница близко. Надо будет попробовать, но до границы – скакать и скакать. А сейчас? Елена оглянулась, окинула взглядом курдский отряд и разочарованно смирилась со своим безнадежным положением. Охрана вела ее, как рабыню, под конвоем к «хозяину» и скрыться от удалых молодцов с мохнатыми пиками не представлялось ни малейшей возможности. Выход только один – в пропасть. Однако прыгать было еще рановато, да и не в ее духе. Другие возможности, как надеялась Елена, наверняка появятся в скором будущем.

Солнце уже склонялось к западу и с каждой минутой становилось все опаснее терять время. Могло начать темнеть, поэтому надо было поторапливаться. Вдруг тропинка резко расширилась, и весь отряд оказался на просторном уступе, похожем на продолговатую площадку. От него широкой полосой дорога спускалась вниз, в долину, где красивым оазисом раскинулся поселок Даричичаг – прелестное дачное местечко в Армении, что в переводе означает «Страна цветов». Отряд сгруппировался и с радостным гиканьем и поднятыми пиками устремился по направлению к поселку.

У дома молодых встречала группа офицеров, прислуга и две старые собаки, кинувшиеся к хозяину с радостным глухим лаем. Офицеры шумно поздравляли молодых, восторженно кричали, палили из ружей. Спустя полчаса, однако, чинно удалились, оставив молодых отдыхать после дороги и осваивать свое, теперь уже «совместное гнездышко».

Елена осмотрелась. Дом был просторный, комнат пять-шесть, двухэтажный, с громадным садом, засаженным фруктовыми деревьями и цветущим кустарником. Однако дом и двор показались Елене старыми и непромытыми, а прислуга старомодной – безликая казачка средних лет и отставной пожилой солдат, который был и конюхом, и дворником.

Казачка Анфиса хлопотала у стола, но Елена, сказавшись усталой, от еды отказалась. Она спросила, где можно помыться после дороги. Анфиса ей показала, помогла слить воду из кувшина и проводила в спальню. Спальня была с любовью приготовлена и украшена для молодоженов неведомой рукой: широкая кровать, белоснежные простыни, отделанные кружевами подушки, ночное белье, сложенное горкой на сундучке, букеты цветов, расставленные на столиках по углам.

Елену вновь охватил страх. «Неужели сейчас старый чужой человек войдет в эту красивую комнату и ляжет с ней рядом в кровать?» – с ужасом подумала она.

Предположение оправдалось наполовину. Дверь открылась, на пороге появился муж. У Елены пронеслось в голове: «Он пришел за ней, она его собственность, он требует свою собственность и имеет на это право».

– Как вы себя чувствуете, дорогая Елена Петровна, не устали? – поинтересовался он, подходя к ней почти вплотную. Сердце девушки ушло в пятки, внутри все задрожало.

«Что же это? Неужели на это ты пойдешь?» – звучал у нее в голове голос. И этот голос, призывающий к решительности, требовал, чтобы она оттолкнула от себя генерала Блаватского. Голос говорил с ней так, как должен был бы говорить властелин, жестко и требовательно. «Нет!

Ты не должна принадлежать этому человеку!» Мысли путались в голове Елены, но ей следовало что-то ответить мужу:

– Что вы сказали? – переспросила она.

– Как вы себя чувствуете, дорогая Елена Петровна, не устали? – повторил вопрос Блаватский.

– Спасибо, Никифор Васильевич, чувствую себя неплохо, только устала сильно, – ответила настороженно Елена.

– Разрешите поцеловать вашу ручку и удалиться. На сегодня, пожалуй, довольно. Вы конечно же утомились и сильно устали. Я тоже. Было много впечатлений. Перенесем торжество этой ночи на завтра. Вы позволите?

Муж Елены осторожно взял ее руку и поцеловал, как прежде, в ладонь. Елена понимающе кивнула, да так и осталась молча стоять посреди комнаты, глядя вслед удаляющемуся мужу, не зная, что ответить.

«Благородно с его стороны, – подумала она, – но так ведь будет не каждый день! Ну да ладно, утро вечера мудренее. Доживем до завтра, а там посмотрим».

Неожиданно свалившийся с плеч тяжкий груз «супружеского долга» разрядил напряженность большого, важного, тяжелого дня. Она успокоилась, прыгнула в кровать и через секунду уснула.

Глава 8

Прогулки верхом

О том, что, даже находясь в «золотой клетке», можно научиться тому, что когда-нибудь пригодится на воле, а также о том, что никакая несвобода не может отнять у тебя право мечтать.

Проснувшись на следующий день ближе к полудню, новоиспеченная госпожа Блаватская нашла в доме только слуг, а во дворе с интересом обнюхавших ее собак. Посреди двора стояла красивая белая лошадь в яблоках с привязанным к седлу букетом цветов. Служанка Анфиса сказала, что это подарок от мужа. «Он уехал по делам, вернется только к вечеру, и велел передать, что если барыня хочет, она может опробовать подарок, совершив конную прогулку в горы в сопровождении охранника. Одной никак нельзя, опасно. Когда жара спадет, охранник, который находится недалеко, может ее сопроводить. Он вон там, за забором», – кивнула Анфиса куда-то вдаль.

Идея Елене понравилась. Она взглянула в сторону, указанную Анфисой. За забором, на околице, гарцевал на вороном коне молодой джигит. Елена его узнала. Это был один из молодцов, сопровождавших ее вчера, но без «мохнатой» пики.

– Как его звать? – спросила Елена служанку.

– Сафар Али-Бек Ибрагим Бек-оглы, что означает – сын Ибрагима. Он предводитель курдского отряда. Хоть и молодой, но лихой парень. С ним не пропадете.

Анфиса подошла к забору и окликнула джигита. Тот немедленно предстал перед Еленой на своем скакуне, спрыгнул с него, наклонился вперед, как бы поднимая с земли горсть песка, посыпал им перед собой и прижал руку к груди.

– Что это? – спросила Елена джигита.

– Этим жестом в Курдистане приветствуют добрых людей, барыня.

– Я тоже приветствую тебя, – сказала Елена и попробовала повторить жест. В нем было что-то мистическое, словно соединяющее друг друга в приветствии.

Глаза джигита засветились благодарной преданностью.

– Сафар Али-Бек – ваш покорный слуга.

– Я хочу посмотреть окрестности и прокатиться на лошади, которую подарил мне муж. Через час можно выезжать, – приказала Елена.

– Слушаюсь, моя госпожа, как прикажете, – ответил Сафар Али-Бек и медленно, с достоинством поклонился.

В указанный срок Елена была готова к прогулке. Усилиями Анфисы она была умыта, накормлена и одета в специальное платье, предназначенное в здешних местах для женских прогулок верхом. Старый казак Мирон привел лошадь в полный порядок и взял ее под уздцы. Елена запрыгнула на лошадь и вместе с охраной, состоящей из удалого Сафара Али-Бека, направилась осматривать окрестности, навстречу новым впечатлениям.

Вечером муж опять появился в спальне Елены. Со страху молодая жена объявила ему, что у нее начались месячные и о брачной ночи не может быть и речи. Муж покорно согласился, не желая спорить ни с женой, ни с природой. По сложившейся традиции он поцеловал ее в ладонь и удалился к себе в опочивальню.

Сцена повторилась через неделю, две, потом три. На вопрос, не больна ли она, Елена отвечала, что это, вероятно, от жары.

Хозяйкой в своем новом доме она себя не чувствовала, в нем было все чужое. Несколько сундуков с приданым, собранные бабушкой с дедушкой, так и стояли не распакованными. Днем Елена не знала, куда себя деть. Библиотеки в загородном доме у мужа не было, только несколько книг, оставленных случайно проезжими офицерами. Поэтому она с утра до вечера готова была проводить верхом на лошади в сопровождении своего великолепного Сафара Али-Бека, а заодно учить арабский, который ей давался, как и все, что касалось учебы, легко. Сафар был молод, удал и необыкновенно преуспел в искусстве верховой езды. Его пируэты на лошади казались очень сложными, иногда просто страшными, так что сердце замирало, а порой – акробатически-цирковыми. Ему нравилось показывать Елене удаль, «смертельные трюки» и свое замечательное мастерство. Было заметно, что джигит красовался перед девушкой и очень желал понравиться.

Елена читала в его глазах не то «дикую страсть», не то своеобразную любовь, смешанную с азиатской преданностью «хозяину». Однако это обстоятельство ее совершенно не пугало, а наоборот, веселило. Любовь пока еще была ей неведома, преданность – непонятна. Сама она никому не умела служить, а авторитетов на тот момент не имела. Молодая барыня засматривалась на молодого, красивого парня, отмечая то, что он хорош собой, исключительно как природное явление, и была абсолютно уверена, что Сафар – великолепный наездник, но не более того.

В конце «медового месяца» муж пришел к Елене вечером все с тем же «наболевшим» вопросом, но попал не под настроение. Он попытался крепко обнять свою жену и поцеловать. Поцеловать не так, как положено светскими приличиями, а как целуют крепкие гусары очаровательных женщин, чтобы разжечь их страсть и «свести с ума» своими жаркими устами. Подобные объятия навели на неопытную девушку ужас. Елена почувствовала, словно ее осквернили, оплевали, унизили. Ни за что на свете она не стала бы выражать притворное удовольствие в том, что ей было противно. Она метнулась в угол комнаты, закрыла лицо одной рукой, а другой принялась тщательно вытирать, словно от грязи, губы, щеки, подбородок. Потом схватила громадное медное блюдо чеканной работы, на котором лежала гора фруктов. Фрукты посыпались и разбежались по комнате, а она закрылась блюдом, словно щитом, и приготовилась дать отпор. Никифор Васильевич никак не ожидал такой реакции жены, похожей на сопротивление «загнанного в угол зверя», борющегося за жизнь, словно он пытался ее не целовать, а резать.

Секунду поразмыслив, генерал принял стратегическое решение. Он прекратил наступление, перенеся взятие «неприступной крепости» на более поздний срок и резонно полагая, что для того, чтобы вкусить аромат ягоды, она должна созреть, иначе покажется невкусной.

Он задавал себе массу вопросов по поводу женских игр и чудачеств, а также недоумевал, отчего молодая девушка не хочет заниматься любовью, тем более с мужем, которого сама себе выбрала, но ответа не находил.

Спустя несколько дней он задал этот вопрос жене прямо, на что Елена ответила вопросом, который в очередной раз поставил генерала в тупик:

– Зачем нам физическое сближение? Разве мы не можем любить друг друга, как ангелы, душою, а не телом?

– Это какая-то высшая философия, доступная только монахам да князю Голицыну, – ответил муж. – Вы, Елена Петровна, видно, князя сильно наслушались. Он вам и внушил неподобающие молодой девушке мысли. Все знают, что князь известный еретик и покровитель всяких вредных людей.

– Совсем нет. Я сама так считаю, – оправдывалась Елена. – Напрасно вы столь дурно отзываетесь о государственном муже, который пользуется уважением государя и общества.

– Ошибаетесь, матушка, масонам теперь не очень-то доверяют.

Елена не знала, что такое масон, поэтому не стала возражать, но продолжила свою мысль:

– Когда мы с вами познакомились, наши отношения казались мне идеальными. Мы с вами много философствовали, вы показались мне необычным, интересным. Тогда я считала, что вы выше земной любви, а теперь вы говорите о животной любви, которая не может и не должна быть между нами.

Блаватский слушал жену с напряженным вниманием. Его лицо стало принимать мрачное выражение, брови сдвигались, и, наконец, он остановил ее:

– Погодите, Елена Петровна, что вы имеете в виду?

– Чтобы быть в браке, я думаю, нам лучше быть духовными супругами. Мы соединим наши души, и эта любовь переживет нас за гробом. Так мы будем гораздо счастливее, чем в иных отношениях, которые не могут быть долгими. Вы ведь сами говорили, что духовное превыше всего, а теперь отказываетесь, требуя от меня физического удовлетворения.

Блаватский изумленно глядел на жену. Он не сразу даже смог понять, что это такое она ему говорила. Наконец, провернув в голове несколько раз услышанную от жены тираду, понял, чего она от него добивалась, и был весьма озадачен. На его лице выразилось подобие негодования, но он сдержался, ничего не возразил, а только промолвил:

– Теперь я не буду ни о чем спорить с вами, Елена Петровна. Любите меня, как знаете, только любите. Сейчас я более от вас ничего не требую.

Он наклонился, и в очередной раз любезно поцеловал ее руку. В благодарность за понимание Елена руки не отняла. Ее голубые глаза засветились радостным блеском, а на нежных щеках разгорелся стыдливый пунцовый румянец.

Глава 9

Араратская долина

О том, что прогулки верхом не всегда безопасны.

В конце августа Блаватские перебрались в Ереван. Муж Елены наконец-то получил официальное назначение на должность вице-губернатора всего Ереванского края, и теперь у него возникло гораздо больше обязанностей, которые требовали его присутствия. Он был целыми днями и ночами занят и дома появлялся редко, что молодую жену вполне устраивало. Однако этикет требовал общения с местной знатью, которой следовало наносить визиты. Также Елена должна была общаться с женами высокопоставленных особ по поводам, которые девушку совершенно не занимали. Тяжкая обязанность исполнения светских приличий, пустых разговоров, пошив нарядов – не входили в планы Елены. Поэтому она принялась строить иные планы – планы побега.

Дом вице-губернатора в Ереване выглядел по-царски. Супружеская чета Блаватских поселилась в сказочном дворце сардара, бывшей резиденции турецких правителей – настоящем восточном дворце, какие описывают в сказках. Только слуги остались те же – Анфиса и Мирон. Окрестности Еревана восхищали красотой и величием. Вдали возвышалась библейская гора Арарат, притягивая великолепием снежных вершин, а сам город был пропитан воздухом гор.

Восточная сказка окутывала и манила Елену загадочной мудростью, привлекала тайнами Востока, который простирался вдали, за Араратом. Там были другие страны и другие законы. Будущее в супружестве с генералом Блаватским, как ей казалось, не могло принести ничего хорошего и уже заранее наскучило, а прошлое существование представлялось сцеплением мелких, незначительных событий. Поэтому, решила она, оставался один выход – бежать в другую страну. Ближайшая – Иран. То, что в арабской стране она может попасть в настоящее рабство или в гарем, ее не смущало. Елена была твердо убеждена, что хуже, чем быть в рабстве у мужа, ничего на свете нет. Что-то подсказывало, что ее будущее могло стать успешным только вдали от Кавказских гор! По российским законам, где бы Елена ни пыталась скрыться в России, ее могли насильно вернуть мужу. Фактически она стала его собственностью и рабой, в то время как ее неудовлетворенное тщеславие, жажда знаний и юношеский авантюризм не находили выхода и рвались наружу.

Иногда ей снились города Европы, красочные восточные базары, египетские пирамиды, индийские слоны, о которых она читала в книжках с картинками. В мечтах Елена перелетала из страны в страну, паря высоко над землей, а какой-то восточный принц в белой чалме, образ которого она не раз видела, рассказывал ей удивительные истории. Восточный принц говорил, что она непременно должна все это познать и жить там, где ее ждут. Сон заканчивался, а Елена продолжала жить в своем сне с сознанием того, что в дальнейшем она непременно побывает в этом нереальном мире, который она только что видела.

Конные прогулки продолжились, но не так часто, как раньше. Елене не всегда могли выделить охрану. Но когда это случалось, сердце ее захлебывалось от восторга. Вскоре она выучила все тропинки в долине, ведущие в сторону

Ирана. У нее созрел план: в один прекрасный день, когда Сафар со своим отрядом будет занят, она скажет слугам, что поехала с ним кататься, а сама тайно ускачет через перевал в Иран. Одеться надо будет в мужское платье, чтобы не вызывать подозрений у «дозора» и случайных путников, припасти еды и можно трогаться в путь.

И вот настал день, кода она, решившись на побег, сделала все, как предполагала. Оделась в мужское платье, прихватила с собой котомку еды с запасом на три дня, вскочила на лошадь и поскакала по знакомым тропам.

Но тут случилось непредвиденное. Служанка Анфиса заметила, что гора лепешек, приготовленных накануне, исчезла. Барыня обычно, когда уезжала, брала с собой только воду. Анфиса спросила у Мирона, не давал ли он хлеба нищим. Мирон сказал, что нет. Тут им обоим пришла догадка, что барыня собралась в долгий путь с запасом продуктов. Пока прислуга размышляла, во дворе появился Сафар. Видя, что барыни с ним нет, прислуга догадалась, что произошло. Мирон бросился навстречу джигиту:

– Сафар, сынок, догоняй быстро! Барыня ускакала в мужском костюме на своей белой лошади вон туда, – Мирон указал в сторону гор. – Запас лепешек с собой взяла. Видно, надолго собралась. Выручай, милок, а то беда случится. Барин гневаться будет!

Сафар не стал терять время на расспросы, вздыбил коня и, сорвавшись с места, поскакал в указанную сторону вслед за исчезнувшей барыней.

Он уже догадывался, где ее искать – по дороге на Иран. Недавно Елена подробно спрашивала о дозорах, постах, выставленных на границе, и тайных козьих тропах. Сафар также был совершенно уверен – Елена сама не сможет перейти границу, только нарвется на неприятности. Глупая девчонка! Надо было поторапливаться. Сафар мчался вперед, опережая ветер. Он спешил на «дозорный пост» его джигитов, которые наблюдали за всеми перемещениями в долине. В горах действовала своя система оповещения, работающая безотказно. На уступах скал, – известных только горцам да гнездящимся неподалеку орлам, откуда как на ладони видна была вся долина и ущелье, ведущее в сторону персидской границы, – были расставлены посты. Они по системе оповещения давали знать о неприятеле или о движущихся путниках, к которым незамедлительно вызывалась «проверка».

Дозор не подвел. Он указал направление, куда четверть часа назад направился всадник на белой лошади. Сафар устремился в указанном направлении. Вскоре на опушке оливковой рощи он увидел белую лошадь в яблоках, но без всадника. Без сомнений, это была лошадь Елены. Но где же она сама? Сафар окликнул ее по имени. Никто не ответил. И тут, подняв взгляд над деревьями, он увидел, что на подъеме холма по дороге скачет всадник, а перед ним поперек лошади уложен связанный человек. «Украли!» – мелькнуло в голове Сафара, и он стремглав бросился вслед за всадником.

Вскоре Сафар почти нагнал всадника, окликнул его и велел остановиться, но всадник продолжал мчаться вперед. Тут Сафар увидел, что всадник пытается сбросить человека, лежащего поперек лошади, намереваясь избавиться от груза и скрыться налегке. Этого нельзя было допустить. Сафар несколько раз выстрелил ему вслед. Один из выстрелов достиг цели. Всадник качнулся и повис на стременах. Лошадь под двумя безвольными телами еще какое-то время испуганно бежала, но, как только Сафар догнал ее и схватил за узду, остановилась.

Привязанная поперек лошади ничком, с заткнутым кляпом ртом и распущенными волосами, лежала Елена. Сафар осторожно снял ее; девушка была без сознания. Надетая на нее мужская рубаха у груди вся была испачкана свежей кровью. Где-то под рубахой сочилась рана. Сафар приложил ухо к груди Елены. Сердце медленно, слабо, но билось. «Жива!» – обрадовался он.

Резким движением руки Сафар разорвал на Елене рубаху. Перед ним обнажилась девичья грудь и страшная рана от ножа в области сердца, похожая на открытый кровавый глаз, из которого живой струйкой текли кровавые слезы.

«Если я ее вовремя не довезу до врача – конец!» – в ужасе подумал Сафар и возвел руки к небесам с мольбой о помощи.

В этот момент он увидел, как в воздухе над Еленой простерлась чья-то рука. От пальцев до локтя из «ничего» высунулась живая, сильно загорелая, явно мужская, вполне ощутимая рука. Пальцы приблизились к ране Елены, защемили разрез, из которого била кровь. Потом ладонь с растопыренными пальцами сделала над раной несколько круговых пассов, кровь остановилась, и рука, растворившись в воздухе, исчезла. «Почудилось!» – подумал Сафар, но, посмотрев на рану, усомнился в своем предположении. Рана Елены затянулась, образовав небольшой ярко-розовый шрам, покрытый сукровицей.

Сафар кинулся на колени и принялся вновь усиленно молиться. Он посчитал, что Бог откликнулся на его призыв и сотворил чудо.

Вскоре Елена пришла в сознание. Глаза ее ожили, раскрылись, но потускнели. Они больше не светились радостными голубыми лучиками. Из них тонкими кривыми струйками стекали по вискам слезы. Ей было больно и стыдно. Больно от раны, которая обжигала огнем все ее нутро; а стыдно, – нет, не перед мужем, что план ее провалился и придется объяснять свою выдумку, – ей было стыдно перед Сафаром. Молодой, красивый джигит, увидел ее обнаженную грудь, которую Елена не собиралась никому показывать. Она пошевелилась, хотела запахнуть рубаху, но не могла поднять руку. Не было сил.

– Пить! – прошептала она.

Плечи девушки сотрясались от беззвучных рыданий. На Сафара смотрели два светлых, полных отчаяния глаза, обведенных темными кругами муки и горя, из которых ручьем катились неудержимые слезы.

Сафар пошарил в своем бауле. Как назло, вода кончилась. Осталась только бутыль красного домашнего вина, подаренная ему в одном из аулов, которую он возил с собой со вчерашнего вечера. Он извлек заветный пузырек, оплетенный лозой, откупорил его и уже было поднес ко рту Елены, как вдруг рука его застыла. Глаза молодых людей встретились – голубые глаза и черные. Одни, заплаканные, другие, сочувствующие, – застыли в немом вопросе. Елена ничего не могла сказать, потому что не было сил, Сафар – потому что не было слов.

Но вот Елена, словно пробудившись ото сна, отпила глоток вина и, глухо пробормотав «спасибо», вновь потеряла сознание. Вероятно, она хотела еще что-то сказать, пыталась приподнять голову, но от большой потери крови силы опять покинули ее. Она забылась.

Однако вино вдохнуло в нее силы: щеки порозовели, слезы мгновенно высохли, а на губах появилось подобие улыбки. Сафар отметил эти изменения и с гордостью отнес их насчет своих стараний.

В это время подоспела помощь – несколько джигитов из отряда Сафара. Они со всеми предосторожностями уложили раненую на телегу и, вместе с затерявшейся было в оливковой роще лошадью, доставили домой. О случившемся срочно доложили генералу Блаватскому. Тот велел вызвать к жене всех лучших врачей, имеющихся в городе, и усилить охрану.

Врачи разводили руками и говорили только, что рана необычно быстро затянулась. Нож, которым была ранена Елена, не задел сердца, поэтому, если не будет серьезных осложнений, она должна поправиться. Главное, соблюдать полный покой, пить отвар из крапивы и не донимать ее расспросами, чтобы не волновать.

Действительно, через три недели Елена, казалось, совершенно поправилась. Она повеселела и теперь почти весь день проводила в саду своего великолепного семейного дворца, сидя в большом кресле, вынесенным на улицу специально для нее. Там она обычно читала или писала письма. Писем приходилось писать много, так как бабушка пересылала всю корреспонденцию, приходящую к ней на имя Елены, по ее новому адресу.

Муж окружил жену «армией» врачей и слуг, стараясь выполнять любой ее каприз. Он выписывал десятки книг и журналов, которые она просила, познакомил ее с приехавшей недавно в Ереван графиней Киселевой. Графиня была большой поклонницей культуры и философии древнего Востока и заядлой путешественницей. Об этом в Ереване знали все, даже те, кто не знал графиню лично. Она приехала в Ереван в гости к своим высокопоставленным родственникам. Генерал Блаватский, зная о любви жены к философии Востока, посчитал, что Елене может быть интересно это знакомство. Хоть ненадолго ей будет с кем поговорить в далеком, глухом краю на интересующие ее темы.

Слугам было приказано выполнять все, что барыня не пожелает, даже самое невероятное. Они суетились, «кудахтая» над своей барыней, как наседки над единственным цыпленком. Только Сафара давно не было видно.

– Где Сафар? – спросила однажды Елена у Анфисы.

– Вы желаете его видеть или прокатиться на лошадях, барыня?

– Прокатиться.

– Барин запретил. Он сказал, что теперь на лошадях вам можно ездить только с его разрешения.

Елену перекоробило. Как это «с разрешения»? Значит, ей опять чего-то «нельзя» и она «должна» спрашивать у своего «хозяина» разрешения?

Ее взорвало, но пар выпустить было некуда, поэтому Елена в пылу негодования только и смогла сказать:

– А поговорить с Сафаром можно? Он ведь меня должен охранять, если не ошибаюсь?

– Сейчас пошлю за ним, барыня. Не гневайтесь. Барин приказал, что если Сафар вам понадобится, то немедленно за ним послать. Так что я мигом за ним сбегаю, – уверила ее Анфиса и побежала выполнять приказание.

Вскоре у ворот дома появился Сафар. Он соскочил с коня, прошел в сад и произвел свой магический приветственный жест: наклонился вперед, как бы поднимая с земли горсть песка, посыпал им перед собой и прижал руку к груди. Елена встала и в знак уважения ответила тем же.

– Я вызвала тебя, Сафар, чтобы отблагодарить, – сказала она.

– Не стоит, госпожа, я ваш слуга и сделал все, что должен.

– Спасибо, Сафар. Ко всем твоим необыкновенным доблестям, ты еще и скромен. Я виновата перед тобой. Пыталась обмануть твою бдительность и ускакать без охраны. Прости.

– Госпожа, никто в горах не может проехать незамеченным. Бог смотрит с неба и видит всех, живущих на земле, а горцы наблюдают со своих наблюдательных постов. Они находятся ниже Бога, но достаточно высоко, чтобы все видеть. Здесь свои законы, госпожа. Их надо знать или здесь родиться. Другой возможности нет. Любой чужой будет остановлен. Если вы захотите уехать далеко, скажите. Я ваш слуга.

Елена вдруг поняла, какая она была наивная и неопытная дурочка, думая, что так просто доберется до границы, не говоря о том, что сможет ее перейти. Она отъехала всего-то на несколько верст от города и уже была похищена каким-то туземцем. Тот пытался заговорить с ней на своем наречии, распознал в ней женщину, скинув шапку, связал и пытался увезти. И если бы не Сафар, то неизвестно, как бы все повернулось…

– Я уже совершенно здорова и хочу, чтобы завтра ты начал обучать меня искусству верховой езды.

– Это не для девушек, госпожа, – осмелился возразить Сафар.

– Я надену мужской костюм и стану похожа на мальчика. Ты меня должен научить. Я так хочу! – уверила его Елена.

– Как прикажете, госпожа. В мужском костюме можно.

Со следующего дня началась учеба. Елена с Сафаром галопом поднимались на скалистый уступ, откуда открывался вид на бескрайнюю равнину. Сафар учил свою госпожу, балансируя между жизнью и смертью, скакать по узкой тропинке, буквально «держась за воздух». Потом они спускались на равнину и принимались за акробатику. Требовалось удержаться в седле, свесившись на бок лошади и цепляясь одной ногой за стремена или седло; при этом надо было метко выстрелить в указанную цель на всем скаку. Больше месяца Елена вбирала в себя науку «владения седлом», показывая определенные способности, и вскоре превратилась в отличную наездницу.

– Прекрасно, госпожа, – похвалил ее однажды Сафар. – Теперь я могу взять вас к себе в отряд, – потом он замялся и добавил: – В мужском костюме, разумеется.

Для Елены это была высшая похвала человека гор.

Глава 10

Последняя капля

О том, что неприступность женщины сродни неприступности крепости. Взять ее можно только штурмом, хитростью или поискать «секретную дверь».

Страницы: «« « 12345678 » ... »»