Училка Терентьева Наталия

Глава 13

Взрывоопасность

Каникулы закончились быстро. Оценки по окончании первой четверти у Турки вышли неважные – тройки почти все. Четверки по физ-ре, по МХК, по географии и неожиданно по матеше. Но это все благодаря Вовке, так что Турка даже зарделся от стыда, когда его хвалила Дина Алексеевна.

С Вовкой они почти не разговаривали, он продолжал дуться, а Турка не хотел выяснять отношения еще и с ним.

Конечно, сказалась история с футболом и деньгами. Вовку долго шантажировали, били, Турка вмешивался, но его как будто не замечали или же отстраняли невидимым барьером, так что на драку он так и не нарвался, ни с Тузовым, ни с Рамисом, ни с Крыщом.

– Он не хочет сдавать деньги! А еще не играл. Если бы ты играл, то, может, мы бы и выиграли, – говорил Тузов в раздевалке перед физрой. – Ты подвел всех, правильно? Скажите, пацаны? Подвел! Так что с тебя особый спрос.

– Никакого с него нет спроса! Гоните! – надрывался Турка. Но все пацаны поддакивали Тузову, мол «мы сдали деньги, так что и Вован пусть тоже сдает».

– Может, заплатить им? – задумчиво протянул Вовка.

– Ты чего? Нет, никак нельзя! Они ж тогда еще сильней насядут. Пацан сказал – пацан сделал! Никаких уступок этим уродам.

Вова кивнул, но Турка ощутил недосказанность и заметил странную дымку в глазах приятеля. Постоянные задевания Вовчика, постоянные «терки» раздражали, и хотелось покончить с этим раз и навсегда. Но как?

Хотели провести еще один матч, с другим классом, чтоб покрыть «расходы». Но сплошняком шли дожди, поле раскисло, да и играть с девятым «А» никто не соглашался.

На каникулах Турка почти все время был у Ленки. Они курили траву, ели сладости, ну и куда без постели. Ни о чем серьезном не разговаривали, хотя иногда Турка пытался узнать хоть какие-то подробности прошлого Коновой. Про дядю, про парня этого, который ушел в армию – Вадика. Но Лена тут же мрачнела, так что пришлось засунуть свое любопытство куда подальше.

Пожалуй, это были самые лучшие каникулы в Туркиной жизни. Гораздо круче любых других.

Шуля появился в школе как раз после них. Поздоровался, у него начали спрашивать, что там и как. Катя Лашукова забрала заявление, ее саму чуть в клевете не обвинили, так что пришлось ей забить. Шуля сказал Турке, что так этого не оставит.

– Бабам спуску нельзя давать. Мы эту свинью проучим. И с училочкой нашей я еще поговорю, а то больно она резкая.

– Слышал прикол? – прошептал Вовчик. – Болтают, что у Географа с Воблой ребенок будет.

– Да ну? В натуре?

– Ага.

Вобла – Судзиловская Виктория Олеговна – и впрямь не отличалась особенной красотой и добрым нравом. Кличка к ней подходила как нельзя лучше. Математичка орала на уроках, ставила много двоек, все у нее были дебилы, по рассказам типов из старших классов. Вела она в основном у десятых – одиннадцатых.

– Ребята, тише! Начинаем новую тему. Итак, все знают Владимира Ульянова, верно? Я сейчас говорю о Ленине. Мы приступаем к обширной и достаточно сложной теме. Помню, как Водовозов выражал недовольство тем, что мы изучали «каких-то там древних царей». Теперь-то уж не отвертишься, – улыбнулась Мария Владимировна. – Да и вообще, зарождение большевизма весьма интересно само по себе. Правда, часов у нас на изучение данной темы маловато. А потом будет еще круче. Сталин, Великая Отечественная война… На последних партах! Можно потише?

Шуля в ответ громко заржал. Сквозь слой пудры на щеках учительницы проступила краснота.

– Я неясно сказала? Молча сидим. – Голос у нее зазвенел. Все затихли. Крыщ премерзко ухмылялся. Вол опять с чем-то возился под партой, на шее у него то и дело надувались лиловые жилы. – Вол! Мало твои родители в школу бегают? Хочешь, вызову еще раз?

– А чо? Я молчу вообще.

– Вол, заткнись! – прокричал Мнушкин. Сам он возился сразу с тремя мобильниками, вывалил на стол целую кучу деталек.

– Женя! Ты не мог бы оставить на столе только учебные принадлежности? Все лишнее – убрать!

– Понял, понял, – закивал Мнушкин. – Я тут это самое… Ладно, прячу.

Шуля снова загоготал и заколотил кулаками по столу. Вид у него был чумной. Волосы сальные, взъерошенные. Глаза блестят. Турка подумал про траву. Может, Шуля тоже курит?

Мария Владимировна встала из-за стола. Сегодня она снова была в черной юбке чуть ниже колен длиной. Сапоги высокие, кожаные и с блестящими змейками. Кофточка разноцветная, с широкими манжетами, и воротник под стать им. Грудь призывно выделялась под тонкой материей. Говорят, на огонь и на текущую воду можно смотреть вечно. Турка бы еще добавил к этому списку грудь Марии Владимировны.

– Да он ни при чем. Чо вы на него кричите?

– А кто при чем? – Мария Владимировна размеренно шла между рядов. Ученики разворачивались ей вслед и провожали кто внимательным, кто укоризненным, а кто просто любопытным взглядом.

– Не знаю, – ухмыльнулся Шуля и поглядел на Тузова. Тот едва заметно кивнул. Рамис прикрыл рот ладонью и беззвучно засмеялся.

– Опять у вас начинается. Обострение после каникул? Я ведь поставила вам тройки, хотя вы ни черта не знаете. Должна быть благодарность? – Турка следил за ними. Там явно шла какая-то игра. Может быть, он чего-то не знает? Иначе почему учительница теперь побледнела? Румяна, растушеванные по скулам, казались воском на лике мертвеца.

– Знаю. Видите, мне даже учиться не надо. А у вас классная юбка опять, – Шуля выделил последнее слово. – Только длина не очень.

– Ты бы надел покороче? – в рифму ответила учительница, изогнув бровь.

– В коротких юбках ходят только проститутки, – он выделил последнее слово.

– М-м-м. Как насчет шотландцев?

По классу прокатилась волна смешков. Турка поймал взгляд Воскобойниковой. Она сидела за первой партой, с прямой спиной. Кажется, еще немного, и Мария Владимировна сгорит от Алининого взгляда – так недобро она смотрела.

«Живут в одном доме…», – почему-то подумал Турка. И вспомнил, как Воскобойникова тогда сказала насчет того, что Мария Владимировна «взялась за старое».

– А вы такая умная и красивая, да? Поэтому в школе себе цепляете парней?

В какие-то доли секунды Мария Владимировна очутилась рядом с партой Шули и залепила ему пощечину. Точнее, сделала попытку – Шуля перехватил тонкое запястье. Класс не охнул, ни единого звука не издал. Ученики будто и дышать перестали.

– Отпусти.

– Вы меня ударите опять, да?

– Руку!

– Не отпущу, – Шуля откровенно издевался. Со стула он встал, и паркет противно заскрипел под ножками.

– НЕДОНОСОК! У МЕНЯ ОСТАНУТСЯ СИНЯКИ!..

– И что? Вы ж на меня замахнулись первая!

Тогда Мария Владимировна замахнулась левой рукой, и Шуля не успел ее перехватить. Он скривил рот, оскалил зубы и толкнул учительницу в грудь. Его пальцы скользнули по нарядной кофточке, Мария Владимировна врезалась поясницей в угол парты и вскрикнула. Турка сорвался с места, однако ноги почему-то двигались как в замедленной съемке.

Когда происходит что-нибудь эдакое, каждый считает своим долгом сделать вид, что он ничего не видит, не слышит. Никому нет дела, и помощи ждать неоткуда. Поснимать на телефон – пожалуйста, вон уже Проханов вытащил мобильник.

– Шлюха! – проревел Шуля. – Глаз мне чуть не выцарапала! Все женщины – шлюхи! – провизжал он.

Турка вложил в удар всю силу. Костяшки кулака заломило. Послышался треск, брызнула кровь. Голова Шули мотнулась, на его защиту мигом повскакивали остальные: Тузов, Рамис, Китарь.

– Тогда твоя мать тоже… шлюха? – выдавила Мария Владимировна.

– Сука! – заорал Шуля. – Что ты сказала?! ЧТО ТЫ СКАЗАЛА?! ВЫ ВСЕ СЛЫШАЛИ, ЧТО ОНА СКАЗАЛА!

– Успокойся! – кричал Турка. Шуля забыл про кровь, струящуюся из носу, не обращал внимания на удерживающие его руки. – Держите его, чо встали! Помогите!

Мария Владимировна побелела как мел, руки у нее дрожали. Крыщ и Тузов оттаскивали Шулю, а он все плевался слюной: глаза выпучены, губы искривлены.

Открылась дверь.

– Что тут происходит? Что за крики? – на пороге застыла Инесса Моисеевна, завуч. Кто-то поздоровался. Некоторые встали по привычке, загремели стульями.

– ОНА ОБОЗВАЛА МОЮ МАТЬ! УБЬЮ!

Поднялся невообразимый хаос. Шулю потащили в коридор, а он все вырывался, и даже четырех пар рук не хватало, чтоб его удержать.

Турка поглядел на костяшки пальцев. Кровь капала с них на замызганный паркет. Мария Владимировна вернулась за преподавательский стол и бессильно плюхнулась на стул. Уставилась перед собой пустым взглядом, взяла карандаш трясущимися пальцами, он тут же упал рядом с журналом. Инесса Моисеевна что-то спрашивала у нее, ученики кричали все громче и громче, слышались взрывы хохота, девичий визг. В кабинет заглядывали ученики из других классов, преподаватели. Вон и Олег Анатольевич, и Дина Алексеевна, русичка. Вот Анна Имильевна вплыла в класс как ледокол.

Стало душно. Турка вернулся на свое место. Он не чувствовал, как его трясет за плечо Вовка и не слышал, что именно говорит приятель.

– А?

– Он шизанулся? С ума что ли, сошел? Блин, как ты ему залепил! Так четко! У Шули аж глаза закатились! Елки-моталки, такой четкий удар! – Алик тоже что-то восклицал, даже Молчунов оживился и Русаков.

А люди, обступившие стол Марии Владимировны, размахивали руками, качали головами с глазами-пуговицами, и говорили, говорили, говорили.

После уроков собрались в спортзале. Заняли деревянные лавочки вдоль стены. Вол подхватил волейбольный мяч, загнал его пинками в сетку ворот. Анна Имильевна тут же подула в свисток.

– Вол! Быстро положил мяч на место!

– А чо-о?

– Да сядь ты! – заорали хором многие. Но Вола невозможно ничем смутить. Спустя пару минут он принялся щекотать Ирхину. Та тоже в школе появлялась редко. В основном пропадала по подворотням и подвалам с пацанами и распивала баночные коктейли с подружками.

– Сегодня ваш одноклассник отчебучил… Даже слов нет!

Послышался дробный топот маленьких ножек. Анку взяла за руку маленькая девочка с высоким лбом и темными глазками-черносливами. Раскосыми, теплыми и глубокими, как у лошадки-пони. Она тут же начала вертеться подле мамы, висеть у нее на руке.

– Ксюшенька! Я же тебе сказала, сиди, раскрашивай картинку.

– Ну, мам, мне ску-усно! – протянула девчушка. По плечам малышку била толстая темно-русая косичка.

– Тогда стой смирно. Только один человек пришел на помощь учительнице истории. Сейчас Марию Владимировну отпаивают валерьянкой. А этого отморозка отправили куда следует. Как твоя рука, Давыдов?

– Нормально, – ответил Турка. – Пройдет.

– Молодец! – раздались хлопки.

Дочка Анки начала прыгать и визжать, сжимая ладошки в кулачки. Турка возмутился:

– Не надо! Прекратите хлопать! Это каждый может сделать! Почему вы сидели там и молчали, а? Почему… А, не важно.

Отголоски эха затихли под сводом высокого беленого потолка. Анна Имильевна, в вечном своем спортивном костюме с зелеными буквами «Адидас» на необъятной груди, молча оглядывала ребят. Турке было противно смотреть на ее безвольный рот, бесцветное лицо и пепельные волосы. Да и дочка не лучше – мартышка какая-то, секунды на месте не может постоять. Турка пожалел, что не свалил домой.

– Артур правильно сказал. Чего вы хлопаете? Мальчиков в классе семнадцать…

– Шестнадцать! – поправил Мнушкин.

– … а мужчина только один. Как это понимать? Вы что же, все трусы? Это ж девушка, в конце концов, где ваша совесть? Тугодумы вы? Нет. И придурками я вас назвать не могу, разве что некоторых, – Анна Имильевна многозначительно посмотрела на Вола.

– А куда его отправили? – спросила Воскобойникова, потирая родинку у губы. – На Зоологическую, в психушку?

Раздались скупые смешки.

– Нет. Я вам тут что, отчет должна давать? Хихикают они. Мнушкин! Встал и вышел вон. Вернешься с родителями.

– Ну Аа-анна Ими-и-ильевн-аа!

– Что Анна Имильевна? – Она чуть повернулась, как бочка. – Вы меня уже достали, девятый «А»! Что с вами? Выпускной класс!

Дальше разговор шел примерно в таком же ключе. Турка мысленно отключился и, стиснув зубы, глядел перед собой. Ксюшенька улыбалась ему, заложив палец в рот. Состроила рожицу и спряталась за спину матери.

Разбор полетов продолжался еще минут двадцать, и в самом конце все уже начали улыбаться, хохотать, а после Анка собрала деньги на уборку, и на дни рождения, и на еще какую-то чепуху, и наконец всех отпустила.

Дома Турка покачал пресс, затем пошел на турники. Как раз настроение такое, только заниматься, даже к Ленке идти неохота было.

На стадионе пес кинулся на Турку с оскаленными зубами, на глазах у пузатого сторожа. Турка отбегал двенадцать кругов, отдышался, и тут его окликнул толстяк.

– Хлопец! Иди-ка сюда.

Турка поглядел в его сторону. Поморщился, памятуя о прошлой стычке.

– Здрасте, – переводя дыхание, сказал Турка, смахивая пот. Пес заворчал.

– Часто ты тут бегаешь. Молодец, спортсмен! Ты извини, тогда это самое, короче… ну за Дика. Он старый, дурной немного. Подкармливай, не подкармливай, а все одно он только меня и признает. Слушай, у тебя пары рублей не найдется? – пыхтел сигаретой жирдяй. – Трубы горят, опохмелиться бы мне!

– Не, нету, – буркнул Турка и собрался уходить.

– Спорт – это ты правильно, мля… А то сейчас одни алкаши да куряги. Бабы тут бегают симпатичные, присмотрись, мож найдешь себе какую. Такие ягодки встречаются, чесслово! А правительству одни зомби нужны, только дерьмо разводят кругом. Вот, стадион даже не могут отремонтировать. Трибуны рассыпаются, людям заниматься негде, сборная тоже в жопе… ЦСКА не смотрел? Чисто Вагнер Лав красавец, – толстяк колыхнулся, нелепо изобразив уход на встречном движении, – вот так всех обыгрывает. Хоть бы уже в сборную нашу какого-нибудь бразильца заманили!..

Толстяк еще что-то говорил, но Турка уже пошел прочь.

Спустя пару дней Лена ошеломила известием.

– Тетя заболела. Обследование показало, что у нее рак. Совершенно случайно нашли, на плановом медосмотре… – девушка залилась слезами. Турка медленно опустился на кухонную табуретку. Снова увидел жирные подтеки на дверце духовки. Лена тихонько плакала, сотрясаясь всем телом: – У меня же больше никого… Как же это так, тетя? Я не хочу, чтоб она умирала! Не хочу, чтоб как мама…

– Блин… это серьезно так, да?

– Будут делать операцию. Потом химиотерапия. Бедная тетя! Это так ужасно и… непонятно. Я себе места не нахожу. Что же делать?! – Конова подняла голову. Глаза ее превратились в два серых озерца. Тушь вокруг них размазалась, ресницы торчали как пожухлые камышинки. Турка побарабанил по столу, облизал губы.

О раке он знал немного. У курильщиков, говорят, развивается. В начальной школе постоянно этим пугали, но никто не верил, потому что все вокруг курят, и даже старики, бывает, смолят.

– Из-за сигарет? Рак чего вообще? Легких?

– Нет. Женское. Короче, рак матки, – губы у Лены задрожали. – Не груди, а матки! Это же половину внутренностей вырезать! Такой ужас…

Турка кивал, глядя в одну точку. Лена подавила рыдания и теперь лишь тихонько тряслась, будто в ознобе. Лена мало говорила про свою маму. Отец, тетка, ДЯДЯ и все. А Турка из соображений тактичности не спрашивал.

Вот теперь заболела тетка. Сразу воздух в квартире стал тяжелым, как грозовые облака, наливающиеся свинцом перед бурей.

– Сделают операцию, выздоровеет!

– Выздоровеет, конечно, – улыбнулась Конова. – Нужно верить в хорошее, мысль же материальна. Ой, я тебе и чаю не предложила… Хочешь? Ты меня прости, я совсем сама не своя.

– Какой уж тут чай… Да понятно – выздоровеет. Я читал, типа живут с опухолями десять и двадцать лет и ничего не знают.

– Вот именно, не знают. Когда не знаешь – легче. Представь, что тебе осталось жить десять лет, – медленно выталкивая слова, проговорила Лена. – Что бы ты стал делать?

– Фиг его, – пожал плечами Турка. – Да и зачем о таком думать, а? Мысль же материальна, сама сказала.

– А я, если бы знала, что осталось десять лет, начала бы путешествовать. Хотя я и так, наверное, уеду.

– Куда ж ты поедешь? Лен, прекрати, – Турка провел рукой по вспотевшему лбу. В виски начала поддавливать кровь. Сегодня он не бегал и не занимался – весь день отвратительная погода. Никаких тебе проблесков солнца, и вот-вот должен закапать дождь.

– Надоело учиться. Зачем это надо? Какой в этом смысл, скажи мне? Девять классов закончу и свалю из города. Автостопом. Куда угодно, только подальше отсюда.

Турка только покачал головой. Нетрудно представить, что могут сделать с девушкой на трассе. Извращенцев везде полно. Турка принимал слова Ленки не очень-то близко к сердцу, на эмоциях можно сказать все что угодно.

– Мрак в школе один! Хочу в Германию. А еще лучше – в Голландию. Мне она на сто процентов подходит, я много про Голландию читала. А тетя… Положили, в общем. Операция скоро. Вечером сегодня к ней пойду, надо уже собираться, в магазин сходить. Поможешь мне сумки донести?

– Помогу, конечно.

Они купили пару килограммов апельсинов, бананов, яблок. Взяли сок «мультифрут». Лена хотела купить бутылку коньяка, но кассирша заартачилась:

– Ишь, молодежь! Вам точно восемнадцати нет, я вас знаю!

– Мы не себе, – запротестовала Конова. – Тете!

– Знаю я ваших теть и дядь! – Продавщица спрятала бутылку с чайного цвета жидкостью под прилавок. Лена вздохнула, а Турка подал пластиковую банку «Чудо-йогурта» с огромными красными клубничинами на шероховатой мембране-крышке.

Дома разобрали продукты. Лена положила еды в пластиковый лоток с защелкивающейся крышкой – обжаренный рис с морковью и кусочками курицы. Турка вдохнул запах плова и почувствовал, как во рту собирается слюна.

– Тетя сказала, чтоб я ей ничего не привозила. Аппетита, говорит, нет. Но я все равно отнесу. Хочет, пусть ест, не хочет – отдаст кому-нибудь. Сама, кстати, готовила.

Турка обнял Лену, притянул ее к себе.

– Что ты делаешь, не надо… Сейчас идти нам уже, хватит… Хороший мой, поцелуй меня!

В больнице в нос ударил запах кислой капусты и манки. Турка с Леной прошли в палату, шурша бахилами, с пакетами наперевес. Тетя замахала руками:

– Ой, да что же это, ребятки! Да куда мне столько?

На соседних кроватях тоже лежали больные: две старухи и одна молодая девка, чуть постарше Ленки на вид. Она грызла яблоко и читала детектив в бумажной обложке. Вот оторвала глаза от страниц и снова опустила.

– Здравствуйте, – сказал Турка. Его посетило странное чувство: в груди защемило и захотелось поскорее уйти из палаты. Лена выкладывала продукты на тумбочку, а тетя все охала.

– Ну как ты тут?

– Потихоньку, потихоньку, – Тетя дышала с присвистом. Выглядела она старше, чем представлял Турка, в бабушки Коновой годится. Морщины, лицо красное, сухое. – Дышать тяжело, открой окошко…

– Только закрыла, – пробурчала девица, хрустя яблоком. – Холодно.

– Ничего, потерпите, – сказала Лена и приоткрыла раму.

Девка что-то пробормотала и продолжила жевать яблоко.

– Теть, это мой друг – Артур Давыдов. Мы в одном классе учимся. Он, как и я, уходит после девятого класса.

– Ох, нет у молодежи сейчас тяги к знаниям, – пробормотала тетя. – А как же высшее образование? Теперь без него никуда!

– Ой, – поморщилась Конова, – да что даст эта бумажка? Нет, теть, ты лучше расскажи – как ты здесь и что…

Турка стоял, улыбался, а в голове у него роились невеселые, мрачные мысли.

Темнеет быстро. Как часы перевели, так в шесть уже ночь.

Все люди когда-нибудь умрут, даже его родители, и Турка думал об этом с горечью. Ему вдруг показалось, что случится это совсем скоро. Раньше и не думал о смерти никогда, ведь это случается с кем-нибудь, а сам он будет жить вечно.

Тут кто-то тронул Турку за локоть.

– Закурить есть? – спросил его какой-то недомерок с раскосыми глазами. Шел он вразвалку, шаркая стоптанными подошвами кроссовок.

– Нету.

– Чо, спортсмен что ли, мля? А если найду?

Турка резким движением впечатал кулак в лицо гопника. Снова закровоточили поджившие было костяшки. Недомерок упал, мыча что-то неразборчивое, а Турка, не глядя на него, ускорил шаг.

Отец смотрел футбол, Кубок УЕФА. ЦСКА играл с «Интером» на выезде и уже горел 2: 0.

– Придурки, – сказал отец, не отрываясь от экрана. – Когда они уже играть научатся? Сегодня, кстати, «Барселону» еще покажут!

– Артур, ты голодный? – спросила мама. – Где это ты пропадал? Ой, у тебя кровь, что ли?

– Угу.

Турка прополоскал кулак теплой водой, вымыл руки с мылом. Кисти озябли, и вода казалась кипятком.

– Там чайник закипел. Так, где ты был? – растерянно протянула мама, заглядывая в ванную.

– У Ленки. Да, мам, есть хочу.

– Чего ты злишься-то? Уже и спросить ничего нельзя?

– Я не злюсь, – Турка махнул рукой, а мама прикрыла дверь.

Турка извинился перед мамой. Стыдно стало – она оладушки жарила, старалась и сгущенку открыла.

Он рассказал про Лену, про ее тетю. Отец слушал из зала и одновременно фыркал, поглядывая на экран.

– Кто так бьет… понабрали черномазых, Дуду! Что за имя? А этот, Жо? Все атаки через Жо! – захохотал отец. – Что вы говорите? Ленка, это какая? Бывала у нас она?

– Нет, ты ее не знаешь. Конова, одноклассница.

– Рак – это еще не приговор, – со знанием дела заявил отец. – Чего говорите? Да идите вы сюда, орут – не слышно!

В итоге матч так и закончился вничью. ЦСКА имел шансы забить, но распечатать ворота так и не смог.

– Сейчас можно пока отдохнуть, новости по «Первому» глянуть. Доллар вверх полез, америкосы эти… Когда уже их система рухнет, надувается как мыльный пузырь, накачивают они ее, – но бесконечно это продолжаться не может, верно?

– А во сколько ваш матч? – поинтересовалась мама. Теперь все сидели в зале, и она вязала. С прошлого года что-то ваяет, вроде как кофточку. И как ей только не надоест! Шевелит, двигает блестящими спицами, и на них пляшут синие огни телевизора.

– В двадцать два сорок пять, – ответил папа.

– А кончается в час, наверно? Вы что, будете смотреть и спать мне мешать?

– Ну, Тань! «Барселона» играет же!

– Мне все равно, кто играет! Артуру завтра в школу рано вставать.