Беда Келлерман Джесси
— Что сделала?
— Так нельзя, — сказал он. — Нельзя, нельзя! Это же не… просто не могу поверить, чтобы ты сделала такое. И не пытайся меня уверить, что это была не ты, потому что…
— Джона Стэм. — Она поставила чашку на стол. — Будь добр, позволь и мне сказать словечко. — Она похрустела пальцами, откашлялась. — Во-первых, я должна рассказать, где я была. Мне многое следовало сделать, у меня есть определенные обязательства. Прежде всего, тебе следует осознать, что успех от провала, как правило, отделяет наличие продуманного плана. Поскольку у меня имелся всего один шанс пообщаться с негодяем, который позволяет себе срывать на тебе свой дурной нрав, я взяла на себя…
— Значит, все-таки это сделала ты.
— Не перебивай, пожалуйста.
— И ты не попытаешься даже… не знаю — прикинуться?
— С какой стати притворяться? Я все тебе расскажу. Это задумывалось как мой подарок тебе.
— О, еще какой!
— Вот и хорошо. Ты успокойся. Я как раз пыталась тебе объяснить, что правильное осуществление этого плана требовало от меня тщательной подготовки, я уж не говорю о том, сколько сил надо в это вложить, но главное, определить, где и когда будет нанесен удар, выбрать наиболее уместное орудие возмездия. Полагаю, кофе — это в самый раз.
— Боже милостивый!
— Символически.
— Господи, Ив! — Он забегал по комнате, стуча кулаком о кулак.
— Ты не согласен?
— С чем?
— С символическим смыслом…
— О чем ты говоришь!
— О кофе, — терпеливо уточнила она.
— Что — кофе?
— Учитывая, как он обошелся с тобой. Заставил тебя склеивать его чашку. Я могла бы и чашкой ему заехать, но это вышло куда более… кинематографично. Жаль, ты не видел этого своими глазами… — Она махнула рукой, изображая полет жидкости из кружки. — Прямо в глаз.
Он молча уставился на Ив. Та нахмурилась:
— От тебя исходит негатив, Джона Стэм.
— Еще как!
— Что случилось?
— Что случилось?! Ты напала на моего шефа.
Она покачала головой, как бы вопрошая: ну и что с того?
— Зачем ты это сделала?
— Он это заслужил. — Вопрос словно удивил ее. — Или, по-твоему, не заслужил?
— По-моему…
— Ты месяц кряду только о том и твердил, что рад был бы кишки ему выпустить.
— Но это…
— Право, — сказала она, — я рассчитывала на твою благодарность.
— Благодарность?
— Ну конечно! — У нее даже зрачки расширились. — Ведь я сделала это для тебя, ты же понимаешь.
— Чтоб я этого больше не слышал!
— Но так оно и есть.
— Не смей больше этого говорить!
— Но я сделала это, говори не говори. Даже если результат вышел не тот, которого я ждала, — буду откровенна, мне кажется, что ты слегка переигрываешь, Джона Стэм, — все же сам поступок был правильным. Ты говорил…
— Я говорил, что не люблю его, я же не говорил…
— Ты говорил…
— Я не говорил, что хочу его изувечить.
— Ты сам мне велел, — заявила она.
— Неправда! Такого я не говорил!
— Со всей определенностью говорил.
— Когда?
— Ты сказал: «Сделай это».
— Когда я такое сказал?
— Мы с тобой это обсуждали. Ты сказал, стоило бы научить его хорошим манерам, и…
Теперь он вспомнил.
— Это не я сказал. Ты сказала.
— А ты всей душой согласился.
— Я…
— И я предложила научить его, и ты сказал: «Сделай это».
— В шутку.
— Мне показалось — всерьез.
— С какой стати? — Он привалился к стене. — Господи, а если бы я сказал: «Прикончи», ты бы его убила?
Она промолчала.
Он обернулся и взглянул ей в лицо.
Она сказала:
— Ты для меня это сделал.
Пауза.
Он сказал:
— Мне надо… извини.
Он заперся в санузле, присел на край ванны. У Бендеркинга ожог сетчатки. Он поправится, но ему больно, и это — на три-четыре недели.
Джона мысленно проиграл тот диалог, пытаясь понять, что в его интонациях, оборотах речи, выражении лица… Было хоть что-нибудь? «Сделай это». Разве это команда? Разве так можно было его понять? Неужели он несет ответственность? И как это будет выглядеть, если женщина, которой он вроде как спас жизнь, даст показания, что он подтолкнул ее к насилию.
Все живы, утешал он себя. На этот раз никто не погиб, и это главное.
А могло закончиться хуже.
Но ведь все живы.
Из гостиной послышался грохот.
Он вернулся в кухню-гостиную и застал Ив возле раковины, руку она подставила под воду, лицо бледное.
— Ив?
— Я — я уронила.
Осколки чашки на дне раковины. Из ладони Ив течет кровь, пятнает нержавеющую сталь раковины, смешивается с водой и завивается спиралью в слив.
— Покажи, — велел он.
— Пустяки… чашку жалко.
Порез неглубокий, но длинный. Вряд ли понадобится что-то помимо антисептика и тугой повязки. Джона оторвал длинный кусок бумажного полотенца, скатал и велел ей крепко прижать комок к ране.
— Джона…
Он сходил в ванную, подыскал все, что требовалось для обработки раны. Вернулся с пластырем и неоспорином. Ив выгребала осколки из раковины и выкладывала их на кухонный шкафчик.
— Я склею, — пообещала она. — Мне так жаль.
— Дай мне… открой… раскрой ладонь.
— Не сердись, умоляю!
— Я не сержусь.
— Мне жаль. Мне так жаль!
— Постой спокойно, Ив.
— Я люблю тебя.
— Раскрой ладонь.
— Правда. Я тебя люблю.
— Ив… — Он поглядел на нее, и ему стало страшно: глубочайшее отчаяние рассекло ее от макушки от пят. Книга, из которой выдраны все страницы.
— Я люблю тебя, — твердила она. — Прости, я допустила ошибку. Не сердись, умоляю.
Он переложил неоспорина, ее кожа лоснилась, пластырь отказывался прилипать.
— Стой спокойно.
— Ты сердишься?
— Нет, не сержусь. Не дергайся!
— Сердишься, по голосу слышу.
Он сделал глубокий вдох.
— Дай мне обработать рану.
— Мне так жаль.
Он насухо вытер кожу вокруг пореза.
— Извини, — завела она все сначала. — Я допустила ошибку. Мне жаль. Мне так жаль. Мне плохо, когда ты сердишься. Пожалуйста, не сердись. Джона, мне так жаль, Джона, пожалуйста! Я люблю тебя. Я никогда больше ничего подобного не сделаю. Я допустила ошибку. Я сделала это, потому что хотела тебя порадовать, но я ошиблась. Скажи, что не сердишься.
— Я не сержусь.
— Прекрасно, — сказала она. — Прекрасно, прекрасно! Обещаю: я заглажу свою вину. Мне очень жаль.
— Т ы его ошпарила, — напомнил он. — Не меня.
— Знаю, мне так жаль, так жаль… — Она уронила голову ему на плечо.
Перевязка закончена. Долго не продержится, но пока сойдет. Джона попытался отступить на шаг, но Ив обхватила его руками за шею. Заплакала. Да. Она плакала. И хотя Джона был возмущен, Ив снова показалась ему маленькой, и разуму вопреки он ее пожалел. Почувствовал, как его руки обнимают Ив. Притянул ее к себе, и она простонала благодарно.
— Обещай никогда больше так не делать!
— Я все поняла.
— Говорю тебе: я должен быть уверен…
— Я не ребенок, — совсем по-детски обиделась она. — Я понимаю. Больше так не сделаю. Это была ошибка.
— Хорошо.
— Разве ты никогда не ошибаешься?
Да, чуть было не ответил он, но я никому не причинял физической боли.
И тут он вспомнил, что уже не вправе так ответить.
— Я стараюсь прояснить все до конца, — сказал он, — потому что в том разговоре я не позаботился об этом, и ты неправильно истолковала мои слова.
Она сказала:
— Это не повторится.
— Хорошо. В таком случае… В таком случае не стоит — я бы предпочел забыть обо всем.
— Забыть о чем?
— Правда, Ив! Я не хочу… у меня могут быть кошмарные неприятности на практике и…
— С какой стати?
— Если бы он узнал…
— Джона Стэм, никто не знает, что мы с тобой знакомы. Ты что думаешь, я им визитку оставила?
— Они вызвали полицию.
Она только плечами пожала:
— И что?
— Может, они уже ищут тебя.
— При всем уважении, полагаю, что у департамента полиции Нью-Йорка имеются дела и поважнее.
— Тебя это совсем не пугает.
— Нет.
— Хорошо, — повторил он. — Тогда забудем.
— Считай, уже забыли, — улыбнулась она. — Полегчало?
Он опять заходил по комнате.
— Вчера я звонил сестре.
— Ага. И как дела на денежной ферме?
— Я позвонил ей, потому что не мог отыскать тебя. Ты пять дней подряд не появлялась.
— Извини. Как я уже сказала, нужно было все подготовить.
— Я попросил ее отыскать тебя в базе данных выпускников Йейля.
— Я не регистрировалась, — сказала она. — Скучища.
— Я позвонил в «Бикон» и попросил дать твой телефон, а там даже не знали твоего имени.
— А, — сказала она, — это потому, что директор предупредил всех сотрудников не отвечать ни на какие вопросы обо мне. После этой неприятной истории с Рэймондом их осаждала пресса. Плохая реклама, сам понимаешь: один из пациентов (у нас их называют «резидентами») бросается с ножом на персонал. Рэймонд это уже не в первый раз проделывал. Весной затеял драку, и его чуть было не выгнали. Тогда я заступилась за него.
Он припомнил разговор с ночным дежурным. Вы из прессы? Ив порылась в кошельке и вытащила мятую визитку с логотипом «Бикона» и своей фамилией.
— Это твой телефон?
— Это прямой телефон «Бикона».
— Я пытался связаться с тобой, — сказал он. — Писал на электронную почту.
— Знаю, извини.
— Тебе не кажется странным, что у меня до сих пор нет твоего телефона?
— Нет, не кажется.
— Мы уже полтора месяца вместе, Ив! По-твоему, это нормально?
— Раньше ты не жаловался.
— Раньше не приходилось тебя искать, — сказал он. — Ты все время была тут.
— И сейчас я тут, c’est moi.[16]
— Но пять дней тебя не было, — настаивал он. — Я хотел поговорить с тобой. Нужно было. У тебя-то мой телефон есть.
— У тебя есть яйца, а у меня нет. Квиты.
В полном недоумении он уставился на нее:
— Что случилось?
— Ничего.
— Тогда почему ты так себя ведешь? Что это? Вопрос безопасности?
Она закусила губу.
— Ив? В чем дело?
Она отошла к окну, выглянула на улицу. Все витрины в музее человеческих слабостей померкли, словно там меняли экспонаты к новой выставке.
— Нечестно требовать от меня, чтобы я полностью отдалась тебе, если ты сам этого не делаешь.
Он промолчал.
Она сказала:
— Я люблю тебя. И я могу сказать это вслух.
— Ты дашь мне свой телефон, если я скажу, что люблю тебя?
— Да.
— По-моему, ты ставишь телегу впереди лошади.
Она снова уперлась взглядом в окно.
Он хотел рассказать Ив о ссоре с Джорджем, о плане сократить визиты к Ханне. Будь она рядом три, четыре дня тому назад… и еще если б она не сделала того, что она сделала. Но теперь он видел, что ничего не получится. Не мог он обсуждать это, когда у нее рука порезана, а у него голова идет кругом от всего, что случилось за день. Нужно разработать стратегию. Подумать обо всем — но позже. Сейчас он не мог думать ни о чем, кроме этого момента, а в этот момент Ив вновь повернулась к Джоне и сказала:
— Пошли в постель.
14
На две недели восстановился прежний распорядок: утром Джона уходил на работу, вечером Ив ждала его возле дома. Она спрашивала, как обращается с ним теперь Бендеркинг, и Джона, пусть и против воли, вынужден был признать произошедшую перемену: хотя Бендеркинг оставался напорист и груб, но все же старался не пересекать черту, отделяющую засранца от психопата. Разумеется, этого Джона Ив не говорил. Во-первых, почем знать, чем вызвана перемена? Может быть, Бендеркинг испугался, а может, втайне готовит месть. Или горячий кофе выжег в его мозгу центр садизма?
Главное, Джона не собирался поощрять Ив. В ту ночь он увидел Ив в ином свете. Они по-прежнему спали вместе, но Джона больше не считал нужным делиться с ней своими мыслями. Он изо всех сил учился смотреть на Ив объективно.
Его преследовали два образа. Первый: лицо Ив на заснятом тайной камерой видео. Он вытряхивал это воспоминание из головы, а оно возвращалось, точило, даже когда они с Ив катались, переплетясь, по полу спальни. Он сам заметил, что исподтишка следит за Ив, пытается застичь ее врасплох. А что бы он сделал, если бы подловил ее? Вскочил бы и ткнул в нее дрожащим пальцем: притворщица? Зачем подтверждать свои подозрения? Раз он знал, что она симулирует, — а он это знал, — он мог либо смириться, либо нет. Зачем терзать себя, подглядывая, подглядывая, подглядывая….
Другое, худшее воспоминание мешало уснуть, когда Ив давно уже ушла, и когда Джона впустил его в свое сознание, то испугался не на шутку. Ты сделал это для меня. Нестерпимая аналогия, но если Ив так воспринимает его поступок, то… то что же ему делать?
Он струхнул. Самую малость.
Разрывать отношения он толком не умел, однако история с Ханной чему-то его все же научила: всем будет легче, если не затягивать. Пусть не прямо сейчас, но скоро. Еще месяц практики, а потом экзамен, и ни к чему втягиваться в еженощные лицом к лицу, сердцем к сердцу. Регулярного секса будет не хватать, но всегда имеется Интернет.
Среда, 6 октября 2004
«Синяя команда», четвертая неделя
Он вышел из операционной примерно в час, до следующего жирдяя оставалось минут десять, заскочил пока быстренько в туалет. На обратном пути натолкнулся на Нелгрейва, съежившегося в кресле.
— Патрик?
Нелгрейв бессильно мотал головой. Зализанный чубчик — Джона готов был поклясться — каждый выходной становился все более зализанным.
— А?
— Ты в порядке?
— Вырубился во время операции.
— Хреново. Головой ударился?
— Упал лицом вниз. Прямо на пациента.
— Ох ты.
— Грудь уже вскрыли, — надтреснутым голосом изливался Нелгрейв. — Я упал прямо на легкое, нарушил стерильность операционного поля. А потом меня стошнило.
— На пациента?
— Нет. Они успели выбросить меня из операционной. Тут-то я ударился головой.
— Худо тебе пришлось, — посочувствовал Джона.
— Я нацеливался на пластику. Можешь себе представить, сколько там человек на место?
— Из-за одного скверного дня тебя не сольют.
Нелгрейв завертелся на стуле. Халат уделан.
Шея грязная, точно вообще не моет.
— У них не угадаешь.
— Слушай, — сказал ему Джона, — ты же знаешь куда больше, чем я.
Это сработало.
— Точно. — Нелгрейв встал, улыбнулся, похлопал Джону по плечу. — А ты всегда знаешь, что сказать человеку, Стэм.
И побрел себе.
Из «Синей команды» студентов как миленьких отправляли на «скорую». Джона заступил в восемь на самую, похоже, тяжелую ночь в году. Трое пострадавших пешеходов (такси сбило парочку на перекрестке, турист решил перебежать Таймс-сквер); мужчина изувечен в пьяной драке, сломаны обе ключицы и челюсть; у бывшего пациента после операции началась гангрена — забыли обрабатывать рану. Руку ампутировали у локтя, распилили сустав.