«Гремя огнем». Танковый взвод из будущего Полищук Вадим
— Дмитрий Дмитриевич, когда мы все это начинали, у нас было три года, — напомнил инженеру Сергей, — осталось два, даже чуть меньше, а потом деньги станут неважны.
На Балканах уже вовсю бушевала война, когда основные переделки танков были окончены. Вот только проверить их в эксплуатации не было никакой возможности — уже потрескивали ранние морозы. Пришлось отложить испытания до следующей весны. К новому, 1913 году завод Гейслера прислал первый образец ТПУ. От аккумулятора устройство работало отлично, стоило только запустить двигатель — сплошной треск и шум. В причинах разобрались быстро, наводки давала система зажигания, а вот решение проблемы нашли не сразу. Даже опыт будущего ничем не мог помочь, не было на «тридцатьчетверках» системы зажигания.
— Надо экранировать высоковольтные провода, поставить в цепи свечей резисторы, — предложил инженер, присланный из Петербурга для проверки ТПУ.
Легко сказать, с подавлением помех пришлось повозиться. Только весной экипаж первого танка получил внутреннюю связь приемлемого качества. Тогда же начали монтаж устройств на остальных машинах.
Корпус командирского танка к марту был почти готов, но некоторые листы брони ставить не спешили, ждали радиостанцию, которая прибыла только в марте. Главное инженерное управление озаботилось присылкой не только техники, но и штабс-капитана Свирского, способного оказать помощь в размещении детища «Русского общества беспроволочных телеграфов и телефонов». По меркам сороковых годов искровая радиостанция образца 1910 года выглядела, конечно, примитивной. Тем не менее она вполне позволяла в телеграфном режиме осуществлять связь в диапазоне 400–2400 метров на расстоянии до 250 верст. Основная проблема была в том, что это изделие перевозилось на пяти двуколках, а для подъема двадцатипятиметровой антенны требовалось двенадцать человек.
Теперь все это предстояло втиснуть в объем боевого отделения танка, сохранив место для трех членов экипажа. На первый взгляд, задача казалась неразрешимой.
— Запас топлива и масла в танке уже есть, — рассуждал Свирский, — одну повозку долой. Антенну можно перевозить, скажем, на крыше. Да и полная дальность вам не нужна. Пятидесяти верст хватит?
— Хватит, — дружно заверили связиста офицеры.
— Тогда ограничимся высотой антенны в десять метров, — констатировал штабс-капитан. Вторую двуколку убрали.
— Генератор можно разместить в моторном отсеке на одном валу с магнето, — предложил Ерофеев.
— Это было бы весьма кстати. Так мы уберем третью двуколку. Остается еще одна.
— Вы же говорили, что всего двуколок пять, — напомнил Свирскому Сергей.
— Одна — запасная, — пояснил связист. — Остается последняя двуколка — аппаратная, на которой и перевозится сама радиостанция, состоящая из приемника и передатчика.
Самой объемной частью передатчика были накопительные конденсаторы переменного тока в деревянных ящиках. От дерева тут же решительно отказались, конденсаторы разместили на месте боеукладки. Долго возились с генератором. Тяжелая, громоздкая электрическая машина, имевшая сразу две обмотки, одна — постоянного тока, на 210–280 Вольт, вторая — переменного, 150–200 Вольт, частотой 80 Герц, — никак не хотела вписываться в моторный отсек. В конце концов Сергей на такое размещение плюнул.
— Будем ставить на крыше боевого отделения вместе со штатным мотором.
Генератор приводился в действие одноцилиндровым четырехтактным бензиновым мотором с водяным охлаждением мощностью шесть лошадиных сил. Мотор оказался французским, фирмы «Де Дион Бутон».
— Заодно и танковый мотор не надо гонять при работе радиостанции, — нашел положительную сторону такого решения Ерофеев.
Отрицательная заключалась в том, что люк заряжающего пришлось ликвидировать, командирскую башенку сдвинуть вперед почти к самому лобовому листу, чтобы обеспечить командиру батальона хоть какой-нибудь обзор из танка. Мотор и генератор пришлось бронировать дополнительными листами, массу которых едва компенсировала снятая пушка. Заодно решили не ставить деревянное орудие. Со всеми нововведениями силуэт командирского танка изменился настолько, что маскировать его под линейный уже не было никакого смысла. Одни только лучи антенны выдавали противнику место командира с большого расстояния.
— Ну и как тут сидеть?
Подполковник Кондратьев едва втиснулся в отведенное ему пространство. А ведь ему предстояло не только сидеть, но и наблюдать за боем, хотя бы пытаться управлять батальоном, а в случае необходимости вести огонь из пулемета, которого пока не было. Радисту приходилось еще хуже, он был просто зажат между стальным бортом и своей аппаратурой, работать ключом было жутко неудобно. Ни о какой связи в движении речи не шло, только на остановках, когда была возможность поднять антенну. Правда, обещали попробовать работу на прием во время марша, но малая высота антенны, закрепленной на танке, внушала сомнения в возможности хоть кого-нибудь услышать.
Если радиостанцию удалось впихнуть в танк с помощью Свирского, то самостоятельно справиться с БРЭМ не было никакой возможности. Пришлось размещать заказ на заводе, чему немало Сергеев тестюшка помог, сердечное ему спасибо. Филиппов привез из Коломны проект, где кран с ручным приводом производства Путиловского завода располагался на крыше рубки. Опора крана проходила через рубку и крепилась к каркасу танка. Проект был дружно забракован танкистами.
— Девятнадцать футов высоты! — возмущался Кондратьев. — Лучший ориентир для вражеского корректировщика трудно придумать!
— И вылет стрелы всего три метра, — добавлял Ерофеев, — курам на смех.
— Так ведь нельзя больше, — оправдывался инженер, — опрокинуться может! Надо будет дополнительные опоры ставить!
— Не надо нам опор, — возражал механик-водитель, — а вылет нужен хотя бы метров пять.
— А вы высоту уменьшите, — подсказал очевидное решение подпоручик Воробьев.
— В этом случае придется полностью бронекорпус переделывать, — продолжал отбиваться Филиппов.
— Ничего страшного, Дмитрий Дмитриевич, — согласился на лишний объем работы Сергей, — переделаем. Машина-то штучная.
— Хорошо, — сдался инженер, — тогда сделаем так…
Рубку срезали до уровня надгусеничных полок, до самой перегородки моторного отсека. Саму перегородку заменили броневой плитой, а механика-водителя посадили в бронированную капсулу, возвышающуюся на полметра над уровнем крановой платформы.
— Лишь бы стрелой не задело, — констатировал заводской мастер.
Зато капсула имела почти полноценную броневую дверцу с правого борта и отличный, по сравнению с линейными танками, обзор на три стороны. Оценивший рабочее место Иваныч поднял вверх большой палец:
— Везде бы так.
Сергея поразило умение местных рабочих работать с металлом. С помощью кувалды, зубила и новомодного автогена они, казалось, могли сделать все, что придет в голову самому сумасшедшему изобретателю. Выяснилась недостаточная жесткость платформы — так они за день, не снимая крана, установили дополнительные крепления, работая в пространстве между днищем БРЭМ и самой платформой. А там всего-то сантиметров сорок в высоту. Кажется, будущее место для серийного производства танков нашлось…
Еще один привет был получен из Петербурга, от Секретева. В роту прибыли два зеленых оружейных ящика. Когда их вскрыли, Ерофеев только присвистнул.
— Ого, ДТ!
От своего прототипа новый пулемет отличался более тщательной отделкой и двухрядным магазином уменьшенной емкости. Скопировать трехрядный магазин российская промышленность не смогла, количество патронов сократилось до сорока двух. Зато взаимозаменяемость магазинов была полная. Пулеметы установили в шаровые установки лобовой брони. Теперь танки были полностью вооружены и готовы к бою, осталось только прорваться через бумажные баррикады царской бюрократии.
На этот раз танки решили никуда не везти, комиссия приехала в Тагил. Возглавлял ее все тот же представительный генерал-майор.
— Надеюсь, на этот раз теплая погода на скорости ваших танков не скажется.
— Не скажется, Ваше превосходительство, мы приняли меры, — заверил генерала Филиппов.
— Ну что же, посмотрим.
Первым делом танки взвесили. За счет дополнительного оборудования они потяжелели на десять пудов каждый. На скорости это увеличение массы не сказалось, прошлогодние результаты танки подтвердили, только на этот раз температура держалась в пределах нормы.
— В пустыню я бы их отправить не рискнул, — высказал свое мнение генерал, — но для средней полосы, думаю, вопрос решен.
Члены комиссии председателя поддержали.
— А как дела обстоят с обзором?
— Увы, за год обзор не улучшился.
— Нам не то что не сделали — даже не пообещали ни одного оптического прибора, — попытался отбиться Дмитрий Дмитриевич.
— А хотя бы щели смотровые можно было побольше сделать?
— Чтобы туда больше пуль залетело… — пробурчал Иваныч.
К счастью, никто из членов комиссии его не услышал, Кондратьев втихаря показал унтер-офицеру кулак.
— Никак не возможно, Ваше превосходительство, — перешел в контратаку инженер, — слишком большие смотровые щели представляют немалую опасность для экипажа. А пулемет, как видите, мы установили.
Видимо, сообразив, что высказал явно не то, генерал к вопросу обзора больше не возвращался. Стрельбы из орудий и пулеметов не показали ничего неожиданного.
Уже под вечер полковник Филатов оказался у танка, который только что закончил стрельбы. Изнутри донеслось:
— Держи «дэтэ».
Стоявший у танка солдат принял и осторожно вытащил из бокового люка пулемет, хотел было отнести его на склад для последующей чистки, но буквально натолкнулся на полковника:
— Здравия желаю, Ваш высокобродь!
— Скажи-ка, голубчик, а почему «дэтэ»?
Официально оружие именовалось трехлинейным пулеметом образца 1912 года.
— Не могу знать, Ваш высокобродь! Его наш унтер-офицер так называет.
Коренастый, уже в солидном возрасте танкист как раз начал выбираться наружу. Погоны были скрыты под комбинезоном, но Филатов не усомнился, что и есть тот самый унтер. Лицо его показалось знакомым, где-то он этого танкиста уже видел. Увидев офицера, унтер-офицер буркнул:
— Здравия желаю.
— Почему вы этот пулемет называете «дэтэ»?
— Дегтярева танковый, — не подумав, ляпнул Ерофеев.
— Дегтярева?
И тут полковник вспомнил, где и при каких обстоятельствах он видел этого унтер-офицера. И еще кое-что вспомнил.
— Значит, Дегтярева. Неужели того самого…
Полковник в задумчивости ушел. Ерофеев проводил его взглядом, соображая, насколько серьезно он сейчас проболтался. Потом обрушился на ни в чем не повинного солдатика:
— Ну, чего замер? Думаешь, пулемет сам почистится, пока ты уши развесил?
Хоть испытания и прошли не совсем гладко, то и дело лопались траки, особенно на каменистых местах, глохли моторы, пару раз слетали гусеницы, результатами испытаний комиссия осталась довольна. Председатель сообщил Кондратьеву, что общим решением членов комиссии танки инженера Филиппова будут рекомендованы к принятию на вооружение.
— Но вы же понимаете, что дальнейшее решение будет зависеть от министра и самого государя. Но оба они к техническим новинкам относятся положительно, а я со своей стороны выскажусь за такое решение.
— Надеюсь на скорейшее решение вопроса, Ваше превосходительство, — заверил Кондратьев.
Обычно неторопливая российская бюрократия военного ведомства в вопросе формирования нового батальона проявила неожиданную оперативность. Батальон решено было сформировать на базе автотракторной роты.
— Вот только батальон наш двухротного состава велено именовать не танковым, а первым отдельным бронетанковым, потому как вторая рота получит на вооружение не танки, а бронеавтомобили, которые еще предстоит сконструировать.
Новость была неожиданной.
— В одну телегу впрягли коня и трепетную лань, — прокомментировал решение начальства Сергей.
— Дороги танки, решили сэкономить, — высказался подпоручик Поляков.
— В бою нам такая экономия боком выйдет, ну да им из питерских кабинетов видней. Но если наш батальон первый, то, значит, будет и второй?
— Будет, — подтвердил новоиспеченный комбат, — на базе учебной автомобильной роты в Петербурге.
— А где танки будут делать, здесь или в Коломне?
— Здесь. Коломна с заказами на тракторы едва справляется, поэтому будет только поставлять комплектующие. Кстати, военное ведомство рассчитывает на нашу помощь при организации производства.
— Поможем, — согласился Сергей, — нам потом на них же в бой и идти.
— А вам, Сергей Николаевич, предстоит принять первую роту, ту самую — танковую.
— Есть принять!
— Ну что же, господа офицеры, за дело!
Уже в сентябре в батальон начали прибывать будущие танкисты. Брали только добровольцев, причем грамотных, преимущественно знакомых хоть с какой-либо техникой. Едва освоившись на новом месте, они попадали в энергичный учебный процесс. Все танкисты должны были знать команды, отдаваемые с помощью флажков, и что означают различные сочетания сигнальных ракет. Командиров танков учили ориентированию на местности с помощью компаса и чтению карты.
В октябре пришел приказ на следующей чин. Обмыли новые погоны тихо, без помпы: Сергей был сильно занят и в батальоне, и на заводе. Там для производства новых машин переоборудовали целый цех. Старый завод, с древними технологиями, постоянно испытывал проблемы с загрузкой. Весьма выгодный заказ военного ведомства пришелся очень кстати. Порфирий Акакиевич так прямо и заявил:
— Вас, Сергей Николаевич, сам Бог нам послал, а то уже начальство и не знало, что еще заложить.
Его понять можно было, место свое он не потеряет. Да и семейные дела у него шли хорошо: двух дочек замуж выдал, третья тоже скоро заневестится, а пока можно вздохнуть спокойно.
У самого Сергея отношения с женой испортились окончательно. Нет, они не скандалили, не ругались и почти не разговаривали, так, дежурные фразы. Только постоянные заботы на службе не позволяли утопить катастрофу семейной жизни в водке.
Спустя месяц-полтора танкисты приступили к практическим занятиям. Учились на первых экспериментальных танках, которые переквалифицировали в учебные. Все изучали общее устройство танка с упором на будущую специальность. Взаимозаменяемости членов будущего экипажа придавали большое значение. Людей, впервые попавших внутрь бронированной коробки, поражали теснота и невозможность выпрямиться в полный рост. Снаружи танк казался высоким, но все пространство между гусеницами было занято боеукладкой, тягами управления, тянущимися от места механика-водителя в моторный отсек, вспомогательными механизмами.
— Это еще ничего, — утешал будущих танкистов Иваныч, — вот когда по вам на ходу из пушек начнут долбить…
Несколько человек подали рапорта об отчислении и вернулись в свои части.
— Это хорошо, что они сейчас сбежали, а не в бою, — поддержал механика Сергей.
Оставшихся начали учить езде. Для начала танк нужно было завести. «Кривой стартер» просовывали сквозь отверстие в переборке, потом двое танкистов — заряжающий и наводчик, — стоя на коленях, начинали прокручивать двигатель. Механик-водитель включал зажигание и… Не всегда первая попытка запуска оказывалась успешной, приходилось выкручивать и сушить свечи, что всеми воспринималось как должное. Второй опасностью был обратный удар при пуске. Новичков специально об этом предупреждали, но те упорно продолжали учиться на собственном опыте. Синяки, шишки, вывихнутые и сломанные пальцы. Одного бедолагу отправили в госпиталь с парой сломанных ребер. Все травмы воспринимались как абсолютно нормальное явление в процессе обучения.
Если двигатель заводился, экипаж занимал свои кресла, только заряжающий оставался стоять на коленях. Так и стоял все время. Во время преодоления препятствий его немилосердно швыряло по боевому отделению. Заметив протертые штанины заряжающих, Кондратьев сказал:
— Сергей Николаевич, распорядитесь пошить для заряжающих наколенники.
Участь этих членов экипажа была немного облегчена.
После пуска мотор наполнял танк сильнейшим шумом и вибрациями. Толчок, поехали. На ходу танк сильно трясло: сзади — шарнир, спереди — жесткие рессоры. При нахождении внутри создавалось впечатление, что танк движется с очень большой скоростью, и только взглянув в смотровые щели, новички с удивлением обнаруживали, что танк еле ползет.
Бывало, в отсек экипажа просачивались выхлопные газы. С этим боролись, но окончательно победить так и не смогли. Только включение вытяжного вентилятора спасало положение. Но когда велась стрельба из орудия, сгоревшие пороховые газы отравляли атмосферу. Но настоящий ад начинался летом. Температура внутри танка превышала пятьдесят градусов по Цельсию, раскалившиеся при стрельбе пулеметы обжигали руки, швы на выхлопных трубах расходились. Бывало, угоревшие танкисты не выдерживали и открывали люки. А несколько раз экипажи даже оставляли танк и, заглушив двигатель, ждали, пока он проветрится.
Много внимания уделяли подготовке механиков-водителей. Они должны были не только досконально знать устройство машины, но еще уметь обнаружить и устранить любую неисправность. Инструкторы частенько подкидывали обучающимся мелкие каверзы: то кран подачи топлива перекроют, то тягу фрикциона отсоединят. Впрочем, сама техника тоже от инструкторов не сильно отставала. Один из танков загорелся на ходу из-за подтекающего топливопровода. К счастью, пожар быстро потушили. На втором, заглохшем прямо на ходу, только спустя полтора часа обнаружили забитую какой-то дрянью сетку бензинового фильтра.
— Ладно — новички, но с твоим-то, Иваныч, опытом такие неисправности надо с закрытыми глазами устранять!
— И на старуху бывает проруха, — развел руками механик.
Сетку заменили, бак промыли, и танк отправился учить механиков дальше. Танки двигались по узкой извилистой дороге, преодолевали траншеи, воронки, брод на ручье, берега которого были основательно раскатаны танками.
— Дорожка, — предупреждал командира механик.
Это означало, что впереди участок ровной местности.
— Короткая, — командовал командир.
Танк замирал, три-четыре секунды… Гах! Звон выброшенной затвором гильзы — и танк трогался с места. Пока танкисты отрабатывали это упражнение, к делавшему какие-то заметки Сергею подошел Кондратьев.
— Что это ты все время пишешь?
— Новый устав.
— Ого! А можно полюбопытствовать?
Сергей достал из сумки и протянул комбату несколько исписанных, исчерканных многочисленными исправлениями листов. Подполковник прочитал первый лист, с трудом пробиваясь сквозь помарки, дописки и исправления. Просмотрел второй, третий.
— «При атаке укрепленных позиций одному взводу назначается полоса наступления шириной 300–350 метров с интервалом между машинами 50–70 метров». А не маловато будет всего триста метров? И вообще многовато внимания уделено взаимодействию с пехотой.
— Для таких танков 300 метров — нормально. Будет связь, можно будет увеличить, а пока танки должны находиться в пределах хорошей видимости. Что касается взаимодействия с пехотой, то в позиционной войне танки без нее бесполезны и очень уязвимы. Танки должны укрывать пехоту от пулеметного огня, а пехота должна защищать танки от гранатометчиков и саперов. Одни только танки не могут ни захватить, ни удержать позиции. А среди полевых укреплений и особенно на улицах населенных пунктов танки без пехоты беспомощны. Там и бутылку с бензином могут на моторную решетку кинуть, и заряд взрывчатки под гусеницу сунуть.
— Ну что же, у вас есть соответствующий опыт, вам виднее. А не позволите ли внимательнее посмотреть? У меня по этому поводу свои мысли есть.
— Конечно, любой помощи буду рад, особенно в части снабжения и материального обеспечения боевых действий.
К лету четырнадцатого года первый устав бронетанковых войск совместными усилиями обоих офицеров был готов, но потом он надолго застрял в кабинетах Военного ведомства, проходя многочисленные согласования и утверждения, потом в него начали вносить изменения по опыту первых боевых действий. Окончательная редакция его увидела свет только осенью пятнадцатого года.
На новой должности бумажной работы существенно прибавилось, Сергей начал частенько задерживаться по вечерам. Вот в один из таких зимних вечеров в ротную канцелярию заглянул Иваныч:
— Что-то ты часто начал в роте вечера коротать, а иногда и по ночам задерживаешься. Что, к молодой жене не тянет?
— Сам видишь, работы много.
— Только работы? — прищурился Ерофеев, пристально разглядывая Сергея. — Раньше за тобой такого не замечалось.
Иванов не стал кривить душой:
— Не только. Два года вместе живем, вместе едим, вместе в люди выходим, в одной кровати спим, а все равно чужие. Холодная она и далекая. Ты вот мне и то ближе, хоть мы вместе не воевали и в одном танке не горели.
Ерофеев невольно бросил взгляд на свои руки:
— Не хочу вспоминать. Но ты от темы-то не уходи. Что дальше делать думаешь?
— Ничего, оставлю все как есть. Развестись по нынешним законам почти невозможно, да и не хочу я. Несмотря ни на что, я ее люблю, хотя видеть ее равнодушие — очень больно.
— И долго ты еще мучиться будешь?
— Нет, недолго. До августа.
— А что случится в августе? — заинтересовался Ерофеев.
— Война. Или ты забыл? Война все спишет.
— Что-то не нравится мне твое настроение, командир.
— Мне оно тоже не нравится, но другого пока нет. Ладно, Иваныч, иди, не трави душу. Война на носу, а у нас, как всегда, ни хрена не готово.
Первый серийный танк завод сдал только в декабре. В январе не было выпущено ни одного танка. После чего в феврале, после многочисленных доработок, приняли еще сразу восемь из предыдущего задела, но четыре из них пришлось отправить в Петербург. Ладно — техника, пришлось поделиться обученными людьми. С марта батальон начал получать три танка ежемесячно, еще три уходили в Петербург. Невольно подумалось, что в чем-то петербургские чинуши от военного ведомства были правы: к началу войны едва-едва удалось бы укомплектовать один-единственный батальон, а так их будет хотя бы два. А довооружить готовое подразделение новой техникой будет проще.
С апреля же во вторую роту начали поступать бронеавтомобили. Недолго мудрствуя взяли шасси легкового «Руссо-Балта» С24/40, навесили на него броню, один пулемет вперед, второй назад, третий можно было переносить с борта на борт. Никаких вращающихся башен. Пять миллиметров хромоникелевой брони спереди и сзади, три с половиной — по бортам. И все равно легковое шасси оказалось сильно перегруженным, масса машины составляла почти три тонны. Экипаж — три человека.
Сергей недоверчиво постучал костяшками пальцев по броневому листу:
— У нас броня почти в два раза толще, а и то с сотни шагов бронебойная пуля пробивает. Интересно, сколько эта выдержит?
— Обычную остроконечную пулю с четырехсот шагов держит, — подсказал назначенный в бронеавтомобильную роту подпоручик Поляков.
— Значит, ближе четырехсот шагов вам к противнику лучше не подъезжать. А если засада?
Подпоручик только плечами пожал. Как и большинство молодых офицеров, был он немного фаталистом: чему быть, того не миновать.
К июню четырнадцатого года формирование батальона было практически закончено, людьми и техникой танковая и бронеавтомобильная роты были укомплектованы полностью, подготовку экипажей можно было оценить как удовлетворительную, но взаимодействие взводов только начали отрабатывать, а о совместных учениях с пехотой и артиллерией еще только задумывались. Между тем август четырнадцатого накатывался с неумолимостью парового катка и скоростью курьерского поезда.
Новость принес Кондратьев. Офицеры как раз собрались на совещание, посвященное участию батальона в осенних окружных маневрах.
— Слышали вчерашние новости? Эрцгерцога убили.
— Какого эрцгерцога?
— Австрийского, Франца-Фердинанда.
Офицеры к новости отнеслись равнодушно.
Балканы были далеко, там в последнее время постоянно кого-то убивали. Только Сергей подскочил.
— Как убили?!
— Застрелили, насколько мне известно. А чего это вы так всполошились?
— Это война!
Вопросительные взгляды множества глаз скрестились на Сергее, требуя пояснений. Из-за стола поднялся подполковник Кондратьев:
— Господа офицеры!
Шум отодвигаемых стульев. Офицеры замерли, ожидая решения комбата, а оно удивило всех присутствующих еще больше.
— Совещание отменяется, прошу всех вернуться к исполнению своих обязанностей. Штабс-капитану Иванову — остаться.
Когда дверь за вышедшими офицерами закрылась, командир батальона опустился на стул напротив Сергея.
— Про убийство эрцгерцога никто из вас ничего не писал.
— Верно, не писали, упустили из виду. Про причины писали, про ход войны, про последствия, а предлог как-то упустили.
— Значит, месяц у нас еще есть, — сделал вывод подполковник.
— Думаю, есть.
Никогда еще за все время танкистов не учили с такой интенсивностью, за месяц батальон сжег больше бензина, чем за предыдущие полгода. Учились в составе взводов, в составе рот, под конец провели батальонные учения. Раскатанные танками препятствия и укрепления на танкодроме пришлось чинить несколько раз. Жаль только, что учились одни лишь танкисты, отработать взаимодействие с пехотой не представлялось возможным по причине отсутствия таковой.
Еще один вопрос, сильно волновавший Сергея, он задал комбату:
— Что будем делать с «тридцатьчетверками»?
Три танка, равных которым не появится в ближайшие четверть века, бесполезно стояли за воротами ангара. Полностью исправные и готовые к бою, только аккумуляторы на место поставить и сжатый воздух в баллоны закачать. Правда, к двум снарядов — кот наплакал, а третий больше двадцати верст в час разогнаться не может. Но главное их оружие — три радиостанции, в самый раз обеспечить связь рот со штабом батальона.
— Никаких указаний на этот счет не было. Думаю, про них просто забыли, но я запрошу инструкции по поводу дальнейших действий.
— Запроси, а я пока танки проверю.
На самом деле проверка была только предлогом, под ее видом в полутемном ангаре собралось полтора десятка человек — все, кто остался от танкового взвода и отделения десантников. Пробежав взглядом по лицам собравшихся, Сергей набрал в грудь воздуха и начал речь, к которой давно готовился:
— Девять с лишним лет назад мы с вами оказались здесь. Я постарался сделать все возможное, чтобы мы дожили до этого дня. Но вы не хуже меня знаете, что ожидает нас дальше: империалистическая, две революции и гражданская. Уцелеть в этом водовороте будет трудно, тем более что здесь никто не привык прятаться за чужими спинами.
— Лейтенант, ты дело говори, — прервал излияния Иванова бывший сержант, а ныне фельдфебель Вощило.
— А дело такое, приказ о выступлении придет со дня на день. Есть сведения, что нас направят в армию генерала Самсонова.
Народ напрягся. Даже если кто и не слышал о судьбе этой армии, то поддался общему настроению.
— Из остающихся здесь будет сформирована учебная рота, которая будет принимать танки у завода и формировать маршевые пополнения для батальона. Кто-то должен остаться здесь, все пережить и сообщить советскому руководству о грядущих событиях.
— Чего это ты на меня уставился, командир? — возмутился Ерофеев. — Я не останусь. Вы там будете бить, а я тут в тылу свою Матрену щупать?
— Иваныч, тебе уже почти полтинник, с твоим опытом нужно здесь людей учить. Или ты за два с половиной года не навоевался?
— С моим опытом у экипажа больше шансов в живых остаться. Может, я хочу в Восточную Пруссию на тридцать лет раньше въехать? Нет, нет, нет, не останусь, даже не пытайтесь меня уговаривать!
Зная упрямый характер Иваныча — хоть кол на голове теши, а все равно сделает по-своему, — Сергей махнул на механика рукой и обвел взглядом оставшихся. В полумраке не видно выражения лиц, невозможно понять, кто и что думает.
— Может, есть добровольцы? Можно двух-трех оставить.
В ответ тишина. Если кто и хотел остаться, то показать свою слабость перед лицом товарищей не рискнул. Пауза затянулась на несколько секунд. Тогда Иванов принял решение сам:
— Если добровольцев нет, останется сержант Вощило. Это приказ. — Сергей успел предотвратить возражения, готовые сорваться с языка сержанта: — Задача ясна?
— Так точно. Только кто мне поверит?
— А ты постарайся, чтобы поверили. И за танками присматривай.
Вместе с фельдфебелем оставили еще и Аббасова, как лучшего инструктора по обучению вождению танков. Хотели еще и Рябова, но тот отбился, решительно заявив:
— У меня к немцам свой счет. С сынков взыскать не успел, так пусть их папаши расплачиваются.
Дальнейший разговор был прерван появлением самого комбата. Кондратьев сразу понял, что никакой проверкой здесь и не пахнет, народ совещается. Выйдя перед собравшимися, подполковник огласил окончательный приговор:
— Завтра выступаем, отправление первого эшелона — пятнадцать ноль-ноль. Эти танки приказано оставить здесь.
В отличие от остальных танкистов батальона собравшиеся хорошо знали, что их ожидает, потому слова комбата породили гробовую тишину. Сергей провел рукой по шершавой броне ближайшей «тридцатьчетверки».
— Ну что же, может, оно и к лучшему. Не дай бог, хоть один к немцам попадет. Все, собрание закончено, надо собираться.
Как всегда, в последний момент обнаружилась масса важных, срочных и никак неотложных дел и забот. Домой Сергей вернулся затемно. Жена встретила его в прихожей, привычно подставила для поцелуя щечку.
— Ужинать будете?
Она так и не научилась говорить мужу «ты». Чужая женщина, совсем чужая. И холодная. Сергей в очередной раз осознал эту истину. Тем не менее от осознания скорого расставания с ней защемило сердце.
— Мы завтра выступаем, мне надо собраться.
— Надолго?
— Как получится. Это война, загадывать бесполезно.
Настя застыла, осознав вдруг, что может потерять мужа навсегда. Пусть и нелюбимого, но любящего. Надолго, а может, навсегда ей предстоит остаться одной.
— Я помогу.
— Спасибо, но лучше я сам.
Как ни коротки были сборы, а закончились все равно за полночь. Жена уже легла, когда Сергей добрался до широкой супружеской кровати и осторожно, чтобы не разбудить ее, лег. Они уже давно спали под разными одеялами. Неожиданно он почувствовал прикосновение, теплая Настина рука легла ему на плечо. Пару секунд он не мог поверить в происходящее, потом повернулся к жене. Впервые за два с лишним года супружеской жизни Настя была без обычной длинной и плотной ночной сорочки. И впервые предлагала себя сама.
Утром Настя держалась как обычно. Привычно накормила мужа завтраком, но дух расставания, незримый и неумолимый, витал над супругами.
— Давай простимся здесь, не хочу, чтобы ты приходила на станцию.
Прощальный поцелуй Настя выдержала, и только когда дверь за мужем закрылась, она безвольной куклой осела на крашеные доски пола прихожей. И зарыдала.
На погрузке один из танков заглох, механикам потребовался час, чтобы опять завести двигатель, второй неудачно сманеврировал и едва не свалился с платформы.
— Танкисты, мать их! Еще до немцев доехать не успели, а танк чуть не угробили, — прокомментировал действия коллеги Ерофеев.
— Не ругайся, Иваныч, люди понимают, что не к теще на блины едут, вот и нервничают.