Йоха Щеглова Ирина
Шимон-рыбак стоял в своей лодке, причаленной недалеко от берега, и, открыв рот, смотрел на незнакомца: «О, Бог мой! Какая жара! Люди летают в солнечном мареве…». Он оборвал себя на этой мысли и наклонился к корзинам с рыбой. Но что-то помешало ему заняться привычной работой… Шимон поднял голову.
Незнакомец стоял у самой кромки воды так, что ленивые волны лизали его сандалии. Он стоял и смотрел прямо на Шимона и улыбался.
Непонятно почему от этой улыбки Шимону стало очень приятно, блаженная прохлада разлилась по его телу, исчезли болезненные искорки перед глазами. Рыбак выпрямился, улыбнулся прохожему и махнул ему рукой, в знак приветствия, чего раньше за ним никогда не водилось; Шимон считал себя суровым человеком.
Незнакомец тем временем, отвязал сандалии, скинул плащ и вошел в воду, намочив подол хитона. Он продолжал улыбаться, и теперь вроде бы какая-то ниточка соединила двоих – на берегу и в лодке.
– Погоди! – крикнул Шимон, – я сейчас подойду поближе. – Он выпрыгнул из лодки в воду, обернулся на незнакомца, боясь, что тот исчезнет, и сам удивился своей поспешности. Прохожий стоял за спиной Шимона, рукой придерживая мокрую ткань одежды.
– Мир тебе, рыбак, – промолвил он.
Шимон суетливо вытер ладони о свои бока и робко протянул руки к незнакомцу:
– Мир тебе, прохожий, – робко ответил Шимон.
Незнакомец пожал обе протянутые руки, кивнул на корзины с уловом:
– Давай, я помогу тебе.
– Шимон затряс головой:
– Скоро вернется мой брат… не трудись. – А сам все продолжал всматриваться в лицо удивительного прохожего. Что так притягивало его? Взгляд: открытый, ненапряженный; казалось это Шимону, или так и было на самом деле, но от незнакомца веяло такой спокойной и всеобъемлющей добротой, что Шимону даже жутко становилось.
Незнакомец легко рассмеялся на этот изучающий взгляд:
– Как тебя зовут, рыбак? – с интересом спросил он.
– Шимон, – быстро ответил Шимон, – а вот и брат мой бежит – Андрей, (–зачастил он. Прохожий обернулся.
По берегу бежал подросток, лет пятнадцати, в одной только набедренной повязке. Он издали увидел лодку и двух мужчин рядом с ней, на бегу стал взмахивать руками и кричать:
– Шимон! Шимон!
Шимон смотрел на брата из-под ладони, прижатой ко лбу. Тот подскочил к воде запыхавшийся, и хотел продолжить бег так же стремительно, но не удержался и плюхнулся в воду, поднял тучу брызг, встал поспешно и пошел, широко шагая, разворачиваясь всем телом, чтобы скорее приблизится к брату.
– Куда ты так спешишь? – сурово спросил его Шимон, нахмурив брови, но в глазах его и в уголках губ таилась усмешка: добрая, отеческая, и Андрей видел это.
– Я хотел помочь тебе, – часто вдыхая и выдыхая воздух, ответил Андрей, бросая быстрые взгляды на незнакомого мужчину, стоявшего рядом с братом.
– Мир тебе, Андрей, брат Шимона, – приветствовал его незнакомец.
Андрей опять посмотрел на брата, убедился в том, что тот спокоен, и даже как будто доволен; тогда Андрей наклонил голову и прошептал:
– Мир тебе… Шимон, подавай мне корзины, я буду носить на берег, – тут же обратился он к брату.
Шимон взялся обеими руками за край лодки и перекинул свое коренастое тело через борт. Он поднял одну из корзин, наполненных рыбой, и аккуратно подал ее на руки к Андрею. Андрей подхватил корзину, ловко пристроил ее себе на голову и, придерживая ее с обеих сторон, побрел к берегу.
Незнакомец поднял голову и посмотрел на ожидающего Шимона:
– Дай и мне, – он протянул руки. Шимон подумал, потом как-то медленно, словно сомневаясь, поднял со дна лодки вторую корзину, подержал ее на весу:
– Стань спиной, так легче брать, – посоветовал он.
– Ничего, я удержу, – заверил тот и принял тяжелую корзину. Так же, как Андрей, поставил ее на голову.
– Давай, я донесу, – предложил вернувшийся Андрей.
– Нет, нет, бери следующую, эту – я сам, – и незнакомец пошел к берегу.
Шимон вытащил из лодки последнюю корзину и пошел с ней следом за странным помощником. Андрей покрутил головой, остановил взгляд на брате и с шумом и брызгами, кинулся к нему, помогать.
– Иди, иди, – проворчал Шимон, – не брызгай…
Они вышли на берег по очереди: сначала прохожий, потом Шимон, и наконец Андрей, который еще несколько раз окунулся с хохотом, и только после этого выскочил, мокрый и взъерошенный.
Мужчины на берегу аккуратно сняли с голов корзины и поставили их рядом с первой, принесенной Андреем.
– Я! Я разведу огонь! – крикнул Андрей.
– Давай, давай, – усмехнулся Шимон… Двое старших сели на песок у корзин с уловом, а младший побежал по берегу к зарослям кустарника, чтобы набрать сухих веток для костра.
– Издалека идешь? – спросил Шимон у гостя.
– Издалека.., – ответил незнакомец.
– А-а.., – протянул Шимон.
Андрей вернулся с охапкой сухого хвороста, разложил костерок, ловко поджег его, потом взял верхнюю рыбину из ближайшей к нему корзины и принялся ее чистить. Изредка он поглядывал на брата, но Шимон, казалось, не замечал его действий, а значит – одобрял их. Андрей принялся за другую рыбину.
– А сейчас куда? – опять спросил Шимон. Незнакомец пожал плечами и кротко улыбнулся.
– Не знаешь? Ты бродяга, что ли? – насторожился Шимон, – вроде, не похож…
– Разве бродяга не человек? – удивился незнакомец.
– Стало быть, работу ищешь? – поинтересовался Шимон.
– Зачем ее искать, работа сама нас находит.
– Так-то оно так, но… – Шимон посмотрел на брата, тот чистил третью рыбину. Шимон крякнул.
Костерок прогорел, угли были – в самый раз и Андрей аккуратно разложил на них подготовленную рыбу. Вкусный запах жареного защекотал ноздри.
– А зовут-то тебя как? – решился спросить Шимон.
– Ешуа, – ответил путник.
– Гм, Ешуа.., – повторил Шимон, – отужинай с нами, Ешуа, – пригласил он.
– Благодарю тебя, Шимон. Я голоден, твой ужин как раз вовремя.
– А давно ты ел? – неожиданно спросил Андрей. И Шимон понял, что так удивляет его в Ешуа – матовая прозрачность его кожи и огромные, блестящие глаза, такое бывает только с очень праведными людьми, когда они постятся…
– Сорок дней, – просто сказал Ешуа.
– Сорок дней? – переспросил Шимон.
– Да.
– Шимон поверил почему-то сразу, но:
– Как же ты жив до сих пор? – удивился он.
– Не хлебом единым жив человек.
– Ты ученый человек, или один из этих, которые во всем себе отказывают?
Ешуа встряхнул головой и легко рассмеялся.
– Рыба готова! – сообщил Андрей, ловко, двумя палочками вытаскивая запеченную рыбу и раскладывая ее, за неимением посуды, на листьях дикого винограда.
Шимон принял из рук Андрея первую порцию и с легким поклоном передал ее гостю. Тот кивнул, осторожно взял горячую рыбу и стал ждать, пока хозяин не примется есть первым. Андрей, тем временем, подал брату следующую порцию и, сидя на корточках возле оставшейся своей доли, тоже ждал. Шимон медленно, с достоинством развязал узелок с хлебом, достал лепешку, аккуратно разломил ее на три части и подал сотрапезникам.
Посидели наклонив головы, каждый прошептал благодарственную молитву. Потом Шимон начал есть, Ешуа с Андреем последовали его примеру. Андрей ел быстро, он всегда торопился; сейчас он тоже закончил трапезу первым, глянул на сосредоточенно жующего брата, на Иешуа, который наслаждался каждым кусочком пищи, словно ел не обыкновенную рыбу и хлеб, а манну небесную…
Оба закончили есть одновременно. Шимон собрал крошки в ладонь и, запрокинув голову, бросил их себе в рот. Ешуа тоже собрал остатки пищи в ладони, и к нему тут же подлетели дикие голуби. Ешуа кормил их, и они, совершенно не боясь человека, садились к нему на плечи и руки. Шимон с Андреем смотрели с изумлением на гостя, не шевелясь, чтобы не спугнуть птиц.
Ешуа закончил птичий обед и отряхнул ладони. Птицы поднялись, почти бесшумно, и улетели. Ешуа проводил их взглядом и обернулся к Шимону.
– Ты святой? – спросил Шимон. Ешуа пожал плечами:
– Ты был добр ко мне, мне бы хотелось тебя отблагодарить, – проговорил он. Шимон неожиданно смутился, к его смуглым щекам прихлынула кровь, и он поспешно опустил голову. Андрей воззарился на брата, что-то хотел сказать, но передумал. Гость, казалось, не заметил замешательства хозяев; он задумался и машинально водил щепкой по песку. Закончив рисовать, Ешуа оглядел свое произведение: получилась рыба.
– Нет ли здесь поблизости источника? – спросил он у братьев. Андрей спохватился:
– Здесь есть родник, я там оставил кувшин с водой, чтобы не нагрелась на солнце, сейчас принесу. – И он, уже не спрашивая брата, вскочил и убежал за водой.
– Если я спрошу, далеко ли ты держишь путь, это будет нескромно? – спросил Шимон гостя.
– Почему же? Я отвечу, с удовольствием: теперь я хотел бы пойти в столицу.
– Один?
– Как выйдет.., – ответил Ешуа и глянул прямо в глаза спрашивающему.
Андрей вернулся с глиняным кувшином, наполненным родниковой водой. Шимон порылся в камнях недалеко от того места, где он сидел, и извлек оттуда плошку с отбитым краем.
– Вот, – сказал он и подставил плошку к кувшину. Андрей наполнил посудину, Шимон протянул ее гостю.
– Ты хотел пить.
Ешуа принял плошку двумя руками, сделал глоток и вернул Шимону. Тот, в свою очередь, отпил немного.
– Где ты это взял? – строго спросил он у брата.
– Что? – удивился Андрей.
– В кувшине у тебя вино!
– Там вода, брат!
– Не ссорьтесь, друзья, – вступил в спор Ешуа, – я хотел, как лучше…
Братья одновременно повернули головы к говорившему.
– Это твое вино? – спросил Шимон.
– Пусть будет так, – ответил Ешуа, – разве оно не хорошее?
– Хорошее… Но откуда? – Шимон еще раз оглядел принесенный Андреем кувшин. Ошибиться он не мог, кувшин его – Шимона; он купил его у соседа-гончара, он каждый день его видел, он наливал в него воду сотни раз, и его руки помнили шероховатость глины и все неровности боков, подмена исключена! Значит, прохожий налил вино в его кувшин, когда шел к берегу? Но зачем? Он что, заранее знал о встрече с Шимоном, о корзинах с рыбой и ужине?
Все эти нехитрые мысли отражались на лице рыбака, и гость понял все, о чем думал Шимон. Ешуа коснулся ладонью руки его и успокаивающе произнес:
– Чему ты удивляешься, друг? Я был голоден – ты накормил меня, я терпел жажду – ты дал мне воды. Вода стала вином…
– Ты волшебник? – прошептал Шимон. Ешуа покачал головой, он стал грустен.
– Нет? – Шимон испугался, что обидел гостя. Он мучительно подбирал какие-то слова, но слова не подбирались; единственное, что пришло на память, это – пророк… Правда, Ешуа не был похож на пророка, так, как его представлял себе Шимон. Но больше он придумать ничего не смог и весь красный и вспотевший от напряжения, уставился на гостя.
– Я – человек, как и ты, – просто ответил Ешуа, – ты поймешь, друг мой, потом…
Вечерело. Густые сумерки легли на берег. Тихо шелестела вода озера. Андрей стоял у самой ее кромки и смотрел куда-то. Двое мужчин у потухших углей сидели молча.
– Может, вытащить лодку на берег? – голос Андрея прозвучал неожиданно.
– А?! – встрепенулся Шимон.
– Ночью будет гроза, – откликнулся Ешуа.
– Да, тогда придется вытащить на берег, – вяло согласился Шимон. Он медленно поднялся, пошел, было, к Андрею, но, спохватившись, обернулся к гостю:
– Ты ведь не уйдешь в ночь? – хриплым от внезапного волнения голосом спросил он. Шимон переминался с ноги на ногу и ждал ответа.
– Мне не хотелось бы тебя обременять, Шимон. Но, если это возможно, позволь мне переночевать у тебя в доме, – фигура гостя шевельнулась, он поднялся с песка и подошел к Шимону.
– Брат, помоги вытащить лодку! – крикнул Андрей. Он уже подтащил лодку к самому берегу, но один не в силах был сдвинуть ее так, чтобы лодка упиралась в землю.
Втроем они втащили судно на песок, закрепили его на случай грозы.
– Домой? – спросил Андрей.
– Домой.., – кивнул Шимон.
И они пошли вдоль берега, туда, где с горы спускалась тропинка. Каждый нес корзину с дневным уловом.
У самого подъема Шимон обернулся и несколько мгновений всматривался в темноту. У него было такое чувство, что он видит все это в последний раз: гору, тропинку, берег, озеро и свою лодку. Но ему почему-то не было жаль уходящего.
Ешуа шел, чуть склонив голову, под тяжестью корзины. Он тоже был задумчив.
Андрей убежал далеко вперед. Он был еще очень молод, поэтому никогда не оглядывался…
Глава 71. Во многой мудрости есть многая печали
Костер догорал. Миски были пусты и стояли грязной стопкой в стороне, в песке. Чай черпали прямо из котла, кружками. Йоха дождался, пока все устроятся, перестанут шептаться и греметь посудой. Он курил, глядя на красные отблески огня на лицах, и снова чувствовал себя учителем. Наконец все стихли и приготовились слушать.
– Сегодняшний семинар я хотел бы посвятить грядущему апокалипсису, (– (с пафосом сообщил Йоха.
– Хорошенькая тема, а главное – новая, – фыркнула Влада. На нее зашикали. Наташка зашевелилась, пытаясь поудобнее устроиться, мешал живот. Юрка стал укладывать ее к себе на колени, кто-то шепотом давал советы. Йоха обиженно замолчал, ожидая тишины.
– Ребят, ну давайте послушаем! – попросила Наташа. И снова удалось установить тишину.
– Наступает Новая Эра! – выдержав паузу, продолжил Йоха. – Наш мир кончился, а мы и не заметили этого.
– А что теперь будет? – пискнул кто-то из девчонок.
– Конец света, – объяснили ей из темноты.
– Мы привыкли считать, что мы – единственные хозяева в этом мире. Но есть и более древние существа, которые были здесь до нас и после нас останутся. Мы забыли, что мы не хозяева, а гости. Пришла пора нам вспомнить об этом, – Йоха торжественно обвел свою паству взглядом, изучая впечатление.
– Подожди, подожди, – перебила его Наташка. – Значит, человечество исчезнет, как вид? Я тоже слышала об этом, о Новой Эре, и все такое… То есть мы должны быть готовы к концу света? – она повернулась на другой бок. – Ой, толкается! И чего?
В отблесках углей костра Йоха был похож на языческого божка, как их рисуют в детских книжках. Юрка, придавленный беременной Наташкой, счастливо посапывал. Кое-кто тоже дремал, свернувшись калачиком. Время перевалило за полночь, люди устали, лишь Йоха с Наташкой еще долго спорили о смерти.
– Плохо пугаешь, – неожиданно вклинилась в разговор Влада. – Ты им еще про девять врат расскажи и про мертвых богов, – она широко зевнула. – Не будет конца света, ребята! Все! Отменяется! Каждый из нас есть начало и конец. Смерть – это конец света; но за смертью наступает рождение и мир продолжает жить. Мир в себе нести надо. Вот и все. И нечего переливать из пустого в порожнее.
– Ой, а давайте страшные истории рассказывать?
– Уже лучше!
– А можно я спать пойду?
– Иди, конечно…
Через несколько минут у костра остались одни старики: Йоха, Влада, Наташка и Андрей.
– Что, отец-основатель, разогнал детишек? – весело спросил Андрей.
– Да, не получился разговор, – признался Йоха.
– Зачем ты вообще взял эту тему?
– Думал, сумею развить.
– Так надо было готовиться!
– К чему? К концу света? Ну вы даете! Идите лучше спать! – сказала Влада. И все пошли спать.
Мужики, нанятые колхозом, для охраны картофельного поля гонялись с автоматами за нашими пацанами, посягнувшими на молодую картошку. Как-то удалось их убедить, что воровать нам ни к чему, что у нас полно продуктов, что мы хорошие и вообще больше так не будем. Пацаны отсиживались в кустах, а женщины «Авося» нейтрализовывали прямую вооруженную агрессию.
Нас простили. Вряд ли охранники нам поверили. Просто они увидели в нас таких же, как свои, детей.
После обеда неожиданно начался ливень. Тяжелые водяные струи быстро залили все вокруг, ливень проник сквозь плотный брезентовый навес и беспрепятственно атаковал миски с супом. Мы, испуганные дневным происшествием, нервно смеялись и быстро поглощали суп вперемешку с дождевой водой. Ливень кончился внезапно. А в небе, дважды опоясав речные берега, раскинулась самая яркая радуга из всех, что нам доводилось увидеть в наших жизнях.
– Он простил нас, – сказал кто-то, глядя в умытое небо.
Глава 72. Лирическое отступление
Скрипят оглобли у подводы, Во лбу у лошади звезда. ы расстаемся не на годы, Мы расстаемся навсегда…
(С. Коленбет «Сахар» )
Путь-дорога длинная, песня бесконечная… Что, узнали? В России, судари мои, живем: родились, выросли, впитали в себя эту громадность, со всеми желтыми нивами и бескрайними просторами. Господи! Ну какие мы мерчендайзеры?! Это же смешно! У нас кровь течет по-другому.
Глава 73. Сенька, Сенька, Анька
Допекла-таки Наташка Сеньку. Первое время после своей отставки он еще пытался как-то неуклюже за ней ухаживать, но когда понял, что все, надоел, закрылся в себе, ушел в какую-то другую, никому не ведомую жизнь.
Он обитал в мебельной мастерской. Днем работал, ночью же снимал с петель двери, укладывал на пыльный пол, ложился, рюкзак под голову, и пытался забыться.
Он что-то делал: ходил, ел, спал; но как-то очень особенно, нерегулярно, что ли. Излюбленным местом отдыха у него стало метро. Он садился на кольцевой и только так, среди людей, мог отключиться на несколько часов.
Он иногда появлялся у своих друзей, разбросанных теперь по всему городу. Но и с ними он не находил успокоения, они не хотели страдать вместе с ним.
В конце января он уехал к матери.
Он вернулся весной, почти прежним. Только теперь он не был столь наивным и мало писал. Он стал деятельным. Устроился на работу дворником, выбил себе служебную комнату, поступил в институт…
Она сидела на «черной лестнице» маленького особнячка на Покровке и ждала.
Она сидела так уже давно, обняв подтянутые к подбородку колени. Его не было. Дверь в некогда купеческую, а нынче дворницкую квартиру оставалась закрытой. Ей ничего не оставалось, как тихонько ругать себя за унижение, за бесцельно проведенное время и за собственную глупость. Ради чего? Все ради того, чтобы просидеть с ним целый вечер на древней кухне, послушать его голос или ходить за ним по каким-то тусовочным квартирам, мыть чью-то грязную посуду, оставшуюся от прежних посетителей…
А он все не приходил.
– Да где его носит! Черт возьми! – вслух крикнула она и опять, вытянув шею, прислушивалась к звукам шагов во дворе. Ничего не услышав, снова погружалась в себя, в свои воспоминания.
Помнилась, почему-то, забытая у него роза, которую ей кто-то подарил… Кто? Неважно! Она терзала эту розу, ожидая его прихода, у памятника на Чистых Прудах, а потом были какие-то люди, его друзья… И все в ее жизни теперь стало только его, а от себя ничего не осталось, только вот эти мысли, тоже о нем…
На редких лекциях, куда ее иногда заносило, она писала письма, адресованные ему. Письма, письма…
Кто-то пригласил ее на квартирник. Веня Д`ркин приехал в Москву, и его удалось заполучить хозяевам этой злополучной дворницкой. Она хорошо помнила тот вечер:
Сенька проводит одного человека бесплатно.
А Веня любил портвейн, и они с подружкой купили бутылку, но за билет все равно пришлось заплатить… Портвейн выпили сами, после концерта, в скверике.
Был еще длинный поход: метро, троллейбус, идущий бесконечно, и блуждание по темным дворам. Она была не рада, что согласилась: слишком уж все это непонятно, подозрительно даже. Целью этого путешествия оказался подвал унылого пятиэтажного дома на задворках Москвы. «Может, уйти?» – но уйти было как-то неловко.
Подвал оказался не подвалом, а мастерской художника. Там она познакомилась с его друзьями. Она в основном молчала, сидела на подоконнике, натянув свитер на колени. И еще: когда уходила, засмотрелась на красный спальник и Сеньку, сидящего на нем, он болтал по телефону… Тогда-то все и началось? Возможно, быть может…
Потом был котенок – Веня, которого она принесла в «Мневники» (так окрестили мастерскую ее обитатели). Котенка она представила как приблудного, на самом деле он был отпрыском ее кошки. Тогда она осталась ночевать. А на пол не хотелось, она легла на «его» диван, только ли потому, что не хотелось на пол? Он с дивана тоже не ушел… Нет, нет! До ноября их отношения были абсолютно невинны.
Она стала приходить то на Покровку, то в «Мневники»; в конце концов для нее это постоянное желание видеть Сеньку превратилось в манию, с которой она ничего не могла поделать. Сенька не приближал ее к себе, но и не отпускал.
– Убери свои крючочки, – говорил он, когда Анна хотела обнять его. Она убирала руки с его плеч, но продолжала забрасывание «своих крючочков».
– Ты чего здесь сидишь?
– Его голос вывел ее из состояния сомнамбулической задумчивости.
– Тебя жду.
– Давно?
Он остановился перед ней: длинный, холодный, одетый небрежно, как всегда, с неизменным рюкзаком за плечами и со снятыми наушниками плеера. Она заплакала, сжавшись в комок.
– Ну вот! – он сел рядом и обнял ее за плечи.
– Я – дура?
– Конечно.
– Почему, конечно?
– Опять к словам придираешься?
– Зачем я сюда хожу?
– Хватит, хватит… Пойдем наверх, что мы на лестнице разборки устроили.
Она поднялась вслед за ним, чтобы снова пройти пытку счастьем. Она знала, что снова будет жарить картошку, ругаться с ним, а потом греть ладони на его шее, смотреть, как он подолгу крутится перед зеркалом, собираясь куда-то…
– Возьми меня замуж!
– Для чего?
– Я хочу стирать твои носки, кормить тебя ужинами и рожать от тебя детей.
– Странные желания…
Через год у них родилась дочь – Александра. Дети вообще очень странные существа, и пути их прихода в мир не всегда понятны и однозначны. Так случилось, маленькая Сенька пришла и заслонила собой все другое, что было до нее.
Глава 74. Красное платье
В сторону леса пронеслась совершенно обезумевшая лошадь, но я успел заметить ее седока: баба какая-то в красном платье. Это яркое пятно никак не вписывалось в общий пейзаж с темным бором, заросшей бурьяном проселочной дорогой и низким солнцем в облаках.
Лошадь явно не была рождена для скачек: обычная кобыла, с тяжелым задом, которым она взбрыкивала, и ее от этого заносило в сторону. Я остановился и долго смотрел вслед несущейся всаднице.
К чему такая показуха? Нет же никого. А может, лошадь просто понесла?
Я огляделся. Чуть в стороне, за пригорком виднелись несколько деревенских крыш. Значит здесь поселок какой-то, хутор, или ферма. Я направился туда, в надежде разузнать, что за новые амазонки тут у них с ума сходят.
Деревня, как деревня: покосившиеся избы из темных, столетних бревен; причем на всем этом «зодчестве» чувствовалась рука одного плотника. Она присутствовала везде: в попытке создания резных наличников на окнах, в тесаных столбах, поддерживающих навесы… А зрелище все равно жалкое: облупившаяся краска, провалившиеся доски…
На бревне у длинного забора сидит мужик: в кирзовых сапогах, телогрейке (это в такую-то жару! ), неизменной кепке, потерявшей всякую форму и ватных штанах. Мужик курит самокрутку и сплевывает меланхолически себе под ноги.
Пыльные куры с кудахтаньем носятся вокруг него, отчаянно машут крыльями, то и дело пробуя взлететь.. На заборе сидит петух уже, видимо, познавший радость полета.
– Ишь, как их разбирает! – прокомментировал мужик, – к дождю, наверно.
– Петух у них плохой, – ответил я.
– Это как? – живо поинтересовался мужик.
– Как, как… Несостоятельный, как мужчина, – объяснил я, – вот они и бесятся.
Мужик крякнул, покосился на петуха, который с презрением оглядывал свое семейство с высоты забора, и неожиданно сказал:
– Бабы все – ведьмы!
– А ты много баб-то видел?
– Да уж повидал, – протянул мужик.
– И так-таки все – ведьмы?
– Все! – уверенно заключил мужик.
Я вспомнил всадницу в красном, посмотрел на беспокойных кур, на мужика, и смутная догадка прокралась мне в голову…
– Ты конюх? – спросил я.
– Конюх, – согласился мужик, – я и конюх, я и плотник. А тебе чего надо?
– Ничего. Просто, у тебя лошадь убежала.
– Это – какая же? – забеспокоился мужик.
– Такая, в серых пятнах.