Йоха Щеглова Ирина
15.30– 19.00– подготовка и само дело;
19.00– ужин;
19.30– вечерняя линейка;
20.00– медитативные песнопения, защита диссертаций, костер и все, что с ним связано;
23.00– предполагается отбой, которого никогда не было, по причине нехватки времени.
Каждый день – тематический. За порядком следят дежурные комиссары, они же отвечают за тему дня и назначают дежурных по кухне. Цель и задачи лагеря – отрешиться от мирской суеты, и вспомнить, зачем мы пришли на этот свет.
Запреты: «Секса у нас нет!» и «Пьянству – бой!».
За дальнейшими справками обращаться к Йохе, как к идейному организатору и отцу-основателю.
Автор ответственности не несет.
День первый.
Жарко. Все хотели купаться и обедать. Ссорились из-за дежурства, стреляли у москвичей цивильные сигареты и учили Наташку плавать. Никто не знал, как построить работу лагеря, и патриархи свалили все на ту же Наташку, чем удивили ее безмерно. Выручила система Станиславского. Ставили этюды и сами же их играли.
Вечером отцы основатели не поделили власть и поссорились, сцепившись на линейке. Зато удалось распланировать следующий день.
Ночью шалели у костра, глядя в бездонное ночное небо, обрушившее на их головы чашу звезд. Тихо пели.
Отличились девчонки: храпели так, что никто не смог уснуть, даже те, кого отселили в специальную «храпящую» палатку.
День второй.
После завтрака и зарядки возились в реке. Йоха объявил, что он будет учить всех самообороне. Его быстро забили, и лидером по самообороне неожиданно стал Юрка. Девчонки визжали и брызгались водой, Юрка требовал, чтобы они на нем отрабатывали болевые приемы. Влада валялась на песке и снисходительно поглядывала в сторону дерущихся.
– Иди к нам, – орал Юрка, – это серьезно!
– А по яйцам? – лениво спросила Влада, и Юрка заткнулся.
Андрей уныло блуждал по берегу и вечером неожиданно заявил, что уедет. Причины не смогли добиться.
АНДРЕЙ
«Не! Уеду я. На хрен мне это надо? Ребенок неизвестно где. Болеет… Заберу у бабки и домой.
Йоха, козел, права качает! Зачем он так, при всех?
Все! Уеду завтра же! Пусть думают, что хотят…
Не могу, не могу я на это смотреть! Это решенный вопрос, у нас с ней нет ничего общего… Могла бы потерпеть, пока лагерь…
Ах я – дурень, дурень! Ничего, ничего, заберу Сашку, поедем домой… Не судьба… Пусть обижаются! А я не могу, не могу и все!
Зачем же так? Ведь я здесь, нехорошо. Кем она меня представляет?
Уеду. Кончено. Точка!
Не могу я на это смотреть, не хочу.
А они поймут, потом…
– Андрей, ты струсил? – спрашивает Влада.
– Нет, с чего ты взяла? Просто, так вышло… Я должен уехать. Но я вернусь, потом…
– Когда?
– Через два дня. Или, потом…
– Ты обиделся?
– Да нет же! Просто, так не делают!..
О ком он говорит? О Йохе? Нет, скорее о своей жене – Ирине.
День третий.
Утром уехали Матроскин и Влада.
Мужики стрельнули у соседей лодку и смотались к роднику. Наташка фактически подчинила себе лагерь и теперь, вместо зарядки, вовсю проводила театральные тренинги.
Жена Матроскина – Ирина отправилась ловить рыбу на всю ночь, но не одна, а с Витькой…
ИРИНА
Ранний брак и материнство утомили ее. Андрей уходил все дальше. Когда-то она закрывала на это глаза, но молодость взяла свое; Ирке хотелось жить сегодня и сейчас, а ее муж в созданную ею картинку мира не вписывался. Любовь, как оказалось, прошла. А может, ее и не было? Прошли долгие месяцы ожидания, скуки и одиночества, прежде чем Ирка поняла несостоятельность Андрея как мужа. Теперь она демонстрировала себе и окружающим свою независимоть от бывшего некогда родным человека.
День четвертый.
Готовились к приезду гостей. Гости явились поздно вечером, а привезла их Влада стопом из Бутурлиновки в Павловск. Гости немного поплутали по лесу, были поедены комарами, но в общем остались вполне довольны. Гостей было трое: Мишка – брат Андрея, его девушка (– (Света и Петрович – Бутурлиновский Рембо, известный тем, что ушел из тюрьмы по канализации. Все трое были начинающими христианами, пели в церковном хоре и постились. В лагере объявили себя буржуями, в общих делах не участвовали, но по ночам с ними удивительно интересно беседовалось.
ВЛАДА
Она завалилась в маленькую палатку, прямо на продукты, и тихонько, по-бабьи завыла: «Йоха, Йоха! Я устала бороться за тебя! Что же ты делаешь со мной!..»
Кто-то тронул ее за ногу.
– Я сейчас приду, – откликнулась она, подавив слезы.
– Ты что там делаешь?
– Ничего. Я иду!
Она лежит так еще несколько минут, глотает слезы, собирает в кулак волю.
«Нужно идти. Начнут искать, будут выспрашивать..» – Она тяжело выбирается из своего убежища, вытирает лицо и бредет к костру.
Неожиданно ее ловит за руку Йоха. Она натыкается на него в темноте.
Давай целоваться! – шепчет он, сграбастывает ее в охапку и впивается губами в ее губы.
«Ишь, как возбужден!» – с ехидством думает она, – «Как надоело! Блеф! Все блеф – от начала, до конца!» – Она отстраняется от него и подходит к костру.
– Ты завтра уедешь? – догнав ее, спрашивает Йоха, то ли с надеждой, то ли просто так…
– Не знаю, – бросает она.
Исповедь:
– Зачем ты живешь?
– А что, нельзя?
Вопросы.
– Что для тебя «Авось»?
– Возможность не врать!
День пятый.
Объявлен был днем любви и дружбы. Комиссарили Наташка с Владой. С утра моросил мелкий дождик, и никто не хотел вылезать из палаток. Каждому были вручены маленькие записочки с признанием в любви, и лагерь проснулся с улыбкой. После завтрака Йоха с Наташкой пошли в город встречать еще одного гостя – Федора.
Когда ребята привели Федора, Ирина накрасилась, остальные тоже проявили к нему повышенное внимание. Вот так действительно – день любви!
Писали стихи и оды и посвящали их друг другу.
ФЕДОР
«Ничего себе, ребятки!.. Хотя я всегда считал, что в провинции залежи талантов и красивых женщин… Интересно, красивая женщина – тоже талант? Или только умная?
Старый я стал, что ли? Стыдно, хотел спеть песню, забыл… Стесняюсь? Странно…
Эк, Наташка всех заморочила!
Поговорить бы с каждым: вот с Йохой, например.
Это кто? Его женщина? Ну-ну…
О чем это я?
Зачем я ехал? К Наташке, определенно к Наташке! Теперь это не важно… Хотя жаль. Жаль…
Надо бы поближе пообщаться с этой, как ее, ну с женой Андрея. Я ей понравился, по-моему; ишь, как кокетничает!
Да, давно у меня женщины не было. Эдак можно и… Нет, не до того. Хотя, почему, собственно? Жизнь продолжается. Ну не судьба с Наташкой, тяжеловато для меня. Какой, к черту, тяжеловато! Я еще им всем сто очков вперед дам! И стихи нужно свои почитать. Да, непременно!
У меня обеих жен Ирками зовут… Вот, судьба…
День шестой.
Андрей вернулся, и не один, а с Хантером, еще одна Бутурлиновская знаменитость: плотник, поэт, музыкант, ну и алкоголик, конечно.
Весь день был посвящен изучению монастыря в меловой горе. Монастырь начала копать еще в 17 веке монашка, видимо хотела уединения. За ней пришли другие. И скоро вся внутренность горы была прорыта ходами. Монастырь был защитой от монгольских кочевников, служил прибежищем разбойников, которые натягивали через реку канат с колоколом, и, когда проходили купеческие ладьи, колокол звучал, давая знать разбойникам, что пришла добыча. Потом разбойников выкурили, и до самой Октябрьской революции в горе был известнейший монастырь, куда стекались богомольцы со всей России. Большевики разогнали монахов, разрушили часовню и церковь на горе, засыпали подземный ход, что шел под дном Дона на другой берег. Но и в наши дни в закопченных многочисленными факелами сводах угадывается удивительная работа монахов: строителей и резчиков по камню. До сих пор сохранился главный внутренний купол и кельи, колонны и ниши, где некогда стояли образа и иконы. Акустика в горе такая, что голосовое пение может ввести в транс даже самого ярого атеиста. Воздух всегда свежий, древние строители предусмотрели все, вентиляция прекрасная, несмотря на все, что пережил храм. Сейчас туда водят экскурсии, и наверняка храм будет реставрирован.
Вечером, под впечатлением от прожитого и увиденного, народ писал «диссертации». Защитились все, кроме Йохи.
День седьмой.
Решили продолжить лазать по горе. Наташка повисла в осыпях, и ее снимали всем лагерем. Утопили два топора, ведро, веревку; нож потеряли. Но все остались живы.
Соседская лодка почти прописалась в лагере. Неугомонная Наташка, влюбившая в себя всю мужскую часть лагеря, узурпировала чужое плавсредство и уплыла на нем вверх по течению Дона, гребцы очень старались…
НАТАША
Уау! Какие все чипастые! Как я вас всех люблю! Просто весь мир готова расцеловать, до чего я вас люблю!
Господи! Как я благодарна тебе за то, ты нас всех здесь собрал!
Какие глаза у этого Сеньки! Это же чудо, какие у него глаза! Все, я влюбилась!
Юрк, отстань от меня! Ты меня достал уже! Ведешь себя, как ребенок…
Боже мой, это же самородок! Это просто… Чудо какое-то! Таких не бывает!
Но он совсем не обращает на меня внимания. Все обращают, а он – нет. Даже Йоха! Вон, довел Владу до белого каления… Нет, Йоху я не хочу. Я хочу Сеньку…
Стой, Наташенька, ты же знаешь, чем все это кончается!
Нет, это другое!
Хорошо, что мужиков больше. Баб не люблю!
Наташенька, остановись!
Почему? Я так хочу!
Пропал Сенька…
Юрка скис и заболел. Он лежал целыми днями в палатке и чувствовал себя чужим и одиноким. Влада бегала к нему, носила еду и пичкала таблетками из предусмотрительно прихваченной аптечки.
День восьмой.
Стали потихоньку разъезжаться. От грусти играли в молчанку и объяснялись жестами.
Федор прослезился.
На ночь никто не уходил в палатки.
Наташка и Сенька спали у костра в одном спальнике.
СЕНЬКА
«Ты мое лесное облачко…»
Нет больше никого и ничего. Свет закрыт одним образом, одним именем. И весь мир живет и дышит этим, и он – Сенька, вместе со всем миром.
Так проходит детство, так приходит любовь – первая!
Это похоже на рождение птицы, на услышание мелодии…
Нет мыслей, ни одной… Только теплая ладошка в твоей руке, только дыхание сонное рядом с твоей щекой, ночью, у костра, в одном спальнике. Только дорога рядом с твоей дорогой… И уже одна она: и женщина, рожденная дорогой, или птицей, или облаком…
Так уходит песня, так приходит светлая радость, так начинается новая жизнь… Какая она будет – не важно! Важно – здесь и сейчас!
А сейчас – только она: наваждение, сказка, музыка – она!
И мир замкнулся на ней, обошел кольцом и замер до дрожи, до боли… Она звенит в ушах и спирает дыхание… Хочется крикнуть! Или прошептать – «люблю», но не хватает воздуха. В легких огонь, пустота и свет… Откуда ты? Почему? За что?
День девятый.
Остались самые упорные. Ели гороховую кашу и страшно не хотели уезжать.
ЙОХА
– Слушай, поедем жить в Москву? А?
«Очередное желание, вызванное очередной женщиной» – понимает он. Ему смешно, но его уже несет.
Наташка – буря сексуальности – бегает, летает, носится по песчаному пляжу, лазает по горам, и говорит, говорит своим посаженным хрипловатым голосом, вызывая в присутствующих мужчинах забытое чувство охотничьего азарта.
Йоха поддается вместе со всеми.
Поедем жить в Москву, – говорит он Владе. Это значит: «Поедем туда, где произрастает это нечто, зовущееся Наташкой».
Это опасно, поэтому «поедем» с вопросом, для подстраховки.
Йоха уже знает, что есть женщины и женщины, и несть им числа, что на всех его не хватит. Хотя… на его век, все-таки, придется достаточно.
Он пушит хвост, шумит и бегает вместе со всеми. Бурлит адреналин в крови, хочется жить!
Нет, это слишком! Такая головная боль… Э! Да тут Сенька попался… Держись, братушка!
День десятый.
С трудом собрались и уехали…
Глава 46. Сказочка
Тук-тук, тук-тук…
– Кто это стучит? Неужели молоток! – восклицает импульсивная столовая ложка. – Неужели, работает? Ах, ах! Скажите, пожалуйста! Работает, гвозди забивает! Нет, вы подумайте – гвозди! Ведь это трудно! Это невозможно! Немыслимо! Кто из нас может похвастать подобным умением? Да никто! Может быть, только пепельница..? Нет, пожалуй, разобьется, не выдержит. А ему – хоть бы что! Какой талант! Да что я – Гений! Вот так вот взять да и стукнуть со всего маху по крохотной металлической шляпке! И что вы думаете, и попадает! Смотрите, смотрите: он вгоняет их в деревянный брус как в масло!
– Подумаешь! А вы пробовали день-деньской шить, как я! – раздался возмущенный голос швейной иглы. – Так и колю, так и бегаю; да еще нитку за собой таскаю. Куда ей одной: она же мягкотелая. Устраиваю всем личную жизнь: соединяю, восстанавливаю, создаю, прокладываю пути! А сама? Целуюсь с наперстком – пустым ничтожным болваном! – игла дернула ушком, собираясь зарыдать.
– Нет, вы не правы, голубушка! – не унималась ложка. – Ваш труд, несомненно, уважаем; но материя – мягкая, податливая: сами знаете, каковы они – нити, с ними, что хочешь сделать можно. А он! Он! Ведь вот я: я, если что-то могу, так это только – по лбу!
– Это Вы себя не цените, – вступает в разговор тарелка, – Вы и вычерпываете, и вкладываете; И к тому же – Вы такая музыкальная!
– Благодарю Вас, конечно, но я, все-таки, продолжаю восхищаться нашим молотком! – гордо произносит ложка.
Топор в углу хмыкает, но молчит. Ложка косится на него и с напором продолжает:
– Есть, есть среди нас такие, кто завидует чужому таланту. Но мы продолжаем с ними бороться!
– Топор кряхтит, но в спор вступить не решается.
Вместо него возмущается табуретка:
– Позвольте, ведь и топор кое-что может!
– А Вы помолчите! Здесь все прекрасно осведомлены о Ваших взаимоотношениях с топором и пилою! – кричит ложка.
– Да, но и молоток.., – ей не дают закончить, на нее шикают, и табуретка обиженно замолкает, прячась под широким боком доброго стола..
Пепельница с тарелкой тихонько шепчутся о том, насколько они похожи, но сколь разные имеют судьбы…
На салфетке лежат нож с вилкой и ни на кого не обращают внимания.
Одинокий пирожок истекает масляными слезами об ушедших безвременно собратьях и о своей незавидной участи. И только одна мысль успокаивает его: «А каково же гвоздям!»
Тук-тук, тук-тук… Бам!
Неужели мимо! Сглазили!
Глава 47. Монастырь
В лабиринте меловых пещер хор голосов приобретал какое-то особое звучание и глубину. Люди стояли тесным кругом, держась за руки, и отдавали свое дыхание горе. Гора принимала и рождала музыку.
Звук то нарастал, то затихал на время и, заново подхваченный новым вздохом, рос и ширился, заполняя темное нутро горы.
Люди, поющие в горе… Гора, превращенная людьми в убежище – Храм, никому не видимый, а потому надежный в смутное время. Спрессованные останки того, что было до нас много веков назад.
Глава 48. Беседы с будущим отцом Михаилом
– Я принял в себя Бога. Конечно, я не святой и очень далекий от монашеской жизни человек; но я понял, что значит любовь…
– Христианская?
– Почему? Любовь – это любовь, ей не нужны определения.
– Значит, я должен любить всех, даже своих врагов? Пусть они размазывают меня по стенке: я только улыбаюсь и подставляю щеки?!
– Если ты любишь, у тебя не может быть врагов…
– Ну конечно!
– Непротивление злу насилием – это не то, что ты думаешь. В Евангелиях все написано…
– «Ходит, ходит за мной один с козлиным пергаментом и пишет. Я посмотрел однажды и ужаснулся, ничего такого я не говорил».
– Господи! Прости нас грешных! Почему каждый из нас, прежде чем принять тебя, стремится к твоему распятию!
– Если кто не хочет быть счастливым, то палкой его, палкой! Он или изменится, или умрет.
– В Рай? Палкой?
– А если иначе не понимают?
– Конечно, не поймут. Да и зачем? Посмотри, какие мы разные… И каждый для чего-то. А у тебя выходит: все должны быть одинаковыми, в одну связку, одной цепью… Зачем? Кто не с нами, тот против нас? «Мы та молодая шпана, что сотрет вас с лица земли»? Кого сотрет? Какая шпана? Кто это – мы?
Риторический вопрос.
…через постижение цели. А в чем она? Задавшись этим вопросом, человек начинает познавать себя. Если это только внутреннее самосозерцание и больше ничего, то вряд ли существо, называющее себя – человек, сможет до чего-нибудь дойти.
Так что главное? Почему одним доступно творчество, а другим лишь разрушение? Одни поют о любви, другие прославляют битвы?
Да, вот еще что: это я по поводу того, что дураки целуют русалок, а умные только смотрят, да облизываются. А ну-ка, умные, кто из вас хочет быть дураком?
Кто такой дурак? Если он и есть «нищий духом», поистине, он блажен. Значит, все его грехи замолены и прощены, и он просто наслаждается жизнью. Так какой же он дурак! Он – мудрец!
А если дурак – это человек, так сказать, не познавший добра и зла, не вкусивший… человек невинный, девственный… Можно сказать, что он – животное. Ибо только животные не знают добра и зла.
А мы, созданные по образу и подобию, нарушили запрет. Мы сделали выбор. Господь – великий экспериментатор и неисповедимы пути его!
Ловушка.
Страх – это еще одна ловушка дьявола. Страх, когда хочется закрыться на все замки, занавесить шторы и заползти в какую-нибудь щель: в темноту и тишину. И сидеть там, как старый толстый таракан, с мягким брюшком.
От жизни не спрячешься, тараканы тоже сделали свой выбор.
Глава 49. Как бы на самом деле
Из колхоза они сбежали. Пробыли там три дня, этого оказалось достаточно, чтобы понять две простые истины: придется вкалывать, а денег за это не дадут.
Куда податься троим молодым мужикам, которым нужны средства к существованию?
В Москву!
Как?
По трассе!
И они пошли по трассе.
Судьба снова подкинула шанс.
Наташа вернулась домой в Москву совершенно на крыльях.
Жизнь теперь пойдет совсем по-другому, – думала она. – А иначе, зачем жить? Теперь я знаю, как правильно… Я знаю, что есть люди и их много, на которых держится весь наш мир! Есть другие города и страны, есть еще много чего, чего я не знаю, но очень хочу… Теперь я знаю, как стать счастливой, как обрести самодостаточность… Вот только.., – и образ вновь обретенного героя вставал перед ней…
Какой он! Ах, какой!
Невинность – вот что привлекло воинствующую диву, природная, патриархальная, человеческая невинность, взращенная среди полей и лесов русского черноземья.
Как бы не разрушить, не разбить чудный дар. Как сохранить? И возможно ли? – сидя одна в пустой квартире, Наташа все думала и думала об ушедшем. Занятия в школе еще не начались, и ей нечем было себя развлечь. Прежние знакомые казались ненужными, пустыми и такими далекими…
Как остановить время? – спрашивала она себя.
Ранним утром раздался звонок в дверь. Разбитая бессонной ночью, воспоминаниями и полная светлых и грустных мыслей, Наташа вздохнула и пошла отпирать.
Она даже не посмотрела в глазок, пробурчав:
Кого еще несет в такую рань!
Она распахнула дверь… На пороге стояли и улыбались те, о ком она думала эту ночь. Наташа тихонько вскрикнула, ее летняя непорочная любовь смотрела своими удивительными глазами откуда-то издалека в Наташкину московскую жизнь.
– Уау! Ребята! – Наташка прослезилась, повисая у каждого на шее. – Ну вы даете! Это же чудо! Ведь я все время только о вас и думаю!
Сенька, Йоха и Андрей радостно смеялись. Грязные, черные от солнца и дороги, счастливые и такие же замечательные, как там, у костра, на песчаном берегу, под звездным небом.
Гости столпились в маленьком коридорчике и шумно снимали обувь, хозяйка кинулась ставить чайник. Потом все набились в тесную кухню, откуда по очереди ходили в ванную: освежить лицо и вымыть руки.
– Но как же вы! – периодически восклицала Наташа
– Яблок захотелось, – шутил Йоха.
– И чего? – не унималась хозяйка.
– И вот мы здесь!
– Да ты не волнуйся, Натах, будем искать работу, всем деньги нужны, – объяснялся Андрей.
Читать бесплатно другие книги:
