Колдовской круг Пономаренко Сергей

— Именно из-за твоего письма я и пришел. Ты написала, что хочешь вскоре исповедоваться своему духовнику, признаться ему во всем и уйти в монастырь. Но ты забываешь, что духовник у тебя и у графини один!

— А как же тайна исповеди?

— Не думаю, что падре будет молчать, возможно, прямо он не скажет, но попытается дать понять графине, что между нами были любовные отношения. В этом городе все ненавидят меня, завидуют моему успеху и тому, что графиня избрала меня. А если еще узнают, что я стал законным мужем графини…

— Вы обвенчались? — едва слышно спросила Луиджина.

— Да, тайно, две недели тому назад. Графиня носит под сердцем ребенка от меня.

— Если бы я раньше об этом знала!.. — горестно воскликнула Луиджина.

— Когда раньше? Ведь наши с тобой любовные отношения начались восемь лет назад, когда еще был жив твой муж, а графиня даже не подозревала о моем существовании.

Мне было очень жаль Луиджину, передо мной разыгралась заурядная драма всех времен и народов, каких хватает и в наше время. При всем моем сочувствии к Луиджине я как-то не могла осуждать красавца Джакомо. В нем было что-то демоническое, заставляющее женщин терять разум, бросаясь в огонь любви. Наверное, и я не устояла бы перед его чарами и кинулась в его объятия, не думая о последствиях. Луиджина словно прочитала мои мысли, она вскочила и обвила руками шею Джакомо, рыдая.

— Бедный мой Джакомо! Я люблю тебя и отпускаю! Я никогда и никому не скажу о нас: все это умрет во мне. Но я не смогу находиться рядом с тобой и графиней. Она сделала для меня много хорошего, а я ненавижу ее и желаю ей смерти. Господи, вразуми меня, спаси от происков сатаны! Я желаю вам счастья и удаляюсь. Время, молитва и расстояние излечат мою раненную любовью душу.

Джакомо заключил Луиджину в объятия, в которых ощущалась едва сдерживаемая страсть.

— Любовь моя, Луиджина! Прости меня, но у нас с тобой разные жизненные пути. Я ощущаю сквозь одежду твое тело, и моя душа рвется к тебе.

Я почувствовала, что рвется не только душа, но и кое-что еще. Это нервировало, я не ожидала, что, став астралом, обитающим в чужом теле, буду переживать подобные эмоции.

— Я так соскучился по тебе, по звездам в твоих глазах, по твоим жарким ласкам и успокоительной прохладе тела! Хочу забыться в твоих объятиях! — Джакомо явно распалился, все крепче обнимая Луиджину.

— Джакомо! Мой любимый Джакомо! — простонала Луиджина, буквально тая в его объятиях.

Я ощутила бурю чувств, переполнявших Луиджину, ненавидя ее и завидуя ей. «Неужели я такая завистливая?»

— Я умирала без тебя, все время думала о тебе в ожидании встречи. Было мучительно видеть тебя с графиней, знать, что она ласкает тебя ночами!

Джакомо закрыл ее уста поцелуем, легко поднял на руки и понес к кровати под балдахином. Я почувствовала себя третьей лишней в этом потоке страсти, но при всем желании не могла выйти в другую комнату. Он помог Луиджине освободиться от множества ее одежек, и это действо завело его до предела. Благодатные XX и XXI века, когда женщины носят мини, а нижнее белье — нечто условное; это облегчает мужчинам жизнь, спасая от сложностей прошлых эпох под названием «разбери елку». Джакомо впился в губы девушки, и неожиданно я ощутила солоноватый вкус его губ. Его красивое обнаженное тело поражает гармонией и силой, напоминая пропорциями скульптуры Микеланджело. «Я заняла место Луиджины! Для чего?!» — я знаю, что не права и не стоило этого делать, но благоразумие покинуло меня. В нем ощущалась невероятная энергия страсти. Порывы этого мужчины пробудили во мне чувственность, и в какое-то мгновение мне показалось, что не Луиджина, а я таю в объятиях Джакомо, сгораю от любви к нему. «Любви?

Разве это возможно?» — мысль унеслась чайкой в неизведанные дали океана. «Что со мной, что со мной?» — повторяю сама себе, но ответ мне не нужен, я хочу лишь одного: чтобы это блаженство длилось вечно. Его яростная энергия сменилась нежностью, он, едва касаясь, целует мои глаза, шею, и моя кровь превращается в расплавленный свинец, а он уже ласкает мои отвердевшие соски. Все внутри замерло, я снова ощущаю свою двойственность и пытаюсь себя обуздать. Дышать, дышать и заставить сердце остыть. Но все внутри пляшет, взрываясь где-то под ложечкой и отдавая тяжестью свинца в паху. «Что это я делаю?» — пугаюсь я, и меня окатывает холодной волной. Я пытаюсь оторвать себя от него. Туман в голове, ледяной ливень на спину, но мне сладко, жарко, и я игнорирую доводы разума.

— Возьми меня, Джакомо! — прошу его.

Странно, дико! О Боже! Я уже сверху, над ним, принимаю в себя огонь его вздыбившейся плоти, разрывающей меня, и кричу в восторге. И куда-то проваливаюсь. Внутри горячо. Перехватывает дыхание… медовый удар! И словно искры в голове! Медовый удар — только этими словами я могу передать свои ощущения. Меня захлестывает сладкая волна… истома…

И я бьюсь об него, и каждый удар отдается медовым взрывом во мне… и я вдруг чувствую, как он яростно сжимается, словно хочет убить меня собой, я вскрикиваю и поднимаю голову.

— О Боже, Джакомо! — и непроизвольный толчок. Я сжимаю его плечо. — О Боже… — шепчу я, перед тем как провалиться в беспамятство.

Он подчиняется мне во всем, и наша борьба длится бесконечно, мы неподвластны ни времени, ни чему-либо другому.

Обессилив, мы лежим, не размыкая объятий. Приподнимаюсь и целую его в губы. Хриплый, не мой, чужой голос:

— Люблю тебя, люблю и буду вечно любить.

Говорю искренне, медленно приходит осознание того, что я сделала, но не раскаиваюсь, что отняла у Луиджины тело и любовника. Не думала, что можно мгновенно влюбиться, лишь заглянув в глаза, и сразу понять: это он. У меня были в жизни мужчины, но только сейчас захватил вихрь любви, которая сжигает изнутри, толкая на безумства. Между нами разница в пятьсот лет, но я верю, что для любви это не преграда.

— Ты великолепна и обольстительна, я тебя не узнаю! Оказывается, я тебя так мало знал.

— Мы, женщины, подобны шкатулке с секретом, к которой надо иметь ключик. И он у тебя есть.

— Тогда ты ларец с необыкновенными драгоценностями. — Тут он напрягается, вспомнив: — Извини, но мне надо возвращаться во дворец. Не хочу, чтобы графиня что-нибудь заподозрила.

— Ну что ж, иди ублажай свою графиню! — Во мне говорит ревность, и это я, а не Луиджина, ревную Джакомо.

Чувства, овладевшие мною, заставили забыть обо всем — и почему я здесь, и какова моя миссия. Для меня сейчас главное — находиться рядом с Джакомо. Я готова остаться в этом времени, остаться в чужом теле на всю жизнь, забыв о благах цивилизации XXI века, лишь бы быть рядом с любимым человеком. Я поняла: любовь всегда самопожертвование, в противном случае она одна только видимость. Но Джакомо, даже если я откроюсь ему, не оценит мой поступок, ему хочется блистать, хочется богатства и знатности, хотя это неуклонно ведет его к гибели. Бедняжка Луиджина, прости меня, по отношению к тебе я поступила крайне несправедливо, просто ужасно, но иначе не могла! Только когда Джакомо ушел, я оделась и вернула тело Луиджи не.

— Что со мной было? Где Джакомо? — испуганно воскликнула Луиджина. — Что между нами произошло? Он бросил меня?! О, горе мне!

Вопреки моим ожиданиям, Луиджина не пошла домой, а направилась к воротам, расположенным в башне Скиавони, и вышла за городские стены.

Она прошла вдоль оборонительной стены и оказалась в беднейшем предместье, называемом Ямой, хотя здесь нет никакой ямы. Вместо брусчатки городских улиц в предместье обыкновенная грунтовка, но кое-где имеются остатки деревянного тротуара, еще не полностью сгнившего. Это вотчина кожевенников, стоит ужасная вонь от выделываемых шкур и чанов, в которых дубится кожа; тут же живут и золотари, занимающиеся вывозом нечистот из города.

Здешний люд обитает в неприглядных хижинах, которые одновременно служат мастерскими. Жители этих трущоб, с виду нечто среднее между нищими и разбойниками, не обращают на Луиджину внимания, занимаясь своими делами, разве только стайка замызганных детей какое-то время сопровождала ее, выклянчивая мелкую монету, но, ничего не дождавшись, отстала. Луиджина довольно уверенно ориентируется в паутине этих улочек, значит, она здесь явно не в первый раз. Жалкая лачуга, у которой она останавливается, ничем не выделяется, я представляю, какое внутри убожество. Луиджина берется за деревянный молоток, висящий у двери, и хотя он какой-то замызганный, жалкий, но у дверей других домов и такого нет. Она с равными паузами стучит четыре раза, а затем быстро еще два. Понятно, что это условный знак, но открывать не спешат, и Луиджина терпеливо ждет. Наконец слышно, как отодвигают засов, и она переступает порог. Внутри, на земляном полу, множество горящих свечей, расставленных концентрическими кругами по всей комнате, посредине стоит крепко сбитая девушка в одной длинной льняной рубашке с глубоким вырезом на груди, открывающим голое тело. Она была бы довольно миловидной, если бы не жесткое выражение лица, искажающее его черты. Ее длинные темные волосы распущены и достают почти до пояса. Вдруг она напряглась, ее глаза яростно блеснули, из-под ног Луиджины что-то метнулось на середину комнаты и застыло там — черная кошка, почти двойник моей Жели. Когда наши взгляды встретились, кошка недоброжелательно мяукнула. «Неужели она может видеть меня, астрала?»

— Ты не одна? — Девушка грубо оттолкнула Луиджину в сторону и выглянула за дверь. Удостоверившись, что за ней никого нет, она заперла дверь на засов и хрипло спросила: — Принесла?

— Да, возьми, Сильфида. — Луиджина извлекла из-под одежды небольшую деревянную коробочку и достала из нее несколько длинных волосинок. Кошка опять мяукнула и, подойдя к девушке, стала тереться об ее ноги.

— Странно, Венера неспокойна. Ты уверена, что за тобой никто не шел?

— Уверена, — твердо произнесла Луиджина. — Сама знаешь, если бы тут появился кто-нибудь чужой, ты узнала бы об этом раньше, чем я дошла бы до тебя. Я сделала, что ты просила, теперь хочу знать, все ли у тебя готово?

— Ты получишь приворотное зелье, но ведь графиня его не отпустит. Возьми отворот, который поможет ей расстаться, а тебе соединиться с ним.

— Тебе же волосы графини понадобились не для того, чтобы позаботиться о ее здоровье. Выходит, отворотное зелье будет лишним. Что-то ты не спешишь дать мне обещанное снадобье. — Я не ожидала столь зловещих слов от Луиджины.

— Возьми, фрейлина. — Колдунья протянула ей маленький глиняный сосуд величиной с аптекарский пузырек. — Это снадобье поможет тебе завладеть его сердцем. Достаточно добавить его в любое питье, но не больше наперсточка за один раз. Трех-четырех раз будет достаточно.

Луиджина с трепетом взяла сосуд и недоверчиво посмотрела на колдунью.

— Ты ошибаешься, фрейлина, я не желаю графине смерти. Ее волосы мне понадобились для приготовления зелья, помогающего в поисках клада. К ней судьба постоянно благосклонна, и я хочу взять толику счастья у нее, чтобы…

Луиджина, выхватив из-под одежды кинжал, стремительно бросилась к колдунье, и, прежде чем та поняла, что происходит, лезвие кинжала укололо ей шею так, что она вскрикнула от боли.

— Что ты делаешь?! — злобно заорала колдунья.

— Я хочу убедиться, что это снадобье не заберет его у меня навечно. Попробуй вначале ты.

— Ты хочешь, чтобы я воспылала к тебе любовью? — захихикала колдунья, несмотря на то что кинжал все еще упирался ей в горло.

— Сама сказала, что для этого надо принять его несколько раз. — Луиджина поднесла ко рту колдуньи сосуд с приворотом. — Отпей немного, чтобы я могла убедиться в его безопасности.

— Лучше это снадобье разбавить. За занавеской стоит ведро с водой.

— У меня нет к тебе доверия, глотай так. — Луиджина прижала горлышко открытого сосуда к губам колдуньи, но та плотно стиснула их.

— Похоже, я была права, ведьма! Пей, иначе я проткну тебе горло!

Вдруг занавеска, отгораживающая часть комнаты, сдвинулась, и из-за нее выскочил мужчина громадного роста и мощного телосложения. Луиджина оторопела от неожиданности, а он легким движением отшвырнул ее от колдуньи. Луиджина, не удержав равновесия, упала навзничь. Мужчина ногой прижал ее руку с кинжалом к полу, и она, вскрикнув от боли, выпустила оружие. Колдунья тем временем бросилась за занавеску, оттуда появилась, держа в руках ведро, и начала полоскать рот, сплевывая прямо на пол.

— Гетти?! — удивленно вскрикнула Луиджина.

Теперь и я признала в великане телохранителя юного графа Оттавиано. Гетти наклонился, поднял кинжал, и Луиджина, поймав его взгляд, затрепетала от страха. Она попыталась было подняться, но великан грубо толкнул ее в грудь ногой, и она со стоном вновь растянулась на полу.

— Что теперь делать, любимый? — Колдунья с еще мокрым лицом подошла к нему сзади и, обхватив обеими руками, прижалась к нему.

— Она сама выбрала свою судьбу. Видит Бог, я не желал ей смерти, но она узнала меня. Несчастная, пожалев неверного любовника, тем самым обрекла себя на смерть.

— Зато Джакомо избежит смерти! — мужественно произнесла Луиджина. — Я готова была согрешить, с помощью колдовских чар вернуть себе Джакомо, и в результате чуть не убила его. Само небо сжалилось надо мной и не дало совершить грех!

— Ошибаешься, фрейлина. Завтра, после охоты, Джакомо умрет от твоего кинжала. Я сам распорю этому наглецу живот и увижу его внутренности. Жалкое отродье, он посмел поднять руку на графа Оттавиано! И блудница Катарина позволила ему это сделать, вместо того чтобы жестоко наказать наглеца. Она за греховными утехами забыла обо всем и недостойна быть опекуншей. Молодой граф сам способен управлять своими владениями, а ей пора отправиться в монастырь замаливать грехи!

— Тебе не стоит надеяться на небо, ибо ты предала свою госпожу и будешь повинна в ее смерти. — Колдунья громко расхохоталась. — Волосы Катарины мне нужны для этого. — У нее в руках, словно у фокусника, появилась тряпичная кукла. — Сегодня вечером я проведу магический обряд на смерть графини. Она не надолго переживет своего любовника, и смерть ее будет гораздо мучительнее.

— Чем его и твоя, — подхватил Гетти. — Вы оба умрете от одного кинжала — пусть это будет тебе последним утешением. — Он приготовился нанести смертельный удар.

Я не в силах была что-либо сделать. Чтобы перейти в его тело, мне надо было, держа Гетти за руку, поймать его взгляд, а в той позе, в какой находилась Луиджина, это было невозможно.

— Я не предавала графиню Катарину. Те волосы, которые я принесла тебе, проклятая колдунья, — мои. Вы же не сможете меня два раза умертвить?

Понятно, Луиджина смирилась с тем, что умрет. Мне оставалось только потянуть время, выжидая удобный момент для перемещения в тело кого-то из этих негодяев. Я заняла место Луиджины, внутренне трепеща при виде сверкающего перед моим лицом лезвия кинжала. Тело болело от ушибов, а внутри все заледенело от страха.

— Подождите! — в отчаянии выкрикнула я.

— Гетти, подожди, — поддержала меня колдунья, зловеще ухмыляясь. — Если она поступила так, как сказала, то не заслуживает легкой смерти. Отдай ее мне. Я выколю ей глаза, отрежу уши и лишь затем медленно перережу горло!

У меня перехватило дыхание, и я заорала что было сил:

— Помогите! Убивают! Пожар!

— Здесь и не такое услышишь. Эта музыка мне нравится. — Колдунья взяла у любовника кинжал и вперила в меня ненавидящий взгляд.

Дверь содрогнулась от ударов: четыре через паузу и затем два быстрых. Гетти на всякий случай вытащил из ножен меч и лишь затем отодвинул задвижку. В комнату вошел мужчина в темном плаще с капюшоном, надвинутым на лицо, и мгновенно оценил ситуацию. Он оттолкнул от меня колдунью с кинжалом и выхватил меч.

— Она спасла мне жизнь, и я ее должник! — воскликнул мужчина, и я сочла более благоразумным при появлении незнакомого лица, оказавшегося спасителем, уступить тело Луиджине. — Меня, раненного, она спрятала у себя и выходила.

— Людовико Орси! — с удивлением воскликнула Луиджина.

Имя было мне знакомо: это был младший и единственный оставшийся в живых представитель семейства Орси, поднявшего мятеж в Форли и участвовавшего в убийстве супруга графини.

— Людовико, фрейлина знает о наших планах. Отпустим ее — и завтра все мы будем болтаться на виселицах, если графиня не придумает казнь похуже. Вспомни, как графиня поступила с Ронко и твоими братьями.

Гетти потихоньку подступал к защитнику Луиджины, и по его лицу было видно, что он готовится нанести удар. Колдунья пыталась подобраться к Людовико со спины. Луиджина ничем не могла ему помочь, разве что в случае нападения схватить Гетти за ноги. В столь экстремальной ситуации я решила полагаться на свои силы и реакцию и вновь заняла место Луиджины.

— Кто тебе сказал, что мы ее отпустим? Она не вернется в Форли и уедет отсюда. Неподалеку стоит карета, мои люди отвезут ее в надежное место.

— Если все будет так, как ты говоришь, пусть фрейлина живет. Но я провожу вас — хочу убедиться, что все сделано как следует. — Гетти все еще держал в руке оголенный меч, хотя Людовико вложил свой в ножны.

— Дело твое, если тебе мало моего слова. Нам надо как можно быстрее покинуть это место, так как сюда направляется городская стража — по твою, Сильфида, душу, если она еще при тебе, а не находится у дьявола.

— Откуда тебе известно о городской страже? — Гетти всем своим видом показывал, что не верит Людовико.

Вдруг послышались крики, шум, который с каждой минутой нарастал.

— Похоже, за милой беседой мы упустили время. Теперь понадобятся мечи, чтобы покинуть эти благодатные места. — Людовико с деланным удовольствием втянул в себя смрадный воздух. Наклонившись, он помог мне подняться, его взгляд, преисполненный любви, говорил: «Я сделаю все, чтобы с тобой не случилось ничего плохого».

Гетти, накинув на лицо капюшон, вслушивался в приближающийся шум.

— Ты с нами, Сильфида? — обратился он к колдунье, которая поспешно собрала какие-то вещи, сложила их на одеяло, а затем связала его в узел.

— Я сама по себе. Вы бейте, крушите все на своем пути, а я потихоньку уйду. Ночь моя подруга и защитит меня. — Колдунья, схватив узел, скрылась за занавеской.

— Это здесь живет проклятая ведьма! — Вслед за криком на дверь обрушились тяжелые удары, от которых та стала ходить ходуном.

В узенькое окошко, затянутое бычьим пузырем, просунулось острие пики. Людовико оглянулся, сорвал занавеску, и я сразу ощутила сквозняк: там обнаружился замаскированный выход, через который сбежала колдунья. Людовико, в одной руке держа меч, а другой сжимая мою руку, рванулся вперед. В это мгновение дверь не выдержала, распахнулась, и внутрь ворвались стражники. Гетти мечом мгновенно утихомирил двоих навечно, и остальные отступили. Длинные пики в тесном помещении уступали мечам, так что вскоре мы смогли покинуть дом. Впереди несся Людовико, прокладывая дорогу мечом и волоча меня за собой, так как я еле успевала, сзади нас прикрывал Гетти. Я была как в тумане, не воспринимая происходящее разумом. Ночь, шум, ноги то и дело цепляются за неровности дороги, яростные и предсмертные крики — вот и все. Благодаря выигранному десятку секунд мы успели добраться до кареты и получили подмогу в два меча.

Я начала приходить в себя, когда карета удалилась от города на значительное расстояние и погони уже не было слышно. Рядом со мной сидел Людовико, напротив — Гетти, который разглядывал меня, подозрительно щурясь. Я решила уступить тело Луиджине, не могу же я делать за нее всю работу!

— Где я? Куда вы меня везете? — Луиджина с испугом посмотрела на Гетти и только потом заметила рядом сидящего. — Сеньор Людовико?! Вы снова здесь? Вы же обещали мне больше не возвращаться в Форли!

— Похоже, фрейлина от испуга немного не в себе, — с издевкой заметил Гетти. — Сеньора, если бы Людовико сдержал свое слово, то вы уже находились бы в чистилище в ожидании своей дальнейшей участи.

— Сеньор Людовико, благодарю за то, что вы спасли мне жизнь!

— Сеньора Луиджина, я вернул лишь малую толику того, что задолжал вам.

— Сделайте больше — спасите Джакомо Фео! Вы знаете, что задумал этот сеньор? — возмущенно воскликнула Луиджина.

— Думаю, что мне пора возвращаться в город. Эй там, остановись, иначе я тебя проткну мечом! — гаркнул Гетти, и карета стала замедлять ход и наконец остановилась.

— Мне нужен конь, я же не пойду обратно пешком, — заявил Гетти, и по знаку Людовико один из сопровождающих верховых отдал ему свою лошадь, а сам устроился в карете. Он был совсем юным, под носом чуть темнел легкий пушок, отдаленно напоминающий усы; от силы ему было лет восемнадцать.

— Сеньора Луиджина, вам некоторое время не стоит показываться в городе, о вас позаботится Никколо, — сказал Людовико, и сидевший напротив молодой человек склонил голову, зардевшись от смущения, — и Гримальдо. Он вскоре займет мое место, так как мне нужно будет вас покинуть.

— Выходит, я пленница, сеньор Людовико?

— Ни в коей мере, но вам следует повременить с возвращением в Форли. Не желаете ли посетить Рим, сеньора Луиджина? Или Милан? Вы прекрасно проведете там время…

— Пока в Форли расправятся с бедным Джакомо?! — закончила за него Луиджина. — Почему все так хотят его смерти?

— Он занял неподобающее ему место. Я не испытываю к нему ненависти.

— Но вы находитесь среди негодяев, замышляющих его убийство!

— Вы ошибаетесь. Я здесь, чтобы спасти вас. Возвращение в Форли для вас равносильно смерти.

— Что мне там может угрожать?

— Сильфиде не удалось убежать от городской стражи. Завтра под пытками она признается, что замышляла смерть графини и вы, фрейлина, принесли ей волосы своей госпожи для осуществления этого злого умысла.

— Но это неправда! Волосы, которые я ей дала, — мои!

— Она расскажет, что по вашей просьбе приготовила приворотное зелье для Джакомо и отворотное — для графини. Вы готовы ради Джакомо пожертвовать собой, хотя он и мизинца вашего не стоит. Но на что пойдет графиня, узнав о предательстве своей придворной дамы, которая пыталась извести свою госпожу-благодетельницу и отбить у нее любовника? Ведь она любит его!

— Я хотела не этого и ничего не замышляла против графини.

— Сильфиду, уличенную в колдовстве, ожидает смерть на костре, и она не захочет взойти на него в одиночестве. Она перед судом инквизиции заявит, что вы участвовали в ее черных делишках, в том числе и в распространении черной хвори, с недавнего времени бесчинствующей в наших краях. У вас есть все шансы разделить с ней ужасную участь.

— Откуда вы все это знаете, сеньор Людовико? — со страхом спросила Луиджина.

Меня тоже интересовал ответ на этот вопрос. Уж не эмиссар ли Шамбалы сеньор Людовико?

— Если все, что вы говорили, правда, то это знание от сатаны! — И Луиджина, испуганно крестясь, отодвинулась в угол кареты. — Если же это ваши догадки, то все может повернуться по-другому.

— Я не скрывал и не скрываю, что безумно влюблен в вас. И хотя ваше сердце принадлежит другому, я все время думаю и, по возможности, забочусь о вас. Помните чернокнижника Руджеро, который залечил мои раны? Он большой знаток астрологии, и именно с его помощью я узнал, что вам в ближайшее время грозит опасность. Но астрологические предсказания расплывчаты и рисуют картину лишь в общем, остальное надо додумывать, сопоставляя факты. Я узнал, что недавно на Джакомо покушались и графиня казнила непосредственных участников, а их пособников, нескольких членов уважаемой семьи Орчиолли, после публичного наказания у позорного столба заточила в темницу. Поэтому я сблизился с заговорщиками, заявив, что хочу поквитаться с графиней за смерть братьев. Они поверили мне и рассказали о плане убийства Джакомо с помощью яда, который вы ему дадите, думая, что это приворотное зелье. А еще о порче, изуроченьи, которое с вашей помощью нашлет Сильфида на графиню. Как только я об этом узнал, сразу помчался к вам на выручку. По дороге я обогнал городскую стражу, направлявшуюся в предместье. Что ей там делать, как не искать ведьм и колдунов, наславших «черную смерть» на наш благословенный край? Ведь сегодня заканчивается установленный прибывшим сюда инквизитором срок, в какой должны были добровольно сдаться и покаяться ведьмы, колдуны и еретики. Когда мы спасались бегством, я увидел, что стражники схватили Сильфиду, а что последует дальше, нетрудно догадаться, зная методы инквизиции и саму ведьму Сильфиду. Так что я обошелся без помощи дьявола.

— Я на это надеюсь, сеньор Людовико.

— Вы устали и переволновались, сеньора Луиджина. Мне не хочется вас оставлять, но, к моему глубокому сожалению, я должен ехать. Разрешите на прощание приложиться к вашей ручке.

Луиджина протянула руку, и Людовико с благоговением и трепетом поцеловал ее. Жаль, что некоторые благородные обычаи Средневековья не дожили до наших дней. Впрочем, все зависит от самих мужчин. Видимо, минувшие века неблагоприятно на них сказались.

Карета остановилась, и Людовико пересел на лошадь, а внутрь забрался мужчина средних лет с грубым лицом, словно вытесанным из камня, — Гримальдо.

— Прощайте, сеньора Луиджина.

— Прошу вас, имейте сострадание и не дайте свершиться злому умыслу в отношении сеньора Джакомо Фео.

— Все, что будет в моих силах, я сделаю, сеньора Луиджина.

— Да хранит вас Пресвятая Дева, сеньор Людовико! Помните, что мне пообещали! — сказала Луиджина.

А вот я не верю его обещаниям. Меня занимает мысль, как избавиться от этих двух охранников и вернуться в Форли, чтобы предупредить Джакомо о готовящемся покушении. Выпрыгнуть на ходу из кареты? Бред! Попросить сделать «техническую» остановку и сбежать? Не пойдут же они следом за мной в кусты! Нет, это утопия. Даже если мне удастся от них убежать, как я пешком доберусь до Форли и сколько для этого понадобится времени?

«Кто нам мешает, тот нам поможет!» Всплывшая фраза из кинофильма «Кавказская пленница» натолкнула меня на одну мысль. Ну почему я до сих пор здесь?! Занимаю место смирившейся со своей участью Луиджины, напрасно надеющейся на помощь Людовико.

— Я хочу есть — остановите у ближайшего постоялого двора! — потребовала я.

Мои охранники переглянулись, похоже, идея потрапезничать пришлась им по душе. Старший из них, Гримальдо, открыл окошко, через которое общаются с кучером, — оно находилось у него над головой — и продублировал мой приказ.

Через мучительно долгое время показались какие-то дома и карета остановилась. Гримальдо выбрался из нее и направился к таверне, чтобы разведать обстановку и сделать заказ.

Я улыбнулась Никколо самой чарующей улыбкой, и у него сразу забегали глазки, а лицо зарумянилось.

— У меня от этой езды руки стали совсем холодные, вот, потрогайте, прошу вас!

Понимаю, что несу нелепицу, но тяну к нему руку. Он несмело протягивает навстречу свою, я нетерпеливо хватаю ее. Никколо удивленно смотрит на меня, наши взгляды встречаются… Луиджина испуганно выпускает мою руку и забивается в угол кареты. Время пошло на секунды.

— Я хочу вернуть вас в Форли, сеньора, и помешать совершиться гнусному злодейству! Ваша помощь — ничем не мешать мне!

Я решительно вышла из кареты и направилась к кучеру.

— Мы едем назад! Разворачивайся!

Тот только пожал плечами и посмотрел в сторону таверны, откуда должен был появиться старший охранник. Я выхватила кинжал и прижала острие к его шее:

— Ты что, не понял меня?! Кучер побледнел и забрался на свое место, я последовала за ним, не пряча кинжал и всем видом показывая, что готова исполнить угрозу.

— Быстрее! Клянусь святым Марком, ты меня вынудишь пустить тебе кровь!

Наконец карета развернулась, но в этот момент в дверях таверны показался Гримальдо. Сразу сообразив, что происходит что-то не то, он бросился к нам.

— Гони! — приказала я кучеру.

Карета сорвалась с места, Гримальдо, добежав до нас, попытался ухватиться за задок кареты, и ему это удалось.

— Гони что есть мочи! — крикнула я, сунув кинжал кучеру под ребра и проколов одежду.

Тот, скривившись от боли, стал нещадно стегать лошадей, и они резко ускорили ход.

Гримальдо не выдержал этого темпа, споткнулся и некоторое время волочился за каретой, но вскоре, осознав тщетность своих усилий, отпустил руки и остался лежать на земле темным комом.

— Мы должны как можно быстрее попасть в Форли. Чем быстрее доберемся, тем большая награда будет тебя ожидать, — попыталась я подбодрить кучера.

— Сеньор Людовико будет…

— Сейчас я твой господин, и если тебе дорога жизнь, исполняй мои приказы!

— Лошади устали, они не смогут выдержать долго такую скорость.

— Выходит, ты не дорожишь жизнью?!

— Слушаюсь, сеньор Никколо, но если лошади падут, мы никуда не сможем ехать.

— Хорошо, через четверть часа сбавишь ход. За сколько времени доберемся до Форли?

— Часов шесть-восемь потребуется, сеньор Никколо. Лошади устали.

Я полезла в кошель на поясе и обнаружила там немного мелких серебряных монет, у Луиджины тоже было негусто с деньгами, так что нанять других лошадей не получится. Придется довольствоваться этими. Я спрятала кинжал в ножны.

— Сеньор Никколо, вы подтвердите сеньору Людовико, что вынудили меня силой подчиниться себе? — Кучер искоса посмотрел на меня, и я прекрасно поняла, что его тревожит: «Нарушившего приказ своего господина ожидает жестокое наказание». Я презрительно улыбнулась и, словно невзначай, взялась за рукоятку кинжала, показав, что меня это нисколько не волнует.

Потянулись долгие часы дороги, иногда я пересаживалась внутрь кареты, к Луиджине, пребывающей в нервозном состоянии, пыталась наладить между нами доверительные отношения. Она не верила мне, все ожидала подвоха.

Когда на горизонте показался Форли, мое нетерпение достигло наивысшей точки. Мне казалось, что уставшие лошади еле плетутся и пешком я смогу передвигаться быстрее, чем они. Я уже не покидала места рядом с кучером, пребывая в тревожном ожидании. Чем ближе к городу, тем интенсивнее было движение на дороге. Возы, груженные разнообразными товарами, ехали неспешно, иногда возница шел рядом. Мимо нас проскакал скороход, трубя в рог, — так он требовал освободить ему дорогу. Его знаки отличия свидетельствовали о том, что он следует из римской курии. Пока мы ехали, нас обогнал добрый десяток одиноких всадников, и каждый раз у меня сердце сжималось от страха — ведь это мог быть Гримальдо. Не знаю, как бы я поступила, если бы он нас догнал, но драться с ним я не стала бы, зная, что потерплю поражение.

Увидев вдалеке движущуюся карету в окружении всадников, я заволновалась, потребовала от кучера ускорить ход, и мы стали ее нагонять. Хотя до кареты было довольно далеко, я узнала в одном из всадников Джакомо по его плащу, искрящемуся на солнце. И чем ближе мы подъезжали, тем больше я уверялась в правильности своей догадки и радовалась тому, что с ним все в порядке. «Любимый Джакомо жив и здоров! Еще немного, и я встречусь с ним и предупрежу о грозящей опасности». Хотя кучер делал все возможное, мы двигались мучительно медленно, и при всем желании я не могла ускорить ход кареты: лошади устали.

Мы уже настолько приблизились, что можно было заметить свойственную Джакомо горделивую осанку. Рядом с ним скакали ловчие, держа соколов на специальных рукавицах, и охрана в легких кирасах и шлемах, вооруженная пиками и мечами.

— Это графиня Катарина со своей свитой, не стоит нам их догонять — у нас могут быть неприятности, — с тревогой произнес кучер.

— Ошибаешься, нам как раз необходимо ее догнать.

— Вы, сеньор Никколо, наверное, безумны, раз совсем потеряли страх. Вы были очень молоды, когда убили графа Риарио, и не принимали в этом участия, но уже то, что в ваших жилах течет кровь Орси, является для графини поводом ненавидеть вас. Она во всеуслышание поклялась, что ни один Орси не вернется в Форли, разве только для того, чтобы познакомиться со своим палачом.

«Значит, Людовико поручил охрану Луиджины своим родственникам, и к словам кучера стоит прислушаться. Не пора ли мне занять прежнее место, переселиться в Луиджину? Но в таком случае Никколо, обретя свое тело, может развернуть карету, и неизвестно, смогу ли я ему помешать. По всему выходит, что надо оставаться в теле Никколо до последнего».

У городских ворот образовалась пробка из нескольких крестьянских возов. Слуги графини трубили в рога, требуя освободить дорогу, телохранители вовсю работали плетьми, но карете все равно пришлось остановиться. К кавалькаде, сопровождающей графиню, присоединилось несколько всадников, по знакам отличия которых было понятно, что они из свиты молодого графа Оттавиано. Мы были уже совсем близко, и я с ужасом узнала в одном из всадников Гетти. Карета тащилась медленно, вдруг открылась дверца, из нее на ходу выпрыгнула Луиджина и, что-то отчаянно крича, бросилась к карете графини. Джакомо обернулся на ее крики и очень удивился. Оставаясь на лошади, он шагом направился навстречу Луиджине. В голове мгновенно проносится мысль: сейчас Луиджина погибнет, спасая Джакомо жизнь. Я спрыгиваю на землю, догоняю Луиджину и сбиваю ее с ног. В голове лишь одна мысль: «Он мой! Мой! Только мой!» Мы катимся с ней, сцепившись, по земле, и я возвращаюсь в ее тело.

Прямо перед собой вижу лицо молодого парня, на нем отражается страх, переходящий в злобу и отвращение.

— Ведьма! — кричит он и тянется к кинжалу.

Мне удается коленом попасть ему в пах и высвободиться, пока он корчится на земле.

— А-а-а! — слышу крик отчаяния и боли и оборачиваюсь на него.

Джакомо, обливаясь кровью, стоит на одном колене и пытается защищаться. В руке у него длинный охотничий нож, но его окружили несколько человек, и с разных сторон они наносят ему удары кинжалами. Узнаю Гетти, юного графа Оттавиано, его брата Франческо, Джулиано Маркобелли и Эджидио Орчиолли из свиты графини. Я тянусь к поясу, забыв, что уже не в теле Никколо. Конечно, оружия на нем нет, и я ничем не могу помочь своему бывшему любовнику, который, выронив нож, уже бьется в конвульсиях на земле, а заговорщики продолжают наносить удары, изменив цвет его камзола со светло-золотистого на кроваво-красный. Телохранители графини безучастно смотрят, не делая попыток защитить фаворита своей госпожи. Вижу Катарину, она, с неестественно белым, перекошенным лицом, выйдя из кареты, молча вскакивает на лошадь, ударяет плетью и, напирая корпусом лошади, освобождает себе путь и въезжает в город через ворота. Полный Оттавиано с торжествующим видом ставит ногу на тело поверженного любовника матери. По его приказу слуги бросают бездыханное тело в сточную канаву. Я бьюсь в истерике и громко рыдаю. Подойдя ближе, вижу, что прекрасное лицо Джакомо обезображено.

— Щенок! Почему она здесь?! Из-за нее чуть все не сорвалось! — слышу злобный голос Гетти, и он начинает хлестать плетью Никколо.

Тот хватается за кинжал, но мощный удар швыряет его на землю.

Во мне бьется мысль: «Надо немедленно спасаться, сейчас Гетти примется за меня!» Но я продолжаю стоять, не в силах тронуться с места, словно мертвое тело Джакомо удерживает меня.

Никколо в разодранном камзоле, с окровавленными лицом и руками, сидит на земле, не в состоянии подняться после жестоких побоев, и только как заведенный повторяет:

— Она ведьма! Ведьма!

Гетти со злобной ухмылкой направляется ко мне, поигрывая плетью. Страха во мне нет, а есть желание броситься на него и впиться в горло зубами и ногтями. Я замечаю в двух шагах охотничий нож Джакомо, он притягивает меня, словно магнит, и я уже готова броситься к нему.

— Не трогай ее! — властно приказывает Оттавиано.

Он всегда хорошо относился к Луиджине, помня, что, когда был маленьким, она часто забавляла его и принимала участие в играх.

— Она чуть не испортила все! — Гетти останавливается и поворачивается к своему господину.

Я, воспользовавшись этим, быстро подбираю нож и прячу его за спиной.

— Все кончено — Фео мертв. Оставь ее, у нас есть заботы поважнее. Что теперь вздумает предпринять моя матушка?

Видимо, напоминание о Катарине заставляет Гетти задуматься о возможных сюрпризах с ее стороны.

— Я предлагал вашему сиятельству арестовать на время графиню, пока все не успокоится. Побыла бы она под домашним арестом во дворце, а теперь, наверное, запрется в замке Равальдино и пошлет за помощью к миланскому герцогу, как было в прошлый раз.

— Ошибаешься, Гетти. Тогда был бунт, а сейчас я хочу на законном основании наконец-то стать правителем этих мест. Герцог Лодовико не пойдет на меня войной — мы одной крови! Я имел беседу с послом герцога и заверил его, что поддерживаю Священный союз против французского короля и, будь моя воля, немедленно вступил бы в него.

— Дай Бог, чтобы так и было, — вздыхает Гетти. — Что прикажете делать, ваше сиятельство?

— Собираем членов городского совета, горожан и направляемся к замку Равальдино, где вступаем в переговоры с графиней. Фео ей уже не вернуть, но материнское сердце все простит. Франческо, ты пойдешь со мной? — обращается он к младшему брату.

— Конечно, Оттавиано. Куда ты, туда и я — теперь мы связаны кровью, — и пятнадцатилетний Франческо с довольной ухмылкой указывает на тело Джакомо.

Гетти, больше не обращая на меня внимания, расчистил въезд в город, для этого даже перевернули несколько возов с овощами. Рассыпавшиеся помидоры вскоре превратились в багровую грязь, что напомнило о недавней кровавой трагедии.

Оттавиано и Франческо уселись в карету и въехали в город. Слуги, выполняя команду Гетти, то и дело кричали:

— Да здравствует милостивый граф Оттавиано! Мы хотим, чтобы нами правил граф Оттавиано! Идите на замковую площадь и поддержите законного правителя — графа Оттавиано!

Я огляделась. Карета, на которой я приехала, удалялась от города с не меньшей скоростью, чем ехала сюда. Из ворот вышли несколько алебардщиков во главе с офицером и, взяв под стражу Никколо, отвели его в город. Мне ничего не оставалось, кроме как идти домой пешком.

На улицах города было, как никогда, оживленно, жители громко обсуждали смерть фаворита графини. Их слова сочились злобой и ненавистью к Фео, хотя он провинился перед ними лишь тем, что взлетел стремительно, став любовником правительницы. Ужасным было его падение, и теперь его прекрасное тело обезображено и лежит в канаве с нечистотами. Мои глаза застилали слезы, и, похоже, только я одна оплакивала его гибель. Люди Гетти, видимо, хорошо поработали, так как мастеровые, торговцы и другие обитатели города, откликнувшись на их призывы, спешили на площадь перед замком, где их ожидал граф Оттавиано, желающий взять власть в свои руки. Он обещал жителям всевозможные блага.

Когда я добралась до Замковой площади, она была заполнена народом. Помост, на котором мечом казнили преступников благородных кровей, был превращен в импровизированную трибуну, на которой теперь стоял Оттавиано в графской мантии и с короной на голове, хотя официально ему еще не была передана власть. Рядом находились его брат Франческо и несколько членов городского совета, скорее испуганных, чем радостных. Там же стояли и несколько монахов, один держал крест двухметровой высоты. Во избежание неожиданностей Гетти окружил помост по периметру солдатами, оставив свободное пространство метра два шириной, и там он ходил, отдавая распоряжения и выслушивая приказы Оттавиано.

— Плохое место они выбрали, как бы им потом не пришлось воспользоваться этим помостом по его прямому предназначению, — негромко проговорил мужчина, прятавший лицо под капюшоном, но я расслышала, что он сказал.

Не успела я отреагировать на его слова, как Оттавиано и его свита спустились с помоста. Солдаты шли впереди, прокладывая им дорогу в толпе. Уже перед мостом, ведшим в замок, солдаты отступили, вперед вышли три монаха, самый рослый из них, шедший посередине, держал перед собой крест. За монахами шли Оттавиано, его духовник, брат Франческо, члены городского совета, а потом горожане. Судя по выражению лица Оттавиано, то, что Катарина не подняла мост, вселило в него оптимизм, он явно рассчитывал на взаимопонимание. Внезапно ворота замка открылись, оттуда галопом вылетел конный отряд и в мгновение ока оттеснил от толпы Оттавиано и его свиту. Толпа подалась назад. Я увидела, что Гетти со своими солдатами пытается пробиться к своему господину, но Оттавиано уже не было на мосту — и его, и свиту пленили и доставили в замок. Конный отряд так же быстро скрылся за воротами замка, как и появился оттуда.

Вступивших на мост солдат Гетти и воинственно настроенных горожан встретили орудийные залпы, делая проплешины смерти в толпе. Народ начал в панике разбегаться, но пушки продолжали палить. Меня подхватило людским водоворотом и понесло, то и дело я ощущала под ногами нечто противно мягкое, и было страшно бежать, втаптывая упавших людей в грязь. Я изо всех сил старалась удержаться на ногах и не упасть, так как это было бы равносильно смерти. Наконец мне удалось выбраться из толпы, и я оказалась в относительно тихом месте. Я была изрядно потрепана и еле держалась на ногах.

Зачем мне надо было идти на Замковую площадь? Графиня Катарина не из тех людей, которые впадают в отчаяние и требуют утешения. Она всегда готова к борьбе за власть. Да, она очень любила Джакомо, но, думаю, что власть она любила больше. Было разумнее пойти в ближайший монастырь и попросить помочь перенести тело несчастного Джакомо, чтобы подготовить его к погребению по христианскому обычаю. Но я понимаю, что не в состоянии куда-либо идти, пережитые события обессилили меня. Не думаю, что Луиджина сможет заставить это измученное тело что-либо делать. Едва добравшись домой, я приказываю служанке нагреть воды. Что больше всего бесит меня в Средневековье, так это отсутствие ванн. Для личной гигиены изредка совершают омовения, но отдают предпочтение всевозможным пахучим притираниям, которые в большинстве своем лишь маскируют запах немытого тела и не делают его чище. Я же, по возможности, стараюсь содержать в чистоте тело Луиджины, и она должна за это быть мне благодарной.

Стою в большом тазу, и служанка с недовольным видом поливает меня теплой водой, не скрывая своего удивления такой причудой. Но даже этот примитивный душ приносит свежесть и силы измученному телу. После омовения уступаю место Луиджине. Она испугана: каким образом оказалась дома? Помнит, что выскочила из кареты и ее сбили с ног. Служанка рассказывает о страшных событиях, убийстве Джакомо Фео и аресте Оттавиано, стоявшего во главе заговорщиков. От ужаса Луиджина чуть не падает в обморок, но берет себя в руки. Опускается на колени перед образом Девы Марии с Младенцем и начинает горячо молиться об упокоении души несчастного Джакомо. Я вместе с ней скорблю о его смерти. Меня мучает ужасная мысль: если бы я тогда не остановила Луиджину, смогла бы она предупредить Джакомо о подлых убийцах? Неоднократно прокрутив в голове те события, прихожу к выводу, что она ничего не смогла бы сделать. Заговорщики были уже рядом с ним, и их было очень много. Но чувство вины не исчезает. Мне очень жаль Луиджину, я лишила ее последнего свидания с возлюбленным Джакомо, поддавшись непонятному безумному желанию, овладевшему мною.

Не проходит и часа, как входит испуганная служанка:

— Сеньора, графиня прислала за вами карету и требует вас во дворец.

То, что Катарина вернулась во дворец, говорило о том, что она контролирует ситуацию в городе и уверена в своих силах. Но зачем ей срочно, на ночь глядя, потребовалась Луиджина?

Выйдя из дома, я с удивлением увидела, что карета прибыла в сопровождении нескольких конных солдат под командованием офицера. Это забота о безопасности Луиджины или она арестована?

2.5

В карете оказался барджелло[21], низкорослый тип с узким крысиным лицом, и, несмотря на его любезное обхождение, все же это было больше похоже на задержание. Луиджина почувствовала то же самое, пытаясь наводящими вопросами узнать, в чем она провинилась и к чему такое воинственное сопровождение?

— Сеньора, в городе еще не везде спокойно, хотя предводители заговорщиков уже находятся под надежной охраной в крепости.

— Гетти арестован?

— И не только он. Задержаны даже сыновья графини, Оттавиано и Франческо, но по условиям содержания это скорее домашний арест. Еще многие причастные к заговору пока на свободе, в том числе и члены семей Маркобелли и Орчиолли, хотя Джулиано и Эджидио сейчас в пыточном подвале.

Страницы: «« 345678910 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

«Один из моих приятелей сообщил мне описание странного приключения, случившегося с ним во время его ...
Едва ли в каком-нибудь другом городе, кроме Москвы, всевозможные шарлатаны пользуются таким почетом ...
«Часто серая женщина, не дожидаясь вопроса Энхен, говорила: «Знаю, о чем ты хочешь спросить меня», и...
«В 1819 году, в зимние вечера собирались к одному содержателю пансиона в Петербурге (французскому дв...
«Он был убит, бедный молодой человек! Убит наповал! Впереди всех бросился он на засаду – и назади вс...
«Словесность всех народов, совершая свое круготечение, следовала общим законам природы. Всегда первы...