Коготь Химеры Павловский Сергей

Глава 19

Док энергично спустился по сходням трапа, выброшенного из брюха транспортного АН… и зажмурился, торопливо потянул из нагрудного кармана темные очки: африканское солнце в разгар летнего сезона резануло по глазам нестерпимо. Но это полбеды, а вот воздух, которого он торопливо набрал полную грудь, тотчас забил бронхи тягучей смесью, влажной и горячей, насыщенной местными запахами. Док вспотел мгновенно, но капли пота, оросившие тело от ступней до лба, не принесли желанной прохлады. Наоборот, они тотчас покрыли тело тягучей липкой пленкой, отчего Док почувствовал себя словно в полиэтиленовом пакете. И это при сорокаградусной жаре.

– И-итить твою мать, – тихо выругался он.

– Добро пожаловать в ад, сынок, – ласково промурлыкал бархатный баритон за спиной.

– Да пошел ты… – машинально огрызнулся Док и осекся на полуслове, стремительно развернулся и широко раззявил рот от изумления.

Дед! Конечно, это был он – Максим Трофимович Денисов, но какой! Блестящий красавец-гусар с сигарой в крепких зубах. Дед визуально словно бы сбросил лет эдак с двадцать с могучих плеч. Самое удивительное, что выносить его из квартиры пришлось-таки с помощью грузчиков: как Док ни пытался привести Деда в чувство при помощи проверенных средств, ничего не получилось. Перед долгим перелетом ветеран разведки, правда, облачился в новенькую камуфлу и запаковал свой шикарный чемодан крокодиловой кожи, но на этом, похоже, исчерпал запас жизненных сил. Всю дорогу Дед только шумно пускал газы да сопел красным носом. Даже не «дозаправился» в полете – Док предусмотрительно приготовил на такой случай пару бутылок красненького. И вот поди ж ты: невероятная пертурбация во всей своей загадочной красе! Док невольно подтянулся и едва не отдал честь, но вовремя опомнился и вытолкнул наконец из легких клубок африканского смога:

– Я, товарищ полковник, вообще-то в аду парился целых пятнадцать лет.

– Мой ад на твой не похож, – безапелляционно отрезал Дед и широко взмахнул рукой, приглашая Дока полюбоваться «его» адом.

Любоваться, собственно, было нечем. Длинные ряды ангаров и складов из гофрированных листов испокон века не крашенного совдеповского железа раскалились так, что, казалось, вот-вот стекут на землю струйками расплавленной магмы. Растрескавшиеся плиты взлетной полосы источали тот же жар пустынного самума. Понурые пыльные пальмы по краям взлетного поля чахли в душном мареве. Марево это ленивыми волнами перекатывалось через строения, деревья и исчезало где-то далеко-далеко в белесом выжженном небе. И вдруг из марева вынырнуло нечто неопределенное на четырех колесах и лихо подкатило к разверстому зеву самолета.

Если быть более точным, то этому странному транспортному средству подходило определение «автобус-кабриолет». Ни крыши, ни стоек, только длинный кузов с низким бортиком, помятый и убитый, да сиденье водителя, перед которым торчал большой черный руль. Где помещается двигатель автотелеги, Док так и не понял. И уж, конечно, марку производителя аэродромной техники не определил бы и сам черт. А чертей было целых пятеро. Они шумной ватагой вывалили из колымаги и заскакали вокруг жертв, что так уместно свалились в неба. Вернее, с борта заслуженного и видавшего виды российского авиалайнера.

Одинаково густо-черные, все сплошь в кудряшках жестких волос, с глазами навыкате, в цветастых лохмотьях, говорливые и суетливые, они закружились в стремительном хороводе. Дед беспристрастно и невозмутимо наблюдал шабаш секунд десять, затем великолепным боковым залепил ближайшему черту в ухо, отчего тот отлетел метров на пять. Другого сцапал за шиворот широкой пятерней, дернул на себя, тюкнул носом об колено и снова вернул на дистанцию вытянутой руки. Порту, на котором после этих манипуляций Денисов начал изъясняться, в общем и целом был понятен Доку, обученному контролером. Но все же суть некоторых фраз и оборотов он не уяснил.

Дед, в совершенстве владевший «кокни», изысканным сленгом африканских португалоговорящих кварталов, на нем же и выражался. В общем, на литературный русский язык речь Денисова можно было перевести так: «Если вы, мерзкие мартышки, не закроете свои поганые рты, я заткну их вам вот этим кулаком! – При этом Дед продемонстрировал свой увесистый кулачище и продолжил спокойно, но внушительно: – Теперь, дети пьяной вонючей гиены, слушайте внимательно! Вещи выносить и грузить аккуратно! Особенно ящик и большой чемодан. Если кто-нибудь зацепит и поцарапает багаж, порву черную задницу на манер английского креста. Все понятно?»

– Си, си, сеньор, – согласно и дружно закивали в ответ мгновенно притихшие и присмиревшие черти.

– Сиси у бабы, а у меня – х… на ваши хитрые ж…, – буркнул Дед и, кряхтя, полез в кузов чертовой колесницы. Док, несколько заинтригованный поведенческой манерой и дипломатическими методами наставника на чужой земле, послушно влез вслед за ним и разместился на узкой скамье. Денисов важно пыхнул сигарой и потянул из нагрудного кармана купюру в десять долларов, помахал ею в воздухе.

– Си, сеньор, си!!! – хором взвыли аборигены.

– «Амбасадор»! – рявкнул Дед и снисходительно пояснил Доку: – «Амбасадор» – единственный в столице отель для интуристов. До пятизвездочной выдержки, правда, не дотягивает, но четыре звезды выдерживает точно. А десять баксов здесь очень большие деньги. Но переговоры следует начинать только после того, как дал в морду. Иного языка они не понимают.

Дьяволята между тем с завидным проворством загрузили в кузов вещи, особо трепетно относясь к транспортировке ящика с химерой и чемодана крокодиловой кожи – как и было доходчиво рекомендовано «сеньором».

– А мы… на этом и поедем? – робко уточнил Док. – Может, такси возьмем?

– Ха… такси, – гоготнул Денисов. – Ты еще увидишь эти такси! И потом, стану я еще тратиться на такси. На этом рыдване уроды за десять баксов отвезут нас хоть на край света.

– А какого они племени?

– Мбумбе.

– Точно?

– Как пить дать.

– Как узнал?

– По наколке на груди, по амулету на запястье, по деревяшке в ухе. Каждое племя имеет свой тотем. Много есть и других признаков – сам научишься со временем разбираться.

– Большое племя?

– Основное – на побережье и в столице. Другое, не менее многочисленное, племя овембумбе говорит на том же языке. Да и, в принципе, один народ. Президент, хм… точнее, король, тот из банту. Но банту, можно сказать, правящий клан. Элита!

Док слегка наклонился к ящику, хотя в этом не было необходимости, и мысленно окликнул химеру: «Чудо!». Ответ последовал с некоторой задержкой и, как показалось Доку, прозвучал он несколько смущенно:

– Я здесь.

– Ты что там, уснула, что ли?

– Да, – честно созналась химера. – Жарко, знаешь ли, вот и разморило.

– Ну-ка, быстренько сканируй башки этих уродов. Я должен знать язык племени мбумбе в совершенстве. Только водителя не трогай, а то отрубится и в баобаб вмажется.

– Уже делаю, господин.

Док еще не видел процесса потрошения мозгов в исполнении химеры, а потому наблюдал с неприкрытым интересом. Вот словно бы прошелестел легкий ветерок и приласкал волосы на голове. Даже Док ощутил его дуновение. Негры вздрогнули одновременно и недоуменно повели головами по сторонам. Затем глаза их словно подернула мутная поволока, по телам пробежала мелкая судорожная волна и они обмякли, сползли со скамьи на днище кузова, застыв там в самых нелепых, безвольных позах. Один из аборигенов даже обмочился самым постыдным образом.

Денисов, наблюдавший сцену с неменьшим любопытством, изумленно разинул рот и выдохнул с сигарным дымом:

– Готовы, зомби хреновы. Чисто сработано.

Док с нахлынувшим вдруг чувством незаконной гордости важно надул щеки.

– Она, Чудо, еще и не такие чудеса вытворяет. Сам увидишь. Эй, Чудо, ты там долго?

– Не меш-ш-шай, – прошипела химера, – еще полчаса.

– Вот и прекрасно, а мы пока полюбуемся местными достопримечательностями.

Любоваться, как оказалось, было нечем. Удивляться, поражаться, изумляться – это да, но только не любоваться и уж, конечно, не восхищаться. Самое невероятное, что Зона во всей своей ужасающей красоте внешне выглядела куда привлекательнее и аппетитнее. «М-да, прав Дед, – констатировал Док уже после пятнадцатиминутного знакомства с красотами туземного ландшафта. – Добро пожаловать в ад! Эдемом тут и не пахнет».

Именно это выражение наиболее точно и емко передавало суть явления. Да и запахом тот смрад, что безраздельно царил в городе, назвать было трудно. Смрад насквозь пропитал все: каждый чахлый кустик и деревце, каждую хижину, каждый лоскут одежды аборигенов, каждый кубический миллиметр пространства, некогда именовавшийся воздухом. Мерзкая смесь, густо настоянная на человеческом дерьме и моче, гнилых отбросах и помоях. А еще на рыбной тухлятине и горелом мясе.

Вся гнусь выбрасывалась или выливалась прямо на узкие улочки между убогими глинобитными лачугами. И название «грязь» для того месива, что чавкало под колесами их телеги и под босыми ступнями аборигенов, явно было лестным. Говно – вот более точное определение. И в этом говне на каждом шагу копошились разновозрастные дети. Вернее, скелетики, обтянутые сухой черной кожей. Над скелетиками серыми столбами вились жирные африканские мухи, безжалостно жаля и высасывая остатки жидкой розовой крови.

«Бюреры по сравнению с этими – изнеженные чистоплюи, – грустно отметил Док, – Жаль, что я не захватил свой шлем».

Дед словно прочитал его мысли и назидательно заворчал под нос:

– Нужно не выпускать из зубов крепкую сигару или трубку с ядреным табаком – немного помогает. Ничего, сейчас доберемся до сити-центра. Там малость почище, хотя понятия «канализация» здесь, в Африке, вовсе не существует. Как, впрочем, и в Индии. Но в Бомбее, по крайней мере, стоки закрывают бетонными плитами.

Ностальгия… Центральная часть африканской столицы напомнила Доку районный центр Чеченской республики. Очень отдаленно где-то там, на грани неуловимых, полузабытых воспоминаний. Но почему? Док встряхнул головой.

– Дед, у тебя выпить есть?

– Обижаешь, внучек!

Денисов полез за пазуху и достал пол-литровую плоскую флягу, одобрительно крякнул:

– Правильно. Ты хлебни – и подумай. Да! Это, Серега, водка. Ты, как врач, должен знать: одна капля пота охлаждает семь литров крови. А водка вызывает усиленное потоотделение. Не виски, не коньяк, не ром и не… На хрен. Короче, здесь, в жару, нужно жрать водку. Но! Умеренно. Сотку принял, вспотел и ходи, охлаждайся. Через час – еще сотку.

– Дед, – перебил Док, – это в сутки получается два с половиной литра.

Денисов озадаченно поскреб затылок, просчитал что-то в уме, протянул:

– Ну… да… Где-то так. Но! Ориентируйся по самочувствию. Да! Можно мешать с соком. Даже рекомендую – африканская, блин, отвертка. На, хлебни, расслабься и помозгуй. Привыкай, ядрена вошь!

Док хлебнул – щедро, как привык. О! Вековая мудрость аксакалов! Вспотел мгновенно – бодрый русский пот продолбил липкую африканскую пленку и оросил чело приятной прохладой. Док вздохнул облегченно и погрузился в бездны психоанализа. Любил, в конце концов, покопаться в собственной душе.

«Что это навеяло? Да… Лучшие годы жизни… Молодость… Багровый прохладный закат в горах, послушная гитара, пронзительные черные глаза и… республика Ичкерия! Республика, королевство, сегунат, хурам, эмират – хрен знает что. И Господь не разберет. Суть одна: наворотил доморощенный, но пожизненный царь, князь, президент, батько, хан, кормчий, сегун, магараджа хоромы на свой вкус и усмотрение, полюбовался – и… И кому мавзолей, кому семь аршин земли, ритуальный костер, мраморная гробница… Да… вот… строения. При чем здесь Чечня? А… понял… Дома здесь, в центре, точь-в-точь как там, в Ичкерии. Понятно… один проект, советских времен, типовой проект. Только воняет сильно. Воняет – нелитературное слово. Пахнет? Смердит – вот так правильно. Опа!!! Многоэтажки!!! Просто охереть – центр Припяти. Здравствуйте, родимые. Ну!!! Хомяк, Хомяк! Швырни гайку в окно – гоблин выскочит. Стоп! «Черные глаза», «Аромат женщины»… Ирка! Зараза любимая!»

Психоанализ органично вылился в зрительный образ: пухленькие щечки с ямочкой, серо-голубые глаза навыкате, убранные в пучок на затылке золотистые волосы, грудь, шея, точеные ножки на высоком каблучке…

– Стоп! – Дед укоризненно ткнул пальцем Доку прямо в лоб. – О бабах думать не нужно. Их нужно иметь – потом. Но не в рабочее время. Понял?

Док встряхнул головой и огляделся – похоже, они уже подъезжали к пресловутому «Амбасадору».

– Эй, господин, я закончила, – поступило послание от Чуда. Тотчас зашевелились и парализованные негры. Ошалело вращая белками глаз, расселись по своим местам: бедняги так и не поняли, что, собственно, произошло. Да и Док не понял, почему сам, пусть на мгновение, провалился в транс, а когда дошло, выругался вслух искренне и горячо:

– Чудо, мать твою химеру! Совсем офигела?! На хрен полезла в мою башку?

– Извини, – смущенно призналась химера и вызверилась в обратку: – Я тебе не Господь Бог, чтобы бить по башке строго избирательно. Ну, зацепило пси-волной – не полиняешь.

Док мысленно показал химере средний палец и повернулся к Денисову:

– Дед, а вправду, точно дежа-вю – все это уже видел. – Он не кривил душой нисколько. – И в Чечне, и в Зоне, и здесь. Даже планировка одинаковая. Хочешь, угадаю, где что?

– Ну…

– Вон то двухэтажное здание, типа местечкового райкома, – президентский дворец. Там, – он ткнул в трехэтажку, – почта, телеграф, телефон на первом этаже. Выше – журналисты, пресс-службы. Вон там, в девятиэтажке, супермаркет и квартиры местной элиты. Это… ха… местная ментовка. Где-то на площади должен быть памятник кому-то.

Точно! Был памятник, и не «кому-то», а Владимиру Ильичу Ленину. Всего в три человеческих роста, зато, как показалось Доку, из чистого золота.

– Не, не чисто золотой. – Дед, мерзавец, словно читал его мысли не хуже химеры, – Там золота всего пять сантиметров наружного слоя. Семьдесят миллионов долларов, уроды, угрохали, чтобы угодить благодетелям.

В полицейское управление Дед зашел, едва не выбив ногой дверь в приемную начальника. Толстый негритос-адъютант попытался было преградить ему путь, но отлетел метра на три от мощного толчка в грудь. Денисов ввалился в кабинет и гаркнул с порога:

– Ты еще жива, старая обезьяна?!

«Старая обезьяна» являла собой здоровенного, но изрядно сморщенного аборигена лет шестидесяти в мундире времен девятнадцатого века с золотыми эполетами, голубой лентой через плечо, увешанного с головы до ног орденами и медалями. Леонид Ильич Брежнев наверняка завистливо ворочался в своем гробу, глядя на это благолепие. Разве что медаль Героя Советского Союза на груди ветерана красовалась только одна, зато орденов Почетного Легиона Док насчитал целых три.

В ответ на приветствие начальник полиции испуганно вздрогнул, быстро водрузил на нос очки в тонкой золотой оправе, оскалил белоснежные зубы и радостно заорал в ответ на ломаном русском:

– Здерево, пяный син бигимота.

– Заметь, зубы свои, натуральные, – вскользь бросил Денисов, ногой отодвигая от стола кресло. – Качественно питается, собака.

Он развалился в кресле, ткнул пальцем в Дока, рекомендовал внушительно и безапелляционно:

– Мой друг – очень толстый человек и будет здесь иметь очень толстый бизнес.

Затем без дальнейших предисловий достал из кармана пачку долларов в банковской упаковке и швырнул ее на стол. Главный блюститель Республики без малейшего смущения сграбастал ее и сунул за обшлаг мундира.

– Наливай! – распорядился Дед на русском, и начальник полиции послушно полез в холодильник за бутылкой виски.

Из Главного полицейского управления они выбрались уже в глубоких сумерках. Начальник после двух по-братски раздавленных на троих бутылок виски остался лежать под столом, а Денисов, наоборот, выглядел необычно трезвым и оживленным. Он бодро втянул ноздрями душный вечерний воздух, который с наступлением вечера стал менее смрадным, и удовлетворенно кивнул.

– Через пару часов здесь начнется настоящая жизнь. Африка живет с полуночи до восьми утра. Самый цимес – между двумя и пятью часами. – Он махнул рукой, подзывая такси.

Желтый «Опель-Омега» эпохи позднего Ренессанса тотчас выкатился из темноты и гостеприимно распахнул двери. Дед плюхнулся на переднее сиденье и скомандовал: «Текерунгвале!» Таксист неодобрительно покосился на него, но беспрекословно вырулил в нужном направлении. В окне машины снова поплыли отвратные местные красоты, кое-как и кое-где тускло освещенные одинокими фонарями. Вскоре и эта скупая подсветка исчезла, и теперь их неясный путь лежал сквозь кромешную тьму, осиянную только светом фар. Таксист долго и медленно петлял в лабиринте улочек, ориентируясь только по одному ему известным приметам. «Чисто наш брат сталкер, – даже восхитился Док, – разве что гайки не разбрасывает». Он наклонился к уху Денисова и осведомился шепотом:

– А куда едем и что такое «Текерунгвале»?

– «Текерунгвале» – знаменитый местный притон. За всю эпохальную историю страны там побывало всего два белых человека – я и мой, ныне уже покойный, напарник. Майор Оноприенко. Отчаянный был хохол, Царствие ему Небесное. Тут выжил, а там, на родине, погиб нелепо. Вмазался на шоссе в столб. Сто восемьдесят шел и пьянющий вдрызг. Сколько раз ему говорил: не садись пьяным за руль. Один хрен… Очень уж любил погонять. Правда, уходил от лобового, а тот, что пер навстречу, нарушал. Да… А тут почудили мы с ним от души.

Такси в очередной раз круто вильнуло вправо, влево, и… О чудо! Прямо по курсу засиял неоновыми огнями оазис местной культуры. Своими архитектурными формами приземистое, длинное здание напоминало советскую свиноферму, украшенную яркой вывеской, светящимися щитами и разноцветными лампочками. Дед швырнул в таксиста скомканной десятидолларовой купюрой, вякнул категорически: «Жди» – и вывалил из машины. Док по привычке на всякий случай крутнул головой, разминая шейные позвонки, шлепнул машинально по штанине – рукоять вакидзаси на голени, конечно, не нащупал, – вздохнул огорченно и заторопился вслед за Денисовым.

Сказать, что их явление местному народу произвело фурор, значит ничего не сказать! Даже дым под потолком заведения, густо насыщенный запахом паленой бечевки, прекратил свое монотонное вращение и застыл серым облаком. Музыкальный аппарат выдал фразу из Бритни Спирс и захлебнулся на полуслове – бармен за стойкой в нечаянном экстазе нажал кнопку «стоп». Публика, вся без исключения, мгновенно впала в тот же транс на грани оргазма. Полсотни черных рож, черных тел всех оттенков – от темно-синего до светло-серого – напряглись, застыли, вытянулись в сладострастном ожидании невиданной доселе потехи. Официант выронил из рук стакан с мутным пойлом, и тот грохнул об пол, разбившись с характерным треском, – но и этот кощунственный в мертвой тишине звук не вывел завсегдатаев из оцепенения.

– Ну, уроды! – с порога рявкнул Дед на русском матерном. – Чо хайла разинули?! Х… вам в черные ж…

Он гордо прошагал к столику в углу зала, выдернул из-под худого сутулого аборигена стул, отчего тот чувствительно шлепнулся задницей на пол. Ткнул толстяка напротив кулаком в нос – этот шумно завалился на спину вместе со стулом. Дед с достоинством обосновался на завоеванной территории, брезгливо смахнул рукой со стола посуду и поманил официанта пальцем. Тот приблизился – уже опасливо, осторожно, словно нашкодившая собака, услужливо наклонился. Опасался не напрасно: Денисов, как понял Док, больше для острастки, лениво, но ловко смазал его по уху и зашипел, уже на местном диалекте:

– Виски «бурбон», две бутылки. Стаканы не нужны – я после обезьян не облизываю. И ананас неси. Резать не надо – замараешь своими грязными лапами. Еще апельсины. Бананы ненавижу. Все, вали. И по-быстрому, недоносок.

Дед выудил из кармана очередную сигару, откусил кончик, сплюнул на пол, радушным жестом пригласил Дока за стол. Тот, наблюдая за Дедом с неприкрытым изумлением, осторожно, даже стеснительно – все еще не привык к манере Денисова – пристроился на краешке стула.

– Да ты, Серега, не жмись, – улыбнулся Дед, – говорю же тебе, они другого языка не понимают. А хочешь, предскажу дальнейший ход событий?

– Ну… Хотелось бы.

– Видишь во-он ту троицу за столиком возле стойки?

Док повел взглядом по сторонам. «Троица» возле стойки физически выглядела великолепно и совершенно. Безукоризненная фактура: рост, вес, налитые рельефные мускулы – готовые статисты в голливудском фильме «Гладиатор».

«Секунд пятнадцать на уработку», – про себя просчитал Док, а вслух спросил Деда:

– Вижу, и что?

– А то… Пираты. Местная уголовная элита. Как только бой принесет нам пойло и жратву, эти уроды встанут, подойдут к нашему столику и попытаются плюнуть в еду – смертельное оскорбление по местным обычаям. Ставлю десять баксов против одного, что будет именно так.

– Принимается, – кивнул Док. – А что дальше?

– Дальше? – Дед довольно хмыкнул, словно предвкушая большое удовольствие. – Дальше… увидишь. Только не суйся попэрэд батька в пекло – так говорил мой покойный напарник, майор Оноприенко.

Пари Дед, конечно, выиграл. Как только официант, трусливо горбясь, принес им на подносе заказ и выставил бутылки на столешницу, «центровой» из троицы поднялся во весь свой двухметровый рост, лениво поиграл надутыми мышцами рук и, медленно, но уверенно лавируя между столиками, двинулся к ним. Два верных побратима последовали за ним, переставляя ноги, словно в медленном африканском танце. Немного оживившаяся публика снова замерла в ожидании дальнейшего развития интригующих событий.

– Обрати внимание, – прошипел сквозь зубы Денисов, – у них каждая конечность работает автономно и не в ритм. Потому здорово играют в баскетбол, а в хоккей – хреново. В хоккее нужна согласованная работа рук и ног.

Тему Дед поднял дискуссионную. В глубине души Док с ним не согласился: легкая атлетика тоже требует четкой координации всех конечностей, а в легкой атлетике чернокожие – непревзойденные мастера. С другой стороны, Док не смог вспомнить ни одного выдающегося негра конькобежца, лыжника или биатлониста. Но тут ведь имелся серьезный аргумент: нет в Африке снега и тренироваться, соответственно, негде. С другой стороны, в Америке снега достаточно, но афроамериканцы что-то не особо преуспели в зимних видах спорта. И, если уж на то пошло, в плавании и других водных видах спорта тоже не доминировали. Разрешение вопроса в плодотворной дискуссии требовало времени и как минимум еще бутылку виски.

– Ты еще бокс вспомни, – ухмыльнулся Денисов, который, похоже, научился у химеры читать чужие мысли.

На расстояние плевка местные бретеры приблизиться не успели – выстрел прозвучал сухо, но внушительно и строго. Мочку правого уха главного забияки вместе с массивной золотой серьгой пуля унесла в неизвестном направлении. Еще короткий треск – и с макушки другого, словно сдутый порывом ветра, слетел пучок волос. Чернокожий гигант с оторванным ухом коротко взвизгнул, испуганно потрогал ладонью образовавшуюся брешь. Его напарник изумленно ощупал голую макушку. Откуда в ладонь Денисова влетел семнадцатизарядный пластиковый «глок», даже многоопытный Док не понял. Но факт – вещь упрямая. В правой руке Деда аккуратным синим дымком курился ствол.

«Квэмбо!!!» – то ли шепот, то ли шелест, легкое придыхание, далекий отзвук… Что пронеслось под потолком прокуренного и прокопченного марихуаной зала «Текерунгвале»? И тотчас отозвалось выдохом в полсотни глоток: «Квэмбо!» Гигант с отстреленным ухом испуганно попятился, зацепил задницей спинку свободного стула – стул опрокинулся, наступил на ногу внезапно полысевшего приятеля – тот даже не пикнул, и все трое ретировались с завидной быстротой.

«Квэмбо!» – еще раз эхом отозвалось под сводами зала, и откуда-то из беспросветной глубины явилось существо. Док, бессознательно проводящий в уме аналогии, мгновенно классифицировал: «Бюрер-зомби». И сразу мысленно изумился: «Не может быть в природе такого гибрида!» Но, опять же, факты – вещь упрямая. И глазам приходилось верить. Горбатый сморщенный карлик в полуистлевшей камуфле, немощный и чахлый, беззубый и абсолютно лысый, боязливо проковылял на кривых рахитичных ножках к их столику, остановился шагах в пяти, поднял сжатую в крохотный кулачок ручку и прошамкал с трудом:

– Товарыш Квэмбо, но пасах…хан.[12]

– Опа! – изумленно развел руками Денисов, и его «глок» самым непостижимым образом куда-то испарился. – Душ-Сантуш-Деж! Старая африканская ж…а! Ты еще не откинул копыта, мать твою гиену?

Душ-Сантуж-Деж подобострастно оскалил гладкие челюсти:

– Си, товарыш Квэмбо, моя тута.

– Ну, садись, садись. – Дед перешел на местный диалект и придвинул ногой третий стул. – Рассказывай, мартышка гребаная, как поживаешь?

«Мартышка» лишь скривилась в жалкой старческой улыбке и быстро задергала головой, утвердительно отвечая на непонятый вопрос.

– Ну вот, полюбуйся. – Дед откинулся на спинку стула. – Туземная достопримечательность. Переводя на наш язык, вор «в законе»! Местный авторитет! В совершенстве владеет магией вуду и, между прочим, может плюнуть отравленной колючкой на двадцать метров. А трубочка с колючкой у него всегда в левом рукаве. Я, правда, полагал, что он уже сдох лет десять назад. А видишь, жив и здоров, аксакал недоделанный.

– А кто такой Квэмбо? – явно заинтригованный, вопросил Док.

– Квэмбо? В дословном переводе – «бешеный бегемот». С биологической точки зрения, самец гиппопотама в брачный период. К твоему сведению, самцы-бегемоты в Африке ежегодно убивают больше людей, чем львы. Можно смело сказать, что это самый грозный зверь, хотя и мирное травоядное. Ну и… – он гордо подбоченился, – здесь я известен – хорошо известен! – именно под кличкой «Квэмбо».

– А под какой кличкой был известен здесь твой напарник? Как его… э… майор Оноприенко?

– Говимбо – бешеный слон. Тоже, знаешь ли, не подарок. Африканский слон запах самки в период течки чует за сто километров. И самка его чует. И когда самец прет эти сто кэмэ к своей желанной возлюбленной, он крушит все на своем пути. Упаси господи стать говимбо поперек дороги.

– А почему он – слон, а ты – бегемот?

– Майор был тяжелее меня на двадцать килограммов. Ох… – Денисов отхлебнул из бутылки, утерся рукавом, мечтательно зажмурил глаза. – Ну и почудили мы с ним! Вот тут, в «Текерунгвале», нас как-то накрыл спецназ УНИТА. Вернее, то был спецназ «буровиков».

– Кто такие «буровики»? – удивленно вскинул брови Док.

– Ну… потомки буров – так мы их называли. Белые юаровцы, короче говоря. Мы тогда с Говимбо гоняли для СВАПО караваны с оружием и прочей херней. «Буровики» нас вычислили, но никак не могли достать. В конце концов не поленились – пригнали группу типа «Альфа-1» в самую столицу. Хотя… по тем временам – вполне реальная задача. Тут тогда такая каша варилась, и кто только в этом котле не парился. И местные кланы – целых три, и кубинцы – их было больше всего, и СВАПовцы, и «буровики», и мы, конечно. Вселенский хаос! Короче, попытались они нас тут прихлопнуть. Их семеро здоровенных натасканных бугаев, а воевать «буровики» умеют, уж поверь на слово. Может, потому что водки жрут не меньше нашего. Нас двое. Ну и пошла потеха! Вот этот зал разнесли вдребезги. Хозяин месяц потом ремонт делал. Только мы их уработали. Я лежал за барной стойкой и спокойненько оттуда лупасил, пока одна сука не кинула гранату. Хорошо, что взорвалась она прямо на стойке с пойлом. Вот! – Дед поднялся, расстегнул ремень, спустил штаны и без малейшего стеснения продемонстрировал залу голую задницу, густо испещренную грубыми багровыми рубцами. – И после этого я ту суку задушил голыми руками! – Он потряс в воздухе красными кулачищами. – Когда подоспел наш взвод караульной роты, дело было кончено: десятка два трупов – мы валили всех подряд – и лавровый венок победителя. Мне тогда второй орден Боевого Красного дали.

– Подумаешь, – хвастливо встрепенулся Док, которого после опорожненной наполовину бутылки виски потянуло на откровенный треп. – Я в Зоне один как-то положил группу вашего российского спецназа. А они, знаешь ли, будут похлеще твоих «буровиков». Правда… – он пригорюнился, подпер подбородок ладонью, – потрепали изрядно. Чудом выжил. Да… – Док поразился точности собственного сравнения. – Именно чудом! Химера спасла. Вообще… эта зараза мне столько раз жизнь спасала – со счета сбился.

– А где ты положил группу спецназа, в какой обстановке? – деловито уточнил Денисов.

– В лесу.

– Ну… в лесу бы и я положил – там возможности маневра почти не ограничены. А в замкнутом пространстве задача трудновыполнимая. Так что… не гоношись. Но, один хрен, молодец. А вот то, что сбился со счета, – это плохо. – Денисов назидательно поднял указательный палец. – Подобные счета нужно вести аккуратно и всегда по ним платить. Но вернемся к нашим баранам. – Он повернулся к престарелому аборигену, который молчал во время их разговора, но на каждую фразу согласно кивал.

– Где сейчас Гомеш?

– О… – Местный авторитет грустно закатил белки, густо подкрашенные желтой краской африканской лихорадки цу-цу-гамуши. – Нету Гомеша. Зарезали, суки, еще три года назад.

Слово «суки» он произнес почти на чистом русском, с легким присвистом.

– Допрыгался, значит. Ну… туда ему и дорога. – Денисов тем не менее сморщился досадливо. – Но парень был неплохой. Главное – проворный, умный и… И преданный. Таких мало. Послушай, Сантуш, а кто может мне его заменить? Мне очень нужен толковый малый. Плачу хорошо – ты знаешь. И долю свою получишь от наводки.

Старик озадаченно поскреб затылок длинным восковым ногтем.

– Ну-ну, колись быстрее, – подстегнул Дед. – У тебя наверняка есть подходящая кандидатура.

– Да, есть, – решился абориген. – Савимбо его зовут. Работает в баре «Амбасадора» официантом. Он ученик Гомеша. Тебе подойдет.

– Вот и хорошо, только ему пока ни слова – удавлю, если вякнешь. – Денисов вынул из кармана трубочку долларов, бросил ее на столешницу перед однофамильцем легендарного, но покойного президента страны, с которым сам Брежнев целовался взасос, допил содержимое своей бутылки, поднялся решительно. – Все, пошли. Всем горячий привет!

Он взмахнул на прощание кулачищем: «Но пасаран!» – и твердой походкой зашагал на выход. Уже в такси вытер пот со лба, пожаловался горестно: «Старею, устал. Нужно поспать. Завтра у нас трудный день. Прием у королевской семьи! И этого Савимбо нужно сделать, он нам очень пригодится».

Дед смежил набрякшие веки и тотчас отрубился – словно топором по башке тюкнули. В номер отеля его пришлось тащить двум дюжим носильщикам из обслуги отеля. Денисов так и не проснулся в момент транспортировки, зато утром, ровно в шесть ноль-ноль, он постучал в номер Дока, уверенно распахнул дверь и… Док спросонья протер глаза, зевнул и… обомлел в очередной раз. Воистину постоянные трансформации Деда оставались для него непостижимой загадкой.

Белоснежный парадный мундир капитана первого ранга! Золотое шитье, золотые погоны, золотые аксельбанты, кортик с золотой рукоятью. Все в золоте! Дед искрился огнями и мерцал, словно новогодняя елка. Но более всего поражало обилие наград на могучей груди. Ордена и медали всех стран и народов плотными рядами теснились слева. Справа бриллиантовыми искрами сияли разнокалиберные звезды, среди которых и величиной, и обилием алмазов, рубинов, изумрудов выделялась одна – восьмиконечная. В каждой петлице – по разноцветной орденской ленточке. На галстуке – еще две золотые звездочки, густо усеянные россыпью драгоценных камней.

– Ни хрена себе. – Док обалдело мотнул головой. – Дед! А, Дед!? А у тебя на ж… наград нет?

– На ж… нет. Не положено. И адмиральский мундир, как видишь, не выслужил. Кстати, все почему-то полагают, что я полковник, не дослужившийся до генерал-майора. А я – каперанг морской пехоты. Вот так! Одевайся по-быстрому. Нужно поспеть к королевскому завтраку. Вернее, к ужину. Они, жирные свиньи, жрут в восемь утра, а потом целый день дрыхнут. Впрочем, здесь все придерживаются подобного распорядка дня – жара!

– А что, мы вот так, без приглашения, даже без предупреждения – и запросто к королевскому завтраку?

– Так здесь тебе не Европа, – хохотнул Денисов. – Тут все действительно запросто. И к тому же… – Он гордо щелкнул ногтем по красавице-звезде. – Это высшая награда местной Республики. Присуждается за особые заслуги особам королевской крови. Так что я, можно смело сказать, член королевской семьи.

Он бодро тряхнул всем телом, на что ордена и медали согласно отозвались тихим малиновым звоном.

– Вообще-то, у меня почти полный иконостас от всех центрально-и южноафриканских республик. Включая высшие награды ЮАР и Родезии.

– О! А это ты когда сподобился?

– Уже после развала Союза. Оказал «буровикам» неоценимые услуги по прихвату урановых и никелевых рудников. Без меня они бы хрен нашли общий язык с местными царьками. Нет, прихватили бы, конечно, и без меня. Только воевать им, как и америкосам, особо не хотелось. Ну… с моей помощью и договорились – тихо, без локальных конфликтов и к всеобщему удовлетворению. Давай, давай, пошевеливайся.

Королевский дворец-райком снаружи, конечно, глаз не радовал, но внутри поражал пышным вычурным благолепием. Лепниной, точнее говоря. Золото, золото, золото… Благородный металл терял здесь, в безыскусном и многократном своем повторении, благородство и докучливо мозолил глаз. Длинный ворс персидских ковров, текстура красного и черного дерева, старинная бронза светильников, красный мрамор… Густой, аляповатый и безвкусный замес. И застыли в карауле у портала королевские гвардейцы в невероятных мундирах наполеоновских времен. И прогнулась услужливо дворцовая челядь в смокингах.

Ослепленный и подавленный, Док даже испуганно попятился, но Денисов по-хозяйски уверенно шагнул вперед, аки в дом родной, возвестил громогласно:

– Кавалер Королевской Звезды Черного Леопарда, капитан первого ранга Максим Трофимович Денисов к его величеству президенту Родни Суарешу. Доложить немедленно! – И добавил тихо на русском: – Ублюдки гребаные, мать вашу так…

Ждать пришлось недолго – минут через пять грандиозные, конечно же, густо позолоченные двери в тронный зал распахнулись и четыре мажордома склонились в пригласительном подобострастном ожидании.

Его величество президент Родни Суареш особо не впечатлил Дока. Здоровенный негр, как и все аборигены, «на одно лицо», лет семидесяти, щедро увешанный висюльками, лентами и аксельбантами – в их количестве он даже превосходил Денисова. Умные «ленинские» глаза с легким прищуром – вставные линзы все же не избавляли от привычки щуриться. Но ее величество королева, президентша, не то чтобы изумила Дока, скорее умилила. Женщин подобной толщины и совершенно немыслимого, чисто африканского телосложения ему еще не приходилось видеть. Отнюдь не бочкообразная, нет. У Дока в голове почему-то всплыл чисто математический термин – «амбивалентная». Грандиозный, высоко посаженный зад королевы выдавался далеко назад. А тяжеленная обвислая грудь – далеко вперед. Абсолютный полный круг лица и… неожиданно добрая и открытая улыбка.

Дед, преодолев строгим парадным шагом половину тронного зала, замер статуей в торжественном, полном достоинства поклоне. Король-президент осклабился ласково во всю ширь искусственной челюсти и без малейшего акцента на чистом рязанском произнес:

– Ты, старый валенок, все еще топчешь землю, кирзовая каша тебе в глотку! Когда уже загнешься, пень трухлявый?

Дед, не поднимая головы, внушительно, ясно, бархатным баритоном нежно вопросил:

– Род, а в дыню не хочешь, хрен моржовый?

После такого сугубо протокольного королевского приветствия высокие особы бросились друг другу в объятия и троекратно, совершенно искренне и чувственно, облобызались взасос. Потом еще потерлись носами. Затем Дед припал на колено и почтительно облобызал ручку королевы. Та ласково пристукнула его по макушке сложенным японским веером и кокетливо, но тоже без малейшего акцента укорила:

– Макс, сукин сын, ты где шлялся столько лет? Совсем забыл старых друзей. Не спился окончательно, надеюсь? Неужели так и не женился?

– Ну что ты, Юленька, я никогда не сопьюсь, не дождетесь. Да, так и не женился. Но ты же знаешь – преданно и безответно люблю тебя одну. А то, что давно не появлялся, сознаюсь честно: виноват, я – свинья!

Он поднялся с колена и махнул рукой в сторону Дока.

– Вот, смею рекомендовать: мой друг и ученик Сергей Крыленко. На Украине очень влиятельный человек. И хлопец хороший – наш хлопец. НАШЕГО КРУГА человек. Если честно, я здесь представляю его интересы. Но о делах позже. Да, Серега, чтоб было понятно, объясняю: мы с его величеством учились на одном курсе в Рязанском воздушно-десантном. Потом еще вместе совершенствовались в Высшей разведывательно-диверсионной школе в Крыму. Ну и… повоевали изрядно здесь, на родине его величества. А ее величество закончила Рязанский политехнический институт. Там мы с ней и познакомились. Ну а где же ваши орлы шизокрылые?

Королева хлопнула в ладоши и звонко выкрикнула:

– Петя, Жан, ну где вы там? Дядя Максим приехал!

«Шизокрылые орлы» представляли собой двух здоровенных, под стать папаше, но уже изрядно обрюзгших негритосов средних лет. Конечно же, в вычурных мундирах и, конечно же, с головы до ног увешанные блестящими регалиями. Они одновременно выдвинулись откуда-то из боковых дверей и одновременно осклабились. Вот в улыбке, открытой и искренней, они больше походили на мать.

Дед крепко обнял каждого за плечи и по-отечески чмокнул в нос, выдавая по ходу комментарии и напутствия:

– Вот этот оболтус – Жан, военный министр. Еще не подсидел папашку? Гляди, не балуй – голову оторву. А этот жлоб – Петя, начальник генерального штаба. Мафия, откровенно говоря. Но! Династия! Что-то ты, Петруха, больно жирный стал. Перекормила мать младшенького… Куда это годится? Наш брат военный должен поддерживать хорошую спортивную форму.

Закончив обмен любезностями, Денисов полюбовался полным составом семейства и огорченно крякнул:

– Блин, чуть не забыл… – Он развернулся и гаркнул в отворенный дверной проем: – Где вы там, уроды?! Подарки несите!

В тронный зал на полусогнутых ногах вползла четверка пепельно-серых от страха негров из обслуги отеля с коробками в руках и окаменела на пороге.

– Ну вот, другое дело, – удовлетворенно крякнул Дед и начал процесс дарения. – Это, ваше величество, вам. Твои любимые кубинские сигары эксклюзивной работы мастера Хуго Домингеса. Честно говоря, запарился, пока достал. Дефицит, понимаешь ли. Юлечка, это тебе. Бриллиантами тебя не удивишь, а потому серебро, как ты любишь. Но! Ручная работа! Таких сережек нигде, кроме России, не достанешь. А вот такую штуку ты нигде не найдешь! Это вам в спальню! – Он вынул из кармана мундира «лампочку», выложил на широкую ладонь, зачем-то дунул на нее, затем поднял над головой, опустил ладонь – «лампочка» осталась висеть в воздухе, искрясь и переливаясь нежно-голубым светом.

Королева ахнула испуганно. Более сдержанный супруг от изумления только выкатил глаза и крякнул:

– Где взял?

– Где взял, где взял… – пробормотал Дед, – купил. Это, если честно, вам подарок от него. – И он кивнул в сторону Дока.

– Отец, это называется «артефакт», – подал голос Жан. – Я видел такой на приеме у президента Франции.

– Умница, – одобрил Денисов. – Это действительно артефакт. Очень редкая и дорогая штука. Для него не нужны батарейки, аккумуляторы, провода и прочая хрень. Где его повесишь, там и останется висеть. И гореть будет вечно. И вот тебе, умник, подарочек от меня. – Он отцепил от пояса кортик и протянул его военному министру. – В твою коллекцию. У тебя, знаю, есть два кортика, но этот – особый. Их изготовили по специальному заказу в тысяча девятьсот пятьдесят первом году. Всего пятьдесят образцов для высшего командного состава ВМФ Советского Союза. Вручали только каперангам и адмиралам за особые заслуги. На, держи…

– Спасибо, дядя Макс. – Жан бережно принял подарок, и по тому, как загорелись его глаза, Док безошибочно понял: Дед, впрочем, как и всегда, угадал и попал в самую точку.

– Ну а это тебе, Петруха. – Денисов забрал из дрожащих рук служки большую коробку красного дерева и протянул ее начальнику Генерального штаба. – Даже не спрашивай, сколько баксов я выложил за ящик этого элитного ирландского пойла. Только замечу: в прошлом году они сварили вискаря только на триста бутылок. Почему? Не знаю. Но цену запросили за этот сраный скотч запредельную. Пей, младенец, на здоровье, только умеренно.

– Так, мальчики, все за стол, за стол!!! – Королева трижды хлопнула в ладоши и подарила Доку, именно Доку, а не Деду, великолепную улыбку – ослепительную, добрую и ласковую.

Распахнулась, словно по мановению волшебной палочки, одна из многочисленных боковых дверей. В ее проеме, в глубине грандиозного зала, во всем великолепии предстал бесконечный, теряющийся где-то за горизонтом стол. Накрытый во всю свою необозримую длину цельной белоснежной скатертью, он, однако, от яств не ломился. Зато предметов сервировки перед каждым прибором стояло и лежало более чем достаточно. Док потерялся сразу и почувствовал себя, словно перед первым заходом в Зону. Пять вилок разной формы, три разнокалиберных ложки, пять ножей, пять разноцветных фужеров, три рюмки. Для чего и почему – одному Аллаху-распорядителю известно. Дед! Спасибо всемогущему и всезнающему учителю! Он мазнул по физиономии Дока взглядом, все сразу понял, улыбнулся, дружески обнял за плечи.

– Не робей, Серега, и привыкай. Сразу, для общей информации. Напиток, уместный к поданному блюду, тебе подскажет и порекомендует метрдотель. Виночерпий – по-нашему, старинному. Официанты сами нальют тебе выбранное пойло в нужный фужер или рюмку. С этим разобрались. Что до вилок, ложек и прочей хренотени, я подскажу. Но ты сразу на глазок прикинь, чем бы тебе наиболее удобно было разгребать предложенную жратву. И, поверь мне, не ошибешься. То же касается ножей. Блюда за таким столом предлагают попеременно. И по выбору положат именно в ту тарелку, какую требует этикет. Если блюдо не понравилось, выложи на тарелку скрещенные нож и вилку. Тарелку немедленно уберут.

Да! Любое мясное яство предлагают уже с положенным гарниром, соусом и салатом. Трескать жареный батат из одной тарелки, цеплять куски филе из хвоста крокодила с другой и заедать маринованными брокколи с третьей – дурной тон. Да и не получится при подобном раскладе и способе подачи блюд. В принципе, все. Но для дальнейшего твоего развития скажу: «шведский» стол – тоже один из принятых в высшем обществе методов столования. И не думай, что там все просто. Только для того, чтобы безукоризненно грамотно застелить скатерти на этом столе, а их там несколько, специалисты тратят три часа. А на сервировку уходит пять часов. И там тебе никто не подскажет, что брать, чем есть и из чего пить. А гребаные эстеты из высшей тусовки наблюдают за каждым твоим шагом и потом, если ты допустил малейший промах, начинают ныть за твоей спиной: «Он человек не нашего круга! Где шарман, бонтон и политес?» Я, положим, на таких мудаков хрен ложил, но обидно. А потому учти: взялся за гуж, выперся на вершину Олимпа – учись и веди себя соответственно. Тем более что наука-то понтовая. Много ума не нужно, чтобы ее освоить.

Все это он непринужденно и тихо умудрился высказать Доку всего за полминуты, пока королевская чета обустраивалась за столом. Дождавшись, когда сюзерены умостились, Денисов и сам с достоинством уселся на предупредительно выдвинутый перед его задницей стул и заложил за ворот безукоризненно белоснежную и накрахмаленную до деревянной плотности салфетку. И все пошло точно так, как предсказал и обозначил Дед, – Док, впрочем, в этом уже не сомневался.

И услужливый метрдотель с французским прононсом крутился вокруг, интимно склонялся к уху и ласковым шепотом предлагал напитки. И вертелись неуловимыми тенями ловкие официанты. И все получалось, и все было необыкновенно вкусно и уместно. Черепаховый суп, ароматный и обжигающе горячий. Освежающие салаты. Мясо как минимум десяти сортов в любом виде – от отбивного до фрикасе, с самыми неимоверными и экзотическими гарнирами и подливками. Рыбные блюда – от итальянских «фрутте дель маре» до японских суши. Десерт! Божественный десерт!

Честно говоря, Док даже не подозревал о существовании тех блюд, что подавались на королевский стол. Да что там! Идентифицировать ему удалось только телячий ростбиф с кровью. Спасибо, Дед перед каждой переменой блюд слегка наклонялся в его сторону и шепотом, почти не открывая рта, выдавал короткий, но емкий комментарий:

– Салат «Пиккадили», Англия, почти что наша «селедка под шубой»… Хорош под родную водочку… О! Отбивная «по-милански». Бери к ней вот этот соус «беарнез». Чесноком немного будет разить, но его запах потом перебьют другие приправы… Опа! Мозги, запеченные «по-парижски». Рекомендую, только черпай их во-он той маленькой ложечкой с длинной ручкой… Бифштекс «Провансаль» – мне лично не нравится… Так! Для лобстера бери вон ту большую вилку и вон тот широкий нож. Следи внимательно – я буду орудовать, а ты делай, как я. Ага… Эти японские суши-роллы берут руками. Тебе сразу же подадут миску с дольками лимона и полотенце. Лимон – в качестве мыла. О! Ну, это чисто местное. Пресловутое филе из хвоста крокодила под белым португальским соусом. Очень вкусно… Вот… дошли и до десерта.

Док к концу обеда расслабился и почувствовал себя так, словно находился в надежном схроне во время выброса. Даже включился во всеобщий веселый разговор обо всем и ни о чем. Балагурил, отпускал комплименты королеве, даже безобидно подтрунивал над местными порядками и обычаями, – но в допустимых этикетом пределах. Однако кто и когда установил правила этого этикета? Король-президент наконец выдернул из-за ворота салфетку, промокнул пухлые, вывернутые наружу, как у любого негра, губы.

«Вот только не у каждого негритоса они такие сальные, эти губы, – саркастично отметил про себя Док. – Да, зажрались их величества. Их бы на месячишко в Зону, да банку консервов раз в сутки с сухарем. И то роскошь. Местная босота, небось, тухлятиной питается, да и то, если повезет».

Президент Суареш бросил скомканную салфетку на стол, поднялся, тяжело отдуваясь. Тут Док его понимал – сам натрескался до одышки.

– Что ж, сеньоры, прошу всех в мой бирюзовый кабинет. Рюмка французского коньяка, чашка арабского кофе, кубинская сигара – все, что нужно нам, мужчинам, и для задушевной беседы, и для… расслабухи.

«Да он еще и философ! – хохотнул Док. – Только сауну забыл и голых телок – для… расслабухи».

Бирюзовый кабинет короля, как и все кулуары, скромностью не отличался. Наоборот, все та же помпезность, шик, блеск и красота. Своеобразная красота – в чисто туземном вкусе. И лишь картина Рембрандта на стене кощунственным диссонансом выпадала из стандарта.

– Копия? – шепотом осведомился Док у Денисова.

– Обижаешь, – шмыгнув носом, ответил тот. – Конечно, подлинник.

Все чинно расселись вокруг низкого, «журнального», как говорили в Совдепии, столика, вырубленного из цельного куска горного хрусталя. Пять кресел, мягких глубоких «ракушек», обтянутых крокодиловой кожей, – ровно по количеству мужчин. На столе – коробка кубинских сигар. Мастера Хуго Домингеса, естественно. Платиновые сигарные ножницы. Благородно, достойно, по-королевски. Родни Суареш раскурил сигару, затянулся, как полагается, вполовину затяжки, блаженно прикрыл глаза.

Пузатые коньячные бокалы, бутылка коньяка «Хеннесси», поднос с кофейником и крохотными чашечками материализовались на столешнице, словно по мановению волшебной палочки. Вышколенная королевская прислуга работала безукоризненно. Субстанция, распыленная в бескрайных просторах космоса, организовалась на мгновение в плотную материальную структуру и снова растворилась в беспредельных глубинах и вышинах.

– Ну, колись, старый авантюрист. Тебя, похоже, только могила успокоит, – откровенно любуясь старым другом, после третьей сигарной затяжки выдохнул Суареш. – Что задумал в этот раз?

Денисов сжал в ладонях бокал с коньяком, хищно поводил над ним красным носом, пригубил, раскатал мизерную клоповью дозу языком по нёбу, кивнул в сторону Дока:

– Сереге нужен золотой рудник. Небольшой такой рудничок. Понтовый, заброшенный, чисто для прикрытия.

– Ноу проблем. – Король радушно развел руками. – На территории Республики много заброшенных по причине непродуктивности золотых рудников. Выбирай любой – отдам задаром.

Дед принял на вкусовые рецепторы еще одну минимальную дозу коньяка, игнорируя ножницы, откусил кончик сигары зубами, щелкнул золотой настольной зажигалкой «Ронсон», пыхнул в четверть затяжки.

– Тут дело очень тонкое и деликатное. Потому по поводу рудника я обращусь к Навумбу. Стоп, стоп, не заводись. – Денисов предостерегающе поднял руку, заметив, как гневно взметнулись брови его королевско-президентского величества. – Я сейчас все объясню. Да, да, вы не любите друг друга. Поделили территорию и вынуждены поддерживать военный нейтралитет и соблюдать границы. Это я не для тебя говорю, а поясняю ситуацию Сереге. А ему, повторяю, для прикрытия нужен такой рудник, чтобы к нему не могла добраться ни одна собака. Я даже не подразумеваю какой-либо аудит. Просто ни один поганый нос не должен сунуться туда, ни один шакал не должен подойти ближе чем на километр. Такой рудник можно найти только на территории Навумбу. Почему? Поясняю. Земли, контролируемые Навумбу, – «терра инкогнито». Совершенно глухое, дикое и гиблое место. Сам Навумбу – дикарь-людоед, чудовище. А ты, ты, Род, и это я утверждаю без преувеличений и не желая тебе польстить, на данный международный политический момент самый цивилизованный и продвинутый в Центральной и Южной Африке правитель.

При этих словах Суареш гордо выпрямился и смущенно кашлянул.

– Да, да, да. – Денисов указал на него сигарой. – Именно так! И ты повязан всякими международными соглашениями, договорами, обязательствами. У тебя постоянно пасутся международные наблюдатели, представители ООН, Юнеско, Евросоюза, америкосы и китаезы, россияне и, конечно, «буровики». Консульства, посольства, представительства, банки, крупнейшие торговые компании… Ты постоянно находишься под этим международным колпаком и вынужден строго придерживаться принятых конвенций, договоров и прочей хренотени. Ну и припрется к тебе с кучей мандатов какой-нибудь представитель. И скажет: «Давай, показывай, что там у тебя за деятель обосновался и золотишко роет?» А я тебе совершенно точно заявляю: обязательно припрется! И ты, вернее, твои чиновники вынуждены будут показать и объяснить, что к чему. А нам с Серегой этого не надо. Не нужно нам это! И тебя не хотим ставить в неловкое положение перед международным сообществом. Потому рудник будем искать у Навумбу. А ты… Ты можешь помочь, но твоя дружеская помощь будет куда более существенной и полезной, чем чисто механическое участие Навумбу.