Коготь Химеры Павловский Сергей

Глава 16

Картинка из жизни, эпизод: странный, нелепый, противоестественный, но реальный. Шествие возглавлял контролер в своем неизменном сером балахоне с капюшоном, низко сдвинутом на лоб. Рядом с ним, гордо задрав вверх толстый мясистый хвост, лениво вышагивала матерая химера. Следом плелась тройка зомби, сосредоточенно углубленных в недра своего потустороннего мира. Самый старый, вернее, наиболее истлевший зомби в форме лейтенанта доблестной американской армии понуро брел, неся грандиозный «совдеповский» лом, отчего на его плече образовалась заметная вмятина. Бывший лейтенант давно не ощущал ни боли, ни усталости, и железка на плече, так нелепо уродовавшая когда-то по-военному стройную фигуру, нисколько не смущала его. Спутники лейтенанта – зомби в форме сержанта украинской армии, совсем еще новенькой, и истрепанный капрал Иностранного легиона – волочили за собой ржавые лопаты. Шествие замыкали два бюрера. Припадая то и дело на четвереньки, они царапали землю длинными ногтями, щебетали что-то на своем птичьем языке и испуганно пялили в серое небо белесые бессмысленные глаза.

Странная колонна двигалась так уже в течение двух часов, медленно и монотонно, строго выдерживая заданный контролером темп, лениво лавируя в лабиринте аномалий. Исконные обитатели провожали кортеж каждый на свой манер, в зависимости от степени отпущенного Зоной интеллекта. Пара молодых кровососов, оживленно повизгивая, проводили группу по своей территории: овраг, на дне которого ржавела военная техника, исконно считался питомником кровососов. Здесь они рождались, мужали и отсюда рассеивались по всей Зоне, избирая местом обиталища, как правило, точки, где доживали свой век брошенные бульдозеры, танки, бронетранспортеры. К металлической трухе кровососы всегда испытывали такое же непреодолимое влечение, как и к живой человеческой плоти. Плотью они питались, а железом подпитывались.

Затем на краю лесопосадки колонну встретила дружная стайка снорков. Эти ночные хищники, ошарашенные увиденным, метались по ветвям деревьев, не в силах осознать, какая неведомая сила выгнала их средь бела дня из своих берлог. Потом, видимо, осознали – «нижним» животным чутьем – и, обиженно мотая гофрированными трубами противогазов, убрались восвояси.

«Братец, помоги, братец, умираю», – хрипло проскрипела в кустах псевдоплоть. Химера рыкнула коротко, но недовольно – и псевдоплоть, ломая кусты, метнулась поглубже в чащу. Зато в ответ на рык химеры где-то далеко сипло захохотал молох. У химеры вздыбилась шерсть на загривке, и она зашипела протяжно и долго. Молох хохотнул еще разок и умолк смиренно.

Узкая тропинка вывела их из лесопосадки, спустилась с пригорка и оборвалась на краю взлохмаченной, густо поросшей амброзией и репейником шоссейки. Метрах в трехстах впереди уже маячили понурые многоэтажки Припяти. Контролер круто забрал вправо и взял курс на ряд однообразных полуразрушенных строений. Химера остановилась и послала контролеру недоуменный сигнал-вопрос:

– Мы идем в гаражи?

– Да.

– Там территория собак.

– Я знаю.

– Но собаки всегда атакуют химер, а в гаражах их сотни.

Контролер остановился и повернулся к химере:

– Ты что, боишься?

– Ты знаешь, что мне неведомо чувство страха, – осклабилась в ответ химера, – но моя смерть останется на твоей совести.

– А ты знаешь, что мне неведомо понятие совести, – ответил контролер, но заверил снисходительно: – В этот раз собаки не будут нападать.

– Посмотрим. – Если бы химера могла говорить, то это слово она бы пробурчала сердито.

Гаражи, стандартные коробки три на шесть метров, собаки облюбовали не случайно. Деревянные перекрытия давно прогнили и провалились внутрь кирпичных боксов. Под их обломками собаки обустроили себе чудные – на собачий вкус – логовища. Но больше привлекало их другое достоинство советской гаражной архитектуры. Ограниченные в своей строительной фантазии скупыми совдеповскими мерками, бывшие хозяева со свойственной гражданину СССР смекалкой и рачительностью оборудовали под гаражами настоящие катакомбы. Каждый на свой вкус и в силу своих возможностей. Кто хранил в подвалах запасы домашней консервации, рассчитанные как минимум на тридцатилетнюю осаду. У кого-то в полную мощность работал небольшой заводик по производству знаменитого на всю область самогона.

В кустарных мастерских вертелись шкивы токарных и фрезерных станков, стучали швейные машинки, визжали пилы-болгарки и искрила электросварка. На-гора тачали все – от дешевых сатиновых трусов до дефицитных автодеталей. Ловеласы, измученные насущным квартирным вопросом и строгими нормами коммунистической морали, возводили под землей настоящие хоромы, целые анфилады крохотных комнатушек, щедро увешанных псевдоперсидскими коврами и нафаршированные настоящей японской аппаратурой. Благо, зарплата рабочих-атомщиков позволяла удовлетворить любые потребности члена общества развитого социализма. Ибо были те потребности безыскусны и непритязательны. О личных бассейнах, теннисных кортах и бильярдных даже не мечтали – все ждали, когда грянет коммунизм. Так и не дождались – взамен грянула Чернобыльская АЭС. Впрочем… жили, наверное, счастливо, хоть и недолго.

Теперь в гаражных катакомбах безраздельно хозяйничали слепые собаки под строгим надзором чернобыльских псов. Зона поделила собак на две основные породы, и деление это отнюдь не было случайным. Причина странной, на поверхностный взгляд, мутации крылась… в моде восьмидесятых годов. А в моду вошли тогда невиданные доселе в Союзе бультерьеры. Мощные боевые собаки, одинаковые в своей стати и свирепости, не изуродованные собачьим интеллектом. Их гены и послужили базовым материалом для зональной породы слепых собак. Основу другой породы, чернобыльских псов, составили гены эрдельтерьера, тоже актуальной породы времени. Мутация пошла по двум основным направлениям, и понятно, что сообразительные и разумные эрдели взяли интеллектуальный верх над ограниченными тупоголовыми булями. Только вот були в процессе трансформации лишились зрения, а эрдели – нюха.

Странный кортеж проследовал мимо бывшей сторожки – теперь она превратилась в бесформенную груду кирпичей – и растянулся вдоль унылой, однообразной линии гаражных коробок. Так они все: контролер, химера, зомби, бюреры – шли и шли, медленно, но неуклонно, пока из-за поворота не вывалил разъяренный чернобыльский пес. Свалявшаяся шерсть на загривке собаки вздыбилась редкой, торчащей в стороны гривой. Грозно оскаленная пасть обнажила громадные желтые клыки, с которых густыми хлопьями пены слетала зловонная слюна. Глаза, чудные карие собачьи глаза, которые когда-то, давным-давно, в десятом поколении, лучились искренней любовью и преданностью хозяину, теперь горели неукротимой ненавистью ко всему живому. Гноящиеся и бессмысленные, они злобно вперились в непрошеных гостей. Пес коротко провыл, и на его зов изо всех дыр, логов, берлог и нор густо полезли слепые чернобыльские собаки.

– Ну вот, приехали… Кранты, кажись, – химера, нахватавшаяся от Дока определенной лексики, уже и думала его словами. Она потянулась всем телом. Так, как это могут делать только кошки: лениво, с неповторимой грацией и истомой. Затем мысленно муркнула что-то себе под нос и медленно выпустила полуметровые сабли когтей. После этого фыркнула и зашипела вслух, обнажив густой ряд кривых зубов-кинжалов, послала в эфир сигнал, выражаясь опять-таки на языке Дока: «Ну что, суки, понеслась!»

Суки, которых в своре действительно насчитывалось гораздо больше, чем кобелей, замкнули плотный круг. Отступать и бежать было некуда. Оставалось одно – драться. Это поняли даже отмороженные зомби и, готовясь к неизбежной драке, неспешно подняли кто свой лом, кто лопату. Бюреры, испуганно повизгивая, метались из стороны в сторону, тщетно пытаясь найти хоть один подходящий камень, хоть какую-то железку, которую можно метнуть в противника усилием воли.

– Стоять, всем стоять! – Контролер выбросил вперед руку с открытой ладонью и направил ее в сторону чернобыльского пса. Затем рука его немного задрожала и плавно опустилась вниз. Пес рыкнул недовольно, но боевой запал его начал медленно угасать. Потухли вдруг налитые ненавистью глаза, захлопнулась вонючая пасть, обмякли мышцы. Пес взвыл обиженно и… часто, трусливо и преданно заметелил коротким облезлым хвостом. Затем заскулил, припал на все четыре лапы и пополз, пополз к контролеру, преданно дрожа всем телом.

– Вот! Собака – она и есть собака, – презрительно фыркнула химера. – И смерть им всем собачья. Однако, контролер, ты сумел приручить чернобыльского пса. Раньше это не удавалось никому. Поздравляю.

– Времена меняются, химера. И, как говорит твой хозяин Док, хочешь жить – умей вертеться.

– Я не химера! Я – Чудо, – недовольно фыркнула химера. – И Док мне не хозяин. Он мой друг.

– Да… – иронично протянул контролер. – Зачем же ты тогда сожрала его друга и учителя? Хомяка зачем сожрала?

Химера смущенно потупилась и даже убрала когти.

– Так получилось. Он зашел на мою территорию, и я…

– Ладно, ладно, – мысленно отмахнулся контролер. – Сейчас не время.

Он наклонился и ласково потрепал пса за ухом.

– Пойдем, покажешь нам нужное место. – И громадный пес, чернобыльское исчадие ада, прижмурился блаженно, а затем, радостно виляя хвостом, уверенно затрусил вперед, то и дело оглядываясь по сторонам. Остальные слепые собаки, обиженно поскуливая, полезли обратно в свои логова.

Кортеж снова вытянулся в цепочку. Впереди – контролер. Вернее, теперь впереди бежал чернобыльский пес. Рядом с контролером – химера. За ними – зомби и бюреры. Шли недолго. Пес метнулся вправо, влево, встал в стойку напротив насквозь проржавевших ворот гаража и, словно приглашая, тявкнул. Здесь, мол.

– Молодец, умница, – похвалил его контролер. – Ну, теперь за работу.

Он повернулся к зомби и отдал мысленный приказ. Зомби приблизились к воротам, почти одновременно подняли свои инструменты и ударили ими в ворота. Дело у работяг сразу не заладилось. Лом легко прошел сквозь железную труху, выбив в ней большую круглую дыру, и, выскользнув из рук бывшего лейтенанта американской армии, упал вглубь гаража. Лопаты выбили целую тучу рыжей пыли, но ворота так и не поддались. Химера понаблюдала немного за стараниями чернорабочих, затем – без толчка, даже без малейшего намека на толчок – взвилась в воздух, развернулась в воздухе боком и всей тяжестью почти тонного тела приложилась к створкам ворот. Ворота с грохотом рухнули внутрь коробки на кузов стоящего в гараже старого «Москвича-407». Химера довольно облизнулась и оглянулась на контролера:

– Что еще сломать?

– Пока ничего.

Странно, но машина, простоявшая в гараже на приколе три десятка лет, выглядела вполне сносно. Металл, луженный оловом и выплавленный в мартенах Советского Союза, оказался не по зубам беспощадной коррозии. Он, металл, устоял, почти не тронутый тлением, но густо припорошенный бурой пылью.

– Уберите обломки ворот и выкатите машину из гаража, – распорядился контролер, и рабочие, каждый на свой лад и в меру способностей, принялись за дело. Закончили быстро. Зомби не успели вынести наружу и по куску разбитых ворот, когда бюреры, завертев в воздухе настоящий смерч из обломков, почти мгновенно очистили площадку. Они же, бюреры, и выкатили из гаража машину, потянув ее на себя усилием своей телекинетической воли. Правда, объект был достаточно тяжел и беднягам бюрерам пришлось изрядно попыхтеть, пока «Москвич» не выкатился из гаража.

Дождавшись окончания подготовительных работ, контролер зашел внутрь, огляделся внимательно, затем промерил гараж вдоль и поперек нешироким и неспешным шагом. Чернобыльский пес преданно вертелся вокруг контролера, лез ему под ноги, и хозяину даже пришлось недовольно шикнуть на него. Пес послушно уселся в углу, вывалил длинный коричневый язык и часто, шумно задышал, как это умеют только собаки. Химера покосилась на него неодобрительно, но от замечаний отказалась. В конце концов, чернобыльский пес – всего лишь животное, тварь неразумная. Хоть и наделила Зона его необыкновенными способностями, но способности все же – не интеллект.

Контролер наконец остановился подле стены и слегка топнул ногой по растрескавшемуся цементу.

– Здесь копайте.

Зомби ухватились за свои лопаты и попытались копать, следуя приказу. Лопаты, понятное дело, царапали со скрежетом цемент, не углубляясь ни на сантиметр. Контролер беспристрастно наблюдал за их стараниями, но молчал.

– Если бы на твоем месте, контролер, был Док, – иронично улыбнулась химера, – он бы досадливо сморщился, а потом подумал: «Дебилы хреновы, итить твою мать сапог! Да сначала же ломом продолбите!»

Слова, вернее, мысли химеры дошли и до зомби. Лейтенант медленно прошелся по кругу, подобрал свой лом, затем принялся монотонно долбить им пол в указанном месте. Долбил долго, натужно, но неустанно. Куски цемента крошились с трудом. Слежавшаяся масса хоть и покрылась снаружи густой сетью трещин, внутри утрамбовалась и слилась в гранитоподобный монолит. Работа продвигалась медленно, очень медленно, но контролер и химера, хозяева Зоны, не торопились. Некуда и незачем им было торопиться. Наконец лейтенант пробил в цементе изрядную дыру, а остальные зомби вычерпали лопатами обломки. Под стяжкой, наружным слоем цемента, обнажился слой крупных бурых гранул.

– Керамзит, – пояснил всезнающий и всеведущий контролер. – Люди использовали его в качестве основы-утеплителя. Он, керамзит, нам и нужен. Теперь копайте медленно и очень осторожно.

Понятия «медленно» и «осторожно» были, видимо, недоступны сгнившему мозгу зомби, потому они принялись ковырять керамзит в том же темпе и с прежним безразличным однообразием. Одно, два, десять монотонных движений лопаты… И вдруг на дне ямы что-то сверкнуло в неясных лучах осеннего солнца.

– Хватит копать. Все! Я сказал: хватит! – властно произнес контролер и глянул под потолок. Тотчас зажглись давно лопнувшие лампы дневного света. Гараж озарился ровным голубым сиянием, и яма в ответ заискрилась яркими огоньками. Синими, красными, белыми, зелеными… Разноцветные искры разлетелись во все стороны и заиграли на заплесневевших стенах гаража, то сливаясь в радугу, то рассыпаясь фейерверком.

Контролер наклонился, разбросал в стороны гранулы керамзита и зачерпнул пригоршню искрящихся разноцветных камешков.

– Что это? – Заинтригованная химера подалась вперед, к руке контролера, – и волшебные искры зарезвились на дне ее круглых желтых глаз.

– Люди называют их бриллиантами. И они, люди, готовы отдать за такие камни, за эти бриллианты, все. Золото, деньги, даже то, что они называют душой. Все готовы отдать.

– А зачем? – искренне удивилась химера.

– Не знаю, – не менее искренне ответил контролер. – Похоже, они и сами не знают зачем. Но мы должны набрать мешок этих… бриллиантов и переправить его Доку. Он-то знает, зачем людям бриллианты и как ими нужно распорядиться.

– Так бы сразу и сказал: камни нужны Доку. Я, Чудо, с удовольствием сцепилась бы тогда хоть со всеми собаками нашей Зоны сразу. А то, знаешь ли, контролер… пошли туда, не знаю куда… ищем то, не знаю что… Так Док любит говорить.

– Ты, химера, по-моему, чересчур идеализируешь своего Дока.

– Что значит «идеализируешь»?

– Ну… любишь его, что ли… Мне трудно объяснить это человеческое понятие.

– Мне тоже… – Химера лизнула лапу и смущенно протерла ею морду.

Контролер залез своей шестипалой рукой под балахон, достал оттуда небольшой холщовый мешок, ссыпал в него бриллианты, затем зачерпнул из ямы еще несколько пригоршней камней. Наполнил наконец мешок: набил его туго, под самые тесемки. Напоследок извлек из недр своей просторной хламиды еще один камешек. Размером и формой, искристостью своей он был точь-в-точь, как и остальные, только сиреневого цвета. Полюбовался немного игрой искр на гранях бриллианта и, как показалось химере, хитро прищурился.

– Что задумал, контролер? И что это за бриллиант? – проницательно осведомилась химера.

– Это, химера, не бриллиант. Это – артефакт, как говорят люди, но от бриллиантов он отличается только цветом. И через этот артефакт я буду воздействовать на мозг того, в чьих руках он будет находиться. Все просто. Док подарит камень человеку, который нам нужен и, если этот человек, конечно, оставит камень у себя, я зомбирую его. Зомбирую так, что он будет послушно выполнять все приказы Дока. Даже не осознавая при этом, что выполняет чью-то чужую волю.

– Ты хорошо придумал, контролер, – довольно ухмыльнулась химера. – Доку это очень поможет.

– Сейчас мы идем в Зал Совета, а потом ты сразу отправляешься на аэродром и ждешь там Дока.

Они дружно развернулись и направились в обратный путь. Бюреры поспешили вслед, суетливо припадая на все четыре конечности. Впереди, охраняя дорогу, деловито затрусил чернобыльский пес. Только зомби остались на месте: лейтенант американской армии, сержант украинской и капрал французского Иностранного легиона.

Глава 17

– У вас ровно пять минут. – Равиль Ренатович Сейфулин смерил Дока долгим взглядом, в котором явно сквозило пренебрежение, свойственное властителям такого ранга, и снова уткнулся в монитор своего ноутбука.

Док достаточно хорошо изучил биографию своего высокого собеседника. Банальную биографию банального бандита с банальными поступками. Интеллект Сейфулина по шкале IQ, безусловно, превышал среднестатистический уровень, но не столь уж радикально. Людей с таким уровнем интеллектуального развития на матушке Земле предостаточно. Но сочетание довольно высокого интеллекта с приземленной банальностью давало в руки Равилю Ибрагимовичу сильный козырь: он очень хорошо знал людей, постиг и изучил человеческую натуру, можно сказать, досконально.

«Неправильное определение, – мысленно поправил себя Док. – Ничего он не постигал и не изучал. Просто органично влился в струю всеобщей тотальной банальности. Эка загнул! Просто он – такой, как все. Такой, как миллионы, нет, уже миллиарды людей на планете. Он для них свой в доску парень. Парень, достигший вершин могущества. Идеал для подражания мужчин и несбыточная мечта женщин. И по хрену, что шел он к своим вершинам по головам, оставляя за собой трупы и друзей, и врагов».

От миллиардов сирых, убогих и банальных его, Равиля Ренатовича Сейфулина, отличало только одно: сияющая пожизненная печать удачи на низком покатом лбу. Печать невероятной удачи, печать любовника капризной шлюхи Фортуны. И все. Деньги сами липли к его грязным лапам. И за деньги он покупал бизнесменов, политиков, журналистов. Даже президент находился в прямой зависимости от любимца удачи. Да что там «находился»… Он, Сейфулин, этого президента и поставил на трон. И убрать с трона мог в любой момент. Только президент, как и свора политиков, что составляют его свиту, – особы протокольные. И каждое их действие просвечено и втиснуто в узкие рамки протокола. Шаг вправо или влево – попытка побега. Прыжок на месте – провокация. Сейфулин был волен в своих поступках. И ни один папарацци на километр не приблизился бы к его священной особе. И никто не мог диктовать ему, куда идти и за что хвататься.

А в благосклонности капризной богини удачи они с Доком, похоже, были братьями-близнецами. Док, пожалуй, занимал более высокое положение, ибо к нему благоволила даже матушка Зона. Потому он скучающим взором окинул кабинет вершителя судеб. «Скромный» – такое определение явно не подходило. «Скудный» относительно меблировки – более правильно, ибо кабинет напоминал большую тюремную камеру – «альма-матер» хозяина. Нет, скорее общую столовую в тюряге. Один широкий и длинный стол, в торце которого за монитором компьютера восседал хозяин, а по бокам стола – ряд неудобных кресел, изготовленных в лучших традициях канцелярского искусства. На стене, за спиной хозяина, – громадный плоский экран. И все. Что касается качества отделки и убранства, то тут скорее подходило прямо противоположное определение – «шикарно»!

Столешница была выполнена из цельной полированной плиты красного мрамора, обивка кресел – из крокодиловой кожи. На полу – паркетная плитка красного дерева. На потолке – громадная люстра из горного хрусталя. Еще перед Сейфулиным стояла большая пепельница. Док голову давал на отсечение: чистая платина. Он хмыкнул и, демонстрируя ответное властное пренебрежение, процедил сквозь зубы:

– Мне хватит и трех минут.

Затем неторопливо вытянул из нагрудного кармана пиджака крохотный замшевый мешочек, развязал тесемку и высыпал на столешницу перед Сейфулиным десяток разноцветных камушков одного размера. Камешки с характерным стуком раскатились в разные стороны. Равиль Ренатович поднял голову, удивленно уставился на цветистую россыпь.

– Что это?

– Включите люстру, – пожав плечами, сказал Док.

Сейфулин послушно нажал невидимую кнопку под столешницей, и люстра засверкала ярким, ровным голубым сиянием. И камешки сразу заиграли волшебными потусторонними огоньками.

– Это бриллианты, оптические бриллианты, – снисходительно пояснил Док. – Впрочем, я уверен, вы знаете, что цена оптического, то есть цветного бриллианта на порядок выше обычного. Голубые карбункулы и красные гранаты, положим, не столь уж большая редкость, но вот этот, сиреневый, – он небрежно подтолкнул камешек кончиком указательного пальца к Ибрагимову – абсолютный раритет, и цена ему… Цены ему не сложить… Прошу заметить, уважаемый Равиль Ренатович, все камни с абсолютно одинаковым весом и достоинством – в сорок карат. Огранка классическая, семигранная. Наши мастера предпочитают почему-то именно ее, полагая, и не без оснований, что классическая огранка лучше всего раскрывает и подчеркивает достоинства оптического бриллианта. Впрочем, наши мастера прекрасно владеют техникой и современных огранок типа «сердце», «принцесса» или «звезда».

Алмазные и золотые шахты – главный источник доходов нашей компании. А эти бриллианты – подарок нашей фирмы лично вам. В залог, так сказать, будущего плодотворного сотрудничества. Я вложился в свои три минуты и вынужден раскланяться. – Откровенно паясничая, Док отвесил Сейфулину низкий поклон. – Вот моя визитная карточка – в ней контактный номер телефона. Полагаю, что в будущем мы будем связываться напрямую и решать наши проблемы без посредников. И, надеюсь, следующая наша встреча будет более длительной и содержательной.

Док развернулся на каблуках и уверенно, но неторопливо зашагал к выходу. Ошарашенный Сейфулин даже не попытался его задержать.

«Хороший понт – страшнее пистолета, – удовлетворенно отметил Док, усаживаясь на заднее сиденье арендованного «бентли». – Впрочем, не такой уж дешевый получился понт. Весьма недешевый. А глазенки-то финансового воротилы загорелись. Еще как загорелись! Ха… А если бы этот сукин сын знал, что у меня в загашнике большой мешок подобных стекляшек? Кондрашка бы его не схватила? Нет, жлобы от инсульта не сдыхают. Но ради гребаных камушков он положил бы пару сотен, а то и тысяч человеческих душ на алтарь алчности. И глазом бы не моргнул».

Сейфулин между тем все еще пребывал в состоянии ступора, не в силах оторвать взгляд от волшебной игры разноцветных огоньков на гранях драгоценных камней. Наконец вздрогнул, решительно тряхнул головой и тиснул еще одну кнопку под столешницей. Распорядился сурово:

– Кацмана ко мне, со всеми прибамбасами, и мухой, мухой…

Затем бережно сгреб камни в крохотную кучку и прикрыл зачем-то листом бумаги. Приказы хозяина выполнялись незамедлительно и беспрекословно, потому уже через полчаса в кабинет робко вошел сутулый, ссохшийся старичок в старомодных роговых окулярах и с потертым портфельчиком под мышкой.

– Присаживайтесь, Ефим Ааронович, – радушно произнес Сейфулин и указал на кресло по правую руку от себя. – Велеть чайку подать?

– Благодарю покорно, – заметно картавя, оскалил вставную челюсть ювелир. – Но, как я понимаю, дело у вас, Равиль Ренатович, срочное и вы вызвали меня не чаи распивать. Потому-то давайте сразу к этому вашему срочному делу.

Сейфулин рассмеялся и шутливо погрозил старику пальцем.

– Ох, уж эта ваша проницательность! И, как всегда, вы правы, Ефим Ааронович. Дело действительно срочное. Вот… – Он небрежно смахнул со стола лист бумаги. – Посмотрите и дайте свое квалифицированное заключение.

Старик неспешно расстегнул замки портфеля и вооружился грандиозной шерлок-холмсовской лупой. Затем двумя сухонькими чуткими пальчиками выбрал из кучки камушек, именно сиреневый, и вперился в него пристальным, двадцатикратно усиленным лупой взглядом.

Сейфулин, донельзя заинтригованный, наблюдал, как глаза ювелира стали медленно выкатываться из-под очков на лоб, как мелко затряслась его вставная челюсть, как задрожали руки. И сам он вдруг почувствовал, как нервная волна озноба прокатилась по спине и холодный пот оросил лоб.

– Что, Ефим Ааронович? – с придыханием проронил он.

– Что, что! – неожиданно сердито прокаркал старик. – А то, что бриллиант этот чистой воды и подобных в природе существовать не должно. Этого не может быть, потому что не может быть никогда! Никогда!

Он взволнованно вскочил с кресла, мелким шажком просеменил к двери, вернулся назад, снова уселся на краешек, потянул из кучки голубой камушек, поднес к самому угреватому носу, потом изучил в прицел лупы, пробурчал:

– Невероятно, просто невероятно. Но позвольте, Равиль Ренатович! Откуда, откуда у вас это чудо? Понимаю, что вопрос неделикатный, но уж мне-то, старому и преданному вашему ювелиру, вы можете ответить?

– Вам – могу, – вздохнул Сейфулин. – Бриллианты подарил мне один странный человек. Он утверждает, что является представителем африканской компании, которая якобы обанкротилась, но продолжает функционировать и ищет рынки сбыта по всему миру. Мы, конечно, попытались проверить информацию и…

– И что? – Старый ювелир невежливо прервал патрона, снял очки и нервно протер стекла замусоленным платком.

– А то… – Сейфулин досадливо сморщился. Не любил, да и не привык он, когда его, великого и всемогущего, перебивают. Пусть даже почтенный старый ювелир. Впрочем, причина искренней досады вершителя судеб крылась в другом. Сейчас, именно в этот момент, он ясно осознал истоки своей досады и недовольства, потому продолжил почти смущенно: – Видите ли, Ефим Ааронович, вы хорошо знаете, что на меня работают лучшие специалисты во все отраслях. Да… В том числе и лучшие специалисты СБУ. И они копали-копали, а ни хрена не раскопали. Африка, знаете ли, такая дикая страна…

– Континент, – не отдавая себе отчета, машинально поправил старик.

– Да, правильно, континент, – машинально согласился Сейфулин. – Так вот… э… там столько разных диких стран, что… Короче, сам черт ногу сломает. Меня, собственно, интересовал главный вопрос: не пытается ли этот загадочный представитель… э… – Он вдруг сорвался на привычный сленг, который так и не смогли вытравить лучшие имиджмейкеры и лингвисты, – не хочет ли какой фраер-понтярщик впарить мне фуфло? Я посмотрел – нет, на фраера не похож, хотя… есть в нем нечто… Понтярщик – точно, но не фраер и не дешевка. Ну… – Он замялся на мгновение, словно не находил нужных слов. – Короче, мужик конкретный, но не наш. Точно, не наш пацан! Будто с Марса свалился. Но… конкретный. А насчет фуфла… так оно на столе перед вами. Вот и скажите, Ефим Ааронович, это, по-вашему, фуфло?

Ювелир вздохнул глубоко и протяжно, покачал лысой головой, покрытой кое-где пегими пятнами некогда буйной растительности.

– Нет, Равиль Ренатович, это совсем не фуфло. Это… – Теперь и он почувствовал нехватку словарного запаса. – Это… как вам сказать… даже не знаю… Я сроду не видел таких чистых камней. А уж я, вы знаете, видел все. Так вот, – он смущенно прокашлялся, – я смею утверждать, что эти бриллианты неземного происхождения. Возможно, конечно, что в дебрях дикой Африки есть месторождение, алмазная труба, где добывают подобные перлы, но… Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда!

– Но это бриллианты? – заорал Сейфулин, пристукнув кулаком по столу.

– Да, это бриллианты, – невозмутимо ответил ювелир. – Оптические бриллианты самой чистой воды. И скажу честно: если их вам таки подарили, то считайте, что ваше состояние сразу возросло на полмиллиарда долларов. Сейчас я взвешу камни, на первый взгляд, каждый из них имеет сорок карат, но точно я смогу сказать только после всесторонней оценки.

– Не нужно, – твердо заявил Сейфулин, – «марсианин» сказал, что в каждом камне сорок карат. Теперь я верю ему на слово. – Он в очередной раз нажал кнопку под столом. – Проводите Ефима Аароновича и рассчитайтесь в тройном размере, как за конкретную работу.

– Ну… спасибо, конечно, однако не стоит, – замялся ювелир.

– Стоит, еще как стоит, – уверенно кивнул Сейфулин, – но, разумеется, все строго между нами.

Старик улыбнулся во всю ширь тонкогубого рта.

– Конечно, все строго конфиденциально. Но все же простите старика… Если вы надумаете оправить камни и сделать из них настоящий шедевр, то…

– То, конечно, обращусь именно к вам, – закончил фразу Сейфулин и укоризненно покачал головой. – Обижаете, Ефим Ааронович. Ну где еще я найду такого мастера?

Польщенный ювелир растроганно шмыгнул носом, быстро сунул в широкую лапу повелителя узкую шершавую ладошку и серой мышкой юркнул за дверь.

Сейфулин откинулся было в кресле, которое услужливо приняло тело хозяина, но почти сразу выпрямился, выбрал из бриллиантовой россыпи, что все еще искрила на столешнице, сиреневый камушек. Он почему-то непреодолимо тянул к себе, манил, завлекал, дразнил загадочностью и неповторимостью. Вначале выложил бриллиант на ладонь, полюбовался крохотными искорками на гранях, затем бережно взял камень двумя пальцами, поднес к самому носу.

Что было потом, Сейфулин не помнил. Секундное затмение, кратковременная отключка… Пронеслись перед глазами чьи-то смутные образы: странный человек в широком сером балахоне с капюшоном, громадная черная кошка, выглядывающая из бетонного короба, заводская труба, белое облако в голубом небе, ромашки в поле, слиток золота… Еще что-то смутное, непонятное и необъяснимое. Он вздрогнул, мотнул упрямо головой, решил однозначно: «Этот брюлик оставлю себе. Закажу жиду оправу. Пусть слепит «голдяк». Такого ни у кого не будет». Потом снова откинулся в кресле и задумался.

Размышлял недолго. Долгие, натужные раздумья вообще не являлись его фирменным стилем и особенностью характера, а потому ровно через минуту Равиль Ренатович решительно залез в нагрудный карман пиджака и достал ай-фон в платиновом корпусе. Набрал номер с визитной карточки, сделал глубокий вдох – разволновался в кои-то веки.

– Да, Равиль Ренатович, слушаю вас, – уверенным бархатным баритоном отозвалась трубка.

– Сергей Николаевич, я обдумал ваше предложение и полагаю, что нам нужно встретиться в спокойной обстановке и обсудить детали нашего дальнейшего сотрудничества.

– Я обеими руками «за», Равиль Ренатович. Назначайте время и место, но сразу одно условие… не поймите меня превратно. Не надо меня э… пасти – так, кажется, звучит на сленге термин «слежка». Не люблю я этого, и, поверьте, не нужно это. ОК?

– ОК, – выдохнул Сейфулин, выдвинул ящик стола и потянул из него толстую кубинскую сигару.

Глава 18

«Ты кто такой… некрасивый?»

Док, опешив, застыл на пороге комнаты. Фильм «Теория запоя» был культовым в Зоне, и Док смотрел его неоднократно, но хозяин однокомнатной квартиры на окраине Москвы не просто слепо подражал экранным стандартам – он копировал их с эталонной точностью.

Длинный, донельзя обшарпанный стол занимал треть комнаты. На столешнице – полный натюрморт эпохи позднего Пролеткульта. Тарелки с остатками разнообразной, но непритязательной пищи. Квашеная капуста, соленые огурцы, картошка «в мундире». Сиротел на блюдечке бледный опенок. Раскуроченные консервные банки благоухали неповторимым микс-ароматом кильки в томатном соусе, шпротов и прочих анчоусов. Разбросанные по всему столу в живописном порядке кучки табачной золы (Дед курил сигары или трубку) придавали общему амбре привкус портового кабака.

Но доминировал в комнате могучий, неистребимый русский дух, воспетый в былинах и сказах. Дух этот пока мирно покоился в разнокалиберных разноцветных бутылках, но уже выходил «на старт», готовый каждую секунду мощным спуртом вырваться вперед. Странно только, что по необъяснимой прихоти хозяина исконно русский дух исходил из стеклотары, содержащей изысканные напитки далеких заморских стран. Шотландский и ирландский виски, ямайский ром, английский бренди, французский коньяк, порто, мадера, кьянти…

«Все промелькнули перед нами, все побывали тут, – фразой классика резюмировал Док. – Однако Дед, похоже, материальной нужды не испытывает. Ха… забавная мысль: какие деликатесы ни жри, все переварится в г… А что ни пей – перегар одинаковый».

Сам хозяин холостяцкого приюта в засаленном донельзя бухарском халате покоился в гамаке, подвешенном в углу комнаты, и признаков жизни не подавал. Док, впрочем, уже знал, как привести его в чувство, и строго следовал канонам пресловутого киношедевра времен дикого русского капитализма. Подходящий бокал нужной вместимости, правда, под руку не подвернулся, и он воспользовался пол-литровой банкой из-под огурцов. Наскоро сполоснув ее ржавой водой из зеленого медного крана, он до краев наполнил емкость рубиновым бордо, затем присел на корточки перед гамаком и сунул благоухающую влагу прямо к мясистому угреватому носу Деда. И нос зажил своей своеобразной и независимой от хозяина жизнью. Вначале он едва уловимо шевельнулся, затем запарусил обеими ноздрями и вдруг хищно втянул в себя хмельной и грешный запах. Вслед за носом пришли в движение сухие тонкие губы. Они разлепились с характерным причмоком и жадно потянулись к краю банки. Док бережно поддержал голову Деда за затылок и с опытностью сиделки влил в страждущую глотку содержимое. Дед вздохнул глубоко и благодарно и наконец-то размежил усталые отекшие веки с короткими белесыми ресницами.

– Знаю, знаю, – ласково кивнул Док, – я – некрасивый.

– О!!! Серега!!! – Ветеран поморгал, согнав одинокую слезинку, запустил работу серого мозгового вещества в полную мощность и… Не только Док, но и все остальные, кто хорошо знал Деда по работе, всегда поражались этой трансформации. Трухлявая развалина, глубокий старик, конченый алкоголик в мгновение ока превратился в мудрого старца, лукавого царедворца с всевидящим трезвым взглядом и на вещи, и на глубинную их суть.

– Так… по сведениям, которыми я располагаю, ты сгинул в… Назовем это «Территорией Икс». Ты бордошки-то еще плесни граммов двести. Значит, не сгинул. Возник из небытия. Зачем-то нашел никчемного старикашку, а меня ведь не так просто найти. Думаю, не из сентиментальных соображений. Соображения, скорее всего, чисто меркантильного характера. Попробую угадать… Нет, нет, нет, даже не думай. – Дед вылакал в один присест содержимое банки и потянулся за трубкой, валявшейся на полу под гамаком, – только руку протяни.

– Правильно, Дед, угадал, как всегда, – поджав губы, подтвердил Док. – Но! Меркантильные соображения, конечно, в первую очередь, а вот… – он замялся, облекая мысль в словесную форму, – Максим Трофимыч, ты ведь по природе своей и по сути – конченый авантюрист, вечный искатель приключений на свою ж… Такие, как ты, не умирают в теплой постели или… в гамаке.

Дед уселся, потянул откуда-то из недр бухарского халата очки в тонкой золотой оправе, водрузил их на нос и строго посмотрел на Дока.

– Положим, ты прав, но в ваше инфернальное дерьмо я не полезу. Хотя бы потому, что не владею спецификой вопроса, обстановкой не владею, а значит, не могу ее контролировать. И, согласись, странно и противоестественно семидесятилетнему старикану начинать с нуля, учиться чему бы то ни было у сопливых юнцов вроде тебя, пытаться ради призрачной цели пережить ощущения молодости, сбросить адреналин, которого у меня уже и нет, – высохли гребаные надпочечники. А? Я не прав?

– Да нет же, Дед. – Док досадливо сморщился. – Обижаешь…

Он достал из кармана сигареты, щелкнул зажигалкой «Ронсон», затянулся обстоятельно. Дед молчал. Только сверлил Дока немигающим взглядом, от которого у Дока ни с того, ни с сего вдруг пробежали холодные мурашки по спине, – словно он заглянул в глаза самой смерти. Впрочем, все, кто заглядывал в глаза Максима Трофимовича Денисова, находили там бездонную глубину и леденящий ужас космоса. Космос, беспредельный, непредсказуемый и необъяснимый, всегда руководил поступками Деда и безраздельно распоряжался его судьбой. Судьбой, которая вмещалась в два десятка сухих и беспристрастных строк биографии.

Рязанское высшее воздушно-десантное училище с отличием. Киевский институт военных переводчиков с отличием. Двадцать три года работы в Африке в качестве военного специалиста, консультанта, советника, атташе. Шесть высших правительственных наград. Звание полковника танковых войск. Светило уже звание генерал-майора. Хоп… и подножка судьбы. Какой черт дернул Деда, реального советского агента-006 и специалиста по военным переворотам, провернуть очередную блестящую операцию не в ту сторону? Да, намечалось, назревало, планировалось… Но определиться с выбором высшее руководство Советского Союза никак не могло. То ли поддержать Навумбу из племени овембумбе, то ли Суареша из племени банту. А тут сложилась «революционная ситуация» по всем канонам марксизма-ленинизма, и Дед на свой страх и риск возвел на трон Суареша. Однако тот не оправдал ожиданий.

Денисова, учитывая его прошлые заслуги, пощадили и не испарили через форсунки центрального отопления здания ГРУ – «Аквариума». Звание оставили прежнее – полковник. Должность инспектора Генерального штаба. Синекура в чистом виде. На синекурной своей должности Денисов протирал штаны, вернее, потихоньку, но верно спивался до первой Чеченской войны. Когда чечены чувствительно дали под зад непобедимой российской армии, про непревзойденного спеца по партизанской войне и переворотам в странах третьего мира вспомнили. Деда вытащили из штабного небытия и бросили в гущу событий. Денисов отнесся к очередной пертурбации в своей судьбе с философским, стоическим безразличием конченого алкоголика. Но дело свое знал хорошо, а потому за несколько лет его функционирования в Чечне потери личного состава спецназа ГРУ сократились почти втрое.

Док сделал еще две-три нервные затяжки, собрал воедино мысли и фразы.

– Нет, Дед, вовсе не то… Я хочу вернуть тебя в твою молодость, в лучшие годы твоей жизни.

– Интересно. – Денисов, в свою очередь, пыхнул трубкой. – Ты, никак, возомнил себя Господом Богом?

Док вновь досадливо сморщился.

– Опять обижаешь… Никем я себя не возомнил. Просто хочу предложить тебе работу в Африке. – Он подался вперед и заговорил горячо и сбивчиво: – Вот послушай. Неужели тебе не один хрен, где ты будешь валяться в гамаке и давиться вискарем? Здесь, в сраной хибаре на выселках, или там, под кондиционером? Но здесь ты просто жрешь водяру, полируясь винищем до изумления, а там… Да что я!.. Неужели тебе не хочется напоследок пожить полной жизнью? Пожить там, где положил здоровье, нервы, где зарыл свой талант? Неужели тебе не хочется хоть на год дернуть туда, в свою молодость?

Дед крякнул, нащупал босыми ступнями замшелые, неповторимо ароматные тапочки и зашлепал в туалет. Вначале пустил вялую струю в унитаз, потом еще долго сопел, сморкался и кряхтел. Вернулся наконец в комнату, уселся в торце стола, потянул к себе бутылку крепкого ямайского рома, заполненную на треть, вылакал содержимое прямо из горлышка, неторопливо и обстоятельно утер губы рукавом халата.

– Ты, пацан, не темни. Агитировать меня за Советскую власть не нужно. Ну… положим… хотелось бы еще разок… Да, люблю я Африку. Люблю и ненавижу одновременно. Только валяться в гамаке и жрать водяру мне гораздо приятнее и спокойнее здесь, в России, которую я люблю и ненавижу. А повоевать еще можно. Отчего же не повоевать? Только втемную я не играю и понтов не одобряю – ты знаешь. А потому или ты выкладываешь мне все как на духу, а я буду думать. Или… или хлопнули еще по рюмашке и разбежались.

Док вздохнул глубоко и натужно, потянул граненый стакан, дунул в донышко, на дне которого застыла неопределенная коричневая гуща, наполнил его под самый край шотландским виски и в два мощных движения кадыка опорожнил. Проглотил смачную слюну и… И выложил все как на духу. Дед слушал внимательно, перебивая рассказ лишь короткими очередными возлияниями и пышными трубочными залпами. Взволновала ли его долгая и обстоятельная исповедь Дока? Тронула ли его душу? Поманила ли снова в дальние страны к новым приключениям? Док не подметил в холодных беспристрастных глазах Деда ни малейшего намека на какое бы то ни было чувство. С таким же успехом можно было прочитать что-либо в пустых глазницах мраморной статуи.

– Ну… вот так… Я все сказал, – закончил Док повествование. – И, кроме тебя, Максим Трофимович, этого не знает никто.

В крохотном коридорчике гулко хлопнула дверь, кто-то неуверенно прошаркал, и в комнату всунулась небритая рожа дворового завсегдатая неопределенного возраста.

– Трофимыч, похмелиться есть?

– Хрен вам! Привыкли, уроды! – рявкнул вдруг Денисов. – Вали отсюда!

– Ну чего ты, Трофимыч, – обиженно шмыгнул носом завсегдатай, – буксы же горят.

Дед сгреб со стола непочатую бутылку португальского портвейна и швырнул ее в нарушителя спокойствия. Тот поймал ее с ловкостью профессионального баскетболиста и благодарно осклабился во всю ширь щербатого рта:

– Спасибо, Трофимыч! Ты – человек!

– А ты – пьяная обезьяна! – гаркнул Денисов. – Давай, вали, вали…

Дверь за благодарным посетителем захлопнулась, и Дед снова вперил в Дока испытующий взгляд, пробуравил им сталкера до самого мозжечка, вздохнул:

– Ладно. Эта твоя тварь жрет много?

– Химера не тварь, – почему-то обиделся Док. – Чудо – разумное существо.

– Да хрен с ним, разумное или неразумное. Жрет, я спрашиваю, много?

– Я точно знаю, что выдержит неделю без пищи и воды.

– Та-ак, а воняет сильно?

Док пожал плечами, протянул неуверенно:

– По-моему… вообще не воняет. Она очень чистоплотное существо.

– Это хорошо. – Дед удовлетворенно кивнул. – Значится, так…

Он поднялся и начал вымерять комнату четким, уверенным шагом – из одного угла в другой.

– Чартер заказывай завтра на утро. Ящик с химерой пусть в аэропорту маркируют как особо ценный груз. Говоришь, может становиться невидимой? Это хорошо… И хорошо, что она не смердит. Дальше… Сейчас езжай на Тверскую. Лучше запиши, не дай бог, что забудешь.

Денисов на ходу зацепил дверку антресоли, и прямо на голову ему шлепнулся толстый потерханый блокнот. Он хмыкнул удовлетворенно: все, значит, на своем положенном месте, выдрал из блокнота чистый лист и вытянул из кармана халата короткий огрызок карандаша. Выложил убогие письменные принадлежности на столешницу, ткнул в них пальцем.

– Пиши. Пункт первый. Магазин «Ирландский паб». Там возьмешь ящик скотча. Самого лучшего – продавец подскажет. Пункт второй. Там же, на Тверской, табачная лавка «Гавана – Куба». Здесь купишь ящик сигар мастера Хуго Домингеса. Пиши: Домингес. Третий пункт. Почти рядом с сигарной лавкой, по ходу движения, музей оружия, и при нем антикварный оружейный магазин «Диана». Подберешь там морской советский кортик. В «Диане» хороший выбор. Хорошо бы образца пятидесятых годов для высшего комсостава и желательно именной. Пункт четвертый, особо деликатный. На Старом Арбате есть ювелирный магазин, называется «Серебро мира». Там выберешь серебряные серьги в африканском вкусе. Ну… продавец подскажет. Главное, чтобы были они здоровущие и тяжеленные. Так… Ты рассказывал об этих… как их… артефактах. Один… нет, лучше два конденсатора… достать можешь? И пару этих… лампочек, что висят в воздухе.

– Не вопрос, достану. – Док с готовностью закивал.

– Хорошо. За мной заедешь ровно в восемь ноль-ноль. Если буду спать, не будить, не кантовать. Выносить как есть. Грузчиков возьми на всякий случай. Только чемодан со шмотками не забудьте. И главное! Говоришь, химера может обучить тебя местным наречиям?

– Да, – подтвердил Док. – Во всяком случае, контролер меня за один сеанс обучил португальскому и английскому. Только ей, химере, нужно… хм… как бы сказать… Ну, пообщаться, что ли, с местным жителем.

– Интересно, посмотрим, – недоверчиво хмыкнул Дед. – Так вот, научит или не научит, дело второе. Главное, чтобы ты без моей команды даже рта не раскрывал. Понял? И уж, упаси тебя Господи, что-либо без моей команды сделать. Все ясно?

– Так точно, товарищ полковник, – четко отрезал Док.