Катынь. Ложь, ставшая историей Прудникова Елена

Впрочем, и после подписания мирного договора Пилсудский продолжал нарываться на неприятности, поскольку в 1921 году Польша, хоть и завуалированно, продолжала военные действия против восточных соседей. Она по-прежнему являлась копьём, зажатым отнюдь не в польской руке. Однако нам в данном случае интересно не само любимое оружие рыцарей, а его наконечник — ведь после войны резали и грабили в советских приграничных районах, хоть и на польские деньги и с польской территории, отнюдь не поляки. После заключения мира пан Пилсудский ввёл в игру силы, которые во время войны, двигаясь в обозе польской армии, самостоятельного значения не имели. Теперь пришёл их черёд.

Союзнички

Отбросов нет — есть кадры.

Народная мудрость

Как мы уже писали, Пилсудский пошёл на восток не в одиночку, а в компании с «национальными силами». В принципе, когда надо оправдать вторжение «защитой интересов угнетаемого народа», в качестве представителя этого самого народа годится кто угодно, даже откровенная мразь — но всё же многие государства стараются блюсти приличия, чтобы не насажать на репутацию совсем уж несмываемых пятен. Однако здесь не тот случай…

Самым приличным из союзников Пилсудского являлся бывший гетман Украины Симон Петлюра, собравший для этого похода небольшую армию. Правда, Петлюру с Украины незадолго до того выгнали, да и обращение за помощью к старым врагам популярности ему не прибавило — но сам он громко величал себя гетманом, своих приближённых — правительством УНР, а ничего другого от него и не требовалось.

По состоянию на 25 апреля 1920 года «армия УНР» насчитывала 3800 человек. В целом же по ходу кампании численность петлюровского войска, которое, в зависимости от военных успехов, то разбегалось, то снова собиралось, «гуляла» в пределах до 20 тысяч человек. Для символа — достаточно, для реальных боевых действий против окрепшей и нарастившей к тому времени боеспособность РККА — безнадёжно мало.

Впрочем, Петлюра и сам не скрывал, что намерен прийти на Украину на польских штыках — да и глупо было отрицать очевидное. Правда, обещания пана Пилсудского насчёт «украинского» правления оказались фикцией — назначенные гетманом комиссары являлись фигурами чисто декоративными, вся власть на местах принадлежала польским военным властям. Может быть, потом сдали бы власть? Может быть… а как же «Вторая Речь Посполитая?»

Но и Петлюра обманул Пилсудского — обещанное им всенародное восстание, которое должно было разразиться, едва польская армия вступит на украинскую территорию, не состоялось. Точнее, «повстанцев»-то хватало: общее количество членов разного рода банд приближалось к 50 тысячам человек, но они предпочитали грабить, а не воевать с красными.

К осени 1920 года, когда поляков погнали, численность «армии УНР» упала до шести тысяч человек. Правда, после разгрома Тухачевского Петлюра воспрял было духом и издал приказ о всеобщем восстании — однако Украина опять не откликнулась на призыв, а вскоре и Пилсудский заключил мир с большевиками, оставив гетмана наедине с РККА.

11 ноября, уже после подписания предварительного советско-польского мирного договора, петлюровцы начали своё последнее безнадёжное наступление. На то, чтобы разгромить «армию УНР», красным потребовалась неделя. 21 ноября последний её отряд покинул Украину. (На шесть дней раньше — 15 ноября — последний пароход с остатками армии Врангеля отвалил от берегов Крыма). Петлюра умолял Пилсудского сохранить армию — пригодится ещё! — однако его люди были разоружены и интернированы. Их швырнули в те же лагеря, что и пленных красноармейцев, разве что не раздели да рационы установили чуть повыше (и всё же не дотягивавшие до рационов польской армии). Но всё равно ближайшей зимой более двух тысяч из 24 тысяч интернированных умрет от охвативших лагеря эпидемий.

Ещё один союзник Пилсудского в действиях на территории Советской Украины репутацию имел куда более мутную — зато был с польским правителем одного революционного поля ягода. Борис Савинков родился в 1879 году, вырос в Варшаве, в начале века стал членом боевой организации эсеров, террористом. В 1906 году арестован в Севастополе и приговорён к смертной казни, но сумел бежать в Румынию, откуда перебрался в Париж. Там вроде бы занимался литературной деятельностью. С началом Первой мировой войны вступил во французскую армию, весной 1917 года вернулся в Россию.

После Октября Савинков снова занялся конспиративной работой. В феврале-марте 1918 года он создаёт тайную офицерскую организацию «Союз защиты родины и свободы», которая летом того же года устраивает серию восстаний. От всей этой истории за версту несёт Антантой — известно, что англичане и французы финансировали «Союз», а разворачивавшаяся одновременно с эсеровской провокацией и увязанная с ней спецоперация получила название «заговора послов». После провала и этой авантюры Савинков какое-то время перемещался по России, а в 1919 году добрался до Европы, пытаясь найти спонсора для очередного «похода на большевиков».

Этот в высшей степени смутный персонаж и стал ещё одним союзником Пилсудского в походе на Украину — в январе 1920 года последний приглашает Савинкова в Варшаву. Под видом благотворительной организации, призванной оказывать помощь интернированным в Польше русским военным, Савинков создаёт в польской столице Русский политический комитет и принимается полным ходом вербовать из военнопленных и интернированных «русскую армию». Министерство военных дел Польши учреждает в Бресте специальное представительство, которое должно заниматься созданием этой «армии», её эмиссары получают карт-бланш на работу в лагерях военнопленных. Финансирует мероприятие не только Польша, но и Франция, план операций согласовывается с польским руководством (которое имеет французских советников). Командиром «армии» становится генерал Перемыкин.

Считается, что Пилсудский был настроен против белой армии, выступавшей за «единую и неделимую Россию». Однако это не мешало ему координировать свои действия и с белым движением. В 1920 году в Варшаве появляются русские дипломатические миссии: одна от совета белых послов в Париже, другая, военная, — от генерала Врангеля. В Крыму у Врангеля тоже сидит польская миссия.

«Русская армия» надежд не оправдала. Она очень долго формировалась, так что успела поучаствовать лишь в петлюровском походе октября 1920 года, где была быстро и бесславно разгромлена.

Однако самый колоритный персонаж предоставила полякам Белоруссия. В феврале 1920 года Пилсудский принял предложение руководителя военно-дипломатической миссии Рады БНР в Латвии и Эстонии о переводе на белорусский участок фронта Отдельного (белорусского) отряда Станислава Булак-Балаховича. Это был не просто бандит, но уже совершенно патологический тип, садист, известный, по выражению русского журналиста Львова, «нечеловеческим пристрастием к повешениям» и зоологическим антисемитизмом. К 1919 году он успел побывать в царской армии, у красных, белых, эстонцев. Везде его служба протекала одинаково: начиналась интригами против вышестоящего начальства, продолжалась растратами и, если обстановка позволяла, грабежами и убийствами, и заканчивалась арестом, после чего атаман оперативно менял хозяина. В декабре 1920 года в тифлисской газете «Понедельник» было опубликовано интервью с бывшим министром юстиции северо-западного (белого) правительства Е. П. Кедриным, который говорил про Балаховича:

«Я хорошо знаю этого авантюриста. У меня в руках был ордер об аресте его, но он ускользнул, и удалось арестовать только его ближайшего соучастника, Николая Энгельгардта. Они вместе занимались грабежом и обирательством богатых людей, предъявляя им обвинения в большевизме, под угрозой немедленной виселицы… неуплативших вешали, чтобы напугать других купцов и промышленников, причём вешателем являлся генерал Балахович лично. Вешать и расстреливать людей — это занятие он считал не только своей специальностью, но и „отдыхом“, и этому „отдыху“ не скрывая своего удовольствия, он предавался обычно после обеда…»[82]

К 1920 году он сколотил целое соединение — надо сказать, достаточно боеспособное, но состоявшее из таких отморозков, какие и в Гражданскую были редкостью. Расследовавший жалобы на действия балаховцев польский военный прокурор полковник Лисовский писал:

«…Армия Балаховича представляет собой банду разбойников, которая переправляет награбленное золото. Чтобы занять какой-нибудь город, посылается армия, солдаты которой грабят и убивают. И лишь только после многочисленных погромов, два дня спустя, приезжает Балахович со своим штабом. После грабежа начинаются пьянки… Что касается Балаховича, он позволяет грабить, иначе они отказались бы продвигаться вперёд… Каждый офицер, вступающий в армию Балаховича, обливает себя грязью, которую ничем нельзя смыть…»

Если уж такое пишет польский прокурор (а польская армия по отношению к мирному населению зарекомендовала себя наихудшим образом) — то трудно даже представить, каков был этот «освободитель».

Однако, согласно приведённой в эпиграфе народной мудрости, пригодился и Балахович. В начале 1920 года он начал формирование в Белоруссии «партизанских отрядов» для участия в советско-польской войне — естественно, на польские деньги — и в августе объявил себя командиром «партизанской дивизии». Военные подвиги «орлов батьки Балаховича» неизвестны, зато его хлопцы блистали на ниве грабежей и погромов беззащитных мирных жителей.

Вот некоторые особенности его освободительной миссии:

«В 5 час. вечера балаховцы вступили в Мозырь. Крестьянское население радостно встретило балаховцев, но евреи попрятались по квартирам. Сейчас же начался погром с массовыми изнасилованиями, избиениями, издевательствами и убийствами. Офицеры участвовали в погроме наравне с солдатами…

…Насилию подвергались девочки от 12 лет, женщины 80 лет, женщины с 8-месячной беременностью… причём насилия совершались от 15 до 20 раз… В деревне Инево, на границе Пинского и Ковельского уездов, добровольцы ограбили еврея, затем обмотали его колючей проволокой и катали по земле. Растёрзанного и окровавленного, его размотали и медленно жгли на огне; во время пыток еврей сошёл сума и был пристрелен. В ряде деревень произведены подобные же зверства с утонченным разнообразием приёмов.

В городе Камень-Каширске все еврейские квартиры были разграблены. Всякого еврея, показавшегося на улице, убивали. С целью убийства возможно большего количества евреев балаховцы подожгли дома. Выбегавших расстреливали. 12 девушек подвергнуты пыткам. Полковник Царский спокойно присутствовал при этом. Известен случай изнасилования одной девушки 34 солдатами. Изнасилована также 60-летняя старуха. После изнасилования её облили керосином и подожгли…

…При этом, в ответ на обоснованную критику польских военных и союзников-эсеров, прямо обвинявших Балаховича в антисемитизме, тот не придумал ничего лучше, как издать приказ о формировании в составе своей армии „добровольческого еврейского батальона“, для которого даже была установлена особая форма. Командовать этим батальоном стал служивший у Балаховича прапорщик Цейтлин, в батальоне кроме него состояло ещё три еврея — больше желающих служить в славной армии Балаховича, видимо, просто не нашлось[83]».

По данным израильского института «Яд Вашем», четверть евреев, уничтоженных в погромах во время Гражданской войны, числится за Балаховичем. Впрочем, не лучше он относился и к соотечественникам, заподозренным в «большевизме» или просто зажиточным, у которых было что взять.

… После перемирия, заключённого между Польшей и РСФСР в октябре 1920 года, Балахович, вроде как самостоятельно, но с ведома польского Генштаба и на его деньги, перешёл демаркационную линию и начал собственный «освободительный поход». 12 ноября 1920 года он провозгласил воссоздание БНР и даже успел выпустить почтовые марки (отпечатанные загодя в Польше), но через неделю его войско постигла судьба петлюровского.

Таковы три основных контингента «национальных» сил, наступавших совместно с польской армией: от полубандитов-петлюровцев до совершенно феноменальной мрази, какой являлось воинство Балаховича. Где-то посередине этого спектра находилось ещё несколько полуотрядов-полубанд тогдашних «полевых командиров», с погонами и без оных.

После быстрого и бесславного провала войны «национальных сил» против РККА осенью 1920 года они были разоружены и интернированы. Почему разоружены — понятно, это являлось одним из условий мирного договора. Почему Пилсудский пошёл на такой некрасивый шаг, как интернирование бывших союзников? Самый вероятный ответ: ему хватало криминального элемента и без мающихся от безделья двадцати тысяч бандитов. Содержались они в лагерях, но «по первому разряду», зачастую выполняя роль помощников лагерной администрации.

Существует один интереснейший документ — предписание главы французской военной миссии в Польше генерала А. Нисселя офицерам — уполномоченным миссии. Касается оно отношения к интернированным бойцам «национальных» сил. Предписание датировано 30 ноября 1920 года.

«Прошу Вас связаться с польскими командующими (округов) и добиться у них разрешения на посещение русских и украинских офицеров и солдат, пребывающих в вашем районе. Будете держать меня в курсе их материального и морального состояния и, со своей стороны, засвидетельствуете им тот интерес, который Французская военная миссия проявляет к их судьбе. Было бы желательно, чтобы вы поощряли командный состав к продолжению изучения военного дела и повышению тактических знаний; в частности, надо добиться от польских властей разрешения на посещение лекций и инструктажа, который проводят французские офицеры в данных округах»[84].

Интересно, почему французы так пекутся о боевой подготовке «национальных» частей? Что им до «тактических знаний» савинковцев и балаховцев?

Чужими руками

Казалось бы, теперь, после окончания войны, интерес польского правительства к «национальным силам» должен бы погаснуть. Однако ничуть не бывало! Формально инициатива дальнейших действий принадлежала Петлюре, Савинкову и их «полевым командирам», однако всю без исключения материальную базу предоставляли поляки — от пайков и бараков в лагерях до вооружения и снаряжения. А вот кому принадлежал план дальнейших действий… О, тут всё гораздо интереснее. Французы ведь не зря пеклись о боевой подготовке интернированных бандитов.

Из справки Полевого штаба РВСР. Декабрь 1920 г.

«Отношения между Русским комитетом и польскими официальными кругами весьма дружественны и близки… Между Савинковым и Пилсудским отношения очень близкие. Савинков весьма часто бывал у Пилсудского: при их свиданиях обыкновенно присутствовал французский представитель. До сих пор польское правительство оказывает всемерную поддержку вооружённым силам Русского комитета через военный отдел последнего, выдавая для них из своих складов обмундирование, амуницию и т. д.».

Судя по этому докладу, деятельность, которая будет описана ниже (впрочем, как и саму советско-польскую войну) следует считать не польским, а польско-французским проектом.

Потерпев поражение на ниве открытой интервенции, французы не отказались от мысли «приватизации» России.

Париж кровно был заинтересован в сильной Польше, которая, с одной стороны, будет создавать постоянную угрозу Германии, вечному врагу Франции, а с другой — отделять Советскую Россию от Европы, и в первую очередь от Германии, с которой у неё уже завязались дружеские отношения. Соответственно, чем сильнее Польша, тем большую угрозу она представляет и для немцев, и для советских. А если проект увенчается успехом и удастся отхватить хорошие трофеи — то будут основания и поучаствовать в делёжке.

Шансы на усиление Польши имелись — и, казалось, неплохие. Россия после Гражданской войны не вернулась в прежнее «единое и неделимое» состояние, к западу от РСФСР существовали два слабосильных самостоятельных государства — Украина и Белоруссия, которые хоть и находились в союзе с РСФСР, но являлись куда более уязвимыми. А уж после краха большевистской власти, который предполагался в самом ближайшем будущем, они и вовсе должны были лечь беззащитными под ноги любому завоевателю с десятком дивизий. Вот о чём забыли сегодня — что во всех политических планах того времени первым номером стояло падение большевистской власти, которое вот-вот должно произойти. В декабре 1920 года Советская Россия была охвачена колоссальными крестьянскими восстаниями, и такой прогноз казался более чем реальным: начинается восстание, входит «русская армия», к которой радостно присоединяются повстанцы, и от удара этой силы рушится ненавистная власть…

Из справки Полевого штаба РВСР. Декабрь 1920 г.

«План Савинкова сводится к нижеследующему:

Формируется новая русская армия. Основным кадром её служат армии Петлюры, Белоруссии и Балаховича. Этот кадр пополняется пленными красноармейцами, главным образом из находящихся в Польше, каких предполагается завербовать до 40 000. Основной кадр исчисляют в 25 000 человек. Кроме того, из армии Врангеля должны просочиться через Балканы добровольцы; полагают, что их будет много, что армия Врангеля как отдельная армия больше существовать не будет. До весны, таким образом, Савинков предполагает сформировать армию численностью до 100 тысяч человек.

Савинков возлагает надежды на возобновление военных действий весной между Польшей и Советской Россией, по инициативе последней. В таком случае русская армия выступает с национальными лозунгами одновременно с польской армией под общим руководством последней, но формально самостоятельно. Военные действия подготавливаются долженствующими вспыхнуть в прифронтовой полосе крестьянскими восстаниями и крупными террористическими актами по отношению к видным советским деятелям. Пользуясь создавшимся таким путём тревожным наступлением (а по мнению Савинкова, даже паникой), сначала выступают в виде партизанских отрядов части Балаховича, а за ним трогается в наступление регулярная армия»[85].

Оно, конечно, Савинков — прожектер первоклассный. Стотысячная армия, надо же! Не говоря уж о том, что её нужно собрать — а даже умирающие в лагерях красноармейцы совершенно не рвались в савинковское войско, а если и вступали в него, то всё больше с твёрдым намерением при первой же возможности перебежать к красным… Но кто будет финансировать такую громаду? Савинков считал, что поддержка Франции обеспечена — но едва ли расчётливые французы стали бы содержать эту махину, не получив ничего взамен. Не говоря уже о Пилсудском — надо быть полностью сумасшедшим, чтобы разместить на своей территории сто тысяч вооружённых людей, половина которых является откровенными бандитами, а вторая половина, натерпевшись всякого в плену, люто ненавидит поляков.

Однако при существенной (раз этак в двадцать) поправке в количестве «новая русская армия» всё же формировалась. Идея «Междуморья» была отложена, но не похоронена, да и лидеры «национальных сил» рвались драться с «советами», и с их настроениями приходилось считаться.

…Уже в декабре 1920 года неугомонный Петлюра начал готовить новый поход на Украину. На польские штыки он ввиду намечающегося мирного договора больше не надеялся, а с завидным национальным упрямством твердил о всеукраинском восстании, несмотря на то, что оно уже два раза не состоялось. Но теперь пылали Тамбов, Тюмень, Западная Сибирь, и казалось, вот-вот запылает вся Советская Россия.

Гетман создал так называемый повстанческий отдел при «Генштабе УНР», преобразованный в январе 1921-го в партизанско-повстанческий штаб при главном атамане, и направил на Украину эмиссаров, которые организовали там центральный и региональные повстанческие комитеты и занялись созданием подпольной сети.

Советская сторона слала ноту за нотой, требуя выслать из Польши Петлюру и его людей. Поляки эти требования игнорировали, зато в планах гетмана участвовали весьма активно. Ещё зимой они пообещали организовать и вооружить ударную группу «украинской армии» в составе двух тысяч человек. Весной польский Генштаб помог подготовить план операций по захвату Каменец-Подольска и наступлению на север Правобережной Украины. Чекисты перехватили курьеров и разгромили несколько групп в приграничье, сорвав эти великие планы, после чего операцию решили отложить до более удобных времён.

18 марта был подписан Рижский мирный договор, одна из статей которого прямо запрещала сторонам привечать на своей территории вооружённые формирования, враждебные другой стороне. Но это нисколько не помешало Пилсудскому вместе с Петлюрой в апреле — мае 1921 года совершить объезд лагерей украинских войск и поднять планку, пообещав вооружить уже пять тысяч бойцов. Одновременно, в апреле 1921 года, «партизанский штаб» был перебазирован из Тарнова во Львов и прикомандирован ко второму отделу польского Генштаба (то есть к разведке).

Ссылаясь на неготовность петлюровской армии, поляки всё откладывали и откладывали срок выступления. К концу мая им пришлось всё же формально запретить деятельность «украинских организаций». Те сняли вывески, вроде бы перейдя на нелегальное положение — и продолжали всё ту же работу. Естественно, польские власти её «не замечали».

Однако на родине «национальную армию» уже давно никто не ждал. Ещё зимой 1921 года, избавившись наконец от большой войны, в Советской России и на Украине всерьёз занялись бандами. За шесть месяцев только на Украине было разными способами нейтрализовано (убито, арестовано или амнистировано[86]) около 30 тысяч «повстанцев». В окружении самого Петлюры имелось не меньше десятка большевистских агентов — стоит ли удивляться, что практически всю их сеть разгромили ещё весной, а добили летом?

…Савинков тоже не сидит сложа руки. В январе 1921 года он создаёт военно-подпольную организацию «Народный союз защиты родины и свободы», во главе которой, вместе с самим Савинковым и его братом Виктором, стоят такие люди, как бывший кирасирский штабс-ротмистр Эльвенгрен, полковник с прелестнейшей фамилией Гнилорыбов и ещё несколько весьма колоритных личностей из тех, по кому петля не просто плачет — слезами обливается. Задачей Союза стало готовить и засылать на советскую территорию диверсионные отряды. В добровольцах в Польше, где прозябало в нищете и неопределённости огромное количество русских эмигрантов, недостатка не было. Тем более что в распоряжение Савинкова польское правительство передало лагеря интернированных войск Деникина и Врангеля, а также казачьи части, временно служившие в польской пограничной охране.

Уже зимой 1920–1921 гг. начались рейды на советскую территорию диверсионных отрядов, набранных из банд Балаховича, а также отрядов белорусских националистов, группировавшихся вокруг организации «Зелёный дуб». Это была ещё одна из организаций, созданных зимой 1920–1921 гг. Основателем ее являлся некий Белорусский политический комитет, которым руководил бывший помещик Алексюк. В начале 1921 года боевые дружины «Зелёного дуба» были вроде как бы расформированы, но фактически преспокойнейшим образом ходили на советскую территорию, при малейшей угрозе уходя обратно в Польшу. Штаб «Зелёного дуба» находился тоже на польской территории, в местечке Молодечно.

«Действуя небольшими отрядами в 20–30 человек, бандиты совершали нападения на советские учреждения, взрывали мосты, уничтожали телеграфные линии, склады продовольствия, грабили население, нападали и на отдельных прохожих в лесах. Иногда банды разрастались за счёт местных грабителей.

За зиму 1920/21 г. бандиты произвели в Белоруссии до 40 погромов, из них 21 в Мозырском уезде, где орудовали булак-балаховцы. В марте 1921 г. погромов было совершено 18, в апреле — также 18, в мае — 53. В Игуменском уезде оперировал отряд численностью до 400 человек под командованием полковника Павловского, в Бобруйском — отряд в 300 человек под командой капитана Колосова. К июню 1921 г. на территории Белоруссии действовало до 40 банд с постоянным контингентом до 3 тысяч человек»[87].

Формально эти отряды должны были готовить плацдармы для грядущего наступления «национальных армий» и базы для партизанского движения, а фактически… бандиты — они и есть бандиты. Как иначе назвать вот это?

«Во время первого рейда банда Павловского ворвалась в город Холм. Бандиты убили здесь 250 и ранили 310 человек. Отступая из Холма в направлении Старой Руссы, они заняли Демянск, разгромили там все советские учреждения, выпустили из тюрьмы уголовников (рыбак рыбака видит издалека? — Авт.), зверски расправились с коммунистами, советскими активистами, комсомольцами и местным населением, убив 192 человека…

Во время третьего рейда головорезы совершили налёт на пограничную заставу, убили отдыхавших после дежурства на заставе девятерых красноармейцев, повесили беременную жену начальника заставы. В Велиже они ограбили банк, а в Опочке живым сожгли директора банка Г. И. Хаймовича. Отступая с советской территории, бандиты по приказу Павловского угнали много скота, принадлежавшего советским людям…

Захватив местечко Пуховичи, бандиты отряда бывшего офицера Павлова бросили в котёл с кипящей смолой старика пастуха, заподозренного в сочувствии Советской власти; зверски замучили и убили двух коммунистов, захватили 11 жителей местечка и потребовали за них выкуп; получив требуемую сумму денег, бандиты зарубили заложников. Близ Полоцка бандиты спустили под откос поезд, ограбили почтовый вагон и пассажиров, расстреляли 15 коммунистов, у которых нашли партийные билеты»[88].

Таким образом, становится понятен план Савинкова о развязывании новой войны «по инициативе Советской России» — т. е. такой, в которой Польша выглядела бы жертвой агрессии и могла рассчитывать на международную помощь. В обстановке бандитского террора война могла вспыхнуть сама по себе, от несдержанности командира полка или погранотряда, который, преследуя очередную банду, перешёл бы линию границы и предоставил полякам повод для развязывания войны. По-видимому, именно на это и рассчитывал Савинков.

Пилсудский, поддерживая налётчиков, особо не рисковал — ведь через границу на советскую территорию ходили не польские военнослужащие, так что события вполне можно было представить как драку между русскими, закончившуюся «большевистской агрессией» против невинно страдающей Польши. Оно, конечно, вся эта «спецоперация» шита белыми нитками, но на какой международный резонанс могли рассчитывать непризнанные советские республики?

…Тем временем лето подошло к концу и выяснилось, что Россию постигла катастрофическая засуха, обещавшая в ближайшем будущем голод. Это был удобный случай для «окончательного решения большевистского вопроса». Наши дипломаты или разведчики (что в данном случае одно и то же) установили, что 3 сентября Франция предложила Польше направить Советской России ультиматум, а если тот будет отклонён, начать войну. Французы обещали со своей стороны тоже выкатить ультиматум и предложить то же самое Румынии. Наши, узнав об этих планах, тут же предали их гласности. Оба союзника заявили, что ничего подобного, никаких сговоров между ними не было — однако 5 сентября Польша почему-то закрыла восточную границу и стянула туда жандармов, а также поинтересовалась у Германии, какими уступками в вопросе Верхней Силезии можно купить её нейтралитет в грядущей советско-польской войне.

14 сентября выкатили и ноту: до 1 октября освободить и доставить к границе всех польских военнопленных, передать золото и драгоценности, положенные по договору, иначе последует разрыв дипломатических отношений. Однако и нашим было что сказать, и козырным тузом в обмене любезностями стали привечаемые поляками банды. 17 сентября наши отправили ответную ноту, увязав начало выплат с удалением с польской территории наиболее известных антибольшевистских лидеров. А заодно, на всякий случай, была прекращена демобилизация РККА, в которой оставалось ещё около 1,5 миллиона человек. На сей раз дело сдвинулось с мёртвой точки.

Однако, невзирая на все переговоры, когда 21 сентября финские отряды вторглись в Карелию, Пилсудский сразу же предложил Маннергейму помощь. Тот, правда, отказался — но не из благородства, а по той причине, что агрессия велась нерегулярными частями, и помощь армии была неуместна.

Через месяц, 17 октября, чувствуя близость высылки, рванул с места и Петлюра. Его «армия» вступила на территорию Украины. Двигалась она тремя группами общей численностью около 1700 человек. Через две недели их разгромили и поставили с советской стороны на охрану границы вместо погранвойск ВЧК полевые войска РККА.

Петлюра тут же с маниакальным упорством заговорил о подготовке нового вторжения, но его уже никто не воспринимал всерьёз. Невзирая на все советские ноты, он покинул Польшу лишь в конце 1923 года, какое-то время перемещался по Европе, потом обосновался в Париже, где и был застрелен 25 мая 1926 года бывшим анархистом Самуилом Шварцбардом. Убийца утверждал, что его выстрел — возмездие за еврейские погромы, которыми и в самом деле славились петлюровцы. Присяжные оправдали Шварцбарда.

Савинков к тому времени был уже мёртв. Арестованный 16 августа 1924 года в Минске, он был осуждён на 10 лет тюрьмы и покончил с собой 7 мая 1925 года, не то бросившись в лестничный пролёт с пятого этажа, не то выкинувшись из окна.

Дольше всех, как ни странно, прожил Булак-Балахович. Этот так и остался в Польше, получил звание генерала польской армии, в 1926 году принял активное участие в перевороте Пилсудского, во время гражданской войны в Испании служил наблюдателем при польской военной миссии у генерала Франко, а фактически являлся его советником по диверсионной деятельности, в 1938 году участвовал в мероприятиях по разделу Чехословакии. По официальной версии, убит неизвестно кем в Варшаве 10 мая 1940 года и негласно похоронен немцами.

… После того как власти РСФСР сделали правильный ход, поставив начало выплаты репараций в зависимость от пребывания на польской территории лидеров необъявленной войны против советских республик, дело сдвинулось с мёртвой точки. 7 октября был подписан протокол, согласно которому из Польши должны выехать активисты савинковского «Союза» и других аналогичных организаций. Многие из них действительно уехали, и на границе наступило относительное затишье.

Впрочем, покинули страну далеко не все. Часть формально высланных лидеров бандформирований всё равно почему-то болтается на польской территории. Приближённый Петлюры Юрко Тютюнник предпринимает ещё два тайных рейда в УССР — в декабре 1921-го и весной 1922 года, другие петлюровские кадры — контрразведчик Чоботарев и разведчик генерал Змеенко — готовят шпионов, диверсантов и агитаторов для выполнения заданий польского Генштаба. На советскую территорию через границу продолжают наведываться отряды. Последняя, уже полностью обреченная попытка поднять «всеукраинское восстание» датируется летом 1923 года, и предпринята она опять же при участии польского Генштаба.

Впрочем, «национальные лидеры» нужны были польским властям не только, а может быть, и не столько ради оправдания вторжения на советскую территорию. Ещё в конце 1920 года, когда «партизанский штаб» Петлюры переводили из Тарнова во Львов, его прикомандировали ко 2-му отделу Генштаба, то есть к разведке.

«Цель польских генштабистов, — пишет Виктор Савченко, — была в том, чтобы ослабить Петлюру, вырвав у него из рук руководство „повстанцами“, и использовать повстанцев на Украине только для целей „разведки и диверсий“. Полякам уже не нужны были новые „походы на Киев“. Второй отдел Генерального штаба войска Польши считал, что при условии „строгой конспирации“ нужно использовать отряды Савинкова и Петлюры для поддержания влияния на украинское общество, для поддержки антисоветских кругов. Савинков и Петлюра нужны были польской власти для раскола „антипольского лагеря“, в противовес галичанам, стремившимся поднять всеобщее восстание против польской оккупации в Галичине и на Волыни, и белогвардейцам, которые высказывали своё неодобрение Рижского договора».

Господин Савченко, как поклонник украинской независимости, поневоле приподнимает на щит Петлюру — единственного «самостийного» украинского лидера, о котором можно рассказать хоть что-то, кроме анекдотов. На самом деле полякам не было никакой нужды «ослаблять» гетмана, и без того проигравшего всё, что имел. Просто в этой истории они преследовали собственные интересы. Можно было дать «национальным лидерам» порезвиться на вражеской территории, но для большой политики они являлись уже отработанным материалом. Самое ценное, что оставалось у Петлюры, были его нелегальные сети — их-то и поспешили прибрать к рукам поляки.

Савинков тоже ещё в январе 1921-го, организовав свой «Союз», занялся созданием на советской территории разветвлённой подпольной сети. На бумаге она выглядела грандиозно, охватывая чуть ли не все стороны советской жизни. В реальности всё обстояло скромнее, но всё же только в Поволжье для её организации было отправлено 192 специалиста по конспиративной работе. Совсем безуспешной такая деятельность быть не могла.

Как сам Савинков, так и его люди работали на польскую разведку и контрразведку (офензиву и дефензиву). Все доставлявшиеся из Советской России сведения переправлялись во второй отдел польского генштаба и французскую военную миссию.

Впрочем, бог тайной войны явно благоволил чекистам. Разгромив весной 1921 года несколько крупных отрядов, от их уцелевших участников в ВЧК узнали о существовании «Народного союза защиты родины и свободы», а в мае раскрыли западный областной комитет «Союза», арестовав его членов, активистов, агентов, курьеров — несколько сот человек, после чего дипломатические требования получили новый стимул.

Савинковские сети использовались белыми эмигрантами и их покровителями до 1923 года, пока их не разгромили чекисты. Впрочем, что-то, несомненно, осталось — как и от других, несавинковских сетей. Где-то осели агенты, завербованные среди военнопленных красноармейцев и во время оккупации польской армией украинских и белорусских территорий, где-то — свои люди из националистических организаций…

Кроме того, что против СССР работали польские спецслужбы, вплоть до самого 1939 года Польша, настроенная резко и непримиримо антисоветски, была базой для всех разведок, направленных против Советского Союза. Недаром едва наши войска вступили на польскую территорию, как НКВД начал настоящую охоту на полицейских, жандармов, пограничников, не говоря уже о сотрудниках офензивы и дефензивы — всех, кто хоть как-то мог быть причастен к разведывательным и бандитским делам. Пусть база и уничтожена — но ведь агенты на нашей стороне остались, и их следовало выкорчёвать, пока они не дождались связника с заданием — может, из Лондона, а может, и из Берлина, ведь вторая половина польской разведки досталась Гитлеру, который тоже обязательно захочет прибрать в рукам бесхозные сети…

Интермедия

Плоды оккупации

Надо сказать, что не всегда насилие идёт во вред. Когда котёнка тычут носом в миску с молоком — это насилие. Когда крестьян сгоняют в колхозы — тоже насилие. А уж мобилизация на войну… Тем не менее во всех трёх случаях насилие и благотворно, и необходимо.

Мировая история полна аннексий и захватов, и далеко не все пошли во вред населению присоединяемых и подвластных территорий. Всё зависит от политики центра по отношению к новым землям. Кто бы что ни говорил, но присоединение к СССР всё же дало феодальным среднеазиатским ханствам отсутствие голода, бесплатную медицину, бесплатное всеобщее образование, промышленное развитие — хотя и извлекло женщин из-за дувалов и даже лишило паранджи. Кому-то паранджа нравилась, кому-то нет… но резкое уменьшение материнской и детской смертности тоже кое-чего стоит.

Почему-то в среде нашей интеллигенции считается, что чем западнее, тем культурнее. Ещё Солоневич над этим долго и весело смеялся, описывая западноевропейские представления о гигиене. И тем не менее принято признавать, что европейцы культурнее русских, а значит, их влияние на дикий русский народ благотворно (и даже гитлеровское нашествие наших «властителей дум» не отрезвило). А поляки для России всегда были Европой. От них приходило на Русь иноземное платье, бритьё бороды и некоторые «передовые» идеи. Платье носили, бороды брили, идеи переваривали — правда, самих поляков при этом били снова и снова, пока не побили совсем. И всё же отношение к ним было как к европейцам, «высшей расе» — что прекрасно иллюстрирует история с Пугачёвым и Костюшко. И так же по умолчанию считалось, что поляки, как более культурная нация, благотворно воздействуют на диких малороссов и белороссов — в первую очередь так считали, конечно, сами поляки. А поскольку они об этом ещё и очень громко кричали, то количество децибел и повторений возымело действие, и даже в России как-то исподволь многие стали полагать, что это так и есть, просто котёнок миски не разумеет…

А молоко-то в миске есть? Короче: как там с фактами?

Станислав Ваупшасов, известный партизанский командир, «работавший» в Польше с 1921 года, так пишет об экономических результатах польского господства:

«Польские власти отводили Западной Белоруссии роль аграрного придатка, источника сырья и дешёвой рабочей силы. Её природное богатство — леса хищнически вырубались и распродавались иностранным монополистам»[89].

Кстати, и не менее культурные финны, когда им случалось захватить кусочек Карелии, тут же оперативно начинали рубить лес — свой не трогали, берегли…

«Земельные отношения в Западной Белоруссии характеризовались господством крупного помещичьего землевладения и малоземельем крестьян. В 1921 году более трёх с половиной тысяч помещиков имели около 4 миллионов гектаров угодий. Самые крупные из магнатов — Радзивиллы, Потоцкие, Сапеги и Тышкевичи владели имениями в десятки тысяч гектаров. А 370 тысяч бедняцко-середняцких хозяйств располагали всего лишь 2 миллионами гектаров, в том числе 54 127 семей имели участки площадью не более 1 гектара».

Как видим, в среднем одна крестьянская семья имела около пяти гектаров земли. В России была примерно та же ситуация, и положение сельского хозяйства считалось безнадёжным. Советское правительство вытащило из ямы аграрный сектор при помощи коллективизации — но на польских территориях никакой коллективизации, естественно, не проводилось. Из аграрного тупика правительство попыталось выбраться с помощью не оправдавшего себя в России столыпинского пути. Крестьян выселяли на хутора, попутно продав им часть помещичьей и государственной земли. В итоге с землёй и вправду стало получше, но что толку? «Столыпинская» реформа никак не решала вторую основную проблему бедных крестьян — нехватку средств на ведение хозяйства, в первую очередь недостаток скота и инвентаря. В середине 30-х годов лошадей в Западной Белоруссии имели 67 % хозяев, соответственно, 33 % были безлошадными — больше, чем в РСФСР, где этот показатель в конце 20-х составлял 28 %[90]. К 1939 году из полуторамиллионного белорусского населения региона около 200 тысяч эмигрировали в Западную Европу или на американский континент.

Отдельным слоем, классом или, если хотите, кастой были так называемые осадники.

«С 1921 по 1930 год на западнобелорусских землях поселилось около 5 тысяч осадников. Их основную массу составляли бывшие офицеры и унтер-офицеры легионов Пилсудского, участники польско-советской кампании 1919–1920 годов. Они получали наделы в 15–45 гектаров и оседали хуторами на захваченной территории в качестве контрреволюционной опоры польского правительства, верных прислужников буржуазно-помещичьего строя».

По российским понятиям осадники — это кулаки. Но кулаки особого рода. Здесь их ненавидели втройне: как кулаков, как поляков и как солдат, отличившихся на советско-польской войне, в результате которой народ оказался под оккупацией. А уж как они гордились своими боевыми заслугами и как выставляли их напоказ — любой, имеющий представления о польском характере, хотя бы в рамках Достоевского, легко может вообразить.

Кроме «контрреволюционной опоры», у осадников была ещё одна функция — правительство рассчитывало опереться на них при полонизации края. А в случае, если эти территории всё же перейдут к СССР, именно осадники должны были стать готовой подпольной сетью для диверсионной войны.

Сколько их было? Цифры называют самые разные, от 25 до 300 тысяч. Чемпионом стал белорусский историк Анатолий Тарас, заявивший, что «за период с весны 1924 года до осени 1936 года в Беларуси поселились около 300 тысяч осадников (считая семьи), в Восточной Галиции и Волыни — до 200 тысяч»[91].

Реальность, как всегда, оказалась скромнее. 2 декабря 1939 года Берия докладывал Сталину:

«Органами НКВД учтено в Западной Белоруссии 3998 семейств осадников и по Западной Украине 9436, а всего 13 434 семейств».

По данным учета НКВД, выселению из приграничных районов в глубь СССР подлежало 27 356 семей осадников и лесных стражников, всего 146 375 человек. Составив простую пропорцию, мы получим примерное число собственно осадников — около 100 тысяч.

Осадникам с их наделами и льготами жилось неплохо, но в целом процветания «восточным территориям» поляки не принесли. Западная Белоруссия как была депрессивным сельскохозяйственным регионом, так им и осталась — никакой индустриализации в Польше не производилось, «польский гений» не смог восстановить даже довоенный уровень промышленного производства. В 1931 году горожанами являлись только 15 % населения края. При том, что здесь проживало 13 % населения Польши, численность рабочих составляла 1,8 % общего числа по стране, валовая продукция промышленности — 3 %, а предприятий с 20-ю и более рабочими — 2,8 % (большинство «предприятий» имели от 5 до 20 рабочих), и то в основном это была пищевая и деревообрабатывающая промышленность. Самыми крупными являлись Пинская спичечная фабрика, Гродненская табачная фабрика, Лидская фабрика резиновых изделий — названия говорят сами за себя. При этом в крае в 1936 году насчитывалось 25 тысяч безработных[92].

Положение в городах Украины было получше, но благодаря не полякам, а промышленно развитой Австро-Венгрии, в состав которой прежде входила Галиция. Каким оно было в деревнях? В ноябре 1933 года Компартия Западной Украины в отчёте Коминтерну так обрисовала ситуацию в крае:

«Результаты хищнического хозяйства ярче всего выступают на примере зап. украинской трудящейся деревни, которая в результате налогов, штрафов, ростовщических долгов, голода земли[93], феодальных форм эксплуатации и т. п. обречена на постоянный голод. Однако тяготы, установленные оккупантами, не уменьшаются, а наоборот, всё возрастают. С 1930 г. введено в Польше 18 новых налогов, кроме того, некоторые из них возросли в 5 и даже 7 раз.

Кроме официальных налогов, ещё более значительную роль играют штрафы, которые взимаются под любыми предлогами, напр. за то, что уборная слишком чистая… — в сумме 50–70 зл. с целью отпугнуть крестьянина от участия в революционной борьбе[94].

Одновременно с увеличением эксплуатации крестьянства, уменьшаются и даже отменяются всякие налоги для банд осадников…»

Во всех нормальных государствах налог устанавливается либо равный для всех, либо прогрессивный. В СССР ещё с середины 20-х годов приняли как раз прогрессивный налог — к началу 30-х годов от выплат были фактически освобождены примерно половина крестьянских хозяйств (1–2 рубля в год — это тоже освобождение). Но чтобы увеличивать налоги для бедняков и уменьшать для обеспеченных — с экономической точки зрения это бред. Зато с точки зрения колониальной политики — отнюдь: правительство должно защищать интересы народа метрополии, а не туземцев, вот и пусть местное население платит за все.

«Составной частью политики оккупанта является политика истребления, применяемая всё жёстче и всё беспощаднее. Почти все украинцы сняты с работы в предприятиях, в государственных, а частично и в коммунальных учреждениях. Частные капиталисты при сокращениях также в первую очередь увольняют рабочих украинцев. Украинские безработные при получении пособий подвергаются преследованиям и издевательствам (очень частые требования переменить вероисповедание как условие получить пособие). Украинский язык устранён в государственных учреждениях, в самоуправлениях, судах и т. п. Новый самоуправленческий устав расширяет эти отношения также на волость… Введение в положение о самоуправлении пункта об обязательном знании для гласных польского языка (говорить и писать) является фактической колонизацией сельских самоуправлений».

Почему колонизацией? Элементарно! Украинский крестьянин и так в большинстве своём неграмотный, а если и умеет читать и писать, то на родном языке. Польских крестьян среди сельского населения Западной Украины мало, кроме того, правительство, ничтоже сумняшеся, имело обыкновение записывать в поляки католиков, вне зависимости от крови, так что реально их было ещё меньше. А кто умеет говорить и писать по-польски так, что не придерёшься? Правильно, осадник! Он кулак, он и поляк — готовый председатель местного самоуправления.

«Из украинских школ остались только крохи. Из общего числа 3128 школ в 1918 году до 1932 г. осталось не больше 500 школ.

а) Холмщина, Полесье, Волынь не имеют ни одной украинской школы;

б) большинство школ формально украинских фактически польские, имеют польский учительский состав и т. п.

Циркуляр министерства от 30/X 28 констатирует, что „Все начальные школы как государственные, так и частные на всей территории Польской республики являются в полном смысле этого слова польскими школами. О других школах в Польском государстве не может быть и речи“».

В Белоруссии до оккупации существовало около 400 белорусских школ. В 1929 году осталось 29 белорусских и 49 смешанных польско-белорусских школ, в 1936 году — 16, в 1939-м — ни одной. 35 % населения края было неграмотно. В 1927 году издавалось 23 белорусских газеты и журнала, в 1830-м — 12, в 1932-м — 8, не существовало ни одного белорусского театра или музыкального учреждения. Местное население должно было говорить по-польски, учиться по-польски, соблюдать польские государственные традиции — при этом оставаясь «людьми второго сорта».

Советское правительство неоднократно протестовало против по сути нацистской политики Польши по отношению к украинцам и белорусам, но получало один ответ — требование не вмешиваться во внутренние дела Польши. До поры и не вмешивались — но только до времени…

Традиционная политика привела к традиционным результатам. С самого основания Речи Посполитой — ещё той, первой — её сотрясали восстания. Начались они и сразу же после окончания советско-польской войны. Первой акцией гражданского неповиновения стала проводимая в апреле 1921 года перепись, которую местное население «восточных территорий» попросту бойкотировало. А годом раньше произошло знаковое событие: в 1920 году в Праге была создана Украинская военная организация, руководителем которой стал небезызвестный Коновалец — впоследствии УВО вырастет в ОУН. Уже в 1922 году она провела более 2300 поджогов имений, фольварков, хозяйственных построек. И это было только начало…

В 1923 году на Западной Украине прошло 256 забастовок и восстание в Бориславе. Забастовочная борьба и отдельные выступления продолжались и все последующие годы, а в 1930 году в Галиции грохнуло всерьёз. Только за июнь боевики ОУН провели 220 поджогов (жгли в основном осадников), портили линии связи. В сентябре началась так называемая «пацификация», а по-простому говоря, карательная операция, с участием отрядов полиции и кавалерии. Они разоружили 800 сёл, арестовав около пяти тысяч человек. 50 человек было убито, около 4 тысяч ранено или покалечено, сожжено 500 домов. Министр внутренних дел Польши заявил впоследствии: «Если б не пацификация, то в Западной Украине мы имели б вооружённое восстание, для подавления которого необходимы были бы пушки и дивизии солдат».

Но и в дальнейшем «замирения» продолжались. Компартия Западной Украины докладывала Коминтерну:

«Основным методом оккупанта при проведении своей хищнической политики является всё более широкое применение методов открытого террора, который на данном этапе принимает форму пацификации целых районов. Пацификация крестьян за изгнание судебного исполнителя, за избиение стрельца, за всякую помощь, оказанную коммунистам или партизанам и т. п»[95].

Это были не эксцессы, а политика — совершенно та же, что и триста лет назад. Ещё в 1925 году одна из крупнейших польских газет, «Речь Посполита», писала:

«Если в продолжение нескольких лет не будет перемены, то мы будем иметь там, на восточных крессах, всеобщее вооружённое восстание. Если не утопим его в крови, оно оторвёт от нас несколько провинций. Теперь же нужно выловить все банды, нужно проследить, где им помогает местное население, и со всем этим гультайнитством расправиться коротко и без пардону. На восстание есть виселица — и больше ничего. На все тамошнее белорусское население сверху донизу должен упасть ужас, от которого в его жилах застынет кровь»[96].

Кончилось противостояние плохо. Идиотизм польской национальной политики оттолкнул население «восточных территорий» от Варшавы раз и навсегда. В воспоминаниях одного из польских офицеров промелькнуло в сентябре 1939 года: в деревнях по пути украинцы и евреи кидали в отступающее польское войско камнями, обливали содержимым ночных горшков и радостно кричали: «Конец вашему польскому государству!» Но это бы ещё ничего, такое государство и не жалко. Однако эта политика посеяла стойкий раздор между коренным населением и поляками — а поляков было значительно меньше. В Советском Союзе умели сглаживать национальные конфликты, но когда на эти земли пришли немцы, на оккупированных территориях началась настоящая гражданская война, жертвами которой в основном становилось мирное население. Обе стороны, не разбирая, уничтожали целые деревни вместе с людьми.

Однако весовые категории оказались слишком разными. В 1943 году Украинская повстанческая армия (боевая структура ОУН) поставила задачу: полностью очистить территорию Волыни от поляков — эти события известны как Волынская резня. Только за одно лето было уничтожено 36 тысяч человек — большей частью стариков, женщин и детей, поляков или членов смешанных семей. Убивали зверски:

«Согласно отчётам советских партизан, „украинские националисты проводят зверскую расправу над беззащитным польским населением, ставя задачу полного уничтожения поляков на Украине. В Цуманском районе Волынской области, сотне националистов было предписано до 15.04.43 уничтожить поляков и все их населённые пункты сжечь… В райцентрах Степань, Деражная, Рафаловка, Сарны, Высоцк, Владимирец, Клевань и др. националисты проводят массовый террор в отношении польского населения и сёл, причём необходимо отметить, что националисты не расстреливают поляков, а режут их ножами и рубят топорами независимо от возраста и пола“…

В показаниях задержанных в 1944–46 годах командиров ОУН(б) — УПА акция на деле выглядела таким образом: „Согнав в одно место всё польское население, мы начинали резню. После того как не оставалось ни одного живого человека, вырывали большие ямы, сбрасывали туда трупы, засыпали их землёй, а чтобы скрыть следы этой могилы, разжигали над ней костёр“. В ряде населённых пунктов поляков сжигали живьём в их собственных домах»[97].

В резне увлечённо принимало участие и местное население. Что интересно: советские партизаны, и даже националистические отряды или банды, где было много бойцов с советских территорий, истреблением поляков не занимались. Что ещё раз доказывает: первопричиной резни стала национальная политика Пилсудского…

Так что, как видим, по всем показателям поляки получили полный ноль: не принесли захваченным ими территориям ни культуры, ни процветания, ни мира. Естественно, котёнок, которого тыкали носом в пустую миску, воспринял данную процедуру как насилие голое и бесполезное. Плоды этой политики Польша пожинает по сей день, и кто знает, как отзовётся она в будущем…

Глава 11

Путеводная звезда Мюнхена

«Сие есть хитрый европейский политик, герр Питер, и доверие здесь неуместно».

Алексей Толстой. Пётр Первый

…А время шло и несло с собой изменения. Государства переходили от войны к миру. Новые устраивались в жизни, старые меняли форму правления и тоже как-то устраивались. В Польше 17 марта 1921 года была принята конституция, а 14 декабря Сейм избрал первого президента страны. Им стал Габриэль Нарутович, 57-летний гидроинженер, профессор Технологического института в Цюрихе, литовец, участвовавший в 1918 году в провозглашении независимой Литвы. Его поддерживали левые силы и национальные меньшинства. Естественно, душа мятежной шляхты не вынесла такого поношения польской идеи. В полном соответствии с национальными традициями Нарутович пробыл президентом всего 5 дней — 16 декабря он был застрелен. Убил его Элигиуш Невядомский, персонаж для того времени типичный — шляхтич, художник и националист. Правда, на «юношу бледного со взором горящим» террорист не тянул, поскольку был 53 лет от роду. Зато в его послужном списке значились два очень интересных пункта: заведующий отделением живописи и скульптуры в созданном немцами 1 марта 1918 года временном правительстве Польского королевства, а также служба в управлении контрразведки при Главном штабе во время советско-польской войны. Может, и хотелось бы поверить в фанатика-одиночку, да пунктики эти не позволяют.

На суде Невядомский сам потребовал для себя смертной казни. Суд не стал особо упираться, и он был расстрелян 31 января 1923 года в Варшавской цитадели. По крайней мере, так считается…

Следующим президентом стал Станислав Войцеховский. Этот мятежных шляхтичей устраивал и досидел аж до 1926 года, когда творившегося в стране беспредела не выдержал уже Пилсудский. Кстати, при Войцеховском бывший глава государства стал было начальником Генерального штаба, но уже в мае 1923 года подал в отставку (что косвенно говорит о качествах правительства) и удалился к себе на виллу до «часа X», после наступления коего с виллы вышел, захватил власть и объявил «санацию», то есть оздоровление страны. В чём, кроме репрессий, заключалось оздоровление — непонятно, но зато репрессировали от души. А вот с экономикой вышло хуже…

В СССР расклады тоже менялись. В конце 1922 года отошёл от руководства Ленин. Людей такого масштаба история рождает редко, и вероятность того, что на смену Ленину придёт деятель сравнимой величины, была равносильна чуду. Мир с любопытством ожидал продолжения русской смуты, занимая места в зрительном зале: как неопытные красные политики утопят работу в дискуссиях, а потом начнут ещё одну войну.

Подумать, что малозаметный грузин из Политбюро является одним из величайших государственных деятелей в истории человечества, не смог бы ни один умственно нормальный человек. Во-первых, двое великих друг за другом, а во-вторых — кавказец, дикий народ, фи…

Скептицизм ли подвёл европейских политиков или расизм — что бы это ни было, но Советская Россия получила передышку. Давить её в ближайшем будущем не собирались — проще подождать, пока сама упадёт…

Действовал Сталин мягко, не торопясь, однако приоритеты обозначал чётко — основным и для правительства, и для партии является развитие СССР. Немецкий «красный октябрь» 1923 года — бесславно провалившаяся попытка устроить революцию в Германии — стал последней крупной советской внешнеполитической авантюрой. Постепенно свернули «активную разведку» — так называли организованное СССР партизанское движение на оккупированных Польшей территориях, прижали Коминтерн. Советский Союз чем дальше, тем больше становился нормальным государством. Это было не очень-то приятно для стаи волков, именовавшейся «мировым сообществом» — чтобы уничтожить нормальное государство, требовалось совершить слишком много политических реверансов, туда нельзя просто ввести войска «для защиты населения». Оставалась, правда, надежда, что большевистский режим всё же рухнет, не выдержав экономических трудностей — потому давить СССР военной силой не спешили и в 20-х годах, а затем и вовсе стало не до того.

Однако в начале 20-х ситуация была непредсказуемой. Перемена курса ещё не обозначилась, зато пример строящегося в СССР социального государства был смертельно опасен для мировой финансово-промышленной элиты, да и желание колонизировать Россию никуда не делось. Так что наконечники уставленных на РСФСР копий — пограничные страны-лимитрофы — подрагивали в боевой готовности. И первой из них была, конечно же, Польша — с её вековой ненавистью к соседям, и прежде всего к «москалям», «комплексом восьми воеводств», шляхетским гонором и грёзами о Великой Польше от моря и до моря. В конечном итоге именно это сочетание и привело её к очередному разделу.

До Гитлера…

1921 год в Советской России прошёл под знаком новой войны на западной границе. В приграничных округах разрабатывались оперативные планы на случай вторжения «национальных армий», самих по себе или совместно с Польшей, а может быть, ещё и с Румынией. Наиболее вероятным сценарием начала новой войны казался следующий: начинают «националы» и белые, прорвавшиеся банды дезорганизуют красный тыл, а в случае успеха подключаются армии лимитрофов.

Нельзя сказать, чтобы советское руководство было так уж удручено этими перспективами. В наихудшем варианте все противники могли выставить не более 600 тысяч бойцов весьма сомнительного качества, а в Советской России народу, который не прочь ещё помахать шашками, слонялось без дела более чем достаточно. Бояться нового поражения не приходилось, а парочка новых советских республик по западным границам никак бы не помешала. Да и выгода налицо — в случае победы не надо платить полякам репарации. Тем более и немцы, невзирая ни на какие версали, с радостью были готовы помочь Советам громить Польшу.

Одно условие — Советская Россия не должна была выглядеть агрессором ни в каком случае. Вот это действительно дорого бы обошлось. Зато любая агрессия против неё тут же отозвалась бы колоссальным протестом трудящихся во всех странах, с ревнивым интересом следивших за небывалым опытом государственного строительства. Так что если начнут соседи — да пожалуйста!

  • Если в край наш спокойный
  • Хлынут новые войны
  • Проливным пулемётным дождём —
  • По дорогам знакомым
  • За любимым наркомом
  • Мы коней боевых поведём!

Однако то, что понимали в Москве, понимало и польское правительство, так что в открытую лезть с войной не дерзало, ограничиваясь спонсированием банд. 1921 год был очень весёлым. Затем, поняв, что гоняться за укрывающимися за кордоном бандами можно до второго пришествия, Красная Армия решила перейти в наступление особого рода. 18 марта 1922 года РВСР одобрил предложение главкома РККА:

«Так как ввиду усиливающихся слухов о предстоящих весной бандитских набегах и рейдах со стороны Румынии и Галиции в приграничном населении усиливается тревога и выражается, в частности, стремление дать собственными силами отпор бандитам и наказать их организаторов, т. е. румынские и польские власти, РВСР считает необходимым обратить на это внимание НКИД с целью предупреждения тем или другим путём румынских и польских властей о том, что петлюровские и савинковские банды со стороны Румынии и Польши неизбежно вызовут однородный отпор со стороны приграничного населения. Со стороны Военного ведомства может быть полная гарантия того, что, в случае, если наши границы останутся неприкосновенными, никаких банд с нашей стороны на территорию Польши и Румынии допущено не будет. В случае же повторных бандитских набегов на нашу территорию местные военные власти заявляют о полной невозможности для них взять на себя ответственность за ограждение неприкосновенности румынской и польской границ, не говоря уже о том, что слишком решительная политика с нашей стороны в этом отношении совершенно не будет понята местным населением»[98].

Если перевести этот текст на обычный человеческий язык, означал он следующее: коли господа соседи не уймут базирующиеся на их территории банды, то пусть не обижаются — с нашей стороны они получат тем же самым по тому же месту. Возможности у нас в этом смысле имелись богатейшие: бывших бандитов, с удовольствием прогулявшихся бы на польскую территорию, в приграничной зоне — пруд пруди, достаточно лишь намекнуть, что пограничная охрана в нужный момент будет смотреть в другую сторону…

То ли предупреждение подействовало, а может, полякам надоело вкладывать деньги в обречённое мероприятие — но 1922 год на советско-польской границе оказался куда более спокойным. Правда, требование выгнать с польской территории белые бандитские и террористические формирования являлось общим местом аж до самого 1939 года — но беспредела уже не было. Противостояние всё больше перемещалось в дипломатические сферы.

Первая половина 20-х годов была временем, когда множество новых государств и новых правительств на европейском пространстве присматривались, от кого чего ждать, проверяли друг друга на изгиб и на излом. Все они были новыми — одни никогда не имели собственной государственности, вторые давно её утратили, а третьи вроде бы сохранили те же названия, что и раньше, но имели новый строй, новые границы и новые правительства. Из этой каши ещё только предстояло вылепиться союзам, предпочтениям и приоритетам.

Если смотреть на вещи совсем грубо, Европа того времени была разделена на два блока: версальский (страны-победительницы и некоторые новые государства) и антиверсальский (советские республики и Германия), плюс некоторое количество государств, пока ещё никак себя не осознающих. Однако Польша себя осознавала, и ещё как! Насколько адекватно — это уже второй вопрос…

Международное положение Польши (равно как и других государств, принадлежавших раньше к Российской империи) — в начале 20-х являлось весьма пикантным и двусмысленным. РСФСР по-прежнему не была признана мировым сообществом, стало быть, не признавались и заключённые ею соглашения. Следовательно, восточные границы Польши на карте мира как бы не существовали. Кроме того, Рижским договором Польша освобождалась от ответственности за царские долги — а раз договор не признан, то был шанс, что на Варшаву возложат некоторую их часть, по принципу «хоть шерсти клок». К тому времени уже стало ясно, что с большевиков едва ли удастся что-то получить. Товарищи были крайне неуступчивые. Участие европейских держав в Гражданской войне давало повод выкатить встречные требования (что и было сделано чуть погодя), да и стиль поведения Совнаркома не позволял рассчитывать, что он будет столь же покорен европейским интересам, как его предшественники. А Польше деваться было некуда. Эти прискорбные обстоятельства заставили польское правительство, стиснув зубы, преодолеть естественное отвращение и начать предпринимать какие-то шаги, способствующие международному признанию РСФСР.

Но с другой стороны, страстная польская натура не позволяла идти навстречу «москалям», даже если эти шаги были выгодны. Кроме того, свою внешнюю политику Польша выстраивала в кильватере Франции, а Франция… Роль этого государства в межвоенной истории недооценена изрядно — жаль, что не по нашей оно теме, а то ведь есть что покопать… Его внешнеполитический стиль — интриги и предательство — настолько помог Гитлеру на его пути к могуществу Третьего Рейха, что свою судьбу оно заслужило куда больше, чем Польша… Прибалтийским государствам, исторически ориентировавшимся на Германию, а в данный момент — на собственные интересы, было проще.

А ведь есть ещё и «в-третьих». Польская элита упрямо ощущала свою страну как великую державу. Поэтому её правительство, поддерживаемое шляхтой, с маниакальным упорством пыталось сколотить из мелких восточноевропейских государств союз под своим руководством и начать по-крупному влиять на европейскую политику. Все союзы такого рода, едва наметившись, тут же разваливались, поскольку существовать подобное объединение могло либо под русским, либо под германским сапогом, никак иначе. А уж с Польшей в качестве лидера… пожар в борделе! Однако против доминанты не попрёшь, и паны пытались, пытались…

Внешняя политика Польши, раздираемая этими противоречивыми интересами, двигалась странным курсом. Так, 16 марта 1922 г. на Рижской конференции четырёх стран (РСФСР, Польши, Эстонии и Латвии) было принято решение о согласовании действий на предстоящей Генуэзской конференции, о взаимной гарантии договоров между ними, а также о желательности международного признания РСФСР. Однако стоило Парижу сказать «фи» — и поляки тут же дали задний ход, заявив, что решения, принятые в Риге, силы не имеют — это-де был лишь обмен мнениями. В Генуе польская делегация тоже заняла профранцузскую позицию, выступив против признания РСФСР, и осудила заключённый к тому времени советско-германский договор. Польская пресса подняла крик: договор, мол, — это подготовка нападения на Польшу. Конечно, при случае Россия и Германия охотно разделили бы надоедливую соседку по новой, но полагать, что взаимоотношения двух серьёзных государств не имеют иной цели, кроме как плести интриги против Польши…

Поведение поляков в Генуе ещё раз подтвердило: на слово Варшавы положиться нельзя. Перспективы восточноевропейского блока стали совсем призрачными — кому нужно заключать договоры с государством, с такой необыкновенной легкостью отказывающимся от собственных решений…

Зато интереснейшее заявление поступило от англичан. В беседе с британским министром финансов Чемберленом польский представитель попытался убедить последнего, что сильная Польша отвечает интересам Англии. И услышал в ответ, что ничего подобного — сильная Польша будет мешать экспансии Германии на восток, в которой заинтересована Англия[99]. Помните знаменитую фразу о том, что у Британии нет ни постоянных друзей, ни постоянных врагов, а есть лишь постоянные интересы? Она сталкивала Россию и Германию в 1914 году и теперь собиралась в новых условиях повторить тот же финт, а государство между ними… ему просто не повезло с географией!

Франция была в большей мере заинтересована в сильной Польше, создававшей Германии угрозу с тыла и тем самым дававшей Парижу дополнительную гарантию безопасности. Понятна и привязанность Польши к Франции — совершенно аналогичный расчёт, гарантия безопасности. Это потом выяснится, что он был глубоко неверен…

…В конце концов грозный призрак германо-советского блока заставил «мировое сообщество» признать СССР, несмотря на то, что его правительство наотрез отказалось платить царские долги и отменять монополию внешней торговли. 1 февраля 1924 г. Советский Союз признала Англия, за ней потянулись и другие европейские страны. Польско-советские отношения тоже вроде бы начали стабилизироваться. 31 июля 1924 г. была согласована линия границы. К этому времени завершилась и репатриация оказавшихся на советской территории поляков.

Тем временем польская экономика переживала не лучшие времена. Экономический кризис и инфляция заставили Варшаву искать помощи — естественно, у тех стран, к которым она так упорно набивалась в союзники. Франция в займе отказала. Англия вроде бы подавала какие-то надежды, и даже в результате было подписано торговое соглашение (в результате которого, кстати, британцы получили возможность проникнуть в польскую экономику) — однако денег они так и не дали. В конце концов Варшава сумела получить у Парижа 300 млн. франков военного займа, но одновременно был подписан договор о поставках французского вооружения — классическая, ещё на Российской империи опробованная схема: дать взаймы и на те же деньги обеспечить себе рынок сбыта. Как повлиял этот займ на экономическое положение государства — можно догадываться, но нужно ли гадать?

Постепенно стало сбываться и британское предвидение об экспансии Германии на восток. Правда, ручное веймарское правительство дальше робких разговоров не шло — но разговоры, однако, начались… В январе 1925 года оно обратилось к Англии и Франции с предложением гарантировать западные границы страны и одновременно заговорило о ревизии восточных границ. Германия хотела получить обратно Поморье, предложив Польше взамен право торговать в портах Балтийского моря. Получив отказ, немцы в июле 1925 года объявили бойкот польским товарам. Варшава обратилась за помощью к Англии и Франции, но тех интересовали лишь собственные дела, так что они преспокойно заключили с Германией Рейнский гарантийный пакт, совершенно не вдаваясь в вопросы восточных границ. Это был ещё очень тихий, но уже вполне отчётливый звоночек из будущего…

Советский Союз тоже начал вырабатывать свой почерк. В 1925 году в советско-германских отношениях наступило охлаждение — верх в Германии взяли прозападные силы. Тогда 29 сентября 1925 года Советский Союз предложил полякам сближение на антигерманской основе — и, естественно, получил отказ, но при этом напугал немцев. После чего наши тут же заключили с Германией торговый договор, а 24 апреля 1926 г. — пакт о ненападении и нейтралитете. Поскольку Германия не имела с СССР общей границы, этот пакт может показаться довольно забавным… Но учитывая, что Варшава на антисоветской основа готова дружить хоть с чёртом, а не то что с немцем — он был чрезвычайно актуален. Теперь, буде речь зайдёт о новой войне, Польша не сможет получить Германию в качестве союзника. Бессмысленные и бесперспективные переговоры, а потом стремительный разворот и заключение договора со страной, против которой только что предлагалось дружить — вам этот пируэт ничего не напоминает?

…Следующие годы прошли в противоборстве двух стремлений. Поляки усиленно пытались создать военно-политический блок так называемых лимитрофов — мелких стран по западным границам Советского Союза. Наши, в свою очередь, налаживали отношения с Германией и Литвой, основными противниками Польши.

В мае 1926 года в результате государственного переворота к власти пришёл Пилсудский. Впрочем, на польско-советские отношения это не повлияло, поскольку улучшить отношения между странами не могло, а ухудшать в той обстановке было некуда.

А потом наступил 1927-й — «год военной тревоги». В Китае прошла инспирированная британцами серия антисоветских провокаций, завершившаяся налётом уже на советское торговое представительство в Лондоне и разрывом англо-советских отношений. Это может объясняться и, скорее всего, объясняется британскими внутриполитическими раскладами — консерваторы на выборах разыгрывали антисоветскую карту и теперь надо было хоть чем-то её подкрепить[100].

Однако были силы, которые отнеслись к происходящему всерьёз. Одновременно с британскими провокациями резко активизировался белогвардейский террор. Его проводили боевики РОВС[101], финансируемые эмигрировавшими русскими промышленниками и тесно связанные с французскими спецслужбами. Впрочем, игра «в 1905 год» не получилась — РОВС не партия социалистов-революционеров, а ОГПУ — не охранка. Советские чекисты и пограничники переиграли террористов — учитывая количество агентов ОГПУ в эмигрантских кругах, ничего удивительного в этом нет…

Но самые серьёзные события произошли в Польше. 7 июня на вокзале в Варшаве двадцатилетним русским эмигрантом Борисом Ковердой был убит полпред СССР Войков. На сей раз это был именно бледный юноша, и взор у него горел — но вот в то, что молодой человек являлся террористом-одиночкой, не верит сейчас, кажется, никто из историков. Дипломат — не сосед-лавочник, чтобы его убить — надо самое малое знать, как он выглядит, его маршруты и пр. На суде Коверда утверждал, что расправился с Войковым в отместку за убийство царской семьи и вообще за «преступления большевиков»… Однако известно, что покушение он готовил совместно с редактором белорусской антисоветской газеты Павлюкевичем и казачьим есаулом Яковлевым. Едва ли сии мужи, доблестно укрывшиеся за спиной мальчишки, так же, как и он, безмерно страдали по русскому монарху. Это явно была ещё одна акция белой эмиграции. Какую цель она могла преследовать?

А в самом деле — какую?

Посол — как правило, человек маленький и легко заменяемый, но вот статус его огромен и важен. Традиции межплеменных, а потом и межгосударственных отношений сложились таким образом, что убить парламентёра или посла, тем более в напряжённой международной обстановке — даже не бросить перчатку, а плюнуть в лицо другой стороне. В 1923 году в Швейцарии был застрелен советский дипломат, посол СССР в Италии Воровский. Убийцы аргументировали свои действия примерно таким же образом. Суд присяжных оправдал террористов. Тогда СССР обрушил на Швейцарию тяжелейшие санкции. Были не только прекращены все дипломатические и правовые отношения, но объявлен экономический бойкот. Кроме того, СССР отказывался от участия в любых международных мероприятиях, если они проходили на швейцарской территории. Экономический ущерб от этой политики был такой, что в 1927 году швейцарское правительство публично осудило убийство Воровского. Тогда СССР отменил экономические санкции, но дипломатические отношения были восстановлены лишь в 1946 году. Такие последствия влекло за собой убийство дипломата.

Какие шаги должны были последовать за убийством Войкова? Организаторы его могли рассчитывать как минимум на разрыв дипломатических отношений между Польшей и Советским Союзом, а то и на войну. Новое военное столкновение с СССР было мечтой эмиграции, надеждой на возвращение домой на белом коне. Однако не вышло. Пилсудский был лютый антисоветчик, но отнюдь не дурак и не враг собственной страны. На «швейцарский вариант» он не пошёл.

Суд состоялся через неделю после покушения, 15 июня. Из Лондона последовала просьба — не приговаривать террориста к смертной казни. Адвокаты говорили прочувствованные речи о «большевистском терроре», в которых правды было примерно столько же, сколько в листовках Геббельса. Польский суд, в отличие от швейцарского, впрочем, на эти аргументы не повёлся. Террорист получил бессрочную каторгу, заменённую вскоре 15-ю годами (реально он был освобождён через десять лет, в 1937 году).

Наше правительство потребовало, чтобы к участию в следствии допустили советских представителей — в этом было отказано, и неудивительно: кто знает, что вскроется в ходе расследования? Впрочем, приговор Москву удовлетворил: у нас тоже нечасто практиковали применение высшей меры по отношению к столь юным подсудимым. Зато 10 июня в Москве, в ответ на убийство Войкова, расстреляли двадцать деятелей белой эмиграции, оказавшихся в руках ОГПУ, и на этом всё утихло — только по границам страны пограничники продолжали отлавливать террористов.

А дальше начались странные события. То ли русским эмигрантам понравилось убивать советских дипломатов, то ли они уже откровенно, от отчаяния, нарывались… 2 сентября другой белогвардеец, Трайкович, покушался на жизнь советского дипкурьера Шлессера, однако был убит его напарником. И тут же польская пресса обвинила в слишком резких действиях… как вы думаете, кого? Ну не террориста же, в самом деле! По-видимому, нашим дипкурьерам следовало стоять под пулями и звать полицейского.

Некоторый эффект от перестрелки всё же последовал: под аккомпанемент этих заявлений поляки в конце сентября прекратили переговоры касательно договора о ненападении — впрочем, те и так буксовали. 4 мая 1928 г. было совершено покушение на советского торгпреда Лизарева. СССР уже привычно потребовал ликвидации антисоветских организаций в Польше — с обычным нулевым результатом.

Может быть, польско-советские отношения в 1927 году получились бы более «горячими», однако полякам было недосуг — они собиралась воевать с Литвой, и лишь по причине того, что к этой идее резко отрицательно отнеслись все соседи и Лига Наций, битва не состоялась. Более того, 10 декабря 1927 г. страны подписали соглашение о прекращении состояния войны — правда, дипломатических отношений не восстановили, но и то хлеб…

С Германией отношения у Польши были немногим лучше, чем с СССР и с Литвой. В то время между ними шла таможенная война (хотя любые попытки СССР улучшить экономические отношения с Польшей торпедировались последней именно на основании того, что это-де не понравится Германии). В октябре 1929 года они всё же сумели договориться о взаимном отказе от всех финансовых претензий по итогам Первой мировой войны, а в марте 1930-го был подписан польско-германский торговый договор. Впрочем, он так и не вступил в силу, поскольку летом отношения вновь ухудшились, вплоть до инцидентов на границе. Германские правые уже открыто заявляли, что восточная граница не является окончательной, а отошедшие к Польше земли должны быть возвращены.

Начиная с декабря 1931 года снова обострилась таможенная война — Польша повысила пошлины на германские товары, Германия — на польские. Варшава начала усиливать войска на границе с Данцигом, Восточной Пруссией и Силезией. Впрочем, всё ограничилось демонстрацией — но демонстрацией с далеко идущими последствиями. Обострение отношений дало Германии основание потребовать равноправия с остальными государствами по части вооружений, и 11 декабря 1932 года она получила желаемое.

Но поскольку затруднительно ругаться сразу со всеми соседями, в отношениях с СССР наступило потепление, и 25 июля 1932 года даже был наконец подписан договор о ненападении, вступивший в силу 23 декабря 1932 г. Через месяц с небольшим, 30 января 1933 г., рейхсканцлером Германии стал Адольф Гитлер.

…И при Гитлере

Вектор польской внешней политики вообще довольно трудно определить. Если основной целью Гитлера являлось сколачивание блока для будущего реванша, а основной целью СССР — создание системы коллективной безопасности против Гитлера и его реванша, чтобы защищаться не в одиночку, то у поляков всё было куда более неоднозначно. Они не желали сближаться как с русскими, так и с немцами, однако «серединное» положение между двумя этими мощными державами заставляло Варшаву всё время решать вопрос: кто же из этих двоих на сегодняшний день ей противнее? А решать приходилось, ибо создание блока малых европейских государств почему-то с завидной регулярностью проваливалось…

С другой стороны, положение у Польши и в самом деле было тяжёлое. Какой прогноз ни строй — получалось даже не плохо, а очень плохо. В Европе постепенно определялось несколько блоков, не присоединяться к которым могла позволить себе разве что Швейцария. Что делать?

Союз с СССР для Варшавы был невозможен по нескольким причинам: застарелое органическое неприятие «москалей», отрицательное отношение к такому союзу Франции и Англии, да и стратегически из всех раскладов этот был наименее выгодным. Если Гитлер всё же соберётся воевать с Советским Союзом, мелкое препятствие в виде Польши его не остановит, зато сама она попадёт между молотом и наковальней.

Можно блокироваться с Англией и Францией, что вполне в русле польской политики. Но, как мы помним, ещё в 1923 году было заявлено, что британская цель — экспансия Германии на восток, выгодная и для Франции. А на востоке что? Советский Союз? Нет, сперва Польша! Если бы могла существовать уверенность, что в случае войны французы ударят немцам в тыл… но это им невыгодно. Им важно отвести войну от собственных границ, а зачем мешать столь желанной германской экспансии на восток?

Можно ещё поддержать Германию. Правда, тогда придётся отдавать «польский коридор» и Данциг — но зато есть шанс в порядке компенсации получить земли на востоке, хотя бы ту же Литву, да и Белоруссию тоже, и уберечь свою территорию от опасности войны, начав совместное движение на восток с польско-советской границы. Расклад, как ни крути, самый выгодный — и стоит ли удивляться, что Пилсудский пошёл на сближение с Гитлером? В него за это даже камня не бросишь — он заботился о своей стране.

Но в любом случае союзников поляки видели только на Западе — как всегда. 1 сентября 1933 года князь Сапега в лекции о международном положении заявил:

«Перед нами встал вопрос, будем ли мы форпостом Европы, расширяющейся в восточном направлении, или мы будем барьером, преграждающим путь европейской экспансии на Восток. Господа, история уничтожит этот барьер, и наша страна превратится в поле битвы, на котором будет вестись борьба между Востоком и Западом. Поэтому мы должны стать форпостом Европы, и наша внешнеполитическая задача заключается в том, чтобы подготовиться к этой роли и всячески содействовать европейской солидарности и европейской экспансии…»[102]

Князь забыл только одно: поинтересоваться на сей счёт мнением Европы. Практика показала, что оная часть света, причём оба блока одновременно, предпочла использовать Польшу в качестве известного изделия, которое после использования выбрасывают. Оно, конечно, тоже форпост, но… Сравнение грубое, однако авторы не виноваты, виновата историческая реальность…

…Итак, Пилсудский сделал выбор. Начал он, правда, весьма странно. В ночь на 6 марта польский десант занял Вестерплятте — небольшой полуостров в бухте Данцига, после войны объявленного вольным городом под польским патронатом. На полуострове находился польский военно-транзитный склад и небольшой гарнизон для его охраны, и зачем туда отрядили десант — совершенно непонятно. После жалобы Германии в Лигу Наций поляки десантников вывели.

А вот потом пошли чрезвычайно интересные события. Через день в Италии начал свой путь прелюбопытнейший документ. Он был подписан 15 июля и, хоть и никогда не вступил в силу, многое объясняет в дальнейших событиях. Это так называемый «Пакт четырёх», предложенный Муссолини 8 марта 1933 г.

«Ещё за полгода до выдвижения проекта „Пакта четырёх“ Муссолини заявил в Турине, что „обременённая“ большим количеством членов Лига Наций неспособна обеспечить мир в Европе. Итальянский диктатор предлагал вернуться к практике XIX века, когда все вопросы в Европе решались „концертом великих держав“. На этот раз в „концерте“ должны были участвовать четыре державы — Италия, Германия, Англия и Франция. Они образуют своего рода „европейскую директорию“ для проведения политики „сотрудничества и поддержания мира“.

Бросалась в глаза антисоветская направленность пакта. Великую европейскую державу — СССР демонстративно отстраняли от какого-либо участия в решении европейских проблем. Итальянская печать не делала секрета из того, что было на уме у „дуче“. „В плане Муссолини, — писала „Трибуна“ в передовой статье 9 апреля 1933 г., — есть элемент, о котором не говорят или говорят косвенно“. Этим элементом, пояснила газета, являлось „активное освобождение мира от большевизма“»[103].

Впрочем, и так понятно, что объединиться страны, имеющие такое количество противоречий между собой, могли не просто так, а лишь против кого-то. И ясно, против кого могли объединиться столь резко антисоветски настроенные государства. Добавим, что идея приобретения колоний в России, естественно, никуда не делась.

Проект пакта, предложенный Муссолини, имел четыре пункта. Вот они:

«1. Четыре западные державы — Италия, Франция, Германия и Великобритания — принимают на себя обязательство во взаимоотношениях друг с другом осуществлять политику эффективного сотрудничества с целью поддержания мира, в духе пакта Келлога и „Пакта о неприменении силы“. В области европейских отношений они обязуются действовать таким образом, чтобы эта политика мира, в случае необходимости, была также принята другими государствами.

2. Четыре державы подтверждают, в соответствии с положениями Устава Лиги наций, принцип пересмотра мирных договоров при наличии условий, которые могут повести к конфликту между государствами. Они заявляют, однако, что этот принцип может быть применим только в рамках Лиги Наций и в духе согласия и солидарности в отношении взаимных интересов.

3. Италия, Франция и Великобритания заявляют, что в случае, если Конференция по разоружению приведёт лишь к частичным результатам, равенство прав, признанное за Германией, должно получить эффективное применение…

4. Четыре державы берут на себя обязательство проводить, в тех пределах, в которых это окажется возможным, согласованный курс во всех политических и неполитических, европейских и внеевропейских вопросах, а также в области колониальных проблем…»

Именно этот документ, пусть и не подписанный из-за четвёртого пункта — ну недооценили его авторы амбиции участников! — определил ту политику, которая привела ко Второй мировой войне. Странно только, что его инициатором явился Муссолини. То есть, что инициатором — не странно, но что всё это придумал дуче…

Однако оказывается, разведка того времени раскопала прелюбопытнейшие вещи…

«Какую сенсацию вызвала бы в те дни публикация некоторых секретных документов европейских дипломатических канцелярий, ставших известными позже! Инициатором пакта являлся вовсе не Муссолини. Демагог и позёр, отличавшийся непомерным тщеславием, „дуче“ присвоил себе „лавры“, которые должны были принадлежать другому лицу, пожелавшему остаться в тени. Приведём один из документов.

„…Как выясняется, — сообщал из Рима американский посол Лонг 24 марта 1933 г., — идея создания группировки четырёх держав обязана своим происхождением не Муссолини, а Макдональду[104]. Перед своей поездкой в Рим последний доверительно обсуждал эту идею в Женеве, в частности с некоторыми польскими сотрудниками Секретариата Лиги, а они сообщили об этом м-ру Гибсону.

По данным этих информаторов, главной заботой Макдональда было создание небольшого высшего совета из главных европейских держав, совет заседал бы почти непрерывно и принимал бы решения, которые исполнял бы обычный Совет Лиги…“

Добытая американцами информация оказалась достоверной…»[105].

Ну вот, теперь всё становится на свои места и прекрасно увязывается с последующими событиями. Согласно этому пакту, основное стремление великих держав — избежать новой войны (в тексте)… против себя, любимых Англии и Франции (между строк). Чтобы не допустить таковой, допускается пересмотр итогов Первой мировой войны, а «большая четвёрка» обязуется действовать таким образом, чтобы эта политика была принята и другими государствами (как показала практика, при необходимости скрутить и поставить на колени). Без третьего пункта всё было бы очень мило. Но с третьим пунктом договор получает совсем иной подтекст. Если говорить о мире, зачем позволять самой агрессивной из европейских держав вооружаться? Почему бы не скрутить и не поставить на колени Гитлера, как самый простой способ обеспечить мир в Европе?

Единственный логичный ответ до смешного прост и сформулирован ещё в 1923 году. Англии и Франции нужен был мир в Западной Европе и война на востоке. Следовало всё же покончить с большевистским социальным экспериментом, а главное — дорваться наконец до расчленения и колонизации России. Только в этом случае «Пакт четырёх», равно как и все последующие действия, становится абсолютно логичным.

Однако говорить обо всём этом во всеуслышание было нельзя. Требовалась отмазка, чтобы обосновать снятие запрета на вооружение Германии. Если не формально позволить, то хотя бы знак подать — можно, никаких реальных мер предпринято не будет. Не встретивший решительного отказа третий пункт и стал таким знаком. А отмазка, формальный предлог… Ну как же, с востока Германии угрожает страшная Польша. Вон и десант высадила, пришлось в Лигу Наций ябеду нести… Шутки шутками, но в то время польская армия была больше немецкой, так что для версальской Германии она являлась серьёзной угрозой…

Интересно, десант на Вестерплятте и «Пакт четырёх» не один и тот же автор придумал?

Страницы: «« ... 678910111213 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

«Вечером показались горы. Поезд с трудом карабкается вверх. Мы приближаемся к перевалу через Альпы. ...
«Без устали ходил по больным добрый лекарь и раздавал лекарства. Иногда, когда мог захватить болезнь...
Своей жертвенной смертью они воцарили мир....
«Г-н Теляковский приехал в Москву. Г-н Обухов делал ему доклад.– Ну, а певец такой-то?– Температура ...
«Вот с каких пор корейские женщины стали вести замкнутую жизнь....»...
«Граждане!Со дня, когда я приехал в Италию, и до сего дня вы щедро осыпаете меня яркими выражениями ...