Коварная любовь Джабиры Шахразада

© Подольская Е., 2012

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», издание на русском языке, 2012

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», художественное оформление, 2012

– Глупая женщина! О моих подвигах в этих водах ходят легенды. Я убивал, грабил, насиловал. Нет такого преступления, которого бы я не совершил. Поэтому, красотка, мне ничего не стоит изнасиловать еще одну женщину или отнять еще одну жизнь. Я не хочу причинять тебе вреда – ты нужна мне не только для того, чтобы славно поразвлечься. За тебя могут хорошо заплатить, и потому я предпочел бы, чтобы на твоей атласной коже не появилось ни царапины. Но я тебя хочу, и, если ты мне в этом откажешь, тебе придется несладко. Я знаю множество способов добиться расположения несговорчивой женщины, и все они малоприятны. И положи подальше эту зубочистку, пока не поранилась.

Джабира отчетливо понимала, что из этого положения есть только один выход. Ни за что на свете она не могла бы заставить себя ответить на домогательства этого надменного гиганта. Особенно после того, как она познала нежную любовь Мустафы. И услышала от этого варвара о…

Мысль о самоубийстве с каждым мигом казалась ей все привлекательнее, но сейчас, когда Джабира сказала Чернобородому, что лучше убьет себя, она поняла, что сумеет сделать это не колеблясь. И, быть может, даже получив удовольствие… конечно, нет, не от собственной боли, но от того, что это гигантское чудовище жестоко наказано.

Прежде чем Шахрияр успел понять, что происходит, она приставила кончик лезвия к ямке у основания шеи, держа его обеими руками.

– Отойди, – приказала она. – Еще один шаг – и тебе придется выставлять на продажу труп.

Шахрияр отступил, удивленный и рассерженный тем, что женщина смеет сопротивляться его желаниям. Любая другая на ее месте ползала бы у его ног, умоляла о снисхождении. А это хрупкое на вид создание… Вот какую жену ему хотелось бы иметь, конечно, если бы он вообще собирался жениться. Он даже смог представить себе, пусть всего на мгновение, каких красивых и сильных сыновей они произвели бы на свет.

Но Шахрияр был слишком практичным человеком – ибо что толку принцу мечтать о жене и детях? Интересы страны куда выше его собственных интересов. И потому он брал женщин, которые ему нравились, пользовался ими, пока это доставляло ему удовольствие, а потом продавал их. Такая же судьба была уготована и этой красавице, первой, которая решилась на открытое неповиновение.

И все же он не мог не восхищаться силой ее духа. Под взглядом этих широко раскрытых отчаянных глаз с него начала спадать шелуха показной свирепости, и это было совсем ни к чему. Годы потребовались для того, чтобы он научился раздваиваться, превращаясь из почтительного и мудрого принца Шахрияра в кровожадного и не знающего жалости Чернобородого, самого опасного из пиратов всего Серединного моря. И ни одной женщине не под силу разрушить с таким трудом созданный мир, куда не могут пробраться простые чувства вроде жалости или сочувствия.

Губы под пышными усами решительно сжались. Он протянул руку к Джабире, но тут же ее отдернул – на белой коже девушки выступила капля крови. Он поверил, что она действительно приведет в исполнение свою угрозу и не подчинится ему, хотя до этого момента казалось, что это не более чем слова. Ведь он не знал, что Джабире теперь было все равно – жить или умереть. Она знала, что ее любимый мертв, и, даже если бы каким-то чудом ей самой удалось спастись, без Мустафы, наследника бея Тахира ас-Сада, ее жизнь потеряла всякий смысл.

– Я сделаю то, что обещала, – проговорила Джабира, и в ее голосе прозвучала непоколебимая решимость. – Неужели ты так хочешь меня, что тебе уже не нужны деньги? Сам же говорил, что ты и твои люди должны получить за меня большую сумму. Зачем же упускать такую возможность? Да, тебя этой «зубочисткой» не убить, но, прежде чем ты сможешь меня разоружить, я нанесу непоправимый ущерб своей внешности. И лишу тебя львиной доли заработка.

– Пожалуй, ты и вправду на это способна, – проворчал Шахрияр. – Хотя бы ради того, чтобы мне досадить.

– Совершенно верно, – спокойно подтвердила Джабира. Никогда в жизни она еще не чувствовала себя такой сильной и уверенной в своих деяниях.

Девушка продолжала крепко сжимать обеими руками рукоятку ножа, хотя чувствовала, что еще миг – и она упадет без чувств.

Надменный капитан сделал шаг вперед и… И Джабира – это было последнее усилие в ее жизни – упала на кинжал.

– Аллах всесильный! Что ты наделала, безумная? – прошептал Шахрияр, намерения которого были, конечно, далеко не чисты, но, во всяком случае, вовсе не так жестоки.

– Море отомстит за меня… – успела прошептать девушка. Или, быть может, так показалось ошеломленному принцу.

Свиток первый

Невольничий рынок Бизантия жужжал, словно рой пчел в поисках новой королевы-матки. В императорский порт только что прибыло судно с новой партией товара, пришвартовавшись в удобно отгороженной бухте. Женщин вытолкнули из относительной безопасности каика, который привез их в великий град Константина, и пинками стали подгонять вперед по извилистым узким улочкам в сторону древней мраморной колоннады. Любопытные руки покупателей ощупывали их по пути, и Василике чуть не закричала, почувствовав чужие пальцы на своем теле.

Франкская девушка, Марианн, идущая впереди, споткнулась. Василике протянула руку, чтобы помочь ей. Прошлой ночью Марианн потеряла свою сестренку-близнеца, Дариан. Та умерла неведомо от чего: то ли из-за болезни, то ли от отчаяния и желания покинуть их плавучий ад. Когда остывшее тело пленницы предали водам великого Серединного моря, ее сестра хотела броситься вслед за ней: маврам пришлось силой удерживать ее. Судя по оживленной речи одного из торговцев, он готов был даже позволить ей это сделать: ценность девушки теперь уменьшилась во много раз. Но холодный расчет возобладал, и пленнице не дали совершить неблагоразумный поступок. И вот теперь она, спотыкаясь, шла к помосту, бледная и потерянная, жалкая половинка, одна из двух забавных игрушек. Сейчас она хотела только одного – умереть. Василике жалела ее, и, хотя она разделяла ее судьбу, ей не хотелось быть на нее похожей.

Василике жаждала свободы, но понимала – чтобы завоевать ее, она должна жить.

«Будь мужественной», – прошептала она, хотя знала, что девушка не понимает ни слова. Коварный Фирнан, хотя тогда девушка еще не знала его имени, купил Василике на дальней полуночи, у Наветренного острова, и затем стал продвигаться на полудень вдоль береговой линии, срывая по пути другие нежные цветки. Пираты не поощряли разговоров среди девушек, однако между пленницами на судне установилась атмосфера молчаливой взаимопомощи. Робкие улыбки и маленькие добрые дела сблизили пленниц.

После первой унизительной попытки проверить ее целомудренность никто более не досаждал Василике. Пираты, более того, предоставляли ей возможность есть и пить вдоволь и мыться столько, сколько она пожелает. Многие женщины заметно прибавили в весе за время долгого пути в град Константина, но не Василике.

Когда она осознала, что пираты пытаются округлить ее формы, она перестала есть больше, чем требовалось для поддержания сил. Если же ее заставляли, то позже она насильно отдавала морю содержимое своего желудка, предоставляя похитителям винить во всем морскую болезнь, хотя, как истинная дочь полуночных мореплавателей, никогда не страдала от этого недуга.

Худые бегают быстрее… и живут дольше. Если боги бывают к ним снисходительны.

Однако бежать было некуда. Всю свою жизнь она слышала о славе града Константина – знаменитой столицы на процветающем полудне. Однако в эти бесконечные минуты ей открылась его удивительная убогость.

Странные ароматы тесных улочек столицы Бизантия душили ее, а непонятные звуки оглушали. Тошнотворно-приторный запах разлагающихся трупов, перемешанный с запахом едкой азиатской кухни, какофония тысяч голосов, резкие вскрики императорских рожков…

Но хуже всего были сами жители. Трудно себе представить, что на свете может существовать столько разных людей, не говоря уже об одном городе, пусть и дававшем приют любому жителю любой страны. Ее окружали мужчины всех цветов и оттенков: одни – черные как смоль, другие – белые как снег, одни с тюрбанами на головах, а другие – с лысыми, как колено, непокрытыми головами, одни – с темными глазами, над которыми нависали густые, сходящиеся на переносице брови, и с бородами, выкрашенными в немыслимые рыжие оттенки, другие – с лицами, такими же гладкими и безволосыми, как ее собственное. И всем им несть числа.

Василике попыталась сосредоточить взгляд на стройной спине франкской девушки, идущей впереди, но причудливые образы все равно атаковали ее со всех сторон. Люди окружали их слева и справа, заставляя женщин идти, выстроившись в одну линию.

«Настанет время, когда я смогу убежать», – пообещала она себе. Закрыв глаза, Василике мысленно вернулась на берега родного фьорда. Она ощутила дуновение холодного ветерка с заснеженных гор и представила себе сверкающую голубизну морской глади. Возможно, ей повезет – и она увидит входящий в залив кнорр Олафа-мудреца или драккар Ренвальда Отважное Сердце.

Споткнувшись о камень мостовой, Василике чуть не упала. Она резко открыла глаза. Хватит мечтать! Это может привести к еще одному приступу, во время которого она проваливалась в пугающую пустоту, не понимая, где она и кто она. Такого нельзя было допустить. По воле богов последний из этих приступов перевернул все в ее жизни с ног на голову. Она больше никогда не увидит ни мальчишки с отважным сердцем (не зря же ему дали такое прозвище), ни воистину мудрого наставника Олафа.

Василике наклонилась вперед и пожала холодную, словно лед, руку франкской девушки. Та ответила ей измученной улыбкой, ухватившись за Василике, будто та была ее последней надеждой в этом мире. Василике, поддерживая свою слабую подругу, чувствовала себя более сильной. Она обняла девушку за плечи.

Тем временем вереница пленниц приблизилась к месту назначения. Всех женщин, в том числе и с других кораблей, собрали около колоннады, распределили по группам и отправили в загоны, как животных. К ним приставили толстых гладколицых молчаливых смотрителей со свисающими с поясов кривыми кинжалами.

Первой на помост поднялась франкская девушка. Василике молилась, чтобы та не упала в обморок. Из-за шума в толпе торговцу пришлось кричать, воздавая похвалу ее прелестям. Одну за другой женщин продавали, как скот на базаре.

Василике больше не могла наблюдать этот позор. Она бессильно опустилась на пол, всем телом ощутив холод мрамора. Ей хотелось плакать, но она не могла себе этого позволить.

Нет, жестко приказала она себе и выпрямила спину. Что бы ни произошло, она должна оставаться сильной. Никто не должен видеть ее слез. Так она стояла на помосте и ждала мига, когда очередной сластолюбец купит себе новую игрушку.

– Никто не должен видеть моих слез, – прошептала Василике вновь…

Воспоминания померкли, но по-прежнему бередили душу, горькие слезы вновь подступали, заставляя сердце биться чаще.

Она, Василике, дочь гордого полуночного народа, теперь приемная дочь всесильного базилевса, вновь переживала страшные мгновения своего прошлого, глядя из медленно шествующего паланкина на самый большой во всей Ойкумене невольничий рынок.

Свиток второй

Луна исчезла за самым большим из девяти холмов стольного града Титтери, злой насмешкой судьбы звавшегося Гадес, и только мелкие звездочки решились освещать его путь. Мирджафар крался по извилистым окольным улочкам, пока не добрался до богатого дома Маркуса, с которым соседствовали настоящие лачуги.

Здесь, как ему успел шепнуть соглядатай, прячется тот, кто уже получил щедрую мзду, не выполнив, однако, своего дела.

Мирджафар притаился в темноте, пытаясь обнаружить затаившегося убийцу. Он пылал от гнева. Если бы дело касалось только первого из богачей города, он бы и палец о палец не ударил, чтобы остановить убийцу. Но сейчас речь шла не просто о его брате – речь шла о наследнике престола. А потому следовало не только задушить заговор в колыбели – следовало уничтожить и тех, кто оказался причастен к нему.

Ему вдруг пришло в голову, что этой ночью он тоже был убийцей. Единственной разницей между ним и тем, кого он намеревался убить, был мотив. Один из них хотел лишить человека жизни, другой – защитить его.

Мирджафар уже привык к тому, что его называли кровавым охотником. Смерть старшего из трех братьев не давала покоя его душе, хотя он плохо помнил, что произошло в тот день. В памяти остались лишь крики матери, отчаянный стон отца, кровавое пятно на полу и смех Мустафы, играющего окровавленным кинжалом. Для него же забвение стало благословением.

На поле брани действовали другие законы. Убивай или убьют тебя. Пусть враги называли его безжалостным убийцей, кровавым демоном, пусть. Однако Мирджафар еще никого не убивал тайком. Если бы он бросил вызов сегодня ночью, то шум борьбы мог бы привлечь соседей или слуг в доме. Если бы он сумел прилюдно убить этого человека, то как бы он объяснил, зачем ему понадобился этот невзрачный северянин? Более того, под удар была бы поставлена вся секретная Стража, которой уже многие годы управлял его, Мирджафара, наставник, истинный боец, мудрый Соломон, более чем достойный сего великого имени. А заговорщики тогда нашли бы другого наемника – и, быть может, куда более удачливого.

Однако есть и иной выход. Можно представить схватку иначе: сказать, что тот, кто прячется сейчас в густой тени, первым напал на юношу, несущего дозор у дверей дома, где гостят отец и брат. Вот тогда все станет на свои места. Главное – не пасть жертвой убийцы, суметь нанести удар первым…

Нет, нельзя думать о провале, нельзя вспоминать о неудаче! Если бы человек всегда думал лишь о том, что он может потерять, он никогда бы не решился на морские путешествия, никогда бы не поднял меч, защищая правое дело. Ему нужно сосредоточиться на том, что он задумал.

Шорох из обвитой лозой беседки в саду рядом с домом Маркуса привлек внимание Мирджафара. Металл сверкнул в узком лунном луче. Он нашел своего врага. Мирджафар осторожно двинулся вперед, беззвучно приближаясь к сопернику сзади. Он будет не убийцей, а палачом, решил он. Если бы здесь находился судья, то он бы без сомнения вынес обвинительный вердикт этому человеку.

Человек стоял в тени беседки, ожидая появления своих жертв. Если он не убьет их этой ночью, то сделает это завтра. Все трое были обречены. Убийца не заслуживал жалости и пощады. Он сам бы никого не пощадил.

Мирджафар подобрался так близко, что слышал дыхание мужчины и ощущал запах его пота. Настолько близко, что мог просунуть гладий через виноградную лозу и пронзить тело убийцы, прежде чем тот догадался бы о существовании Мирджафара. Один удар – и дело сделано. Мирджафар начал вытаскивать свой меч. И обнаружил, что его оружие слишком тяжело для тайного убийства.

Да и как в этом случае заговорщики поймут, что все раскрылось? А вот шум схватки, несомненно, привлечет стражников, несущих караул у парадных дверей дома, – и тогда, каким бы ни оказался исход этого боя, цель непременно будет достигнута.

Он нарочно наступил на сухую лозу. Мужчина в беседке вздрогнул от раздавшегося звука. Мирджафар предпочел бы сейчас сжимать в руках боевой топор. Для его крупной руки всегда больше подходила гладкая рукоятка лабриса, чем римский короткий меч, но он привык носить с собой гладий, когда выходил в город. У него не оставалось времени размышлять о неправильном выборе оружия, он уже ступил на этот путь и должен пройти по нему до конца.

Мужчина вышел на открытое место, нарочито небрежно вынул меч из ножен. Лезвие хищно блеснуло в тусклом свете звезд.

Мирджафар двинулся вперед, быстро вытащив и свое оружие, но мужчина оказал ему сокрушительный отпор. Мирджафар был удивлен силой убийцы и даже вынужден был отскочить назад, когда мимо его живота проскользнуло второе лезвие.

Мирджафар отступил, ища выгодную позицию. Враг предупреждал каждое его движение, внимательно наблюдая за ним, сузив глаза. Он сражался молча. В его интересах было убить Мирджафара без лишнего шума, чтобы не спугнуть настоящую жертву.

Мирджафар подавил клич воина, клокотавший в его горле. Нельзя, чтобы этот танец со смертью сопровождался диким криком берсеркера. Он бы выдал себя… и все бы раскрылось.

Кровь стучала у Мирджафара в ушах, она заглушила все звуки ночи, хор насекомых, завывание собак. Он почти не дышал и каждым волоском на коже ощущал присутствие противника. Он испытывал ни с чем не сравнимое наслаждение, ощущая, как напряглись его мускулы, готовясь к настоящему бою. Его тело наполнилось живительной влагой. Хотя прекрасно знал, что это самое тело всего через несколько мгновений может превратиться в груду остывающего мяса.

Убийца занес над ним кривой меч. Мирджафар глубоко вздохнул и бросился в атаку.

Свиток третий

Принц Мирджафар стал на колени перед владыкой. Однако головы не опустил – напротив, пристально взглянул в глаза отца. Да, он был самым младшим, но сейчас в главном церемониальном зале должен был, наконец, получить награду, заслуженную им многократно. Всего год назад в битве при Ас-Кабади спас отца от смерти, спас бея Тахира ас-Сада, увидев, как свирепый горец нацелил палаш в спину властителя. Месяц назад он обезглавил заговор, уничтожив наемного убийцу и прилюдно назвав имена заговорщиков – и тем спас своего старшего брата. И вот настал миг признания его заслуг перед троном.

Почувствовав, как на его плечо опустился тяжелый меч, Мирджафар обратился в слух – главнокомандующий, Касым из рода Агриев, румиец, начал церемонию. Он говорил на родном языке Мирджафара с таким сильным акцентом, что понять его было делом весьма нелегким, но это нисколько не смущало юношу. Более того, его не смущал и сам обряд, заимствованный у полуночных рыцарей, – отец и отец его отца всегда искали лучшее у самых разных народов. И не считали зазорным заимствовать это, действуя во благо страны и для процветания оной.

– Поднимись, шейх Мирджафар, – произнес Касым низким гортанным голосом. – Твоей стране нужен твой меч и твое мужество. Доблестно сражайся во имя величия и славы своей страны, славной Титтери. Служи ей верой и правдой. Придет день, и ты будешь вознагражден за это.

Принц поднялся с колен и, низко поклонившись, повернулся к отцу. Тот лишь улыбнулся – младшему из сыновей было не привыкать к подобному скупому проявлению чувств. Самому младшему неуместно претендовать на большее.

Поклонившись отцу, юноша перевел взгляд на лицо матери. Ее глаза горели настоящей любовью и гордостью за сына.

Наконец двери Главного зала закрылись – и Мирджафар смог выпрямиться во весь свой немалый рост.

– Принц, позволено ли мне будет сказать тебе несколько слов?

Мирджафар улыбнулся своему наставнику.

– Я обратился в слух, достойный.

– Я рад за тебя, ученик. Готов ли ты продолжать службу под моим началом? Готов ли стать егерем Черной Стражи? Доблестно сражаясь, ты доказал свою верность трону и семье. Готов ли ты защищать трон и далее, пусть и не на поле брани?

«Егерем Черной Стражи… Аллах всесильный, это значит стать правой рукой самого учителя…»

Мирджафар понимал, что это более чем лестное предложение. Он чувствовал, что это и есть его предназначение.

– Да, достойнейший. Я готов служить своей стране столько, сколько потребуется, и там, где это будет самым нужным. Пусть нет у меня ни земель, ни званий…

– Бей Тахир, поверь моему слову, умеет быть благодарным. Тех, кто оказывает стране важные услуги, он не забывает. В один прекрасный день ты получишь все: и признание, и славу, и заслуженные награды. Ты еще очень молод. Пройдет несколько лет, и все изменится. Отец оценит твои усилия по достоинству. Пусть при этом и отягощая тебя все более трудными, порой почти невыполнимыми поручениями.

«О да, мудрый Соломон, – улыбнулся своим мыслям Мирджафар. – Давать почти невыполнимые поручения отец большой мастак…»

В свои двадцать три юноша уже успел побывать в настоящих сражениях. Ему удалось остаться в живых после кровавой битвы при Ас-Кабади. Он стал сильным и дисциплинированным солдатом, готов был выполнять любые, даже самые рискованные задания.

Теперь же ему предстояло сменить бои явные на сражения тайные – ибо бею Тахиру менее всего хотелось продолжать бессмысленное кровопролитие на границе.

Мирджафар провел на тайной службе долгих пять лет, и ему уже порядком надоели заговорщики разного пошиба, по-прежнему мечтавшие сместить династию ас-Садов и воцариться в Титтери. Более того, он подозревал, что далеко не все те, кому он указал путь в Страну забвения, были настоящими заговорщиками. Мудрый Соломон оказался еще и дьявольски хитер, уничтожая собственных врагов под видом врагов трона.

Однако, несмотря ни на что, он, младший из сыновей бея, честно выполнял свой долг и неоднократно оправдал высокий чин – чин, данный ему все те же пять лет назад.

Со временем, однако, Мирджафар потерял всякую надежду на то, что отец воздаст, наконец, ему по заслугам. Он уже не ждал того мига, когда сможет оставить службу, осесть и обзавестись семьей и детьми. Не за горами было тридцатилетие – возраст более чем достаточный для того, чтобы перестать быть убийцей на службе трона и стать простым обывателем, если уж ему не бывать принцем и доверенным лицом бея.

Горный Лис… Так звали его соратники – его люди, отчаянно смелые юноши, готовые вместе с ним отправиться хоть в пасть самого Иблиса Проклятого. Так звал себя и он сам, ибо принцем ему не бывать, сколь бы он ни старался…

Конь под ним загарцевал – черный как смоль Ифрит увидел вдали белую лошадь вестового. Вскоре прямо перед Мирджафаром спешился перепуганный юноша.

– Посыльный от бея! Принц, он в гневе…

«Принц… У отца что-то стряслось!»

Пусть бей и не любил младшего из сыновей, но его заслуги давно признал. Теперь же пришел черед признать их прилюдно. Мирджафар понял это – и сердце его тревожно забилось. Да, это горькая правда – его никогда не звали на праздники.

Погруженный в раздумья, Мирджафар вошел в тесную комнатку – крошечное имение, доставшееся ему от двоюродного деда, было его штабом и убежищем в минуты невзгод. Местом, где он планировал походы во славу тайной стражи и своего отца. Интересно, в какой уголок мира ему на этот раз предстоит отправиться вместе со своим отрядом?

Посыльный бея вскочил с места.

– Принц Мирджафар?

Осторожно, стараясь не выказать своего любопытства, младший из принцев оглядел свернутый пергамент, который посыльный держал в руке.

– Он самый.

– Письмо скреплено печатью великого бея. Мне велено дождаться прочтения.

– Тогда сядь вон там и молчи, – быстро сказал Мирджафар.

Взломав печать, он развернул пергамент. Куда же его пошлют на этот раз? Что еще задумал его наставник?

Принц пробежал глазами по строкам. Витиевато, как могут изъясняться только владыки и их писцы, бей призывал младшего из сыновей к себе. Прочитанное несказанно удивило принца, оно его даже поразило. Впервые за годы отец вспомнил о нем.

– Бей желает, чтобы я предстал перед троном.

– Да, такова его воля, – ответил посыльный. – Мне велено сопровождать вас.

– Кто ты, юноша?

– Я один из Черной Стражи бея. Но не первый егерь, как вы, принц, а лишь подмастерье первого мастера…

Хитрец Соломон никогда не любил воинских званий, предпочитая им слова из языка ремесленников или охотников. Что было, в общем, вполне справедливо, ибо они, Черная Стража, и были охотниками. Но за людьми.

– Ты можешь мне объяснить, что значит этот призыв?

– Не могу, принц. Мне было приказано уведомить вас о том, что вы должны как можно быстрее появиться в столице. И что я должен оберегать вас, пусть даже ценой жизни всех своих людей.

«Ого! Что же должно было произойти там, во дворце, чтобы возникла такая невиданная срочность?»

– Стемнело, мой друг, – задумчиво проговорил Мирджафар. – Завтра, с первыми лучами солнца, я отправлюсь в путь.

– Нет, принц. Вы должны выехать сегодня. Не следует терять ни мгновения.

– Но мои люди…

– Они последуют за вами. Мой отряд будет охранять вас, а их поведет ваш помощник.

– Да будет так! Гарун, войди!

Если так угодно бею, приходится повиноваться.

Мирджафар спешился в дворцовом парке у двери, о которой знала лишь Черная Стража. Ночь вскоре должна была превратиться в утро. Посыльный бея исчез, едва они пересекли невидимую границу личных владений бея – считалось, что здесь любому из гостей не грозит никакая опасность. Шаги в полутьме знакомых с детства коридоров отдавались глухо и тревожно. Так же тревожно было на сердце у Мирджафара.

В своих личных покоях бей становился обыкновенным человеком – так считал он сам. Однако долгие годы безграничной власти даже отца превратили в безжалостного и расчетливого правителя, распоряжавшегося своими детьми и женами так, как это было нужно его стране. Так было раньше. Сейчас же перед Мирджафаром сидел уставший старик, хотя отцу, принц знал это, едва исполнилось пятьдесят пять.

– Отец!.. – Мирджафар опустился на колено.

– Встань, сын! Человек твоего звания ни перед кем не должен становиться на колени, помни это…

«Давно ли…» Но крамольные мысли принц решил пока не высказывать – что-то вовсе уж необычное происходило здесь, за высокими дворцовыми стенами.

Вместо отца заговорил глава Черной Стражи, хитрец Соломон.

– Юноша, моими устами великий бей, Тахир ас-Сад, желает объявить свою волю, – наставник принца едва заметно улыбнулся. – Он повелел наградить младшего из своих сыновей, верного защитника прекрасной Титтери, за его преданную службу.

Удивленно вскинув брови, Мирджафар язвительно усмехнулся.

– Отец наконец вспомнил об обещании, данном долгих пять лет назад?

Бей кивнул. Мирджафар с удивлением увидел, что глаза его полны слез. «Да что же происходит вокруг?!»

– Да, великий бей не забыл ни одного из своих слов, – ответил Соломон, кивнув. – Из юноши, облеченного невиданными полномочиями, ты, принц, превратился в подлинного Стража, истинного защитника. Одного этого было бы достаточно для того, чтобы награда наконец нашла героя.

Мирджафар усмехнулся. Пять лет лишений, пять лет головоломных заданий… Сегодня, лишь сегодня бей разглядел его усилия.

– За годы службы ты не раз доказал свою храбрость, бесстрашие и верность бею и трону, – продолжил глава Черной Стражи. – Титтери нужен такой опытный и сильный человек, как ты. Завтра на закате, принц, ты полномочным послом бея взойдешь на корабль. Тебе предстоит восстановить связь с великим Бизантием, которая прервалась десятилетия назад.

«Послом… Восстановить связь…» Мирджафар уже понял, что это задание будет куда сложнее всех предыдущих.

– Мой отец желает, чтобы я передал базилевсу тайные письма? – спросил он.

– И это тоже. Однако главное – ты должен предстать перед императором и засвидетельствовать уважение, которое семья ас-Садов питает к могучей стране предков, – осторожно подбирая слова, ответил сам бей. – Черной Страже стало известно, что назревает заговор, какого еще не было в нашей стране. По некоторым, весьма скупым и отрывочным сведениям, нити его тянутся через страны к далекому княжеству, почему-то мечтающему завладеть всем миром.

Мирджафар не находил слов от изумления. Какое-то княжество, расположенное, должно быть, на другом краю света, не может угрожать его стране!..

– Пусть тебя, юноша, – продолжал уже Соломон, – не удивляют наши опасения. Сведения пришли из источников, которым не доверять нельзя, пришли одновременно из нескольких мест. Но кто стоит во главе и что затевается, неизвестно. Война же внутри страны нам вовсе не нужна. А вот поддержка великой империи, грозного Бизантия, окажется более чем кстати.

«Старый хитрец, ты и сейчас не говоришь мне всего… Ну что ж, пусть будет так. Хотел бы я, чтобы все это были лишь ваши глупые опасения. Хотя восстановить давнюю дружбу с Бизантием давно пора. Отец опоздал с этим мудрым решением как минимум на пару десятков лет…»

– Вместе с верительными грамотами и письмами для базилевса, юноша, тебе будут переданы также и полномочия главы Черной Стражи на полуночь от Серединного моря. Кроме того, теперь твоими владениями станут не только поместье деда, но и все земли, некогда этому поместью принадлежавшие. Титул второго принца и второго наследника от сего мгновения также принадлежит тебе.

– Отец… – Мирджафар не находил слов.

– Юноша, твой отец более чем озабочен всем, что происходит в мире. И желает, чтобы ты стал его глазами и ушами. И, конечно, мудрым разумом.

– И железным кулаком…

– Да, это тоже не будет лишним.

– Сын, – вполголоса проговорил бей. – Не разумом, но сердцем вижу я черные тучи, нависшие над нашим троном и нашей страной. Прошу тебя, сбереги высокое имя ас-Садов, не дай трону рухнуть под натиском врагов…

– Я клянусь тебе в этом, отец!

«Что же все-таки происходит? – задавался вопросом Мирджафар, выходя из тайных покоев. – Почему отец так обеспокоен?»

– Ты не должен удивляться словам бея, мальчик, – ответил на его безмолвный вопрос Соломон. – Пусть сведения и отрывочны, но они столь напугали великого Тахира, что он сразу вспомнил о своих словах и своем сыне…

– Так это ты, хитрая лиса, так перепугал старика? – От удивления Мирджафар даже стал хамить наставнику.

– Я просто напомнил ему о тебе. Собирайся, принц и наследник. Корабль будет тебя ждать завтра на закате. Письма и золотая пайцза[1] будут твоими, едва ты взойдешь на борт. Не теряй времени!

Свиток четвертый

Глава Черной Стражи полуночных берегов, принц Мирджафар, вошел в пиршественный зал. Письма были переданы, скупые улыбки базилевса и его министров получены, письма с уверениями в давней и прочной дружбе обещаны. Настал черед праздника.

Алексей Комнин, великий император, решил, что возврат далекой Титтери под руку великой империи вполне достоин настоящего торжества. Падкий на веяния моды, базилевс распорядился устроить прием, подобный тому, какой устраивали монархи полуночных стран – франки, альбионцы… Распоряжение было недвусмысленным – и церемониймейстеру пришлось немало потрудиться, чтобы ни в чем не уступать любому монаршему двору.

Многочисленные гедиклис базилевса, его жены, также вынуждены были изменить привычкам ради сиюминутной блажи императора. Вычурные многослойные одеяния сменились нарядными платьями по франкской моде, привычные хиджабы пришлось отложить в сундуки и выставить напоказ то, что обычно скрывали платки и шали. Лишь украшения, ожерелья и кольца, диадемы и серьги, браслеты и пояса можно было не менять.

Принц прогуливался в толпе придворных и изумлялся все сильнее – менее всего он мог рассчитывать на такой прием и такое празднество. Однако Гарун, его верный друг и мудрый советчик, шепотом заметил:

– Твое появление лишь повод… Поверь, принц, ты здесь – самая неинтересная диковина. Наслаждайся карнавалом.

И Мирджафар решил, что разумнее всего последовать совету друга. А потому из-за колонны, увитой виноградными лозами, он оглядывал прогуливающихся дам, отчего-то слишком усердно прикрывающихся веерами, и кавалеров, отчего-то со слишком пристальным вниманием пытавшихся под эти веера заглянуть.

Базилевс еще не почтил вниманием торжество. Играла музыка, изливали свои взгляды на великое его собеседники. Наконец внимание принца привлекла группа дам, которая заметно отличалась от остальных.

Мирджафар бросил на них сначала один взгляд, потом второй. Затем постарался отвлечься беседой, но любопытство заставило его еще раз посмотреть на двух высоких девушек, весело болтавших друг с другом, и на даму, которая стояла у них за спиной.

– Ты не ошибся, принц, – прошептал Гарун, проследив за взглядом друга. – Это настоящее украшение сегодняшнего праздника, редкие птички…

– Кто они? И откуда ты это знаешь?

Гарун пожал плечами.

– У Черной Стражи везде глаза и уши…

Принц попытался отвести глаза, но не мог – девушки были совершенно разными, но удивительно в чем-то похожими.

– Это принцесса Феодора, вон та, черноокая красавица. Она от дня рождения сговорена за Белу Булгарского. А рядом с ней ее компаньонка, названная дочь императора, Василике. Говорят, что не так давно она была простой рабыней, но мудрость и расчет подсказали базилевсу, что куда выгоднее иметь еще одну дочь, чем даже сотню умненьких рабынь.

Мирджафар кивнул – ибо это и в самом деле было намного выгоднее. Он, не отрываясь, смотрел на Василике, гадая, какая из дальних стран могла родить столь прекрасное дитя. Под тонкими, выгнутыми дугой бровями сияли, как драгоценные камни, слегка удлиненные к вискам ярко-зеленые глаза. Точеный прямой нос, полные, совершенной формы губы и неожиданно твердый подбородок, который лишь подчеркивал ее тонкие черты. Блестящие волосы редкого оттенка – темного, старого серебра – были искусно собраны на затылке и не скрывали идеальной формы головы. Два длинных локона спускались по обеим сторонам лица, нежно касаясь гладкой кожи щек, едва заметно окрашенных румянцем.

– Откуда она? – не поворачивая головы, спросил Мирджафар.

Гарун помедлил с ответом. Мирджафар отвлек его – окружающие казались этому гиганту врагами и он прикидывал, откуда именно в первую очередь ждать угрозы. Приказ бея был однозначным – любой ценой сберечь жизнь сына. Гарун же и сам прекрасно понимал, что, оберегая на чужбине младшего из сыновей, он оберегает в чем-то и собственное будущее. И будущее своей страны. Гарун не отходил от Мирджафара ни на шаг.

– Ты говоришь о красавице, что стоит рядом с принцессой?

Мирджафар досадливо дернул плечом и кивнул.

Все пять последних лет Гарун был постоянным спутником Мирджафара и ни разу не замечал, чтобы принц выказывал такой интерес к женщине, как бы хороша собой она ни была.

– Так откуда она? – спросил Мирджафар, не в силах оторвать глаз от красавицы, которая, вдруг осознав, насколько грубым нарушением приличий с ее стороны было так пристально разглядывать незнакомца, теперь в смущении отвернулась к принцессе. Движения ее были полны дикой грации.

Многие женщины пытались завоевать сердце принца Мирджафара, и ни одной не удалось этого сделать. Они просто служили для удовлетворения плотского желания и выветривались из памяти, едва желание было удовлетворено. Души принца не задевал никто – ни дикие красотки горных племен, ни наложницы немалого гарема его отца, ни иноземки, изредка появляющиеся при дворе бея. Неужели эта девчонка с серыми волосами заарканила его одним-единственным взглядом? Ничего подобного Гарун не видел за все годы, что прожил бок о бок с Мирджафаром.

Обладавшая острым и независимым – даже излишне независимым для молодой девушки, по мнению наставницы, умом, Василике отдавала себе отчет в том, что младший из Комниных, Михаил, не испытывает к ней страстной любви. Но он был красив, честолюбив и, без сомнения, желал ее. Самой Василике он не очень нравился, но его ухаживания не тяготили ее душу и не задевали сердца. Возможно, она просто не способна любить, может быть, ей не суждено испытать большую страсть. Пылкая любовь встречалась ей только в романах, которые все чаще попадали к ней в руки. Император понимал, что следует растить своих детей не запуганными овцами, а мудрыми наследниками великой империи, а потому не препятствовал их стремлению к любым знаниям, не ограждал их ни от каких веяний. Разумеется, базилевс был вправе избрать своей приемной дочери мужа по собственному усмотрению, но пока властитель не воспользовался этим правом, девушка с удовольствием принимала ухаживания младшего из принцев и не помышляла ни о каких изменениях в своей судьбе.

И вот сегодня она встретила человека, который пленил ее с первого взгляда – столь магнетически-притягательными были его глаза, столь необыкновенной его судьба. Василике почувствовала, что навсегда лишилась покоя.

«Мне нужно освежиться!» – подумала девушка, с трудом отвечая принцессе Феодоре. Ей казалось, что прохладный ночной воздух сможет успокоить ее взбудораженное воображение, и ускользнула через ведущую в сад дверь. Дворцовые сады были столь прекрасны в это время года… А в переменчивом свете луны более чем полно отвечали странному, непривычному настроению девушки.

Мирджафар следил за тем, как она пробирается сквозь толпу и исчезает в залитом лунным светом саду. Его губы изогнулись в хищной усмешке, и он решительно двинулся к той же двери. Гарун неотступно следовал за ним.

Ночь была прохладной и ясной, серебряная луна сияла в темном небе, воздух наполняли цветочные ароматы. Мирджафар без труда обнаружил Василике по отблеску светло-зеленого шелка ее платья, который, подобно путеводной звезде, повлек его за собой к лабиринту дорожек, окаймленных высокой живой изгородью из подстриженного тиса. Гуляющие в саду пары редко осмеливались заходить в лабиринт в темноте, боясь заблудиться. Но Мирджафар готов был идти за этой странной красавицей хоть на край света, не то что через зеленый лабиринт. Он шепнул два слова Гаруну, тот кивнул и встал, загородив вход своим телом. Принц поспешил вслед за Василике, уверенный, что теперь ему не грозит ничье вмешательство.

Оставшись наконец наедине со своим смятением, Василике сама не заметила, как забрела в зеленую ловушку. Она и прежде бывала здесь, но лишь днем. А потому сейчас весьма удивилась, что не видит никого на такой чудесной, тихой, залитой лунным светом дорожке. Но эта мысль лишь мелькнула в сознании – ее тут же вытеснил облик высокого смуглого мужчины, который, не произнеся ни слова, сумел поразить ее воображение.

Если Василике правильно оценила взгляд его темных глаз, она произвела на него не меньшее впечатление, чем он на нее. Или он принадлежит к тому типу мужчин, которые считают своим долгом покорить любую красивую женщину, попавшуюся им на пути? Или красавец принц одержим пороком и берет всех женщин без разбору, а потом отшвыривает прочь, когда наступает пресыщение? Именно на это намекала госпожа Мамлакат, провожая их с Феодорой к пиршественному залу. Почтенной наставнице был не по душе сегодняшний маскарад – платья она считала невыносимо откровенными, веера неприлично маленькими, а саму затею императора донельзя бесстыдной. Однако следовало молча повиноваться. Зато уж сколько яда она по дороге вылила на каждого, о ком что-нибудь знала… О, этих «добрых» слов хватило бы, чтобы смешать с грязью половину империи!

– Принц Мирджафар ничем не лучше любого наемника, – шипела госпожа Мамлакат, осторожно ступая по мраморным плитам пола. – Он пять лет воевал с варварскими племенами на полудне страны, его руки по локоть в крови… Должно быть, у бея Тахира вовсе не осталось разума, если он подобное чудовище прислал с посольством, да еще и верительные грамоты с ним передал…

Василике слушала наставницу вполуха. Отчего-то оборона границ ей не показалась занятием настолько кровавым, как госпоже Мамлакат. Сейчас, в лунной тишине, совсем иные мысли посетили ее разум.

Большой ли гарем у принца? Пусть он воевал пять лет, но не грудным же младенцем он отправился на эту войну…Наверняка на родине у него остался и гарем, и две-три жены в придачу. Эта мысль почему-то испортила ей настроение.

Доносившиеся звуки музыки напомнили Василике, что ей пора возвращаться, потому что госпожа Мамлакат уже вне себя от беспокойства, она, вне всякого сомнения, заметила ее отсутствие и послала кого-нибудь на поиски. Поспешно поднявшись со скамьи, девушка расправила многочисленные оборки платья, сшитого по варварской моде, и взглянула направо. Кажется, она пришла оттуда? Она сделала несколько шагов, потом озадаченно остановилась. Прямо перед ней высилась сплошная стена кустарника. Нахмурившись, она повернулась в другую сторону и стала гадать, куда ведет тропинка. К выходу? И вдруг Василике поняла – она попала в лабиринт! Как выбраться отсюда? Без посторонней помощи это вряд ли получится, а кричать и звать на помощь ей совсем не хотелось.

Внезапно из темноты возникла высокая гибкая фигура. Человек неслышно ступал на цыпочках, словно хищник, который подкрадывается к добыче. Он был строен, но не худ, мускулист… Его тело было крепким и совершенным – безупречный механизм, отлаженный в долгих странствиях или воинских походах. В осанке угадывался великолепный наездник. Одеяние, почти черное в свете луны, ничем не отличалось от одеяния любого из сегодняшних гостей. Он остановился перед Василике, и все ее чувства всколыхнулись от его близости.

– Добрый вечер, – произнес он. Голос был теплым, низким, звучным, лишь едва слышный акцент выдавал иноземца. – Отчего столь печальны глаза незнакомки?

– Я… я случайно заблудилась в лабиринте, великий шейх Мирджафар, – смущенно пробормотала Василике, титул словно сам собой слетел с ее языка. – И теперь не представляю, где выход.

– Вам известно мое имя? – с явным удовольствием отметил Мирджафар.

– Конечно. Вряд ли здесь найдется человек, которому неизвестны ваше имя и титулы. Даже виночерпии знают, что празднество дано в вашу честь.

Мирджафар отвесил элегантный поклон.

– А тебя, о прекрасная, зовут Василике, ты приемная дочь базилевса. Я поражен твоей изысканной красотой и весь вечер не мог оторвать от тебя глаз. И, если не ошибаюсь, твои глаза тоже более чем часто взирали на меня.

Румянец, едва заметный, теперь густо залил щеки Василике. К подобной прямоте она не привыкла. Неужели она вела себя настолько неосторожно?

– Как вы смеете говорить со мной подобным образом, принц? – возмутилась девушка.

Он был слишком привлекателен, слишком самоуверен, и Василике пришлось собрать всю силу духа, чтобы противостоять его чарам. Печать высокомерия, гордости и сластолюбия, лежавшая на бронзовом лице, примитивная и хищная мужественность, должно быть, привлекали к нему женщин, как безмозглых мотыльков влечет свет ночной порой. Трудно было устоять против его откровенного взгляда. «Похоже, госпожа Мамлакат совершенно права, а все слухи о нем – чистая правда», – в смятении подумала Василике. Но она не собиралась становиться его очередной жертвой.

Принц окинул взглядом всю фигуру Василике с головы до ног, и на его губах появилась удовлетворенная усмешка. «О да, – подумал он, – мне не приходилось еще играть такой роли… Должно быть, недурно прослыть сердцеедом, прожженным циником, жестоким сластолюбцем. Вереница влюбленных девиц может уберечь куда лучше, чем даже целая свора телохранителей…» Конечно, Гарун знал о нем, Мирджафаре, все. Но он не был телохранителем – он был другом и соратником.

– Скажите, принц, а у вас… у вас в гареме много красивых женщин? – вырвался у Василике неосторожный вопрос.

– Аллах всесильный, никогда бы не подумал, что ты способна на такую вольность, прекрасная роза, – усмехнулся он. – Неужели тебя это так волнует?

– Вовсе нет, – неловко пожала плечами Василике, кляня себя за несдержанность. – Мне просто интересно.

– Увы, юная дева, придется признаться – у меня нет гарема. Пока нет, – невозмутимо добавил он. – Я ведь уезжал из Титтери на несколько лет. С моей стороны было бы глупо и жестоко завести гарем, когда я не мог… позаботиться о его обитательницах. Для этого будет достаточно времени, когда я вернусь на родину. И я бы не отказался видеть тебя, прелестная греза, своей первой наложницей.

По спине Василике пробежал холодок – что-то в принце настораживало ее, что-то заставляло тянуться, что-то отвращало, что-то притягивало с невероятной силой. Крамольной фразы она почти не услышала, но узы, павшие на ее душу, почувствовала мгновенно.

– Меня нельзя купить… Я не…

Мирджафар более не мог сдерживаться – не обращая внимания ни на что вокруг, он обнял ее и прижал к себе.

У Василике перехватило дыхание от гнева, но по всему ее телу пробежала чувственная дрожь. А его тело мгновенно ответило на ее близость, и, ощутив этот ответ, Василике вспыхнула до корней волос. Но с губ ее снова не сорвалось ни звука, потому что он алчущим ртом вдохнул готовое прозвучать слово вместе с ее дыханием.

Этот поцелуй не шел ни в какое сравнение с тем, что ей когда-либо доводилось испытывать, и, конечно, не имел ничего общего с невинными поцелуями, полученными в темноте от робкого принца Михаила. В объятиях Мирджафара ее сознание исчезло, унесенное бурным потоком чувственности, она инстинктивно прижималась к нему, и ее тело словно пыталось влиться в его мускулистое тело – так сливаются в один поток две встретившихся реки. Она чувствовала, как его губы завладели ее губами, а язык касается ее языка, и все в ней содрогалось, будто он касался тайных глубин ее существа.

В краткий миг просветления у нее мелькнула мысль, что этот человек таит в себе страшную опасность, что ему одному дана власть вызывать в ней такую бурю чувств, только его руки обладают магическим свойством лишать ее воли и рассудка.

Потом Мирджафар провел кончиками пальцев по ее груди, и наслаждение от этого прикосновения было настолько сильным и утонченным, что ей показалось, будто сейчас потеряет сознание. Вдруг его губы оторвались от ее губ и последовали за пальцами, скользя по белой коже в глубоком вырезе платья.

Василике едва не лишилась чувств от этого прикосновения. Но в то же время оно придало ей необыкновенные силы. Девушка двумя руками уперлась в грудь принца и попыталась оттолкнуть его.

– Прочь! Наглец! Как посмел ты коснуться тела наследницы!

Мирджафар усмехнулся и нехотя разомкнул объятия.

– Наследнику дозволено многое из того, на что не решится простой смертный…