Как уничтожили «Торпедо». История предательства Тимошкин Иван
– А с чем не удалось быстро справиться?
– Понимаете, не ставил я тогда перед собой высокой цели. К тому же во внефутбольной жизни несладко пришлось – двое детей, надо было крутиться, а тут еще получил серьезную травму. Только лет в 26 я выбрался из этого водоворота – благодаря жене Лене. Но годика четыре для спортивного роста были почти потеряны, уже не вернуть…
– Может быть, все в какой-то мере было обусловлено тем, что перед командой тогда не ставились высокие цели?
– Возможно. Хорошо сказал Николай Петрович Старостин в своей книге «Футбол сквозь годы»: «Побеждает часто не тот, кто больше умеет, а тот, кто больше хочет».
– Но ведь желание должно иметь реальную базу…
– Видите ли, многие футболисты – сам через это прошел – раньше быстро свыкались со своим двойственным, ложным положением полулюбителей-полупрофессионалов. Жили одним днем. Конечно, все любили футбол, иначе бы не играли. Но одних лишь призывов улучшить качество игры, согласитесь, недостаточно. Сейчас – даже на первой стадии перехода к подлинно профессиональному футболу – ясно и без словесных призывов, сколь существенно ты и твоя семья зависимы от уровня твоего мастерства.
– Если не секрет, какая у вас сейчас зарплата?
– У игроков основного состава «Торпедо» – это примерно 15 человек – 350 рублей. Плюс премиальные за победу – в размере оклада. У дублеров, конечно, гораздо меньше. Думаю, пора переходить на западную систему. Там в штате профессиональной команды в среднем 20 игроков.
– А если игрок основного состава «Торпедо» получит травму, которая надолго выведет его из строя – как, например, произошло с Тишковым?
– Подобного рода вопросы, как и многие другие, оговариваются перед началом сезона на общем собрании команды. Травмированный футболист получает зарплату полностью и 50 процентов премиальных – за победу.
– Какие еще вопросы обсуждаются?
– Например, штрафы за курение и употребление спиртного, за опоздание или неявку на тренировку… Суммы фигурируют немалые – иногда равные окладу.
– Вы в футболе уже более 15 лет. Играли в нападении, в средней линии, теперь – в защите. Кто же вы для самого себя – форвард, хавбек, защитник?
– В луганской школе Фомичев видел во мне центр нападения и всячески поощрял мое стремление подражать Герду Мюллеру. Я юношей много забивал, но уже в «Заре» понял: у меня нет полного набора качеств, необходимых первоклассному форварду. То есть нет гармоничного сочетания резкости, верткости и скорости. В юношеской сборной, когда тогдашний ее тренер Сергей Коршунов поставил меня на левый фланг защиты, почувствовал, что мое призвание – игра в обороне. Но с обязательным подключением к атакам. Как, например, сейчас в ЦСКА играет Кузнецов. Он мне очень нравится!
– А если поставить вопрос так: что дал вам футбол в духовном плане?
– Ну, во-первых, футбол – моя жизнь, а значит, радость, боль и смысл профессионального существования. Это духовное?
– Безусловно.
– Во-вторых, благодаря футболу мне удалось увидеть мир. Бегло, конечно, поверхностно, урывками, но увидел много прекрасного, особенно из мира культуры и искусства.
– Что главное в жизни вне футбола?
– Вот они трое! – Полукаров посмотрел на домашних. – Нечасто выпадает свободный вечер, когда можно побыть вместе с ними, посмотреть рисунки дочери Юли, повозиться с сыном Лешкой, посидеть рядышком у телевизора. Лена года два назад отмечала в календаре крестиком дни, когда меня не было дома. Получилось 240 крестиков. А ведь мы живем так уже 12 лет, а знаем друг друга 15 – учились в одной школе.
Игорь Чугайнов. Родной стадион, родные слова
Вернемся, однако, в 1991 год. Тогда в прощальном чемпионате СССР торпедовцы заняли достойное третье место. Тому успеху предшествовали события, потрясшие, пожалуй, весь отечественный футбольный мир. Что же произошло? Футболисты команды восстали против Валентина Иванова и его методов работы – и добились отставки главного тренера. Им, кстати, удалось то, чего несколькими годами ранее не смогли сделать игроки старшего поколения, также попытавшиеся совершить «революцию», но не сумевшие довести ее до конца. То ли времена тогда были другие, то ли им не хватило решимости и единства – не знаю. Да и был ли вообще тот бунт? Ходили разные слухи, но прямых разговоров не было, только намеки. Поговорим же подробнее о событиях именно сентября 1991-го.
«Торпедо» вылетело на кубковую игру с «Крыльями Советов» в Самару. После матча, поужинав в гостинице, игроки разошлись по номерам. В половине первого ночи второй тренер Вадим Никонов, делая дежурный обход, не застал в комнате двоих футболистов – Сергея Шустикова и Максима Чельцова. Не получив вразумительного объяснения от их соседей – Юрия Тишкова и Дмитрия Ульянова, Вадим Станиславович, как и было заведено в команде, доложил обо всем главному тренеру. Иванов вскипел и на следующее утро объявил свой вердикт: Чельцов отчислен из команды, а вопрос с Шустиковым будет решен по возвращении в Москву. Вся команда, посчитав это решение поспешным и несправедливым, встала на защиту товарищей. Однако Валентин Козьмич был непреклонен, и футболисты объявили ультиматум: «Или Чельцов с Шустиковым остаются в «Торпедо», или все остальные не выходят на следующий матч – с «Днепром». Суть претензий игроков сводилась к следующему: «Мы уже давно выражали недовольство Ивановым и его диктатом, из-за чего в коллективе сложились очень нездоровые отношения». Оказавшись в одиночестве против всех, Иванов покинул команду. На вопрос, что будет дальше, тогдашний президент ФК «Торпедо» Владимир Корнеев отвечал: «Иванова никто не отстранял от должности главного тренера. Сколько времени он будет отсутствовать, зависит от состояния его здоровья. Он очень перенервничал и вынужден был лечь в больницу. Как только все будет нормально, он сможет вновь занять свое место».
Так что же произошло в тот злополучный вечер в Самаре? На этот счет существуют две основные версии. По одной, футболисты попросту напились, по другой, они в гостиничной компании резались в карты. Вот как видит ту ситуацию руководивший тогда торпедовским фан-клубом Василий Петраков:
«К конфликту 1991 года можно относиться двояко. К тому моменту в команде подросло поколение ребят 1970 года рождения. Старожилы начали потихоньку уезжать за рубеж, и молодые стали верховодить. Действовали они слаженно: один за всех, и все – за одного. К тому же они были более раскрепощенными, что ли, чем старики. Максим Чельцов, например, умел складно и хорошо говорить – а значит, грамотно донести до начальства мнение коллектива. Остальные ему подпевали. В результате команда перестала быть единым целым. Наступили новые времена. У ребят появились деньги. Если ветераны копили их, по привычке откладывая на первое время после завершения карьеры, то молодежь тратила на девочек, пьянки, гулянки и прочее.
Конфликт начался после того, как в Самаре напились несколько человек. После матча с «Крыльями Советов» Никонов, спустившись в холл гостиницы, увидел, как перед телевизором спят игроки команды. С банками пива в руках. Тогда это было ЧП. Что делать? По заведенному в команде правилу он, как помощник главного тренера, доложил обо всем Иванову. Тот устроил разнос, а Чельцову и Шустикову сказал, что по возвращении в Москву они будут отчислены из команды. Человек 10 молодых игроков вступились за товарищей и сказали, что в таком случае они тоже уйдут. А времена были смутные: контрактов как таковых не было, возможные штрафы и наказания за нарушения режима нигде не были прописаны, да и играли люди за смешные по нынешним временам деньги. К тому же ребята – молодые, горячие, всем по 20–21 году.
В общем, решили собрать правление клуба – человек шесть-семь. Главой его был Владимир Иванович Корнеев – хороший, в принципе, мужик, но в той ситуации устроивший очень однобокий опрос: как считаете – если сейчас все футболисты уйдут, с чем мы останемся? Да, Козьмич – это «Торпедо». Но ведь с этим поколением футболистов мы связывали большие надежды. И действительно, с именами Шустикова, Чугайнова, Тишкова, Чельцова, Ульянова, Арефьева и так далее связывалось не только ближайшее, но и отдаленное будущее. Кроме того, на тот момент еще свежа была в памяти история с уходом из команды очень перспективного Димы Чугунова. В итоге посчитали, что Иванов спекся, не может найти себя в новом, изменившемся времени, а продолжает действовать старыми методами. Сумели убедить правление в своей правоте и футболисты. Было принято решение оставить молодежь, а Иванова убрать. Причем обставили все очень красиво, поставив Козьмича перед фактом: мол, против вас выступили все – и члены правления, и футболисты, и болельщики. Иванов, конечно, воспринял все близко к сердцу, очень переживал.
По идее тому поколению нужна была именно жесткая рука. А новым тренером назначили тихого интеллигентного Евгения Скоморохова, возглавлявшего при «Торпедо» научную группу. Команда хотела убрать и Юрия Золотова, но руководство клуба встало на дыбы: «Вы что, совсем обалдели, хотите оставить команду без опытного руководителя?!»
Следующий сезон «Торпедо» начало хорошо, одержав на старте несколько побед, но затем начался бардак. Кончилось тем, что Серега Жуков приехал на базу пьяный в лоскуты. Ладно бы лег где-нибудь подальше от глаз начальства – так нет, начал отплясывать на столе и чуть ли не драться полез с пытавшимися его утихомирить тренерами. После этого началось закручивание гаек: Скоморохова убрали, поставили Юрия Миронова. Последовали и оргвыводы. Жуков попал под раздачу – его наказали и выгнали из команды.
Честно говоря, история с душком. Но в тот момент она воспринималась иначе. В стране шла перестройка, рушились Союз и все, что было с ним связано. Иванов был вроде бы символом прежней эпохи, отчего бунт торпедовской молодежи воспринимался как борьба со старыми, давно отжившими свое формами правления. Тогда ведь, если помните, всерьез предлагали не назначать, а выбирать генеральных директоров заводов – в том числе и ЗИЛа. А если так, то почему бы не выбирать и тренеров? В общем, порядочный бардак был тогда в стране – на той волне и случился конфликт в «Торпедо».
Сезон 1991 года команда доиграла уже под руководством Евгения Скоморохова и заняла третье место. Однако в декабре страсти вновь накалились. Руководство клуба вернуло Иванова на должность главного тренера. Реакция игроков последовала незамедлительно. Я тогда работал в газете «Советский спорт», в которую футболисты передали свое коллективное письмо с просьбой опубликовать его в газете.
Мы люди, а не фишки
Вчера группа футболистов московского «Торпедо» передала в редакцию письмо, которое мы публикуем.
Уважаемая редакция!
Мы, игроки команды «Торпедо», не в силах больше молчать, поэтому с вашей помощью хотим обратиться за поддержкой ко всем, кому дорого «Торпедо», кому небезразлична судьба коллектива, ставшего бронзовым призером чемпионата страны 1991 года.
Многие любители футбола, наверное, знают о вотуме недоверия, который команда высказала главному тренеру В. Иванову. Но не многие знают, почему это случилось. Некоторые газеты истолковали протест команды чрезмерной требовательностью Иванова. Это далеко не так. Игроки готовы понять и принять любую требовательность, но методы, которыми пользуется В. Иванов, выходят за рамки дозволенного.
Напомним в нескольких словах о событиях, которые предшествовали отставке Иванова. В сентябре игроки основного состава «Торпедо» – все без исключения – поставили перед руководством клуба вопрос о невозможности нашей дальнейшей совместной работы. Каковы были основания для этого?
Главным образом совершенно невыносимая для чести и достоинства каждого из нас грубость Иванова. Если его поведение на тренерской скамейке во время матчей давно уже стало притчей во языцех, то оскорбления и подозрения, которые он проявлял к нам на тренировках, на базе, в быту, известны, увы, только нам. Мы не раз сообщали об этом руководителям клуба, полагая, что игроки и тренеры должны быть единомышленниками, партнерами, с уважением относящимися друг к другу.
Президент клуба В. Корнеев отправил В. Иванова в отпуск и сообщил команде, что наши требования будут рассмотрены на заседании правления клуба. Рассмотрение, увы, растянулось на два с половиной месяца. Думаем, просто выжидался момент, когда команда оступится – чтобы была возможность дать «объективную» оценку случившемуся.
В конце концов, Корнеев созвал правление клуба и вынес на повестку дня вопрос о главном тренере. Правление проголосовало за отставку Иванова (8 – «за» и 1 – «против»). Однако события на этом не закончились. На следующий день генеральный директор объединения «ЗИЛ» Е. Браков отменил решение футбольного клуба и вынес свое, оставив главным тренером В. Иванова, о чем было сообщено команде.
Нам дали понять, что «Торпедо» без Иванова – это ничто, а те, кто не согласен с таким решением, могут писать заявление об уходе из команды.
Вот мы и уходим. Вынужденно уходим, хотя именно в последние два месяца, когда команда играла без В. Иванова, мы наконец-то почувствовали себя людьми, а не футбольными фишками.
С. АГАШКОВ, А. АФАНАСЬЕВ, Г. ГРИШИН, С. ЖУКОВ, А. КАЛАЙЧЕВ, А. КУЗЬМИЧЕВ, Н. САВИЧЕВ, В. САРЫЧЕВ, М. СОЛОВЬЕВ, Ю. ТИШКОВ, Д. УЛЬЯНОВ, М. ЧЕЛЬЦОВ, И. ЧУГАЙНОВ, С. ШУСТИКОВ.
Надеемся, что правление футбольного клуба «Торпедо» (Москва) и руководство объединения «ЗИЛ» выскажут свое отношение к заявлению футболистов московского «Торпедо».
Далее события развивались стремительно. Иванов должен был проводить первую предсезонную тренировку. Футболисты основного состава отказались явиться на нее и собрались отдельно. А шесть человек – Тишков, Шустиков, Чугайнов, Кузьмичев, Чельцов и Ульянов – подали заявление об уходе. Вот как все это происходило.
«Торпедо» – в опасности
Репортаж о первой тренировке, которая может оказаться последней
13 декабря – следующий день после опубликования открытого письма футболистов «Торпедо». 10.00. Звонок в редакцию «Советского спорта»: «Редакция! Что делать? «Торпедо» гибнет. Я и трое моих сыновей – болельщики «Торпедо». Подскажите, чем мы можем помочь? Митинг устроить у заводской дирекции? Нас немало…»
Вал подобных звонков подтолкнул нашего сотрудника (им был и.о. редактора отдела футбола Леонид Рейзер. – Авт.) к визиту на первую после отпуска тренировку автозаводских футболистов.
Они вышли на заснеженную хоккейную коробку. Игравшие там ребята моментально уступили арену: свои же, торпедовцы, мастера! А мастера, соскучившись по мячу и испытанной компании, с шуточками и прибауточками принялись гонять двусторонку, будто ничего серьезного в команде не происходит. Футбол, как сновидение, позволяет впасть в приятное забытье. В нем пребывали Подшивалов, Афанасьев, Соловьев, Калайчев, Чельцов, Арефьев, Жуков, Гришин, Агашков, Юшков, Матвеев, Ульянов. Предупредив, отсутствовали по семейным обстоятельствам Шустиков, Чугайнов, Тишков и Кузьмичев.
Стоило кого-нибудь подозвать и спросить о том, что происходит в «Торпедо», как конфликтная реальность проступала в каждом слове.
Андрей Калайчев, столп обороны: «Иванов назначил первую тренировку на 10.00 в спорткомплексе АЗЛК. А мы, как видите, собрались здесь. В четверг, 12 декабря, Валентин Козьмич провел в команде собрание. Длилось оно от силы минут 15–20. Говорил только он: «Вопрос решенный – я остаюсь главным тренером. Если кто-то не хочет со мной работать, может подавать заявление об уходе. И прошу побыстрее. Есть у кого-нибудь вопросы?» Вопросов не было. Иванов встал и ушел».
Геннадий Гришин, главный придумщик торпедовских комбинаций: «Короче, нам плюнули в душу! А промолчали мы потому, что нам давно все ясно».
Андрей Афанасьев, боец обороны: «Он еще сказал, что команда в любом случае будет жить. Никогда дирекция завода не пойдет на поводу у игроков. В общем, мы – никто. Еще он предупредил: «Только вы учтите: у вас контракты. Так что я запрошу компенсацию за ваши переходы в пятикратном размере». Тех шестерых, кто подал заявление, это не касается – они свободны от контрактных обязательств. А вот у меня, у других ребят контракты не закончились…»
Сергей Агашков, мотор торпедовской футбольной машины: «Перед отпуском нам сказали, что руководство ЗИЛа назначает главным тренером Иванова. Мы спросили: «А если мы подадим заявления об уходе?» Председатель клуба Корнеев ответил: «Вы подумайте хорошенько. Пожелание такое, чтоб остались и нашли общий язык с Ивановым». Тогда же правление клуба проголосовало за отставку Иванова – 8 против 1. Мы – никто, правление клуба – ничто… О каких правах игроков, о каком профессионализме можно говорить?!»
Дмитрий Ульянов, один из новой плеяды: «Я вот чего в толк не возьму: как можно работать с командой, когда все игроки настроены против тебя?»
Валерий Сарычев, лучший вратарь страны 1991 года: «Я – не в команде. Меня проводили, я собираюсь в Южную Корею. Но судьба клуба мне небезразлична. Такое впечатление, что для руководства ЗИЛа в футболе существует один и только один авторитет – Иванов. Отсюда и вся эта катавасия. Осенью, накануне матча с «Днепром», команда покинула базу, приехала в офис клуба и заявила о своем отказе работать под ивановским диктатом. Тогда это подействовало. Сейчас, в межсезонье, все вернулось на круги своя».
Р.S. Нам только что стало известно из неофициальных источников, что Валентин Иванов подал в отставку».
Свою позицию прямо и открыто высказал Юрий Тишков. В январе 1992 года он дал большое интервью журналисту еженедельника «Футбол» Дмитрию Пасынскому. Приведу здесь ту его часть, которая касалась конфликта с Ивановым.
– Демарш против Иванова был спонтанным или эта акция планировалась заранее?
– Никто никаких заговоров не составлял. Просто к определенному моменту все накопилось – и полилось через край. А попытка отчислить Шустикова и Чельцова стала последней каплей…
– То есть поводом. Но каковы причины, что именно «накопилось»?
– Знаешь, у меня ведь нет полномочий говорить от лица всей команды. У каждого были свои мотивы.
– Хорошо. Какие претензии к Иванову были у тебя?
– Главная и, в общем-то, единственная: будучи полтора года в основном составе «Торпедо», удовольствия от игры я практически не получал. Какие бы деньги мы ни зарабатывали, есть еще игра. Или, как в нашем случае, ее нет…
– Но в многочисленных «антиивановских» публикациях говорилось прежде всего о его человеческой несовместимости с футболистами.
– Для меня лично это не имело первостепенного значения. В разных конфликтных ситуациях я старался поставить себя на место Иванова, понять его. Люди-то все разные. Валентин Козьмич – человек страшно эмоциональный, сразу после игры такое иногда мог выплеснуть… Но не со зла все это было, не со зла. У меня к нему, несмотря ни на что, осталось чувство благодарности: при этом тренере я начал играть, при нем меня узнали.
– Почему же тогда, едва стало известно о возвращении Иванова, ты первым подал заявление об уходе из «Торпедо»?
– Ну, как тебе объяснить? Благодарность за прошлое – это одно, а сегодняшний день – совсем другое. В какой-то момент я начал подозревать – а потом с каждым днем все больше укреплялся в этой мысли, – что при Иванове «Торпедо» до скончания века будет не играть, а работать, пахать на поле. Будет снова четвертое место, пятое… Кубок, может быть, «на зубах» вырвем. Так вся жизнь в футболе пройдет, и всегда твою команду будут сравнивать не со «Спартаком» и не с ЦСКА, а с каким-нибудь «Металлоломом».
– А кто вам, молодым – и конкретно тебе, – мешал играть в другой футбол?
– Как это – «кто мешал»?! Есть же тренерская концепция, тренировочный процесс, установка на игру, наконец. Полтора последних года мне вспоминаются как один бесконечный день монотонной работы. На тех же тренировках запрягут, как лошадь, и бегай туда-сюда. Не было ни одного упражнения, где бы пригодились смекалка, индивидуальность. На установках, на теоретических занятиях все внимание – обороне. А впереди – как получится: авось убежим, авось прорвемся. Потому и удались за сезон всего две-три игры-импровизации. В остальных же матчах все – наскоком, наплывом, куда кривая вывезет. Мы в дубле (имею в виду себя, Шустикова, Ульянова, Кузьмичева, Чугайнова, Чельцова) совсем иначе играли.
– Но дубль – это дубль…
– Я понимаю, что взрослый футбол требует совсем других физических кондиций. И, надо отдать должное Валентину Козьмичу, «физикой» он нас накачивал под завязку. На этом, собственно, да на самоотдаче и вырывало «Торпедо» свое место в пятерке. Но должно же еще хоть что-то просматриваться. У меня перед глазами пример «стариков» – тех, кто, «отпахав» на поле по десятку лет, уехал сейчас доигрывать во второсортные зарубежные клубы. Они ведь тоже, говорят, были футболистами небесталанными, а что с ними стало в «Торпедо»? Самое страшное, что может быть, – это если лет через 15–20 болельщик скажет обо мне: «А, Тишков? Ну, как же – работяга, пахал на поле, будь здоров». И совсем другое дело, если так: «Тишков? Он играл…» А иначе зачем тогда все это?
– Команда заканчивала чемпионат без Иванова. Что, на твой взгляд, изменилось в «Торпедо»?
– Кое-что изменилось: тренировки стали интереснее, смягчилась атмосфера… Но ведь не бывает так, чтобы сегодня тренер сменился, а назавтра команда заиграла в другой футбол. Евгений Васильевич Скоморохов не раз предостерегал нас от эйфории. Чудес не бывает, и то, что закладывается на тренировках, проявится лишь спустя несколько месяцев. Если проявится…. Пока до «класса» нам, конечно, еще далеко. Классная команда не имеет права, победив московский «Спартак» и киевское «Динамо», проиграть потом «Крыльям Советов».
– Иванова многие обвиняли в том, что он – тренер-диктатор. Но готовы ли торпедовцы к демократии?
– А страна вся наша готова? В том-то и дело… Но в принципе вопрос, который ты задал, на данный момент самый важный. Очень сложно перестроиться: всю жизнь человек работал из-под палки, и вдруг ему не приказывают, а советуют, не орут, а объясняют. Я надеюсь, что в «Торпедо» пусть не все, но хотя бы большинство поймут: теперь нам не на кого кивать и негде искать виноватых, кроме как среди самих себя. Должно же дойти, в конце концов, до людей. Мы попробуем создать команду, о которой мечтали. Попробуем.
В итоге Валентин Иванов вновь, во второй раз, оставшись один против всех, покинул расположение команды. Он защищался, боролся, выступал в печати, откровенно высказывая свою позицию и доказывая свою правоту. Упирал на то, что требовал от футболистов соблюдения дисциплины и режима (что, естественно, не всем нравилось), обвинял некоторых игроков в предательстве интересов команды, прибегал к экскурсам в прошлое. В общем, давал понять, что при нем команда всегда была на виду и что без него будет хуже. Многое в его словах было справедливым, но были и передергивания, натяжки – в расчете на то, что не все знают тонкости. Приведу лишь один пример. Голкипера Валерия Сарычева он считал – наравне с Игорем Чугайновым – главным виновником развала команды: «Если бы не Сарычев, не ушел бы из команды способнейший Харин. Но на тот момент сильнее был Валера. Его я и ставил». Говорить можно, конечно, все что угодно. Но факты и цифры свидетельствуют о другом. В сезонах 1986 и 1987 годов основным вратарем команды был Дмитрий Харин, проведший соответственно 25 и 27 игр. В то время как Сарычев – только 6 и 3. Харин ушел в «Динамо» совсем по другим причинам – в том числе и потому, что в 1987 году после встречи в Тбилиси с местным «Динамо» Иванов обвинил Харина в сдаче игры. Торпедовцы тогда вели в счете – 2:0, но в концовке Харин пропустил два нелепых гола. С голкиперами такое случается, такова их профессия – если они ошибаются, выручить их не может уже никто. Но раздосадованный ничьей Иванов не нашел ничего лучше, чем свалить все на Харина. Это и стало последней каплей. Едва ли не на следующий день Дима написал заявление о переходе в «Динамо». Поэтому в 1988 году, в котором автозаводцы завоевали «бронзу», основным голкипером был уже Сарычев. Во многом благодаря его отличной игре команда и пробилась в призеры.
В то время я близко сошелся с Валерием, мы подружились, а потому могу засвидетельствовать: он глубоко порядочный и высоконравственный человек, которому абсолютно чужды разного рода интриги и закулисные игры. Говорю об этом так уверенно, потому что не раз беседовал с ним на разные темы. Вот один из таких разговоров.
«Мы договорились встретиться с голкипером московского «Торпедо» Валерием Сарычевым в вестибюле станции метро «Площадь Ногина» (сейчас – «Китай-город») и вместе пойти в редакцию журнала «Футбол», где он ни разу не был. Пока шли по неосвещенной, в ранних зимних сумерках, горбатой (как называли ее в старых справочниках) улице Архипова к дому № 8, разговорились.
И первым его вопросом был такой: «А почему вы решили написать обо мне? Вообще-то я не склонен к популярности. Мне это мешает. Да и к «Торпедо» у прессы, особенно московской, отношение прохладное, что ли. К примеру, побеждает «Спартак» – и сразу появляются хвалебные отзывы. А о «Торпедо» в таком случае просто скажут: сыграло так-то и так-то, выиграло с таким-то счетом – и все».
Вратарь с руками музыканта
– А вы не считаете, что причиной всему – невыразительная игра вашего клуба в последние годы?
– Может быть. Но ведь и когда мы сыграем хорошо, тональность отзывов не меняется. В общем-то, мы не обижаемся, нет, но иногда становится досадно – когда что-то хорошее попросту не замечается.
– Что ж, спорить не буду. Только ведь и болельщики вашу команду не жалуют: в среднем на матчах «Торпедо» бывает две-три тысячи человек. Отчего так происходит?
– Ну, конечно, многое, если не все, зависит от игры. Это ясно. Но вот посмотрите: в этом сезоне – особенно в его концовке – даже на матчах «Спартака» собиралось мало зрителей. Жизнь, конечно, сейчас стала непонятная, сложная. Что-то еще мешает людям прийти на стадион. Футбол как игра призван доставлять людям радость. Может быть, наш болельщик уже и радоваться разучился? Радоваться каждой игре, каждой встрече со своим клубом, а не только его победам…
Так, не торопясь, мы подошли к редакции. Когда расположились в нашей комнатушке, где ютятся четыре человека, хотя там и одному тесно, я наладил одолженный у приятеля старенький допотопный диктофон (у сотрудников журнала, увы, и таких нет), и наша беседа началась.
– Поскольку вы, Валерий, редкий гость на страницах газет, давайте начнем с самого начала – с вашего пути в большой футбол. У каждого игрока он свой. Я слышал, что вы в детстве футболу предпочитали музыку…
– Нет, футболом и музыкой я стал заниматься одновременно. Родился и вырос в Душанбе. Почему стал заниматься музыкой? В то время существовала своеобразная мода – отдавать детей в специальные школы. Вот и мои родители решили определить меня в музыкальное училище по классу скрипки, благо слух у меня был. Первое время было интересно, но когда начался футбол, я стал потихоньку увиливать от музыкальных занятий. Родители поначалу ругались – как-никак, платили за это деньги. В общем, закончил я семь классов, но на выпускные экзамены не пошел. Как раз в то время в городе проходил футбольный турнир, и я ушел из училища. Думал, что дома будет большой скандал, однако родители неожиданно спокойно отнеслись к моему выбору – наверное, оценили самостоятельность решения, что в нашей семье всегда было в чести. Жалею ли о том, что бросил училище? Навык игры на скрипке я получил, но, думаю, ничего сверхъестественного в музыке из меня бы не вышло. И все же я благодарен училищу и его преподавателям хотя бы за какие-то познания в классической музыке. Вообще, на мой взгляд, современный человек должен иметь хотя бы общее представление о музыке. А то пообщаешься сейчас с молодыми ребятами – они о ней не имеют понятия. Не говоря уж о глубоких познаниях. Не знают даже имен композиторов мировой классики. Не будь училища, и я бы, возможно, тоже был таким.
– Хорошо, а что было потом?
– Потом я окончил школу и сразу поступил в институт физкультуры – у нас же, в Таджикистане. А вскоре Иштван Секеч, тренировавший тогда «Памир», пригласил меня в команду. Человек он неординарный, и я благодарен судьбе, что она свела меня с ним. Секеч открыл мне глаза на многие, казалось бы, простые футбольные истины. Через год он ушел от нас в львовские «Карпаты» и, между прочим, вывел их в высшую лигу.
Когда окончил институт, Олег Базилевич позвал меня в ЦСКА. До этого, правда, приглашало московское «Торпедо», куда я и хотел пойти. Но у меня сложилась безвыходная ситуация – надо было служить в армии. А когда отслужил положенное, позвонил Иванову.
– Он видел, как вы играете?
– Был конец сезона 1980 года. «Памир» приехал в Смоленск на матч с «Искрой». Как сейчас помню ту игру: разразился ливень, поле тяжелое – грязь. Руководство «Торпедо» во главе с Ивановым приехало в Смоленск смотреть, по-моему, Данисявичуса. А тут я вроде бы неплохо сыграл, и уже вскоре Юрий Васильевич Золотов официально пригласил меня в команду.
– А почему вы остановили свой выбор именно на «Торпедо»?
– Наверное, по двум причинам. Еще с детских лет из всех московских команд – не знаю почему – любил только «Торпедо». Кроме того, предпочитаю надежность во всем, и мне казалось, что она есть именно в «Торпедо».
– О «Торпедо» говорят, что эта команда – как государство в государстве.
– Я и сам часто употребляю подобное сравнение. Может быть, это не всегда получается, но мы стараемся быть независимыми от кого бы то ни было. Большинство вопросов клуб решает совместно с заводом, который делает для нас практически все, за что ему огромное спасибо.
– Как вас встретила команда? Наверное, не все было гладко?
– С ребятами проблем не возникало. Было даже интересно, поскольку и традиции в команде какие-то необычные, и отношения нестандартные.
– А Иванов? Он, говорят, человек строгих правил.
– Он бывает строг в официальной обстановке, но иначе, наверное, нельзя. А в тесном кругу держится с нами на равных, часто шутит, рассказывает истории из своей практики.
Что касается игры, то Иванов раньше повторял: главное – внимательно сыграть в обороне, не пропустить, а там где-нибудь и забьем. Вот такая система игры у нас была. А сейчас – другая. На установке Иванов уже говорит: надо постараться забить столько-то, не пропустить столько-то. Или, обращаясь к кому-то из нас, объясняет: тебе надо сделать так – если сделаешь, это и будет гарантией успеха. И ребята теперь все стали воспринимать по-другому. Каждый четко знает свою задачу на поле и верит в ее выполнимость, поскольку говорит ему об этом такой авторитет, как Валентин Козьмич Иванов, сам испытавший все это на себе и знающий об игре практически все.
– Когда вы пришли в «Торпедо», основным голкипером был Вячеслав Чанов?
– Да, и я считаю его одним из лучших вратарей в истории нашего футбола. Вот кто настоящий профессионал! Я у него научился очень многому: он от меня ничего не скрывал. Слава – необыкновенный человек. Я даже атмосферу футбола в «Торпедо» тех лет воспринимал через его понимание и оценку того или иного факта.
– Но он ушел из клуба…
– Это сложная и в то же время обычная история. В отборочном матче олимпийского турнира против Чехословакии Чанов сломал палец и выбыл на два месяца. За «Торпедо» стал играть я – и удачно. Едва Чанов поправился и появился в основном составе – по-моему, в домашнем матче с «Кайратом», – как вновь получил травму: повреждение мениска. Так для него и закончился сезон, в конце которого у них с Ивановым состоялся разговор. О чем они беседовали, судить не берусь, не присутствовал. Но после этого Слава ушел, как он выразился, хлопнув дверью. Благо, тут же подвернулось приглашение от «Нефтчи». Хотя, думаю, Чанов и сам понимал, что ему не надо было уходить из «Торпедо» – он мог еще поиграть. Потом в ЦСКА, когда ему было уже 36 лет, он доказал это.
– Похожая ситуация позже сложилась у вас с Хариным? Только на месте Чанова оказались вы?
– Когда в 1984 году Дима пришел в команду, я играл вроде неплохо. Но быстро понял, что в чем-то уступаю ему. Все-таки он – член юниорской, молодежной, а потом и олимпийской сборных. В общем, талант. Это начало меня нервировать. А тут еще в матче с московским «Динамо» получил травму. Ту встречу мы проиграли, по сути, из-за меня. После этого в ворота встал Харин – и играл здорово. Нога у меня долго болела – подвернул голеностоп. Мне надо восстанавливаться, а он играет все лучше и лучше. В общем, я понимал тренера – молодой пацан, перспектива громадная, играет на уровне взрослых, никого и ничего не боится. Сезон 1985-го я кое-как дотянул. А в 1986-м позиции стали уже равные – то он играл, то я. Причем чаще я – в том числе и в финале Кубка СССР, выигранном нами у «Шахтера». Но, как ни странно, после того матча все равенство сошло на нет.
– И у вас состоялся разговор с Ивановым?
– Нет, он произошел спустя год. В начале сезона-87 я подошел к Валентину Козьмичу. Очень серьезно готовился, это было моей последней надеждой: смогу ли я составить Харину хотя бы конкуренцию? Иванов обычно говорит так: «Если я к человеку не обращаюсь, не ругаю его, значит, я поставил на нем крест». Именно так произошло со мной. Вокруг меня образовался вакуум, и я сознательно пошел на тот разговор – чтобы положить конец неопределенности. Он мне прямо сказал, что шансов у меня мало – практически никаких. Как ни странно, после этого я успокоился. Стал нормально трудиться – отработал тренировку, отстоял за дубль, посидел в запасе за основной состав. Главное, внушал себе, – не унывать. И знаете, пошло дело. В концовке чемпионата даже провел три игры – удачно. В итоге мы заняли четвертое место.
– И тут Харин покинул команду.
– Не знаю, почему ему нужно было уходить. Вариант возник после матча в Тбилиси, где Дима допустил две оплошности, стоившие «Торпедо» очка. То ли обида взыграла, то ли еще что. Для Иванова, как я понимал, его уход был полной неожиданностью. Если спросите меня, считаю, Харин совершил ошибку – и именно после этого дела у него пошли хуже. В той черной полосе у него было одно светлое пятнышко – когда вместе со сборной он стал олимпийским чемпионом. Но даже тогда это был уже другой Харин.
– А может, в вас говорит чувство досады? Может быть, даже зависть?
– Да что вы! Во-первых, у нас с Димой всегда были хорошие отношения. Даже сейчас, когда приезжали в Севилью, мы встретились с ним, как старые друзья. Во-вторых, мне, наоборот, следовало бы радоваться тому, что он ушел, а я стал основным вратарем.
– Говорят, вы лучше играете, если знаете, что вас некому заменить. Или, по крайней мере, замена не будет равноценной…
– Да, это правильно. Когда в «Торпедо» был Харин, у меня не все ладилось. Едва он ушел, как дела вроде пошли. Правда, появился Прудников, но в спортивном плане он мне не мешал. Да и сейчас перед каждым матчем думаю: ну, кто это сделает, кроме меня?
– Одно из достоинств голкиперов – умение читать игру?
– Конечно, я стараюсь читать ее, но прежде всего изучаю манеру игры нападающих. Смотрю «Футбольное обозрение», матчи по телевидению и запоминаю, кто и как бьет, подает мяч, у кого какая манера и т. д. Мне кажется, если знаешь нападающего – это половина успеха. Я частенько даже просчитываю варианты игры того или иного футболиста.
– Вам уже 30 лет. Что это для вратаря?
– Обычно говорят: расцвет творческих сил. В общем, я согласен. Но, честно говоря, хотел бы, чтобы признание ко мне пришло чуть пораньше. Вот, к примеру, по итогам этого сезона впервые попал в тройку лучших голкиперов страны. Однако это не доставило мне такой радости, какую, допустим, я испытал бы еще в прошлом году. Тогда я старался, желал этого.
– Почему же?
– Сам не знаю. Может, на фоне радостей, произошедших у нас в конце сезона, все это как-то сгладилось.
– Вы имеете в виду матчи на Кубок УЕФА?
– Да. И знаете, самую большую радость доставил нам матч в Севилье. И не потому, что там была команда сильнее «Монако». Нет, считаю, французы повыше классом, чем «Севилья». Но вся атмосфера футбола в Испании – намного сложнее. Был такой ажиотаж, было так тяжело, что даже вспоминать не хочется. Хотя потом было приятно – мы победили. А в Монако обрадовала не только победа, но и реакция болельщиков в нашей стране. Даже мои соседи по дому, многих из которых я не знал, подходили, поздравляли и благодарили. Недавно ездил в Душанбе навестить родителей, так люди в транспорте меня узнавали, расспрашивали, желали успехов, хотя я думал, что меня давно забыли. А самое приятное и важное то, что в дни, когда стране так тяжело жить, мы хоть на мгновение, хоть на несколько дней доставили людям радость. Для этого стоит играть в футбол! Поймите меня правильно, я не считаю, что мы совершили что-то великое, но для нашей команды это очень большое дело.
– Как вы восприняли приглашение руководства «Марселя» подписать с вами миллионный контракт?
– Если возьмут – не откажусь.
– А насколько реален ваш уход в один из зарубежных клубов?
– Когда мы были в Египте, где готовились к матчу с «Монако», Юрий Васильевич Золотов сказал мне: «Валера, мы тебя поставили на трансфер». – «Прекрасно. Что, меня уже кто-то берет?» – «Нет, – ответил он, – но не исключено, что тобой кто-нибудь заинтересуется». В общем, Иванов дал добро, а это значит, что в плане моей замены у него все в порядке.
– Как считаете, если в команде – два равноценных вратаря, они должны играть по очереди?
– Нет, всегда должен выходить один. Вратарь – не полевой игрок, который, пропустив несколько матчей, может выйти и выдать хороший матч. Голкиперу, чтобы сильно и стабильно выступать, необходимо все время быть в деле. Причем матчи за дубль не дают той практики, которую получаешь, выступая за основной состав.
– Я заметил, что вы, уходя с поля после окончания игры, непременно поднимаете руку, приветствуя зрителей. Это ритуал или нечто большее?
– Я считаю это действием, обязательным для футболиста. Люди пришли за тебя поболеть, и их надо уважать, поприветствовать хотя бы жестом. Вы знаете, как на Западе футболисты приветствуют своих поклонников – подбегают к трибунам, аплодируют им. Вот бы и нам так же!
Я поблагодарил Валерия за беседу и, пожимая его руку, обратил внимание: тонкая кисть, длинные пальцы – руки музыканта. Вратарь с руками музыканта. В этом что-то есть…
Но вернемся в начало 1992 года. Валентин Иванов ушел, главным тренером назначили Евгения Скоморохова. Любопытно, что, прежде чем окончательно покинуть команду, Иванов, как мне рассказывали, пришел проститься с игроками. Он зашел в комнату, где сидели футболисты, и попросил не держать на него зла. Никто из них не проронил ни слова, не поднял головы, не сделал прощального жеста рукой, какой обычно делают люди при прощании. Валентин Козьмич покачал головой, отворил дверь и, остановившись на пороге, сказал: «Возьмите тренером хотя бы Евгения Кучеревского, а не Скоморохова. Не справится он, опыта никакого». Ответом ему было все то же молчание. Честно признаюсь, такой образ Валентина Иванова мне понравился. Ведь, в сущности, при всех его недостатках (а у кого их нет?), «Торпедо» для него было по-настоящему родной командой. Чего, увы, не скажешь о многих футболистах…
Первые шаги Юрия Тишкова в роли детского тренера
Скоморохов, интеллигентный человек и умный собеседник, возглавлял при команде комплексно-научную группу. И если Иванов полагался в основном на свою интуицию и практику, то Скоморохов в большей степени доверял науке, верил, что она не подведет. Я встретился с ним, когда чемпионат 1992 года уже стартовал. Дела у команды складывались хорошо, в первых нескольких турах она не знала поражений, шла в лидерах, а потому, наверное, и разговор получился откровенным.
Человек должен знать: это – можно, а это – нельзя
Когда в футболе появляется новое имя, будь то игрок или тренер, у болельщиков неизбежно возникает интерес: кто он, откуда и, главное, с чем пришел в этот неповторимый мир Игры, чего от него ожидать – добра или зла, приобретений или потерь, удач или разочарований?
В сентябре 1991 года у руля московского «Торпедо» встал неизвестный широкому кругу любителей футбола 46-летний Евгений Скоморохов. А в январе следующего года он был официально утвержден в должности главного тренера.
Позвонив ему, чтобы договориться о месте встречи, я неожиданно получил приглашение провести вместе с командой один день на базе. Подобные подарки от тренеров случаются столь редко, что грех было им не воспользоваться…
Комфортабельный автобус, подаренный годом ранее ЗИЛом своему клубу, отъехал от станции метро «Автозаводская» ровно в десять утра. Время в пути до базы торпедовцев в Мячково равно одному футбольному тайму. Чтобы игроки постепенно втягивались в работу, включили видеомагнитофон: на мониторе возникла картинка полуфинального матча чемпионата Европы 1988 года СССР – Италия…
– Евгений Васильевич, вашу жизнь в спорте, наверное, можно разделить на две части. Рубежом является тяжелейшая травма, которую вы, будучи футболистом, получили в неполные 24 года.
– Да, пожалуй, такой рубеж провести можно. Я начинал играть в ФШМ. Потом выступал за свердловский «Уралмаш», красноярский «Автомобилист» и ташкентский «Пахтакор». Ту злополучную травму получил, вернувшись из «Пахтакора» в «Автомобилист». Перенес две тяжелейшие операции, попытался вернуться в футбол, но колено продолжало подворачиваться, и врачи сказали, что на карьере футболиста надо ставить крест.
– Вам пришлось круто изменить свою жизнь?
– Круто – не круто, но, будучи еще совсем молодым парнем, вынужден был сделать непростой выбор.
– Какой же?
– Конечно, многие спортсмены, заканчивая активные выступления, мечтают стать тренерами или, по крайней мере, рассматривают этот вариант в качестве основного. Но в тот период я заинтересовался журналистикой и стал своего рода футбольным обозревателем «Красноярского комсомольца» и «Красноярской правды». Моя статья «Зигзаги «Автомобилиста» была признана лучшей спортивной публикацией месяца. То ли под влиянием местных успехов, то ли потому, что я тогда действительно был увлечен журналистикой, взял и послал несколько своих статей главному редактору еженедельника «Футбол» Льву Филатову. Он прислал мне очень обстоятельный ответ на официальном бланке: мол, да, что-то есть, но у вас пока очень низкий уровень, надо продолжать совершенствоваться.
– И тогда вы выбрали науку?
– Знаете, в педагогике есть такое понятие: фактор среды. Среды, в которой человек живет. Когда я лежал в ЦИТО на операции, моим соседом по палате был аспирант-конькобежец из пединститута. К нему часто приходили приятели. Слушая их разговоры о спортивной науке, я, в то время студент факультета физвоспитания, незаметно для себя увлекся ею. А когда окончил Красноярский пединститут, написал несколько научных статей – в том числе и о проблеме игры головой. В 1975 году поступил в аспирантуру ВНИИФКа, а в 1978-м защитил диссертацию. После чего стал работать в комплексно-научной группе при сборных командах СССР – тогда ими руководили столь известные тренеры, как Константин Бесков, Валерий Лобановский, Эдуард Малофеев.
– В 1988 году вы неожиданно оказались в «Торпедо».
– Почему я ушел в клубную команду? Главным образом из-за тех изменений, которые тогда начались и в спорте, и в стране в целом. Когда я уже был руководителем комплексно-научной группы, между мной, дирекцией института и Управлением футбола возникли разногласия в отношении условий работы КНГ. Кроме того, накопленный мною научно-теоретический потенциал требовал своего выхода. К счастью, в то время в командах мастеров высшей лиги была выделена ставка тренера по научно-методической работе.
– Так что же такое, по-вашему, научно-методическая работа в системе подготовки команды, какое место она занимает?
– Фактор науки может сыграть существенную роль при равенстве сил соперников. Тут очень важно, чтобы тренер точно знал, какая конкретно информация об игроках ему нужна от научной группы и как потом эту информацию использовать.
– Евгений Васильевич, вы не были известным футболистом. Как считаете, это плюс или минус в тренерской деятельности?
– Конечно, знаменитому игроку легче начинать работать по окончании карьеры: на него работают имя, авторитет. Малоизвестному футболисту, безусловно, сложнее: ему надо добиваться признания через результат. И все же лишь единицы великих игроков становились впоследствии известными тренерами. Почему? Талантливый футболист часто не задумывается о том, как надо играть. И «виной» всему – отпущенные ему Богом здоровье, игровая смекалка, храбрость, чувство голевой позиции. Ему и тренер, в общем, не слишком нужен. А игрок, которого Бог не наделил таким талантом, постоянно задумывается: почему я этого не умею? Такая ситуация заставляет человека больше мыслить, анализировать. А ведь тренер как раз и должен быть аналитиком. Так что у малоизвестного игрока тоже есть свои преимущества.
– В чем же главная, на ваш взгляд, задача тренера?
– Он должен прежде всего объяснить игроку, что от него требуется. Причем объяснить так, чтобы тот понял, чего от него хотят. После этого тренер должен подобрать средства, которые смогли бы раскрыть и усовершенствовать лучшие качества футболиста. Только на базе этого может развиваться творчество. В команде я все время повторяю: не надо делать то, что вы не умеете, – играйте за счет своих лучших качеств.
– А вы не боитесь, что, развивая в футболисте только то, что он умеет, вы в чем-то обедните его?
– Но ведь футболист не может творить, не выполняя своих функций. Ни одна команда в мире так не играет. Вот у меня есть подборка номеров журнала «Футбольный тренер». В одном из них расписана вся схема игры сборной Голландии – в ней у каждого есть свои функциональные обязанности. Поэтому мы и крутим в автобусе видеокассеты с записью матчей – учимся. Я постоянно говорю футболистам: посмотрите, как он принимает мяч, какая у него культура паса. И только когда это есть, начинается творчество: как лучше обвести, нестандартно сыграть при плотном прессинге, в штрафной площади. Ведь творчество – это не что иное, как реализация своих потенций в игре. Возьмите скрипача – совершенство его игры основано на безукоризненном владении смычком, то есть на школе.
– Не хочется говорить о конфликте в команде, но все же не уйти от этого. Насколько я знаю, сами футболисты протестовали не против личности Валентина Иванова, а против системы и стиля его работы.
– Во-первых, то, что случилось с Ивановым, – явление времени. Во-вторых, когда человек долго работает в одной команде, у него притупляются чувства. Бывший тренер мюнхенской «Баварии» Дитмар Крамер как-то сказал, что тренер может себя реализовать и должен работать на одном месте не более четырех лет. За эти годы он выплескивает себя как творческую личность. Но это все видимая, что ли, часть айсберга. На мой взгляд, Валентина Козьмича подвели люди из его окружения, которые давали ему не совсем правильную, часто искаженную информацию, работали не на команду, а на себя. И если бы, вернувшись, Иванов убрал этих людей из команды, сейчас главным тренером был бы он.
– А сегодня все эти люди от команды отстранены?
– Мы постепенно избавляемся от них, но никак не можем сделать это окончательно.
– Вам хочется что-то изменить в команде, в тренировочном процессе, в отношении футболистов к делу?
– Я хочу, чтобы команда обладала профессиональной выучкой в организации игры, чтобы тренер во время матча не указывал, кому куда бежать и что делать. Нужно иметь модель игры и добиваться того, чтобы футболисты выполняли все автоматически. Отсутствие же конкретной задачи как раз и вынуждает тренера одергивать или подстегивать игроков.
– Существует мнение, что, мол, вместо злого и нехорошего Иванова, который только и мог держать футболистов в узде, команда выбрала себе добренького тренера Скоморохова. Как вы на это смотрите?
– Да, я знаю об этих разговорах. Но давайте говорить на языке фактов. Когда я возглавил «Торпедо», сразу сказал игрокам: вы получаете достаточно хорошие деньги, поэтому, если кто-то провинился, проштрафился – из зарплаты будут делаться вычеты. Кроме того, я сам разработал проект контракта, дал почитать футболистам, они сделали некоторые дополнения, которые были учтены. В моем варианте много разделов, пунктов, в том числе по штрафам – за что, как, почему и сколько. Указано, что клуб гарантирует игрокам, например, страховку, обучение, квартиру, машину, но оговорены и требования к футболистам. Игроки с этим согласились, и сейчас мы работаем на этой основе. Когда Сергей Жуков, например, в очередной раз нарушил режим, я его не уговаривал, а поставил вопрос об отчислении. Ребята ко мне подходили, пытались заступиться: мол, не надо, сейчас играть некому. На что я сказал: нет, раз мы договорились так работать, дали друг другу слово, значит, надо его держать. Он был отчислен, и сейчас у меня нет конфликтов на этой почве. Я беседую с ребятами на многие темы – о финансовом положении клуба, о том, какие возможности заработать у нас есть… То есть стараюсь вести разговор на равных.
– Так какими, по-вашему, должны быть взаимоотношения между главным тренером и футболистом – диктаторскими, приятельскими или чисто профессиональными?
– За рубежом тренер после матча может сесть с игроком и выпить кружку пива. Но это совершенно не значит, что у них приятельские отношения. Он может вместе с ним выкурить сигарету. Но ни один футболист никогда – а это зависит, видимо, от уровня культуры – не перейдет грань, которая разделяет руководителя и подчиненного. Просто человек должен знать: это – ему можно, а это – нельзя. Во всем остальном должны быть нормальные человеческие отношения.
– Мы часто говорим, что у такой-то команды есть привитый тренером стиль игры. А какому стилю отдаете предпочтение вы?
– Мне бы хотелось соединить в «Торпедо» командный стиль «Спартака» и мобильность киевского «Динамо». Один из спартаковских тренеров, правда, сказал мне на это, что «в одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань». Тем не менее считаю, это возможно.
– Сторонником какого футбола вы являетесь – расчетливого или романтического, искреннего или прагматичного?
– Я против прагматичности: надо играть зрелищно. Но обязательно добиваясь результата. Существуют три основных фактора управления командой: кадры, тренировочный процесс и материальное стимулирование. Возьмем, к примеру, киевское «Динамо» образца 1975–1985 годов. Кадры – потрясающие, тренировочный процесс – на высшем уровне, материальное стимулирование – сами знаете какое. Вот вам и результаты. Или минское «Динамо» в их чемпионском 1982 году. Кадры были прекрасные, тренировочный процесс – хороший, а стимулирование – плохонькое. За счет искренности в работе минчане год простояли, а в следующем повалились вниз. Почему? Да потому, что материальное стимулирование перестало соответствовать поставленным задачам. Все эти вещи должны быть оптимально сбалансированными. Если какой-то один из этих факторов выпадает – все, высококлассную команду сделать нельзя.
Однако, несмотря на все благие намерения, Скоморохову совладать с командой не удалось. Чьей вины было больше – его или футболистов, сказать сложно. Наверное, «хороши» оказались обе стороны. Что-то не сложилось в тот момент: то ли времени не хватило, то ли обстоятельства помешали, то ли просто не судьба. Одним словом, в августе 1992-го автозаводцев возглавил второй тренер – Юрий Матвеевич Миронов, бывший игрок «Торпедо», работавший помощником еще при Иванове. И в следующем году «черно-белые» стали первыми обладателями Кубка России. В финальном матче, как и годом ранее в игре Кубка УЕФА с «Манчестер Юнайтед», великолепно проявил себя вратарь Александр Подшивалов, отразивший несколько послематчевых пенальти и, по сути, выигравший обе встречи. О нем – отдельный рассказ.
Крупным планом
Осенняя соната
О прожитых годах нам остаются лишь воспоминания, которыми мы и живем, ибо единственное, что есть реального в нашей жизни, – наше прошлое. И искусство помнить о нем – может быть, и есть главный дар человека.
Лучший вратарь страны 1993 года – Александр Подшивалов. В прошлом – футболист «Уралмаша», «Арарата», московского «Торпедо», а ныне – столичного «Локомотива», в ряды которого он недавно влился после четырехлетних выступлений за южнокорейский клуб «Юконг». «Почему вернулся? – отозвался он на первый мой вопрос. – Да потому, что со следующего года в Корее вратари-легионеры могут, согласно местному футбольному закону, провести в сезоне не более 30 % матчей. Это 10–12 игр. И пусть я теперь буду зарабатывать в два раза меньше, зато у меня появится возможность играть. А это для меня – главное». Потом я слушал его воспоминания. Размеренный говор Александра напоминал шуршание опавших листьев. А в моменты, когда он говорил о том, что его особенно больно задело в футбольной жизни, мне слышалось постукивание стариковской палочки об асфальт. Вот и вышло нечто вроде осенней сонаты…
В последнее время я все чаще задаю себе один и тот же вопрос: все ли, что мог, я отдал футболу и все ли, чего желал я, футбол дал мне? И прихожу к выводу: наверное, я сделал не все, на что был способен. А вот футбол отдал мне все, поэтому мне не на что обижаться. То, что я заслужил, что пытался вложить в эту игру, то и получил взамен. Почему? Для того чтобы ответить на этот вопрос, надо начать издалека – с детства.
Район в Свердловске, где я родился, был окраинным, неблагополучным. И не только из-за обыкновенной шпаны. Главное, там было много людей, условно отбывающих наказание и работающих, как мы говорили, на химии – то есть на вредном производстве. В общем, обстановка была самой что ни на есть криминальной. Я одной ногой уже стоял на тропинке, по которой ушли в преступный мир многие мои сверстники. Однако поставить вторую ногу на ту дорогу мне не дал… футбол. Я рано начал заниматься спортом, поскольку улица, двор сметали с пути слабого. Однако волейбол, которому я в то время отдавал предпочтение, не затрагивал самые глубины моей души. Сделать это удалось только футболу. Когда я впервые – надо сказать, совершенно случайно – за компанию с приятелем пришел на тренировку юных футболистов, влюбился в эту игру сразу и на всю жизнь. Вскоре поступил в спецкласс, а в 15 лет был приглашен в команду мастеров «Уралмаш». Вот так футбол, можно сказать, спас меня. А ведь, не войди он тогда в мою душу, судьба наверняка сложилась бы совершенно иначе – сейчас я бы вспоминал, не где играл и в каких странах побывал, а где сидел, сколько и за что. Хотя, возможно, уже давно получил бы где-нибудь в темном переулке финкой в живот – и все.
В основном составе «Уралмаша» я дебютировал в 1980 году, когда мне не исполнилось еще и 16. Получилось удачно, и вскоре мне стали поступать лестные предложения от именитых клубов, в частности, от «Зенита» и московского «Торпедо». Я был молод, голова закружилась, и, кажется, написал заявление в обе эти команды. Но руководство «Уралмаша» принялось меня отговаривать: куда ты собрался? Мол, в «Зените» играет Михаил Бирюков, в «Торпедо» – опытнейший Вячеслав Чанов… Как поступать в таких случаях? Сейчас, основываясь на своем богатом опыте, могу утверждать, что в 17 лет переходить в команду выше классом, наверное, еще рано. Да, ты можешь быть перспективным, талантливым, но идти куда бы то ни было третьим или четвертым вратарем не стоит. Ведь, сидя на скамейке запасных и ожидая своего часа, можно зачахнуть без игровой практики. В общем, отговорили меня тогда, и я еще три года выступал за родной клуб во второй лиге. Но потом увидел, что почти все мои знакомые по юношеским сборным (я прошел их все) уже вовсю пробуют силы в высшей лиге. Поэтому, получив очередное предложение о переходе, не стал долго раздумывать. Тем более что позвал меня в «Арарат» сам Никита Павлович Симонян. Однако процесс перехода оказался для меня нелегким испытанием. До сих пор не могу вспоминать те события без содрогания. Дело было так. В Душанбе, где «Уралмаш» находился на сборах, приехал начальник «Арарата» Рудольф Мириманян. Мы с ним встретились без свидетелей, обо всем договорились и подписали необходимые бумаги. А по возвращении в Свердловск на одной из тренировок ко мне подошли какие-то люди в штатском, взяли под белы ручки и сказали: «Ну-ка, дружок, отойдем в сторонку, поболтаем». Для меня до сих пор остается загадкой: откуда они узнали, кто «сдал» меня? Ведь, предполагая уговоры, угрозы и тому подобное, я до поры до времени никому ничего не говорил о своем переходе. «В общем, так, парень, – продолжили они, когда мы отошли в сторонку. – Либо ты забираешь обратно свое заявление, либо мы прямо сейчас сажаем тебя в машину и везем в военкомат. А вечером ты будешь уже дневальным в воинской части». Это было в начале 1984 года. Что было делать в такой ситуации мне, 20-летнему парню? Я был вынужден принять их ультиматум. Придя домой, позвонил в Ереван. Но мне посоветовали ничего не бояться. На следующий день в Свердловск прилетел Мириманян и первым же рейсом увез нас с женой в Армению.
Тем не менее скандал разразился, и, пока он не был утрясен, я не мог играть в чемпионате. В то время в свердловских газетах обо мне писали жуткие вещи: мол, я скрываюсь от армии, дезертир, бросил товарищей, рвач, шантажист и тому подобное. Вскоре мы с Мириманяном приехали в Москву на прием к Вячеславу Колоскову. Он дал мне одну из тех газет, и я прямо у него в кабинете все это прочитал. Помню, как кровь ударила в голову, и я долго не мог сообразить: неужели все это может быть написано обо мне? И, главное, неужели я все это заслужил, верой и правдой отыграв в родном клубе почти пять лет и никогда ничего существенного для себя не потребовав?
В конце концов, конфликт уладили, и я стал играть. Сейчас, оглядываясь на те семь лет, что провел в «Арарате», могу сказать: они навсегда останутся в моей памяти. Да, в первое время было трудно: все-таки другая культура, обычаи, нравы, иной уклад жизни. Может, потому поначалу и играл неуверенно – пропускал немало легких мячей, из-за чего команда терпела поражения. Но благодаря помощи Хорена Оганесяна и доверию Симоняна я выстоял. Оганесян опекал меня, как родного. А если бы не Симонян, то я бы и не заиграл. Лишь одна ложка дегтя имеется в моих воспоминаниях о годах, проведенных в Армении: конфликт команды с Аркадием Андреасяном.
Он пришел в «Арарат» главным тренером в середине 1986 года, когда команда находилась на последнем месте. При нем мы сумели удержаться в высшей лиге, проведя отличную серию из 8 игр, в которых набрали 13 очков. Сразу скажу, что, на мой взгляд, Андреасян – очень хороший тренер, отличный специалист, тонко чувствующий игру. Он – приверженец зрелищного, атакующего стиля. Но тяжелый, вспыльчивый характер и злопамятность не позволяли долго находиться с ним в одном коллективе. По крайней мере, я с таким человеком в своей карьере ни до, ни после не работал. Терпение команды лопнуло в 1989-м, когда после очередного матча Андреасян в раздевалке ударил по лицу молодого футболиста Эрика Осипяна.
Против тренера выступили все футболисты. Нам пришлось несладко. Дело в том, что у Андреасяна в Армении большой авторитет, у него очень много знакомых, как принято говорить, в высших эшелонах власти. И вскоре меня, Ашота Хачатряна и Эрика Осипяна, как якобы главных зачинщиков конфликта, решили пожизненно дисквалифицировать. Андреасян оговорил нас: мол, мы думаем не о футболе, а только о деньгах и различных благах. Могу сказать за себя: за семь лет выступления в команде я смог купить только одну машину. Наверное, это о чем-то говорит? По крайней мере, о том, что я отнюдь не рвач. А Ашот Хачатрян? Великий труженик футбола, профессионал высшей пробы! В общем, тогда мы прошли едва ли не все круги ада – начиная от районного спорткомитета и заканчивая приемом у первого секретаря ЦК Компартии Армении. Чашу весов в нашу пользу окончательно склонили два обстоятельства. Во-первых, на приеме в ЦК Ашот Хачатрян честно и открыто рассказал о ситуации в команде. В ответ Андреасян в кабинете первого коммуниста республики… набросился на него с кулаками. Во-вторых, как раз в то время «Арарат» должен был провести два матча на Кубок СССР с вологодским «Динамо». Первую встречу в гостях мы выиграли – 4:2. А в ответной, в Ереване, 16 человек основного состава в знак протеста не вышли на поле, и «Арарат» едва не вылетел из Кубка, уступив – 0:2. Именно тогда руководство поняло, что без тренера команда существовать будет, а без футболистов – нет. Аркадий Андреасян был уволен.
Позже в моей карьере был еще один случай, когда я, только-только придя в команду, стал свидетелем конфликта. На сей раз игроки московского «Торпедо» были недовольны Валентином Ивановым. Не знаю, как сейчас, а раньше, когда у тренера в руках была сосредоточена вся власть, футболисты были подчас полностью бесправными. Игроки тогда жили не на зарплату, а в основном на премиальные, распределением которых занимался тренер. Поэтому он мог унижать, обзывать, материть – в общем, ни в грош не ставить. Твое право заключалось лишь в одном – пахать на поле и гробить свое здоровье. Тренер же мог наобещать, а потом это обещание не выполнить. В свое время Андреасян взял себе 16 машин, хотя каждая из них была записана на конкретного футболиста. Потихоньку несправедливость чашу терпения игроков переполнила. Совершенно правильно говорил Андреасян: ребята приходят в футбол в 17–19 лет и требуют сначала только одного – дать им возможность играть. Но потом вдруг начинают думать о чем-то еще, помимо футбола. Но ведь это жизнь: футболисты женятся, обзаводятся детьми… Если я о них не позабочусь, никто другой этого не сделает. Значит, мне надо идти к кому? К тренеру. Пожалуйста, дайте мне квартиру, ведь не будешь с женой постоянно жить на базе. А век футболиста короток, нужно суметь отложить что-то хотя бы на первое время по окончании карьеры – чтобы иметь возможность оглядеться. Вот из-за этого в принципе все наши конфликты тогда и возникали. Потому что раньше тренеры в основной своей массе не думали о футболистах. И если у нас в будущем не на словах, а на деле футбол будет построен по западному образцу – когда футболист, подписав контракт, станет думать только об игре, – никаких проблем не возникнет. Допустим, в Корее у меня первое время сердце кровью обливалось, когда я видел, как местные игроки, получив перед тренировкой очередные новенькие гетры, брали ножницы и обрезали у них носок. Делали они это для того, чтобы, надев под них тонкий носочек, лучше чувствовать мяч. Я не мог смотреть на это без зависти: вспоминал свои прежние годы, когда на сезон нам выдавали пару бутс, пару перчаток и два комплекта футболок и гетр. Перчатки очень быстро изнашивались, и уже в середине сезона их приходилось заштопывать. Не было у нас и вратарских штанов с прокладками – тренировались в трико. Упадешь два-три раза (на наших-то полях!) – и синяков сразу наставишь. Хорошо, если травму не получишь. В одних гетрах тренировались, другие берегли для игр.
Я для себя твердо уяснил еще одну вещь: стремление к профессионализму не может быть улицей с односторонним движением. Нельзя требовать этого только от футболистов. К нему должны стремиться все – и руководители нашего футбола, и судьи, и тренеры. А то ведь нередки случаи, когда мертвецки пьяного наставника буквально выволакивают из самолета после очередного выезда, а на следующий день он говорит своим футболистам о необходимости соблюдения режима. Я уж не говорю о судействе, которое подчас бывает как предвзятым, так и неквалифицированным. Что касается нас, футболистов, то, мне кажется, нам надо больше доверять. Да, есть игроки, которые не могут сами себя держать в руках, и им необходимы сборы. Но ведь большинство ребят могут и должны готовиться к играм самостоятельно. Однако для этого надо давать больше свободы. Раньше мы были полностью лишены этого и напоминали слепых котят. Нам завязывали глазки и возили по одному и тому же маршруту: стадион – гостиница – база… Для нас это был весь окружающий мир. Не хочу сказать, что мы, к примеру, не знали, сколько стоит буханка хлеба в магазине. Но когда приходилось сталкиваться с чем-то, что надо сделать самостоятельно, начинались проблемы. Мы были оторваны от реальной жизни. Для нас существовал только футбол, и больше ничего. На мой взгляд, это псевдопрофессионализм. Только тогда, когда человек ведет полнокровный образ жизни, он может достичь в своей профессиональной деятельности максимума того, что ему отмерено природой и талантом.
Если же говорить о конфликте 1991 года в «Торпедо», то я до сих пор уверен в том, что острие его было направлено не против Иванова лично, а против отдельных людей в его окружении. Как я сам сейчас отношусь к тем событиям? Считаю, что для тогдашнего «Торпедо» Иванов был единственным тренером, который мог и должен был работать с командой. Единственным! Наверное, мы, игроки, поступили тогда неправильно. И я в том числе – пойдя вместе со всеми, как бы за компанию, хотя лично у меня не было даже намека на какие-то разногласия с Ивановым. Сейчас считаю это большой ошибкой и, пользуясь случаем, хочу публично принести Валентину Козьмичу свои извинения.
Отставка Иванова отбросила «Торпедо» назад, и настоящий провал в 1992 году – яркое тому подтверждение. Да, концовку 1991 года мы провели на одном дыхании и, победив в двух последних матчах «Спартак» и киевское «Динамо», сумели занять третье место. Да, в 1993 году при Юрии Матвеевиче Миронове мы выиграли Кубок России, шли весь чемпионат в лидерах, но, проиграв в последнем матче московскому «Локомотиву» – 2:3, откатились сразу на 7-е место. Не умаляя заслуг Миронова, скажу, что это все же было больше похоже на маленькое чудо, чем на закономерность.
Такое же чудо мы совершили, обыграв по пенальти в Кубке кубков «Манчестер Юнайтед». Но та игра, помимо ярких и незабываемых минут, заставила меня едва ли не впервые задуматься о профессионализме. Я понял тогда, что если серьезно относиться к делу, то можно обыгрывать самые сильные команды Европы. Что этому мешает? Наши традиции и прежде всего так называемые нарушения режима. У нас это в подавляющем большинстве случаев бывает и не в меру, и не по делу. «Арарат» в 1980-х годах проигрывал практически все матчи в Москве вовсе не из-за пресловутого комплекса чужого поля. А потому, что некоторые игроки приезжали в столицу едва ли не с единственной целью – провести время за хорошим застольем и в компании с девочками.
Да, в чемпионате 1993 года «Торпедо» вместо 4-го места, дававшего право играть в Кубке УЕФА, заняло только 7-е. Все решил один матч с московским «Локомотивом». Торпедовцы уверенно контролировали игру, вели в счете и вдруг в самом конце пропустили два мяча и уступили. Та встреча оставила очень неприятный осадок. Поговаривали, будто кое-кто из футболистов сдал игру: косвенные улики были. Например, один из игроков после того матча сумел сделать в своей новой квартире евроремонт, хотя накануне у него не было денег и на обычный. Но это ничего не доказывает, а лишь наводит на подозрения. Дыма без огня, как известно, не бывает, поэтому я думаю, что дело было нечисто. Кстати, «Локомотив» оказался эдаким злым роком для «Торпедо». В следующем, 1994 году именно после матча с железнодорожниками, проигранного автозаводцами с рекордным счетом – 0:8, в отставку подал уже Юрий Миронов, и в команду вновь вернулся Валентин Иванов. Я оказался невольным свидетелем того, как это произошло.
Лето 1994 года. Дисциплина в команде падала. Слухи о возвращении Иванова уже переросли в откровенные разговоры о его скором приходе – чуть ли не со дня на день. Накануне матча с «Локомотивом» все футболисты отмечали на базе чей-то день рождения. В день игры в Москве стояла удушающая жара. Такой же кошмарной получилась и сама встреча. Комментарии в таких случаях излишни.
После матча в конце коридора старенького стадиона «Локомотив» собрались несколько приближенных к команде человек. Из раздевалки вышел Миронов, закурил сигарету и несколько минут молча ходил по коридору. Очевидно, он уже принял непростое для себя решение и ждал, когда футболисты помоются и оденутся. Потом из раздевалки вышел второй тренер Сергей Петренко и вопросительно посмотрел на Миронова. Юрий Матвеевич затушил сигарету, вошел в раздевалку и, обращаясь к игрокам, сказал: «Вам нужен другой тренер, спасибо всем за работу». На следующий день у «Торпедо» был новый главный – Иванов. Вернуться он согласился при одном условии – увольнении из клуба Юрия Золотова и Владимира Корнеева, которых считал одними из виновников своего отлучения из команды в 1991-м.
Счет того матча задел за живое всех. Это было не просто унижение – футболисты окончательно расписались в собственной беспомощности и неспособности играть без палки, без зычного окрика с тренерской скамейки. Они потерпели окончательный крах, вновь превратившись в те самые фишки, каковыми, как утверждалось в памятном письме, себя не считали.
На этом и завершился тот знаменитый конфликт между игроками и Ивановым. Казалось бы, завершился в пользу тренера. Но, как показали дальнейшие события, проигравшими оказались обе стороны. Прежде всего – «Торпедо», которое, пусть по несколько иным причинам, так больше и не смогло подняться на свой прежний уровень.
Сезон 1994 года был последним в составе «Торпедо» для Николая Савичева. Его брат Юрий, как известно, уехал за рубеж в 1989-м. Поэтому самое время рассказать о них.
Крупным планом
Брат мой, друг мой
Вновь, как и 20 лет назад, они уходили с поля вместе, по дороге что-то обсуждая, о чем-то, возможно, споря. И диктор так же объявлял по стадиону: «Мяч забил Юрий Савичев. Мяч забил Николай Савичев». А я стоял у кромки поля и с ностальгическими чувствами смотрел на хорошо мне знакомую по матчам столичного «Торпедо» картину. Но тогда они были молоды, полны сил и с оптимизмом смотрели вперед – казалось, там их ждет только хорошее. Однако судьба распорядилась иначе. Вместе им довелось поиграть всего несколько сезонов, а потом футбольный бог разделил их, и вот уже 20 лет близнецы живут порознь. Конечно, они не теряют друг друга из виду, изредка встречаются, стараются чаще созваниваться, но того, что было в далеких детстве и юности, уже нет.
Читать бесплатно другие книги:
