Время богов и время людей. Основы славянского языческого календаря Гаврилов Дмитрий
«Молодой месяц-молодец,
Королевич неба земли.
Тебе золотой круг,
Мне здоровье,
Тебе стереться,
Мне жить,
Тебе господство,
Мне небесное царство».
«Молодой Месяц, сын Бога, тебе на погоду, а мне на здоровье.»
Однако:
«Король, король (Месяц), Божий сын! Тебе светлость на небе, мне на земле веселье».
«Свети, Месяц! Тебе золотая корона, мне счастье вечное».
«Молодой молодец, бог коронованный! Тебе, боже, корона, а мне счастье и доля».
«Молодой Месяц, Господь Бог, тебе корона, мне Судьба (Фортуна)».
Рога Месяца и пятна на нем объясняются в многочисленных схожих сюжетах тем, что он ловит у воды девушек с коромыслом и ведрами, и умыкает наверх, то же самое он делает с теми, кто над ним глумится, и кто на него указывает пальцем или ему показывает язык. Требование уважительного отношения к Месяцу сохранилось по всей Прибалтике и по сей день. Это связано еще и с поверьем, что Месяц мог обеспечить попадание человека в царство небесное:
«Месяц, Месяц, Месячик, светлый небесный сын Бога, дай ему круг, мне здоровье, дай ему полноту, а нам царство Перкунаса».
Месяц сам выступает как место пребывания умерших, а рога его рассматриваются как весы, на которых взвешиваются грехи (жребии) людей (Лауринкене, 2002, с. 360– 385).
Обращение к небесным светилам и объектам, а также ряд любопытных архаических представлений, связанных с ними, отчетливо прослеживаются в великорусских заговорах еще в XIX веке (Майков, 1997). Вот несколько примеров:
«(69) Во имя Отца и Сына и Святаго Духа, аминь. Стану я, раб Божий (имярек), до схот солнца, стану благословясь и пойду перекрестясь; выйду в чистое поле, в широко раздолье. В чистом поле, в широком раздолье лежит белой камень Латырь. Под тем белым камнем лежит убогий Лазарь. То я, раб Божий (имярек) спрошу убогаго Лазаря: “Не болят ли у тебя зубы, не шепит ли щеки, не ломит кости?” И ответ держит убогий Лазарь: “Не болят у меня зубы, не шепит щеки, не ломит кости”. Так бы у меня, раба Божия (имярек), не болели бы зубы, не шепили бы щеки, не ломило бы кости – в день, при солнце, ночью, при месяце, на утренной зори, на вечерней зори, на всяк день, на всяк час, на всякое время. Тем моим словам будь ключ и замок. Во имя Отца и Сына и Святаго Духа, аминь» (Из рукоп., найден. в Шенкурске и зап. П. Ефименко, Пам. кн. Арх. губ., 1865 г., отд. П. стр. 34–35)».
«(214) Стане ти раб Божий (имярек), по утру и в вечерех благословясь, умоется утренней зарей и вечерней, утрется белым светом; во лбу пекет красное солнце, в затылки светлый месяц, по косицам частая мелкия звезды разсыпаются … и т. д.».
«(354) Трижды читается на молодой месяц:
Слава Тебе, Боже, слава Тебе, Царь небесный! Усмотрел я, раб Божий, на нынешний день, на теперешний час молодого месяца с золотыми рогами. Дай, Господи, молодому месяцу на добрыя дела золотые рога; дай мне, рабу (имярек), на высокие поступки; соежжались ко младому месяцу баря и бояра, двоеволосцы и триволосцы и младому месяцу удивлялись: дай, Господи, младому месяцу на добрыя дела золотые рога, и мне рабу (имярек) на добрыя дела золотые рога, – у какого бы новокрещеннаго не было бы в теле сердца на меня, раба (имярек); солетали ко мне, рабу (имярек), с небес тридесять воронов, сносили тридесять воронов тридевять замков, запирали меня, раба (имярек), тридесять воронов за тридевять замков, относили ключи самому Христу, и чтобы тех ключей ни кому не бирать и меня, раба (имярек), не испорчивать; отныне и до веку, и во веки веков, аминь. (Тюменск. окр., Тобольск, губ., зап. А. Виноградов, арх. общ.)»
Здесь действие Месяца рассматривается как благотворное, его просят о богатстве и здоровье. Однако лунный свет у всех славян мог считаться опасным и вредным,
«особенно для беременных женщин и новорожденных, отсюда запреты выходить и выносить ребенка из дома ночью, когда светит луна, и даже класть его в доме так, чтобы на него падал лунный свет. Поляки верили, что если луна “перейдет” через спящего ребенка, то ребенок заболеет; в таком случае ребенка спасали тем, что ставили на окно сосуд с водой в котором луна должна была “утопиться”. У белорусов некоторые детские болезни объяснялись тем, что “месяц засветил ребенка”; их лечили следующим образом: брали валек для белья, пеленали его в детскую пеленку и на всю ночь выкидывали на двор, чтобы на него светил месяц, – тогда дитя поправится. Сербы и македонцы считали, что луна “пьет” жизнь человека.
У славян, как и у многих других народов, известно верование, что умершие души отправляются на месяц. Сербы по месяцу узнавали, жив или погиб кто-то из близких, кто ушел на войну или вообще находится вдали от дома. Для этого нужно было взять человеческий череп, трижды окунуть ею в ключевую воду и в полночь во время полнолуния посмотреть сквозь него на месяц. Так гадали жены о своих мужьях; считалось, что если муж жив. то жена увидит его перед собой, если же он погиб, она увидит его на месяце. По другим представлениям, во время безлния, во время смены месяца, месяц освещает загробный мир. Мотив посещения месяцем “того света” отражен в широко распространенных заговорах от зубной боли, произносимых “на молодой месяц”. Заговаривающий спрашивает у месяца, был ли он на “том свете” и видел ли он мертвых. Далее следует вопрос, болят ли у мертвых зубы, после чего лекарь заключает: “Как у мертвецов зубы не болят, так пусть не болят и у имярек”.
В Белоруссии молитвы, читавшиеся при виде молодого месяца, посвящались душам, которые “не дождались нового месяца”, т. е. недавно умершим. Католики Боснии в этом случае читали “Отче наш” и “Богородицу” за спасение душ тех, кто попал в ад и кого некому помянуть.
Лунный свет привлекает русалок, они как бы купаются в нем, раскачиваясь на ветках и расчесывая волосы. Сербы считают, что при свете луны из воды выходят души утопленников и сидят на вербах. Если сказать, что при луне светло, как днем, то они мучаются, разражаются проклятиями и уходят в воду» (Толстая, 1997, с. 62–79; Толстая, 2002, с. 285–287).
Итак, Луна двойственна и это «раздвоение» прослеживается в сохранившихся до нас осколках языческих мифов. Вместе с тем, ее роль в счете времени чрезвычайно велика. Не будет преувеличением сказать, что этот счет в каком-то смысле даже более органичен для Традиции, по крайней мере, для ее календарной составляющей.
Народная жизнь на земле, сам ее уклад во многом подчинены именно лунным фазам. Указания и поверья на сей счет хорошо известны, хотя и весьма неоднозначны. Наиболее распространена связь с растущей или, напротив, убывающей Луной. Так, в сохранившей множество древних обычаев Белоруссии принято собирать лекарственные травы только на растущую Луну или в полнолуние. Современные травники придерживаются сходных взглядов, добавляя, однако, что коренья и вообще нижние части растений следует заготавливать на стареющую Луну или вообще в новолуние. Полещуки предпочитают и хлеб сеять в первую или вторую фазы. Сходной точки зрения придерживаются болгары (Толстая, 2002).
В целом, попытка сделать некоторые обобщения приводит к следующим выводам:
Наиболее благоприятно в сельскохозяйственном смысле время, начиная с 4–5 лунного дня до полнолуния. Полнота месяца обещает богатый урожай. Вместе с тем ряд огородных культур обычай советует сажать на убывающую Луну.
Повсеместно наиболее неблагоприятна для решения хозяйственных дел пора новолуния. Оно зачастую может быть отождествлено с порою безвременья, а в «обобщающем» смысле – сопоставлено с зимним солнцеворотом. В целом принято считать, что в это время Месяц пребывает в Ином Мире и светит усопшим.
В целом сведений о том, как обычай славян представляет себе влияние Луны на жизнь и здоровье человека, предостаточно. Сегодня они, в некотором роде к сожалению, интенсивно замещаются более модными астрологическими прогнозами по дням Луны, в которых нет единства и нет местного векового исторического опыта.
Зри
Как двойственен спутник Земли, так двойственна, по представлениям наших предков, и Заря.
«Зоря вечерняя» (слева) и «Зоря утренняя» на прорисовке изображения в Новгородской Хлудовской псалтири (по Зарубину, 1971)
Среди мифологических персонажей, олицетворяющих смену дня и ночи, известны такие персонажи как Заря (Зоря) или Мерцана, Зарница, появление которой в августе свидетельствовало о зреющем урожае. С зарей и чередованием светлой и темной части суток неким образом связан и Свентовит, чей белый конь могу поутру оказаться забрызган грязью. Четыре головы идола этого бога указывают на четыре стороны света.
«…В Новгородской Хлудовской псалтыри конца XIII в. (Исторический музей в Москве) на стр. 278 об. древнерусский художник нарисовал миниатюру на тему: “Молящийся всю ночь Исайя” (рис. 1). Он изобразил двух женщин. Одна из них – огненно-красная (возле нее надпись: “зоря утренняя”) – держит и в правой руке красное Солнце в виде кольца. В ее левой руке – “лежащий на плече факел, оканчивающийся ящичком, от которого идет светло-зеленая полоса, переходящая затем в темнозеленую”. Полоса эта заканчивается в правой руке другой женщины зеленого цвета; возле нее надпись “зоря вечерняя”. Из складок ее левого рукава выглядывает птица. О том, что утренняя заря, по представлению народа, светлее вечерней, сказано в белорусской песне: “Вичерния заря – ясна, свитавая (утренняя) – ящо ясьней”, и в русской песне: “Ложилась я спать в темную вечернюю зорю… , вставала я в красную утреннюю зорю”.
Четыре грани Збручского идола. Крайняя справа фигура держит в руках солнечное (?) кольцо. Такое понимание противоречит устоявшимся представлениям, но вполне уместно в свете изложенных в тексте рассуждений
Восточнославянский фольклор также знает две зари. К ним взывали люди о помощи. Например: “Умоюсь я в утреннюю зорю утренней росою и очерчу себя безымянным пальцем и скажу: “Гой еси ты Заря утренняя и ты Заря вечерняя, ты на мою рожь, дабы она росла, как лес высока, как дуб толста!””. “Я свою скотину заговариваю, дъвеми зарами – раньняй и вечерняй – застановляю”» (Зарубин, 1971).
Чтобы хорошо росли растения, обычай советует использовать следующее заклинание:
«(276) Умоюсь я (имярек) в утреннюю зарю утренней росою и очерчу себя безымянным пальцем и скажу: “Гой еси ты, заря утренняя, и ты, заря вечерняя, пади ты на мою рожь и проч., дабы она росла как лес высока, как дуб толста”. Будьте, мои слова, и проч…(Южн. Сибирь, зап. С. Гуляев, Библ. для Чт., 1848 г., т. ХС, отд. III, стр. 57)» (Майков, 1997).
Утренняя Заря выносит из нижнего мира, поднимает над поверхностью Земли Солнце. Нечто подобное утверждалось еще в одном из гимнов Ригведы (РВ, V, 80, 1): «Богиня Ушас (Заря) приносит Солнце». Ушас также утром открывала ворота Неба (РВ, I, 48, 15; IV, 51). «Без Утренней Зорюшки Солнышко не взойдет»,– говорила русская по словица . Сравните это с тем, что сказано в белорусском заговоре: «Сегодня а ранку Зара занялася, у неби на порози з Сонцем споткалася; залатые ключи у ручки брала, дубовую дзверку одмыкала, шоуковый полог подымала, соунийко на небо выпущала, дорогу провещала».
Отвлекшись, заметим, что приведенные свидетельства заставляют по-новому взглянуть и на хорошо известный Збручский идол. Его четырехликость позволяет предполагать некую «задействованность» идола в организации пространства Мироздания. Так вот, на одной из его граней (вполне вероятно, что восточной, имея в виду сказанное выше) изображена богиня с солнечным кольцом в руке. О том, что кольцо именно солнечное, можно предполагать на основе сопоставления изображения с упомянутым выше изображением Утренней Зари в Хлудовской псалтыри XIII в. (Зарубин, 1971).
Из сказок хорошо известно представление о трех всадниках, один из которых выступает олицетворением Зари. В сказках пол всадника обычно не указан, по умолчанию предполагается, что это мужчина. Соотношение несомненно женской Зари и всадника-мужчины остается невыясненным, возможно, следует говорить об известном дуализме. Конь же во всех случаях кажется связанным с небесным скакуном, образ которого занимал особое место в славянской языческой мифологии (и не только в славянской).
В завершение раздела хочется сделать одно важное замечание. В ряде публикаций встречается толкование известного из фольклора названия Денница как некой «полуденной» зари. Это очень странно, и нам кажется, что утверждающие подобное цепляются за звуковое созвучие, совершенно не задумываюсь над смыслом. Какая заря может быть в полдень? У В. И. Даля денница однозначно – «утренняя заря, брезгъ, разсвтъ, свтанье. || Утренняя звзда, зорница». Как даже в энциклопедические по замыслу и исполнению издания проникает столь нелепая трактовка как «богиня полудня, дочь солнца», сказать трудно или вовсе невозможно. Даже если предполагать какое-то отношение к Иному миру, то в нем, как совершенно зеркальном миру Срединному, нашему полдню соответствует полночь. Но нкак не заря… «Ден ница» – заря, которая предвещает, начинает день. Причем, как было показано только что, очень сложно говорить об их родстве в терминах «родитель – ребенок».
Кроме того, Денницей называли, согласно тому же Далю и множеству других источников, Венеру в пору ее утренней видимости. Соответственно, другим ее названием было Вечерница, поскольку славяне, подобно большинству народов прошлого, считали один из ярчайших объектов нашего неба за два. Вообще тема знания восточными славянами планет чрезвычайно интересна и дискуссионна, но, поскольку планеты едва ли могли лечь в основу собственно календарного годового круга, мы рассматривать ее не будем.
Не обходится и без парадоксов. Например:
«Как упал ты с неба, Денница, сын зари! Разбился о землю, попиравший народы. А говорил в сердце своем: “взойду на небо, выше звезд Божиих вознесу престол мой и сяду на горе в сонме богов на краю севера; взойду на высоты облачные, буду подобен Всевышнему”. Но ты низвержен в ад, в глубины преисподней» (Исаия 14, 12–5).
Как отмечал исследователь С. Пивоваров в статье «Несущий Свет и Несущий Тьму», в Септуагинте – греческом тексте Библии, вместо нейтрального «Денница», употребленного в русском синодальном переводе, стоит слово Ewsforos, что в буквальном переводе означает «приносящий день». Так же дело обстоит и с Вульгатой – латинским средневековым переводом Библии. Там соответствующий персонаж назван Lucifer – «несущий свет». И греческое Ewsforos , и латинское Lucifer – различные наименования «утренней звезды», то есть планеты Венера.
Изображения знаков Луны, Арриса (Марса), Ермиса (Меркурия), Зевеса (Юпитера), Афродиты (Венеры) и Крона (Сатурна) в рукописи XVII в. («Планидник»). Рисунки явно восходят к западноевропейским астрологическим символам
Теперь читаем: «Я, Иисус, послал Ангела Моего, засвидетельствовать вам сие в церквах. Я есмь корень и потомок Давида, звезда светлая и утренняя» (Апокалипсис 22, 16).
Получается, в процитированном тексте Иисус фактически говорит о себе, что он и есть Люцифер. И что же получается? Что Иисус и есть Сатана, враг ветхозаветного Бога? Выходит, так… Именно на таких позициях стояли богомилы, каттары и представители ряда других раннесредневековых ересей. Они были уверены, что Бог-Отец и Бог Ветхого завета совершенно разные персонажи, и что последний-то и есть Дьявол.
Сутки
Согласно М. Фасмеру, слово сутки восходит к «су-и *тъка, связанного с тыкать, т. е. “стык дня и ночи” <…>. Ср. диал. сутки мн. “углы в избе”, новгор. (Даль), укр. сутки мн. “узкий проход”». По мнению О. Н. Трубачева, сюда же следует отнести «чеш. soutka “узкий проход”». Напрашивается предположение, что первоначально сутками мог называться именно стык дня и ночи, то есть час, когда начинался собственно их отсчет – подобно тому, как вели счет времени другие народы Европы (см. выше).
Все свидетельства о внутреннем делении суток на составные части либо не очень точны (утро – день – вечер – ночь без точной разбивки по часам), либо обнаруживаются в достаточно поздних письменных источниках.
«Текст раннего Средневековья из сербского монастыря. М. Б. Левин о нем упоминает следующее: “Я хочу сослаться на мало известную работу раннего Средневековья, найденную в одном из сербских монастырей. Там каждому часу дня приписано качество: добрые часы, злые, нейтральные. Связав эти качества с планетами часа, можно видеть, что все плохие часы – часы Меркурия и Юпитера, все добрые часы – Солнца, Сатурна и Венеры, а нейтральные – Луны и Марса” (Левин М. Б. Лекции по астрологии. Часть 3. М., 1992. С. 60–61). Характеристики светил-хронократоров у Левина точно совпадают с теми же, что даны в тексте “Часы на седмь дни”. Возможно, речь идет о некоем (третьем) оригинальном произведении, содержащим славяно-русские характеристики светил-хронократоров (нептолемеевские)» (Симонов, 2006, с. 152).
Тот же автор приводит еще одно свидетельство существования в Древней Руси знаний и планетах и их соответствиях (правда, в XV в., но, возможно, восходящее к древнейшей традиции). Речь идет о так называемой «Псалтыри с восследованием» конца XV – начала XVI вв.
Приведенная в ней
«таблица предусматривает: название дня недели, славянское имя божества, оценка влияния. <…>
суббота – Крон (Сатурн) – добрый
понедельник – селени (Луна) – средний
вторник – аррис (Марс) – злой
четверг – Зеоус (Юпитер) – средний
пятница – афродит (Венера) – добрый
воскресенье – илиос (Солнце) – добрый
…Порядок [в оригинале рукописи. – Авт.] дан другой – в отдаленности от земли планет по их представлениям: суббота – четверг – вторник – воскресенье – пятница – среда – понедельник» (Симонов, 1995).
Счет недели начинался с субботы. Одновременно была отдельно установлена связь планет с соответствующим часами дня и ночи. Планеты в приведенном отрывки имеют ославяненные греческие названия, но на возможность воспоследования этих свидетельств именно восточнославянским представлениям указывает то, что имеются значительные расхождения с оценкой влияния планет (по Птолемею и индийцами по Бируни). Совпадают оценка Марса (злой), Венеры (добрая), но вот Крон-Сатурн в России почитается добрым.
Итогом становится возможность сопоставления дней недели со славянскими богами. Она не будет сильно отличаться от общепринятой в Европе издревле.
Воскресенье – день бога Солнца. Вероятно, это день следовало бы соотнести с вост.-слав. Хорос (Хорс), вост.-слав. Даждьбог, общеслав. Сварожич (Радегаст?).
Понедельник посвящался Луне. Вероятно, в женской ипостаси (как и у прочих народов Европы). Предположительно, он мог соотноситься с именами Морены и/или Лели.
Вторник – у «латинских» авторов день бога войны Марса, у древних германцев он отождествлялся с Тюром. Западнославянские соответствия: Яровит и Руевит, вост.-слав. – Ярило (?).
Среда. «Мы чтим отчих богов – Сатурна, Юпитера и прочих правящих миром, но в особенности Меркурия, которого на своем языке называем Воденом». Наши предки посвятили ему день четвертый недели, который и посейчас зовем по его имени воденесдей” (История бриттов) («История бриттов», 98). У восточных славян это день Велеса, сопоставляемого с Меркурием и Одином (Гаврилов, Ермаков, 2009).
Четверг – в средиземноморской традиции день посвящался Зевсу-Юпитеру, в древнегерманской традиции это – день Тора. Сохранился древнеисландский текст Rymbegla, где написано так: «… Зевс, которого мы зовем Тором, и Меркурий, которого мы называем Одином». У балтов и славян с Зевсом в разные эпохи соотносились два разных бога – это Дый (балт. Диевас) и Перун (балт. Перкунас).
Пятница – этот день римские авторы связывали с Венерой, а древние германцы посвящали его Фрейе – «госпоже ванов, богине венедов» (зап.-слав. Прия), а также пряхе судеб Фригг. У восточных славян традиции уверенно прослеживается связь пятницы с великой Макошью, богиней-матерью и пряхой.
Суббота – в сочинениях, написанных по-латыни, рассматривается как день Сатурна, в привязке к славянской мифологии этот день соотносится с именами богов-прародителей, в числе которых: зап.-слав. Кродо (Крът), зап.-слав. Сытиврат (Ситоврат), вост.-слав. Стрибог, возможно, Сварог (Соварог).
Возникает логическая неувязка, особенно важная при принятом отождествлении Луны и Макоши. Но, возможно, здесь речь должна идти о какой-то иной ипостаси богини-пряхи? Во всяком случае, пока у нас нет оснований пересматривать предложенные соответствия, равно и абсолютизировать их.
Более подробное разграничение мы считаем излишним, так как традиционный уклад жизни не слишком-то нуждается в точном определении часов: «Народная астрология универсальна – не зависит от наблюдений неба, не требует расчетов» (Симонов, 1995). Расчеты же более потребны людям вне традиции, горожанам, оторванным от естественного хода событий. Вот что пишет по этому поводу И.– Э. Берендт, авторитетный германский музыковед и композитор:
Календарная вышивка на вологодской домотканой скатерти (по А. В. Алексееву, 2004)
«…Может оказаться весьма уместным упоминание об удивительном феномене времен французской революции. Согласно показаниям нескольких очевидцев, вечером первого дня революционных событий в июле 1789 года восставшие разрушили церковные часы в различных частях Парижа, независимо друг от друга и без предварительной договоренности. Они спонтанно восприняли часы как символ тирании, против которой восстали. В этот поистине “ясновидческий” момент время и тирания стали для них синонимами. Теперь, думая, что стали свободными, они не нуждались более в часах: у каждого теперь было свое время. <…> Часы связаны с недостатком свободы. Только представьте себе, как быстро средневековая Европа покрылась сетью часов, когда это стало технологически выполнимым. И было это сделано настолько энергично и незаметно, что хроникеры едва поспевали за процессом. Таким образом, мы не знаем точно, кто изобрел первые часы для церковной башни. Вполне вероятно, это был Пацификус, архидиакон Вероны (умер в 846 году); возможно, это был Герберт Орильякский (приблизительно 950– 1003), сконструировавший известные часы в Магдебурге в 966 году и ставший известным позже как папа Сильвестр II; а возможно, это был аббат Вильгельм из Гиршау (умер в 1091 году). Знание об этом затерялось в дымке истории.
Рунический календарь, вырезанный на деревянных пластинках, Западная Европа (1766 год)
Единственным, о чем мы знаем наверное, является тот факт, что именно духовенство позаботилось о том, чтобы механические часы превратились в действующий прибор.
Вслед за Парижем, который стал обладателем первых общественных часов приблизительно в 1300 году, часами в 1306 году обзавелся Милан, за ними последовали Падуя, Нюрнберг, Штрасбург и другие города. Четырнадцатый век стал “веком механических часов”. В конце XV века во всей Европе стало почти обычным делом устанавливать часы на колокольнях, вплоть до самых маленьких церквушек, даже если по соседству были построены несколько других церквей. Каждые из этих часов обладали индивидуальным боем, настоятельно напоминая о времени каждые шестьдесят минут. Вскоре появились часы, отбивающие время каждые тридцать и пятнадцать минут, так что даже те, кто не мог видеть циферблата, постоянно помнили о предостерегающем пальце времени и его тирании. Не успевал отзвонить один колокол, как тут же (или секундами или минутами позже) ему вторил звон другого из какой-нибудь еще церкви, делая напоминание о времени еще более настоятельным. Перезвон часов из городов “докатывался” до пригородов, а оттуда – через поля и леса – до деревень, а там – из одной деревни в другую. Европа – от Сицилии до Скандинавии и от Великобритании до Польши и России – оказалась “накрыта гигантским капюшоном” церковных часов и колоколов. На тот маловероятный случай, если кто-либо из спящих горожан забудет о существовании времени, ночной сторож бродил по городу, тоскливо и монотонно напоминая всем и каждому: “Десять часов, и все спокойно”. Никакая другая культура не знала ничего подобного. <…> И здесь нам нужно осознать, что именно монахи и священники, порождения христианства, наряду с сетями своих учений, опутали континент паутиной времени, как если бы часы могли помочь им (и помогали) держать своих соотечественников – простолюдинов и знать – в состоянии нескончаемой, ужасающей приниженности под суровым испытующим взором их Всевышнего Владыки, которого христианская церковь провозгласила «свободным от времени» (Berendt, 1988, p. 99–100)[17].
Так разрушался обычай и менялся мир.
Как бы то ни было, доступные материалы о священном смысле суток лишний раз подтверждают сказанное нами ранее о существовании сквозных параллелей между сутками, месяцем, годом и человеческой жизнью. Традиционные предназначения отдельных частей суток, то есть советы по выполнению тех или иных работ, занятию теми или иными делами, достаточно хороши известны из заговоров и многих других источников, а потому едва ли нуждаются в подробном повторении.
Календари славян в этнографии и археологии
Календарные вышивки известны исследователям восточнославянских древностей. Многие из них опубликованы и являются достоянием широкого читателя или знакомы посетителям музеев и собирателям. Обычно такие календари являются скорее символическими, показывая последовательность смены четырех главных солнечных праздников годового круга и использовать их для расчета непросто. Наиболее архаичные образцы, впрочем, содержат знаковые «записи», когда между праздниками нанесены повторяющиеся или однотипные узоры, количество которых соответствует количеству дней или недель между ключевыми событиями года. Такие тканые календари подробно описаны, например, Г. П. Дурасовым (1978, с. 139– 148), В. Г. Власовым (1990, с. 46–63) и А. В. Алексеевым на вологодских этнографических материалах (Алексеев, 2004, с. 50–54): «Каждая из двух частей (А и Б) вышивки нашей скатерти делится на 6 секторов, следующих один за другим слева направо, которые вполне могут соответствовать месяцам года» (Алексеев, 2004, с. 51). Часть таких календарей является неполной, то есть изображает лишь плодородную часть года (Власов, 1990).
Монетовидные подвески: Московская область (слева), Гнездово (две в центре), Новгородская область (справа). Троичные символы могут быть связаны и с Солнцем (?)
Не исключено, что древнейшие славяне действительно на каком-то этапе своего развития использовали неполный календарь (из шести, восьми или десяти месяцев, как было у римлян или у германцев). Однако мы полагаем, что сохранившиеся календари календарями в полном смысле слова не являются. Скорее, они представляют собой средства для решения отдельных задач или для осуществления определенных видов деятельности, например, являются «растительными» календарями, так как охватывают прежде всего конец весны, лето и осень. Но едва ли счет времени в оставшуюся часть года не велся. Вопрос в том, как именно и какие заботы были в эту пору главенствующими, сохранились ли средства для наблюдения за ходом дней и как они выглядят.
Прорисовка семилопастного височного кольца радимичского типа (по книге Б. А. Рыбакова «Ремесло Древней Руси», 1949). На наш взгляд, в ней также присутствует лунная символика
Известны также резные деревянные календари, подобные достаточно хорошо распространенным руническим. Такие рунические «альманахи», посохи с насечками и т. д. известны в Северной Европе и на северо-западе России, где бытовали вплоть до XIX в. Некоторое количество сведений о способах времяисчисления в дохристианское время имеется также в древнерусских письменных источниках, возможно и в более поздних рукописях отреченных книг (подробнее см., напр.: Календарно-хронологическая культура…, 2006).
Семилопастные височные кольца приокского типа (более известные как вятичские) (Звенигородский музей)
Одному из авторов (С. Ермаков) довелось в 2000–2005 г. участвовать в раскопках некрополя одного из древнейших славянских поселений на территории Московской области совместно с сотрудниками Звенигородского историко-художественного музея. Занимаясь еще в первые выезды прорировками отдельных находок, он обнаружил любопытные особенности женских украшений (монетовидных подвесок, лунниц, семилопастных височных колец приокского и радимичского типа).
Изображения Солнца и Луны на лубочном календаре XVIII века композиционно почти совершенно таковы, как это делали славяне-язычники пятью веками ранее. Полное изображение календаря представлено на обложке
Изделия такого типа хорошо известны археологам и на первый взгляд не представляют из себя ничего особенного. Однако, насколько нам известно, до 2001 г. никто не пробовал истолковывать смысл изображений на них. В ходе прорисовки выяснилось, что многие (если не все) элементы орнамента на доступных нам височных кольцах, лунницах и монетовидных подвесках представляют собою своеобразные графические изображения, в основе которых числа, связанные с Луной, с ее фазами и движением вокруг Земли.
Монетовидная подвеска XI–XII вв. со сложной композицией, представляющей собой своеобразный лунный календарь и, видимо, образ Мироздания. Из археологических раскопок на западе Подмосковья (Звенигородский музей). Правда, некоторые фантазеры продают копии подвески, состаривая оригинал лет на триста и путая место находки…
Скажем, подвески-лунницы, получившие свое название за то, что имеют облик лунного серпа, обычно орнаментированы насечками, число которых – 14, то есть половина лунного месяца. Такие же подвески происходят из многих других памятников славянской древности. Но приведенный узор – едва ли не самый простой из возможных. Более сложные композиции на лунницах, происходящих из Гнездова или Новгородской области, также дают основания подозревать, что в них «закодирована» лунная или солнечно-лунная символика. На первый взгляд, сложно найти что-то подобное в подвеске с зубчатым орнаментом из Гнездово, однако более при внимательном рассмотрении можно обнаружить кратность числу 9 (количество точек на зубчиках) и вообще общую «троичность» орнаментальных мотивов. Не исключено, что в таких изображениях стоит видеть более сложные смысловые ряды[18].
Монетовидные подвески иного типа, но, как нам представляется, также содержащие солнечно-лунную символику (Звенигородский музей)
Сходными по смысловому содержанию представляются хорошо известные височные кольца приокского и радимичского типов. Количество имитирующих зернь рисок, по нашим наблюдениям, чаще всего соответствует числу дней в лунном месяце (28), кратно количеству недель в нем (4) и т. д.
Очень любопытна как пример солнечно-лунного календаря монетовидная подвеска XI–XI вв. с берегов Москвы-реки. В центре композиции – крест, издревле считавшийся символом Солнца. Крест совмещен с лунным серпом, который как бы охватывает его сверху (интересно сравнить с лубочным календарем, вынесенным на обложку книги). По внешнему периметру подвески – двенадцать кругов с точкой в центре (или декоративным украшением), видимо, соответствующих двенадцати месяцам, а на следующем после них внутреннем круге каждую такую точку отделяет четыре мелких, имитирующих зернь. Таким образом, перед нами изображение годового круга, состоящего из 12 месяцев по четыре недели в каждом.
Следующая подвеска на первый взгляд может быть просто изображением Солнца, но число лучей, исходящих из центра, и точек вокруг – соответственно 9 и 18, заставляет искать астрономические соответствия…
Приведенные наблюдения подталкивают к мысли о том, что украшения могли иметь еще одно назначение, помимо вполне понятного стремления создать красивую вещь, которая будет еще и служить оберегом, который, по мысли создателей (разработчиков) подобных образцов должен защищать владельцев на протяжении срока дней или месяцев в течение всего года – благодаря нанесенным узорам. Вторым же назначением их могло стать и использование их для счета времени.
Итак, как нам представляется, приведенных сведений достаточно, чтобы не только признать существование у славян до крещения календаря, солнечно-лунного в своей основе, возникшего в результате совмещения нескольких разных по происхождению и назначению календарей, но считать его достаточно развитым. Такой календарь восходил к древнейшим системам времясчисления поры индоевропейского единства. Скорее всего, такому календарю соответствовал астральный миф, сходный по структуре, например, с циклом преданий о Геракле как о культурном герое, который совершил 12 подвигов (по числу знаков Зодиака), причем каждый из подвигов соответствовал тому или иному созвездию и пребыванию Солнца в нем. Славянский вариант общеевропейского мифа мог быть охотничьим, но, скорее, был все же земледельческим. Тут уместно вспомнить летописные свидетельства о сыне Сварога Даждьбоге, давшем людям солнечный календарь:
«И после него царствовал сын его, по имени Солнце, которого называют Даждьбогом, 7470 дней, что составляет двадцать лунных лет с половиной. Не умели ведь египтяне иначе считать: одни по луне считали, а другие <… > днями годы считали; число двенадцать месяцев узнали потом, когда начали люди дань давать царям» (ПСРЛ, т. II). Увы, восстанавливается этот миф сейчас только частично.
Основой этого календаря были праздники, неподвижные солнечные и подвижные лунные. Праздничное поведение людей регламентировалось представлением о «Времени Богов», что накладывало жесткие требования к обрядовому поведению, допуску к тем или иным действиям лиц разного возраста и пола. Праздничную обрядность можно рассматривать с разных сторон, но даже в своей игровой форме она сохраняет изначальный глубокий смысл для всех, в том числе и для тех, кто не понимает его. Впрочем, ритуальное игровое поведение также исполнено смысла. Как противоположность «серьезной» повседневности, оно хтонично по своей природе и словно бы переносит участников действа в Иной мир, в пространство начала начал, во время до начала времен. Возможно, это именно то, чего так и не понял яркий ученый прошлого века Й. Хейзинга (Хейзинга, 1997): игра даже «не всерьез» скрывает за собою глубокое содержание. Это содержание может быть утрачено как нечто осознанное, но тем и силен обычай, тем и сильна традиция, что опирается на архетипы. А их утратить невозможно. Причем справедливо, видимо, говорить о том, что архетипы, лежащие в основе национальной психологии и духовной культуры, обусловлены еще и природными ритмами, в которых существует этнос. Следовательно, и календарем…
Глава 5
Праздники годового круга. Обычай
Для наших предков звездное небо было неотъемлемой частью культуры и духовного света.
Т. В. Авилин, «Белорусские названия созвездий»
Соотношение солнечных и лунных праздников, «вхождение» в праздник и «выход» из праздника
Соотношение праздников солнечного и годового цикла друг с другом закономерно вызывает ряд вопросов. Возникновению этих вопросов мы обязаны упомянутым уже ранее несовпадением годового солнечного и лунного циклов.
С современной точки зрения солнечный годовой круг более устойчив, тогда как лунный год подвижен и в этом смысле события, с ним связанные, имеют, если можно так выразиться, окказиональный характер.
Если обратиться к более ранним сведениям о воззрениях на этот счет наших далеких индоевропейских родственников, то мы увидим, как при Беде Достопочтенном (первая треть 700-х гг.) на Британских островах в календаре боролись древние языческие и христианские представления:
«V. ХХI. <…> Скажу лишь, что по весеннему равноденствию всегда можно безошибочно определить, какой месяц первый, а какой последний в соответствии с движением луны. По мнению всех восточных народов и особенно египтян, которые в вычислениях держат пальму первенства среди всех ученых, обычно равноденствие приходится на двадцать первое марта, что показывают и наблюдения солнечных часов. Луна, ставшая полной перед равноденствием, то есть в четырнадцатый или пятнадцатый день луны, принадлежит последнему месяцу предыдущего года и не подходит для празднования Пасхи. Но луна, которая становится полной после равноденствия или в сам его день, принадлежит уже первому месяцу, и в этот день, как нам точно известно, древние отмечали Пасху; мы же должны отмечать ее в следующее воскресенье. Причина этого указана в Бытии: “И создал Бог два светила великие: светило большее для управления днем и светило меньшее для управления ночью”, – или в другом варианте: “светило большее начинает день, и светило меньшее начинает ночь”. Как солнце, восходя на востоке, своим появлением впервые возвещает о равноденствии, а на закате его также с востока появляется луна, так год за годом первый лунный месяц следует в том же порядке, и полнолуние в нем случается не перед равноденствием, но в сам день равноденствия, как было в начале, или же после него. Но если полнолуние хоть на один день предшествует равноденствию, то приведенные нами причины ясно показывают, что это полнолуние приходится не на первый месяц нового года, но на последний месяц старого и, как мы сказали, не подходит для празднования Пасхи. Если ты желаешь знать также мистическую причину этого, то мы отмечаем Пасху в первый месяц года, который называется также месяцем нового, потому что празднуем таинство Воскресения Господня и нашего освобождения, когда наши души и сердца обновляются небесной любовью…» (Беда Достопочтенный, 2003).
Обширная цитата косвенно служит дополнительным пояснением затронутой выше темы о соотнесенности языческих и христианского календарей, лишний раз убеждая нас в том, что сходные астрономические основы празднеств и послужили когда-то причиной их наложения и совмещения. Дальнейшее развитие событий вполне понятно: нетерпимая к инакомыслию религия требовала от своих служителей неустанной борьбы с проявлениями «бесовщины» и «дьяволопоклонничества». Так постепенно терялось понимание основы древней веры.
Осмелимся предположить, что некогда с лунным календарем были тесно связаны поминальные дни, ныне более известные под белорусским названием «Деды». Обоснование такой мысли лежит на поверхности: древнейшие формы языческих верований славян связаны с почитанием предков и их обожествлением. Древнейший календарь, скорее всего, лунный (что бы ни говорили «новые романтики» от Традиции, напрочь отрицающие существование культа Луны или Месяца в славянском язычестве).
Ныне такой зависимости нет и проследить ее следы затруднительно. Поминальные дни частью христианизировались, частью их обрядность «размазалась» по различным дням года под влиянием церкви.
Сегодня мы вынужденно живем по общегражданскому календарю, нравится нам это или нет. Лишь те, кто связан с сельским хозяйством (пусть даже является владельцем обычного дачного участка и сажает на нем несколько грядок зелени), склонны учитывать влияние Луны и лунный календарь. Ну еще, пожалуй, «продвинутые» (или не очень здоровые) люди, обращающие внимание на свое самочувствие и его зависимость от фаз спутника Земли. Если же речь заходит о традиционных праздниках, то мы придерживаемся той точки зрения, что сохранившиеся представления о праздниках «сильных» и «слабых» стоит принимать во внимание вне зависимости от своих повседневных занятий.
«Сильным» праздник будет тогда, когда соответствующая лунная фаза придется на праздничный день солнечного календаря. Так, для Купалы это будет полнолуние, а для Коляды (Корочуна), напротив, новолуние. Чем дальше от даты солнечного праздника будет отстоять эта фаза, тем слабее будет событие. В таком случае следует ожидать, что для достижения желаемых последствий для участников обрядового действа потребуется приложить больше усилий.
Отнюдь нельзя исключить вероятность того, что описанное обстоятельство легло некогда в основу длящихся праздников. Ведь традиция предполагает, что праздник длится не один день (сутки) и что готовиться к нему надо самое позднее с кануна, с сочельника.
На деле хорошо известно, что еще за несколько дней до собственно праздника народный обычай требовал совершения различных жестко ритуализированных действий подготовительного свойства. Здесь речь может идти о ритуальных ограничениях, приготовлении обрядовых напитков или пищи и т. п. Говоря языком современной психологии, можно сказать, что праздник требовал «вхождения» в него. Сходным же образом обычай предполагал и «выход» из праздника, возвращение к повседневности. Если читатель задаст себе труд внимательно изучить народный календарь примет и обычаев (пусть даже церковный или «двоеверный» этнографический), он с легкостью обнаружит такие дни.
«В народном укладе жизни каждое значительное празднество – это не только “эмоциональная разрядка” от трудовых будней, но это и своеобразный “итог” прожитому отрезку времени, и одновременно «подготовка» к следующему периоду. Как “итог”, так и “подготовка” осуществлялись через вполне определенные обряды и ритуальные действия» (Тульцева, 2000, с. 128).
Обычно приготовления начинались за 3–4 дня до праздника, а выход происходил 3–4 дня спустя. И мы полагаем, что это совершенно правильно, ибо «вхождении» подразумевает прежде всего подготовку сознания, духа, вхождение в особое состояние, а «выход», в свою очередь, наоборот, возвращение в нормальное житейское русло. Если бы такого не было, его стоило бы придумать сегодня.
Причем дело тут вовсе не в похмельном синдроме, как могут подумать иные остроумцы, пьянство-то (во всяком случае, бытовое, не ритуальное) как раз настоящий народный обычай крайне не уважал, а всячески порицал, с пьяницами могли даже «бороться» всем миром. По крайней мере, так было до разрушения традиционной сельской общины.
Об «обрядовом минимуме» праздника
Прежде чем перейти к рассмотрению основных праздников годового цикла, полезно высказать несколько общих соображений. Повторимся: мы сознательно идем на ограничение приводимого перечня, полагая большую часть других событий не только не самыми важными, но и частью никогда в славянской архаике не существовавшими. Некоторые из них являются новодельными заимствованиями из сомнительных источников или своеобразными кальками обрядов православной церкви, другие же появились вследствие христианизации, «оторвавшись» от первоосновы и перейдя на другую дату вне связи с календарной основой – годовым перемещением в небе Солнца и Луны. В народной традиции, ряд этих дней именовался «полупраздниками», что очень точно отражало их сущность. Тем не менее, несмотря на все усилия клира,
«древнерусский народ в праздничный день, после христианского богослужения, удалялся в поля, рощи или на берега рек и начинал отправлять обряды таинственного языческого характера. Праздничный день таким образом, разделялся на две половины – утро посвящалось торжеству христианских понятий о дне, а вечер остатку языческих. И до сих пор древне-религиозные воззрения и обряды по местам еще крепко держатся в массе нашего народа. Многое, особенно из области обрядности, потеряло свой древний смысл, низошло на степень простых народных игр <…>; многое допущено у нас и терпится по своему безразличному характеру, не враждебному духу христианской религии, как, например, колядки, <…> увеселения на кладбищах, разнообразное употребление страстных и пасхальных свечей и пр. Но кроме этих мелких <…> обыденных обрядов есть еще очень много таких, которые прямо и ясно указывают на время и источник своего нехристианского происхождения; таковы, например, обряды на Троицын день, в день Иоанна Крестителя, Юрия весеннего и пр. <…>» (Поспелов, 1870, с. 344).
Этнография рассматривает обряд как разновидность обычая, «цель и смысл которой – выражение (по большой части символическое) какой-либо идеи, действия, либо замена непосредственного воздействия на предмет воображаемым (символическим) воздействием» (С. А. Токарев). Для тех читателей, кто предпочитает стоять на сугубо материалистических позициях, этого определения, скорее всего, будет достаточно. Сторонникам же природных верований стоит как следует поразмыслить над тем, какой именно смысл, идею, понимание собираются они вложить в то или иное обрядовое действо. В противном случае участие в праздниках и соблюдение обычаев совершенно лишено какого бы то ни было содержания, пусть даже человек возьмет себе самое что ни на есть расславянское имя и пошьет самую что ни на есть настоящую традиционную обрядовую одежду. Не внешность определяет содержание…
«Ритуал (от лат. ritualis – обрядовый, от ritus – религиозный обряд, торжественная церемония), вид обряда, исторически сложившаяся форма сложного символического поведения, кодифицированная система действий (в том числе речевых), служащих для выражения определенных социальных и культурных взаимоотношений (признания каких-либо ценностей или авторитетов, поддержания социально-нормативной системы и т. п.). В древнейших религиях ритуал служил главным выражением культовых отношений. В дальнейшем с развитием мифологической, а затем и религиозно-философской систем формируются мифологическая интерпретации ритуала и ритуальные средства “драматизации” мифа.
В любом ритуале существует инвариантный блок обрядов, которые составляют так называемый обрядовый минимум, без которого ритуал не может существовать как символический, ритуальный текст. Обряды не только объективно варьируют (формально и функционально) внутри одного цикла, но и перескакивают из одного цикла ритуала в другой. То же самое относится к обрядовым действиям внутри обряда» (Клопыжникова, 2008).
Авторы совершенно согласны с возможностью существования различных вариантов праздничной обрядности, однако считают весьма существенным упомянутый выше «обрядовый минимум», который в нашем понимании являет собою древнейший слой праздника и следование которому является ключевым для достижения тех целей, которые могут ставить перед собою участники действа. С нашей точки зрения, сюда должны входить как собственно обрядовые элементы действа, так и другие составляющие ритуального поведения, как то соблюдение половозрастных различий, требования к месту и ко времени совершения действа, к ритуальной пище и др.
Нижеследующее описание праздников годового круга призвано выделить основные черты такого минимума. Часть вынужденно является реконструкцией. Историко-этнографические свидетельства подобраны таким образом, чтобы показать малоизвестные ныне черты праздников.
Мы надеемся, что приводимые нами перечни не только являются ключами к пониманию смысловой стороны праздников, но и обеспечивают (при их соблюдении и наличии личных усилий участников) тот самый оздоровительный итог правильного праздничного действа.
Великдень
Ныне и в кругах ученых, и среди последователей природной веры, можно сказать, стало общепринятым каноном, что день весеннего равноденствия встречают и/или сопоставляют с Масленицей, а древнейшим названием этого праздника считают Комоедицы. Однако не все так просто и однозначно. Ряд исследователей давно уже высказывали вполне обоснованные сомнения по поводу предложенного некогда Б. А. Рыбаковым понимания. Так, название «Комоедица», которое толкуют как «Медвежий праздник»[19], распространено исключительно на территории Белоруссии и не является общеславянским. Появляется оно в источниках, начиная с XVII–XVIII в., и представляется весьма вероятным, что оно восходит к греческому «comodia».
Согласно «Словарю» Брокгауза и Эфрона,
«комедия, греч., вид драмы, изображение на сцене неразумного, мелкого, пошлого, возбуждающего смех; развилась в Греции из представлений на праздниках Диониса. В Афинах V в. К. представляет карикатурно-фантастическое изображение современных общественных событий и злобы дня (Аристофан). После запрещения затрагивать на сцене личность обществ. деятелей, К. постепенно обратилась в картину типичных явлений повседневной жизни (Менандр; римские подражатели Плавт и Теренций). К. новых народов вырастала как из римск. образцов (итал. commedia dell’arte XVI-XVIII в. странствующих актеров с постоянными типами и без писаного текста), так и из бытовых юмористич. интермедий, вставлявшихся в религиозные мистерии средних веков (народные фарсы); делится обыкновенно на К. интриги (Лопе де Вега, Скриб, Фрейтаг и др.) и на К. характеров (Шекспир, Мольер, Гольберг и др.), смотря по тому, что выступает на первый план, – характеры или комич. положения. – К. в России начинается народными обрядами и забавами, а также школьными интермедиями в западн. Руси, но эти зачатки не получили дальнейшего развития».
Масленичные действа с их ритуальными бесчинствами вполне могли быть сопоставлены с комедиями как видом искусства, особенно если учесть родство последних и с западноевропейскими карнавалами. Словом «карнавал» (от средневекового латинского carnevale – «мясо-прощай») в странах католической Европы называли время от Крещения (6 января) до среды на первой неделе великого поста. Однако более распространено именование карнавалом лишь последних 7–10 дней пред чистой средой. Эти дни сопровождаются народными празднествами, процессиями, маскарадами и т. д. Они являют собою остатки языческих празднеств, знаменующих переход от зимы к весне. Например, на зимних литовских «карнавали» изображали «войну» зимы и весны.
Сложно ныне установить и древнейшее время проведения таких обрядовых действ. Влияние христианства и введенного под его влиянием великого поста оказалось столь значительным, что, возможно, мы так и не сможем определиться, следует ли сопоставлять масленичные празднества именно с Великоднем (весеннем равноденствием, началом древнего сельскохозяйственного Нового года) или с более ранней встречей весны. Ведь Великдень – собственно наивысшая точка весны, день ее и жизни окончательной победы над зимою и смертью. Воспринял праздник кое-что и от совершенно языческого обычая троекратно закликать весну (первые заклички – начало марта (местами первыми закличками считают февральскую Громницу, о которой речь еще впереди), современные Сороки, вторые заклички – начало апреля, современное Благовещенье, третьи заклички – Красная горка, окончательный приход весны), например:
Галушка-ключница,
Вылети из-за моря,
Вынеси два ключа,
Два ключа золотые:
Замкни зиму холодную,
Отомкни лето,
Отомкни лето теплое,
Выпускай траву шелковую,
Расстилай росу жемчужную…
(Тульцева, 2000, с. 159)
Поздним названием весеннего равноденствия, надо думать, является и само слово Масленица. Оно появляется лишь в XVI в. (Капица, 2003, с. 156). В православии она именуется «сырная» или «мясопустная неделя». Сегодня «официальная» Масленица – подвижный праздник. Начинается она за 56 дней до Пасхи, которая привязана к первому воскресенью после первого полнолуния после весеннего равноденствия.
В монографии А. С. Котлярчука встречается интересное именование праздника этой поры, взятое из белорусского материала: Волоченье:
«Связь крестьянской и городской культуры белорусов подтверждает празднование в городах XVII в. Волоченья. По мнению В. К. Соколовой, волочебный обряд придавал Пасхе белорусов “этническую специфику”. Распространенный на всей этнической территории белорусов, праздник представлял собой сходное по форме с колядой обрядовое действие, проходившее в первый пасхальный вечер. Группы волочебников (от 10 до 20 человек) с обязательным музыкантом-скрипачом (“музыкой”) обходили близлежащие дворы своего прихода. Подводя итоги года (!), волочебники разыгрывали особые песни-пожелания с действующими лицами “святыми праздниками” – покровителями определенных хозяйственных сфер. <...> В доме волочебники просили хозяев посмотреть в окно на чудо, которое произошло у них во дворе: “А там стоят столы дубовые, застланные все китайкой, ... на тех стола кубочки золотые. За столом сам Бог и все святые праздники”. По словам каждого “святого”, семье гарантировалось покровительство во всех хозяйственных делах. Отказать в вознаграждении волочебникам означало обречь себя на несчастье» (Котлярчук, 2001, с. 191–192).
Масленица. Группа девушек с чучелом Мажаны (Marzanna), символизирующим зиму и смерть (д. Судол, Опольское воеводство, Польша, 1976) (по Fri-Pietraszkowa E., Kunczyska-Iracka F., Pokropek V. Sztuka ludowa w Polsce. – Warszawa, 1988)
Вот некоторые параллели Великодню и отдельным дням Масленицы (сохраним пока это название в качестве рабочего) в языческих календарях Европы:
21.02– в Древнем Риме Фералия (день, когда души мертвых покидали мир живых).
Конец февраля – у литовцев Uzgavns, Проводы зимы.
19.03 – в древней Греции празднования в честь Афины. В древнем Риме отмечали день рождения Минервы.
21.03 – День весеннего равноденствия; Остара у кельтов и германцев.
21.03 – Panasario Lig, празднование весеннего равноденствия, прихода весны и возрождения жизни у литовцев.
23.03 – на севере Европы праздновали победу света над тьмой.
25.03 – в Скандинавии чествование Хеймдалля, Стража радуги – небесных врат.
Все эти события отчетливо разделяются на два смысловых блока. Один тяготеет к кельтскому Имболку и действительно знаменует собою смену времени года, второй ближе к Великодню и, что очень интересно, несет другой сакральный смысл. Так, Н. Пенник (1989, p. 37), рассматривая Имболк и Остару, указывает, что северная Традиция видит в первом празднике начало весны, а во втором… священный брак, который приводит к рождению дитя на зимний солнцеворот…
Масленичная открытка конца XIX – начала XX века. Пожалуй, весьма актуальна и сегодня…
Попробуем все же перечислить основные черты праздничных обычаев масленичного цикла:
– встреча старого и проводы нового (война зимы и весны) в виде сотворения и последующих «похорон» ритуального символа (чучело Масленицы), взятия снежного городка;
– почитание усопших предков и живых родителей (в позднейшее время как «тещины субботы» и «прощеное воскресенье», посещение кладбищ, ряженье и волочебные песни);
– почитание Солнца в виде зажжения ритуальных костров на возвышенных местах, где сжигали старые вещи и вышедшую из употребления утварь, а в центр ставили колесо, возжигания «нового огня» трением, катания с ледяных гор на санках и на лошадях (возможно, потому, что лошадь является общеевропейским символом Солнца);
– заклинательно-обережные действия, призванные обеспечить хороший урожай, например, кулачные бои (но вообще их элементы присутствуют во всех масленичных обычаях);
– ритуальные трапезы на протяжении масленичной недели (включающие атрибуты солнечного культа и почитания предков);
Древнейшая мифологическая основа Масленицы (?) осмысливается сегодня как противостояние Зимы и Весны, которое переходит в сражение, что неминуемо заканчивается победой новой жизни.
Впрочем, западноевропейские аналогии заставляют взглянуть на это несколько по-другому.
Обрядность русской Масленицы складывалась на протяжении веков, праздник постепенно впитывал отдельные ритуальные действа и обычаи, относящиеся, видимо, к разным периодам. Сегодня для выделения наиболее древних элементов именно встречи Нового года или перехода от зимы к весне требуется приложить определенные усилия. Бездумное смешение обычаев даже соседних народов (русского, украинского и белорусского) неминуемо приведет к эклектическому смешению. Скажем, украинская и белорусская обрядность в силу большей близости к Западной Европе близка к европейской (особенно западнославянской). Русская Масленица (возможно, вместе с принятием христианства из Византии и Болгарии) восприняла ряд черт, близких к южнославянской традиции (большая роль праздничных огней и т. п.).
Сопоставляя это время с человеческой жизнью, можно представить сколь сложным в древности виделся и обряд взросления человека (возможно, и его принятия в род) – ведь Масленица в круге жизни вполне сопоставима с обрядами, которые проводили над детьми 3–7 лет (первый постриг, пролезание под лавкою, посажение на коня и т. п. инициатические действа). С этого момента человек считался собственно человеком, порою получал первое имя, становился не бесполым «дитем», а мальчиком или девочкой. Прямые параллели сегодня совсем уже утрачены, но кое-что можно попытаться проследить, внимательно присматриваясь к масленичной обрядности…
Разгул масленичных пиров сопоставим с Осенинами или Богачом (Таусенем) – праздником осеннего равноденствия. Изобилие ритуальных пиршеств, присущее этим событиям, хоть и зеркально отражает друг друга, имеет разную природу. Осмелимся предположить, что в языческие времена на пору февраля–марта могли приходиться обрядовые ограничения на некоторые виды пищи. По любопытному предположению Н. Н. Сперанского (Велимира), весенние ограничения на употребление мяса могут быть связаны с тем, что корова – одно из основных домашних животных – приносит потомство именно в это время. Перед отелом у нее пропадает молоко. Более того, люди прошлого могли ограничивать себя в мясе из опасения повредить животным симпатическим образом (магия подобия). Таким образом, мяса и молока как бы наедались «впрок».
Однако под влиянием все того же великого поста многие правила и обычаи оказались утрачены, следствием чего стало отсутствие в России ХІX в. специальной масленичной трапезы в определенный день и час и с набором определенных кушаний. Историк Н. И. Костомаров отмечал, скажем: «Блины не составляли принадлежность Масленицы, как теперь, символом Масленицы были пироги с сыром и хворосты с маслом». То же писал и краевед Н. Титов в «Вологодских губернских ведомостях»: «Лет 30 назад <…> блины здесь… совсем не употреблялись о Маслянице» (Титов Н., 1852, с. 52); приготовление к празднованию состояло «в пряжении» разного «пирожнаго»: сырников, яичников, ягодников, крестиков, плетушек, розанчиков, хворостов и др. Поскольку православная церковь рассматривала сыропустную неделю в качестве времени подготовки к великому посту, священники запрещали мясную пищу, главное место отводилось рыбным и молочные блюдам. Однако сыр, масло, творог и другие молочные продукты, нужно рассматривать в первую очередь как «ахвяравальную ежу апекуну сялянскай гаспадаркі Богу Вялесу» (Сысоў, 1997, с. 70).
И в этом прослеживается очевидная параллель с февральскими праздниками…
Красная горка, Радуница, Май
Конец апреля – первые числа мая, в общем-то, являются временем окончательного становления (прихода) Весны. Мир северного полушария поворачивает на лето. Возможно, именно в эти дни (в зависимости от местных погодных особенностей или обычаев) и начинается летняя, женская часть годового круга.
«Название Красная горка отражает состояние природы этого времени года: снег уже растаял, но не везде сухо, а пригорки и возвышенности обогреты солнышком, – сюда собирались для игр дети и молодежь. В ритуальной жизни людей, близких природе, такие места играли особую роль в течение года» (Тульцева, 2000, с. 175).
В Западной Европе еще и начало теплой (светлой) половины года. Нечто подобное в совсем отдаленные времена было, надо полагать, и у нас.
Вот краткий перечень западноевропейских праздников, которые можно считать ближайшими «родственниками» нашей Красной горки:
14.04 – На севере Европы – Sommarsbte, праздник начала теплой поры года
12–19.04 – в древнем Риме Цереалия, празднования в честь богини Земли, молодых побегов и материнской любви Цереры
15.04 – в древнем Риме праздник Матери Земли, когда полагалось испрашивать у богов возрождения ее плодородной силы
18.04 – у древних греков празднования в честь Майи, дочери Атласа и Плейоны, богини земли
23.04 – в древнем Риме празднования в честь Юпитера и Венеры, у германцев – в честь Сигурда-драконоборца
Конец апреля – у литовцев Jor, окончательная победа наступившей весны
Крашеные яйца для обрядов весны и начала лета. Два верхних ряда: этнографические образцы с древними сюжетами; два нижних – керамические яйца с поливой из археологических раскопок в древнерусских городах. Кстати, что такие «писанки» в средние века шли на экспорт в Западную Европу (по Б. А. Рыбакову)
1.05 – у кельтов Beltane, праздник в честь бога Бела (?), день весенних костров, одно время бывший кельтским Новым годом
2.05 – у кельтов день почитания Елены, или Хелен (Элайн в артуровском цикле), валлийской Сарн Хелен, повелительницы священных дорог
9–13.05 – в древнем Риме Лемурия, когда гоодные духи умерших предков ночами возвращались в свои прежние дома.
«Праздники 1–2 мая проводились в честь богини, имя которой – “Maja”, “Zywie” ведет нас к глубокой индоевропейской старине.
Крито-микенские надписи знают богиню “Ма”, мать богов, архаичную владычицу мира; ее же называют и “Zivja” (форма, идущая от праиндоевропейской “Deiwo”). Отсюда же идет и западнославянская Ziwie и древнерусская Дива, Дивия» (Рыбаков, 1987).
Наиболее яркая европейская параллель Красной горке, как принято считать, – кельтский Beltane. В отдаленном прошлом кельтский праздник весенних огней отчасти напоминал пасху – тем, что его отмечание было привязано к полнолунию и весеннему равноденствию, а не к определенной дате. Это позволяет уверенно отнести праздник к праздникам в первую очередь земледельческим. То же мы наблюдаем и на Руси. Красную горку некогда отмечали преимущественно женщины, закликавшие ее в этот день, творившие обряды на любовь, счастливое супружество и обеспечение хорошего урожая наступившим летом. В более позднее время в России праздник приобрел облик маевок – весенних гуляний на открытых площадках, сопровождавшихся песнями, хороводами и другими забавами. По всей Европе в эти дни издревле зажигали праздничные огни, пускали стрелы…
«В украинском фольклоре с Борисом и Глебом нередко связана древняя земледельческая приднепровская легенда о происхождении так называемых “Змиевых валов”. Борис и Глеб (а иногда Кузьма и Демьян[20]) рисуются в ней сказочными богатырями, побеждающими дракона. Побежденного Змия Борис и Глеб впрягают в плуг и пропахивают на нем стоверстные борозды – “Змиевы валы” Киевщины и Переяславщины, существующие и поныне.
<…> праздник 2 мая (близкий к общеевропейскому празднику весны) есть праздник всходов…
Думаю, что Владимир Мономах, учреждая наперекор греческой церкви русский национальный праздник, сознательно отошел от всех реальных дат и выбрал один из тех дней, на который приходился какой-то древний народный праздник, праздник только что пробившихся на свет ростков яровых посевов» (Рыбаков, 1987, с. 187).
В христианское время Красную горку стали отмечать в воскресенье Фоминой недели (первой недели после пасхи). Издревле праздник, надо думать, имел самостоятельное значение, но позднее обрядность «третьей заклички весны» соединилась с Радуницей – тем более что сокровенный смысл их во многом перекликался: окончательное установление власти весны на Красную горку не могло произойти без поддержки должным образом почтенных душ предков.
«Обрядовым праздником белорусов, отраженным в источниках, был также праздник “майского дерева” (Май). Праздничное действие представляло собой хороводы (“карагоды”) возле установленного около дома и украшенного разноцветными лентами майского дерева. В средние века и в раннее новое время праздник известен ряду европейских народов, в том числе полякам, чехам, лужицким сербам. Христианизация обряда привела к тому, что дата празднования Мая у белорусов была перенесена с 1 мая на православную Троицу. Так возникло второе название майского дерева – “троицкая березка”. На Май традиционно проходили стрелковые состязания белорусских горожан, сбор феодального ополчения (“паспалитае рушанне”) ВКЛ[21]. Записи о покупки и установке майского дерева у зданий ратуш белорусских городов (купили маю до ратуши) распространены в источниках XVII в.» (Котлярчук, 2001, с. 192).
Обращают на себя внимание несколько интереснейших обстоятельств, как-то проходящих мимо исследователей и последователей традиционной культуры. Прежде всего, важно указание на сдвижение обрядности майских праздников на Троицу. Это утверждение может показаться слишком смелым, но имеет право на существование, если исходить из совокупности всех приводимых автором свидетельств. Очень интересно сообщение о сборе феодального ополчения, которое позволяет выдвинуть далеко идущую гипотезу о том, что это – своеобразная память о сакральном характере такого сбора. Конец апреля и начало мая – дни особого почитания Ярилы, сопоставляемого с западнославянским Яровитом, которого мы рассматриваем как бога в том числе и войны (Ермаков, Гаврилов, 2009).
По-своему уникальна в этом смысле еще и припевка, бытовавшая вплоть до 1950–60-х годов в Московской и Смоленской областях. В ней, собственно, все сказано:
Читать бесплатно другие книги:
