Время богов и время людей. Основы славянского языческого календаря Гаврилов Дмитрий

Зеленые святки. Семик, Духов день. Русалии

Праздник во имя Троицы введен в церковный обиход в начале XV в. преподобным Сергием Радонежским. Исследователи единодушны в своем мнении о дохристианском характере праздника. Проходит он на протяжении недели и включает в себя множество разнообразных действий, нацеленных в первую очередь на почитание живой природы и обеспечение урожая.

Семик можно рассматривать как преддверие Купалы, однако это единственный крупный праздник годового цикла, который «не вписывается» четко в солнечный год. Однако в нем при всем радостном характере действа очень четко выражена поминальная обрядность, имеющая любопытную особенность: в этот день принято поминать всех усопших, в том числе и тех, которые умерли неправильной (с точки зрения обычая) смертью, даже самоубийц. Поминальный день семиковой недели тесно связан и с образом русалок, в котором одни склонны видеть воплощения духов природы, а другие – души предков. На деле, в представлениях славян такой разницы, возможно, не было вовсе.

Процессия с «русалкой» в Семик (Воронежская губ., Острожский уезд, с. Оськино, 1926) (Энциклопедия «Русский праздник», 2001)

Русалии – игры в честь русалок – тесно переплетаются с ярилками и похоронами Ярилы. Можно даже предположить их генетическое родство, если считать русалок существами женского пола, тогда как Ярило, несомненно, воплощение мужественности. Вообще троицко-семицкая обрядность и сложности ее истолкования подробно рассмотрены в работе участника Общества «Северный ветер» А. С. Бойко (Бойко, 2008, с. 90–117).

Пляска под жалейку около «русалки» в Семик (Воронежская губ., Острожский уезд, с. Оськино, 1926) (Энциклопедия «Русский праздник», 2001)

Итак, обрядовый минимум Семика:

– обережные действия, направленные на обеспечение урожая (требы полям, воде, лесу, причем по обычаю – в выраженной сексуально-эротической форме);

– почитание растительности и сил природы, проводы весны и встреча собственно лета;

– почитание предков, причем и тех душ усопших, от которых можно ожидать неприятностей и вреда (заложные покойники).

Полагаем, что в современном виде Семик представляет собой сложное переплетение не одного, а целого ряда праздников, причем как христианских, так и языческих. В нем к настоящему времени органично переплелись окказиональные обряды встречи/проводов весны и встречи лета (сроки которых зависели от местных условий, если даже не от года), подготовка к празднованию Купалы и поминальная обрядность, целью которой было почитание душ предков.

Пляска женщин на Зеленые святки (фото начала XX века)

Кроме того, Троица и Духов день были последним сроком, когда запрещались любые действия, которые могли бы потревожить или как-то оскорбить мать-землю: нельзя было вбивать колья, бить по земле палкой, браниться, а тем более «материться». Среди областных поверий были и такие, согласно которым считалось, что в Семик отмечает именины сама Пресвятая Богородица, которая заменила образ Матери Сырой Земли. Не случайно вслед за Семиком наступали три великих дня, когда люди чествовали три великих силы: воду, землю, лес, которые также почитались именинниками.

Образ языческих корней Троица предстает и в следующем тексте:

«III. 1. (1093 г.) …Как и раньше, в годы своей молодости, Бржетислав возлагал все свои надежды на покровительство божье, так и теперь, в самом начале своего княжения, он радел о христианской религии. Он изгнал из своего королевства всех вещунов, волшебников и прорицателей, а также во многих местах выкорчевал и предал огню рощи, почтившиеся священными простым народом. Он объявил войну против суеверных обрядов, которые соблюдались крестьянами, еще полуязычниками, по вторникам или средам на троицыной неделе, когда они, убивая животных у источников, приносили их в жертву злым духам. Он запретил погребения, совершаемые ими в лесу или в поле, и игры, которые, согласно языческому обычаю, они устраивали на перекрестках улиц и распутьях дорог, как бы для заклинания духов, и нечестивые шутки над мертвыми, когда, тщетно стараясь вызвать души [усопших], они надевали на лицо маски и пировали. Добрый князь [Бржетислав] уничтожил все эти гадкие обычаи и святотатственные затеи, дабы впредь им не было места в божьем народе. Так как князь чистосердечно и глубоко почитал единого и истинного бога, то и сам был угоден всем, исповедующим бога. Бржетислав замечательным князем был, как вождя его каждый воин любил; когда с оружьем решалось дело, он в бой, как рыцарь, бросался смело. Всякий раз, как он вторгался в Польшу, он возвращался оттуда с большой победой. В лето от рождества Христова 1093, своего же княжения первое, своими частыми вторжениями он настолько опустошил Польшу, что по эту сторону реки Одры, от града Речен до града Глотова, не осталось ни одного жителя.» (Козьма Пражский, 1962.)»

Троицкая суббота. Поминание «родителей». Ленинградская обл., Лодейнопольский р-н (1927) (Энциклопедия «Русский праздник», 2001)

Обрядовая кухня Семика включает крашеные в зеленый и желтый цвет яйца (в отличие от весенних красных), яичница, хлеб, масло, питейные меды, брага, буза (напиток из гречневой муки, своего рода молодое пиво), караваи, сдобники, драчену и яичню, сочники и сырники. Особенность Семика – требование обычая делать все это вскладчину, а пиршество устраивать в поле или лесу.

Семик и семицкая обрядность – повод обратить внимание читателей на обстоятельство, о котором в этнографии (прежде всего в популярных изданиях) говорится крайне мало. Языческая обрядность прошлого весьма откровенна. Мы склонны разделять точку зрения тех исследователей, которые полагают, что ненормативная лексика, ныне ставшая грубой руганью и в таком виде заполонившая речь множества людей, некогда относилась к запретным словам, обрядовым и имела свойства оберега. Только «не-время», «иное время» (то есть праздник), когда поведение людей должно было нарушать правила повседневного бытия, позволяло преступить запреты. Народный обычай вообще крайне сексуален, многие вполне обыденные обрядовые действа по нынешним меркам не просто грубы, а совершенно непристойны. Это причина того, что о них сегодня очень умалчивают, искажая историческую действительность. Но вопрос не в «сексе», а в отношении к нему. Все древние народы, жившие обычаем, руководствовались иными мерилами нравственности, нормами поведения и моралью, нежели мы привыкли думать и примерять на себя. Кроме того, разврата в современном понимании в народном обычае не было и быть никогда не могло. И не стоит идеализировать прошлое в духе дворян-романтиков, которые творили в мечтаниях облик «мирных и кротких богомольных пейзан». Таких нигде и никогда не существовало, кроме как в воображении фантазеров.

«Озорное» содержание служит прекрасной иллюстрацией к тому, как народ в действительности относился к «пикантным» темам. Они были не свидетельством разнузданности нравов, а звучали именно в обрядовых условиях, когда поведение людей, игры, танцы, песни носили ритуальный характер и не могли звучать в иных условиях. Языческое же мировосприятие, обусловленное необходимостью обеспечить урожай и продолжение рода, просто не могло обойти «эти» вопросы стороной. Нецензурные выражения допускались к использованию опять же в магических целях, а не в повседневном быту, да и не лучше ли честно говорить со своими детьми о вопросах пола и деторождения, чем фарисействовать, взращивая неполноценных людей?

День летнего солнцеворота

Праздник летнего солнцеворота, Купалу (на Русском Севере также встречается название «Ярилин день», но там Ярилу перед действом не хоронят), широко отмечали все обитатели

Купальские игры. Реконструкция НИО «Северный ветер» (июнь 2008). Фото Д. Гаврилова

Европы, да что там – северного полушария вообще.

У всех европейских народов составные части обрядового действа были весьма сходными. Это указывает на очень древнюю основу праздника. К таким общим чертам можно отнести его отмечание на протяжении всей ночи, возжигание костров, песни и пляски вокруг них, прыжки через костры, ритуальные омовения, сбор трав для целительско-колдовских целей или плетения венков.

День летнего солнцеворота – апофеоз торжества света в северном полушарии. Короткое европейское лето достигает наивысшей точки. День наиболее долог, а ночь совсем коротка: Купалинка, ночь маленька,

Не выспалася деванька

(белорусская народная песня).

Летний солнцеворот – пора расцвета производительных сил Природы, впереди – созревание и диких «даров природы», и взращиваемых земледельцами плодов, зерновых. Время приближения жатвы.

Для язычника древности наступало время, от которого зависит будущее его и его рода. Развитие производительных сил не позволяло создавать большие запасы еды, по этому в купальской обрядности значительное место отведено обережным действиям. Козни недругов рода людского пресекались совершением множества охранительных обрядов.

Обобщение обильных восточнославянских этнографических сборов касательно Купалы позволяет выделить ряд характерных древнейших обрядовых черт праздника:

– почитание растительности в виде собирания трав и плетения венков, а также в виде изготовления обрядового дерева (которое впоследствии уничтожается или сжигается)[22], вождение хороводов вокруг него;

– почитание предков (сюда, возможно, следует отнести и изготовление куклы из соломы или трав, а также ее обрядовые похороны);

– почитание Солнца в его наивысшей плодородной силе (складывание и разведение купальского костра, разведение нового огня древнейшим способом трения, возжигание огней под деревьями, катание солнечного колеса и т. п.);

– обережные действия, направленные на обеспечение хорошего урожая, общее оздоровление участников праздника и сохранение плодородия в целом (прыжки через костер, хороводы вокруг костра, песни и пляски, «гоняние» ведьм, заговоры скоты и посевов, обрядово-эротические действия, обход дворов с целью их магической защиты, гадания на урожай и супружество);

– ритуальные пиры, которые также можно рассматривать как своего рода жертвоприношения богам и духам предков; при этом символизм купальской обрядовой кухни указывает на почитание Солнца, поминальную обрядность и обеспечение хорошего урожая.

Мифологему праздника исследователи понимают достаточно противоречиво. Общепризнано, что в основе праздничного предания лежит мотив кровосмесительного брака между братом (огнем) и сестрой (водой). Он весьма архаичен и восходит к далеким праславянским векам. Надо полагать, славяне (как и большинство других древних народов) прекрасно понимали, что кровосмешение, понятое буквально, влечет за собою вполне определенные биологические по следствия для рода. Следовательно, перед нами, скорее всего, образ – образ поэтический, драматичный, который никоим образом не следует истолковывать «по букве» предания, но только по «духу».

Для понимания «духа» праздника следует вспомнить, что символом Купалы во многих областях обитания восточных славян служит иван-да-марья. Этот своеобразный по облику цветок с желтыми соцветиями и фиолетовыми листьями (их тоже считали цветами) действительно распускается незадолго до летнего солнцеворота и, по одной из версий предания, вырос на могиле сестры-соблазнительницы, убитой собственным братом.

Добывание живого огня (старинный рисунок). Обычно считают, что это делали только на Купалу, но это неверно. Огонь принято было обновлять едва ли не на все главнейшие праздники. Так, в Западной Европе такое же действо проходило на Бельтайн (вся праздничная обрядность которого очень напоминает обрядность Купалы)

Однако Н. Пенник усматривает в праздновании дня летнего солнцеворота ритуальную и смерть Бальдра, в скандинавской традиции – бога солнечного света, часть земледельческой мистерии (что, если подумать, не лишено глубокого смысла).

«Страшные истории» могут появиться по двум причинам. Первое, что приходит на ум – своеобразная защита «от обратного». Дескать, недобрые силы услышат страшные легенды и соответствующие им песни, решат, что у людей и так все очень плохо, хуже некуда, и откажутся от стремления навредить больше. Нечто подобное мы наблюдаем в свадебной обрядности, мотивы которой, как уже было сказано, присутствуют в Купале.

Вторая точка зрения связана с идеей космического перелома, который происходит в эти дни. Солнце проходит свой годовой максимум, поднимается к наивысшей точки на небесной сфере. После этого земное тепло постепенно начинает сходить на нет и ослабевать. Лето устремляется к завершению. Мир повернулся к зиме.

Похожие представления прослеживаются у других индоевропейских народов. Этот праздник, именуемый у литовцев Rasa[23], у друидов Alban Hefi n, у англосаксов Lita[24] (позднее Quoterday), у германцев Sonnenwende, у шведов Midsommar, связывают со свадьбой и переломом года.

Как стремление избежать наступления грядущей зимы и уберечься себя и урожай можно рассмотреть и обычай сжигать чучело Мары (Марены, Марьи, Костромы) – одно из воплощений смерти.

В целях оберегания посевов, огородов, скота от порчи совершали специальные обходы полей, втыкали среди посевов ветви осины, крапиву, лопухи, горькую (серебристую) полынь. Те же растения развешивали в коровниках и хлебах. Имеются сведения о том, что для умножения поголовья скота через огонь до восхода Солнца старались пронести медвежью голову, которую потом устанавливали посреди двора. Эти сведения явно отсылают к Велесу и (косвенным, правда, образом) указывают на то, что в купальскую пору могли почитать многих или всех богов – в зависимости от необходимости и потребности.

Впрочем, почитание «скотьего бога» именно в такой форме может быть связано и с остатками древнейших охотничьих культов. Напомним, что в это время начала наибольшего подъема жизненных сил природы именно медведь (среди прочих священных животных Европы) пребывает в состоянии гона. Гон начинается в мае, а заканчивается к июлю, когда медведицы уже беременеют. Гон идет и у куньих. Представители этого семейства, как известно, содержались на Руси и вообще в Европе в домах вместо кошек (появившихся здесь позднее). Таких животных наделяли способностью принадлежать Тому и Этому миру единовременно, что вновь возвращает нас к Велесу и особым качествам праздничных дней в народной традиции (см. выше). Заметим также, что шкурки куньих служили в древности денежными средствами.

Обрядовая кухня купальских праздников включает в себя совместно («в складчину», «на братчину») приобретенную или выращенную совместными свинину, баранину, которых готовят разными способами, а также блины, каши из смеси разных круп (зерен), яйца или яичницу.

Перунов день

То, что уверенно реконструируется применительно к этому празднику на основе многочисленных собраний народных обычаев, видимо, не очень понравится множеству со временных последователей природной веры. Ныне устоялось представление о Перуне как о боге-воителе, эдаком «качке-экстремисте», который призван царствовать надо всеми и изображается непременно в облике воина, с оружием и доспехами в руках. На такое представление весьма повлияли талантливая, но содержащая множество исторических неточностей книга В. Иванова «Русь изначальная», а также современные романтически-фэнтезийные сочинения. Да, Перун – громовник, он бог–покровитель власти… Вот только власть – это не только, вернее, не столько воинство. М. Л. Серяков (2005) убедительно показал роль Перуна как хранителя небесных вод и Вселенского закона. Перун – бог-судия, блюститель справедливости, в том числе и высшей. По большому счету, если он и покровительствует каким-то силовым структурам, то, скорее, службам безопасности и внутренних дел, а не армии. Для славян же Перун – оберегатель посевов. Библейский Илья-пророк, который, как известно, воспринял много качеств Перуна, почитался крестьянами «блюстителем за уборкою хлеба» (Померанцева, 1975, с. 127–130).

Вот почему довольно странно читать о современных реконструкциях весьма фантастических воинских игрищ. Это маловероятно и в рамках мифа, и исторически. В данном случае, перефразируя известное высказывание, «дружба дружбой, но правда – дороже»[25].

Чествования Перуна вроде бы связаны с тем, что, согласно древнему громовому мифу в реконструкции Иванова и Топорова он возвращает на небесные луга коров, украденных Велесом-Ящером. От этого-то и происходят дожди. В предшествующем нашем исследовании (Гаврилов, Ермаков, 2009) мы показали сомнительность этой гипотезы, как и спорность отождествления Велеса и Ящера. Но, видимо, в силу особенностей нашего мышления, предполагающих непременное противоборство образов, являющих собою так называемые бинарные оппозиция, эта весьма спорная гипотеза заняла важной место в современной новодельной (не побоимся этого слова) мифологии Перунова дня.

Исторический же скепсис наш еще более очевиден: если Перун – бог воинов, почитаемый соответствующими действиями, это значит, что выделенные воины как таковые должны существовать очень давно. Но праздник весьма древний, более того, имеющий явные земледельческие признаки. О каких «выделенных» воинах в то время могла идти речь? Это представляется очень сомнительным. Каждый славянин-землепашец в случае военной угрозы становился воином, воины же в мирное время также занимались землепашеством, в лучшем случае ремеслом. Лето, страдная пора – о каких воинских праздниках может идти речь, когда в страду «день год кормит»? Нам могут возразить, что, мол, ходили же дружины воевать Византию, что князь Святослав праздновал Перунов день, принося в жертву пленных. Однако естественны вопросы: какая доля населения Руси участвовала в походе и как много мы можем достоверно сказать о смысле и содержании той праздничной обрядности?

«Ильинские зажинки были праздником первинок: деревенские хозяйки пекли ильинскую новь (нова, новина) – хлеб из только что сжатых снопов; крестьяне угощались ильинским моленым кусом (жертвенным мясом, которое носили в церковь для освящения); заламывался первый ильинский сот; заправлялись спальники свежей соломой. В церквах в этот день свершались молебны над чашами с зерном – для плодородия» (Тульцева, 2000, с. 196–197).

Мы вынуждены в лучшем случае признать двойственность Перунова дня, причем сельскохозяйственная составляющая праздника, скорее всего, была все же главенствующей. Перун здесь напоминает скорее бога – подателя благ, и с этой точки зрения праздник может быть сопоставлен скорее с близящимися праздниками урожая.

Возможно, по каким-то причинам такое наложение действительно произошло. Тогда разделение праздника на несколько составляющих и разница акцентов связана с установлением древнерусской государственности, что было дело отнюдь не мирным. Борьбу за признание Перуна верховным божеством начал князь Олег, который поклонялся Перуну, «богу нашему», и по сообщениям В. Н. Татищева при появлении в небе кометы (в июле 912 года) принес множество жертв. Впрочем, сегодня высказываются довольно здравые суждения о фальсификации сведений об обилии человеческих жертвоприношений Перуну, в том числе исследования о том, что история из «Повести временных лет» об убийстве по жребию варяга-христианина и его сына есть поздняя вставка.

Это не служит, конечно, основанием для отрицания факта бытования ритуальных убийств у славян-язычников. Но нужно помнить, что они, во-первых, не были зверствами. Во-вторых, отчасти могли быть добровольными и вытекали из мифологической картины мира, которая бытовала у разных народов мира. А вот отказались от такой практики славяне, видимо, довольно рано…

Спасы – праздники Урожая

Восточнославянские праздники урожая и связанная с ними обрядность подверглась на протяжении веков значительным изменениям и во многом утрачена. Однако сохранившиеся материалы показывают глубокое их внутреннее родство с древнейшими праздниками других индоевропейцев. Как пишет тот же Е. А. Шервуд,

«1 августа праздновался день Лугнасада (Lugnasad – “собрание в честь Луга”, или, по другой версии, “брак Луга”). По поверью кельтов, Луг в этот день выступал как божество плодородия, раздающее свои богатства. Это праздник осени и сбора урожая. В Галлии в период римского господства его заменили на Собрание галлов (Concilium Galliarum) в Лионе, на котором прославлялся не бог Луг, а император» (Шервуд, 1993).

Жатвенный венок – элемент обряда «дожинки». Чехия, 1981 год (по: Stakova J. Lidov umni z ech, Moravy a Slezska. – Praha, 1987. – s. 8)

Постановка столпа Даждьбогу (современная реконструкция). Московская область, 2004 год

Первые праздники урожая, восточных у славян, в позднее время отмечавшиеся на протяжении всего августа, приходятся на начало переходной поры. Короткое северное лето заканчивается. Август и в средней полосе России уже приносит обычно холодные ночи (а порою и заморозки). 1 августа – день, равноудаленный от Купалы (летнего солнцеворота) и от Осенин (осеннее равноденствие). Начинается краткий период не только интенсивного труда, но и богатой, сытой жизни.

Как уже было сказано, этнографические свидетельства заставляют думать, что значительная часть изначальных праведных обычаев «размазалась», распространившись на ближайшие значимые даты календаря.

При этом, однако, отчетливо прослеживаются две важных составляющих обрядности «Макового» или «Мокрого» Спаса (и в целом всей группы праздников):

– обережные действия, связанные с защитой животных, людей и урожая от порчи, потравы и т. п. Обычно они выражаются в ритуальном купании или обливании водой домашнего скота и участников праздника. Возможно, в подобном обычае стоит видеть и такой смысл: вот, мы уже намокли, а потому хватит нас поливать дождями. Подобное рассуждение, основанное на превентивной магии подобия, вполне укладывается в рамки традиционного мировосприятия;

– благодарность богам и природе за уже созревшие плоды (например, зерновые). Заклинание предстоящего еще сбора урожая, чтобы он не погиб и был обилен.

«Борода» – последние колосья, оставленные в поле после окончания жатвы. Подлясье, Польша, 1962 год (по: Fri-Pietraszkowa E., Kunczyska-Iracka F., Pokropek V. Sztuka ludowa w Polsce. – Warszawa, 1988)

Праздник Луга праздновали не менее недели. Тесные контакты праславян и ранних славян с кельтами (Западная Европа, современная территория Беларуси и Украины (т. н. зарубинецкая культура)) и сравнение ряда обычаев позволяют провести немало параллелей в праздничной обрядности этих народов.

Полное отождествление Меркурия и Луга вызывает естественное сомнение. Меркурий выполняет задачи посредника между мирами и проводника душ в царство мертвых, при этом покровительствуя и волшебным искусствам. Одновременно Меркурий – это еще и Трикстер, и если он как-то способствует урожайности (в смысле плодородия Земли), то потому лишь, что вхож в Нижний мир. А вот Луг, будучи «искусным во многих ремеслах» и «искусной рукой», обладает скорее функциями культурного героя и Бога света (Кельты…, 2000).

C Меркурием некоего бога галлов сравнивает и Цезарь (но, быть может, речь идет как раз о Тевтате или Цернунне):

«Из богов они больше всего почитают Меркурия. Он имеет больше, чем все другие боги, изображений; его считают изобретателем всех искусств, он же признается указывателем дорог и проводником в путешествиях; думают также, что он очень содействует наживе денег и торговым делам. Вслед за ним они почитают Аполлона, Марса, Юпитера и Миневру, об этих божествах они имеют приблизительно такие же представления, как остальные народы» (Цезарь, Записки о Галльской войне).

В греческой мифологии предшественник Меркурия носил имя Гермеса (Эрмия) и его функции как владельца волшебных искусств и ремесел, а и вообще бога магии, дублировал бог Аполлон. Вместе с тем Аполлон выступал преимущественно как Бог Света, культурный герой, а не трикстер (Гаврилов, 2001, с. 18–23; Гаврилов, 2006б).

В мифологии восточных славян богом солнечного Света выступает Даждьбог, который в период двоеверия мог получить имя Спаса и чей праздник как раз и приходится на первую половину августа в качестве Медового и Яблочного Спасов.

Действительно, если мы возьмем приметы народного календаря с разбегом в две недели, то увидим (даты приведены по новому стилю):

1 августа. Макринин день. Макриды. Смотри осень по Макридам. Макрида мокра – и осень мокра, суха – и осень такая же. Летние работы кончаются, осенние начинаются. «Макрида снаряжает осень, а Анна (7 августа) – зиму». День Макриды считается важным и для будущего года: «Коли на Макрины дождь, на следующий год уродится рожь».

2 августа (в понимании язычника 20 июля – Перунов день, праздник громовержца, покровителя справедливости). Илья Пророк. Ильин день. На Илью до обеда лето, после обеда осень. Примечают: если в Ильин день сухо, то шесть недель будет сухо, если в этот день дождь, идти ему шесть недель. Перестают купаться в реке. С Ильина дня идет поворот на осень, хотя лето со своей жарой еще простоит долго. Заканчивается сенокос, начинается жатва (места заканчивается ее первый этап).

2 августа. Мария Магдалина. «Коли на Марью сильные росы – льны будут серы и косы». «На Марию вынимают цветочные луковицы». Есть у этого дня и еще одно название – Мария Ягодница (в лесах и огородах об эту пору вовсю идет сбор черной и красной смородины, черники).

6 августа. Борис и Глеб летние. «Борис и Глеб – поспел хлеб».

7 августа. Анна-холодница, зимоуказательница. Если утренник холодный, то и зима холодна. Какова погода до обеда, такова зима до декабря, какова погода после обеда – такова зима после декабря.

9 августа. Пантелеймон-целитель. Пантелеймон Зажнивный, пора предосеннего сбора лекарственных трав. Никола Кочанский – вилки в кочан завиваются.

11 августа. Калинник. Крестьяне в северных губерниях говорили: «Пронеси, Господи, Калинника мороком (туманом), а не морозом». Мрачное туманное время неблагоприятно для пчел. Пасечники замечают: «В мороки пчеле ходу нет».

12 августа. День Силы и Силуяна. Лучший срок сева озимых – рожь, посеянная на Силу и Силуяна, родится сильно. «Святой Сила прибавит мужику силы». «На Силу бессильный богатырем живет (от сытной пищи, нового хлеба)».

13 августа. Евдоким. Евдокимово заговенье перед Успенским постом, про который народ говорит: «Успенский пост не голодный». В эту пору всего много: хлеба нового, овощей, плодов, ягод.

14 августа (что, с учетом разницы между григорианским и юлианским стилями календаря, и соответствует 1 августа, ведь Купала – это 22– 24 июня, а вовсе не Иван Купала 5–7 июля!) – Первый Спас.

Пришло время проводов нашего короткого северного лета.

На Медовый Спас заламывают (подрезают) соты.

Отцветают розы, падают хорошие росы.

Начинается отлет в теплые края ласточек и стрижей.

«На первый Спас и нищий медику попробует» – ибо наделять просивших подаяния в этот день следовало именно медом. «Ласточки отлетают в три Спаса (14, 19 и 29 августа)». «Первый Спас Медовый, второй Яблочный, третий Спожинки».

Первый Спас – «Мокрый», «Медовый» или Спас-Маковей, по «странному» созвучию совпадающий в православном церковном календаре с днем памяти тезоименных мучеников. Русское название праздника («Спас») по церковному же преданию восходит якобы к событиям 1164 г., когда воинов князя Андрея Боголюбского благословили иконой Спасителя перед битвой с волжскими булгарами… Но нельзя забывать, что это время было и временем интенсивной насильственной христианизации Руси. Вполне можно допустить подгонку фактов и дат, а также толкование событий в «правильном» смысле.

Даждьбог упомянут среди основных богов киевского пантеона княза Владимира (в крещ. Василия):

«И нача кн(я)жити Володимеръ в Кыеве единь, и постави кумиръ на холмъ внъ двора теремнаго: Перуна древяна, а глава ему серебряна, а усъ золоть, и Хорса, и Дажеб(о)га, и Стрибога, и Семарьгла, и Мокошь. И жряху имъ, наричюще а богы, и привожаху сыны своа и дщери и жряху бесом, и оскверняху землю требами своими. И осквернися кровьми земля Руская и холмъ той» (Радзивиловский летописец). Самое памятное упоминание его имени связано с эпическим «Словом о полку Игореве…» (1185 г.):

«Тогда при Олзе Гориславличи сеяшется и растяшеть усобицами, погибашеть жизнь Даждьбожа внука, в княжих крамолах веци человекомь скратишась».

«Въстала обида в силах Даждьбожа внука, вступила девою на землю Трояню, въсплескала лебедиными крылы на синем море у Дону: плещучи, упуди жирня времена». Здесь наследниками Даждьбога выступают некие князья, а власть у восточных славян традиционно отождествляется с красным солнцем.

Ранее же в Ипатьевскую летопись вставлен отрывок из славянского перевода «Хроники» Иоанна Малалы, в котором упоминается тот же Даждьбог, как сын Сварога-Гефеста, сопоставляемый с богом солнца Гелиосом:

(В год 6622 (1114)). «…И после потопа и после разделения языков «начал царствовать сначала Местром, из рода Хама, после него Иеремия [т. е. Гермес. – Авт.], затем Феост [т. е. Гефест. – Авт.], которого и Сварогом называли египтяне. В царствование этого Феоста, в Египте упали клещи с неба, и начали люди ковать оружие, а до того палицами и камнями бились. Тот же Феоста закон издал о том, чтобы женщины выходили замуж за одного мужчину и вели воздержный образ жизни, а кто впадет в прелюбодеяние, тех казнить повелел. Потому и прозвали его бог Сварог»… «Прежде же женщины сходились с кем хотели, точно скот. Когда женщина рожала ребенка, она отдавала его тому, кто ей был люб: “Это твое дитя”, и тот устраивал праздник, и брал себе ребенка. Феоста же этот обычай уничтожил и постановил одному мужчине одну жену иметь и жене за одного мужа выходить; если же кто преступит этот закон, да ввергнут его в печь огненную»… «Того ради прозвали его Сварогом, и чтили его египтяне. И после него царствовал сын его, по имени Солнце, которого называют Даждьбогом, 7470 дней, что составляет двадцать лунных лет с половиной. Не умели ведь египтяне иначе считать: одни по луне считали, а другие <… > днями годы считали; число двенадцать месяцев узнали потом, когда начали люди дань давать царям. Солнце царь, сын Сварогов, то есть Даждьбог, был сильным мужем; услышав от кого-то о некоей богатой и знатной египтянке и о некоем человеке, восхотевшем сойтись с нею, искал ее, желая захватить ее (на месте преступления) и не желая отца своего закон нарушить, Сварога. Взяв с собою мужей нескольких своих, зная час, в который она прелюбодействует, ночью в отсутствие мужа застиг ее лежащею с другим мужчиною, которого сама облюбовала. Он схватил ее, подверг пытке и послал водить ее по земле египетской на позор, а того прелюбодея обезглавил. И настало непорочное житье по всей земле Египетской, и все восхваляли его. <…> Но мы не будем продолжать рассказ, но скажем вместе с Давыдом: “Все, что пожелал, сотворил Господь на небе и на земле, в море, во всех безднах, подымая облака от краев земли”» (ПСРЛ, т. II).

Нет сомнений в том, что Даждьбог – это Свет-Сварожич. Для сравнения заметим, что Цицерон в своих сочинениях называет отцом лучезарного Аполлона бога Вулкана, то есть греческого Гефеста. Речь, конечно, идет об Аполлоне Таргелии (прародителе скифов-сколотов), а не об Аполлоне Гиперборейском (Свентовите или Белобоге в западнославян ском миропонимании).

В поучениях против язычества находим жалобу, что в народе-де «кумирьскую жертву ядять… верують Стрибога, Даждьбога и Переплута, иже вертячеся ему пiють в розех» (Лет. рус. лит. 99, 108-9). Кроме того, «в украинской народной песне с Волыни Дажьбог высылает соловушку замыкать зиму и отмыкать лето» (там же, с. 208-209). Здесь же обнаруживается и мотив чрезмерного жара – пожар, спаливший деток-птенцов. Возможно, первоначально он связывался с Солнцем-Даждьбогом (ср. в плаче Ярославны: «Светлое и тресветлое солнце!… Чему, господине, простре горячюю свою лучю на лады вои… »).

Это тем более не лишено смысла, что, согласно Фасмеру, русское «жгу» восходит к праславянскому *ћego из *gego родственно лит. deg, dgti – «жечь», лтш. degu, degt – «гореть», др.-инд. dhati – «горит, сжигает», авест. daaiti, алб. djek «сжигаю», аор. dogja, бретон. devi – «сжигать» и др. Сюда же относят лит. dгgas – «жар, зной, жатва», dgas «пожар», daga – «жатва», гот. dags – «день».

Итак, в первые дни августа бога жатвы проходили чествования щедрого, дающего блага и урожаи Даждьбога!

Даждьбог был божеством общесвосточнославянским, в пользу чего свидетельствуют как упомянутые украинские песни, так и севернорусские пословицы и поговорки: «Покучись Дажьбогу, управит понемногу», «Полно тосковать, Дажьбог все минет» (Русская мифология, 2005).

В восточнославянской традиции праздника много внимания уделено меду – его сбор ранее начинался сразу после первых праздников урожая или перед ними, так что вполне естественно, что именно мед дал имя этому дню, Медовому Спасу.

Еще средневековый арабский автор Ибн-Русте в труде «ал А’лакан-нафиса» писал о славянах рубежа I и II тысячелетий: «Их хмельной напиток из меда…»

Мед в сознании славян и их индоевропейских родственников вообще занимает особое место. Если поразмыслить еще и над тем, что мед и молоко, возможно, единственные вещи в мире, изначально предназначенные собственно для употребления в пищу, то такое отношение вполне понятно. Кроме того, мед издревле сопоставляется с творчеством, поэтическим состоянием.

Дожиночный сноп. Ленин градская обл. Лодейнопольский район, д. Шокш озеро (1927) (Энциклопедия «Русский праздник». – СПб., 2001)

В «Языке поэзии» повествуется о чудодейственном напитке, приводящем дух в движение. Он изготовлен из крови мудрейшего во всем Мидгарде человека по имени Квасир. Рожденный из слюны примирившихся асов и ванов, Квасир был подло убит двумя карлами. Когда смешали с его кровью мед, то «получилось медовое питье, да такое, что всякий, кто ни выпьет, станет скальдом или ученым». От этого поэзию часто называют кровью Квасира, а напиток – медом поэзии. Историю эту рассказывает ас Браги, отвечая на вопрос морского колдуна Эгира: «Откуда взялось то искусство, что зовется поэзией?» Согласно «Младшей Эдде» Снорри Стурлусона, действие происходит на пиру в Асгарде. В «Речах Высокого» сам Один вспоминает о том, как добывал он сей волшебный мед у великана Суттунга, скрывавшего Одрерир внутри скалы. «Младщая Эдда» устами Браги повест вует и об этом подвиге. «Мед Суттунга Один отдал асам и тем людям, которые умеют слагать стихи. Поэтому мы и зовем поэзию “добычей или находкой Одина”, его “питьем” и “даром”, либо “питьем асов”». Этот мед пьют асы затем на пиру у Эгира, где происходит знаменитая «перебранка Локи». Мед – пища богов. И люди, вкушая божественную пищу, в мифе приобретают силы, знания и умения бога.

Чего тебе надо? Зачем пытаешь?

Я знаю, Один,

где твой заложен

глаз – у Мимира

в чистом источнике

пьет мудрый Мимир

мед ежеутренне

с Одинова заклада».

Еще мне вещать?

Или хватит?

(«Прорицание вельвы», 28, Старшая Эдда, пер. В. Тихомирова)

140. Девять песен узнал я [Один]

от сына Бельторна,

Бестли отца,

меду отведал

великолепного,

что в Одрерир налит.

(«Речи Высокого», пер. А.Корсуна)

В свое время Д. А. Гаврилов предположил, что «во время мистерий Одина, жрец (волхв, эриль, кави…) принимал напиток типа сомы-хаомы-квасира-квасуры, приводящий в движение дух, этим он достигал раскрепощения сознания, которое необходимо для свершения магии» (Гаврилов, 2006а, с. 156–157.). Хмельные напитки пробуждали жизненные силы (Мимир поит своим великолепным медом Одина), раскрепощали сознание[26], а также, видимо, служили и заменой пролитой жертвенной крови.

141. Стал созревать я

и знания множить,

расти, процветая;

слово от слова

слово рождало;

дело от дела

дело рождало.

К напитку относились как к живому и награждали его всевозможными лестными эпитетами:

Химинбьерг – Небогорье —

осьмой двор, где Хеймдалль

известно, храмами правит;

в хоромине ухоженной

божий страж веселый

пьет свой добрый мед.

(«Речи Гримнира», 13, Старшая Эдда, пер. В. Тихомирова)

Сигурд принимает от пробужденной им валькирии рог полный меда («напиток памяти») (1–4, «Речи Сигрдривы», Старшая Эдда, пер. В. Тихомирова)

Дожиночный сноп в красном углу белорусской избы. Сноп или несжатую борозду оставляли на поле (иногда говоря «на бородку Велесу/Власу/Николе»), а потом во многих местах переносили в дом, где ставили в красный угол (экспозиция Музея народной архитектуры и быта Республики Беларусь). Фото С. Ермакова (2006)

Мед с незапамятных времен служил составляющей обрядовых треб (ср. рус. «кутья» – каша из цельных зерен на медовой основе) и способствовал установлению добрых отношений с навьим миром в течение всего года. Возможно, это связано с тем, что по поверьям славян, летучие насекомые (бабочки, пчелы) были связаны с миром предков, приходили оттуда весной, уходили в него осенью, а иногда и сами расценивались как воплощения этих душ.

Такая роль меда восходит, видимо, к поре индоевропейского единства. Еще Одиссей, согласно Гомеру, получает следующие указания, помогающие ему умилостивить тени сошедших в царство Аида:

…Выкопай яму, чтоб в локоть была шириной и длиною,

И на краю ее всем мертвецам соверши возлиянье —

Раньше медовым напитком, потом вином медосладким

И напоследок – водой…

(Одиссея, X, 517–521)

В «Метаморфозах» Апулея (V, 16–19) Психея для сошествия в царство Орка-Дита использует такую требу:

«18. Неподалеку отсюда находится Лакедемон, знаменитый город Ахайи; по соседству с ним отыщи Тенар, скрытый среди безлюдных мест. Там расщелина Дита, и через зияющие врата видна дорога непроходимая; лишь только ты ей доверишься и переступишь порог, как прямым путем достигнешь Оркова царства. Но только вступать в этот сумрак должна ты не с пустыми руками: в каждой держи по ячменной лепешке, замешенной на меду с вином, а во рту неси две монеты….

19. Когда, переправившись через реку, ты пройдешь немного дальше, увидишь старых ткачих, занятых тканьем; они попросят, чтобы ты приложила руку к их работе, но это не должно тебя касаться. Ведь все это и многое еще другое будет возникать по коварству Венеры, чтобы ты выпустила из рук хоть одну лепешку. Не думай, что потерять эти ячменные лепешки пустое, ничтожное дело: если одну хотя бы утратишь, снова света белого не увидишь».

Общность мифа о священном хмельном напитке для индоевропейцев отмечена давно. Скандинавский Одрерир стоит «в одном ряду с Хаомой древних иранцев (Авеста), Сомой и Сурой индийцев (Ригведа), амброзией и нектаром греков, и, наконец, живой и мертвой водой славян». М. И. Стеблин-Каменский указывает:

«В основе этого мотива лежит распространенный у первобытных народов способ приготовления растительного напитка при помощи забродившей слюны. Квасир – слово того же корня, что и русское “квас”» (Младшая Эдда).

Как отмечал А. Е. Наговицын, мед считался очистительным средством, способным изгнать злых духов, а укус пчелы или муравья может излечить от паралича конечностей. Подобный сюжет широко распространен в фольклоре народов мира, и это понятно: лечебные свойства меда и лечение от онемения конечностей посредством пчелиного и муравьиного яда хорошо известны в народной медицине.

Связь с пчелй, способной оживлять, мы находим и в финно-карельском эпосе «Калевала», где герой Лемминкяйнен, убитый врагами из хтонического мира, воскрешается чудесным медом, принесенным пчелой с девятого неба от Верховного Бога Укко по просьбе матери героя (Калевала, 15). Пчела прилетает к Укко:

«Полетела в погреб к богу, к всемогущему в чуланы.

Там готовилося средство, там вываривались мази;

там в серебряных кувшинах, в золотых котлах богатых

посредине мед варился, по бокам помягче мази…»

«Эта мазь, какой ждала я; вот таинственное средство;

им сам бог великий мажет, утоляет боль создатель».

Дверь дома с изображением апотропейных знаков – меловых крестов после «крестового обряда» (респ. Беларусь, с. Осовая Малоритского р-на Брестской области). Фото О. А. Терновской (Полесский архив Института славяноведения РАН, Москва)

Стоглавый собор (1551 г.) отметил в том числе, что в народе были распространены обряды, связанные с приготовлением кваса, пива, вин: «Квас призывают и вкус услаждают и пьянство величают», подобно «древнему обычаю еллинские прелести, еллинскаго бога Диониса, пьянству учителя».

Естественно, следует указать на прямое смысловое и фонетическое сходство имени Браги и русского «брага»: «На том пиру я был, мед да брагу пил, по усам текло, а в рот не попало». Слово «бражники» означает не столько собутыльников, сколько людей, поющих за употреблением пьянящего напитка. И поэзия – мед скальдов, – конечно же, попадает в уши, а не в рот. Пить мед да брагу может также означать «слушать, раскрыв рот, героический рассказ», который в устах побывавшего на пиру или братчине станет затем сказкой (Гаврилов, 1997).

И, как бы то ни было,

«все, что является поэзией, вырастает в игре: в священной игре поклонения богам, в праздничной игре ухаживания, в боевой игре поединка с похвальбой, оскорблениями и насмешкой, в игре остроумия и находчивости» (Хейзинга, 1997, с. 127–128).

Традиции известен еще и третий Спас, «Ореховый» (конец августа по новому стилю). Возможно, его стоит считать смещенным вследствие Успенского поста или праздником окказиональным, посвященным окончанию уборки урожая, которая происходила в разных местах в разные сроки.

Кстати, тройственность праздников урожая присуща и западноевропейской традиции – с тою, правда, существенной разницей, что там третьим праздником урожая считают Самайн, когда заканчивалася уборка зерновых, а скот загоняли в стойла на зимовку. Оправдано ли в данном случае проведение каких-то параллелей – неизвестно.

Осенины, Таусень, Богач

Осенние праздники, изначально, надо думать, сочетавшие в себе чествования окончания уборки урожая и осеннего равноденствия, с течением столетий оказались «размыты» и разбросаны едва ли не в большей мере, нежели другие праздники годового круга. Сложно говорить о причинах такого положения дел. Возможно, она кроется в большом числе собственно церковных праздников об эту пору и счете церковного летосчисления с сентября, которое некогда усиленно вводилось на Руси.

Благодаря стараниям Гельмольда и Саксона Грамматика (XII в.) сохранились достаточно подробные описания празднования дня осеннего равноденствия в святилище Святовита на Арконе. Эти тексты достаточно хорошо известны, не будем их повторять. Многие сегодняшние последователи природной веры придерживаются при разработке урядов праздничных действ именно этих описаний.

Однако восточнославянская традиция весьма отличается от обычаев балтийских славян – по крайней мере, в данном случае (если судить по этнографии). Хотя очень похожие обряды и известны у восточных и части южных славян, они приходятся на начало нового года. Более того, до сих пор идут споры и о названии самого праздника. Дело в том, что перенос нового года сильно запутал и обряды, и песенное наследие. В названии этого раздела употреблены три наиболее распространенных имени осенних торжеств. Не настаивая ни на одном из них, мы оставляем выбор за читателями. Здесь же хотелось бы привести менее известные этнографические свидетельства об осенних праздниках и как-то упорядочить их…

Первые Осенины, они же третий (Ореховый) Спас, приходились на 1 сентября (ст. ст.). Это индиктион (церковное новолетие), Осенины, или день Семена Летопроводца (в средней полосе России). Как уже было отмечено, древнейшие следы праздника разбросаны, надо думать, потому еще, что чествование урожая может происходить в разные сроки и зависеть от широты местности.

В земледельческом календаре середину сентября называли «Осенинами» или «Оспожинками». В это время завершалась жатва, которая должна была обеспечить благосостояние на будущий год. Встреча осени отмечалась обновлением огня: старый огонь гасили и зажигали новый, который добывали ударами кремня. Есть предположение, что в языческой Руси возносили хвалу Осенине – воплощению благодатной осени, покровительнице плодородия, любви и брака. Осенину принято было встречать у воды: на берегах рек, озер. Участвовали в этом женщины. Жертвовали овсяный кисель (по сути, представляющий собою не что иное, как жидкую овсянку), овсяный же хлеб и т. п. Указывает ли использование овса, предшествовавшего в земледелии ржи и пшенице, на древность обряда, сказать сложно. Может быть… Старшая женщина стояла с овсяным караваем, возле нее пели обрядовые песни. Потом хлеб разламывали и раздавали участницам действа. Проходили подобные действа и позднее, собственно в день осеннего равноденствия. Также было принято песнями на убранном поле провожать заходящее Солнце.

Преимущественное участие в подобном обряде женщин можно истолковать и как знак близости завершения плодородной женской части года.

9 сентября. Праздник урожая, принято было чествовать Мать Землю за дарованный урожай.

Поскольку примерно в эту пору начинался сбор хмеля, который был чрезвычайно значимым священным растением: недаром Б. А. Рыбаков проводит удачную аналогию между хмелем и священным растением индоиранцев «”хома” (или сома), в котором, вероятно, следует видеть тот же хмель (древнерус. хъмель, лат. Humulus)»(Рыбаков, 1987), то на гуляньях звучат соответствующие игровые песни:

Вейся ты, хмель, перевейся,

На нашу сторонку,

Как на нашей на сторонке приволье большое!

А приволье-то большое, мужики богаты!

Что мужики-то богаты, каменны палаты!

Что каменны палаты, двери золотые,

Что маковки литые!

В середине второй декады сентября принято было избавляться от старых, отслуживших свое вещей, а также готовиться к осенним свадьбам, устраивать сговоры.

21 сентября. Вторые Осенины. По церковному календарю – Рождество Пресвятой Богородицы.

Некоторые этнологи полагают, что языческий образ плодородной матушки Осенины соединился со временем с образом Богородицы, посему обращались к ней: «Богородица Пречистая, избави от маеты, надсады, от других отведи, мое житие-бытие освети!» Именно день осеннего равноденствия считался днем окончания лета и собственно прихода осени.