Эликсир Купрума Эса Сотник Юрий
– Ничем, – со вздохом ответила Зоя и, чтобы не попадаться бабушке на глаза, отправилась во двор.
Там она с кем-то играла в мяч, с кем-то болтала, но с кем играла и о чём разговаривала, она так и не запомнила. Запомнила Зоя лишь то, как она спрашивала чуть ли не у всех прохожих, который час.
Наконец она увидела возвращающуюся с работы маму и пошла вместе с ней домой. Теперь Зое надо было делать вид, что она готовит уроки. Сегодня она даже не пыталась понять, что написано в учебниках, даже не заглянула в дневник. Она сидела за столом и думала о том, что вот уже второй день не выполняет домашних заданий, что ей, наверное, впервые в жизни предстоит получить так много двоек. Но тут Зою обдавала волна радости. Ну кто придаст значение каким-то там двойкам, да и кто из педагогов осмелится поставить эти двойки, если скоро весь город будет знать о совершённом ею подвиге! А через минуту эта мысль сменялась другой: ну кто вспомнит про какие-то там двойки, когда вся школа, а может быть, и весь город будет идти за гробом юной героини, убитой злоумышленниками в коридоре Дворца пионеров! (Какая судьба постигнет Нюську Касаткину, Зоя об этом не думала.)
Наконец в восьмом часу Зою позвали ужинать. Перед тем как идти в кухню, она вырвала листок из тетради и написала:
Дорогие мама, бабушка и папа!
Пожалуйста, не беспокойтесь, но я сегодня дома ночевать не буду. Не волнуйтесь и не ищите меня, завтра всё узнаете.
Ваша Зоя.
В семь часов ужинала только одна Зоя, а все взрослые в этой семье ужинали поздно, в девятом часу. Покончив с едой, Зоя выбрала подходящий момент, открыла холодильник и положила записку в кастрюлю, где хранились котлеты. Как только бабушка вынет кастрюлю, чтобы их разогреть, она тут же найдёт послание. После этого Зоя сказала домашним, что хочет прогуляться перед сном, и вышла.
Минут через пятнадцать они с Нюсей шагали к Дворцу пионеров. Маленькая Нюся то семенила рядом с Зоей, то забегала вперёд, чтобы заглянуть в глаза, и всё спрашивала, зачем Зое нужна её помощь и в чём эта помощь должна выражаться. А Зоя, проволновавшись целый день, так и не придумала, как всё это Нюське объяснить, и теперь плела все, что на ум взбредёт.
– Понимаешь, мне нужно одного человека разоблачить…
– Человека? Взрослого?
– Ну, взро… не взрослого, конечно, а этого… мальчишку.
– Зоя! А что он делает, Зоя?
– Н-ну… не очень красивыми делами занимается, – цедила сквозь зубы Зоя, напряжённо стараясь придумать, что это за «некрасивые дела».
– Зоя, а в каком смысле некрасивыми делами?
Зоя, и потом… что мне надо будет делать?
К счастью для Зои, они вошли в это время в ворота Дворца пионеров и двинулись по короткой аллее к его входу. Тут Зоя нашла предлог, чтобы сменить тему разговора.
– Значит, так, – сказала она. – Если тебя будут спрашивать, куда идёшь да зачем, ты молчи и ничего не говори. Я за тебя буду говорить. Понятно?
Нюся молча кивнула и притихла. Она не сказала ни слова, пока девчонки не оказались на третьем этаже.
Разговаривать им много не пришлось. Женщина в чёрном халате, сидевшая рядом с телефоном, спросила Зою, как старую знакомую:
– Зойка, а ты куда это так поздно?
– Мне Александр Павлович велел прийти в восемь часов. У нас особая репетиция. А эта девочка, – Зоя кивнула на Нюсю, – она у нас новенькая. Ей тоже Александр Павлович велел прийти.
– Идите раздевайтесь, – сказала женщина, и тут Зоя поняла, что она не всё до конца продумала.
На ней и на Нюсе были плащи. Но ведь их в гардеробе на всю ночь не оставишь! Если они не явятся за плащами до закрытия дворца, их наверняка примутся всюду искать.
Нюся спокойно направилась к гардеробу. Зоя нагнала её и схватила повыше локтя.
– Стой! Подожди! – прошептала она.
Нюся остановилась и в недоумении завертела головой, помахивая своей метёлочкой на затылке. Тут на лестнице послышался гомон, топот, и через несколько секунд в вестибюль ввалилось десятка два мальчишек в тренировочных костюмах. Зоя увидела, что гардеробщица занялась мальчишками, а женщина у столика не смотрит в её сторону. Она ещё сильней вцепилась в локоть Нюси и очень быстро подтащила её к лестнице.
– Снимай плащ! – прошептала она, когда они были уже на третьей ступеньке. (Сделав рот сковородником, обалдело глядя на Зою, Нюся повиновалась.) Зоя тоже сняла плащ, сложила его и скрутила в рулон. – Сверни его так! Слышишь? Сворачивай так! Быстро!
Нюся страдальчески смотрела на Зою. Один уголок рта полез у неё куда-то вниз, а другой – вверх, так что губы её приняли форму знака, который в математике обозначает бесконечность. В полном молчании она кое-как скомкала плащ.
– Пошли! Быстро! – шёпотом скомандовала Зоя, и они бегом пустились вверх по лестнице.
На площадке второго этажа они остановились. Щиты, за которыми Зоя собиралась спрятаться, стояли на прежнем месте. Где-то справа из коридора доносились голоса старшеклассников.
– Бросай плащ! Вот как я, бросай! – тихо сказала Зоя и швырнула свернутый плащ в чёрное треугольное пространство между щитами и стеной.
Нюся тоже бросила свой плащ, но так близко, что его мог бы увидеть каждый, подымающийся по лестнице.
– У, дура! – прошептала Зоя. Она стала на колени и толчком засунула Нюсин плащ поглубже. – Пошли!
Девчонки поднялись на третий этаж. Здесь было людно и шумно. Недавно окончил занятия струнный оркестр, но музыканты не расходились, а стояли в коридоре, тренькая своими балалайками и домрами и о чём-то болтая. Тут же болтались ребята из других кружков, окончивших занятия, а из помещений, где занятия ещё продолжались, слышались стук молотков, звуки рояля и чья-то взволнованная декламация.
Осмотревшись, Нюся опять начала расспрашивать Зою, что они тут будут делать и в чём должна заключаться её, Нюсина, помощь. Зоя так и не придумала толком, что ей соврать, поэтому она накинулась на помощницу:
– Ой, Нюська, ну не приставай ты ко мне с вопросами! Мне это дело сам директор поручил!
– Как… какой директор?
– Ну вот этого… Дворца пионеров. Ты что, не понимаешь?
– Зоя! Зоя, я всё-таки… он что тебе поручил?
– Вот это дело расследовать.
– Зоя, ты всё-таки извини, пожалуйста… но всё-таки какое дело?
Зоя в нетерпении крутанула головой:
– Ой, ну какая ты!.. Понимаешь, тут… тут один мальчишка… ну, воровством занимается. А я, значит… а я, значит, это заметила. А директор, значит… он, значит, попросил меня его разоблачить.
– Зоя, а я? Я зачем тебе нужна?
– Ой, какая ты!.. Ну, как свидетельница.
– Зоя, ну а всё-таки… Почему ты именно меня выбрала?
– Фу-ты!.. Ну, потому, что ты самая боевая. И ещё потому, что я больше всех тебе доверяю. И вообще молчи, пожалуйста! И не мешай мне наблюдения вести!
Зоя умолкла и стала делать вид, что пристально и подозрительно приглядывается к каждому, проходившему мимо, а у Нюси рот снова принял форму знака бесконечности. Она умолкла, поражённая двумя только что сделанными открытиями: во-первых, она, оказывается, «боевая», а во-вторых, Зоя Ладошина, сама Зоя Ладошина считает её, Нюсю Касаткину, наиболее достойной своего доверия. Она так усиленно старалась понять, в чём выражается её «боевитость», что даже не заметила, как прошло довольно много времени.
Глава двенадцатая
Коридор постепенно пустел.
Закончил работу кружок «Умелые руки», потом – хореографический, окончились репетиции и в кружке художественного слова. Руководитель Александр Павлович вышел в коридор вместе со своими чтецами и декламаторами, а Зоя, чтобы не встретиться с ними, поспешно отвела Нюсю в сторону.
Скоро кружковцы тоже ушли, и в коридоре, помимо Нюси и Зои, осталось человека три или четыре.
– Пошли! – сказала Зоя, и они спустились в коридор второго этажа, где было ещё довольно оживлённо: членам научного общества «Разведчик» позволялось заканчивать работу в половине десятого.
Зоя подошла к двери лаборатории биохимии и потрогала её. Дверь была заперта: или занятия в лаборатории уже кончились, или их вообще в этот день не было.
Зоя подвела Нюсю к щитам.
– Теперь так, значит, – тихо заговорила она. – Я тебя загорожу, а ты лезь вот сюда, куда мы плащи забросили.
Нюсе всё меньше нравилось это предприятие. И вообще, какое-то тяжёлое предчувствие охватило её.
– Зоя, – сказала она тихонько и очень жалобно, – ну зачем всё же это?
– Лезь, говорю, пока никто не видит! – яростно прошипела Зоя, и Нюся уползла за щиты, часто шмыгая носом.
Зоя постояла несколько секунд, убедилась, что никто не смотрит в её сторону, что никто не идёт по лестнице, и присоединилась к Нюсе. Теперь они сидели рядом, прислонившись спиной и затылком к стене и поджав коленки к самой груди. Несколько минут прошли в полном молчании.
– Зоя, а где директор? – прошептала вдруг Нюся.
– Какой директор? – не поняла Зоя.
– Дворца пионеров.
– Внизу сидит. С педагогами. Мы, когда увидим того мальчишку, дадим ему пройти, а сами спустимся к директору и скажем. И вообще молчи, пожалуйста! А то ведь услышат – и всё пропало.
Наверное, минут пятнадцать Нюся не произносила ни слова. Сидеть с поджатыми к груди коленками было очень неудобно, ноги стали болеть.
– Повернись! – прошептала Зоя. – Спиной ко мне повернись!
Обе повернулись спиной друг к другу, боком к стене и вытянули ноги. Теперь Зоя, не поворачивая головы, могла видеть часть лестничной площадки, а Нюся ничего увидеть не могла: перед ней была лишь тёмная боковая стена коридора.
То и дело перед глазами Зои возникали ноги выходивших на площадку старшеклассников, а потом, когда они сбегали вниз по лестнице, Зоя видела их спины и, наконец, затылки. Шаги в коридоре звучали всё реже… И вот наступила минута, когда они совсем перестали звучать. За спиной у Зои послышался жалобный шепоток:
– Зоя! Мне кажется, что ты… что ты от меня что-то скрываешь.
– Ну что я от тебя скрываю? Ну что? Ну… – Зоя не договорила, и обе разом затихли.
Внизу послышались шаги и голоса. Скоро Зоя увидела, как по лестнице подымаются две женщины и мужчина. Женщины говорили о какой-то стиральной машине, их спутник молчал. Все трое миновали площадку и пошли дальше, на третий этаж.
– Зоя, кто это? – прошептала Нюся.
– Одна – техничка, мужчина – дежурный педагог, а третья – не знаю кто. Должно быть, из этих… администраторов.
– Зоя, а почему ты им не сказала, что мы тут сидим?
– Это зачем ещё? – изнемогая от злости, спросила Зоя.
– Ну чтобы они знали, что мы тут… дежурим.
Зоя была в отчаянии. И чёрт её дёрнул связаться с этой дотошной Нюськой! Ну что ей ещё можно наврать?
– А потому… а потому, что директор не велел им говорить, – прохрипела она сердито. – Потому, что эта… которая про стиральную машину… она как раз мать того самого мальчишки! Понятно тебе?
– Понятно. Только, Зоя, мне кажется, что ты меня обманываешь.
– Ну и пусть тебе кажется! Скоро сама поймёшь, как я тебя обманываю. Сиди и молчи только!
Нюся опять притихла. Сверху приглушённо доносились голоса, временами там негромко хлопали двери. Так прошло ещё несколько минут. Потом трое взрослых спустились на второй этаж и прошли в дальний конец коридора. Судя по звукам, доносившимся до неё, Зоя поняла, что взрослые отпирают ключом дверь каждого помещения, осматривают его и снова запирают дверь. Голоса, скрежет ключей в замках, стук дверей слышались всё ближе, и Зоя забеспокоилась: а что, если взрослым вздумается заглянуть за щиты?
– Биохимию можно не открывать, – уже совсем близко сказал мужчина. – Они сегодня не занимались.
И уже совсем рядом брякнул ключ в замке, скрипнула дверь, щёлкнул выключатель.
– У электроников тоже порядок, – проговорила женщина.
Ещё через несколько секунд дверь лаборатории электроники была заперта, свет в коридоре второго этажа погас, и трое взрослых стали спускаться по лестнице, слабо освещённой снизу.
– Зоя! – слабо пискнула Нюся.
И тут сердце у Зои как-то по-нехорошему забилось, и её охватила тоска и сомнение. Вот совсем скоро трое взрослых уйдут, и они с Нюськой останутся тут одни. Да, конечно, когда рядом Нюська, сидеть в пустом и тёмном здании не страшно. Ну, а что будет, когда здесь появится тот самый «кто-то», кого Зоя так легкомысленно вздумала «разоблачить»? Теперь она была бы рада-радёхонька, если бы им оказался Купрум Эс, пусть даже и сумасшедший: всё-таки от старенького учителя всегда можно увернуться, всегда можно убежать. Но сейчас Зоя была почти уверена, что это не Купрум Эс. Тот, кто не боится пробираться сюда каждую ночь, должен быть сильным, смелым, ловким и, конечно, безжалостным, готовым на всё! Теперь Зое было ясно: как только она увидит этого страшного «кого-то», она и думать забудет о том, чтобы пробраться в вестибюль да ещё вести там телефонные разговоры. От ужаса она шевельнуться не сможет, даже вздохнуть глубоко не посмеет! А ведь мямля Нюська может зареветь с перепугу, и тогда этот «кто-то» хладнокровно их пристукнет.
Зоя подумала о том, что она могла бы сейчас спокойно лежать в постели, слушая, как в соседней комнате негромко разговаривают родители. Вспомнилась Зое записка, оставленная ею в холодильнике, и она ясно себе представила, как взволнованы сейчас домашние, подумала, что её уже ищут, хотя она и просила этого не делать. И ей стало горько от мысли, что никто не догадается поискать её во Дворце пионеров. И Зое очень захотелось оказаться дома, успокоить родителей и успокоиться самой. А тут ещё эта Нюська всё чаще и всё жалобнее попискивала шепотком:
– Зоя!.. Ну, Зоя!.. Зоя!..
– Сиди тихо! Я сейчас… – шепнула вдруг Зоя. Она выползла на площадку, тихонько, держась за перила, спустилась на несколько ступенек и стала прислушиваться к тому, что делается внизу.
Вестибюль был по-прежнему освещён, но голосов там не было слышно. Зоя знала, что внизу расположены фойе, зрительный зал со сценой и примыкающая к ней гримёрная. Как видно, взрослые проверяли теперь, всё ли в порядке в этих помещениях. А может быть, входная дверь ещё не заперта? А если и заперта, может, ключ торчит в двери? Может, сказать Нюське, чтобы она вылезала из убежища, быстренько спуститься вниз, а там… Ох, как хорошо было бы оказаться теперь на улице, на свободе!
Но тут Зое представилось, как она появляется домой, как рассерженные родители допрашивают её, где она пропадала и что означает эта дурацкая записка. А что будет завтра в школе? Ведь Нюська же растреплет всем, как они просидели весь вечер за щитами и затем сбежали, так ничего и не совершив. И конечно, Маршев с Рудаковым поймут, что Ладошина решила их опередить в поимке злоумышленника, но в последнюю минуту струсила. Маршев, может быть, и промолчит, но Рудаков уж не постесняется выставить её на посмешище.
И Зоя, собравшаяся было позвать за собой Нюсю, вцепилась в перила и не двинулась.
В вестибюле послышались шаги и голоса. Зоя услышала, как одна из женщин сказала:
– Вырубайте свет, Виталий Филиппович! Вестибюль погрузился во мрак.
– Идёмте, товарищи, – произнёс мужской голос.
Стукнула внутренняя дверь застеклённого тамбура у входа, щёлкнул ключ в замке. Через несколько секунд стукнула дверь наружная.
– Зо-о-оя!.. Ну, Зо-о-оя!.. – тихо послышалось наверху.
Зоя не ответила. Она на цыпочках добралась до нижнего пролёта лестницы, свернула на него и спустилась по нему до конца. Свет от луны да от фонарей в саду просачивался сквозь полупрозрачные занавеси на больших, как витрины, окнах. Зоя смогла разглядеть почти весь пустынный вестибюль. Теперь, когда путь к отступлению был отрезан, у неё даже стало легче на душе: не надо было мучиться, колебаться. Зоя вернулась на второй этаж и, стоя на площадке, сказала хотя и не громко, но уже не шёпотом:
– Нюська! Вылезай! Разомнись немного.
Послышался шорох, шмыганье носом, и Нюся выползла из чёрного треугольника за щитами.
– Зоя, а где директор? – снова спросила она, едва поднявшись на ноги.
– Нету здесь никакого директора, – мрачным голосом ответила Зоя. – И вообще мы одни теперь. Во всём доме! Во всём дворце!
– Ка… как одни? – со слезами в голосе пропищала Нюся.
– Садись! Я тебе расскажу всю правду.
Зоя села на верхнюю ступеньку, Нюся машинально опустилась рядом с ней и в отчаянии замотала головой.
– Каку-у-у-ю пра-а-авду? – проплакала она уже в голос.
И тут Зоя выложила ей всё. И про светящиеся щели, обнаруженные мальчишками, и про тёмную фигуру в освещённом окне, и о странном поведении Купрума Эса, и про то, что таинственный «кто-то», может быть, вовсе не Купрум Эс, а какой-нибудь очень опасный злодей или даже несколько злодеев. Разговор этот продолжался довольно долго, потому что каждая фраза, сказанная Зоей, вызывала у Нюси новый взрыв отчаяния и новые потоки слёз.
– Ой, Зоя, ну что ты со мной сделала! Ой, ну… ну как… ну как тебе только не стыдно! Ой, что ты со мной сделала!
– Да тише ты! – то и дело повторяла Зоя. – Будешь реветь, так мы даже не услышим, когда они войдут.
И она несколько раз вставала, спускалась по освещённой луной лестнице, прислушивалась к тишине в вестибюле и возвращалась. Потом Зоя так и не могла даже приблизительно определить, сколько времени всё это длилось, она помнила только, что Нюся наконец стала спокойней: она теперь не плакала, а только всхлипывала. А Зою всё больше тревожило, что Нюська может выдать их, когда наступит самый страшный момент, когда «он» придёт. И она принялась подбадривать подругу, а заодно и себя.
– Нюська! Ну ты только пойми, – заговорила она горячим полушёпотом, – ты только пойми, какая нас ожидает слава, если нам всё это удастся!
Однако Нюся принялась всхлипывать ещё чаще:
– Зоя! Ну, Зоя! Ну не нужна мне никакая слава! Ну ты сама пойми, что у меня нервная система для такого не приспособлена! Ну я просто не выдержу и…
И вот тут-то обе услышали, как внизу негромко, но отчётливо стукнула внутренняя дверь. Взглянув на подругу, Зоя увидела в лунном свете, что та сидит с дико вытаращенными глазами, прижав растопыренную пятерню к разинутому рту. В следующий момент Нюська исчезла. Без единого шороха, совсем как ящерица, она скользнула за щиты. Ещё через две секунды там же очутилась и Зоя.
Они забились в самую глубину своего убежища. Нюся стояла на коленях, прильнув всем туловищем, щекой и ладонями к прохладной стене коридора, а Зоя стояла на четвереньках, уткнувшись макушкой в дрожащую Нюськину спину. В таком положении Зоя даже не могла видеть, что творится у неё за спиной, и это было особенно страшно. Однако она не смела не то чтобы повернуться, но даже пальцем шевельнуть.
А на лестнице уже слышались шаги. Это были неторопливые шаркающие шаги. Похоже было, что там идёт всего один человек, и идёт не таясь, не крадучись, но довольно часто останавливаясь. Во время таких остановок он как-то странно топтался на одном месте и временами что-то бормотал. Что именно он бормотал, перепуганная Зоя не пыталась понять. Но вот шаркающие шаги стали ближе, ещё ближе… Зоя напрасно опасалась, что Нюська от страха выдаст её и себя. Та не только дышать, даже дрожать перестала. Замерло дыхание и у Зои. Сейчас решится их судьба: сейчас пришелец или заглянет к ним за щиты, или мимо пройдёт.
А тот уже топтался на площадке перед самым входом в их убежище. Топтался, бормотал, и Зоя наконец расслышала его бормотание:
– Да!.. Так что же ты забыл? Так что же ты, старый маразматик, забыл? Да! Вот именно: старый маразматик!
«Купрум Эс!» – сообразила Зоя и сразу почувствовала, как ей стало легче дышать. – Купрум Эс, и, как видно, даже не сумасшедший, если он сам себя обзывает старым маразматиком.
Купрум Эс двинулся дальше в коридор, и девчонки услышали, как он сунул ключ в замок, как открыл дверь. Несомненно, это была дверь в лабораторию биохимии. Зоя прислушалась к этим звукам, а сама думала, что ей делать дальше. Хорошо, пусть Купрум Эс не сумасшедший, но ведь может же и нормальный человек затевать что-нибудь недоброе. Значит, надо быть поосторожней.
Шаги Купрума Эса слышались теперь очень негромко. Как видно, он уже был в лаборатории, но дверь за собой не закрыл.
– Это Купрум Эс. Не бойся, но сиди тихо, – шепнула Зоя и выползла из-за щитов.
Подумав, она, сидя на полу, сняла туфли и только после этого вошла в коридор.
Там было совершенно темно, и только открытая створка двери в лабораторию была слабо освещена. Зоя набралась храбрости и приблизилась к двери, прижимаясь к противоположной стене коридора. Сначала она ничего не разглядела, кроме светившегося напротив двери окна. Но вдруг на фоне этого окна, откуда-то слева, появился чёрный силуэт Купрума Эса. Учитель подтащил к окну стул, забрался на него, оттуда – на подоконник, поднял руки, и тут Зоя увидела, что в руках у него болтается чёрный занавес. Купрум Эс растянул его перед рамой окна, и в лаборатории стало совершенно темно. Зоя поняла, что это было последнее окно, которое учителю надо было занавесить. Она на цыпочках шмыгнула обратно на площадку и стала смотреть в коридор из-за угла.
Вот слабо щёлкнул выключатель, и из открытой двери хлынул свет. Теперь Зоя не решалась приблизиться к лаборатории, она только слушала. Похоже было, что Купрум Эс хозяйничает там, никого не опасаясь. Он громко покашливал, звенел ключами, что-то отпирал и запирал, что-то передвигал… И у Зои вдруг мелькнула такая мысль, что ей захотелось обругать себя дурой. Она подошла к входу за щиты и шепнула:
– Нюська, вылезай!
Из темноты слабо послышалось:
– Зоя, я боюсь.
– Ну, вылезь на минуту, я тебе несколько слов скажу!
Нюся выползла, пятясь, а Зоя продолжала:
– Ну что ты трусишь? Ведь это же Купрум Эс, от него трёхлетний ребёнок удерёт!
– Зоя, но я всё-таки боюсь.
– А если боишься, спускайся вниз и сиди. Там ты где угодно можешь спрятаться.
– Зоя, а ты?
– А я буду наблюдать за ним. Я знаешь о чём сейчас подумала? Это Маршев с Рудаковым мне голову задурили, наплели про всякие там взрывчатки да яды… А Купрум Эс, может, наоборот, что-нибудь полезное придумывает. Очень ему нужно взрывы устраивать да людей травить!
– Зоя, ты, может быть, права, но только как ты отличишь, отраву он делает или что-нибудь полезное?
– Ну и пусть не отличу! Зато я твоему Маршеву смогу завтра сказать, что лично следила за Купрумом и не струсила, как некоторые. Вот!
Нюся знала, что Зою не переспорить. Она только заявила, что никуда отсюда не уйдёт, что сидеть в тёмном вестибюле ей будет страшней, чем здесь, за щитами, сравнительно недалеко от Зои.
– Ладно! Тогда устраивайся удобней и сиди. Только тихо сиди.
Нюся уползла за щиты и шепнула оттуда:
– Зоя, только ты не очень долго?
– Как придётся, – ответила Зоя и удалилась в одних чулках в коридор.
Глава тринадцатая
Дверь в лабораторию была по-прежнему открыта. За дверью, у перпендикулярной к ней стены, Зоя увидела большую мойку для посуды. Дальше до самого окна тянулся покрытый пластиком стол, над ним висели застеклённые шкафы, а на столе стояли какие-то громоздкие приборы и металлические штативы. Вдоль окон тянулся такой же стол, только подлиннее.
Услышав, что Куприян Семёнович покашливает и бормочет где-то в середине комнаты, Зоя набралась храбрости и шмыгнула мимо открытой двери, чтобы разглядеть другую часть лаборатории. И тут она сделала очень приятное для себя открытие: между стеной и распахнутой створкой двери была щель сантиметра в два шириной. Если спрятаться за створкой и приникнуть глазом к щели, можно было видеть добрые две трети помещения, а самой оставаться незамеченной. Зоя так и сделала.
В центре комнаты был ещё один стол длиной метра в два, и примерно треть его занимал диковинный аппарат. Он состоял из стеклянных шаров, стеклянных цилиндров с металлическими змеевиками внутри, стеклянных и металлических трубок и путаницы разноцветных толстых и тонких проводов. У самого основания аппарата чернела доска с какими-то рычажками и измерительными приборами.
Куприян Семёнович стоял перед аппаратом по ту сторону стола, так что Зоя хорошо разглядела его лицо. Ничего безумного она в нём не подметила. Учитель был сосредоточен и выглядел даже свежее и подтянутее, чем последнее время в школе.
Он отмеривал мензуркой какие-то разноцветные жидкости из широких бутылок и выливал эти жидкости в шары. Только теперь Зоя заметила, что сверху у каждого шара есть что-то вроде металлического горлышка с завинчивающейся пробкой. Некоторые шары Купрум Эс наполнял доверху, другие – только наполовину, а в иные наливал жидкость не из мензурки, а из пипетки, по каплям. Завинтив пробку очередного шара, он делал какие-то записи в тетради и бормотал:
– Эн-Це-Эл – восемьдесят кубиков. Зет – два с половиной кубика.
Иногда он прерывал своё занятие, прохаживался по лаборатории, тёр ладонью лоб и говорил:
– И всё-таки что же я забыл? Ну что я забыл? Ужасная глупость! Да!
Но чем дальше шла его работа, тем Купрум Эс становился сосредоточеннее и беспокойнее. Завинтив пробку на последнем шаре, он уже не старался припомнить, что он забыл. Он раза два прошёлся вокруг стола, нервно тиская руки и, как показалось Зое, с какой-то тревогой, с каким-то боязливым отвращением поглядывая на свой аппарат. Но вот Купрум Эс взял подключённый к аппарату электрический шнур со штепсельной вилкой.
– Ну что ж!.. Начнём, – сказал он очень тихо, вертя перед носом вилку. – Последний раз начнём. Вот так, последний раз!
Он подошёл к стене, сунул вилку в штепсель и, вернувшись к аппарату, сел перед доской с приборами. Теперь Зоя могла видеть лишь его спину, правое ухо да правую руку.
Прикусив язык, забыв о Нюське, забыв про все страхи, смотрела Зойка, как работает Купрум Эс. Почему-то в памяти всплыло название книги, которую он подарил её бабушке: «Химия человеческого мозга».
Купрум Эс щёлкал переключателями, и на доске перед ним вспыхивали и гасли маленькие лампочки, колебались стрелки приборов. Потом послышалось какое-то жужжание, оно становилось всё громче, и вдруг Зоя увидела, что разноцветные жидкости в стеклянных шарах бурлят, а в трёх шарах, куда учитель только капнул из пипеток, теперь проскакивают искры и клубятся светящиеся пары – бледно-голубой, ярко-малиновый и тёмно-фиолетовый.
– Сто двадцать… Сто тридцать пять… Сто тридцать восемь… – отсчитывал Купрум Эс, глядя на какой-то прибор. – Двести один… Двести сорок… Двести сорок два… Стоп! – Он щёлкнул выключателем, жужжание прекратилось, жидкости в шарах перестали бурлить, и цветные пары исчезли.
Учитель встал, подставил химический стаканчик под стеклянный краник на конце аппарата и открыл его. Из крана тонкой струйкой потекла совершенно чёрная и, как видно, маслянистая жидкость. Когда стакан был почти наполнен, струйка сама собой иссякла, и Купрум Эс закрыл краник.
Несколько секунд он тискал кисть одной руки кистью другой, со страхом глядя теперь уже не на аппарат, а на стаканчик. Лицо его подёргивалось.
– Возьмём себя в руки! Да! Возьмём себя в руки! – произнёс он наконец и снова принялся за дело.
На углу стола стоял пузатый портфель. Купрум Эс извлёк из него нераспечатанную банку с каким-то вареньем и ключ для открывания консервов, которым он тут же снял с банки металлическую крышку. После этого он вынул из портфеля столовую ложку, зачерпнул ею варенья и, взяв в левую руку стаканчик, снова застыл, с ужасом глядя в пространство.
– Ну!.. – сказал он глухо и часто задышал. – Ну! – повторил он громче, явно подбадривая себя, но и теперь не двинулся, а только дышал. – Ну!!! – воскликнул он с отчаянием, отхлебнул из стаканчика, быстро поставил его на стол, сунул в рот ложку с вареньем и тут же бросился к мойке.
Теперь Зоя не могла его видеть, но если судить по звукам, которые до неё доносились, учителя стошнило. Потом она услышала, как Купрум Эс тихонько стонет и полощет рот. Еле волоча ноги, он доплёлся до стула, сел, подперев голову рукой, и застыл совершенно неподвижно. Это длилось так долго, и тело учителя так поникло, что Зоя встревожилась, не потерял ли он сознания, а может быть, и вовсе умер. Не думая о том, что делает, она выбралась из-за створки и почти вошла в лабораторию. При этом она машинально схватилась за дверную ручку, дверь слегка скрипнула, и Купрум Эс медленно поднял голову.
Теперь застыла Зоя. Несколько секунд Купрум Эс смотрел на неё совершенно равнодушно, потом так же равнодушно спросил:
– Ты… Ты Зоя? Ладошина Зоя?
– Да, – тихо ответила Зоя.
– А почему ты… почему ты здесь? И в такой час? – Купрум Эс шевельнулся, выпрямился. – Да, вот именно: в такой час?
– Я… Мы с подругой… мы тут заговорились, а когда пошли домой, всё уже заперто…
– Н-нда. Заговорились, – по-прежнему безразличным тоном, не глядя на Зою, повторил Купрум Эс. – И не заметили, как погасили свет. Во всём здании. Вот так.
Зоя молчала. Она понимала, что сморозила глупость.
– Обманывать нехорошо, – вяло сказал Купрум Эс. – И подглядывать тоже. Это безнравственно – подглядывать. Вот так. Да!
– Я… я не подглядывала.
Учитель не слушал её. Он продолжал, глядя куда-то в угол:
– Тебя мальчишки научили. Эти… Родя и Веня. Они тебе сказали про свет. И что подозревают. Меня подозревают. Да. – Купрум Эс помолчал. – Ну что ж! Садись, присаживайся. Вот так!
Учитель кивнул на один из стульев, стоявших у стола перед стеной, и Зоя покорно села. Теперь она была уверена, что Куприян Семёнович никакой не сумасшедший и уж вовсе не преступник, и ей было неловко.
Купрум Эс уже смотрел на Зою, а не мимо неё.
– Ты сейчас присутствовала при крушении мечты, – медленно проговорил он. – Да! Большой человеческой мечты.
– Какой мечты, Куприян Семёнович? – тихо спросила Зоя.
Купрум Эс встал. Заложив руки за спину, сутулясь, он прошёлся раза два по лаборатории и остановился перед своим аппаратом:
– Вот в этой штуке изготовлена жидкость, которая могла бы принести большую пользу человечеству. Если бы её можно было пить.
– Пить?
– Вот именно. Я не рассчитал одного: человеческий организм не воспринимает её. – Учитель покосился на стаканчик.
– А если бы её можно было пить, тогда что? – спросила Зоя.
– Н-ну… грубо говоря… тогда я приобрёл бы способность повелевать. До некоторой степени. Вот так!
Зоя вцепилась руками в края стула и широко раскрыла свои глазищи:
– Повелевать? Куприян Семёнович… а… а в каком смысле?
– Я бы мог управлять поступками людей. В какой-то мере… – Купрум Эс опять прошёлся взад-вперёд. – Я боюсь, что ты меня не поймёшь, но попытаюсь объяснить. – Он сел на стул, повернувшись к Зое, опираясь ладонями о колени. – Видишь ли… эта жидкость действует на структуру некоторых участков нашего головного мозга и резко повышает его способность к излучению. А это излучение может воздействовать на мозг другого человека. Ты понимаешь меня?
– Н-не совсем, – призналась Зоя.
– Гм! Да! – Купрум Эс помолчал, пожевал губами. – Ну, скажем, вот так: я мог бы воздействовать на мозг другого человека и заставить его выполнить моё указание. То или иное. Да!
– Значит, это вроде гипноза?
– Не совсем так, но близко к этому. Да, близко.
– И вы… вы могли бы только подумать: «Сделай то-то!» – и человек сделал бы?
– Не так! Да, не так! Внушение делается только через слово. При этом я должен сосредоточиться. А если человек заткнёт себе уши, ничего не выйдет, тут я буду бессилен. Вот так!
Зоя поглядывала то на стаканчик с замечательной жидкостью, то на старого учителя, такого с виду обыкновенного, и её снова взяло сомнение: а в своём ли Купрум Эс уме? Она осторожно спросила:
– Значит… значит, вы могли бы крикнуть: «Люди! Будьте все моими рабами!» – и люди стали бы?
Купрум Эс снова заходил, заложив руки за спину и почему-то склонив голову набок. Подбородок у него задрожал.
– Ты меня оскорбляешь, Зоя! Вот именно! Оскорбляешь, подозревая в таких отвратительных замыслах. Оскорбляешь!
– Почему оскорбляю, Куприян Семёнович? Вы меня извините, конечно, только…
– Потому что это – фашизм, да! Это – тирания! Это безнравственно и жестоко, вот так! А ты меня подозреваешь…