Жизнь и приключения Светы Хохряковой Догилева Татьяна

Настроение у меня подпортилось, и не исправилось оно ни от запаха кофе, ни от кукурузной каши, когда Кончита принесла наши заказы. Я без всякого аппетита ковыряла горячую кашу и не испытала ни малейшего желания проглотить хоть немного. Достала сигареты из рюкзачка и начала дымить. Фаро смаковал свой кофе, изредка поглядывая на меня.

– Проблемы? – коротко спросил он. Хотела я ему выложить все-все-все: и про Илью-Берналя, и даже про «Камана Хусто», и что мое триумфальное внедрение обернется полнейшей катастрофой, если из пуза Тео вылезет девчонка, и что в конце концов я не знаю, где буду ночевать сегодня. После кровати и простыней место под бивневым деревом уже не казалась таким уж привлекательным, да и лучше бы мне вообще держаться подальше от кафешки. Но я наступила на окурок и уныло ответила:

– Какие могут быть у сумасшедшей проблемы?

Фаро усмехнулся. Я помялась да и спросила в лоб:

– Я сегодня ночевать где буду? Здесь или вы меня к себе возьмете?

Фаро допил свой кофе и ответил:

– Если не будешь такой нежной – возьму с собой. Но только если развеселишься, нечего на меня тоску нагонять. – Я невольно улыбнулась. – Другое дело! – похвалил Фаро.

– Сеньор! Вы не подождете меня немного – пробегусь по магазинам, одежки прикуплю и вообще кой-чего. Я же теперь богатенькая!

– Да беги, конечно, торопиться некуда. Вон как рано сегодня торговать закончили. Я здесь посижу. – И я рванула по магазинам.

Оказалось, что денег у меня действительно немало, это меня приятно удивило. Ну, то есть немало для местных магазинчиков. Я накупила белья, одежды, мыла и еще всякой всячины, которая мне пригодилась или которую я сочла необходимой. Потратила ровно половину денег, а для второй приобрела кошелек-мешочек, который можно было носить на шее или повязать на поясе.

Нагруженная пакетами, я вернулась к своему благодетелю. Он сидел за столиком и читал газету. Я плюхнулась на стул, бросила все пакеты рядом и вдруг, почувствовав дикий голод, стала уминать холодную кашу, миска с которой все еще стояла на столе.

– Да подожди ты. Кончита новую принесет! – возмутился Фаро.

– Сойдет! – промычала я с набитым ртом. Фаро засмеялся.

– Господи! Что делают с женщинами магазины. Да ты, Пепа, оказывается, транжирка. Все истратила?

Я отрицательно мотнула головой.

– А что так?

– Копить буду, – я продолжала поглощать кашу.

– На что же копить, Пепа?

– На билет в Голландию!

– О! – рассмеялся мой старикан, как будто более удачной шутки он в жизни не слышал. Я облизала ложку и тоже засмеялась. Смех – дело полезное.

Застучали молотки. Это строители маленького домика уже установили сваи и начали настилать пол.

– Быстро они, – прокомментировала я.

– Да, у нас строят быстро. Такой домишко могут сколотить за день-полтора, – объяснил Фаро и посмотрел на меня.

– Ну что, поехали? А то шумно очень.

– С Кончитой прощаться не будешь?

– А ей сейчас не до меня. Вон, даже не глядит в мою сторону. Завтра с утра приду и приберу здесь, авось, она не обидится.

И мы поехали домой. Конечно, я с опаской забралась на мотоцикл Фаро, но на этот раз поездка оказалась не такой чудовищной, я ойкала на ухабах и холодная каша в моем желудке прыгала баскетбольным мячом вверх-вниз, но наружу не рвалась. Но, проехав участок горелого леса, я все-таки попросила Фаро о передышке. Он затормозил. Мы оба слезли с железного коня и уселись прямо на обочине. Он достал из кармана фляжку с водой и протянул мне. Я хлебнула и вытянулась на придорожной травке. Фаро тоже попил, спрятал фляжку в карман и сидел молча. Дорога была пустой и тишина стояла первозданная.

– Какой страшный этот горелый лес. Почему он такой, Фаро?

– Война! – коротко ответил он. Я пригляделась.

– Но ведь война была везде, насколько я понимаю, но везде все зеленое, а здесь местечко как из фильмов ужасов. Ничего не зарастает. Почему?

– Не люблю я все это вспоминать, – отвернулся от меня старик.

– Пожалуйста, расскажите, – я погладила его по плечу.

– Ладно, ты сегодня вроде как заслужила… – И он начал рассказывать, скучно, коротко, но очень понятно.

Война, оказывается, была не везде. Именно в этом месте она и остановилась. А дело было так. Войска Эскобара Санчеса совместно с правительственными захватили практически всю Долину Соматэ. Оставалась только Лиана и шедшие за ней пригородные и горные области. В стране был страшный голод, потому что «серые» уничтожали безжалостно и бездушно, а может быть, и намеренно все, что стояло на их пути. От войны и голода люди спасались в предгорных районах, только здесь хоть как-то еще можно было прокормиться, потому что только здесь еще были целые деревни и что-то выращивалось на полях. Выше, в горах, такому количеству народа прокормиться было уже невозможно. Предстояло решающее сражение, дальше отступать было некуда. И все были готовы умереть, но не сдавать Лиану. Но получилось все по-другому.

Фаробундо рассказывал, конечно, все более складно и подробно, настоящий доклад военного, участвующего в событиях, но в этом месте приостановился, как бы размышляя – продолжать или нет.

– Мы тогда все сгруппировались в Лиане, время было тяжелое, и вдруг в штаб стали приходить гонцы из деревни Гуландос с дикими сообщениями, что какая-то старуха требует встречи с главными командирами. Она, мол, знает, как победить «серых». Конечно, их гнали ко всем чертям, даже кой-кому из мужиков накостыляли, чтоб не морочили голову, но количество гонцов все увеличивалось и увеличивалось, а в одно утро здание штаба окружила огромная толпа женщин с детьми, которые стояли на коленях и плакали, и умоляли встретиться с прорицательницей. Чтобы остановить это безумие, командование отправило в Гуландос несколько человек, в том числе и меня.

– Это была Мейра? – догадалась я, хотя и понятия не имела, что деревня называется Гуландос.

– Она… – помедлил Фаро.

– Что она сказала?

– Сказала, что мертвые не дают ей покоя, и днем и ночью твердят, что командиры хотят погубить Долину своими планами. Что Лиану надо оставить пустой, чтобы все до единого человека ушли из города сюда. А лес встретит врагов огнем.

– Каким огнем? – спрашивали мы ее.

– Большим, небывалым. У людей с гор есть такой огонь. Мертвецы говорят, настала пора его использовать, они помогут огню.

Я поглядела на горелый лес.

– Вы послушались Мейру?

Фаро усмехнулся:

– Среди мертвецов, донимавших старуху, видать, много было толковых военных. Это был стратегический план, и очень толковый. От Лианы в эти районы дорога только одна, лес ограничен горами, практически горлышко, самое удобное место для встречи неприятеля. Ну и мы тоже не пальцем деланные, кое-что соображаем в войне-то. Подкорректировали мертвецов и рискнули.

– Ушли из Лианы?

– Все ушли. И жители, и военные. Бросили укрепления, оружие и ушли. Уходить незаметно мы умели. В горах действительно была кой-какая химия, которую быстро доставили сюда…

– Дальше, Фаро, рассказывай дальше!

– А дальше что… Серые даже не задержались в Лиане, увидев брошенные артустановки и другое оружие, и кинулись добивать безоружного врага. Мы уже слышали их победные крики, но тут и полыхнуло…

Мертвецы очень постарались, показали нам, смертным, в каком огне горят грешники в аду. Какая там военная операция. Мы все решили, что начался конец света, и сейчас сгорит вся земля. От страха выли даже все видавшие боевики… И длилось это целую вечность.

Фаро замолчал. Я тупо смотрела на горелый лес.

– Не смотри туда. Садись. Поехали.

Я повиновалась. До дома доехали молча, а там Фаро, помыв руки, сразу начал греметь кастрюлями и сковородками, собираясь кашеварить, и даже что-то напевал себе под нос, видимо, давая мне понять, что беседовать со мной не намерен. Я поняла, что приставать к нему сейчас не стоит, но все равно спросила:

– А дальше – вы победили?

Он как грохнет сковородой о плиту. Потом взял себя в руки, продышался и, указав мне на стул, буркнул:

– Садись!

Я села с видом тихони-троечницы.

– Значит так, Пепа. Я сейчас тебе дорасскажу, что было, потому что сам виноват, старый дурак, начал рассказывать слабоумной страшные сказки, но чтобы потом я тебя не видел и не слышал. Поднадоела ты мне за сегодня. На рынке без остановки языком молола, сейчас вопросами достаешь. Я много лет холостяк, я уже подзабыл, как это суетно, когда женщина в доме!

Я вылупила на него глаза в немом изумлении.

– Да! – продолжал он, все больше горячась. – По виду ты не женщина, средний пол, но болтаешь и свой нос суешь во все щели, как самая распоследняя баба!

– Ни фига себе! – только и смогла вымолвить я. Встала и пошла в свою комнату, вернее, в комнату, где мне разрешено было спать.

Но о сне не могло быть и речи. Во-первых, меня всю трясло от обиды. Во-вторых, Фаробундо не угомонился и шумел на кухне так, будто решил ее разгромить, попутно он громко ругался, то конкретно на меня, то вообще на «молодых умников», потом ушел к себе и начал стучать молотком, видимо, у него там дело тоже не заладилось, потому что я услышала, как он отшвырнул молоток с проклятиями, что-то разбив при этом, потом что-то бурчал, бурчал и наконец захрапел. Храпел старик так, что я всерьез испугалась за его здоровье, как бы у него там внутри чего-нибудь не лопнуло. Я посидела в комнатушке, униженная и оскорбленная, к тому же голодная, и решила дом покинуть, во всяком случае, на время, а к ночи видно будет. Взяла кое-чего с собой из новых покупок и выползла на свет божий. Первым делом нашла на огороде морковку, помыла, сгрызла и пошла купаться, накупалась в волю, позагорала, пришла в себя и отправилась к Мейре. Было у меня к ней дело.

Старуху я нашла на прежнем месте у тлеющего костерка, хотя жара только-только начала спадать, она вроде как дремала, сидя на своей скамейке, но как только я подошла поближе, глаза открыла и уставилась на меня.

– Здравствуйте, бабушка Мейра! – неуверенно поприветствовала я. Но старуха почему-то обрадовалась.

– Во! Внучка явилась не запылилась! Зачем пришла-то? Опять голова болит?

– Нет. Ничего у меня не болит. Наоборот, пришла поблагодарить за вчерашнее.

– Ну благодари!

– Спасибо большое, что помогли мне, – и я протянула ей свои подарки, купленные на рынке на честно заработанные деньги.

Выбирая подарки для Мейры, я руководствовалась следующими соображениями: что обычно дарят древним старухам у нас в деревне? Платки, как правило, и леденцы. Наши старухи без зубов, очень любили пососать сладенькую карамельку. А еще вспомнила из всяких книжек, что индейским вождям очень нравились яркие бусы и стекляшки, которые им всучивали белые завоеватели, поэтому мною были приобретены ярко-красные недорогие бусы из стекла. И все это я неуверенно протянула Мейре.

Реакция ее была странной. Платок она долго щупала, нюхала, то складывала, то раскладывала, то трясла перед глазами, то прижимала к уху, словно прислушивалась к чему-то, наконец, зачмокав довольно губами, сняла старый линялый и повязала мой с ярким рисунком.

– Какой красивый платок! – сказала она, и у меня отлегло от сердца. Бусам же Мейра обрадовалась как маленький ребенок.

– О! – выдохнула она с восторгом, стала разглядывать каждую бусинку на солнце, перекладывать из ладони в ладонь, постукивала бусинками друг о друга и наконец даже полизала. А когда все-таки надела на шею, то радостно засмеялась.

– А еще чего? – жадно спросила она, и я протянула ей коробку с леденцами. Она долго и счастливо рассматривала жестянку, пока не потребовала ее открыть. Я открыла и на всякий случай предупредила:

– Это конфеты такие, их можно сосать.

Мейра тут же засунула желтый леденец в рот и даже глаза закрыла от удовольствия. Так она сидела ну очень долго, я уж подумала, что заснула, и собралась потихоньку уматывать, но она сначала произнесла:

– Вкусно, вкусно! – Потом открыла глаза, засмеялась и сказала мне: – Иди сюда, поцелую!

Я села на землю у скамеечки, она погладила меня по голове, как в прошлый раз, и чмокнула в макушку. И мы обе одновременно довольно засмеялись.

– Ох ты и молодец, девчоночка. Рассмешила старую Мейру! А главное эти-то, эти-то… от зависти аж замолчали! – И старуха захохотала так, что из глаз ее потекли слезы, она вытирала их ладонями и продолжала хохотать.

– Это вы сейчас про кого, бабушка? – аккуратно спросила я.

– Да про мертвецов!

– Про каких мертвецов?

– Да сестры мои и подруженьки ходят и смеются надо мной. Вот, говорят, Мейра, все уже давно поумирали, а ты все живешь и живешь. Вон какая старая и некрасивая стала, а мы-то молоденькие и хорошенькие.

– А они молоденькие?

– Молоденькие, хорошенькие, – радостно подтвердила бабка. – Да ты про них плохо не думай. Они добрые и меня любят, скучают по мне, вот и приходят поболтать. Просто всегда насмешницы были. Да еще модницы, очень наряжаться любили. Вот и завидуют, дурочки, сейчас моим обновкам. Ой, и насмешила ты меня, девочка, ой насмешила, – и она опять погладила меня по голове. – Ты чего притихла? Мертвецов, что ли, испугалась?

– А они сейчас здесь?

– А кто их разберет, здесь они или нет, когда молчат. Да ты их не бойся, они тебе зла не сделают. Они хорошие. Чего ты застыла, как истукан? Небось есть хочешь?

– Хочу.

– Ну и давай, вари кашу. Поедим вместе.

И я начала работу – подбросила в костерок дровишек, поставила котелок с водой, нашла рис и принялась варить кашу. Когда вода уже закипала, на дороге появилась женщина, которая явно направлялась к Мейре, старуха махнула ей рукой:

– Иди с богом, Кика, за мной сегодня девчоночка поухаживает! – Женщина послушно закивала и пошла обратно.

– Я смотрю, вас тут слушаются.

– Слушаются. Побаиваются и слушаются.

– А почему побаиваются?

– А то сама не понимаешь. Я старуха не простая. За меня есть кому заступиться. Вон когда на меня военные наседать стали, ну после Большого Огня, Фаро тебе небось рассказал, пристали люди в форме, как блохи, чтоб, значит, я у них прогнозы какие-то делала, колдовала для них. Я и по-хорошему просила и ругалась, и грозила – ничего не слушали. А потом кто с поносом слег, кто с лихорадкой. Сразу поотстали, за версту обходить начали. Вона как! Я у них за главную колдунью в стране теперь. А какая я колдунья! Сестры с подружками потешаются, тобой, говорят, Мейра, скоро маленьких детей пугать будут. А я им говорю: «Смейтесь, балаболки, смейтесь. Деревенские меня не боятся, а чужаков здесь нет». Военные поглядывают, чтоб не совались. Я у них все равно как секретный объект, боятся, чтоб кому чего про войну опять не наговорила.

Каша поспела, и я разложила в две миски и поставила на землю остыть.

– Можно я про войну спрошу?

– Спрашивай.

– А почему ты не захотела помогать военным?

– Фу-ты ну-ты. Да не могу я. Те мертвецы, которые про войну знают, ко мне больше не приходят. Тогда их видимо-невидимо было, а сейчас ни одного. А сама-то я что ценного про нее сказать могу? Ничегошеньки. Я им так и объясняла, тут тайны никакой нет, да они не верили, пока не пропоносились. – И Мейра довольно хихикнула. – Ну что, подстыла каша-то? Давай.

Мы начали нашу скромную трапезу. Сегодня явно был мой день. Бабка кашей осталась довольна, хотя заявила, что делаю я ее «не по-нашему». После каши Мейра долго выбирала леденец по цвету, наконец достала зеленый и начала сосать его.

– Бабушка Мейра, а что, мертвецы все хорошие, разве плохих не бывает?

– Бывают. Только они ко мне не ходят. Они, наверное, к своим наведываются. А ко мне им зачем? Я свою жизнь просто прожила, никому зла не делала. Им со мной скучно. А и кто захочет, так моя родня меня в обиду не даст. А родни у меня много, очень много. – И она довольно зачмокала.

– И что, все поумирали?

– Все до одного.

– Как это грустно.

– Да чего грустить-то? Душа-то моя давно с ними, это тело все здесь обретается, уж и не знаю по какой причине. Долго живу, очень долго, уже устала, да видать так мне положено. Ничего, потерплю, сестренки с подружками скучать не дают, да вот и ты сегодня распотешила. – Вдруг она захихикала: – Здорово ты сегодня с куклой-то играла.

– Это вам сестры рассказали?

– А то кто же? Им по базарам пошастать всегда любимым развлечением было. Говорят, смеялись очень. Я тебя сегодня поджидала. Хотела попросить куклу показать. Покажешь как-нибудь, девочка?

– Обязательно покажу, только почему вы меня все время девочкой называете?

– А как же мне тебя звать? Пепой, что ли? Ты же не Пепа.

И я заткнулась. Чтобы сменить тему, я перевела стрелки на своего хозяина.

– Фаробундо взбесился. Кричит на меня, ругается, домой идти боюсь, – я начала мыть миски, рядом, в ведре с водой.

– А чего ты хочешь? Фаро большой командир был. А теперь все не по его. Вот и злится. Не бойся, иди домой, скажи, Мейра передала: не долго ты у него заживешься, еще скучать по тебе будет. А ты, девочка, играй с куклами, играй. У тебя это хорошо получается. Все. Иди. Я устала. За три года не говорила столько, забавно, но утомилась. Иди.

И Мейра мгновенно уснула, прямо так, сидя. Я прибралась еще немного и поплелась к дому Фаробундо. Я шла и пыталась хоть как-то разложить по полочкам впечатления и информацию, полученную от Мейры. Ничего не раскладывалось, были одни эмоции. Жутковато и захватывающе интересно. Потом стало просто жутковато, потому что на дороге я встретила Фаробундо. Он сразу начал орать:

– Я тебя что, по всей деревне искать должен? Навязалась на мою голову! То помирает, то исчезает, ни слова не сказав. Выпороть бы тебя хорошенько!

Я втянула голову в плечи, потому что мой визави готов был выполнить свое намерение, похоже, прямо на дороге. С видом побитой собаки я трусцой понеслась домой. На самом деле меня душил смех, много таких сцен я наблюдала на улицах родного Ежовска.

Дома все продолжалось в том же духе.

– Ничего эти молодые не ценят, никакой благодарности. Готовил для нее, фифы, специально, наша еда ей, видите ли, не годится, остро ей, видите ли. Как самая распоследняя гринго. Небось и есть гринго.

И он швырнул миску с куском отварного мяса на стол:

– На! Ешь, вражина!

И «вражина» стала покорно есть, хоть есть ей совсем не хотелось. Старик не ожидал такого монашеского смирения, он ожидал скандала, но придраться было не к чему, поэтому он просто так, безрадостно выругался в потолок кухни и сник. Вздохнул, сел на стул и стал смотреть в окно. Тут, по идее, должно было бы начаться мое соло, но мне было лень. Я сосредоточилась на мясе. Фаро, видимо, не нуждался сегодня в тишине и спросил недовольно:

– Вкусно хоть?

– Очень, – ответила я подобострастно. Он побурчал что-то себе под нос, а потом снова заговорил:

– Сама во всем виновата. Кто тебя просил так быстро все распродавать? Я сначала, дурак, обрадовался, вон, думаю, как бойко торговля идет. Потом только сообразил, дома уже, что торопиться не надо было. Весь день свободный, пустой. Чем его занять? Когда это я спал столько днем? Встал – все мозги как сварились, прямо убить тебя захотелось. Влезла в мою жизнь и хозяйничает в ней.

Он еще что-то бубнил, а я смотрела на него и полностью осознала всю свою вину. Быстро я превратила бывшего полевого командира в старого пердуна. Мне совсем не хотелось видеть его таким, моего славного, молчаливого пожилого сеньора, которого Кончита считала героем, да он наверняка им и был.

– Не расстраивайтесь, Фаро. Мейра сказала, что я недолго у вас задержусь и все будет по-вашему.

– Ты все это время была у Мейры?

– Да.

– И что ты у нее делала?

– Ничего особенного, каши поели, поболтали.

– Поболтали? Не очень-то она болтлива, как это ты ее разговорила?

– Подлизалась.

– Много таких подлиз около нее крутилось, да ни у кого не получилось.

– Дуракам везет.

– И что она тебе сказала?

– Чтобы я продолжала играть с куклами, раз у меня это хорошо получается, а вы чтобы не волновались – у вас все будет хорошо.

– А у тебя?

– Я ее об этом не спрашивала.

Потихоньку мы с моим стариком помирились. Он в виде извинения представил даже объяснения своего плохого настроения – мол, торговля для него не самоцель, а часть образа жизни – сидишь, вроде при деле, а сам мир наблюдаешь, людей, с кем словом перемолвишься, с кем поспоришь, с кем порассуждаешь, выводы для себя какие-то сделаешь, как нравы меняются. А тут я – как шаровая молния, шум, песни, куклы. Какие уж тут миросозерцания. Корунда – страна жаркая, тут быстрота хороша только на войне, а в мирное время все должно быть неспешно, спокойно. Надолго ли этот покой – неизвестно, его ценить надо.

Я все поняла и тоже повинилась:

– Ну не буду тогда торговать с куклой.

– Ага, не будет она. Мейра велела, значит будешь, – и добавил по-военному: – Это не обсуждается!

Тогда я предложила набрать на завтра побольше овощей.

– Побольше! Где их взять?

– Давайте соседям предложим, может, у кого лишние есть?

Эта идея Фаробундо понравилась, и он отправился по соседям предложить свои услуги в качестве продавца излишков урожая. Я в это время занялась поделками, были у меня кое-какие задумки.

Вернулся Фаробундо в хорошем настроении и доложил:

– Обрадовались!

– Ну вот! Здорово! А сейчас пойдемте рыбу ловить?

– На рыбалку?

– Точно! Я в жизни не поверю, что, живя на таком озере, у вас удочек нет.

– Есть, конечно, только давно я ими не пользовался.

– Тащите. Посмотрим.

Он притащил из чуланчика две удочки, лески и крючки. Все было в очень плачевном состоянии.

– Да, с такими много не нарыбачишь, – сказала я, но с энтузиазмом взялась исправлять то, что можно было исправить. Фаробундо мне помогал, но крайне неумело. Я на него покрикивала, когда он делал не то, что надо. Он не обижался, лишь сказал:

– Я смотрю, ты в этом разбираешься.

– Так в Голландии, наверное, все разбираются, там же море, – ответила я расплывчато.

Когда, по моему мнению, снасти были готовы, я отправилась на огород, быстро накопала червей, и мы пошли удить.

– Где у вас тут хорошее место? – спросила я.

– Не знаю, – ответил Фаробунто. – Я же не местный. Это как от дел отошел, здесь обосновался. А так-то я горный. Поэтому рыбак никудышный. Купил удочки, пару раз половил около дома, да и плюнул.

– Ничего, сейчас определимся, – пообещала я и стала обследовать берег озера. Выбрала местечко, и мы забросили удочки. Минут двадцать ничего не происходило, и Фаро начал вздыхать и чесаться, но тут его поплавок дернулся, я шепнула: – Тащите, только осторожно! – И он поймал приличную рыбину, размером в две ладони. Радости его не было предела, он, конечно, не прыгал и не кричал, но весь как-то приосанился, глаза заблестели – загляденье стал, а не мужик. А тут я маленькую рыбешку вытащила. Фаробундо посмотрел на меня с видом победителя, я была только рада.

Мы увлеклись и ловили почти до заката. Он бы и дальше стоял на берегу, но я его заторопила:

– Солнце сядет, а мы даже фонарика не взяли, как до дома добираться будем?

И мы пошли с полным ведром рыбы домой. Дома Фаробундо был в таком хорошем настроении, что даже допустил меня до кухни, а я сварила уху. Уха получилась на мой вкус не очень, потому что не было картошки, но Фаро остался крайне доволен, съел целую миску, попросил добавки, а когда закончил, спросил:

– Это у вас в Голландии так готовят?

Я почему-то не ответила, а только неопределенно пожала плечами. С тем и отправились спать.

Всю ночь мне снились мертвецы Мейры. Они были на редкость приятные – какие-то молодые черноволосые женщины в ярких нарядах, все время смеялись, переговаривались, пританцовывали и пели. Прямо карнавал. Смотреть на них было легко и радостно. Потом они захотели мне что-то объяснить, но поскольку говорили очень быстро и все сразу, я не понимала, они смеялись звонко моему непониманию и опять хором что-то втолковывали, я уловила лишь одно слово – подарок. Только я собралась вступить в беседу с ними и спросить: «Какой подарок? Кому?» – как меня разбудил Фаробундо. Я даже закричала от страха, когда вместо смуглолицых красавиц неожиданно увидела перед собой лицо пожилого мужчины.

– Испугал.

– Извини. Вставай быстро, Пепа, проспали мы с тобой. Соседи уж со своим товаром пришли, а мы дрыхнем. – Началась суматоха, Фаро пошел грузить овощи, я одновременно умывалась и варила кашу, наспех позавтракали и поехали, но мотоцикл Фаро не привык к такому перегруженному прицепу, и тащились мы еле-еле, так что когда прибыли на точку, рынок вовсю торговал. Около нашего прилавка стояла небольшая толпа вчерашних покупательниц, но на этот раз почти все были с детьми. Как только мы с Фаро заняли свои рабочие места, все нас радостно поприветствовали и выжидательно замолчали. Я не стала их мучить и быстренько натянула куклу.

– Ой, сколько хороших людей пришло к нам сегодня, и больших, и маленьких! Ура! – взвизгнула Пепа-2, и публика зааплодировала. Такого быстрого успеха я еще никогда не добивалась. А вчерашняя маленькая девочка весело закричала:

– Я же говорила, что она придет, я же говорила!

– Молодец, правильно говорила, как же я могу пренебречь такой чудесной покупательницей. Одной так невесело, так скучно! Правда?

– Одной очень невесело! – искренне подтвердила девочка. – Когда мама уходит по делам и оставляет меня одну, я даже иногда плачу.

– Ой-ой-ой! Плакать не надо, а то мама будет расстраиваться и не сможет хорошо сделать свои дела. Давай поступим так: я подарю тебе цветочек, он волшебный, когда тебе вдруг станет скучно, ты вспомни, что у тебя есть подружка Пепа, и разговаривай с цветочком, как будто разговариваешь со мной, а цветочек мне все будет передавать. Согласна?

– Очень согласна, – зажглись восторгом глаза девчушки.

– Как тебя зовут, подружка?

– Лурдес!

– Держи, Лурдес! – и Пепа-2 протянула девочке ромашку с разноцветными лепестками, сделанную мною вчера. Лурдес взяла поделку как величайшую драгоценность и, боясь дышать, спросила:

– А поливать его надо?

– Ни в коем случае. Это же волшебный цветок!

– Я не буду, – пообещала мне новая подружка и прижалась к ноге матери. Я взглянула на мать. Господи! Несмотря на цвет кожи и широкоскулое лицо, она была похожа в этот момент на мадонну Рафаэля – столько нежности, гордости и любви было в ее взгляде на дочурку!

Слава богу, Фаро уже успел разложить товар на прилавке и началась торговля.

Я плела все, что взбредет в голову, типа «Морковь – молодая кровь и пробуждает любовь. У кого недостаток любви – покупай морковь и иди! А вот кабачок – крепкий мужичок». Все мои глупости пользовались неизменным успехом. Некоторые покупатели вступали со мной в веселый диалог под одобрительный смех других. В общем, потеха да и только. Я уже начала подхрипывать, когда Фаро ткнул мне в спину и предупредил, сбавляй обороты, всего ничего осталось. Я набрала в легкие воздуха, чтобы как-нибудь поярче выйти на финал и вдруг увидела в толпе Берналя. Он молча смотрел на меня, без улыбки. И я по инерции выдала:

– Мы вам пели и плясали, наши куклы подустали. Всем спасибо за вниманье, ждем вас завтра. До свиданья! Пепа-2 поклонилась под бурные аплодисменты и скрылась под прилавком.

– До свиданья! Завтра придем! Молодец!

Многие зрители-покупатели говорили хорошие слова конкретно мне, а не кукле, некоторые даже, перегнувшись через прилавок, похлопывали меня по плечу. Мать Лурдес вообще начала рассказывать, как у дочки улучшился аппетит и с каким удовольствием она ела «бриллиантовую» фасоль. Я машинально улыбалась собеседнице и не отрывала глаз от Берналя, чтобы не пропустить момент старта. Была слабая надежда, что смогу спастись бегством, все-таки я стала покрепче. Наконец мамаша Лурдес рассказала все, что хотела рассказать о своей дочке, тепло попрощалась со мной и ушла. У прилавка никого не осталось. И Берналь направился к нам.

– Здравствуйте, сеньор Фаробундо, – улыбкой и вежливым наклоном головы поприветствовал он хозяина. – О! Здравствуй, Берналь! Рад тебя видеть. Хочу поблагодарить тебя за кофе, которым нас угощает твоя Кончита. Ох, хорош. Право, хорош!

– Да, она у нас мастерица!

– Хорошая девушка. Приветливая, работящая.

– Я тоже ею очень доволен.

У мужчин завязалась неспешная беседа ни о чем и обо всем понемногу. Чтобы не стоять столбом, я начала старательно протирать прилавок и собирать мусор в мешок. Они поговорили о здоровье, о погоде, об урожае, обсудили каких-то знакомых. И когда сердце мое немного успокоилось, и я решила, что Берналь из презрения меня даже замечать не хочет, он вдруг произнес:

– Я смотрю, сеньор Фаробундо, у вас тоже помощница появилась.

– Да! Вот – помогает старику понемногу! – Фаробундо приобнял меня за плечи, и мне стало не так страшно, отчего я не к месту хихикнула.

– Веселая, смотрю! – как-то странно улыбнулся Берналь.

– Да, скучать не дает, – подтвердил Фаро.

– Только невежливая какая-то. Не здоровается. Тем более со старыми знакомыми. Нехорошо это.

– Действительно нехорошо. Но ты уж прости ее, Берналь, с головой у нее не все в порядке, к тому же не наша, иностранка. – Берналь закивал, мол, знаю, знаю.

– Пепа! – укоризненно обратился ко мне Фаро. – Поздоровайся, наконец, с Берналем!

– Здравствуйте, сеньор Берналь, – послушалась я. – Как поживаете?