Песня Кахунши Ирани Анош
– Может, он нам хлеба даст?
– Ха. Да этот жмот ни крошки не дал, даже когда отец погиб. Жуткий гад! И жену свою колотит.
– Откуда ты знаешь?
– Они прямо над булочной живут. По ночам слышно, как он ее бьет, а она плачет. Нет, от такого добра не жди.
– Хочешь, я попробую? Ну вдруг?
– Без толку.
– Ничего, я попробую.
Сумди хватает его за руку.
– Надо попытаться, – твердит Чамди. – Амма и Гудди голодные сидят.
– Я на ту сторону улицы не пойду.
– Почему?
– После смерти отца мы Амме обещали туда не ходить. Она сказала, что это проклятое место. Наверное, боялась, что с нами тоже что-нибудь случится. А потом она с ума сошла.
– Зачем же вы тут остались?
– Амма не хотела уезжать. Она все на дорогу смотрит… на кровь. Там до сих пор пятно. Так и не стерлось. Въелось в камень.
– Но еду все равно нужно добыть, – не сдается Чамди.
– Добыть – не проблема. Тут недалеко закусочная Гопалы. Отец там подрабатывал, помогал хозяину понемножку. Гопала иногда отдает нам то, что после обеда осталось. Не в этом дело. Мы с голоду не умираем.
– А что тогда?
– Мы не живем, а выживаем. Еды хватает только-только, и конца-края этому кошмару не видно.
Откуда-то выползает нищий, Чамди уже видел его вчера у винного магазина. Мухи на месте, вьются и жужжат у старика над головой. Глаза у него закрыты, он что-то бормочет себе под нос. И Амма тоже сама с собой разговаривает. Столько людей в Бомбее, а они ни с кем, кроме самих себя, и словом перекинуться не хотят.
Чамди глаз не может оторвать от плюшек на прилавке булочной. Чуть выше, на втором этаже, крошечное окошко. Чамди ужасно жалко жену Усамы, она там сидит целыми днями взаперти, как звери в зоопарке. А внизу дорога. Крови на асфальте не видно, но Чамди почему-то уверен, что тут все и случилось. Хорошо хоть, что звуки следов не оставляют. Так и висел бы тут в воздухе визг тормозов и дикий крик Аммы. Просыпаешься с утра и слушаешь. Кошмар!
Сумди снимает рубашку, вытирает ею пот на груди и под мышками, комкает ее и швыряет под навес. Сумди сильный. Все мускулы видны. Сумди садится на землю, вытянув вперед искалеченную ногу.
– Сними ты свою майку, – говорит он, – жарко же.
– Ничего, мне и так хорошо.
– Чего ты стесняешься? Сними.
Майку снять очень хочется, жара страшная, но Чамди стыдно за свои торчащие ребра – даже мальчишка в такси его пожалел.
– Все нормально, мне хорошо, – повторяет он.
– Потом обливаться хорошо? Ты что, в прошлой жизни свиньей был? Снимай давай, а то я сам с тебя ее сниму!
Чамди живо стаскивает майку. Он никогда голым не ходил, а сейчас вот стоит посреди улицы, и все на него смотрят.
– Мама дорогая! Ты же тоньше прутьев решетки! Пролезешь в окно без проблем, – восхищается Сумди.
– Я же говорил, что ребра у меня…
– Ладно тебе, я же пошутил! Надо же, какой чувствительный! В этом городе нужно быть харами.
– Кем?
– Бесстыжим уродом. И нечего стесняться! Ты посмотри на меня – нога искалечена. Так что мне теперь, прятать ее или делать вид, будто это тросточка такая?
– Ногу не спрячешь.
– Спрятать что хочешь можно. Тебе просто воображения не хватает.
– Хватает, неправда!
– Докажи. Докажи, что ты не тютя, что у тебя есть воображение.
– Если докажу, ты мне мои деньги отдашь! Идет?
– Поглядите-ка на него, он уже торгуется! Какой прыткий!
– Вот смотри, майку я снял, хожу, всем ребра показываю. Значит, я не тютя.
– Ничего это не значит. Нужно представление.
– В смысле?
– Ладно, учись.
Сумди оглядывается по сторонам. По другую сторону толстого ствола стоят двое, молодой парень и мужчина постарше. Молодой выдыхает папиросный дым за ворот рубахи – думает, так будет прохладнее.
– Эй, – кричит Сумди, – отгадайте загадку! Кто отгадает, тому приз!
Тот, что постарше, выдувает дым в небо. Чамди небо жалко. Мало того, что приходится дым вдыхать и слушать, как кричит жена Усамы, так еще внизу вместо цветов одни нищие.
Тот, что постарше, вроде в хорошем настроении, а вот молодой сердито сплевывает.
– Ну-ка, сколько у меня ног? – спрашивает Сумди.
Старший молча курит.
– Что, думаете, простой вопрос?
– Ну, две.
– Мимо! Спросим твоего друга. Сколько у меня ног?
Молодой отмахивается.
– Что-то он не в духе. Жена бросила? Или девушке в постели не понравился?
– Вали отсюда, пока по роже не получил!
– И у тебя рука поднимется на невинного хромого ребенка?! Это не по-мужски как-то.
Старший смеется. Глаза у него маленькие и зеленые, как у Кайчи из приюта. Наверное, тоже непалец.
– Ладно, дядя, лучше я у тебя еще раз спрошу. Ну, сколько у меня ног? Даю подсказку: одна нога не ходит. Которая?
– Правая.
– В точку. А другая какая?
– Левая.
– А где еще одна? Самая сильная и самая важная? Ее не видно. Та самая, которая вроде у твоего друга не работает? Он из-за этого злится?
– А ну вали отсюда, бхадва! – огрызается молодой.
– У тебя средняя нога без дела болтается, а сам меня пиписькой обзываешь? Короче, дядя, ты не угадал, так что приз тебе не полагается. Плати давай!
– Денег не дам, – отвечает старший.
– Денег? Не в деньгах счастье. Главное – любовь. Ведь не перевелись еще на свете сердца, способные любить. Полюби меня, вот и вся плата. Не можешь полюбить, так хоть папироской угости!
Старший лезет в карман серой рубашки и бросает Сумди папиросу. Поймать ее Сумди не успевает. Он поднимает папиросу с земли и поворачивается к Чамди.
– Вот так можно куревом разжиться. Понял? Теперь твоя очередь.
Чамди молчит.
– О чем задумался?
– Я… я загадку не понял.
– Что?!
– Что это за средняя нога?
– Ослиная твоя голова! Всю жизнь провел в приюте, читать и писать научился, и никто ему о его скрытой ноге не рассказал! Мне стыдно ходить с тобой по одной земле! Ничего, сегодня же ночью ты найдешь свою третью ногу. И то будет волшебная ночь, недотепа! Руку не сможешь оторвать от своей третьей ноги! Но сначала – уговор. Ты обещал устроить представление. Давай, развлекай меня, а я буду смотреть, как король, и курить папиросу.
– Я расскажу тебе историю.
– Не, историй не надо.
– Мою историю.
– Да ну. На фига мне твоя нудятина? Ладно, можешь просто рядом посидеть.
Сумди ищет спички.
Поначалу Чамди собирался рассказать ему сказку из журнала «Чандамама», но потом решил придумать историю сам. Обидно ведь, когда говорят, что у тебя воображения нет. Твои фантазии – это твои фантазии, но сейчас, пожалуй, можно ими и поделиться. Надо рассказать историю своей жизни, только кое-что добавить или опустить. Тогда Сумди развлечется и отдохнет, как король.
– Ну так слушай, – начинает Чамди. – История про мальчика, у которого ребра превратились в бивни и проросли наружу.
Сумди чуть спичку не уронил.
– Рассказываю, пока ты куришь. И давай так. Если рассказ понравится, ты отдашь мне мою выручку.
– Согласен.
– Жил-был мальчик, и был он худой-прехудой. Что ни съест, все в мысли превращается, потому что самой сильной мышцей у него были мозги. И еще потому, что он думал про такое, про что другие и думать не решались.
– Например?
– Еще раз встрянешь – сделаю из твоей ноги плетку и всыплю как следует.
– Круто! – радостно визжит Сумди. – Да ты молодец!
– Мальчик этот все время мечтал, хотя денег у него не было, и родителей тоже. Мечтал о Бомбее, о прекрасном городе, где люди помогают друг другу, не дерутся и не воруют. И каждый раз, когда он видел на улице что-нибудь страшное, какую-нибудь жестокость, ребра у него выпирали все сильней. Сначала мальчик не понимал, в чем дело. «Почему у меня ребра торчат?» – спрашивал он себя. Но однажды ребра ему все объяснили. «Мы не ребра, мы бивни, – сказали они, – и мы хотим изменить мир». Мальчик испугался: а вдруг кто-нибудь заметит, что у него ребра говорящие? И велел им замолчать. Но он ничего не смог с ними поделать, так же, как люди ничего не могут поделать со своей жестокостью. Однажды он встретил другого мальчика, больного полиомиелитом. И на голову тоже больного, потому что курил. Но зато у него было доброе сердце. И вот подходит к нему страшный человек, Ананд-бхаи, достает нож и говорит: «Сколько ни заработаешь денег, они все мои!» Храбрый мальчик сопротивлялся, он сражался как хромой тигр, но Ананд-бхаи стал одолевать. И вдруг первый мальчик заметил, что ребра его прорываются наружу. Они стали острыми, как слоновьи бивни, и полезли из груди, а мальчик даже боли не почувствовал. Один бивень воткнулся в Ананда-бхаи и говорит: «Отпусти хромого мальчика, он наш друг». Ананд-бхаи перепугался и бросился бежать, он бежал, а бивень торчал у него из спины. И стали бивни гоняться за всеми плохими людьми. Напали на усатого Усаму. Разбили стекло в булочной, набросились на Усаму и говорят: «Дай нищим хлеба, не то мы тебе горло продырявим». И так продолжалось до тех пор, пока плохие люди не поняли, что поступают неправильно. И тогда ребра обрадовались и вернулись в тело мальчика, потому что они изменили мир.
От папиросы почти ничего не осталось, а Сумди так ни разу и не затянулся. Застыл с открытым ртом.
Чамди переводит дух. Ему ужасно хочется, чтобы ребра и вправду могли защитить добро.
– Погасла твоя папироса, – наконец говорит он.
– Что?.. Нет, не погасла.
– Давай деньги.
– Как это ты такое выдумал?
– Мозги – великая сила.
– Ну ты даешь! Главное, на ночь глядя ее не рассказывай, а то вдруг мне покажется, будто бивень мои кишки рвет.
– Деньги давай.
– Кончай ныть. Не могу. Ананду-бхаи надо минимум двадцать рупий в день отдать. Двадцать с носа.
– А если я столько не собрал?
– Ты же тут первый день. Обойдется как-нибудь.
Может, Сумди выдумал этого Ананда-бхаи? Нет, Сумди добрый. Он ворует, это да, но ведь не врет. А врать гораздо хуже.
Ребра Чамди блестят на солнце, как настоящие бивни. Чего он, как дурак какой-то, придумывает сказки? Одно расстройство. Нет в этом городе никакого волшебства. Здесь кричат только от боли, а не от радости.
Из развалин сгоревшего дома выходит Амма с ребенком на руках. За ней следом – Гудди с бумажным свертком. Судя по масляным пятнам, в пакете еда. В другой руке у Гудди тот самый ящичек с надписью «ОМ», Чамди видел его прошлой ночью.
– Как дела? – спрашивает Гудди.
– Двадцать рупий на двоих, – отвечает Сумди.
– У меня пятнадцать. Продала одну Лакшми и одного Ханумана.
Она опускает ящичек на землю и открывает крышку. Вот это краски! Чамди кажется, будто он снова видит бугенвиллеи в приютском саду. Там, в этом ящичке, маленькие глиняные боги. Желтые, розовые, красные, голубые, зеленые, оранжевые и пурпурные. Вот длинноногий Хануман, бог-обезьяна с булавой в руке. Вот слоноголовый Ганеша. Вот Кришна, играющий на флейте. Чамди узнает их всех. Почему же здесь нет Иисуса?
– Ты сама их делаешь? – спрашивает он Гудди.
– Нет. Их одна старуха лепит, а я продаю. Половина выручки моя.
– Так ты не просишь милостыню?
– Нет. У меня есть работа.
– А почему ты не работаешь, Сумди?
– Я же тебе говорил. Ананд-бхаи не разрешает. Без его разрешения работать нельзя. И потом, я работаю. Шпионом.
Амма усаживается под навесом и кладет ребенка на землю рядом с собой.
– Что принесли? – спрашивает Сумди.
– Бутерброды.
– Класс!
– Какая-то тетка дала. Я уже поела.
– На всех хватит?
– Каждому по штучке. Амма не стала есть. По-моему, ребенок скоро умрет.
Чамди поражает, как спокойно Гудди об этом говорит. Есть уже не хочется.
– С чего ты взяла? – спрашивает Сумди.
– Губы у него совсем белые. Как у привидения. И как у Аммы.
– Налетай, – говорит Сумди.
Чамди снова надевает майку. Сумди берет у Гудди бутерброды и осматривает их. Поворачивается к Амме. Она глядит на Сумди, будто перед ней не сын, а каменное изваяние. Гудди ложится на горячий асфальт и щурится на солнце.
Один бутерброд Сумди протягивает Чамди. Картошка внутри булки еще теплая. С зеленым соусом чатни.
Сумди запихивает булку в рот целиком. Достает последний бутерброд, комкает и выбрасывает обертку. Подносит бутерброд к губам Аммы, но та отворачивается. Неожиданно Амма протягивает руки, словно хочет принять из рук сына драгоценный подарок. Сумди кладет бутерброд ей на ладони. Амма бросает еду на землю, вываливает в грязи и только после этого съедает.
Глава 7
Ночная мгла окутывает дерево. Сумди пересчитывает выручку – они с Чамди весь вечер побирались. Сумди собрал двадцать пять рупий, а Чамди всего семь. Но тратить их нельзя: Ананду-бхаи полагается отдать все, а уж он определит долю каждого. Но главное не это, главное – Чамди надо показаться Ананду-бхаи. Ведь если он обнаружит, что кто-то побирается без спросу на его территории, он может отрезать нарушителю палец руки или ноги.
Сумди уходит к трем ступенькам. Чамди остается наедине с Гудди, но девочка на него даже не смотрит. Ему очень хочется спросить, куда делась Амма, но он не решается. Будь она его матерью, он бы о ней обязательно заботился. Ну и пусть у нее с головой не все в порядке, все равно не бросил бы.
Чамди нюхает белую тряпку. Но чувствует свой запах, а вовсе не запах отца. Неужели когда-то его, Чамди, можно было целиком завернуть в этот лоскут?
– Отстань ты от своего платка, – сердится Гудди. – Зачем он тебе в такую жару?
Гудди заглядывает в свою жестянку. Там, наверное, деньги. Наконец она поднимает голову:
– Завтра пуджа.
– Завтра?
– Так что ты больше до завтра не ешь.
– Почему?
– Чтоб не потолстеть. А то в решетку не пролезешь.
– Я и не буду туда пролезать. И мандир грабить я не обещал.
– Тогда чего ты тут расселся? Вали отсюда.
Обидно. Зачем она так? Гудди совершенно уверена, что Чамди согласится украсть деньги. И напрасно. А правда, почему он не уходит? Чего он с ними сидит? Ему ведь обязательно надо найти отца. Тряпка промокла от пота. Вот бы налетел ветерок, сорвал ее и унес высоко в небеса. Поплыла бы она над трубами, над высокими домами, а Чамди помчался бы следом. У него ноги быстрые. А потом тряпка упала бы к ногам отца, и Чамди тоже. Но ветра нет, зато он слышит голос Гудди.
– Посмотрела я на твои ребра, – говорит она. – Запросто можно застрять. Лучше бы ты их втягивать научился.
– Не буду.
– Давай-давай, попробуй! Тебе же на пользу пойдет, – приказывает она. – Пузо втяни! Выдохни и не дыши, сколько сможешь. Начни сейчас и тренируйся, пока время есть.
Чамди глядит на нее: маленькая девочка в коричневом платье не по росту, оранжевые браслеты на запястьях, темные круги под карими глазами. Выгоревшие на солнце кудряшки, нестриженая челка. Даже в темноте Гудди выделяется на общем фоне. С другой стороны, чего бы ей не выделяться, если за ней – обуглившиеся стены и тускло освещенные лавочки. Нет, пожалуй, она бы выделялась даже на фоне деревьев в густом лесу. Трудно не заметить в траве свирепого тигренка, пусть даже кругом воет ветер и падают ветки. Сердце все равно замирает.
– Чего вытаращился? – спрашивает Гудди.
– Ничего. Просто слушаю.
– Я минут пять как замолчала вообще-то!
Возвращается Сумди, и очень кстати. Лицо у него мокрое. Умылся, наверное. Под тем самым краном.
– Готов?
– К чему?
– К встрече с Анандом-бхаи.
– А что, я тоже пойду? – спрашивает Чамди.
– Ты же новенький. Надо ему показаться. Иначе у тебя некоторые части тела пропадать начнут. Как по волшебству.
– Там этого тела – кот наплакал, – бурчит Гудди.
– А, уже подружились, – усмехается Сумди. – Гудди, а ты знаешь, что он читать и писать умеет?
Глаза у Гудди округляются, но она молчит. Прячет свою коробочку в ямку под деревом и прикрывает камнем.
– Пошли.
– Она тоже идет? – шепчет Чамди на ухо Сумди. – Это не опасно?
– Эй, ты чего там шипишь? – спрашивает Гудди.
– Чамди тобой восхищается, говорит, что ты просто ангел, – фыркает Сумди.
– Особенно когда рот откроешь, – поддакивает Чамди.
– Не нравится, заткни уши, – огрызается Гудди. – А лучше попроси Ананда-бхаи их оттяпать.
– Не обращай внимания, Чамди. Это она в тебя втюрилась. Увидела твои ребра и пропала, теперь так и будет все время в любви признаваться.
– Помолчи, Сумди, – просит Чамди. – Можно просто молча пройтись?
– Пройтись? – взвивается Гудди. – Ты что думаешь, мы гулять идем? Сейчас погуляем, цветочками полюбуемся, а потом зайдем в гости к доброму дяде Ананду-бхаи.
– Он же новенький, ничего не понимает, – старается угомонить сестру Сумди. – Ты лучше не очень болтай, а то наш юный воришка испугается и удерет.
«Запомните: украдешь один раз, а вором останешься на всю жизнь». Нет уж, лучше б не запоминать.
Ребята доходят до сгоревшего дома, обнесенного серой стеной. В стене – дыра, в нее легко пролезть. С той стороны школьная спортивная площадка. На дорожке в гравии остались три ямки, наверное, тут стояли крикетные ворота. Чамди сразу веселеет. Ростом он не вышел, мяч забить не может, и сил выбить его с поля тоже не хватает, но бегает-то он здорово! Чамди будет когда-нибудь лучшим полевым игроком в мире. Если противник битой пошлет мяч за линию, Чамди успеет добежать, прыгнуть, упасть. Сделает что угодно, но мяч остановит. А потом бросит обратно на поле с такой силой, что весь стадион взорвется аплодисментами. Чамди так и слышит восторженный рев толпы.
По другую сторону площадки тоже стена, дыры нет, зато есть железная калитка. Рядом спит бездомный пес. Он тяжело дышит, из пасти капают слюни, шерсть свалялась. Заслышав шаги, пес приоткрывает один глаз, но тут же засыпает снова. Гудди наклоняется и гладит его по грязному брюху.
– Заболел наш Моти.
Положив ладонь на собачий лоб, Гудди что-то шепчет. Что – не слышно. Потом обирает с Мотиной шерсти мусор. Постояв несколько секунд с закрытыми глазами, поворачивается и открывает калитку.
Они выходят на тесную площадь, скорее даже большой двор.
Уже совсем темно. Пятачок земли обступили дома, в желтых окнах однокомнатных квартир мелькают силуэты жильцов. Воняет табаком. Где-то громко плачет младенец. В дальнем углу двора блеет привязанная к колышку коза. Как-то тут слишком спокойно. Даже страшно.
– Мы пришли?
– Ага, – отвечает Сумди.
– А где Ананд-бхаи?
– Он живет под землей, – шепчет Гудди. – Сейчас земля разверзнется, и он появится, как злой дух.
– Не валяй дурака, Ананд-бхаи все слышит, – говорит Сумди. – Козу видишь, Чамди?
– Вижу.
– Это он и есть.
Брат и сестра давятся от смеха. Мимо ковыляет старик с папиросой в зубах. Он тычет пальцем в Сумди, хочет что-то сказать, закашливается, хватаясь за грудь, но папиросу не роняет. Откашлявшись, он сердито плюет в их сторону, пересекает двор и усаживается возле козы.
– Этот гад моего отца ненавидел, – бурчит Сумди.
– За что?
– За то, что не получилось Амму полапать. Она тогда красавица была.
Чамди трудно представить, что Амма когда-то была красавицей. Он видит только ее исхудавшее лицо.
– Отец бесился, даже когда на нее просто пялились, – продолжает Сумди, – а этот к ней полез и огреб по полной. Когда-нибудь и я так Ананда-бхаи отметелю.
– Не отметелишь, – говорит Гудди. – Мы скоро отсюда уедем.
– Специально вернусь, – сердито обещает Сумди.
Некоторое время они стоят молча. В темноте мерцает огонек стариковой папиросы.
– Всё, не болтайте лишнего, Ананд-бхаи сейчас придет, – тихо предупреждает Сумди.
– Смотри, вон Чотту и Мунна! – шепчет Гудди.
Приближаются двое ребят. У обоих что-то в руках, но что – не разглядеть. На нищих они не похожи: чистые джинсы, рубашки, крепкие сандалии.
– Это кто? – спрашивает Чамди с завистью.
– Который толстый – это Мунна, он газетами торгует. А тощий – Чотту. Он слепой. Продает журналы про кино. Оба профессиональные воры. Мы тут каждый вечер собираемся. Через пару минут народу будет – не протолкнуться.
И правда, тут же появляются еще четверо мальчишек. Таких уродов Чамди в жизни не видел. У одного нет руки, у другого нос провалился. Чамди становится не по себе, и он отворачивается.
А вот и Красавчик. Чамди изо всех сил старается не думать о мухах, ползающих в ране над правым глазом старика.
Ветра нет. Ребенок перестал плакать. С той стороны, где привязана коза, катит безногий мальчик на тележке. На руках у него тапочки, на поясе веревка, за которую тянет девочка года на два старше его. Мальчик помогает ей, отталкиваясь руками от земли.
– Джекпот его зовут, – шепчет Сумди.
Читать бесплатно другие книги:
