Прогулки с Хальсом Тихонова Карина
— Чем нас попотчуют сегодня? — спросил муж, оборачиваясь к брату. — Проповедью о дьяволе с длинными волосами? — С этими словами он сильно дернул Дирка за длинную прядь.
Госпожа Хальс похолодела, сильно сжала локоть мужа и шепнула:
— Тихо, соседи услышат!
Франс засмеялся. Страшный человек, ничего-то он не боится, ни Божьего суда, ни Божьего гнева!
В последнее время пасторы обрушились на модников, отпускающих длинные волосы. И есть за что! Где это видано, чтобы у мужчины волосы доходили до плеч, а то и опускались ниже! Добропорядочные голландцы всегда стригли волосы кружком, так, чтобы виднелись мочки ушей. Говорят, моду на длинные завитые локоны привезли из Франции. Вот и муж отпустил волосы до плеч, как она ни умоляла его подстричься. Правда, Франс не гонится за модой, ему все равно, длинные волосы или короткие, главное, чтобы не мешали работать. Дирк, который во всем подражает Франсу, немедленно отпустил такие же длинные лохмы и начал их завивать. Ну, Дирку простительно, что возьмешь с двадцатилетнего парня? Но Франс взрослый мужчина, отец семейства!..
— Подумай, какой пример ты подаешь детям! — стыдила мужа госпожа Хальс.
На что Франс по обыкновению коротко и непочтительно отвечал, что у детей имеется своя голова на плечах. А если она пуста, то какой бы пример ни подавали родители, заполнить пустоту им не удастся. Вот и разговаривай с таким отцом!
— Не боишься, что тебя не пустят в церковь? — допытывался Франс у брата, оглядываясь назад.
— Тогда тебя тоже не пустят! — нашелся Дирк. — Твои космы длиннее моих!
— Вы бы еще парики надели, бесстыдники! — вспылила госпожа Хальс и тут же перекрестилась. Свят, свят, свят, негоже в праздничный день поминать изобретения дьявола!
Франс снова засмеялся. Смех смехом, а ведь некоторые их знакомые начали носить парики с косичками! Да разве можно смотреть на это без содрогания?! Можно ли представить себе каменщика, кладущего кирпичи, в парике с дурацким бантиком?! Правы проповедники, сто раз правы! Правда, в последнее время церковные проповеди приняли такой жесткий оттенок, что Генеральные Штаты вынесли специальное постановление: священникам воздержаться от упоминаний о длинных мужских волосах и париках. Неужели достопочтенные господа депутаты потихоньку примеряют французские изделия из чужого волоса? Невозможно даже представить подобную картину! О где вы, старые добрые нравы?
Размышляя о грустных вещах, госпожа Хальс не заметила, как они дошли до церкви. Пастор Елизарий приветствовал прихожан у входа. Скользнул неодобрительным взглядом по волосам Франса и Дирка, вздохнул… и вежливо поздоровался. Да и зачем зря тратить слова, если прически доброй четверти прихожан выглядят столь же непристойно?
Войдя в церковь, госпожа Хальс решительно направилась к свободной скамье в последнем ряду. Неизвестно, что взбредет в голову мужу на этот раз, лучше, чтобы он не попадался пастору на глаза. Госпожа Хальс усадила детей по одну сторону от себя, мужа по другую и скомандовала Дирку:
— Сядь туда!
Указанная скамья находилась в противоположном ряду, довольно далеко от них. Муж обменялся с братом разочарованным взглядом, а госпожа Хальс решительно поправила чепчик. Ей было жаль Дирка, сидевшего в одиночестве, но она, слава богу, научена горьким опытом. В позапрошлое воскресенье муж с братом шептались и хихикали без остановки всю проповедь. Наверняка пастор запомнил это проявление невнимания и неуважения.
Прихожане заняли свои места, пастор закрыл двери церкви и направился к алтарному возвышению. По его знаку все поднялись. Началось чтение молитвы.
Франс, лишенный общества брата, слушал молитву внимательно и вовремя произносил «аминь». Госпожа Хальс окончательно успокоилась и начала наблюдать за детьми. Подсказывала им, когда нужно произносить благочестивое слово, незаметно одергивала, если дети начинали шалить.
Наконец молитва была прочитана. Прихожане снова уселись на деревянные скамьи, покрытые лаком, а пастор тихонько кашлянул, прочищая горло, и начал негромко и размеренно:
— Братья и сестры! Радуюсь при виде ваших добрых лиц! Но еще больше ликует сердце мое, сливаясь со множеством сердец, обращенных к Богу! Ибо для чего же еще служит храм Господень, как не для обращения мыслями и сердцем к Спасителю нашему, принявшему смертные муки ради рода человеческого…
Растроганная госпожа Хальс украдкой покосилась на мужа. Франс слушает. Слава богу, кажется, и ему открылись искры мудрости, сверкавшие в каждом слове их пастора!
— Но братья и сестры, — тут голос пастора Елизария стал грозным, — к радости моей присоединяется немалая скорбь. Ибо не все, приходящие в храм, открывают сердца свои Богу. Есть заблудшие души, которые предпочитают спасительной молитве сладость греховных признаний! И приходят такие люди в храм Божий лишь для того, чтобы во время молитвы обмениваться улыбками и взглядами, которые ввели в искушение прародителя нашего Адама и праматерь Еву!
По залу пробежал легкий шепот, а госпожа Хальс с одобрением кивнула. Все так, истинно так! Многие молодые люди в последнее время настолько потеряли стыд, что приходят в церковь лишь ради знакомства! Способ простой и незатейливый: девушка, уходя из церкви, оставляет на скамейке свой молитвенник, а юноша дожидается ее возвращения. Говорят, что некоторые бесстыдницы вкладывают в молитвенники записочки, в которых назначают свидания своим кавалерам! Даже подумать страшно: любовные записочки в молитвеннике! До чего доходит развращенность нынешнего поколения!
Госпожа Хальс снова покосилась на мужа. Франс сидел, опустив глаза, и она не смогла понять, о чем он задумался. Впрочем, задумался — уже хорошо.
Значит, до его сердца доносится спасительное слово, исходящее из уст служителя Божьего. Ах, если бы Франс почаще ходил с нею в церковь! Может, и удалось бы вернуть его душу на путь праведный!
Так думала госпожа Хальс, не зная, что мысли мужа бродят далеко от спасительной молитвы и благочестивых назиданий. Слова пастора вызвали в памяти Франса другие воспоминания, одновременно мучительные и сладкие.
Как-то раз в мастерскую господина ван Мандера заглянул его друг, английский посланник Уильям Темпл. Между учителем и насмешливым англичанином завязалась непринужденная беседа. Франс сделал вид, что полностью поглощен работой, однако ушки навострил и услышал фразу, вполголоса произнесенную сэром Темплом: «Среди голландцев встречаются любезные кавалеры, но нет пылких влюбленных». Учитель согласился со своим другом, а Франс нет.
Сколько же ему тогда было лет? Семнадцать? Да, кажется не больше семнадцати. Боже, что это было за время! Неизвестно, чего ему тогда хотелось больше: заигрывать с девушками или постигать таинства ремесла живописца!
Из разговоров других учеников Франс узнал, что на острове Тексель можно славно развлечься с дочерьми рыбаков. Нравы там вовсе не такие строгие, как в других провинциях, девушки милы и обходительны и не отказываются от любовных игр. Неизвестно почему, но этот разговор запал Франсу в душу. Он потерял покой и сон, начал совершать досадные и глупые промахи в работе. Учитель как-то раз строго отчитал его за испорченный холст, к немалому восторгу других учеников, но Франс и бровью не повел. Да, определенно он тогда сошел с ума.
Остров Тексель… В памяти возник небольшой островок, застроенный скромными домиками, возле которых сушатся рыбацкие сети. На берегу выстроилась в ряд целая флотилия: лодки большие и маленькие, новые и старые, свежевыкрашенные и с облупившимися бортами… Каждая лодка могла поведать о достатке своего владельца так же красноречиво, как их хозяева после третьей кружки пива. Пиво в кабачках Текселя подавалось только двойное: другое рыбаков «не забирало». Франс сидел в углу и внимательно разглядывал крепких немногословных людей с красными обветренными лицами. Даже странно, что среди таких простых грубоватых мужчин могли появиться столь изящные женщины. Девушки на острове Тексель были пригожими и веселыми, нарядно одевались и напропалую кокетничали с молодыми кавалерами. Отцы уходили в море ранним утром, а возвращались поздним вечером. Домашние занятия отнимали так мало времени, что оставшееся девать было некуда. И девушки посвятили его самому интересному предмету — выработали правила любовных ухаживаний.
Правил было так много, что Франс поначалу в них запутался. Чтобы познакомиться с приглянувшейся девицей, следовало вечером сунуть под ее дверь какой-нибудь цветок или веточку вербены. Если девушка готова была принять ухаживание молодого человека, она ставила веточку в стакан с водой, а стакан помещала на самое видное место — на подоконник. Это значило, что кавалер может нанести визит своей избраннице. Если цветок или цветущая веточка на следующий день валялись возле двери, это означало отказ. Однако отказ мог быть просто кокетством. Пригожие девицы взяли за правило по нескольку раз отвергать ухаживания своих кавалеров, чтобы еще больше разжечь их любовный пыл.
Существовало еще множество других тайных знаков, говорящих о согласии принять ухаживание. Если приходивший в дом юноша нравился девушке, она вставала со своего места ему навстречу и поправляла чепчик. Если же кавалер не считался достойным внимания, девушка брала каминные щипцы и, отвернувшись от него, мешала уголь в очаге. Все было понятно без слов: здесь незадачливому ухажеру можно не задерживаться.
Франсу понравилась веселая и озорная игра, придуманная молодежью острова. В погожий воскресный день юноши и девушки отправлялись на берег моря. Парни подхватывали девушек на руки, забегали по колено в воду, затем поворачивались и бежали обратно. Карабкались на верхушку песчаной дюны, отпускали девушек, а те с хохотом скатывались по песку вниз. Та девушка, которая первая поднималась на ноги, считалась королевой праздника, а парень — его королем. Франс стоял в стороне, с любопытством наблюдая за веселой возней. Девушки с визгом съезжали с песчаных холмов, их юбки задирались, обнажая крепкие загорелые ноги в чулках с подвязками.
— Что же ты стоишь?! — крикнула ему одна девица, отряхивая юбку. — Иди к нам!
Франс смутился, но его уже схватили, затормошили, затолкали в веселый круг молодежи.
— Ну-ка, покажи нам, каковы парни у вас в Голландии! — выкрикнул кто-то из толпы.
Франс, недолго думая, подхватил на руки первую попавшуюся девицу и побежал к морю. Следом за ним с гиканьем устремились другие парочки. Франс вбежал в море и почувствовал, как его башмаки наполнились прохладной соленой тяжестью.
— Не торопись, — шепнула девушка. — Самое трудное — подняться наверх. Вытряхни воду.
Франс выбежал из моря и потряс сначала одной, а потом другой ногой. Бежать сразу стало легче, хотя он успел сильно отстать от остальных парочек. «Проиграл!» — мелькнула было тоскливая мысль, но тут же улетучилась. Другие юноши не позаботились вылить воду, и когда они начали подниматься на дюну, башмаки, полные воды, потащили их обратно. Франс обогнал своих соперников и первым оказался на верхушке холма. Задыхаясь, он отпустил девушку и шепнул: «Быстрее!». Его охватил бешеный веселый азарт.
Девушка ловко съехала вниз с песчаной горки, вскочила и быстро отряхнула разноцветную юбку. Следом с веселым визгом скатывались ее подружки, но Франс понял: они выиграли!
Победу отметили в прибрежном кабачке. Трактирщик с ног сбился, таская на стол кувшины с пивом и нехитрую закуску. Пили девушки наравне с парнями, но самое удивительное, что ни те ни другие при этом не пьянели. Франс, напротив, мгновенно захмелел от непривычно крепкого пива и задремал, положив голову на колени своей новой подружки. Проспал он долго, почти до вечера. А когда открыл глаза, увидел, что остался один. Веселая компания разошлась.
Франс сел, протер кулаком глаза. Добродушный трактирщик поставил перед ним кружку пива, но Франс отчаянно замахал руками:
— Нет-нет! Я больше не могу!
— Ну как знаешь, — не стал спорить трактирщик, забрал кружку и поспешил к другим посетителям.
Хмурый Франс подпер кулаком подбородок и попытался вспомнить лицо девушки, которая сегодня была его подружкой. В памяти остался легкий цветочный запах, руки все еще ощущали теплую тяжесть ее тела, а шея — прикосновения ее ладоней. Больше ничего. Франс дождался, когда трактирщик окажется поблизости, и поманил его к себе. Тот подошел, склонился над столом с хитрой понимающей усмешкой.
— Скажите, как имя той девушки, что сидела возле меня?
— Что, никак приглянулась? — спросил трактирщик.
У Франса жарко полыхнули щеки, и трактирщик сжалился над смущенным юношей.
— Хорошая девушка, дочь шведа Якоба Ларсена. Они живут тут уже давно, лет двадцать. Да вон и ее отец, — с этими словами трактирщик кивнул на сурового рыбака, сидевшего за соседним столом. — Работящая семья, никто о них худого слова не скажет. Их дом находится прямо за моим кабачком, на крыше флюгер в виде рыбы. Найдешь сразу, на острове только два флюгера. Второй на доме Йена Схаута, сделан в виде лошадиной головы. Его отец, видишь ли, служил конюхом у штатгальтера Вильгельма…
Но Франс не стал больше слушать, сорвался с места и бросился прочь из кабачка. Вслед ему несся добродушный смех трактирщика.
Приземистый одноэтажный домик Якоба Ларсена, похожий на все остальные, венчал скрипучий железный флюгер. Франс несколько раз прошелся мимо, бросая тревожные взгляды на начищенный дверной молоточек. Войти? Нет, невозможно, ведь он не знаком с хозяевами! Как же ему поступить?
Тут взгляд Франса упал на маленькую цветочную клумбу под окнами дома. Недолго думая, он сорвал яркий бутон тюльпана, положил его на крыльцо и отправился назад, в кабачок, где ему отвели маленькую комнатку на втором этаже.
Следующий день принес с собой тревожное ожидание. Франс шел к дому Аннеты (он узнал у трактирщика имя девушки) и гадал, что же его ждет? Выброшен цветок на дорогу или стоит на окне, заботливо помещенный в стакан с водой?
На окне цветка не было, и Франс приуныл. Подошел к крыльцу, поискал вокруг, но и там ничего не обнаружил. И что же все это значит? Поистине хитры и изощренны правила любовных игр на этом острове!
Разгадка нашлась лишь вечером, когда веселая компания молодых людей, с которой Франс познакомился накануне, дружной гурьбой ввалилась в кабачок. Новые знакомые загалдели, приветствуя Франса, но тот молчал, не в силах отвести взгляд от корсажа Аннеты. К нему был приколот слегка увядший, но все еще яркий цветок тюльпана.
Наконец новые друзья расселись за столом, и Франс осмелился взглянуть девушке в глаза. Она ответила ему смелым веселым взглядом. Нельзя сказать, что дочь шведа Якоба Ларсена была красавицей, но кожа ее свежа, щеки румяны, стан строен, а волосы, перехваченные лентой, густой волной спадают за плечи. Парень, сидевший рядом с Франсом, толкнул его в бок:
— Это твой цветок?
— Мой, — признался Франс, не отрывая взгляда от Аннеты.
Та, улыбаясь, глотнула пива и облизнула губы розовым кошачьим язычком. Франса бросило в жар.
Собеседник хлопнул Франса по плечу.
— Поздравляю! Значит, сегодня тебя ждет открытое окошко!
Франс с трудом оторвался от лица Аннеты и изумленно взглянул на парня.
— Как это?
— Очень просто! Девушка будет ждать твоего прихода в своей комнате!
Неизвестно почему, но Франса снова обдала жаркая удушливая волна.
— А… разве так можно?
— Отчего же нельзя? — очень удивился парень. — Все так делают!
— Но разве родители позволяют своим дочерям…
— Позволяют, — оборвал его парень. — Возле девушки всегда стоит оловянный котелок и лежат каминные щипцы. Если ты не понравишься Аннете, она ударит щипцами в котелок. Тогда родители войдут в комнату и выбросят тебя в окошко. — Парень подмигнул и завершил: — Так что советую тебе ей понравиться.
То, что происходило дальше, Франс почти не помнил. Его мысли плыли над дымом рыбацких трубок, над ровным гулом голосов и веселыми раскатами молодого смеха. Напротив мерцали глаза Аннеты, и ему казалось, что более прекрасных глаз он никогда не видел и уже никогда не увидит.
А потом наступила теплая августовская ночь. Франс незаметно выскользнул из кабачка и пошел вдоль берега, слушая, как шумит морской прибой. Нетерпение билось в сердце, толкало к заветному домику, лишало разума. И Франс не выдержал.
Окошко оказалось открытым, как и говорил его новый знакомый. Франс забрался в темную комнату, и его встретили нетерпеливые объятия. Теплые руки обвили его шею. Хрупкий лунный свет замерцал на молочной белизне кожи, трепетные губы коснулись его губ. Мир закрутился в бешеном водовороте и утащил Франса в темную трясину, имя которой «желание». Тишину в ту ночь не нарушил ни единый звук…
Госпожа Хальс незаметно наступила мужу на ногу. Франс очнулся, огляделся и встал со скамьи. Служба окончена, пора расходиться по домам. Дирк стоял у двери и призывно махал брату рукой.
Госпожа Хальс была довольна: муж выглядел серьезным и задумчивым. Она задержалась возле пастора и с чувством поблагодарила его за прекрасную проповедь. Елизарий Лотий наклонил голову и не удержался от легкой довольной улыбки.
— Я заметил, что даже ваш супруг слушал меня с таким вниманием, как никогда раньше.
— Это была прекрасная речь! — с жаром повторила госпожа Хальс. — Я надеюсь, что Франс… что он теперь будет чаще приходить в церковь. Уверена, ваши слова запали ему в самую душу!
— Дай-то Бог!
С этими словами пастор благословил госпожу Хальс и закрыл двери церкви.
Глава 4
Москва, сентябрь 2007 года
Вернувшись с занятий, Лена раздраженно швырнула сумку на пол, уселась на диван в гостиной и мрачно задумалась.
Валерик не появляется на занятиях уже вторую неделю. Что это значит? Конечно, он мог заболеть или уехать, но почему не позвонил Лене? Ведь их отношения казались ей такими прочными!
После того памятного дня, когда Валерик подвез ее домой, события покатились в нужном направлении гладко, как по рельсам. Несколько дней Лена сидела дома, «зализывала раны» и ликовала. Все получилось! Принц привез принцессу к воротам ее замка и понял, что они люди одного круга!
«Остынь, — потребовал холодный рассудительный голос, похожий на мамин. — Ты выиграла одну битву, основные сражения еще впереди!»
Лена прекрасно понимала, что сделан только первый шаг, но все равно не могла сдержать ликования, приобщившись к древнему ордену тайных охотниц. Она расставила ловушку для намеченного мужчины, и он в нее угодил! Блестящий результат для скромной дебютантки!
Четыре дня, проведенные дома, показались вечностью. Лена надевала наушники, включала диск с уроком английского и тщательно чистила произношение. Приличные девушки должны разговаривать на «ройял инглиш», а не на американской тарабарщине, прячущейся под псевдонимом «бизнес-инглиш». К тому же приличной девушке следует усвоить разницу между простонародным языком — «кокни» и языком образованных людей. Неизвестно, какая у Валерика мать, нельзя ударить лицом в грязь перед будущей свекровью. Лена слушала кассеты, перебирала гардероб и готовилась к предстоящим культпоходам в театр и на выставки. А куда еще может повести мальчик из хорошей семьи приличную девушку? В ночной клуб, на танцульки? Фи, как это пошло!
Гардероб соответствовал образу. Оказавшись в Москве, Лена быстро усвоила простую истину: здесь телегу нужно готовить летом, а сани — зимой. То есть очень глупо покупать зимние вещи осенью, а летние — весной. Стоит немного подождать — и начнется волшебный фейерверк распродаж. Отличные фирменные тряпки можно будет приобрести буквально за бесценок.
Соблазны караулили на каждом шагу, но четкое ориентирование спасло Лену от банкротства. Она составила список и, сжав зубы, прошлась по магазинам в поисках самого лучшего по самой низкой цене. Ничего вычурного, ничего экстравагантного. Пара строгих костюмов (один брючный, второй с юбкой до колен), пара простых и элегантных платьев, к ним соответствующая обувь и хорошая бижутерия. Лена некоторое время ломала голову над сложным вопросом: покупать дорогое нижнее белье или нет? Вопрос относился не только к практической, но и к этической стороне дела.
Подумав, Лена решительно вычеркнула из списка покупок название магазина «Дикая орхидея». Никаких амуров до свадьбы! Девушка из приличной семьи, воспитанная в строгих правилах, такой вольности не допустит! Лена не сомневалась: добрый старый консерватизм Валерику понравится. Мальчик, прятавший дорогую иномарку от глаз менее состоятельных однокурсников, способен оценить такую позицию!
На консультацию перед экзаменом она явилась в джинсах и рубашке. Валерик одевался с неброской элегантностью, и Лена постаралась взять его за образец. Джинсы были куплены в дорогом бутике, а рубашка сшита на заказ у известного модельера. Волосы собраны в хвост, на лице минимум косметики, на губах приветливая улыбка. Лена поздоровалась с Валериком так же, как со всеми однокурсниками, о происшествии — ни слова. «Золотой мальчик» немного изменился в лице, и она сочла это хорошим знаком. Видимо, парень был уверен, что она каким-то образом выделит его из общей массы. Еще чего! Не дождется! Дочки дипломатов слишком хорошо воспитаны, чтобы бросаться на шею денежным мешкам!
Неделя прошла в напряженном ожидании. Валерик к ней не подходил, Лена, естественно, тоже держалась в стороне. Днем она весело улыбалась, а по ночам изводила себя сомнениями. Неужели она совершила ошибку? Может, стоило мимоходом поблагодарить Валерика за помощь? Может, стоило лишний раз улыбнуться? Может, может, может…
Лена затыкала уши и накрывала голову подушкой, чтобы заглушить предательский голос. Она все делает правильно, главное, проявить выдержку. Осада ведется по всем правилам, крепость не может не сдаться.
На экзамене по английскому языку они с Валериком оказались в одной пятерке (случайно, как вы понимаете), и Лена выложила на стол припрятанный козырь. Англичанка открыла рот, слушая блестящий монолог с безукоризненным произношением.
— Вы учились в спецшколе? — спросила она, поставив в зачетке «отлично».
— Нет, просто я некоторое время находилась в языковой среде, — скромно ответила Лена.
Она забрала зачетку, попрощалась с преподавательницей и покинула академию до того, как Валерик сел отвечать. Нечего лезть парню на глаза, пускай сначала переварит новое впечатление.
Валерик переварил. Перед началом следующего экзамена он уже ждал Лену возле ворот. Не успела она нацепить на лицо приветливую, ничего не выражающую улыбку, как он выпалил:
— Давай куда-нибудь сходим после экзамена!
Лена удивилась ровно настолько, чтобы это выглядело естественно.
— Куда?
Валерик молча развел руками. Лена радостно отметила, что мальчик выглядит изрядно обалдевшим. Похоже, она произвела нужное впечатление. Тьфу-тьфу! Она умница, она все делает, как надо!
— Не знаешь? — перевела Лена этот жест. — Ну тогда сначала подумай, куда нам пойти. Родители не разрешают мне бесцельно шататься по улицам.
С этими словами Лена чинно процокала каблучками мимо Валерика. Сердце в груди выбивало мелкую барабанную дробь, как перед началом смертельного номера. Теперь одно из двух: либо пан, либо пропал. Либо Валерик обидится и плюнет на такую недотрогу, либо… она сорвет банк. На последний экзамен Лена шла, с трудом переставляя несгибающиеся, как у куклы, ноги. Возле ворот ее никто не ждал. Это был конец.
Сидя в аудитории, Лена мысленно послала тысячу проклятий сначала в свой адрес, а потом в адрес самолюбивого идиота по фамилии Рудин. Что за мужики пошли, прости господи! Шарахаются от малейшего препятствия, ни силы, ни выдержки, ни воли! И она тоже хороша, нужно было соглашаться с первого раза, а не строить из себя принцессу Турандот!
«Ну, ничего, ничего, — успокоила себя Лена. — Что сделано, то сделано. Я учту все свои ошибки и в следующий раз их не повторю. Как там говорил Наполеон? „В каждом поражении содержится крупица будущей победы“… М-да… Кретин был этот Наполеон, как и все мужики!»
Экзамен был сдан на «отлично», как и все предыдущие. Компас твердо указывал нужное направление, и никакие душевные волнения не могли сбить Лену с ее курса.
Она вышла из аудитории, растопырила пять пальцев, приняла поздравления и незаметно огляделась. Валерика не было видно.
— Ну, всем пока! — сказала Лена с еще более ослепительной улыбкой, чем обычно. — Увидимся осенью, хорошо? Ни пуха, ребята!
— Может, подождешь нас? — предложил кто-то из однокурсников. — Сходим в кафешку, прогуляемся по городу, отпразднуем начало каникул…
«Какие, на фиг, праздники?» — чуть не сорвалось у Лены с языка. Злость, обида и разочарование клокотали в душе ядовитой смесью, но она снова мило улыбнулась:
— Не обижайтесь, ребята, я неважно себя чувствую. Ладно, я удаляюсь, а вам счастливо сдать и хорошо погулять! Все, пока-пока!
И она побежала вниз по лестнице. Сейчас Лене хотелось только одного: добраться до дома, упасть на кровать, заколотить кулаками по матрасу и заорать что-нибудь нецензурное. Она метеором пронеслась по двору, выскочила за ворота, обогнула угол дома… и остановилась, тяжело дыша. Знакомая черная машина ждала на прежнем месте. Валерик выбрался из салона, подошел к Лене и смущенно предложил:
— Ты не хочешь сходить на выставку китайского фарфора? У меня есть пригласительный билет на две персоны.
Лена с трудом восстановила дыхание и небрежным жестом убрала за ухо выбившуюся прядь волос. Еще вчера предложение сходить на выставку китайского фарфора показалось бы ей несусветной глупостью, а сегодня прозвучало небесной музыкой.
Тем не менее ответила она сдержанно:
— Китайский фарфор? Интересно, конечно, хотя я бывала на таких выставках… — Валерик изменился в лице, и Лена поторопилась добавить: — Ну ладно, давай сходим. Все равно сессия кончилась.
«Покатило, — думала Лена полчаса спустя, рассматривая тоненькую расписную керамику. — Господи, покатило! Что делать дальше? Как поддержать к себе интерес? Я должна быть умной или так себе, средненькой собеседницей? О чем с ним говорить?»
Поскольку план кампании не был продуман до мелочей, Лена решила вести себя сдержанно. Впрочем, Валерик тоже не стремился к откровенности. Разговор вертелся вокруг любимых и нелюбимых преподавателей и смешных случаев, происшедших в далеком детстве.
«Парень-то не торопится сокращать дистанцию, — подумала Лена, когда они вышли из музея. — Значит, я должна вести себя так же. Господи, почему он такой идиот? Мы же расстанемся на два месяца!»
Втайне она надеялась, что после посещения музея Валерик предложит сходить куда-нибудь еще, но он не предложил. Усадил Лену в машину, отвез домой и, уже прощаясь, спросил:
— Ты куда-нибудь едешь летом?
Мысли Лены лихорадочно заметались в поисках правильного ответа. Если она ответит «нет», это будет выглядеть так, словно Лена готова принять любое предложение Валерика. Разве он остается в Москве? Сомнительно, чтобы папа не вывез семью на какой-нибудь приличный морской курорт.
— Еду, — ответила Лена, с сожалением откладывая планы кампании на два месяца. — А ты?
— Я тоже уеду, — ответил Валерик. Лена поздравила себя с правильным ходом. — Но я подумал, что ты можешь ко мне присоединиться. Обычно я отдыхаю в Мексике. Там есть очень интересные места, тебе понравится…
— Не сомневаюсь, — вежливо оборвала Лена. — К сожалению, родители вряд ли мне это позволят.
Валерик переступил с ноги на ногу.
— Ну тогда… пока!
— Пока, — ответила Лена и пошла к подъезду.
Неожиданно Валерик схватил ее за руку и сердито сказал:
— Могла бы спросить у меня номер телефона!
Сердце Лены снова провалилось в колодец, но на этот раз от радости.
— Мне кажется, ты мог бы проявить инициативу, — мягко ответила она.
— Да, наверное, — согласился Валерик. Взглянул ей в глаза и добавил: — Ты такая правильная…
Лена насторожилась. Что это значит? Может, она переигрывает и становится смешной? Но не успела она открыть рот, как Валерик признался:
— Даже странно, что сейчас есть такие девушки.
Такие девушки! Лена возликовала. Она не ошиблась, выбрав самый жесткий и консервативный стиль поведения! Валерик повёлся!
— Прости, меня так воспитали, — чуть извиняясь, сказала она. — Я понимаю, что выгляжу смешно…
— Ты выглядишь неотразимо, — перебил ее Валерик, покраснев от собственной смелости. Торопливо достал из кармана визитку и протянул Лене. — Вот. Это мои домашний и мобильный номера. Звони, я буду ждать. Может, продиктуешь мне свой телефон?
Они обменялись номерами и попрощались. Лена немного поколебалась, не чмокнуть ли парня в щечку? Все же он был ужасно милый! Но инстинкт подсказал ей этого не делать.
Вернувшись домой, еле сдерживаясь от радости, Лена села на диван и глубоко задумалась. Впереди два месяца, и она не должна потерять даром ни одного часа. Для начала нужно записаться в спортзал. Нет, с фигурой пока все в порядке, просто фитнесс-клуб сейчас модная тема разговора. Задача номер два: сходить к косметологу и довести кожу до состояния полного совершенства. Проклятые веснушки так и лезут наружу, стоит немного побыть на солнце!
Задача номер три: проверить зубы. И вообще не мешало бы сходить к врачу и пройти полное обследование. Мало ли где раздастся звоночек, а она должна встретить возвращение Валерика во всеоружии.
Имелась еще задача номер четыре, самая сложная. Лена сходила в фотосалон и заказала свои фотографии на фоне мировых достопримечательностей. Фотомонтаж получился просто отличный. Лена сидела на ступеньках Дворца дожей, гуляла под зонтом по бульвару Оперы, махала ручкой с одного из этажей Эйфелевой башни, позировала на пляжах Акапулько (пускай Валерик не думает, что он один отдыхает в Мексике!). Фонтан Треви, Колизей, собор Саграда Фамилия, Прадо, конные памятники конкистадорам… Лена рассортировала снимки по странам, пересчитала наличные и отправилась в книжный магазин. Она должна была хорошенько подготовиться к экзамену по вранью — самому важному экзамену в своей жизни.
По легенде ее любимым музеем был Лувр. Неугомонные французские короли без конца пристраивали к зданию новые крылья и галереи, и бедная Лена с утра до ночи зубрила сложную планировку дворца. К концу августа она могла пройтись по музею с закрытыми глазами. Пришлось кое-что прочитать о Прадо, галерее Уффици и мимоходом пробежаться по другим культурным центрам. Лена выбрала для себя любимую художественную школу (малые голландцы), любимого скульптура (Микеланджело) и любимого архитектора (Антонио Гауди). Следовало проработать «музыкальный вопрос», но у Лены просто не хватило на это времени. Поэтому она накупила множество дисков с хоралами Баха и решила, что это будет ее любимый композитор.
Лето прошло с большой пользой, время было потрачено с высокой отдачей. Лена стояла перед зеркалом и оценивала себя со стороны: фигура — пятерка. Лицо — пятерка. Зубы — пятерка.
Она подошла к книжному шкафу, медленно провела пальцем по многочисленным книжным корешкам. Память цепко держала в голове нужные сведения. К бою готова. Умница.
Лена включила хоральную прелюдию Баха, легла на диван и закрыла глаза. По комнате медленно поплыли тягучие звуки органа. Очень подходящая музыка для начала боевых действий.
Глава 5
Москва, сентябрь 2007 года
Сегодня был удачный день. Антон успел отстучать до обеда восемь страниц, перечитал написанное и получил удовольствие. Неплохо. Конечно, текст нуждается в чистке, но сегодня явно его день.
Один дотошный журналист задал Антону вопрос, сколько он работает? Антон ответил, что пишет каждый день, исключая свой день рождения и первое января. Журналист скривил губы и сказал, что не верит. «И отлично, — ответил Антон, — главное, чтобы я сам в это верил».
Конечно, он соврал, потому что не хотел изображать себя трудоголиком, лишенным иных радостей, кроме общения с компьютером. А правда была в том, что Антон писал каждый день, включая первое января и день рождения. Когда тебе стукнуло сорок семь лет, стараешься этот проклятый день не замечать. Кошмарный период застоя пришелся на девяностые годы. Антон сутками сидел перед телевизором, пачками поглощал чипсы и неуклонно набирал вес. Последний проблеск мысли на новом демократическом ТВ с прощальным вздохом вылетел в катодную трубку. Леденящие душу кошмары вроде выпусков новостей сменялись бессовестными слезовыжималками, вроде мыльных опер, или концертами приблатненной музыки. Чередование холодного с горячим напоминало душ Шарко — самую популярную процедуру клиники неврозов. Книги Антона Азарова почти не продавались, критики напоминали свору голодных бродячих псов, ищущих, кого бы сожрать, а слово «гонорар» стало казаться научно-фантастическим термином. Антон не нуждался в средствах, деньги в его понимании были подтверждением писательской востребованности. Так вот, в то проклятое время писатель Антон Азаров был практически никому не нужен. Ему казалось, что так будет вечно, но тут неповоротливое колесо фортуны тяжко заскрипело, задергалось и начало движение вверх.
Российская история может выдержать сравнение разве что с российскими дорогами. Отгремели грозы дефолта, отбушевали шторма шоковой терапии, и неожиданно настало короткое затишье. Население страны, десятилетие бредущее в темноте по ухабам политических и экономических кризисов, робко высунуло нос из укрытия и вдруг увидело, что оно живет в демократическом государстве со стабильно развивающейся экономикой. Из правительственного штаба поступило мнение, что дышать трудно, но можно, из лагеря оппозиции поправили, что дышать можно, но трудно. Наблюдая за бодрой возней политических оппонентов, население сделало вывод, что воздух снаружи все-таки есть, и отправилось на разведку. Выяснилось, что климат снаружи умеренно континентальный, кое-где даже распустились цветочки, и вид у них был такой, словно они обалдели от собственной наглости. Некоторые граждане получили возможность лечить нервный срыв на Гавайях, многие — в Анталии и на Кипре, страна пережила строительный бум, а российские банкиры, наконец, изобрели ипотеку.
Все эти перемены отрадно повлияли на книжный рынок. Издатели перестали автоматически хвататься за бланк контракта, как только на их стол ложились рукописи любовных романов или иронических детективов, начали задумчиво поигрывать пером, оценивая рискованные жанры, и бормотать «черт его знает, может, и пронесет». Капризное колесо фортуны потихоньку потащило Антона из трясины на твердую почву приличных тиражей.
С тех пор он писал каждый день и радовался тому, что может это делать. Иногда работа шла легко, как сегодня, иногда Антону казалось, что он сидя перекладывает навоз лопатой. Но все равно несколько часов, проведенных на виртуальной игровой площадке под названием «сочинительство», были самой большой радостью. Когда Антон не мог писать, у него начинали шалить нервы и пропадал сон.
Антон придвинул к себе клавиатуру, взял наушники, и… в этот момент кто-то позвонил в дверь. Он тихо выругался. Закон подлости, иначе не скажешь. Сначала хотел проигнорировать незваного гостя, но потом с сожалением отодвинул стул и пошел открывать. Антон вовремя сообразил, что никакие коробейники с мешками сахара и картошки не могут просочиться через охрану в парадное. Выходит, явился кто-то свой.
Антон заглянул в глазок и распахнул дверь. В квартиру тут же ввалился Марик Халецкий, как всегда, улыбающийся и довольный жизнью. Антон не помнил, чтобы его друг хотя бы раз впал в депрессию. Марик родился стопроцентным оптимистом, и это было единственное, чему Антон завидовал. Сам он легко поддавался унынию и часто страдал от приступов хандры.
— Привет! — бросил Марик, сбрасывая с плеча спортивную сумку, из которой торчала ручка теннисной ракетки. — Чем занимаешься?
— Работаю, — ответил Антон. Он надеялся, что Марик проявит понимание и отправится домой, но у того были явно другие планы.
Марик недовольно скривился и пошел на кухню. Антон услышал, как чмокнула дверца холодильника и звякнула ложечка в чашке.
— Тебе не надоело? — спросил Марик, повысив голос. — Рабыня Изаура на проводе! Сколько можно работать? Когда ты в последний раз ходил в спортзал? А на свидание? У тебя вообще девушка есть? Хочешь, познакомлю с классной барышней?
Антон вошел на кухню, прислонился к дверному косяку и сунул руки в карманы. Отвечать не стал, да Марик и не нуждался в ответе. Он говорил просто потому, что любил поговорить.
— Я начинаю опасаться за твое психическое здоровье, — продолжал Марик, наливая в кружку кипяток. — Кроме колбасы больше ничего нет? Безобразие! Холодильник совершенно пустой!
— Иди в ресторан, — посоветовал Антон.
— Еще чего! Я своим здоровьем дорожу в отличие от тебя! Скоро ко мне явится Анечка, она обещала приготовить нечто невероятное.
— Анечка? — переспросил Антон, но тут же понял, что речь идет об одной из многочисленных девушек Марика. — А-а-а… Понятно. Ты не прозеваешь ее приход?
Марик сел за стол и откусил половину бутерброда.
— Не волнуйся, сейчас уберусь, — невнятно промямлил он. — Я по делу пришел. Да сядь ты, ради бога! У меня шея болит!
Антон послушно примостился на другом конце стола и с интересом посмотрел на друга. Марик обладал странной способностью не меняться с годами. Он говорил, что возраст существует сам по себе, а он — сам по себе. В общем, что их пути-дорожки не пересекаются. Похоже на правду. Нынешний мужчина, который был гораздо ближе к пятидесяти, чем к сорока, отличался от студента Халецкого только легкой сединой, с трудом пробившейся сквозь густые темные волосы. На загорелом улыбчивом лице — ни единой морщинки, на животе — ни единой складки. Можно позавидовать, но Антон не стал этого делать. Он знал, что Марик тратит уйму сил и времени, чтобы держать себя в форме. Если бы Антон следил за собой, то выглядел бы не хуже друга.
— Значит, так, — начал Марик, отпивая кофе. — Послезавтра у отца годовщина. Ты помнишь?
Антон беспокойно шевельнулся. Он совсем забыл, что близится годовщина со дня смерти Николая Егоровича, вот стыд!
— Конечно, помню! — соврал он.
— Вот и славно. Сбор назначен на три часа. Поминки устраивает Егор, его адрес ты, надеюсь, тоже не забыл.
Антон не смог удержаться от тяжелого вздоха. Марик потянулся через стол и ободряюще потрепал его по плечу.
— Всего пара часов — и ты свободен!
— Может, обойдешься без меня? — спросил Антон.
Марик моментально озверел.
— Не будь скотиной, ты почти член семьи! Тетка Вера была троюродной сестрой отца! Прибудешь вовремя, и точка! Друг ты мне или нет, в конце концов?! Хочешь бросить ребенка на съедение крокодилам?
— Ладно, приду, — сдался Антон. — Когда поминки? Послезавтра в три? Я запишу, не волнуйся.
Марик повеселел, допил кофе, подхватил сумку и выскочил на лестничную площадку. Антон со вздохом запер дверь. С одной стороны, удобно, когда лучший друг живет напротив тебя, с другой… не очень.
Квартиру в новом доме ему сосватал Марик. Антон перебрался сюда, потому что старая была полна тягостных воспоминаний, и это здорово действовало ему на нервы. Антон надеялся, что новое пространство будет лишено энергетических флюидов, но надежды не оправдались. Воспоминания переехали на новое место вместе с коробками книг, музыкальными дисками и кое-какой старой мебелью. Плохо дело.
Антон побродил по комнатам, вернулся в кабинет и сел за компьютер. Но вдохновение уже обиделось и «сделало ручкой». Антон добросовестно вымучил еще пару страниц и отправился на прогулку.
Прогулки всегда совершались по одному маршруту: пятнадцать минут пешком до парка, час на скамейке в окружении пенсионеров и голубей и обратная дорога с заходом в магазин по мере надобности.
Парковая скамейка, облюбованная Антоном за уединенное расположение, оказалась свободной. Отлично. Он достал из кармана целлофановый пакетик с воздушным рисом, надорвал упаковку и рассыпал легкие семена. Несколько голубей тут же слетелись на праздничный пир. Антон подбрасывал корм, наблюдал за птичьей возней и раздумывал о своем.
С Мариком он познакомился очень давно, когда им было лет по десять. Антон, как обычно, приехал в деревню на летние каникулы и обнаружил, что компания деревенских приятелей пополнилась еще одним членом. Правда, Марик был гораздо слабее остальных мальчишек, быстро выбивался из сил и почти не принимал участия в общих развлечениях. Обычно он сидел на берегу реки и наблюдал за тем, как его приятели с визгом топят друг друга или плывут наперегонки.
Марика называли «мальчиком из большого дома». Дом, построенный его отцом, действительно был гораздо больше остальных. Иногда Марика называли «генеральским сыном», но это не звучало ругательством. В те времена социальные различия не служили поводом для невыносимого чванства, с одной стороны, и подобострастия, смешанного с ненавистью, — с другой. Марик Халецкий был точно такой же мальчишка, как все его сверстники, разве что немного слабее.
Больше всего десятилетнего Антона удивило то, что у сына генерала Воронина была другая фамилия.
— Почему у тебя не такая фамилия, как у твоего отца? — спросил он.
Марик спокойно взглянул на Антона безмятежными карими глазами.
— Потому, что я незаконнорожденный ребенок.
Антон остолбенел. Слово «незаконнорожденный» было прочно связано в памяти со словом «арестовать».
— Значит, тебя арестуют?
— Да нет, — ответил Марик. — За это не арестовывают.
Антон ничего не понял, но от новых вопросов благоразумно воздержался.
Николай Егорович Воронин происходил из семьи кадровых военных. Антон долго ломал голову над тем, как сыну офицера царской армии удалось пережить годы партийных чисток? Как ни парадоксально, Николай Егорович остался жив потому, что началась война. Лейтенант Воронин, которому исполнился двадцать один год, сразу попал на передовую. Влиятельный ангел-хранитель уберег его от серьезных ран, и войну Воронин закончил уже в чине полковника. После войны он женился на дочери бывшего командующего фронтом и вскоре оказался в Генштабе. В 1948 году у него родился сын, Егор, спустя четыре года — дочь Катя.
Все складывалось благополучно. Тесть помогал зятю, продвигая его по карьерной лестнице. В шестидесятом году Николай Егорович получил генеральское звание и стал самым молодым генералом Советской армии. Но тут в генеральское ребро вселился бес, и примерный семьянин неожиданно совершил страшную глупость: он влюбился.
Аида Халецкая танцевала в кордебалете Большого театра. Антон не знал, каким образом балерина на вторых ролях сумела познакомиться с генералом армии. Но факт оставался фактом: они встретились, и у них «завязались отношения», как выразилась мать Антона.
«Кризис возраста» — так называются конфузы, происходящие с мужчинами после сорока лет. Наверное, это одно из проявлений мужского климакса. Кризис возраста не сказался на мужских способностях и не помешал генералу обзавестись незаконным отпрыском.
Ситуация сложилась хуже не придумаешь. Негодовал тесть, негодовало начальство в Генштабе, негодовала дирекция Большого театра, негодовало общественное мнение. Если бы генерал Воронин открестился от незаконного сына, прекратил связь с танцоркой еврейской национальности, в общем, повел себя как все нормальные мужчины, его бы, в конце концов, простили. Но неожиданно взыграли проклятые дворянские гены. Николай Егорович наотрез отказался вести себя, как все, готов был признать новорожденного Марика, дать ему свою фамилию и… даже уйти в отставку.
Ситуация стала попахивать порохом. Тесть сгоряча предложил зятю убираться из дома к чертовой матери, зять не заставил просить себя дважды и готов был хлопнуть дверью. Но тут вмешалась жена генерала Воронина, до сих пор хранившая молчание. Надежда Ивановна объявила, что прекрасно понимает чувства супруга, позволяет ему видеться с сыном, сколько он хочет, и считает Марика полноправным членом семьи.
Немая сцена.
Когда у мужчин, наконец, отвисшие челюсти встали на место, тесть Николая Егоровича весьма осторожно поинтересовался, как его дочь представляет себе такое… гм… положение дел.
Читать бесплатно другие книги:
