Клуб холостяков Стил Даниэла
– В университете нас учили всегда сохранять профессионализм, держать дистанцию, не принимать все слишком близко к сердцу. Но, честно говоря, удается не всегда, – призналась Кэрол. – Бывает, приходишь домой, ложишься спать и ревешь. И от сострадания, и от бессилия. А наутро собираешь всю свою выдержку и снова с надеждой и верой принимаешься за дело. Иначе в нашей работе просто невозможно.
– Вам надо устраивать себе перерыв. Смену обстановки, – задумчиво проговорил Чарли. Может, пригласить ее на обед или на ужин? Но он так и не решился.
– Я устраиваю. – Кэрол улыбнулась. – Хожу в спортзал, плаваю, играю в сквош, если силы остаются.
– Я тоже, – оживился Чарли. – В смысле – люблю сквош. Может, как-нибудь вместе сыграем?
Кэрол удивленно посмотрела на Чарли. Странное предложение. Она не понимала, что у него на уме. Для нее он был руководитель фонда, выделивший для ее центра миллион долларов, – и все. С трудом можно было себе представить его в роли друга. Единственное, что их связывает, это дело. И она ничего ему не должна, кроме финансовых отчетов. Она не понимала, чего ради он пытается завязать с ней дружбу. Это было так неожиданно и необъяснимо!
Несколько минут спустя Кэрол проводила Чарли к выходу. У нее начинались занятия. А Чарли поймал такси и поехал в город – сегодня он был приглашен на ужин к Грею и Сильвии.
Когда Чарли приехал, Грей хлопотал на кухне, и Сильвия сама открыла гостю дверь. На ней была прелестная черная юбка в крестьянском стиле, с вышивкой, и тонкая белая блузка. По случаю ужина с гостем она по-особому накрыла стол, зажгла свечи, а в середину стола поставила низкую вазу с тюльпанами. Сильвия постаралась ради Чарли, зная, как много он значит для Грея, да и у нее остались о нем самые приятные воспоминания. Она не хотела навредить их дружбе и надеялась, что и Чарли не станет вторгаться в их отношения с Греем. В сердце Грея хватит места для них обоих, и Сильвия хотела убедить в этом Чарли, распахнув ему двери в их жизнь. Ее взгляд, когда он появился на пороге, был исполнен тепла и дружелюбия. Она не забыла, с каким недоверием Чарли поначалу воспринял откровения Грея, и догадывалась, что дело тут не только в ней. В Портофино они прекрасно ладили, а теперь Чарли просто забеспокоился, что их роман может отразиться на нем. Он повел себя, как ребенок с новой няней или с новым маминым кавалером. Что это будет означать для него? Чарли с Греем – как братья, и перевесь чуть-чуть одна чаша весов – неизвестно еще, что будет дальше с их дружбой. Сильвия решила во что бы то ни стало доказать обоим, что ее появление никак не отразится на их отношениях. А когда они сели за стол и Грей стал открывать вино, Сильвия почувствовала себя девочкой Венди из детской книги о Питере Пэне, которая сидит за столом с Потерявшимися Мальчиками.
Чарли сразу оценил вкус Сильвии, он отметил, как элегантно обставлена квартира, сколько в ней занятных вещиц и как прекрасно все они сочетаются. Чарли отдал должное и ее манерам: Сильвия была сама деликатность, она весь вечер старалась держаться в тени. Когда была начата вторая бутылка вина, Чарли заговорил о Кэрол и рассказал о своей поездке в гарлемский детский центр.
– Это удивительная женщина! – повторял он с искренним восхищением.
Чарли рассказал о маленькой Габи и ее поводыре, о других ребятах и их наставниках, обо всем, что узнал от Кэрол. Рассказывая Грею и Сильвии о своих недавних впечатлениях, Чарли снова погрузился в мир, еще недавно неведомый ему. И это Кэрол открыла ему этот мир. Ему нравилось, что Кэрол не пыталась преувеличить свои заслуги, не рисовала перед ним радужные перспективы, не устраивала никакой показухи. Кэрол же просто рассказала, чем они занимаются и на что ей нужны деньги фонда. Она не заискивала перед ним и не извинялась, что запросила у фонда столько денег, и прямо дала понять, что не откажется и от новой помощи. Этот центр был делом ее жизни, она мечтала о его расширении. Пока же вынуждена была довольствоваться небольшим приютом, но надеялась со временем открыть в сердце Гарлема большое учреждение социальной защиты. В этом было ее призвание. Кэрол на многое открыла глаза Чарли. Теперь он знал, что жестокость к детям не является злом, присущим исключительно бедным районам, она существует и в роскошных особняках на Парк-авеню. Более того, в семьях среднего класса ее обычно труднее распознать. Жестокое обращение с детьми можно встретить в любом городе, любом штате, любой стране и на любом социально-экономическом уровне. На том уровне, где работает она, это зло проявляется определеннее. И, пожалуй, для многих ребят Гарлема Кэрол – единственная надежда на спасение. И Кэрол это знала, на остальное у нее просто не было времени. Респектабельный, богатый Чарли был чужаком в ее мире, полном насилия и отчаяния. Рассказывая о Кэрол, о Габи, о приюте, Чарли порой надолго умолкал. Сильвия и Грей терпеливо ждали, когда он продолжит свой рассказ. Оба они понимали, что в жизнь Чарли ворвалась эта женщина, ворвалась неизвестная ему раньше жизнь. Теперь и для Чарли наступило время открытий.
– И когда ты поведешь ее в ресторан? – пошутил Грей, обнимая Сильвию за плечи.
– Никогда, устраивает? – вздохнул Чарли. – Ей чуждо все, к чему я привык. Когда я в первый раз приехал, она буквально уничтожала меня взглядом – я, видите ли, был слишком хорошо одет, а ей это не нравится.
– Ого, какая бескомпромиссная особа! Ты же ей миллион баксов отвалил! Чего она ждала? Что ты явишься в шортах и кроссовках? – Грею стало обидно за друга.
– Наверное, – сказал Чарли, готовый, впрочем, простить Кэрол ее строгость. – Ей ненавистен мой образ жизни и все, чем я занимаюсь. Она, Грей, практически святая. – Чарли говорил убежденно, и приятель смерил его недоверчивым взглядом.
– Ты сказал, она училась в Принстоне. Значит, она сама не из бедной семьи. Небось семейные грехи замаливает.
– Не думаю. Подозреваю, она училась на стипендию. В мое время там много таких было, а теперь, наверное, и того больше. Принстон уже не тот элитарный университет, каким был прежде. И это хорошо. Кроме того, она сказала, что терпеть не может Принстон. – «Хотя студенческая община у нее была приличная», – отметил он про себя. Впрочем, попасть туда можно по-разному. Даже Принстон давно перестал быть тем закрытым местом, каким был когда-то. Жизнь изменилась, и изменили ее такие люди, как Кэрол Паркер. Чарли чувствовал себя пришельцем из другой эпохи, проживающим былую славу своей родовитой семьи. Кэрол же была человеком нового поколения.
– И все равно мне кажется, тебе стоит ее куда-нибудь пригласить, – не унимался Грей, и Сильвия была с ним солидарна. – Она, надеюсь, не крокодил какой-нибудь? – По восторженным словам Чарли Грей заключил, что девушка должна быть привлекательная. Он не представлял себе, чтобы Чарли могла так потрясти какая-нибудь дурнушка.
– Нет, она очень красивая, хотя, как мне показалось, не придает своей внешности никакого значения. Она многому в жизни не придает значения – кроме того, что считает настоящим делом. – Его она, конечно, «настоящим» не считает, в этом он был уверен, Правда, у него еще не было случая себя проявить, а возможно, она и не даст ему такой возможности. Для нее он только руководитель фонда.
– Какая она? – спросила Сильвия.
– Высокая блондинка, симпатичная, голубые глаза, хорошая фигура, никакой косметики. Говорит, что, когда есть время, плавает и играет в сквош. Ей тридцать четыре года.
– Не замужем? – продолжала допытываться Сильвия.
– Не похоже. Кольца, во всяком случае, не носит. Хотя вряд ли она одна. – Женщина с такой внешностью одна не бывает, сказал он себе, поэтому приглашать ее в ресторан по меньшей мере нелепо. С другой стороны, можно изобразить все так, будто это нужно по делам фонда, а тогда уже разузнать о ней побольше. В каком-то смысле эта уловка показалась Чарли подходящей, хотя прятаться за вывеской фонда, чтобы поближе познакомиться с женщиной, не очень-то честно. Но, может быть, Сильвия с Греем правы и стоит попробовать?
– У таких женщин все не так, как у всех, – заметила Сильвия. – Бывает, ради своего дела они готовы на большие жертвы. Если она отдает своему делу столько сил, энергии и страсти, не удивлюсь, что вся ее жизнь в этом и заключается.
– Вот и выясни! – продолжал наступление Грей. – Почему нет? Терять тебе нечего. Выясни, что да как.
Разговор о Кэрол вызвал у Чарли странное чувство. Он сам не ожидал от себя такой откровенности. Он как будто разоблачился перед друзьями и теперь был смущен.
И все же Чарли наслаждался приятным вечером: стряпня Грея на этот раз оказалась вполне съедобной, вино было чудесное, а разговор – искренний. Чарли с удивлением обнаружил, что Сильвия симпатична ему даже больше, чем тогда, на Портофино. Она как будто стала мягче, деликатнее, а то, что она нежна с Греем, подкупило Чарли окончательно. Да и к Чарли она была внимательна.
Когда на столе появилась припасенная Сильвией бутылка «Шато д'Икем», Чарли уже почти дал себя уговорить на ужин с Кэрол. Но когда вернулся домой, мысль о том, чтобы пригласить Кэрол в ресторан, стала казаться ему неудачной. Он для Кэрол слишком стар, слишком богат, слишком консервативен и слишком успешен. Независимо от ее происхождения такие мужчины ей неинтересны, она ясно дала ему это понять.
«А что будет, когда она узнает про яхту, о которой известно всем? Ей, конечно, яхты и все, что с ними связано, глубоко отвратительны». – При этой мысли Чарли даже рассмеялся. Грей с Сильвией, конечно, действовали из лучших побуждений, но они просто не представляют себе, до какой степени Кэрол другая, насколько она помешана на своем центре.
Наутро он позвонил Грею поблагодарить за прекрасный вечер, сказать, что чудесно провел время. Он уже больше не беспокоился о том, как будет развиваться их роман и насколько все это серьезно. Но было очевидно, что на данном этапе обоим он пошел только на пользу. И еще Чарли порадовало, что Сильвия и не пытается отвадить их с Греем друг от друга. Обо всем этом он сказал приятелю, тот был счастлив, что Чарли смягчился, и пообещал как-нибудь снова его пригласить.
– Ты, кстати, стал лучше готовить, – похвалил друга Чарли.
– Это ее заслуга, – признался Грей. – Кстати, не забудь позвонить Матери Терезе и пригласить в ресторан! – напомнил Грей.
Чарли натужно рассмеялся:
– По-моему, мы вчера малость перебрали. Вчера эта идея звучала нормально, но сейчас, на свежую голову, она мне кажется не такой удачной.
– Да ты ее спроси! Чем ты рискуешь? – сказал Грей тоном старшего брата, а Чарли покачал головой.
– Чем рискую? Обругает и бросит трубку. А когда снова придется встретиться, будет неловко.
Чарли не хотел связывать себя никакими отношениями, хотя и был сейчас абсолютно свободен. Никакой женщины у него нет, причем уже давно. Устал он от них, сдавать стал. Охота за юбками его больше не занимала. Уж лучше ходить на светские рауты в одиночку. Или проводить время в дружеской компании, как, например, вчера с Греем и Сильвией. Это ему больше по душе, чем тратить силы на ухаживания с одной целью – завалить в койку. Все это он уже много раз проходил.
– Ну и что? – сказал Грей, продолжая разговор. – И не такое бывало. Откуда ты знаешь, может, это как раз то, что тебе нужно?
– Да, как же. Продам «Луну», построю ей центр в Гарлеме, какой она хочет, – глядишь, она и согласится на одно свидание.
– Чудак-человек! – рассмеялся Грей. – Любовь требует жертв!
– Вот только не надо! Ты, например, ради Сильвии чем пожертвовал? Тараканами на своей кухне? Ты мне голову-то не морочь!
– Позвони ей.
– Ладно, ладно, – согласился Чарли, чтобы закрыть тему, и через пару минут они попрощались.
Чарли твердо решил, что звонить не станет, но Кэрол весь день не выходила у него из головы. Он съездил в офис, затем в свой клуб, сделал массаж, поиграл с приятелем в сквош, потом позвонил Адаму поблагодарить за концерт, но тот был занят на переговорах. Чарли оставил сообщение на автоответчике и подумал, чем, интересно, закончился у друга вечер с Мэгги. Скорее всего, Адам, как всегда, очаровал девушку танцами, влил в нее немерено шампанского и уложил в постель. Вспомнив о Мэгги, Чарли посочувствовал девушке. Как бы вызывающе она ни была одета, в ней сохранялась наивность и чистота. Чарли не одобрял образа жизни Адама, его отношение к женщинам вызывало у Чарли осуждение. Но, как любил повторять Адам, добровольно – значит по-честному. Он никого не доводил до бессознательного состояния и не насиловал, девушки сами к нему липли, и все происходило, выражаясь юридическим языком, «между двумя сознательными взрослыми людьми». Вот только Мэгги в этой роли Чарли предпочел бы не видеть, вряд ли она такая уж взрослая и опытная для подобных игр. Она же не ищет себе богатого спонсора для пластических операций! Она всего лишь пыталась найти место поудобнее на концерте. Сейчас Чарли гадал, чем ей пришлось за это заплатить. С такими мыслями он покинул клуб и поехал домой. Стареет, что ли? Раньше моральные устои Адама, а точнее, их отсутствие, его нисколько не беспокоили. Он всегда соглашался с Адамом, что в погоне за сексом и развлечениями все средства хороши. Теперь он не стал бы это утверждать.
Чарли вернулся домой около шести, прослушал автоответчик и замер у телефона. Интересно, Кэрол сейчас у себя в кабинете? Или на занятиях? А может, уже отправилась домой? Он вспомнил, что у него в бумажнике лежит ее визитная карточка, достал ее и набрал номер, отчаянно волнуясь. Впервые в жизни он звонил женщине, испытывая неловкость. В трубке раздался гудок, и Чарли почувствовал себя оробевшим школьником. Поймал себя на том, что молится, чтобы ее не оказалось на месте, и уже было собрался повесить трубку, когда она ответила, слегка запыхавшись.
– Кэрол?
– Да, это я. – Она его не узнала.
– Это Чарли Харрингтон. Я вас отвлекаю?
– Нет, нет, – солгала она, потирая голень. Она ударилась, когда бежала к телефону. – Я как раз закончила занятия. Услышала звонок и побежала.
– Простите. Как там моя подружка?
Кэрол сразу поняла, что он спрашивает о Габи. Она ответила, что все в порядке. Тогда Чарли полюбопытствовал, как идут дела в центре и какие новости, и Кэрол подумала со страхом, что теперь он так и будет без конца ее дергать. Нечасто случалось, чтобы спонсоры так пристально интересовались их делами. Странно, зачем он все-таки звонит?
– Не хочу давать несбыточных обещаний, внушать пустые надежды, но вы говорили, что у вас есть идеи насчет новых программ и вы охотно примете под них гранты. Я тут подумал, может, нам обсудить это дело за ужином? Или за обедом? – Чарли понимал, что трусит и прикрывается деловыми причинами, но у него хотя бы достало смелости набрать ее номер.
Последовала долгая пауза.
– Если честно, на данный момент мы не готовы представить заявку на новый грант. Есть у меня одна программа на перспективу, но пока нет людей, чтобы ее выполнять. Собственно, даже заявку составить некому, но в принципе я бы не прочь поделиться своими планами и выслушать ваше мнение. – Она не хотела тратить силы и время на работу в тех направлениях, которыми его фонд не занимается.
– Буду рад послушать и, в свою очередь, обрисовать сферу наших интересов. – Было бы наглостью просить у совета директоров фонда новых денег на детский центр, которому только что отвалили миллион. Но за спрос денег не берут. – В этом году мы вряд ли сможем выделить вам что-то еще, а вот на следующий год, возможно, что-нибудь получится. А вы тем временем поразмыслите, в каком направлении действовать.
– Вы, собственно, чьи интересы представляете? – рассмеялась Кэрол.
Чарли ответил предельно честно:
– Надо думать, ваши. Вы делаете важное дело. – Он уже не мог отставить дела центра в сторону и понимал, что, если не поостеречься, недолго и в саму девушку влюбиться. Впрочем, периоды его влюбленности никогда не были долгими – неделю, максимум две. Для Чарли самым сильным переживанием был страх, любовь шла следом.
– Спасибо. – Кэрол растрогалась. Ей показалось, он говорит искренне. Настороженность постепенно уходила. К тому же Чарли был весьма полезным человеком для воплощения ее планов.
– Когда вам было бы удобно встретиться? – стараясь не выдать волнения, спросил Чарли. Он предложил на выбор обед или ужин, значит, она не чувствует никакого нажима. Это лучший вариант для первого шага, правда, в данном случае он может стать и последним. Ведь Кэрол ничем не выдала своего интереса к нему. Возможно, этого интереса вообще не было, но в этом он постарается разобраться сам при встрече. Если он ей совсем неинтересен, он не станет навязываться и оставит ее в покое. «Но не будем опережать события, всему свое время», – решил Чарли.
– Отлучиться на обед у меня, как правило, не получается. Обычно перехвачу что-нибудь прямо в кабинете, ведь в середине дня у меня занятия. А после обеда у нас индивидуальная работа.
Чарли понял, что, когда она водила его по центру, ей пришлось оторваться от своих дел, но вводить это в привычку ради него она не собиралась.
– Тогда, значит, ужин? Может быть, завтра? – У него был запланирован скучнейший званый ужин, который он был бы рад пропустить.
– Пожалуй, – неуверенно проговорила Кэрол. Голос у нее был несколько смущенный. – Не уверена, что буду готова обсудить то, о чем вы говорите. У меня намечено несколько новых программ, но все пока в самом предварительном виде, где-то тут у меня лежат бумаги. Но рассказать я готова. Большего ему и не требовалось.
– Значит, поговорим. Посмотрим, что у нас там вырисовывается. Зачастую от неофициального разговора больше толку. Устроим мозговой штурм за ужином. А кстати, вы где предпочитаете ужинать?
Кэрол рассмеялась. По ресторанам она почти не ходила. К вечеру она бывала так измотана, что едва хватало сил добраться до дивана. Даже спортзал она частенько пропускала, а ведь спорт был одним из ее любимых занятий.
– Дайте подумать: куда же я обычно хожу? К Мо, на углу 168-й и Амстердам-авеню, за гамбургерами, к Сэлли за ребрышками на 125-ю, это рядом с моей станцией метро, в кафетерий Иззи на углу Западной 99-й и Коламбус. Как видите, я признаю только самые лучшие заведения. Уж и не помню, когда была в приличном ресторане.
Чарли сразу решил, что эту традицию, как и многое в ее жизни, придется ломать, но не за один присест. Ни к чему гнать лошадей, надо сперва оглядеться.
– Боюсь, уровень Мо или Иззи я вам предложить не смогу. А где вы, кстати, живете?
Она замялась, и у Чарли мелькнула мысль, что она живет не одна. Кэрол как будто испугалась, что он за ней заедет.
– В Верхнем Истсайде, в районе 90-х улиц. Район вполне респектабельный, наверное, при ее демократичности ей неловко в этом признаваться, решил Чарли. Он вдруг подумал, что Грей, возможно, был прав, когда предположил, что Кэрол вполне может происходить из консервативной семьи – в отличие от ее воззрений. В том, что касалось ее убеждений, Кэрол не ведала компромиссов. Чарли был готов услышать, что она обитает где-нибудь в Верхнем Вестсайде, а не в Истсайде, но он не стал проявлять излишнее любопытство. Он чувствовал, что она смутилась. Чарли неплохо разбирался в женщинах, он был куда опытнее Кэрол, которая понятия не имела, что у него на уме и насколько он искушен в любовных делах.
– Я знаю одно симпатичное итальянское заведение на 98-й улице. Как вам такой вариант? – предложил он.
– Отлично. Как называется?
– «Стелла ди Нотте». Оно, правда, не настолько романтично, как его название. Это переводится как «Ночная звезда», но вообще-то это игра слов: Стеллой зовут хозяйку, она же и готовит, а весит она фунтов триста, наверное. Необъятная особа, зато пасту готовит – пальчики оближешь! Все сама делает.
– Очень заманчиво. Значит, там и встретимся. Чарли опешил, он не ожидал такого поворота.
Он утвердился в подозрении, что у Кэрол есть друг или муж. Это надо выяснить в первую очередь.
– Может, я лучше за вами заеду?
– Нет, – коротко ответила она. – Я пройдусь пешком. Целыми днями за столом сижу. Мне полезно пройти хотя бы несколько кварталов. Хоть мозги прочищу.
Теперь Чарли был почти уверен, что какой-нибудь тридцатипятилетний красавец лежит на диване в ее квартире и без конца щелкает пультом телевизора, поджидая ее возвращения.
– Тогда до встречи. Половина восьмого устроит? Успеете прийти в себя после работы?
– Отлично. Завтра у меня последняя группа в четыре тридцать, так что к половине седьмого буду дома. Надо полагать, можно не наряжаться? – Кэрол вдруг занервничала. Она почти никогда никуда не ходила и уж точно никогда не наряжалась. Вдруг он ждет, что она явится в маленьком черном платье и с ниткой жемчуга? Ни того ни другого у нее не было. И покупать для этого случая она ничего не собиралась. Он, пожалуй, полагает, что она бросится в магазин за новым нарядом. Но это же деловая встреча! Для него она наряжаться не станет. И вообще, ради него она не собирается менять свой образ жизни, сколько бы денег ей ни отвалил его фонд. От некоторых вещей Кэрол давно и решительно отказалась и возвращаться к ним не собиралась. Выходная одежда была из этого ряда.
– Нет, можно не наряжаться, – успокоил ее Чарли. – Если хотите, можете хоть в джинсах прийти. – Но в душе он надеялся, что до джинсов не дойдет. Он бы охотно полюбовался на нее в красивом платье.
– Я так и поступлю. Наряжаться у меня просто времени не будет. Я вообще никогда не наряжаюсь. У нас все по-честному.
Похоже на то. Джинсы и кроссовки. Что ж, ничего не попишешь. С одеждой разобрались.
– Тогда я тоже, – поддакнул он без энтузиазма.
– Но там вы по крайней мере можете часы не снимать, – пошутила Кэрол, и он рассмеялся.
– Вот жалость-то! Я их как раз вчера в ломбард снес.
– И много дали? – в тон ему спросила она. Да он симпатичный парень. Она уже невольно предвкушала приятный вечер. Кэрол уже четыре года не была в ресторане с мужчиной. Сегодня она сделает исключение ради одного делового ужина. Одного, твердо решила она.
– Двадцать пять баксов, – ответил Чарли.
– Неплохо. Значит, до завтра? – попрощалась она и положила трубку. И тут его словно пронзила молния. Уж не спятил ли он, в самом деле? Что, если джинсы с кроссовками – это знак? И эта рослая женщина викингов с сердцем Матери Терезы живет не с мужчиной, а с себе подобной? Может же она оказаться лесбиянкой! А он-то, он-то! Надо же быть таким тупым! В ее случае все возможно, она ведь женщина незаурядная.
«Этого мне только не хватало», – подумал он, убрал ее карточку и позвонил в ресторан заказать столик. Завтра он все узнает. А пока остается только гадать и ждать.
Глава 11
В ресторан Чарли явился первым. Он никому не сказал о свидании, даже Грею с Сильвией. Да, собственно, пока и рассказывать было нечего, это всего лишь неофициальная встреча за ужином по делам фонда, поскольку для приглашения Чарли воспользовался именно этим предлогом. Это и не свидание вовсе. В ресторан Чарли тоже отправился пешком. Ему, как и Кэрол, требовалось подышать воздухом. Он весь день волновался из-за предстоящей встречи, в голове крутились разные мысли, и теперь Чарли почти не сомневался, что Кэрол лесбиянка. Поэтому она на него не отреагировала, обычно женщины не остаются равнодушными к нему. На Кэрол же он не произвел никакого впечатления. Но тут Чарли вспомнил, как тепло она говорила с Тайджи. Может, у нее все-таки есть мужчина, и этот мужчина – Тайджи? Кэрол оставалась для него загадкой, и не исключено, что сегодняшний ужин в этом смысле ничего не прояснит. Чарли отдавал себе отчет в том, что она вряд ли захочет излить перед ним душу. Она была закрыта, как раковина, но это лишь сильнее распаляло воображение Чарли.
В прошлом Чарли подобной женщины не было. Его прежние приятельницы тщательно следили за собой, любили развлечения и рестораны, с радостью сопровождали его повсюду, играли в теннис, ходили под парусом и в конце концов по какой-то необъяснимой причине переставали его интересовать. Именно поэтому он сегодня и пригласил на ужин Кэрол Паркер, которой не было до него абсолютно никакого дела.
Кэрол появилась спустя пятнадцать минут и подсела к нему за столик в углу зала. Она вошла улыбающаяся, посвежевшая, в белых джинсах и белоснежной блузке. Волосы, еще влажные после душа, она заплела в косу. И на этот раз никакой косметики. На плечи Кэрол был накинут тонкий голубой свитер, и Чарли вдруг пришло в голову, что в таком виде она бы хорошо смотрелась на его яхте. Она была похожа на яхтсменку или теннисистку, высокая, спортивная, сильная. А глаза у нее были ярко-голубые. Она словно сошла с рекламного плаката Ральфа Лорана, но такое сравнение наверняка вызвало бы у Кэрол раздражение. Она сразу заметила Чарли и улыбнулась.
– Прошу прощения за опоздание, – проговорила она и села. Чарли приветствовал ее стоя. До ее прихода он ничего не стал заказывать, даже вина, рассудив, что сначала надо дождаться Кэрол и решить, что они будут есть. Самое удивительное было то, что Чарли и Кэрол были одеты под стать друг другу. Чарли был моложав и хорош в голубом пуловере и джинсах. Пожалуй, только мокасины из крокодиловой кожи выдавали в нем человека состоятельного.
– Ничего страшного. Часов у меня больше нет, так что я вашего опоздания, считайте, и не заметил. Я решил, что лучше потратить эти деньги на ужин. Как прошел день?
Он улыбнулся, Кэрол рассмеялась. С чувством юмора у него порядок. Она пришла налегке, даже без сумочки, а ключи сунула в карман. Пусть не думает, что она хочет произвести на него впечатление.
– Суета, как всегда. А у вас? – спросила она с искренним интересом.
Это было что-то новенькое. Чарли не помнил, чтобы женщина когда-то интересовалась его делами, да еще не из вежливости, а искренне. А Кэрол вот поинтересовалась.
– У меня день был сумасшедший. Торчал в фонде – пытались решить, сколько мы можем выделить на зарубежные программы. Есть несколько жизненно важных проектов для развивающихся стран, но у них возникают ужасные сложности с распределением средств. Я сегодня вел телефонные переговоры на эту тему с Джимми Картером. У них огромный опыт работы в Африке, он мне подсказал, как преодолеть некоторые бюрократические препоны.
– Похвально, – улыбнулась она. – Когда слышу о подобных проектах, лишний раз убеждаюсь, какие у нас скромные масштабы. Во всяком случае, в нашем центре. Я работаю с детьми, живущими в пределах одного района.
– Не скромничайте. Вы делаете большое дело.
Мы не раздаем миллионы долларов направо и налево, если дело того не стоит.
– А сколько ваш фонд расходует за год? – Этот вопрос волновал ее с момента их знакомства. Фонд Харрингтона пользуется в благотворительных кругах весьма и весьма солидной репутацией – вот единственное, что она о нем знала.
– Порядка десяти миллионов. Для вашего проекта подняли лимит до одиннадцати, но вы это заслужили. – Он улыбнулся и занялся меню. – Вы, наверное, голодны, раз на работе не обедаете. – Он не забыл ее слова.
Они сделали заказ. Еда и впрямь оказалась выше всяческих похвал. За ужином они говорили о делах центра. У Кэрол было много масштабных идей, а значит, и масса работы, но Чарли не сомневался, что она добьется своего. Чарли оценил ее планы и сказал, что у нее не возникнет проблем с получением грантов на следующий год, будь то от его фонда или от других. Горячность Кэрол в который уже раз зарядила Чарли. Он любовался ею – оживленной, вдохновенной, раскованной.
– Что ж, мисс Паркер, цели вы перед собой ставите впечатляющие. Настанет день – и вы действительно измените мир. – Он верил в нее на тысячу процентов. Удивительная женщина. В свои тридцать четыре года она добилась больше, чем многим удается за всю жизнь, и все – своим трудом, без чьей-либо поддержки. Он видел, что этот центр для нее – как ребенок, и тут мысли его снова вернулись в русло личной жизни Кэрол, что занимало Чарли, надо признать, гораздо больше, чем дела центра. По крайней мере в эту минуту.
– А вы-то сами? Чем занимаетесь в свободное время? Хотя я вижу, что свободного времени у вас попросту нет. Неудивительно, что вам даже поесть толком некогда. Спать-то успеваете?
– Не успеваю, – подтвердила Кэрол. – По мне, сон – бесполезная трата времени. – Она рассмеялась. – Для меня существует только работа и мои ребята. Занятия в группах. Я и по выходным обычно в центре торчу. Но мне необходимо держать все под контролем.
– Я к своему фонду так же отношусь, – признался Чарли. – Но должны же вы выкраивать время для себя?! Позволить себе иногда развлечься? Вы как обычно развлекаетесь?
– У меня вместо хобби работа. Самое большое для меня счастье – это открытие нашего центра. Больше мне в жизни ничего не нужно. – Она говорила искренне, это было видно, но Чарли от таких слов стало не по себе. В этом было нечто неправильное. Не может жизнь молодой женщины состоять из одной только работы!
– И никаких мужчин? Собственных детей? И не тикают биологические часы, напоминая, что пора создавать семью? – Он помнил, что ей тридцать четыре года, что она училась в Принстоне и Колумбии – вот, собственно, и все, что ему о ней известно, даже после проведенного вместе вечера. Они все время говорили только о ее центре и его фонде. О его и ее работе.
– Нет. Никаких мужчин. Никаких детей. И никаких биологических часов. Я их еще несколько лет назад выбросила на помойку. И с тех пор живу припеваючи.
– Как это понять? – Чарли не отступал, но Кэрол как будто и не возражала. Он понимал, что она не станет отвечать, если не захочет.
– Мои дети – это подопечные в центре. – Судя по всему, Кэрол действительно не видела ничего необычного в таком образе жизни.
– Сейчас вы так говорите, а когда-нибудь пожалеете. Женщина не может не думать о собственной семье. Замуж надо выходить вовремя. А вот мужчина и в шестьдесят, и в восемьдесят может обзавестись семьей, если, конечно, не боится стать посмешищем.
– Ну тогда так: когда мне будет восемьдесят, я кого-нибудь усыновлю.
Она улыбнулась, и Чарли вдруг ощутил смутное дыхание трагедии. Он хорошо изучил женщин. У Кэрол в прошлом произошло что-то страшное. Он не знал, что именно, и не мог бы объяснить, по каким признакам догадался, но он это явственно чувствовал. Слишком быстро она отвечала на вопросы, слишком тверда была в своих решениях. Никто в мире не может быть так во всем уверен, такими становятся, только пережив большое горе. Чарли это знал по себе.
– Кэрол, вы меня не проведете, – осторожно проговорил он. Он боялся, что спугнет ее и она спрячется поглубже в свою раковину. – Вы же любите детей. И у вас наверняка есть мужчина. – После сегодняшнего разговора он пришел к заключению, что подозрения насчет нетрадиционной ориентации были напрасными. Ничто в ней не говорило о лесбийских наклонностях, хотя Чарли понимал, что может ошибаться, как уже пару раз случалось. И все же она не похожа на лесбиянку. Просто очень закрытый человек.
– Нет. Никакого мужчины, – бесхитростно отвечала Кэрол. – Времени нет. И интереса тоже. Плавали уже, знаем. У меня уже четыре года никого нет.
Чарли прикинул, что центр она открыла год назад. Уж не безответная ли любовь заставила ее повернуть в этом направлении? Чтобы залечивать и свои, и чужие раны?
– В вашем возрасте это большой срок, – заметил он, и она улыбнулась.
– Вы все говорите о моем возрасте, как будто мне двадцать лет. Я уже не девочка. Мне тридцать четыре. Совсем немало, на мой взгляд.
Он посмеялся.
– Только не для меня. Мне-то уже сорок шесть.
– Вот именно. – Она быстро перевела стрелки на него. – При этом вы не женаты, и детей у вас тоже нет. Что вы на это скажете? Почему сами не заведете семью? Почему ваши часы не тикают, если вы на двенадцать лет меня старше? – Хотя она готова была признать, что выглядит он моложе.
Чарли вполне можно было дать на десять лет меньше, но в последнее время он стал острее ощущать свои сорок шесть лет. Кэрол тоже выглядела моложе своих лет. Ей можно было дать лет двадцать пять – двадцать шесть. Они прекрасно смотрелись вместе, оба одного типа, их можно было принять за брата с сестрой, недаром и самому Чарли при первой встрече Кэрол напомнила сестру и мать.
– Мои часы как раз тикают, – признался он. – Просто я еще не встретил свою единственную, но надежды не теряю.
– Все это чушь собачья, – припечатала Кэрол. – Закоренелые холостяки всегда так говорят. Вы дожили до сорока шести лет и не встретили ту, кого хотели бы сделать спутницей жизни? Да оглянитесь просто вокруг, плохо искали. Нелепая отговорка – «не нашел свою единственную». Тогда найдите себе что-нибудь взамен! – сухо проговорила она и отпила вино. Чарли воззрился на нее с нескрываемым изумлением. Кэрол смотрела прямо в корень, а самое неприятное – была абсолютно права, и он это понимал.
– Ладно, сдаюсь. Были, наверное, и подходящие, но при условии определенного компромисса с моей стороны, а я все искал свой идеал.
– Такого вам не найти. Никто не совершенен, думаю, что в свои годы вы это хорошо знаете. Тогда в чем же дело?
– В страхе, – честно признал он. Впервые в жизни он признался в этом вслух постороннему человеку. Чарли не ожидал от себя подобной откровенности.
– Так-то честнее. А почему? – Она была настоящий профессионал, Чарли только сейчас это понял. Заглядывать в чужую душу, читать мысли – это ее работа. И любимое дело. Но Кэрол не хотела его обидеть. Ее интерес был вполне искренним.
– Видимо, дело в том, что в шестнадцать лет я лишился родителей, все заботы обо мне взяла на себя старшая сестра, а через пять лет она умерла от опухоли мозга. Вот и все, моей семьи не стало. С тех пор в моем сердце поселился страх. Страх потерять тех, кого я люблю. Вот поэтому я и боюсь заводить семью, я так и жду, что опять случится что-нибудь страшное.
– Понимаю вас, – тихо промолвила Кэрол, внимательно выслушав его. – Люди умирают, уезжают, пропадают, это жизнь. Но если вы боитесь потерь, то рискуете закончить жизнь в одиночестве. Или вас это не тревожит?
– Не тревожило. – Он использовал прошедшее время. В последнее время он изменил своим принципам и задумался о своей одинокой жизни, но Кэрол он не хотел пока больше ничего говорить. Во всяком случае, до поры до времени.
– За свой страх вы платите слишком высокую цену, – продолжала Кэрол. – Это страх любви. Я это очень хорошо понимаю. – Она вдруг почувствовала, что может рассказать все этому мужчине. Он доверил ей свою боль, свою историю, и она ответила ему тем же. – Я вышла замуж в двадцать четыре года. Мой муж был другом моего отца, руководителем крупной фирмы, он основал известную фармацевтическую компанию. Человек незаурядных способностей и неуравновешенный психически. Он был старше меня на двадцать лет. Самовлюбленный, неуравновешенный. Большая умница, преуспевающий бизнесмен, обаятельный – и одновременно алкоголик с садистскими наклонностями, совершенно невозможный в семейной жизни. Это были худшие шесть лет моей жизни. Я жила с психопатом, а все вокруг твердили, как мне повезло быть его женой. Потому что никто не знал, что он творит дома. Он постоянно меня мучил, я пыталась уходить из дому, но всякий раз ему удавалось заманить меня обратно. Он меня будто околдовал. Мучители никогда не выпускают свою добычу из рук. Я попала в аварию – мне кажется, я к этому подсознательно стремилась. У меня было одно желание – умереть. И пока я лежала в больнице после аварии, я словно прозрела и больше к нему не вернулась. Год я пряталась в Калифорнии, познакомилась с замечательными людьми и поняла, чем хочу заниматься. Вернулась домой, открыла центр и больше назад не оглядывалась.
– А что стало с ним? Где он теперь?
– Здесь, как и был. Мучает кого-то другого. Ему уже за пятьдесят. В прошлом году женился на молоденькой девушке. Бедняжка! Хотя он все такой же обаятельный. И такой же ненормальный. До сих пор мне иногда звонит, даже письма писал, что его нынешняя жена для него ничего не значит, что он по-прежнему любит меня одну. Я, конечно, ни разу ему не ответила и отвечать не собираюсь. Звонки я слушаю через автоответчик, когда он звонит – не подхожу. Я этим уже переболела. Но больше испытывать судьбу я не имею никакого желания. Наверное, это диагноз – боязнь обязательств. – Кэрол улыбнулась. – Или отношений – называйте как хотите, я не обижусь, но меняться не собираюсь. Не имею никакого желания отдавать себя на заклание. Я ведь раньше и не подозревала, что такое может быть. Кто бы вообще мог подумать?! Для всех он был интересный, обаятельный, состоятельный человек. Он из так называемой добропорядочной семьи, и мои родные долгое время считали, что это со мной не все в порядке. Может, они и до сих так думают, не знаю. Для них я – белая ворона. Но я жива, в здравом уме, что, если знать обстоятельства моей семейной жизни, могло бы вызвать сомнения, впрочем, только до того момента, как я въехала в зад какому-то грузовику. Наверное, от удара у меня в голове все встало на свои места. Поверьте, мои повреждения от аварии не шли ни в какое сравнение с тем, что я изо дня в день получала от мужа. Так что свои биологические часы я выкинула в окно вместе с туфлями на каблуках и косметикой, а также всеми моими коктейльными платьями и обручальным кольцом. Хорошо, что детей у нас не было. А то, боюсь, я бы уйти не решилась. А теперь вместо одного или двоих собственных у меня их целых сорок, весь район, да еще Габи с Зорро. И я теперь куда больше довольна жизнью, чем прежде.
Кэрол открыто, даже с каким-то вызовом посмотрела в глаза Чарли. Она прошла через ад и вернулась в жизнь, к детям, которым она была так нужна! Она так же, как и ее подопечные, побывала в аду. Чарли слушал ее и пытался представить себе, как могла Кэрол выдержать шесть лет такой жизни. Это был сплошной кошмарный сон, от которого она наконец очнулась. Можно себе только представить, сколько ей пришлось пережить! Но она выжила и нашла себя в благородном деле, оставив кошмары в прошлом. А могла бы сейчас сидеть где-нибудь и хныкать или подсесть на наркотики, спиться или сойти с ума. Кэрол же взяла на себя ответственность за свою судьбу и добилась многого.
– Кэрол, мне очень жаль. Наверное, у каждого в жизни бывает что-то страшное, тяжелые испытания. Главное в том, каким ты из них выходишь, сколько осколков тебе удается найти в куче мусора и склеить воедино. – Он знал, что сам пока не нашел самых крупных. – Вы сильный человек.
– Вы тоже. Лишиться родных в таком возрасте – большой удар. Чарли, я уверена, все встанет на свои места. И в личном плане тоже. Очень вам этого желаю, – тепло проговорила Кэрол.
– А я – вам, – ответил он. Чарли был благодарен Кэрол за этот искренний и откровенный разговор по душам.
– Я бы скорее поставила на вас. – Кэрол улыбнулась. – Меня моя жизнь вполне устраивает. Все определенно и ясно.
– И тоскливо, – прибавил Чарли жестко. – И не спорьте со мной! Это будет неправдой, и вы это знаете. У меня тоже жизнь тоскливая. Все мы одиноки на этой планете. Когда сам выбираешь одиночество, то гарантирован от обид, но за это приходится платить дорогую цену. Но зато не набьешь себе шишек и синяков, никаких душевных ран. Правда, когда приходишь вечером домой, тебя встречает тишина и дом, погруженный во мрак. Никто не спросит, как у тебя дела, никто о тебе не побеспокоится. Разве что друзья, но мы с вами знаем, что это не одно и то же.
– Да, не одно и то же, – согласилась она. – Зато альтернатива уж больно страшна.
– А может, эта тишина в доме будет пугать меня еще больше? Мне временами становится очень не по себе. Время работает против меня.
– И как вы выходите из положения? – Ее и вправду занимал этот вопрос.
– Убегаю. Уезжаю подальше. Путешествую. Общаюсь с друзьями. Хожу на вечеринки. Вожу женщин в ресторан. Есть много способов заполнить эту пустоту, в большинстве случаев они достаточно искусственные, а главное, куда бы ты ни ехал – всюду таскаешь за собой своих призраков. Я это хорошо знаю. – Никогда в жизни Чарли ни с кем так не откровенничал, разве что со своим психоаналитиком, но он устал притворяться, делать вид, что у него все прекрасно. Как часто это не соответствовало действительности!
– Да, я вас понимаю, – кивнула Кэрол. – Я в такие минуты работаю до изнеможения и внушаю себе, что я в долгу перед своими подопечными. Но делаю это не ради них, а чаще ради самой себя. А когда прихожу домой и чувствую, что силы еще остались, – играю в сквош, иду в бассейн или на тренажеры. Впрочем, это вы уже знаете.
– По крайней мере здоровью на пользу, – улыбнулся он. – Ну мы и даем! Двое напуганных взрослых сидят за ужином и делятся своими проблемами и страхами.
– Бывает и похуже. – Кэрол все еще не могла понять, что побудило Чарли пригласить ее на ужин. Она чувствовала, что дело не только в работе, и была права. – Чарли, будем друзьями, – осторожно предложила Кэрол, желая, как она умела, с самого начала обозначить правила игры и установить допустимые границы.
Чарли долго молчал, прежде чем ответить. Он не хотел кривить душой. Когда он ее приглашал, он сказал неправду, сейчас решил исправиться, пока не стало слишком поздно.
– Этого я вам обещать не могу, – сказал он, и их глаза встретились. – Я привык держать слово, а в данном случае не уверен, что смогу.
– Тогда я больше не буду с вами ужинать.
– Придется мне тогда приглашать вас на обед. Я не говорю, что мы с вами не можем быть или не будем друзьями. Но вы нравитесь мне, Кэрол. Даже трусы, которые боятся серьезных отношений, иногда заводят романы и ходят на свидания.
– Так это у нас было свидание? – удивленно спросила Кэрол. Когда Чарли пригласил ее на ужин, ей это и голову не могло прийти. Она была искренне убеждена, что идет на деловую встречу. Впрочем, теперь Чарли был симпатичен ей намного больше, и она готова была перевести их отношения в разряд дружеских.
– Сам не знаю, – ответил он, не решаясь признаться в обмане. Как говорит Адам, в сексе и приятном времяпрепровождении все средства хороши. Или почти все. Время они провели прекрасно, а вот до секса было далеко, и Чарли подозревал, что может и вовсе не дойти. – Давайте считать так: двое людей, объединенных общими интересами, встретились, чтобы поближе узнать друг друга. Но в следующий раз я бы хотел, чтобы это действительно было свидание.
Кэрол сидела с несчастным видом и ничего не отвечала. Больше всего ей хотелось сейчас провалиться сквозь землю. Потом она подняла на него глаза.
– Я не хожу на свидания. В принципе.
– Это было вчера. А сегодня все иначе. Давайте подождем до завтра, тогда и ответите. Никто пока от вас никаких глобальных решений не требует. Речь ведь идет об ужине, а не об операции на открытом сердце, – с улыбкой добавил он.
– И кто из нас первым уйдет, как думаете?
– Кинем жребий. Но должен предупредить: я уже не тот, что прежде, теряю форму, не могу бегать так быстро, как когда-то. Так что у вас есть реальный шанс меня опередить.
– Чарли, так не пойдет! Вы хотите использовать меня как доказательство своей теории вынужденного одиночества? Хотите убедиться, что рано или поздно все женщины вас бросают? Я не хочу подтверждать своим участием ваши болезненные теории.
– Постараюсь обойтись без этого. Но обещать ничего не могу. Помните: это всего лишь ужин. Не клятва верности до гроба. – По крайней мере, пока. Чарли напомнил себе о цели своего приглашения. В любом случае он уже не представлял себе, что может обойтись без общения с Кэрол.
– Если вы ищете себе женщину, то вряд ли вам стоит тратить время на меня. Я же все честно рассказала вам о себе – я избегаю серьезных отношений с мужчинами, я вообще избегаю мужчин.
– Постараюсь это учесть. Кэрол, мне нужна помощь психолога. Психотерапевт у меня уже есть. Просто будьте мне другом.
– Можете считать так. Я вам друг. – Ничего другого сейчас она сказать не могла. Но будущее было целиком в их руках.
Чарли расплатился, и они пешком отправились к дому Кэрол. Она жила в небольшом особняке, что его удивило. Зайти Кэрол не предложила. Впрочем, он на это и не рассчитывал.
Кэрол сказала, что живет в задней пристройке к дому, в небольшой квартире-студии, которую снимает. Сказала, что ей повезло и арендная плата совсем невысокая. «Неужели она ничего не получила по разводу, – подумал Чарли, – ведь она говорит, что ее муж очень богат?» Он полагал, что из своего брака она вынесла не только печальный опыт.
– Спасибо за прекрасный ужин, – с улыбкой поблагодарила Кэрол и твердо добавила: – Но запомните, это не было свиданием!
– Спасибо, что напомнили, – ничуть не огорчившись, ответил он. – Не хотите со мной поужинать на той неделе?
– Я подумаю, – ответила она, открыла входную дверь, помахала рукой и скрылась.
– Спокойной ночи, – прошептал Чарли себе под нос, улыбнулся и зашагал прочь, погруженный в размышления о Кэрол и о том, что они сегодня друг о друге узнали.
Он не оглядывался и не видел, как она стоит у окна и смотрит ему вслед. «Интересно, о чем он думает», – спрашивала себя Кэрол. Точно такой же вопрос задавал себе и Чарли. Он был доволен сегодняшним вечером. А вот Кэрол была напугана.
Глава 12
Два дня спустя Адам на новой «Феррари» отправился навестить родителей на Лонг-Айленд. Он уже заранее был готов слушать бесконечные нотации. Родители рассчитывали, что он вместе с ними пойдет на службу, этот ритуал не менялся годами. Но Адаму на мобильный позвонил охваченный паникой клиент-спортсмен. Его жену только что задержали за кражу в магазине, а попутно выяснилось, что его сын-подросток приторговывает кокаином. Сегодня у иудеев был большой праздник – День Искупления, Иом-Киппур, но какое дело до праздника футболисту из Миннесоты, ему немедленно требовалась помощь адвоката. Адам своих клиентов никогда не подводил.
Парня утром должны были отправить в реабилитационный центр для наркоманов Хэзелден. Что до жены, то Адам, к счастью, был знаком с обвинителем по ее делу. Сторговались на сто часов общественных работ, и прокурор согласился не предавать дело огласке. Футболист заверял Адама, что теперь по гроб жизни ему обязан. Только вечером Адам наконец смог выехать. Целый час добирался до родительского дома на Лонг-Айленде. Молитву в синагоге он уже пропустил, хорошо хоть успел к праздничному ужину. Мать, конечно, будет вне себя. Он и сам был расстроен. Это был единственный день в году, когда он с удовольствием посещал синагогу, замаливал грехи и поминал усопших. Адам не был набожен. Но он любил еврейские праздники и был признателен Рэчел, которая приучала детей соблюдать традиции. Прошлым летом Джекобу справляли бар-мицву, и церемония, когда его сын впервые читал из Торы на иврите, растрогала Адама до слез. Никогда в жизни его так не распирало от гордости. И еще он помнил, что на его бар-мицве его отец тоже прослезился.
Но сегодня никаких трогательных сцен ждать не приходится. Мать будет бушевать из-за того, что он пропустил службу. Она всегда придавала этому большое значение. А то, что он не бросает клиентов в критический момент, для нее ровным счетом ничего не значит. С самого его развода она злилась на младшего сына. Даже сейчас с бывшей снохой она поддерживала намного более тесные отношения, нежели с сыном. Впрочем, Адам всегда подозревал, что мать любит Рэчел больше.
Семейство в полном составе только что вернулось из синагоги и чинно восседало в гостиной. Адам оделся соответственно случаю – в элегантный темно-синий костюм от Бриони, белую, шитую на заказ сорочку и начищенные до блеска ботинки. Любая мать при виде такого сына тут же бы растаяла. Крепкий, ладный, импозантный. В нем чувствовалась восточная кровь. Когда он был помоложе и у матери вдруг случалось хорошее настроение, она говорила что он похож на юного борца за свободу Израиля. В такие минуты она, пожалуй, им даже гордилась. Но в последнее время от нее только и слышно, что он продал душу дьяволу и живет в беспробудном грехе. Все его действия и поступки вызывали ее осуждение – и женщины, с которыми он встречался, и клиенты, чьи интересы представлял, и его поездки в Лас-Вегас – посмотреть бой с участием кого-нибудь из «своих» боксеров или концерт очередного рэпера, тоже из числа клиентов. Мать даже Чарли и Грея называла парой неудачников, которые до сих пор не женились и никогда не женятся, а так и будут путаться с пропащими женщинами. А если уж матери на глаза попадался очередной таблоид с фотографией Адама – будь то с новой подружкой или с кем-то из его звездных клиентов, – она непременно звонила сообщить, что он окончательно опозорил семью. И от сегодняшней встречи он ничего хорошего не ждал.
По мнению матери, невозможно себе представить более тяжкого греха, чем пропустить праздничную службу на Иом-Киппур. И на еврейский Новый год Рош-Ха-Шана он тоже дома не был, занимался в Атлантик-Сити неустойкой, которую должен был выплатить его клиент-музыкант из звезд первой величины. Тот явился на концерт пьяным в стельку и отрубился прямо на сцене. Для его клиентов еврейские праздники ничего не значили, зато им придавала огромное значение его мать. Сейчас, когда он вошел в гостиную, где собралась семья, ее лицо было как каменное изваяние. Адам же из-за пережитой и предстоящей нервотрепки был бледен как полотно. Всякий раз, приезжая домой, он снова чувствовал себя маленьким мальчиком, и это отнюдь не были приятные воспоминания. С самого рождения он по необъяснимой причине был для своих близких источником разочарований.
– Привет, мам, прости, что опоздал. – Он подошел к матери, нагнулся ее поцеловать, но она демонстративно отвернулась. Отец сидел на диване и внимательно изучал свои ботинки. Он слышал, как вошел сын, но даже головы не поднял. Так было всегда. Адам поцеловал мать в макушку и отошел. – Прошу у всех извинения, ничего не мог поделать, пришлось важного клиента выручать. Сын-подросток попался на наркотиках, а его жена чуть за решетку не угодила. – Его извинения ничего не изменили, наоборот, подлили масла в огонь.
– Надо же, на каких людей работает мой сын! – В голосе матери было столько яду, что впору тараканов травить. – Ты можешь собой гордиться. – Опять сплошной сарказм. Адам заметил, как сестра переглянулась с мужем, а брат нахмурился и отвернулся. Он уже чувствовал, что вечер, как это часто бывало, на несколько дней испортит ему настроение.
– Зарабатываю детям на хлеб. – Адам постарался не обижаться, подошел к бару и налил себе выпить. Покрепче. Водки со льдом.
– Ужина дождаться не можешь? Так выпить хочется? Даже не удосужился в синагогу явиться в такой-то день! С родными как следует не поздоровался, а выпить торопишься! Так и алкоголиком недолго стать!
Что он мог ответить? Будь он с Чарли и Греем – обратил бы все в шутку, но у его родни все всерьез. Сидят молча и ждут, пока Мэй доложит, что ужин на столе. Мэй – их прислуга – была темнокожей американкой, она появилась в их доме лет тридцать назад. Адам никогда не мог понять, что ее здесь держит. Мать до сих пор иначе как «schartze» – то есть «черной» – ее не называла. Даже имя ее – Мэй – раздражало мать. Мэй была единственным человеком в доме, которого Адам был искренне рад видеть.
– Как на молитву сходили? – поинтересовался он, предприняв еще одну попытку завязать беседу.
Его сестра Шэрон о чем-то перешептывалась со снохой Барбарой, а брат Бен обсуждал с зятем последние новости с чемпионата по гольфу – имя зятя было Гидеон, но по имени к нему никто не обращался, поскольку в семье Адама его недолюбливали. В их семье, если кого невзлюбят, сразу забывают, что у человека есть имя. Бен был успешным врачом, а вот Гидеон всего-навсего страховым агентом. Гарвардский диплом с отличием Адама был перечеркнут позорным фактом его развода – при этом все забывали, что жена сама его бросила, и мать упорно возлагала всю вину на него. Будь он порядочным человеком, разве ушла бы от него такая милая женщина, как Рэчел? А теперь вы только посмотрите, с кем он встречается! Причитания могли длиться бесконечно, он все их знал наизусть. Это была игра, в которой он сам был заведомо обречен на поражение. Ни малейшего шанса заслужить прощение.
Мэй наконец пригласила к столу, все заняли свои привычные места, и Адам заметил, что мать через стол смотрит на него в упор. Этим взглядом можно было пробуравить цементную плиту. Отец сидел напротив нее, по бокам от него – обе супружеские пары. Детей пока за общий стол не сажали, кормили на кухне, Адам их еще не видел. В ожидании ужина они играли во дворе в баскетбол и втихаря покуривали. Его дети сюда никогда не приезжали. Мать общалась с ними и невесткой вне дома, в удобное для себя время. Адам сидел между отцом и сестрой, как если бы его втиснули на свободное место в последний момент. И всегда его колени приходились на ножку стола. Впрочем, он ничего не имел против, но ему всегда казалось, что это еще один знак того, что в семье для него места с каждым годом остается все меньше. С тех пор как он развелся, а до этого стал партнером в своей адвокатской конторе, с ним обращались как с парией, как с источником горя и позора. Его близкие ни в грош не ставили его успех. Он был для них существом с другой планеты, пришельцем, который хочет поскорей оказаться дома. Самое печальное было то, что это и есть его дом. Родные были ему как чужие, как враги и вели себя соответственным образом.
– Ну и где ты в последнее время побывал? – нарушила молчание мать, желая, чтобы все в очередной раз услышали перечисление злачных мест типа Лас-Вегаса и Атлантик-Сити, кишащих шулерами и проститутками, ведь туда тучами слетаются женщины легкого поведения, и, конечно, все они к услугам Адама.
– В разных местах, – уклончиво ответил Адам. Он знал сценарий. Подводных камней и капканов, конечно, не избежать, но он всякий раз делал попытку. – Август провел в Италии и во Франции. – Это он ей уже рассказывал.
Какой смысл говорить, что на той неделе он был в Атлантик-Сити, решал в очередной раз чужие проблемы? К счастью, на еврейский Новый год она его не ждала и не знала, где он в это время был. Ему удавалось навестить родных только на Иом-Киппур. Он посмотрел на сестру, та улыбнулась. Но улыбка нисколько не смягчила лицо сестры. Адам еще в детстве называл про себя сестру невестой Франкенштейна. У нее с Гидеоном было двое детей, но Адам видел их очень редко. Говоря по совести, Адам не испытывал нежных чувств к племянникам. Он был убежден, что все его семейство – ненормальные, а его родственнички были такого же мнения о нем.
– Как съездили на Мохонк? – спросил Адам. Удивительно, что мать до сих пор продолжает ездить отдыхать на это озеро. Отец уже сорок лет как сделал целое состояние на бирже, и они могли себе позволить любой круиз или мировой курорт самого высокого класса. Но мать упорно продолжала прибедняться. К тому же она не любила самолеты, так что отдыхали они с отцом всегда поблизости.
– Очень мило, – коротко ответила она, соображая, к чему бы еще придраться.
Обычно каждое слово Адама становилось поводом для критики. Хитрость заключалась в том, чтобы не давать ей лишней информации, ограничиваясь тем, что она и так могла прочесть в своих любимых таблоидах или увидеть по телевизору. Обычно самые «ужасные» его снимки – например, когда он стоит позади закованного в наручники клиента, – она старательно вырезала и посылала ему с небольшими приписками типа: «Вдруг ты это пропустил». А в самых безобразных, с ее точки зрения, случаях она высылала ему вырезки аж в трех экземплярах, по отдельности, сопровождая записками вроде: «Я, кажется, забыла тебе прислать вот это».
– Пап, а ты как себя чувствуешь?
Это была следующая попытка завязать разговор, всякий раз с тем же эффектом. Адам еще мальчиком был убежден, что отца подменили инопланетяне, подослали вместо него какого-то робота, у которого имелся внутренний дефект, мешавший ему говорить. Говорить он умел, но сначала требовалось привести этого робота в действие, и тогда оказывалось, что у него сели аккумуляторные батареи. Стандартным ответом на вопрос о самочувствии было: «Очень хорошо», – при этом отец продолжал сидеть, уткнувшись в тарелку, никогда не смотрел на собеседника, а лишь старательно жевал. Собственно, полное уклонение от разговора и погружение в себя были для отца способом выжить рядом с матерью, что он с успехом и делал вот уже пятьдесят семь лет. Нынешней зимой брату Адама, Бену, исполнится пятьдесят пять, Шэрон только что стукнуло пятьдесят, а Адам появился на свет по недосмотру, девятью годами позже, и, судя по всему, не заслуживал ни внимания, ни общения – если только не совершал очередную глупость или что-либо непристойное.
Адам не припоминал, чтобы мать хоть раз сказала, что любит его, или хотя бы приласкала. Он всегда был для нее источником раздражения и недовольства. Самое лучшее, что он видел от родных, – это полное игнорирование. Худшего было куда больше: нотациями, выволочками и оплеухами сопровождалось все его детство, да и сейчас мать при каждом случае поносила его, сорокалетнего мужчину. Единственным пунктом программы, который с годами пришлось исключить, была порка.
– Итак, Адам, с кем ты сейчас встречаешься? – поинтересовалась мать, когда Мэй подала салат.
Он догадался, что тяжелая артиллерия пущена в ход раньше обычного в наказание за то, что он не явился в синагогу. Как правило, эта тема приберегалась на сладкое, к кофе. Он уже давно усвоил, что подходящего ответа на этот вопрос не существует. Сказать правду означало навлечь на себя еще больший гнев.
Читать бесплатно другие книги:
