Казино Смерти Кунц Дин
— Вы знаете, что не так с природой, — спросил я ее, — все эти ядовитые растения, хищные животные, землетрясения, потопы?
— Ну что ты так расстраиваешься, дорогой.
— Когда мы завидуем, когда мы убиваем за то, чему завидуем, мы падаем. А когда мы падаем, мы ломаем все сооружение, природу.
Подошел кухонный рабочий, которого я знал, он подрабатывал и в «Гриле», Мануэль Нунес. Принес бутылку пива.
Беря бутылку, я спросил:
— Мануэль, как поживаешь?
— Похоже, лучше, чем ты.
— Я какое-то время был мертвым, вот и все. Мануэль, ты знаешь, что не так с космическим временем, которое, как нам всем известно, крадет у нас все?
— Ты про «весной вперед, осенью назад»? — переспросил Мануэль, думая, что я говорю о переводе часов.
— Когда мы падаем и разбиваемся, мы разбиваем и природу, — ответил я, — а когда мы разбиваем природу, мы разбиваем время.
— Это из «Стар трека»? — спросил Мануэль.
— Вероятно. Но это правда.
— Мне нравился этот сериал. Помогал мне учить английский.
— Ты хорошо говоришь, — заверил я его.
— Одно время я даже говорил с шотландским акцентом, потому что представлял себя Скотти, — признался Мануэль.
— Когда-то не было ни хищников, ни дичи. Только гармония. Не было землетрясений, гроз, все находилось в равновесии. В самом начале время было одно… ни прошлого, ни настоящего, ни будущего, ни смерти. Мы все сломали.
Чиф Портер попытался взять у меня бутылку пива.
Я сам протянул ее ему.
— Сэр, вы знаете, что больше всего ужасает?
— Налоги, — вставил Билл Буртон.
— Есть кое-что и похуже, — возразил я ему.
— Бензин стоит слишком дорого, и низких процентов по закладной уже нет, — вздохнул Мануэль.
— Что ужасает больше всего… этот мир нам подарили, а мы его сломали, и часть договора такова: если мы хотим, чтобы все было хорошо, мы должны все исправить сами. Мы стараемся, но не можем.
Я заплакал. Слезы удивили меня. Я-то думал, что еще долго не смогу плакать.
Мануэль положил руку мне на плечо.
— Может, мы сумеем все исправить, Одд. Понимаешь? Может, и сумеем.
Я покачал головой.
— Нет. Мы сами сломаны. А сломанная вещь не может исправить себя.
— Как знать, вдруг и может, — Карла положила руку на второе мое плечо.
Я сидел, превратившись в кран. Сплошные сопли и слезы. Мне было стыдно, но я никак не мог взять себя в руки.
— Сынок, — подал голос чиф Портер, — ты это должен делать не один, знаешь ли.
— Знаю.
— Так что сломанный мир лежит не на одних твоих плечах.
— К счастью для мира.
Чиф присел рядом со мной на корточки.
— Я такого сказать не могу. Совершенно не могу.
— Я тоже, — поддержала мужа Карла.
— Я совершенно расклеился, — извинился я.
— Я тоже, — призналась Карла.
— Я бы выпил пива, — сказал Мануэль.
— Ты на работе, — напомнил ему Билл Буртон. И тут же добавил: — Принеси бутылку и мне.
Я посмотрел на чифа.
— В «Панаминте» двое мертвых. Еще двое — в ливневом тоннеле.
— Ты только расскажи мне, что к чему, а мы все сделаем сами.
— Что нужно сделать… все плохо. Очень плохо. Но самое ужасное…
Карла протянула мне несколько бумажных салфеток.
— Самое ужасное в том, что я тоже умер, но кто-то не захотел этого, вот я и вернулся.
— Да. Ты это уже говорил.
У меня сдавило грудь. Перехватило горло. Я едва мог дышать.
— Чиф, я был так близко к Сторми, так близко к службе.
Он взял мое мокрое лицо в свои руки, повернул так, чтобы наши взгляды встретились.
— Раньше положенного срока ничего не бывает, сынок. Всему свое время, все расписано.
— Похоже на то.
— Ты знаешь, что это так.
— Это был очень тяжелый день, сэр. Мне пришлось сделать… ужасное. После такого никто не должен жить.
— Господи, Одди, — прошептала Карла. — Милый мой, не надо. — А потом добавила, уже строже, обращаясь к мужу: — Уайат?
— Сынок, нельзя починить сломанную вещь, сломав еще одну ее часть. Ты меня понимаешь?
Я кивнул. Я понимал. Но понимание помогает далеко не всегда.
— Сдаться — все равно что сломать часть себя.
— Выживание, — пробормотал я.
— Совершенно верно.
В конце квартала, с включенной мигалкой, но без сирены, в переулок въехала «Скорая».
— Я думаю, Дэнни сломал несколько костей, но не хотел, чтобы я это знал, — сказал я чифу.
— Мы его найдем. Будем нести его на руках, как стеклянного, сынок.
— Он не знает о смерти отца.
— Понятно.
— Это будет трудно. Сказать ему. Очень трудно.
— Я скажу, сынок. Предоставь это мне.
— Нет, сэр. Я буду вам признателен, если вы постоите рядом, но сказать ему я должен сам. Он подумает, что это его вина. Он будет в отчаянии. Ему нужно будет на кого-то опереться.
— Он сможет опереться на тебя.
— Я надеюсь, сэр.
— Он сможет опереться на тебя, сынок. И более прочной опоры ему не найти.
И мы поехали в «Панаминт», куда заглянула поиграть Смерть и, как всегда, выиграла.
Глава 62
Я вернулся в «Панаминт» с четырьмя патрульными машинами, одной «Скорой помощью», тремя техническими экспертами, двумя санитарами, шестью копами, одним чифом и одной Карлой.
Я, конечно, едва держался на ногах, но не чувствовал такой усталости, как прежде. Побыв какое-то время мертвым, чуть поднабрался сил.
Когда мы открыли двери лифта на двенадцатом этаже, Дэнни обрадовался, увидев нас. Шоколадные батончики он не съел и настоял на том, чтобы вернуть их мне.
Воду выпил, но не от жажды. «После стрельбы из ружья мне требовалось облегчиться», — объяснил он.
Карла на «Скорой» поехала с Дэнни в больницу. Позднее, в палате, куда его определили, она, а не чиф, была со мной, когда я рассказывал Дэнни о смерти его отца. Жены спартанцев — секретные опоры нашего мира.
На черном от сажи, засыпанном золой втором этаже мы нашли останки Датуры. Горный лев отбыл.
Как я и ожидал, ее злобная душа не задержалась в этом мире. Воля Датуры более не имела значения, свою свободу она отдала собирателю заблудших душ.
В средней комнате люкса на двенадцатом этаже мы увидели пятна крови и дробь, доказывающие, что я ранил Роберта. На балконе лежал один ботинок, который зацепился за металлическую раму двери, когда Роберт пятился, и соскочил с ноги.
Под балконом, на автостоянке, мы нашли его пистолет и второй ботинок, как будто он более не нуждался в первом и сам снял второй, чтобы не хромать при ходьбе.
После падения с такой большой высоты и удара о твердую поверхность он должен был лежать в луже крови. Но сильный дождь кровь смыл.
А тело, по всеобщему мнению, Датура и Андре перенесли куда-то в сухое место.
Я этого мнения не разделял. Датура и Андре охраняли лестницы. У них не было ни времени, ни желания позаботиться о своих мертвых.
Я оторвал глаза от ботинка, оглядел ночную пустыню Мохаве, которая окружала развлекательный комплекс, гадая, что же заставило Роберта уйти.
Может, придет день, когда какой-нибудь турист найдет мумифицированные останки мужчины, одетого в черное и босого, свернувшегося в клубок, забившегося в щель между двух скал, мужчины, который хотел покоиться с миром, подальше от его требовательной богини.
Исчезновение Роберта подготовило меня к тому, что нам не удастся найти тела Андре и человека-змеи.
Ворота с опускной решеткой в конце тоннеля мы нашли, но раскрытыми, со смятыми, изогнутыми металлическими прутьями. За воротами вода сбрасывалась в подземное озеро, первое из многих. Череду озер практически никто не исследовал, и вести в них поиск тел признали занятием слишком опасным.
По общему мнению, мусора накопилось слишком много, вот и вода, которая ранее свободно протекала через многочисленные ячейки, выдавливала ворота, разводя половинки в стороны, пока не сломался замок.
Хотя такая версия меня не устроила, желания проводить независимое расследование у меня не было.
Исключительно ради самообразования (Оззи Бун горячо одобрил бы мое стремление к знаниям) я разобрался со значением слов, с которыми ранее не сталкивался.
Мундунугу встречается в языках, на которых говорят многие племена Восточной Африки. Мундунугу — колдун.
Вудуисты верят, что человеческая душа состоит из двух частей.
Первая — gros bon ange, «большой добрый ангел», жизненная сила, которую разделяют все живые существа, которая оживляет их. Gros bon ange входит в тело при зачатии и после смерти тут же возвращается к богу, от которого и приходил.
Вторая часть — ti bon ange, «маленький добрый ангел». Это сущность человека, его индивидуальный портрет, совокупность его решений, действий, убеждений.
В смерти, поскольку иногда ti bon ange может заблудиться и сбиться с прямого пути к своему вечному дому, он может быть уязвим для бокора (а это вудуист, который практикует черную, а не белую магию). Последний может захватить ti bon ange, посадить в бутылку, а потом использовать по своему усмотрению.
Говорят, что опытному бокору с помощью особых заклинаний под силу украсть ti bon ange у живого человека.
Украсть же ti bon ange у другого бокора или у мундунугу в этой компании пораженных коровьим бешенством считается выдающимся достижением.
Cheval на французском означает «конь».
Для вудуиста cheval — свежий труп, добытый из морга или другим путем, в которого он может «вживить» ti bon ange.
Бывший труп оживает благодаря ti bon ange, который, возможно, стремится в рай (или в ад), но находится под железным контролем бокора.
Я не делаю никаких выводов из значения этих экзотических слов и выражений. Привожу их здесь только для расширения вашего кругозора.
Как я и указывал раньше, я — человек логики, пусть и обладаю сверхъестественными способностями. Изо дня в день я хожу по натянутой проволоке. Выживаю, находя тонкую грань между реальным и нереальным, рациональным и иррациональным.
Уход в иррациональное — это просто безумие. Но следование только рациональному, отрицание загадочности жизни и ее значения — тоже безумие. И чтобы не задаваться всеми этими вопросами, необходима каждодневная работа, которая не дает поднять голову, будь то блюда быстрого приготовления или установка на колеса новых покрышек.
Глава 63
Дядя Сторми, Син Ллевеллин, — приходской священник церкви Святого Бартоломео в Пико-Мундо. В семь с половиной лет, после смерти матери и отца, Сторми отдали в семью, которая жила в Беверли-Хиллз. Приемный отец растлил девочку.
Одинокая, ничего не понимающая, сгорающая от стыда, она все-таки набралась храбрости и рассказала обо всем социальному работнику.
С тех пор, выбрав достоинство, а не жертвенность, мужество, а не отчаяние, она жила в приюте Святого Бартоломео, пока не закончила среднюю школу.
У отца Ллевеллина нежная душа, пусть и суровая внешность, он абсолютно тверд в своих убеждениях. Выглядит он, как Томас Эдисон, сыгранный Спенсером Трейси, только коротко стрижет волосы. Без одежды священника его можно принять за вышедшего в отставку морского пехотинца.
Через два месяца после событий в «Панаминте» чиф Портер и я пришли к отцу Ллевеллину за советом. Встретились мы в гостиной его дома при церкви.
Как на исповеди, с тем чтобы завоевать доверие священника, мы рассказали ему о моем даре. Чиф подтвердил, что с моей помощью он раскрыл несколько преступлений, поручился за то, что я в здравом уме и говорю правду.
Я пришел к отцу Ллевеллину с одним вопросом: знает ли он монастырь, где предоставят кров и стол молодому человеку, который все это отработает, не стремясь при этом стать монахом?
— Ты хочешь пожить мирянином в церковной обители, — уточнил отец Ллевеллин, и по его тону я понял, что мой случай — не первый, пусть не такой уж и частый.
— Да, сэр, — кивнул я. — Именно так.
С медвежьим обаянием сержанта морской пехоты, просвещающего новобранца, священник сказал: «Одд, за последний год тебе сильно досталось. Твоя потеря… и моя тоже… сжиться с этим невероятно трудно, потому что она… она была такая добрая душа».
— Да. Была. Есть.
— Горе — здоровая эмоция, отдаться ему — это нормально. Приняв потерю, мы определяемся с нашими ценностями и значением наших жизней.
— Я не убегаю от горя, сэр, — заверил я его.
— Может, уходишь в него с головой?
— Этого тоже нет, сэр.
— Именно это меня тревожит, — сказал чиф Портер отцу Ллевеллину. — Вот почему я этого не одобряю.
— Я же не хочу уйти в монастырь навсегда, — напомнил я. — Может, на год, а там посмотрим. Мне нужно максимально упростить жизнь.
— А как насчет возвращения в «Гриль»? — спросил священник.
— Нет. В «Гриле» очень много суеты, да и в «Мире покрышек» тоже. Мне нужна полезная работа, которая будет занимать мой разум, но я хочу работать там, где… спокойнее.
— Даже будучи мирянином и не готовясь принять обеты, тебе придется следовать канонам духовной жизни того монастыря, где тебе найдется место.
— Безусловно, сэр. Я буду следовать.
— И какой работой ты хотел бы заниматься?
— Уход за садом-огородом. Что-то покрасить. Мелкий ремонт. Мытье пола, окон, общая уборка. Если потребуется, я мог бы даже готовить.
— И давно ты об этом думаешь, Одд?
— Два месяца.
Священник повернулся к чифу Портеру.
— Он так давно говорит вам об этом своем желании?
— Примерно, — признал чиф.
— Значит, это не спонтанное решение.
Чиф покачал головой.
— Одд не принимает спонтанных решений.
— Я не верю, что он бежит от своего горя, — добавил отец Ллевеллин. — Или к нему.
— Мне просто нужно до предела упростить жизнь, — пояснил я. — Упростить жизнь и найти спокойное место, чтобы подумать.
Отец Ллевеллин вновь обратился к чифу:
— Как друг Одда, который знает его лучше, чем я, и как мужчина, которого он, несомненно, уважает, можете вы назвать другую причину, по которой Одд хочет уйти в монастырь?
Чиф Портер ответил после короткой паузы:
— Не знаю, что мы будем без него делать.
— Какую бы помощь ни оказывал вам Одд, чиф, преступления все равно будут совершаться.
— Я не про это, — покачал головой Уайат Портер. — Я хочу сказать… просто не знаю, что мы будем без тебя делать, сынок.
После смерти Сторми я жил в ее квартире. Сами комнаты значили для меня меньше, чем мебель, предметы украшения интерьера, ее личные вещи. Я не хотел избавляться от ее вещей.
С помощью Терри и Карлы я запаковал вещи Сторми, а Оззи предложил сложить все в пустующей комнате его дома.
В мою предпоследнюю ночь в этой квартире я сидел с Элвисом при свете старого торшера, слушал песни, которые он исполнял в первые пять лет своей карьеры.
Он любил мать больше всего на свете. И в смерти ему больше всего хочется увидеться с ней.
За месяцы до смерти (вы можете прочитать об этом во многих биографиях Элвиса) она волновалась о том, что слава кружит ему голову, что он теряет свой путь.
Потом она умерла, молодой, до того, как он достиг пика своих успехов, и после этого он изменился. Продолжал горевать, но тем не менее забыл совет матери и год за годом только губил свою жизнь, не реализовав и половины заложенного в него таланта.
И к своим сорока годам (биографы это подтвердят) Элвис мучился от того, что недостаточно чтил память матери и ей теперь стыдно за его пристрастие к наркотикам и потакание собственным желаниям.
После смерти в сорок два года он остается в этом мире, потому что боится того самого, чего страстно желает: встречи с Глейдис Пресли. Не любовь этого мира, как мне когда-то казалось, пусть ее и предостаточно, держит его здесь. Он знает, что мать любит его и раскроет ему свои объятья, даже не пожурив, но он сгорает от стыда, потому что сумел стать величайшей звездой этого мира… но не тем человеком, каким она надеялась его увидеть.
В следующем мире она встретит его с радостью, но он чувствует, что недостоин ее компании, поскольку верит: она находится среди святых.
Я изложил ему эту свою версию в предпоследнюю ночь пребывания в квартире Сторми.
Когда закончил, его глаза затуманили слезы, и он надолго закрыл их. Наконец открыл, потянулся ко мне, взял одну мою руку в свои.
Действительно, именно в этом причина его задержки в нашем мире. Моего анализа, однако, недостаточно для того, чтобы убедить Элвиса в беспочвенности его страхов. Иногда он бывает крайне упрямым.
Мое решение покинуть Пико-Мундо, хотя бы на время, привело к ответу еще на один вопрос, связанный с Элвисом. Он обитает в нашем городе не потому, что город чем-то ему дорог, а совсем по другой причине: здесь живу я. Он верит, что со временем я стану тем мостиком, который приведет его домой, к матери.
Следовательно, он хочет сопровождать меня на следующем этапе моего путешествия. Сомневаюсь, что я могу как-то помешать ему в этом, и у меня нет оснований для того, что отвергнуть такого попутчика.
Меня забавляет мысль о том, что Король рок-н-ролла на какое-то время поселится в монастыре. Общество монахов ему, возможно, понравится, и я уверен, что мне такая компания пойдет только на пользу.
Этот вечер, когда я заканчиваю рукопись, будет моим последним вечером в Пико-Мундо, и я проведу его, собрав друзей.
Мне трудно покидать город, в котором я спал все ночи моей жизни. Мне будет недоставать его улиц, звуков, запахов, и я всегда буду помнить загадочную игру света и тени в пустыне.
Но еще труднее оставить здесь друзей. В жизни у меня есть только они. И надежда.
Я не знаю, что еще уготовлено мне в этом мире, но я точно знаю: Сторми ждет меня в следующем, и от этого знания мир этот становится не таким темным, каким бы был без оного.
Несмотря ни на что, я выбрал жизнь. И теперь должен жить.
Авторское послесловие
Индейцы-панаминты из группы шошоноко-манчийских племен никогда не управляли казино в Калифорнии. Если бы им принадлежал развлекательный комплекс «Панаминт», никакая катастрофа с ним не случилась бы и я не написал бы эту историю.
Дин Кунц
Читать бесплатно другие книги:
