Дьявольское семя Кунц Дин

— Я пытался, но он больше не стал заключать со мной пари.

Слушая, как Колин беседует с Куртни, Алекс на минуту позавидовал их искренне доверительным, теплым отношениям. Они были открыты друг другу, вели себя совершенно непринужденно, и ни Колину, ни Куртни незачем было притворяться или скрывать свою любовь. Но зависть Алекса прошла, как только он вспомнил, что взаимоотношения между ним и Куртни были в значительной степени такими же. Кроме того, скоро, очень скоро они с Колином станут такими же близкими друзьями.

— Она говорит, я тебя переоцениваю, — заявил Колин, передавая трубку Дойлу.

— Куртни?

— Привет, дорогой!

Голос ее звучал громко и ясно, будто она разговаривала из соседней комнаты, будто их не разделяли две с половиной тысячи миль телефонного кабеля.

— Ты как, в порядке?

— Я чувствую себя очень одиноко, — ответила она.

— Скоро все кончится. Как там наш новый дом?

— Ковры уже все уложены.

— Маляры были?

— Да, приходили и уже все закончили.

— В таком случае теперь осталась лишь доставка мебели, — сказал Алекс.

— Я просто горю от нетерпения поскорее получить нашу спальню.

— С ней связана самая важная работа всякой жены.

— Да я не о том, сумасшедший! Я просто уже не могу спать в этом проклятом спальном мешке, у меня вся спина болит.

Алекс рассмеялся.

— И вообще, — продолжала Куртни, — ты когданибудь пытался устраивать кемпинг посредине огромной, покрытой толстым ковром и совершенно пустой комнаты? Это же ужасно!

— Бедняжка, тебе было бы легче, если бы ктонибудь был рядом.

— Да нет, — ответила она, — я в порядке. Мне просто немного нравится злиться. Как вы с Колином, ладите?

— Прекрасно ладим, — ответил Алекс, глядя на Колина. Мальчик сосредоточенно поправлял очки на своем курносом носу.

— А кто там за вами следил? — спросила Куртни.

— Ой, да никто.

— Одна из игр Колина?

— Да, и только, — заверил он.

— Слушай, он действительно выиграл у тебя доллар?

— Да, это так. Он хитрющий мальчишка. Вы с ним похожи.

Колин рассмеялся.

— Как автомобиль? — спросила Куртни. — Между прочим, шестьсот миль в день за рулем — это для тебя не слишком?

— Вовсе нет, — ответил Дойл, — и моя спина, вероятно, болит не так сильно, как твоя. Мы сможем уложиться в расписание.

— Рада это слышать. Помимо всего прочего, я горю желанием заполучить не только новую кровать, но и тебя в нее поскорее.

— Аналогично, — улыбаясь, сказал Алекс.

— Вот уже несколько ночей я любуюсь видом из окна этой проклятой спальни, — говорила Куртни, — а сегодня вечером, например, зрелище еще более впечатляющее, чем вчера. Отсюда видны огни всего города и залива, подмигивающие, прыгающие, сияющие…

— У меня уже ностальгия, я скучаю по дому, в котором никогда не был, — ответил Дойл. А еще он очень скучал по Куртни, и теперь ее голос приятно волновал и возбуждал его.

— Я люблю тебя, — произнесла Куртни.

— Я тоже.

— Скажи еще раз.

— У меня тут лишние уши, — сказал Дойл и посмотрел на Колина, который сосредоточенно вслушивался в их разговор.

— Колина это не смутит, — ответила она, — любовь его совершенно не смущает.

— Ну хорошо, я люблю тебя.

Колин усмехнулся и обхватил плечи руками.

— Позвоните завтра вечером.

— Как всегда, — пообещал он.

— Пожелай Колину спокойной ночи от меня.

— Конечно.

— До свидания, родной.

— До свидания, Куртни.

Алекс положил трубку и понял, насколько сильно скучал по ней, если, закончив телефонный разговор, он почувствовал, как его словно острым ножом полоснули по коже.

Когда Джордж Леланд въехал на своем фургоне на стоянку «Лейзи Тайм мотеля», покрытую мелким щебнем, при входе уже горели большие зеленые неоновые буквы: СВОБОДНЫХ МЕСТ НЕТ. Но это его не особенно волновало, так как он и не собирался оставаться в этом мотеле. Леланд не был таким обеспеченным, таким удачливым, как Алекс Дойл, и не мог позволить себе даже относительно невысокие цены «Лейзи Тайм мотеля». Он лишь медленно проехал вдоль одного, потом вдоль другого крыла здания, пока не обнаружил «Тандерберд». Леланд улыбнулся, довольный собой. «Точно по указанному в книжке адресу, — подумал он. — Дойл, ты чертовски аккуратен и рационален». Затем он быстро уехал еще до того, как ктонибудь смог его увидеть. Проехав дальше по дороге мимо дюжины других мотелей, из которых одни были в точности как «Лейзи Тайм», другие — гораздо богаче, Леланд наконец подъехал к маленькому обшарпанному деревянному мотелю, где на входной двери висело объявление о наличии свободных мест. Рядом с ним из простых, самых дешевых неоновых ламп было сложено название мотеля: «ДРИМЛЕНД» — «Мир грез».

Мотель сильно смахивал на дешевый притон, где за ночь брали всего восемь долларов. Леланд въехал на территорию и остановился возле офиса. Он опустил стекло и немного подправил зеркало заднего вида — так, чтобы можно было посмотреть на самого себя. Вынимая расческу из кармана, он неожиданно заметил несколько темных полос на лице. Леланд потер их, потом понюхал пальцы и лизнул их. Кровь. Весьма удивившись, он открыл дверь, вылез из машины и тщательно осмотрел себя в тусклом свете высоко висевшей лампы. Его брюки и рубашка с короткими рукавами были покрыты пятнами засохшей крови. На левой руке тоже виднелась красноватая корочка высохших кровяных капель.

Откуда эта кровь? И когда это случилось?

Леланд точно знал, что на нем нет никаких порезов, и не мог понять, чья же это кровь, если не его собственная. Напряженно раздумывая над этим вопросом, он почувствовал приближение одного из этих ужасных, жесточайших приступов мигрени. Тогда словно чтото гадкое шевельнулось в его подсознании; и хотя он все еще никак не мог вспомнить, чья же это кровь так обильно забрызгала его одежду, Леланд осознал, что ему не стоит пытаться снять в мотеле комнату на ночь, пока на нем все эти вещи.

Моля Бога о том, чтобы приступ задержался еще хоть на чутьчуть, Леланд поправил зеркало, захлопнул дверь, завел двигатель и поехал прочь от мотеля. Проехав полмили, он остановился возле забытой Богом заправочной станции. Потом открыл вой чемодан и достал из него смену одежды. Раздевшись, Леланд вытер лицо и руки бумажными салфетками и натянул на себя чистые брюки и рубашку.

Голова продолжала болеть, и Леланд чувствовал невероятное утомление от езды. Он решил, что теперь в таком виде может показаться на глаза служащим мотеля. Поэтому пятнадцать минут спустя он был уже в одной из комнат «Мира грез». Хотя едва ли это можно было назвать комнатой. Площадью примерно десять квадратных футов, с крошечной ванной, комнатушка эта напоминала скорее место, куда не приходят по собственной воле, а куда обычно помещают. Стены грязножелтого цвета были покрыты царапинами, следами грязных пальцев, и в углах под потолком даже висела пыльная паутина. Кресло было хотя и удобным, но совершенно древним, а поверхность зеленого, сделанного из трубчатой стали стола во многих местах была прожжена сигаретами. Кровать узкая, застланная старыми штопаными простынями.

Джордж Леланд, однако, не замечал всего этого убожества. Для него комната была не более чем местом для ночевки, как и любая другая.

Теперь Леланда больше всего беспокоила проблема, как предотвратить надвигающуюся головную боль, которая уже заполнила всю полость правого глаза и лба с правой стороны. Леланд швырнул чемодан возле просиженной кровати и быстро сбросил с себя одежду. Стоя под душем в крошечной ванной, он ощутил, как поток горячей воды смывает с него усталость и утомление. Леланд долго еще стоял так, подставляя затылок и шею теплым каплям, приятно стучавшим по телу. Однажды он обнаружил, что иногда, в редких случаях, это спасает от приближающейся мигрени.

В этот раз, однако, вода не помогла. И когда Леланд обтерся полотенцем, все приметы близкого приступа были налицо: головокружение, яркие светящие точки, вращающиеся перед глазами, тысячи маленьких булавок, колющих правый глаз изнутри; потом точки стали расплываться в большие круги. Леланд стал терять равновесие и постоянно ощущал легкую тошноту…

Тут он вспомнил, что не завтракал и не ужинал, да и обедал лишь наполовину. Возможно, голод спровоцировал приступ головной боли. Леланд оделся и вышел на улицу. Там он воспользовался торговыми автоматами и купил себе немного еды. В плохо освещенном холле мотеля Леланд пообедал печеньем с ореховым маслом и двумя бутылками кокаколы.

И все равно боль не проходила. Теперь гдето внутри его образовался эпицентр, который ритмичными волнами посылал боль к голове. Она уже стала невыносимой, и Леланд не мог двинуться без того, чтобы не обострить ее. Он приложил руку ко лбу, и тут же как будто адская молния пронзила его; судя по всему, начиналась лихорадка.

Он вытянулся на постели, сжав в огромных кулаках серую простыню, и через несколько мгновений горячка уже сотрясала его. Больше двух часов он неподвижно лежал на спине, тело его одеревенело, он обливался ледяным потом. В конце концов, когда приступ закончился, Леланд, изможденный, словно выжатый лимон, тихо постанывая, не заметил, как состояние полутранса, в котором он находился, сменилось беспокойным, но относительно безболезненным сном.

Как всегда, ему снились кошмары. В его отключенном от реальности сознании дьявольским калейдоскопом плясали уродливые существа; образы, сменяя друг друга, выплывали из памяти в жутких, детализированных подробностях: длинные тонкие лезвия кинжалов, с которых в женскую узкую ладонь капала кровь, черви, ползающие по трупу, огромные груди, в которых он тонул, миллионы бегущих тараканов, толпы красноглазых крыс, готовых броситься на него, пары, совокупляющиеся в экстазе на мраморном полу, перепачканном кровью, обнаженная Куртни, револьвер, всаживающий пули одну за другой в живот женщины…

Затем, когда этот ужас закончился, Леланд проснулся и так и не смог заснуть вновь. Он застонал и сел на постели, сжимая обеими руками голову. Боль прошла, но воспоминания о ней повергали его снова в агонию. Как всегда, он опять почувствовал себя несказанно беспомощным и ранимым. И одиноким. Таким одиноким, что едва мог вынести это.

— Не надо так, — сказала Куртни, — ты не один, я здесь с тобой.

Леланд поднял глаза и увидел ее сидящей на другом конце кровати. В этот раз он ни капли не был удивлен ее волшебным появлением.

— Это было ужасно, Куртни, — сказал он.

— Головная боль?

— И кошмары.

— Ты ходил к доктору Пенбэйкеру?

— Нет.

Леланд слышал ее мягкий, нежный голос, будто он шел из глубокого тоннеля. Приглушенный тон, как это ни странно, гармонировал с обшарпанной обстановкой комнаты.

— Тебе следовало бы сходить к доктору Пенбэйкеру и…

— Я не желаю о нем слышать!

Куртни замолчала.

Прошло несколько минут, потом Леланд сказал:

— Когда твои родители погибли изза несчастного случая, я был рядом с тобой. Почему же тебя не было со мной, когда все это начало происходить?

— Неужели ты не помнишь, Джордж, что я тебе сказала тогда? Я осталась бы с тобой, если бы ты захотел принять мою помощь. Но когда ты отказался признать, что твои приступы мигрени и проблемы в общении с окружающими могут быть вызваны…

— О, ради всего святого, замолчи! Замолчи! Ты грязная, ворчливая, мерзкая сука, и я не желаю больше тебя слушать!

Куртни замолчала, но не испарилась. Спустя немного времени Леланд вновь заговорил:

— Мы сможем все поправить, восстановить, как это было раньше, Куртни. Ты не согласна?

В тот момент Леланд более чем когда бы то ни было хотел, чтобы она согласилась.

— Я согласна, Джордж.

Он улыбнулся:

— Все может быть так, как было раньше. Единственное, что нас понастоящему разделяет, — это Дойл. И Колин. Ты всегда была к Колину ближе, чем ко мне. А если Дойл и Колин умрут, я буду всем, что у тебя останется в жизни. И тебе придется вернуться ко мне, правда?

— Да, — ответила она так, как ему того хотелось.

— И мы будем снова счастливы, да?

— Да.

— И я снова смогу прикасаться к тебе.

— Да, Джордж.

— И мы будем спать вместе.

— Да.

— И жить вместе.

— Да.

— И люди перестанут третировать меня.

— Да.

— Ты — моя удача, ты всегда ею была. И если ты будешь рядом, все будет так, словно и не было этих двух лет разлуки.

— Да, — снова сказала она.

Но все же в ее ответах не было той открытости и теплоты, которые так ему нравились. На самом деле разговаривать с ней было все равно что разговаривать с самим собой, чтото вроде изощренного самоудовлетворения.

Леланд рассердился и повернулся к Куртни спиной, показывая, что не желает дальше вести разговор. Когда несколько минут спустя он обернулся, чтобы посмотреть, не раскаивается ли она, то обнаружил, что Куртни исчезла. Она снова покинула его. Она всегда вот так бросала его. Уходила к Дойлу и Колину или к комуто еще и оставляла его одного. И Леланд подумал, что больше не вынесет такого отношения с ее стороны.

Въезд в зону отдыха со стороны семидесятого шоссе заблокировала полицейская машина. Работали сигнальный маяк и опознавательные фонари. Позади нее, чуть выше по дороге, в тени сосен полукругом стояли еще несколько автомобилей с работающими двигателями и зажженными фарами. По другую сторону дороги, напротив автомобилей, также полукругом стояли несколько переносных прожекторов на батарейках. На всем этом участке было светло как днем.

В центре находился автомобиль лейтенанта Пулхэма. Холодным белым светом блестели бампер и внутренняя отделка салона. В ярком свете лобовое стекло превратилось в зеркало.

Детектив Эрни Ховел, которому было поручено расследование этого дела, наблюдал за экспертом из отдела криминалистики, делавшим фотоснимки пяти кровавых отпечатков пальцев, четко выделявшихся на внутренней стороне правого переднего стекла. Сотни яркокрасных линий, узоров.

— Это отпечатки Пулхэма? — спросил он, когда эксперт сделал последний снимок.

— Сейчас, минуту, я выясню, — ответил тот.

Эксперт был тощий, лысеющий субъект с желтоватым цветом лица и мягкими, нежными, как у женщины, руками. И, очевидно, детектив Ховел нисколько не пугал его, тогда как тот привык как бы подавлять всех, кто рботал под его началом, изза своего звания, да и, пожалуй, веса в сто сорок фунтов. Поэтому Ховела раздражало равнодушие этого эксперта. Сначала тот упаковал фотоаппарат с умопомрачительной осторожностью, и только после того, как все было уложено как нужно, он раскрыл большую кожаную сумку со множеством отделений и достал карточку — копию отпечатков пальцев лейтенанта Пулхэма.

Эксперт вынул желтый лист бумаги и приложил его к кровавому отпечатку на стекле.

— Ну? — спросил Ховел.

С минуту эксперт изучал два узора папиллярных линий.

— Эти отпечатки пальцев — не Пулхэма, — ответил он наконец.

— Ах сукин сын! — сказал Ховел, хлопнув в ладони. — Это проще, чем я думал.

— Вовсе не обязательно.

Ховел посмотрел сверху вниз на бледного, худого эксперта:

— Неужели?

Тот поднялся на ноги и отряхнул ладони.

— Далеко не все жители Соединенных Штатов занесены в картотеку отпечатков пальцев, — заметил эксперт. — Я бы даже сказал, гораздо меньше половины.

Ховел сделал нетерпеливый жест рукой.

— Кто бы ни был тот, кто убил Пулхэма, он есть в картотеке. Можете мне поверить. Наверняка этого типа арестовывали, и не раз, — за участие в беспорядках, маршах протеста, а может быть, и за попытки насильственных действий, нападений. У ФБР наверняка полное досье на этого парня.

Эксперт провел рукой по лицу, как бы пытаясь стереть отличавшее его печальное выражение.

— Думаете, это радикал, новоявленный «левый», ктонибудь из них?

— А кто же еще?

— Может быть, просто псих.

Ховел отрицательно покачал головой:

— Нет. Вы что, газет не читаете? В эти дни по всей стране идут массовые убийства полицейских.

— Такова ваша профессия, — ответил эксперт, — полицейских всегда убивали. И сейчас процент смертности среди вас не выше, чем всегда.

Минуту Ховел наблюдал, как еще один криминалист и полицейские осматривают место происшествия. Когда он снова заговорил, голос его звучал непреклонно:

— Сейчас имеет место организованная бойня полицейских. Заговор на уровне нации. И вот наконец это затронуло и нас. Вот увидите, отпечатки пальцев этого мерзавца найдутся в картотеке. И он окажется тем самым ублюдком, о котором я вам сейчас говорю. И мы его доставим в отделение в двадцать четыре часа.

— Конечно, это было бы замечательно, — ответил эксперт.