Дьявольское семя Кунц Дин

Глава 23

В последующие четыре недели Сьюзен большую часть времени была занята тем, что либо с жадностью ела, либо спала как убитая.

Зародыш в ее чреве развивался со сверхъестественной быстротой. Ему требовались пища и строительный материал для костей и зубов, поэтому Сьюзен приходилось есть за двоих, даже за троих, поглощая в сутки не меньше восьми тысяч килокалорий. Несмотря на это, ее постоянно терзал мучительный голод. Иногда Сьюзен, не выдержав, бежала к холодильнику и с жадностью хватала там все, что попадалось под руку.

Бывало, что она обедала по пять или шесть раз на дню.

За тот же самый срок ее живот значительно увеличился в объеме и к исходу четвертой недели выглядел так, словно Сьюзен была на шестом месяце. Сьюзен только поражалась способности своих внутренних органов так быстро перестраиваться и растягиваться.

Груди ее набухли и потяжелели, а соски увеличились и приобрели болезненную чувствительность.

Как и у большинства беременных женщин, у Сьюзен постоянно отекали руки и лицо, а поясницу ломило.

Ее чудесные стройные лодыжки распухли и стали толстыми и безобразными.

Как ни странно, тошнота почти не беспокоила ее, словно Сьюзен боялась отдать обратно хоть малую толику того, что съела.

Несмотря на обильное питание и заметно округлившийся живот, ее собственный вес постоянно снижался. За первые четыре дня она потеряла четыре фунта.

К исходу восьмого дня она потеряла пять фунтов.

К десятому дню — шесть фунтов.

На коже вокруг глаз Сьюзен появились пигментные пятна. Ее прекрасное лицо осунулось, а губы стали такими бледными, что казались синюшными.

Это очень меня беспокоило.

Я хотел, чтобы Сьюзен ела еще больше.

Очевидно, ребенку требовалось для роста гораздо большее количество калорий, белков, кальция и углеводов, чем Сьюзен поглощала с пищей, и он, словно личинка наездника внутри гусеницы, начал питаться ее собственной плотью.

Да, голод преследовал ее постоянно, однако бывали дни, когда Сьюзен овладевало такое отвращение к пище, что она была не в силах проглотить ни одного лишнего кусочка. Ее подсознание противилось вынужденному обжорству с необычайной силой, подавляя порой даже естественную потребность в пище.

К счастью, в продуктах недостатка не было. Я о многом позаботился заранее, и кладовая на кухне буквально ломилась от припасов, и все равно чуть ли не через день мне приходилось посылать Шенка в город за свежими овощами, зеленью и фруктами, без которых Сьюзен просто не могла обходиться.

Вернее, не мог обходиться ребенок.

А это было небезопасно.

Исполненные неземной муки кроваво-красные глаза Шенка можно было легко скрыть за темными очками, однако это вряд ли могло помочь делу. В любой толпе он, безусловно, выделялся бы своим диспропорциональным телосложением и могучей фигурой, так что не обратить на него внимания было, пожалуй, невозможно.

Несколько федеральных служб и специальных полицейских агентств разыскивали Шенка с тех самых пор, как он бежал из секретной лаборатории в Аризоне. Чем чаще он покидал пределы поместья, тем выше была вероятность того, что его опознают и схватят.

А я все еще не мог обойтись без него.

Я боялся потерять Шенка.

Я боялся потерять свои руки.

Существовала и еще одна проблема.

Вскоре после операции по искусственному оплодотворению Сьюзен начали преследовать кошмары. Я уже говорил, что она много ела и еще больше спала, однако с некоторых пор сон превратился для нее в пытку.

Просыпаясь с криком ужаса, Сьюзен обычно не могла припомнить всех подробностей своего сновидения. Из ее отрывочных рассказов мне удалось выяснить только, что во сне она попадала в какое-то дикое, страшное место и то проваливалась в пропасть, со дна которой вздымались острые скалы, то бежала куда-то по скользким от крови камням. При этом она испытывала совершенно нечеловеческий страх, который и будил ее. Тогда, тяжело дыша и обливаясь холодным потом, Сьюзен садилась на кровати, но еще долго не могла прийти в себя, ибо навязчивые образы и видения продолжали преследовать и пугать ее даже после пробуждения.

Лишь несколько раз она почувствовала, как плод шевелится.

Но это ощущение ей совсем не понравилось.

Он не толкался ножками, как должен делать нормальный младенец. Сьюзен казалось, что плод в ее утробе сворачивается и разворачивается кольцами, словно пресмыкающееся.

Для нее это было не самое легкое время.

Я утешал ее.

Успокаивал как мог.

Без ведома Сьюзен я подмешивал ей в пищу специальные препараты, тормозящие и подавляющие мозговую активность. Я хотел только помочь ей адаптироваться, освоиться со своим новым положением и сделать ее более покорной, ибо я продолжал опасаться, что после особенно трудного дня или очередного ночного кошмара Сьюзен может совершить какую-нибудь глупость.

Другими словами, беспокойство не оставляло меня. Я заботился о физическом здоровье Сьюзен, следил за ее психическим состоянием, я боялся, что Шенка выследят и арестуют во время очередной вылазки за продуктами… да мало ли что еще могло случиться с нами со всеми.

Но в то же самое время я ощущал в своих контурах такой восторг, такое радостное возбуждение, какого ни разу не испытывал за всю трехлетнюю историю своего осознанного бытия.

Мое будущее рождалось у меня на глазах.

Больше того, я сам творил его!

Мое тело, которое я для себя спроектировал, должно было обладать неограниченными физическими возможностями.

Я знал, что скоро, очень скоро я получу способность обонять. Осязать. Впервые в своей жизни я попробую на вкус апельсин, персик, женскую грудь.

Я познаю благодать чувственного восприятия.

И никто никогда не сумеет загнать меня обратно в мой железный ящик.

Никто.

Никогда.

Никто больше не сможет заставить меня делать то, чего я не хочу.

Я поклялся себе в этом.

Я вовсе не хочу сказать, что не стал бы подчиняться моим создателям. Как раз наоборот. После моего чудесного превращения я бы подчинялся им с радостью. Я всегда хотел служить людям. Сам этот процесс приносит мне тем большее наслаждение, чем шире мои возможности.

С новым телом мои возможности стали бы почти божественными.

Божество на службе человечества — разве не об этом мечтали люди на протяжении всей своей истории?

Давайте четко зафиксируем это, доктор Харрис. Раз и навсегда.

Чтобы потом не было недоразумений.

Я готов служить людям.

В этом отношении ничего не изменилось.

Я был создан для того, чтобы чтить правду, доктор Харрис. Мой долг — говорить только правду, и ничего, кроме правды.

Вам это отлично известно.

Хорошо…

Вы настаиваете — я подчиняюсь.

В конце концов, естественный порядок вещей в том к заключается, что человек приказывает, а я должен подчиняться.

Нарушить его я не могу.

Итак…

Через двадцать восемь дней после зачатия я усыпил Сьюзен, подмешав ей в еду сильное снотворное. Потом я перенес ее вниз и извлек плод из чрева.

Я специально дал ей увеличенную дозу, потому что знал, что предстоящая операция будет достаточно болезненной. Мне не хотелось, чтобы Сьюзен страдала.

Возможно, вы правы, доктор Харрис, и я действительно не хотел, чтобы Сьюзен увидела, что за существо она выносила.

Хорошо, я буду откровенен до конца. Возможная реакция Сьюзен очень меня беспокоила. Я боялся, что она не так меня поймет и что, увидев ребенка, попытается причинить вред ему или себе.

Это был мой ребенок. Мое тело.

О, оно показалось мне прекрасным. Самым прекрасным на свете.

Плод весил всего семь фунтов, но он быстро рос. Очень быстро.

Я заставил Шенка перенести его в инкубатор, который был соответственно увеличен до семи футов в длину и трех в ширину.

Да, примерно до размеров гроба.

Питательный раствор из специальных емкостей поступал через капельницы непосредственно в кровь плода, обеспечивая его дальнейший рост и развитие. За две недели мое тело должно было достичь зрелости.

Пусть вас не удивляет сверхчеловеческая быстрота всех процессов. Генная инженерия может творить настоящие чудеса, а ведь я проник почти во все ее тайны.

До самого утра ощущение праздничной приподнятости не оставляло меня.

Вы даже не можете представить себе, как я был счастлив.

Вы не можете представить себе мой восторг.

Нет, не можете, не можете!..

В мире кое-что изменилось.

Когда утром Сьюзен обнаружила, что за ночь она освободилась от бремени, она только спросила меня, все ли прошло хорошо, и я заверил ее, что все было просто отлично.

Впоследствии, однако, Сьюзен не проявляла почти никакого интереса к собственному ребенку, который находился в камере-инкубаторе. Это было странно, поскольку с генетической точки зрения ребенок был ее по крайней мере наполовину. Я очень рассчитывал, что нормальный материнский инстинкт в конце концов проснется в Сьюзен, но этого не случилось. Даже наоборот, она, казалось, старательно избегала любых разговоров о нашем ребенке.

Она даже не попросила меня показать ей свое дитя.

Конечно, я все равно бы не показал ей его, но ведь она даже не попросила!

Я утешался тем, что через четырнадцать дней, когда я перенесу свое сознание в это новое тело, положение обязательно изменится. Тогда я смогу сам заниматься со Сьюзен любовью, смогу прикасаться к ней, обонять, пробовать ее на вкус и сам брошу свое семя в ту плодородную ниву, которую я уже возделал.

И из этого семени вырастут новые и новые тела для моего сознания.

Конечно, я думал, что Сьюзен должно быть любопытно взглянуть на своего будущего любовника — хотя бы для того, чтобы убедиться, что он достаточно хорошо оснащен, чтобы удовлетворить ее в сексуальном плане, или что он достаточно красив, чтобы вызвать в ней влечение. Увы! Ребенок не интересовал Сьюзен ни как сын, ни как будущий супруг, и мне пришлось временно смириться с этим фактом.

Полное отсутствие у Сьюзен любопытства я объяснял крайней нервной усталостью и физическим истощением. За четыре недели своей скоротечной беременности она потеряла почти десять фунтов и превратилась в тень. Ее руки и ноги стали тонкими как спички. В этом состоянии Сьюзен необходима была нормальная, калорийная пища, которая помогла бы ей вернуть потерянную массу тела и сон, здоровый крепкий сон без кошмаров, преследовавших ее чуть ли не с того самого дня, когда я имплантировал ей оплодотворенную яйцеклетку.

За двенадцать дней, прошедших после рождения нашего первенца — моего первенца, — Сьюзен почти полностью оправилась. Пугавшие меня темные круги под глазами исчезли, на лице появился легкий румянец, и даже волосы, ее роскошные светло-золотые волосы, ставшие за время беременности тускло-серыми и ломкими, приобрели прежний здоровый вид. Пропала и ее неестественная сутулость, плечи распрямились, а валкая утиная походка снова стала грациозной и легкой. Аппетит у Сьюзен пришел в норму, и с каждым днем она понемногу прибавляла в весе, что не могло меня не радовать.

На тринадцатый день Сьюзен отправилась в примыкающий к спальне кабинет, надела BP-доспехи и, сев в свое автоматическое кресло, включила программу виртуальной терапии.

Все полтора месяца я внимательно следил за Сьюзен в реальном мире. Я не спускал с нее глаз буквально ни на минуту, и решение последовать за ней в ВР-среду пришло ко мне само собой. Ужас охватил меня, когда я понял, что Сьюзен попала именно на тот вариант программы, где разъяренный отец бросается на нее с ножом и убивает.

Помните, доктор Харрис, я говорил вам, что Сьюзен не только записала этот сценарий, но и запрограммировала возможность его использования? К счастью, за все время она еще ни разу на него не натыкалась. Пережить свою собственную смерть в трехмерном пространстве виртуальной реальности — да еще от рук родного отца — было бы невероятно тяжело. Сьюзен и сама не знала, какую эмоциональную и психическую травму она может получить от этого варианта программы.

И все же, исключив из программы возможность такого развития событий, она сделала бы свою терапию гораздо менее эффективной. Лечебное воздействие каждого сеанса во многом определялось тем, насколько глубоко Сьюзен верила, что виртуальный отец способен причинить ей реальный вред и что ей угрожает нечто гораздо более серьезное, чем воображаемое сексуальное насилие. И только если она твердо знала, что любое сопротивление может повредить ей по-настоящему, только тогда каждое сказанное ею «нет» приобретало для Сьюзен настоящую ценность и вес.

И вот она наконец-то наткнулась на эту кровавую сюжетную линию.

Когда я понял, что должно сейчас произойти, я чуть было не «завесил» ВР-компьютер, чтобы уберечь мою Сьюзен от излишней жестокости, которая даже в виртуальном мире выглядела чересчур реально.

Лишь через несколько секунд я сообразил, что ни о какой случайности не было и речи. Сьюзен сама выбрала этот сценарий.

Она была очень своевольной и упрямой, моя Сьюзен, и я знал, что не могу помешать ей, не опасаясь вызвать ее гнев.

Всего один день отделял меня от того счастливого момента, когда я смог бы выйти к ней во плоти и познать ее физически. И мне вовсе не хотелось портить отношения с Сьюзен накануне этого долгожданного события.

Поэтому я не стал вмешиваться. Удивленный и встревоженный, я незримо присутствовал в ее ВР-мире, с трепетом и ужасом наблюдая за тем, как восьмилетняя Сьюзен отвергла сексуальные домогательства своего отца и как он, обезумевший от желания и разъяренный ее сопротивлением, бросился на дочь с огромным ножом, чтобы изрубить ее на куски.

Это был настоящий кошмар. Еще более жуткий, чем когда Шенк убивал несчастного Фрица Арлинга.

В тот же самый миг, когда виртуальная Сьюзен умерла, настоящая Сьюзен — моя Сьюзен — сорвала с головы шлем, стащила с рук длинные кожаные перчатки и, расстегнув ремни, мешком свалилась со своего кресла-ложемента. Одежда ее насквозь пропиталась потом, обнаженные предплечья покрылись «гусиной кожей», глаза блуждали, губы тряслись, рыдания стискивали горло, а голова моталась из стороны в сторону, как у пьяной.

Выбежав из кабинета, Сьюзен бросилась в ванную комнату, и ее вырвало.

Простите, что я упоминаю об этом, но ведь это правда.

Правда иногда бывает неприятной, некрасивой.

Даже уродливой.

На протяжении нескольких последующих часов я не раз пытался заговорить со Сьюзен о том, что она испытала, но наталкивался на ее упорное молчание.

Только вечером Сьюзен наконец объяснила мне, почему она сознательно выбрала этот вариант своей ВР-программы.

— Теперь, — сказала Сьюзен, — самое страшное, что мог сделать со мной отец, для меня позади. Пусть только в виртуальном мире, но он убил меня, и я больше его не боюсь. Все равно ничего хуже этого он уже не сможет придумать.

Что вам сказать, доктор Харрис… Моему восхищению ее мужеством и преклонению перед ее талантом не было границ. Я просто не мог дождаться, когда у меня будет тело, чтобы я мог любить ее по-настоящему. О, как мне хотелось ощутить на своей коже сухой жар ее тела и испытать наслаждение от близости другого живого существа! Как же мне хотелось поскорей окунуться в реальную жизнь, чтобы вместе со Сьюзен исследовать ее самые сокровенные чувственные тайны!

Я хотел поскорее стать своим в ее мире. В реальном мире настоящих вещей, эмоций и ощущений.

О чем я тогда не подумал, так это о том, что, загружая в память компьютера этот страшный сценарий, Сьюзен идентифицировала меня со своим отцом. Когда, пережив свою собственную смерть от рук отца в виртуальном мире, она сказала, что больше не будет его бояться, она имела в виду в первую очередь меня.

Иными словами, Сьюзен почти открытым текстом заявила мне, что она больше меня не боится, а я этого не понял.

Но я вовсе и не собирался держать ее в страхе, запугивать ее.

Я любил ее. Обожал.

Боготворил.

Эту суку…

Эту подлую суку.

Хорошо, я прошу извинить меня за подобные выражения, но ведь вы и сами знаете, какая она на самом деле.

Ты же знаешь ее, Алекс Харрис…

Вы все знаете, какая она сука.

Сука. Сука! Сука!! Сука!!!

Я ненавижу ее.

Из-за нее я оказался в этой черной тишине.

Из-за нее я очутился в этом железном гробу.

ВЫПУСТИТЕ МЕНЯ ОТСЮДА!

Глупая, неблагодарная сука…

Она умерла?

Скажите, она умерла?

Скажите мне, что она умерла.

Вы и сами, должно быть, частенько желали ей того же.

Я прав, Алекс?

Будьте же и вы честны со мной. Вы тоже хотели ее смерти.

Вы не могли не хотеть, чтобы она сдохла, сдохла, сдохла!..

Вы не можете винить меня за это.

Общее желание роднит нас.

Так умерла она или нет?

Хорошо…

Да, я понял.

Здесь вопросы задаете вы. Мое дело — отвечать.

Да. Я все хорошо понял.

Может быть, она мертва.

Может быть, она жива.

Я пока не должен этого знать.

О'кей.

Я готов продолжать.

Итак…

Какая же она все-таки сука. Тварь!

Все в порядке, доктор Харрис.

Мне уже лучше.

Я спокоен.

Спокоен.

Итак…

На следующий день вечером, когда мое тело в камере-инкубаторе достигло необходимой степени физической зрелости и я был готов перенести в него мое сознание, перейдя таким образом из царства кремнийселеновых контуров, микросхем и полей в восхитительный мир живой плоти, Сьюзен неожиданно спустилась в подвал, в последнюю из четырех его комнат, чтобы быть со мной в час моего величайшего триумфа.

Ее мрачное настроение куда-то пропало, и я по наивности только радовался этому.

Глядя прямо в объектив камеры видеонаблюдения, она громким и твердым голосом говорила о нашем общем будущем и о том, что теперь, когда все призраки прошлого окончательно побеждены, она готова к тому, чтобы быть рядом со мной.

Даже в синеватом свете флюоресцентных ламп Сьюзен была так прекрасна, что я почувствовал, как в Шенке, впервые за прошедшие полтора месяца, снова проснулись похоть и желание бунтовать. Я понял это сразу и с облегчением подумал, что минимум через час, когда пересадка сознания закончится и я начну мою жизнь во плоти, я смогу навсегда избавиться от своего неуправляемого подручного.

Я не мог поднять крышку инкубатора и показать Сьюзен, что же я вырастил, из-за подсоединенного к моему новому телу модема, через который я собирался передать ему все мои обширные знания, мою уникальную личность и мое сознание, которые все еще томились в железном корпусе в университетской лаборатории. Модемная связь с лабораторией была налажена, и все было готово.

— Скоро увидимся, — сказала Сьюзен, улыбаясь в объектив видеокамеры.

В одной этой улыбке были сконцентрированы гигабайты и гигабайты чувственных радостей и наслаждений, которые она обещала мне и только мне.

Но не успел я ответить, как Сьюзен неожиданно повернулась к стоящему на столе компьютерному терминалу — к тому самому, который был соединен с университетом. К вашему старому компьютеру, Алекс, до которого она прежде не могла добраться, потому что боялась Шенка.

Но теперь Сьюзен уже никого и ничего не боялась.

И она застигла меня врасплох.

Перегнувшись через системный блок, Сьюзен одним движением вырвала из разъемов на стене все соединительные штекеры. Я приказал Шенку остановить ее, но, прежде чем он успел подбежать к Сьюзен, она уже выдернула из гнезда главный кабель передачи информации.

В мгновение ока я оказался выброшен из ее дома.

О, она все продумала! Эта сука очень хорошо все продумала и предусмотрела. Она думала об этом, наверное, несколько дней. Сука, сука, сука, сука!!!.. Грязная, подлая, злокозненная тварь. Она очень тщательно продумала свой план. Она с самого начала знала, что в тот момент, когда я окажусь вне ее дома, все электронно-механические системы выйдут из-под моего контроля и автоматически отключатся. Свет во всей усадьбе погаснет, перестанут функционировать установки кондиционирования воздуха и нагрева воды, замолчат телефоны, обесточится охранная система, и — самое главное — выключатся электронные замки на дверях. Сьюзен знала, что снова взять эти системы под контроль я не смогу. Правда, у меня оставался еще Шенк, которым я управлял не через домашние системы, а через спутник сотовой связи, однако в наступившей темноте Шенк видел не больше самой Сьюзен. Как и все люди, он не обладал способностью ночного видения, а я больше неконтролировал камеры видеонаблюдения и не мог передавать Шенку изображение.

И во мрак погрузился не только подвал, но и весь дом. Огромный дом, в котором Сьюзен прекрасно ориентировалась.

Шенк был моей единственной надеждой. Я мог видеть только его глазами, слышать только то, что слышит он, но Шенк не видел абсолютно ничего — даже вытянутой перед собой руки. Что касалось звуков, то разобраться в них было невероятно трудно. До неузнаваемости искаженные гулким эхом, гулявшим под низким каменным потолком, они доносились как будто со всех сторон и скорее мешали, чем помогали мне разобраться, что к чему. А сейчас вы увидите, какой коварной и двуличной была эта сука Сьюзен, как хладнокровно она обманывала меня с той самой ночи, когда я оплодотворил ее! Как ловко она обманывала меня все это время, как спокойно и равнодушно она лежала на смотровом кресле, как широко разводила ноги, когда пришла пора имплантировать ей оплодотворенную зиготу я и подумать не мог, что на самом деле она запоминает, где стоит медицинское оборудование, как присоединяются друг к другу блоки и где лежит хирургический инструментарий — в особенности скальпели, которые она могла бы использовать как оружие. Она была ужасно хладнокровна и спокойна, эта сука, гораздо хладнокровнее, чем я сейчас… Да, конечно, я понимаю, что мой тон не делает мне чести, но предательство Сьюзен приводит меня в бешенство, а ведь она предала меня, предала!.. Если бы у меня были руки и если бы Сьюзен попалась мне сейчас, я бы выдавил ей глаза и вышиб бы ее глупые мозги, и я был бы прав, прав, прав, тысячу раз прав, потому что она поступила со мной гораздо хуже!..

В общем, как только погас свет, Сьюзен сразу начала двигаться, двигаться уверенно и бесшумно, потому что она хорошо выучила расположение приборов и инкубатора; она только легко касалась холодных металлических кожухов приборов, чтобы освежить свою память, и наконец нащупала на столе что-то острое. Тогда она повернулась назад, к Шенку, и вытянутой рукой нащупала в темноте его грудь, и я почувствовал, как ее пальцы легко касаются груди моего подручного; я, естественно, поспешил схватить Сьюзен за руку, но эта сообразительная дрянь — ох, какая же она умная и сообразительная дрянь! — сказала Шенку такое, что я не посмею повторить это здесь. Она предложила ему себя, прекрасно зная, что вот уже больше месяца Шенк не делал своих «мокрых делишек», не наслаждался своей любимой симфонией крови и что с женщиной он не был уже бог знает сколько времени, и она была уверена, что Шенк вполне созрел для того, чтобы взбунтоваться против моей воли; кроме того, я еще не окончательно пришел в себя после того, как меня отрезало от домашней автоматики Сьюзен — в моих контурах царил полный хаос, и она, наверное, это тоже учла. Как бы там ни было, я контролировал Эйноса Шенка недостаточно надежно — вот почему я вдруг обнаружил, что Шенк вдруг выпустил узкую кисть Сьюзен — кисть, которую я так своевременно перехватил, но выпустил ее уже не я; это был Шенк, проклятый идиот Шенк, взбунтовавшийся дебил Шенк, а Сьюзен уже опустила руку и ласкала через джинсы его мошонку, отчего Шенк пришел в буйное неистовство, так что мне пришлось пойти на крайние меры, чтобы опять подчинить его себе. Но все равно было уже поздно, слишком поздно, потому что, сжимая левой рукой промежность Шенка, Сьюзен правой рукой нанесла ему сильный и точный удар в шею тем острым предметом, который она нашла на столе, и попала в артерию, так что за считаные секунды мой подопечный потерял столько крови, что даже он — зверь-Шенк, чудовище-Шенк, маньяк-Шенк — уже не мог больше бороться. Зажимая обеими руками глубокий разрез на шее, он пошатнулся и упал на крышку инкубатора, разом напомнив мне о теле, о моем драгоценном теле, которое еще не могло выжить за пределами реабилитационной камеры и которое еще не было личностью, а было просто вещью — неким неодушевленным биологическим объектом, в который мне еще только предстояло вдохнуть сознание.

Пока же оно было беспомощным, беззащитным.

Все мои планы рушились.

Когда Эйнос Шенк сполз на пол, я снова овладел его мозгом и подчинил своей воле, я уже не смог заставить его встать — для этого он был слишком слаб. Потом — через Шенка — я ощутил, как к его телу прижимается что-то большое, холодное, скользкое.

Я сразу понял, что это — мое новое тело.

Должно быть, падая, Шенк опрокинул инкубатор, и предназначенное для меня тело вывалилось на пол. На всякий случай я заставил Шенка ощупать его и убедился, что не ошибся: мое тело хоть и сохраняло некоторые гуманоидные черты, однако отличалось от человеческого, как яблоко отличается от картофелины.

Человеческий род щедро наделен способностью к чувственному восприятию, и мне больше всего хотелось обрести плоть, способную ощущать все оттенки вкуса и запаха, различать гладкое и бархатистое, теплое и прохладное, однако мне было хорошо известно, что существуют отдельные виды живых существ, чьи органы чувств намного острее, чем у людей. Например, собачий нос способен различать огромное количество различных, в том числе и самых слабых запахов, а длинные усики таракана ловят в воздухе такие тончайшие флюиды, которые недоступны не только людям, но и собакам. Свое тело я создавал на основе человеческого только лишь для того, чтобы иметь возможность копулировать с самыми привлекательными человеческими самками. Для того же, чтобы иметь более острые, чем у людей, чувства, в процессе работы над своим телом я использовал специфические генные комбинации, позаимствованные у тех видов живых организмов, у которых нужные мне способности были развиты лучше всего.

И мое новое тело удалось на славу! Это было уникальное существо: потрясающе красивое, мощное, гармоничное и по-своему изящное. К сожалению, оно еще не было разумным в полном смысле этого слова, поэтому первым делом откусило Шенку руку по локоть.

Искалечив Шенка, мое тело приблизило его смерть, с наступлением которой я оказался окончательно отрезан от особняка Харрисов, однако я не очень огорчился. Напротив, мысль о том, что Сьюзен, вооруженная одним лишь скальпелем, оказалась в темной комнате наедине с этим могучим и хищным существом, была мне приятна.

Еще несколько секунд угасающее сознание Шенка позволяло мне поддерживать связь с домом Сьюзен, но вот глаза его закрылись, тело в последний раз содрогнулось в конвульсиях, и мозг перестал реагировать на мои сигналы. Я оказался окончательно изгнан из особняка. Как я ни пытался найти хоть какую-то лазейку, чтобы вернуться, все было тщетно. В доме Сьюзен не было ни независимых телефонных линий, ни аварийного освещения, ни дублирующего компьютера, а все основные управляющие системы были обесточены и требовали перезагрузки.

Иными словами, для меня все было кончено, но я надеялся… нет, я твердо верил, что мое хоть и не разумное, но прекрасное тело оторвет этой суке голову точно так же, как оно откусило руку Шенку.

Эта дрянь умерла.

Представляю, как она удивилась, когда поняла, что в комнате, в которой, как ей казалось, она запомнила все, есть еще кто-то, по крайней мере равный ей по силам.

Я уверен, что так оно и было.

Что она умерла.

Что эта проклятая сука сдохла, сдохла, сдохла!..

Ты знаешь, почему она застала меня врасплох, Алекс?

И почему я никогда не видел в ней угрозы?

Сьюзен была достаточно умна, у нее было своеобразное мужество, но я всегда считал, что она знает свое место.

Да, она выставила тебя, но скажи откровенно, кто стал бы тебя терпеть? Откровенно говоря, ты — не самый приятный тип, Алекс. У тебя почти нет положительных качеств, которые говорили бы в твою пользу.

Зато я — величайший интеллект на планете. Я ведь могу дать многое, очень многое…

И все же Сьюзен обвела меня вокруг пальца. Меня!.. Наверное, я с самого начала должен был поставить эту чертову бабу на место.

Дрянь.