Дьявольское семя Кунц Дин

Понедельник

1

Не успели они проехать и четырех домов от меблированной квартиры в центре Филадельфии и впереди было еще больше трех тысяч миль пути до СанФранциско, где их ждала Куртни, как Колин затеял одну из своих игр. Он преуспел в них. Нет, его игры не требовали широких площадок, специальной экипировки или большой подвижности. Это были игры, которые спокойно умещались в его голове: игры слов, идей, яркие фантазии. Для своих одиннадцати лет он был очень развитым и чересчур словоохотливым подростком. Худощавый, застенчивый в компании незнакомых людей, он страдал близорукостью и почти никогда не снимал свои очки с толстыми линзами. Может, поэтому он и не испытывал большой любви к спорту. Не было такого случая, чтобы он до упаду гонял мяч. Да и ни один из его физически более развитых ровесников не захотел бы играть с человеком, который спотыкается на каждом шагу, упускает мяч, не оказывая ни малейшего сопротивления. К тому же спорт был ему неинтересен. Он был неглупым мальчиком любил читать, и его собственные игры забавляли его куда больше, нежели футбол. Сидя на коленях на переднем сиденье большой машины, он смотрел через заднее стекло на дом, который покидал навсегда.

— За нами «хвост», Алекс.

— Ты думаешь?

— Ага, я видел его на стоянке возле дома, пока мы складывали в багажник вещи. А теперь он следит за нами.

Алекс Дойл лишь улыбнулся, поворачивая огромный «Тандерберд» на Лэндсдаунавеню.

— Должно быть, черный лимузин?

Колин отрицательно покачал головой:

— Нет, фургон.

Алекс посмотрел в зеркало заднего вида:

— Я его не вижу.

— Он отстал, когда ты свернул, — сказал Колин, прижавшись к спинке сиденья и вытянув шею. — Вот он. Видишь?

В это время новенький фургон «Шевроле» выехал на авеню там же, где выехали и они.

В понедельник в пять минут седьмого утра других машин на дороге видно не было.

— Я думал, это будет лимузин. В кино если кого преследуют, так на большом черном лимузине, — сказал Алекс.

— Это только в кино. — Колин все наблюдал за фургоном, который так и держался от них на расстоянии одного дома. — В настоящей жизни ничего не бывает таким явным.

Деревья с правой стороны улицы отбрасывали длинные тени на дорогу, и на ветровом стекле то и дело вспыхивали яркие блики. Майское солнце всходило гдето далеко на востоке. Самого его еще не было видно, но в лучах его уже купались старые двухэтажные домики, и теперь они выглядели както свежее, моложе.

Взбодренный свежим утренним воздухом и запахом уже набухших почек, Алекс Дойл думал, что никогда он еще не был так счастлив, как сейчас. И предстоящее путешествие возбуждало его не меньше, чем Колина. Управляя тяжелой машиной, он наслаждался послушной ему мощью. Впереди их ждал длинный путь: много часов, много миль, — но лучшую компанию, чем впечатлительный и веселый Колин, вряд ли составит иной взрослый.

— Он все еще за нами, — не унимался Колин.

— Интересно зачем.

Колин пожал плечами и, продолжая наблюдать за их преследователем, ответил:

— Для этого может быть много причин.

— Назови хоть одну.

— Ну… возможно, он узнал, что мы переезжаем в Калифорнию. Везем с собой ценности. Семейные драгоценности, и все такое. Он выслеживает нас гденибудь на безлюдной дороге, сталкивает в кювет своим фургоном и грабит.

Алекс рассмеялся:

— Семейные драгоценности? Да у тебя с собой только одежда. Все остальное мы неделю назад отправили машиной, и часть твоя сестра взяла с собой в самолет. И уж поверь мне, что из всех ценностей мои наручные часы — самая большая.

Смех Алекса нисколько не смутил Колина.

— А может, он твой враг. Хочет свести старые счеты, пока ты еще в городе.

— У меня в Филадельфии нет ни настоящих друзей, ни врагов. Даже если он хотел бы побить меня, то почему бы не сделать это, пока мы грузили чемоданы?

Впереди включился зеленый светофор, как раз тогда, когда Алекс уже собирался затормозить.

Немного погодя Колин заметил:

— Возможно, он шпион.

— Шпион? — переспросил Алекс.

— Ну, русский или еще какойнибудь.

— Я думал, что мы сейчас с русскими друзья. — Алекс взглянул в зеркало заднего вида. — Но даже если мы с ними и не друзья, то с чего это вдруг шпион заинтересовался нами?

— Нетрудно догадаться. Он просто спутал нас с кемнибудь из нашего дома.

— Ну, таких глупых шпионов я не боюсь, — сказал Алекс, включая кондиционер. Через секунду в душной машине было уже прохладно и свежо.

— Нет, вряд ли он шпион, — сказал Колин. Все его внимание, казалось, было сосредоточено на этом невзрачном фургоне. — Он, должно быть, ктото другой.

— Например?

— Надо подумать, — произнес мальчик.

Пока Колин раздумывал, кто же этот человек в фургоне, Алекс Дойл смотрел вперед, на дорогу, но мыслями был уже в СанФранциско. Для него этот холмистыйгород был не просто точкой на карте. Для него он был синонимом будущего и олицетворял все, что человеку надо в этой жизни. Там его ждала новая работа в одном из рекламных агентств, которое поддерживало молодых талантливых художников. Там был и новый дом рядом с Линкольнпарком: три спальни, захватывающий вид на пост Золотые Ворота и пальма у крыльца. И конечно же, там была Куртни. Без нее ни дом, ни работа ровным счетом ничего не значили. С Куртни они познакомились в Филадельфии, полюбили друг друга, там же и поженились. Ее брат Колин был самым почетным гостем на свадьбе, машинистка из департамента юстиции — необходимым по закону совершеннолетним свидетелем.

После этого Колина отправили к тетушке Алекса в Бостон, а молодожены провели свой медовый месяц в СанФранциско. Там Алекс встретился со своим работодателем, с которым до этого общался лишь по телефону. Там же они с Куртни подыскали дом, в котором теперь будут жить вместе. В СанФранциско будущее казалось гораздо более многообещающим и определенным, чем в Филадельфии. Теперь СанФранциско — это их будущее. Мысли о Куртни неизменно переплетались в его сознании с мыслями об этом городе. Куртни ассоциировалась у него с СанФранциско, а СанФранциско — с будущим. Она была обожаемой, интригующей, даже несколько экзотичной. Прямо как СанФранциско. И сейчас, когда он думал о Куртни, перед ним возникали картинки то голубого залива, то улиц, бегущих с пригорка на пригорок.

— Он все еще следует за нами, — Колин прервал его мысли.

— По крайней мере, он пока не пытался столкнуть нас в кювет, — сказал Алекс.

— Он и не будет.

— Да? — удивился Алекс.

— Он лишь следит за нами. Он из разведслужб.

— Из ФБР?

— Думаю, да, — сказал Колин, покусывая губу.

— Что же ему от нас надо?

— Наверное, он нас с кемнибудь спутал. С какиминибудь радикалами. Он увидел наши длинные волосы и подумал, что это они.

— Да, видимо, наши шпионы не намного умнее русских. Как ты думаешь? — поинтересовался Алекс.

Лицо Дойла расплылось в улыбке. Он улыбался потому что сейчас ему было чертовски хорошо и потому что он знал, что улыбка идет ему. За все тридцать лет ему никто ни разу не делал комплиментов. Несмотря на то что на четверть он был ирландцем, с его волевым подбородком и романским носом он бы скорее сошел за итальянца. Както месяца через три после их встречи, когда они уже спали вместе, Куртни призналась ему: «Дойл, не могу сказать, что ты красив, но ты очень, очень привлекателен. И когда ты говоришь, что я неотразима, мне бы хотелось сказать тебе то же самое. Но я не могу лгать. Однако твоя улыбка… Сейчас она просто великолепна. Когда ты улыбаешься, ты даже чемто похож на Дастина Хофмана». К тому времени они уже были слишком честны друг с другом, чтобы он обиделся. Такое сравнение даже польстило ему: «Дастин Хофман? Ты уверена?» Она посмотрела на него оценивающе, взяла за подбородок, повернула его голову тудасюда, как бы пытаясь получше разглядеть при слабом свете ночника. А потом сказала:

— Когда ты улыбаешься, ты просто вылитый Хофман, ну, когда он пытается выглядеть побезобразней.

Он аж рот открыл от изумления:

— Ну и ну, когда он пытается выглядеть побезобразней?

Она попыталась исправить свою ошибку:

— Ну, Хофман не может выглядеть безобразно, даже когда пытается. Ты похож на Хофмана, но… только не такой… красивый, как он.

Он смотрел, как она пытается выбраться из этой ямы, которую сама же себе и вырыла. И он, сам не зная почему, вдруг стал смеяться. Через секунду они уже оба хохотали, как дети. Своим хохотом они еще сильнее заводили друг друга, и скоро им обоим стало нехорошо от смеха. Эта ночь была одна из самых бурных ночей, проведенных вместе. Никогда им еще не было так хорошо. С тех пор Дойл старался как можно больше улыбаться.

Плакат на правой стороне дороги гласил, что они выезжают на скоростное шоссе.

— Оставь ты своего фэбээровца в покое, — сказал Алекс, — дай ему спокойно попреследовать нас. Начинается шоссе, так что пристегни ремень.

— Сейчас, минутку, — попросил Колин.

— Нет, — настаивал Алекс, — сейчас же пристегни ремень. И будь так добр, вторую лямку тоже.

Колин всегда считал унизительным, когда его заставляли пристегиваться обоими ремнями.

— Ну, полминутки, — взмолился мальчик, еще сильнее перегнувшись через переднее сиденье.

— Колин…

Наконец тот развернулся и нормально уселся на сиденье.

— Я только хотел посмотреть, поедет ли он за нами на шоссе. Поехал.

— Естественно, поехал, — сказал Алекс, — агенты ФБР не ограничены пределами города. Он может ехать за нами повсюду.

— По всей стране?

— Конечно. Почему бы и нет.

Колин откинул голову на подголовник и расхохотался.

— Вот смехуто будет, когда он проедет через всю страну и только тогда обнаружит, что преследовал совсем не радикалов.

Выехав на шоссе, Алекс надавил на газ, и они направились на запад.

— Ты когда-нибудь пристегнешь ремень? — все не унимался Алекс.

— Ах да, конечно, — спохватился Колин, потянувшись к стойке за передней дверью. — Я забыл.

На самом-то деле он, конечно, не забыл. Он никогда ничего не забывал. Ему просто не хотелось пристегивать ремень.

Изредка отвлекаясь от дороги, Алекс искоса поглядывал на мальчика, возившегося с двумя половинками поясного ремня. Колин морщил нос, нервничал, пытаясь всячески продемонстрировать Дойлу свое презрение к ремням безопасности.

— Ничего, ничего, — улыбнулся Алекс, — пока доедем до Калифорнии, ты, глядишь, к нему и привыкнешь.

— Не привыкну, — поспешил уверить его Колин.

Он расправил футболку с КингКонгом, откинул волосы, лезшие в глаза. Затем поправил свои тяжелые очки.

— Три тысячи миль, — сказал он, наблюдая за тем, как машина как бы подминает под себя серую полосу шоссе и затем оставляет ее позади. — За сколько мы проедем такое расстояние?

— У нас нет времени прохлаждаться, — сказал Алекс, — нам надо быть в СанФранциско в субботу утром.

— Пять дней, — произнес Колин, — чуть больше шестисот миль в день.

Похоже, он был разочарован такой медлительностью.

— Если бы ты мог иногда сменять меня, мы бы доехали гораздо быстрее. Но мне самому не хочется сидеть за рулем больше шестисот миль в день.

— Почему же Куртни не поехала с нами? — спросил Колин.

— Она приводит в порядок дом. Вещи наши она уже встретила и теперь все там устраивает.

— А ты знаешь, что, когда я летал в Бостон, это был мой первый полет на самолете?

— Я знаю, — ответил Алекс, вспоминая, как Колин, вернувшись из Бостона, все уши им прожужжал о том, как он летел на самолете.

— Мне очень понравилось.

— Я знаю.

Колин нахмурил брови:

— Почему мы не могли продать эту машину и полететь с Куртни на самолете?

— Ты же и сам это знаешь, — сказал Алекс, — машине всего лишь год. И если бы мы ее продали, то довольно много бы потеряли. Если хочешь, чтобы машина себя окупила, ее не стоит продавать года тричетыре.

— Сейчас ты себе можешь это позволить. Я слышал, как вы разговаривали с Куртни. Ты ведь будешь делать хорошие деньги в СанФранциско, — все настаивал Колин.

Алекс подставил вспотевшую ладонь к решетке кондиционера, чтобы высушить ее.

— Тридцать пять тысяч в год — не такие уж и большие деньги.

— Мне дают всего три доллара в неделю, — сказал мальчик.

— Ты прав, но я на девятнадцать лет тебя старше. И все это время не валял дурака.

Шины мягко шуршали по асфальту.

По противоположной стороне пронесся длиннющий трейлер. Это была первая машина — кроме фургона, конечно, — которую они встретили в это утро.

— Три тысячи миль, — задумчиво произнес Колин, — это почти одна восьмая земного шара.

Алекс тоже на минуту задумался:

— Да, правильно.

— Если ехать дальше, не останавливаясь в Калифорнии, то за сорок дней мы бы объехали вокруг света, — сказал Колин, держа руки так, как если бы в них был глобус.

— Ну, я думаю, нам бы потребовалось больше сорока дней, — сказал Алекс, — вряд ли по океану я смог бы ехать так же быстро.

Коин улыбнулся:

— Я имел в виду, мы бы сделали это, если ехать по мосту.

Алекс посмотрел на спидометр. Какихто пятьдесят миль в час. На двадцать меньше, чем он рассчитывал. Колин был хорошим попутчиком, даже слишком хорошим. Так они и за месяц не доедут.

— Сорок дней, — продолжал Колин, — в два раза меньше, чем у Жюля Верна.

Хотя Алекс и знал, что Колин перескочил через один класс в школе и года на два опережал своих ровесников в чтении, он не переставал тем не менее удивляться его знаниям.

— Ты уже читал «Вокруг света за восемьдесят дней»?

— Давно, — сказал Колин и протянул руки к кондиционеру, так же, как это сделал Алекс.

И этот незначительный жест произвел на Дойла впечатление. Он в свое время тоже был худощавым, нервным ребенком, чьи ладони постоянно потели.

Он, как и Колин, стеснялся незнакомых людей, сторонился своих сверстников, не особенно преуспел в спорте. В колледже он начал усердно заниматься тяжелой атлетикой, надеясь стать вторым Чарльзом Этласом. К тому времени, когда грудь его стала более или менее рельефной, появились бицепсы, ему наскучило поднятие тяжестей. И вскоре он это бросил. При росте сто семьдесят семь сантиметров и весе семьдесят три килограмма до Чарльза Этласа ему было еще далековато. Но, по крайней мере, он был уже не тем тщедушным мальчиком, каким поступил в колледж. Хотя он все так же неловко чувствовал себя с новыми знакомыми и ладони его часто становились влажными. Он еще не забыл, что такое чувствовать себя озабоченным и неуверенным в своих силах. И теперь, глядя, как Колин протянул свои худые руки к кондиционеру, он понял, почему так спокойно чувствовал себя в его компании. Почему мальчик понравился ему с того самого первого дня полтора года назад. Их разделяло девятнадцать лет. Больше ничего.

— Он все еще едет за нами? — спросил Колин, прерывая ход мыслей Алекса.

— Кто?

— Фургон.

Алекс посмотрел в зеркало:

— Да. Агенты ФБР легко не сдаются.

— Можно я посмотрю?

— Только не расстегивай ремень.

— Ничего хорошего из этой поездки не выйдет, — мрачно заметил Колин.

— Конечно, если не успели мы отъехать, а ты уже не слушаешься, — согласился Алекс.

На противоположной полосе оживилось движение. Мимо них просвистел еще один грузовик. Но через минуту на шоссе, кроме них и преследовавшего их фургона, опять не было ни одной машины.

Они ехали на запад, так что всходившее солнце не било в глаза. На небе не было ни облачка. Холмы вдоль шоссе были уже совсем зеленые, поросшие молодой травкой.

Через некоторое время они свернули на дорогу к Харрисбургу, и тогда Колин опять спросил:

— Как поживает наш «хвост»?

— Все еще за нами. Несчастный фэбээровец идет по ложному следу.

— Наверное, его выгонят с работы. Это откроет дорогу мне, — сказал Колин.

— Ты хочешь пойти в ФБР?

— Были у меня такие мысли.

Алекс перестроился в левую полосу, обогнал машину с прицепом для перевозки лошадей. На заднем сиденье этой машины сидели две девочки примерно того же возраста, что и Колин. Они помахали ему, но Колин, залившись краской, сурово посмотрел вперед.

— Я не думаю, что в ФБР будет скучно, — наконец сказал он.

— Ну, я не знаю. Наверное, надоедает по нескольку недель выслеживать какогонибудь жулика до тех пор, пока он не натворит чегонибудь интересненького.

— Ничто так не надоедает, как сидеть пристегнутым ремнем всю дорогу до Калифорнии, — заметил Колин.

«Господи, снова он за свое», — подумал Алекс.

Перестроившись опять в правый ряд, он включил автоматический акселератор. Так что теперь, даже если Колин будет слишком любопытным, все равно скорость будет держаться на семидесяти милях в час.

— Когда этот парень, что преследует нас, попытается столкнуть нас в кювет, ты еще скажешь мне спасибо.

Колин посмотрел на него. От очков его и так большие глаза казались еще больше.

— Я думаю, ты просто так не сдашься.

— Ты правильно думаешь.

Колин облегченно вздохнул:

— Ты ведь сейчас мне как отец, да?

— Я муж твоей сестры. Но… Так как ты находишься под ее опекой, то я думаю, что вправе устанавливать некоторые правила для тебя. И ты должен их придерживаться.

Колин покачал головой, откинул волосы, лезшие в глаза.

— Не знаю, может быть, лучше было бы так и оставаться сиротой.

— Чтоо? — с деланым гневом спросил Дойл.

— Конечно, если бы не ты, то я бы не полетел на самолете в Бостон, — начал Колин, — и не поехал бы в Калифорнию… Не знаю.

— Ну это уже слишком, — сказал Алекс и поотечески легонько потрепал его по затылку.

Вздохнув так, как будто ему требовалось нечеловеческое терпение, чтобы общаться с Дойлом, мальчик причесал взъерошенные волосы. Убрав расческу обратно в карман, он расправил свою футболку с КингКонгом, а затем произнес:

— Надо подумать. Я еще не уверен.

Двигатель работал едва слышно. Колеса бесшумно шуршали по гладкой дороге.

Пять минут прошли без пререканий. Оба наслаждались тишиной. Но Колин не мог долго сидеть спокойно. Он стал выстукивать какуюто мелодию на своих костлявых коленях.

— Если хочешь, поищи чтонибудь по радио — сказал Алекс.

— Тогда мне надо расстегнуть ремень.

— Ну ладно, только недолго.

Не успел Алекс договорить, как мальчик уже забрался на сиденье с ногами и впился глазами в заднее стекло: