Затаив дыхание Кунц Дин

— В чем дело? Что-то учуял, большой мальчик?

Мерлин не повернулся к Грейди, продолжал смотреть на тени, сгущающиеся среди далеких деревьев.

ГЛАВА 5

Стены мерцающего золота обрамляли черный асфальт, золотые полотнища ложились на него: вдоль частной дороги, которая вела к ферме «Высокий луг», выстроились одетые в осенний наряд осины, и лучи предвечернего солнца золотили и листья, и асфальт, то бросали тень на ветровое стекло «Эксплорера» Камми, то ярко освещали его.

Она проехала мимо великолепного особняка к конюшням и припарковалась рядом с трейлерами для перевозки лошадей. С медицинским саквояжем в руке направилась к выгульному двору, с двух сторон которого стояли две конюшни, выкрашенные изумрудно-зеленой краской и с белой отделкой.

У подающей большие надежды годовалой лошади обнаружилась аллергическая сыпь — крапивница, как называли ее конюхи постарше. Она прошла бы и сама по себе, но, чтобы избавить лошадь от неприятных ощущений, Камми могла вылечить ее инъекцией антигистаминного препарата.

В конце двора находилось еще одно здание, на первом этаже которого размещались амуничник и кабинет тренера Нэша Франклина. На втором этаже жили конюхи.

В кабинете Нэша горел свет. Камми встретила распахнутая дверь, но не было ни одной живой души. Пустовал и огромный амуничник.

В первой конюшне Камми обнаружила, что все стойла открыты, а лошадей нет.

Выйдя на улицу, она услышала голоса и пошла на них к огороженному лугу с северной стороны конюшни.

И увидела на лугу огромное количество чистопородных лошадей: годовалых жеребцов и кобылок, племенных кобыл, жеребцов-производителей, скаковых лошадей, общим числом не меньше сорока. Она никогда не видела, чтобы их всех собирали вместе, и представить себе не могла, для чего это сделали.

Многих лошадей сопровождали их любимцы. Чистопородная лошадь больше радовалась жизни и вела себя спокойнее, если компанию ей составляло животное, которое ей нравилось. Оно даже делило с лошадью стойло. Эта роль более всего подходила козам, в меньшей степени — собакам. Но на лугу Камми увидела и нескольких кошек, и даже одну утку.

Но больше всего ее заинтересовал не сам факт этого необычного сборища, всего табуна и зверинца. Проходя через открытые ворота на луг, Камми заметила, что все животные смотрят на запад. В сторону гор. И застыли, словно изваяния.

Вскинув головы, с остановившимся взглядом, они скорее не смотрели на что-то… а слушали.

Внезапно Камми поняла, что стала свидетельницей сцены, аналогичной той, о которой ей рассказывал Эйкинс: в ее отсутствие спасенные золотистые ретриверы поднялись, чтобы выслушать некое послание, недоступное присутствующим при этом людям.

Наклонные лучи солнца освещали морды лошадей. Тени их голов, становясь продолжением гривы, накрывали спину и хвост, тянулись по траве на восток, тогда как самих лошадей притягивал запад.

Находились на лугу и шестеро конюхов. А также владельцы фермы «Высокий луг», Эллен и Том Вирони.

В полном замешательстве люди ходили между животными, ласково поглаживали лошадей, что-то им тихонько говорили. Но для лошадей они, похоже, просто не существовали.

В таком же трансе пребывали козы, собаки, кошки и единственная утка. Все они вслушивались в то, что могли слышать только животные.

Достаточно высокий для того, чтобы смотреть лошади в глаза, даже когда та гордо поднимала голову, Нэш Франклин первым заметил Камми. Направился к ней.

— Они в таком состоянии уже минут пятнадцать. Началось все с тех нескольких, что находились на выгульном дворе и на лугу.

По словам ее фельдшера Бена Эйкинса, золотистые ретриверы простояли в трансе примерно минуту.

— Те, что находились в конюшне, начали так сильно брыкаться, что мы испугались, как бы они не повредили ноги.

— Они чего-то испугались?

— Вроде бы нет. Скорее… требовали, чтобы их выпустили. Мы не знали, что происходит. До сих пор не знаем.

— Вы их выпустили.

— Чувствовали, что должны. Они сразу пришли на луг, чтобы быть с остальными. И не хотят уходить. Что происходит, Камми?

Она подошла к ближайшей лошади, Галахаду, великолепному трехлетнему жеребцу с темной коричнево-красной, почти черной шерстью, весом порядка тысячи двухсот фунтов.

Замерший, как и другие лошади, Галахад казался застывшим, напряженным. Но, погладив ему живот, бок, плечо, Камми обнаружила, что мышцы расслаблены.

Прижала руку к яремному желобу и повела по мускулистой шее. Жеребец не шевельнулся, даже не повернул глаз, чтобы посмотреть на нее.

Рост Камми составлял пять футов и четыре дюйма, так что Галахад горой возвышался над ней. Породистые лошади обычно своенравны, некоторые могут полностью подчиняться тренеру, но очень немногие подпускают к себе кого угодно. Однако в этот конкретный момент Галахад более всего напоминал барашка. И создавалось ощущение, что на западные горы он смотрит не по своей воле.

Ноздри его не раздувались, уши не подергивались. Легкий ветерок шевелил и челку, и гриву, но в остальном Галахад оставался недвижим. Даже когда Камми погладила его по щеке, глаз не повернулся к ней.

Она проследила за взглядом жеребца, но не увидела ничего необычного ни на равнине, ни в поднимающихся за ней холмах, ни в горах, за которые скатывалось огромное закатное солнце.

— Ну? — спросил стоявший рядом Нэш Франклин.

Прежде чем Камми успела ответить, лошади шевельнулись, выходя из транса. Затрясли головами, зафыркали. Принялись оглядываться. Некоторые наклонились и начали щипать травку. Другие пустились в галоп, наслаждаясь движением, прохладным воздухом, оранжевым светом, который заливал луг. Любимцы лошадей тоже ожили — козы, собаки, кошки и утка.

Все животные вели себя как и всегда, чары спали. И, однако, после случившегося все, что ранее воспринималось обыденным, теперь казалось магическим: шепот травы, мягкие удары копыт, мчащиеся лошади и бегущие следом собаки, последние в сезоне светляки, внезапно появившиеся в предвечернем воздухе, тени конюшен, закатывающееся за горы солнце, небо, лиловое на востоке и залитое огнем на западе.

Конюхи и их помощники, тренер и его ассистенты, Эллен и Тим Вирони, Камми Райверс поворачивались друг к другу с невысказанными и остающимися без ответа вопросами: «Почему животные вели себя как зачарованные? Что они слышали, если действительно слушали? Что здесь произошло? Что до сих пор происходит? Что я сейчас ощущаю, это чудо без видимой причины, это ожидание неизвестно чего? Что мне не удалось ни увидеть, ни услышать?»

Перед глазами Камми все расплылось. Она не знала, по какой причине они наполнились слезами. Промокнула слезы рукавом рубашки и моргала, моргала, пока мир вновь не обрел четкие очертания.

ГЛАВА 6

Лунь появился с востока и летел навстречу осеннему свету заходящего солнца на высоте десяти футов над полем, с которого убрали урожай, удлиненная тень птицы скользила по земле. Внезапно хищник камнем упал вниз и что-то схватил, по-прежнему оставаясь в воздухе. А потом начал подниматься к солнцу, пролетел над Генри Ровроем, который направлялся от амбара к дому.

Генри поднял голову и заметил мышь, пытающуюся вырваться из когтей. Зрелище это привело его в восторг, подтвердило убежденность в том, что он ничем не отличается от этого крылатого хищника, имеющего полное право решать, где и кого убивать.

За годы службы обществу Генри начал осознавать, что он — зверь, жестокость которого сдерживают те немногие средства подавления, которые предоставили в его распоряжение воспитание и образование. Не так уж и давно он решил более не сдерживать себя и показать свое истинное лицо. Стать монстром. Пока еще он не смог полностью реализовать себя в новой ипостаси, но дело к этому шло.

Нору он нашел на кухне. Она стояла у раковины и чистила картофель.

Со временем Генри намеревался найти себе женщину, но не для того, чтобы она готовила ему еду. Физически Нора возбуждала его, и у него мелькнула мысль силой взять то, что с готовностью давали его брату.

Она не догадывалась о его присутствии, пока он не спросил: «В доме есть подвал?»

— Ох! Генри. Да, хороший, большой подвал. Картофель там хранится большую часть зимы.

Она тоже могла бы там храниться, но он отказался от этой мысли. Когда придет время обзавестись женщиной, он выберет более молодую, которую легче напугать, а не эту, крепкую, уверенную в себе и полную сил.

— Где Джим? — спросила она.

— В амбаре. Прислал меня за тобой. Он думает, с одной из лошадей что-то не так.

— Что? Что не так?

Генри пожал плечами:

— Я в лошадях ничего не понимаю.

— С какой… моей Красоткой или Самсоном?

— С той, что во втором стойле.

— Там Самсон. Джим любит эту лошадь.

— Я не думаю, что дело серьезное. Но что-то не так.

Сполоснув руки и быстро вытерев их посудным полотенцем, Нора поспешила из кухни.

Генри последовал за ней.

— Так ты никогда не ездил на лошадях? — спросила она, спускаясь со ступенек крыльца.

— Езжу только на том, что имеет колеса, — ответил он.

— Нет ничего лучше, чем оседлать коня и скакать по лугу в ясное утро. Мир вокруг тебя красив, как никогда.

— Судя по твоим словам, попробовать стоит. Пожалуй, научусь.

— Лучшего инструктора, чем Джим, тебе не найти.

— Удачливый фермер, поэт, умелый наездник. За Джимом не так-то легко поспеть, даже если ты его однояйцовый близнец.

Он говорил лишь для того, чтобы не дать угаснуть разговору, чтобы отвлекать Нору. Слова ни в чем не выдавали его намерения, но что-то в интонациях, возможно, показалось ей подозрительным.

Не дойдя с полдесятка шагов до двери в амбар, Нора остановилась, повернулась, всмотрелась в Генри. И то, что она услышала в голосе, нашло подтверждение в выражении его лица, потому что глаза Норы широко раскрылись: она поняла, с кем имеет дело.

Все наши пять чувств служат шестому, и это шестое — интуитивное осознание опасности, грозящей телу или душе.

Он понял, что ей все известно, и она это подтвердила, отступив от него на шаг, потом на другой.

Когда Генри достал пистолет из-под пиджака, Нора повернулась в попытке убежать. Он выстрелил ей в спину и еще раз, когда она упала на землю лицом вниз.

Убрав пистолет в кобуру, Генри перевернул Нору на спину, схватил за запястья, волоком затащил в сарай и положил рядом с мужем.

Первый выстрел убил ее мгновенно. Крови из ран вытекло совсем ничего.

Лежала Нора с открытыми глазами. Генри долго смотрел в них, в пустые глаза, совсем недавно светившиеся жизнью, которую он у нее отнял.

До этого дня он никого не убивал, и его порадовало, что он может это сделать. Порадовало и другое: он не испытывал ни чувства вины, ни тревоги.

Как некогда у Гамлета, не было у него ни духовной морали, ни ощущения священного порядка. Но, в отличие от Гамлета, отчаяния у него это не вызывало.

В Гарварде Генри защитил диплом по политологии. Вторым основным предметом была литература.

Принц Гамлет играл заметную роль в обеих дисциплинах. Литература видела в нем фигуру трагическую. Ему приходилось силой насаждать законы священного порядка, в которые он сам больше не верил. В определенных кругах политологов он служил примером того, что в определенных ситуациях насилие и анархия предпочтительнее нерешительности.

Генри не знал ни отчаяния, ни нерешительности. Он был человеком своего времени и, как ему нравилось думать, всех времен.

Потом он намеревался воспользоваться канавокопателем, чтобы вырыть общую могилу этой паре. В «Лендровере» лежал пятидесятифунтовый мешок с известью, которую он собирался высыпать на тела, чтобы ускорить разложение и замаскировать запах. Опять же, известь уменьшала шансы на то, что какой-нибудь пожиратель падали разроет могилу.

Оставив трупы в амбаре, Генри прошел к «Роверу», открыл заднюю дверцу и достал два маленьких чемодана. В каждом лежало по миллиону долларов, сотенными и двадцатками. Чемоданы он отнес в дом.

ГЛАВА 7

По пути из Чикаго на конференцию в Денвер доктор Ламар Вулси завернул в Лас-Вегас.

Белое солнце сияло на бледном небе. Вечер только приближался, и жара окутывала высотные отели, улицы и огромные автомобильные стоянки. Окружающая пустыня запасла достаточно энергии, чтобы всю ночь согревать город.

В такси по дороге из аэропорта Ламар наблюдал, как восходящие потоки воздуха искажали далекие здания, заставляя их мерцать, словно миражи. Вблизи окна и стеклянные стены, подставленные солнечным лучам, казалось, вспучивались, эта иллюзия вызывалась движением такси, изменением положения автомобиля относительно зданий.

Иллюзия и реальность. Первая зачаровывала большинство людей нашего времени; вторая давно уже вышла из моды. Этот город-казино являл собой наглядное доказательство того, что фантазии человечество ставило выше правды.

В номере отеля Ламар переоделся в белые теннисные туфли, белые слаксы, синюю гавайскую рубашку и белый пиджак.

В денежном поясе под рубашкой лежали десять тысяч долларов сотенными. Еще две тысячи он рассовал по карманам.

Где бы ни находился Ламар, он никогда не играл в казино в своем отеле. Иначе пит-босс[2] без труда смог бы установить его имя.

По Южному бульвару Лас-Вегаса он зашагал на север, растворившись в толпе туристов. В большинстве своем они носили солнцезащитные очки, некоторые — такие черные, что казалось, будто они не защищают глаза, а скрывают тот факт, что глаз у их владельцев нет вовсе — только гладкая кожа на том месте, где положено быть глазам.

Он выбрал казино и стол для блэк-джека[3]. Купил фишек на шестьсот долларов.

Шестидесяти лет от роду, с круглым коричневым лицом доброго дедушки, напоминающим людям любимого комика и звезду телесериалов, с курчавыми седыми волосами, весящий на двадцать фунтов больше, чем следовало, Ламар Вулси редко вызывал подозрения. Сотрудники казино мельком глянули на него и потеряли всякий интерес.

Темнокожий дилер радушно встретил его: «Присаживайтесь, брат» — слишком молодой, чтобы уставать от разговоров ни о чем.

Ламар назвался Бенни Мандельбротом, поболтал со всеми, терпеливо поясняя, почему он здесь.

Несколькими десятилетиями раньше, когда в моду вошел карточный счет, большинство казино перешло на шестиколодные башмаки[4]. Держать в голове 312 карт, чтобы рассчитать вероятность удачного расклада, во многие разы сложнее, чем при игре одной колодой, и эти трудности отпугивали как дилетантов, так и большинство шулеров.

Зато при сдаче карт из шестиколодного башмака, если уж начинало везти, то выигрышная серия могла продлиться дольше и принести больше денег, чем при игре с одной колодой. Через три часа шестьсот долларов Ламара превратились в одиннадцать тысяч.

Сотрудники казино заинтересовались им, но еще ни в чем не заподозрили. Они надеялись, что он просидит за столом достаточно долго, чтобы спустить весь выигрыш.

Он рассеивал подозрения, иной раз проигрывая. Когда дилер открывал короля, а в колоде еще оставалось много картинок, Ламар останавливался на паре семерок и проигрывал. Четко рассчитанное им чередование выигрышей и проигрышей создавало видимость случайной удачи.

Ламар все еще не знал, почему он здесь, когда без четверти шесть к нему подошла официантка (на бейдже он прочитал ее имя — Тереза) и спросила, не хочет ли он еще один стакан диетколы.

И когда он посмотрел на эту симпатичную брюнетку с россыпью веснушек и вымученной улыбкой, то увидел, что в ее глазах стоят слезы, которые она едва сдерживает.

Очередной дилер, рыжеволосая Арлен, как раз закончила тасовать шесть колод. Ламар давал ей хорошие чаевые, так что у них царило полное взаимопонимание. И когда Арлен загружала башмак, Ламар глянул вслед Терезе, а потом спросил: «У нее какие-то проблемы?»

— У Терри? Муж служил в морской пехоте. Погиб в прошлом году. Один ребенок. Марти, восемь лет, такой милый. Она любит его без памяти. У него синдром Дауна. Характер у нее сильный, но иногда этого не хватает.

Ламар сыграл еще трижды и выиграл два раза, прежде чем официантка вернулась с его диетколой.

Из своих фишек, лежащих на столе, он выдал Арлен семьсот долларов. А остальные одиннадцать тысяч сгреб в кучу и сдвинул на поднос Терезы.

— Эй, нет, я не могу это взять! — изумленно воскликнула официантка.

— Я за них ничего не попрошу, — заверил ее Ламар, — и мне они совершенно ни к чему.

Оставив ее потрясенной и лепечущей что-то бессвязное, Ламар вдоль столов для блек-джека направился к выходу из казино.

Внезапно рядом возник пит-босс, чисто выбритый, хорошо одетый, прямо-таки оживший манекен.

— Мистер Эм, подождите, — «эм» относилось к фамилии, которой назвался Ламар. — Мистер Эм, вы уверены, что хотите это сделать?

— Да. Совершенно уверен. Это проблема?

— Вы пили только диетколу, так что никакой проблемы я не вижу, — все еще опасаясь какого-то подвоха, ответил пит-босс и добавил: — Но это необычно.

— А если бы я сказал вам, что у меня неизлечимый рак, жить осталось четыре месяца, деньги мне не нужны и оставлять их некому?

В фантазийном мире казино смерть являла собой правду, которая подавлялась наиболее агрессивно. Ни в одном казино нет часов, словно в азартные игры играют вне времени. Игроки иногда обращаются к Богу за помощью, но никогда не говорят со смертью.

На лице пит-босса отразилась тревога, будто слово «рак» могло разрушить чары, под действие которых попадали все, кто оказывался в этих стенах, словно упоминание о болезни могло превратить шик и блеск в грязь и пепел. Он поправил узел галстука, который не сдвинулся ни на миллиметр.

— Тяжелое дело. Берегите себя. Удачи вам, мистер Эм.

Ламар Вулси не болел раком. И не говорил, что им болен. Но его «а если бы» послужило достаточным напоминанием о реальности, чтобы напугать пит-босса.

Снаружи весь мир, казалось, полыхал языками пламени, залитый золотисто-оранжевым светом. Акры неоновых огней приветствовали приближение вечера.

Большинство туристов уже сняли очки, но прочитать их глаза все равно не представлялось возможным: мешало отражающееся в них солнечно-неоновое многоцветье.

ГЛАВА 8

Грейди ужинал за кухонным столом. За окнами стемнело, Мерлин тяжелой грудой расположился у его ног. Пес надеялся на один-два кусочка курятины, но не просил, изображал незаинтересованность, чтобы сохранить достоинство.

На одном из столиков был включен проигрыватель компакт-дисков. Телевизора в доме не было, и Грейди об этом совершенно не жалел. Хотя обычно он предпочитал тишину самому изящному шуму, временами присутствия Мерлина и книг не хватало для того, чтобы заполнить часы досуга.

В данный момент книги не могли дать того, что ему требовалось, тогда как соната номер два из «Опуса 27» — «Лунная соната» — успокаивала и вдохновляла.

Покончив с иллюстрированными книгами, уже за едой он принялся за эссе о горах Колорадо, за мемуары тех, кто достаточно прожил в этих местах. Проглядывал страницу за страницей в поисках упоминаний неизвестных животных, странных историй о существах с белой шерстью, игривых, но застенчивых.

Подозревал, что книги ему не помогут, но все равно искал в них нужные ему сведения. Встреча на лугу очень уж сильно потрясала его, хотя некоторых причин он не понимал вовсе, а другие представлял себе крайне смутно. На него подействовали не только уникальность и загадочность этих существ, но и какая-то их особенность, которую он только чувствовал, но никак не мог выразить словами.

Мерлин поднялся так резко, что стукнулся головой о стол. Получить сотрясение мозга волкодав не мог. Скорее перевернул бы стол.

Когда Мерлин вышел из кухни в коридорчик, ведущий в гостиную, Грейди положил вилку, закрыл книгу и застыл в ожидании лая. Через полминуты, не услышав ни лая, ни царапанья о пол когтей возвращающегося сына Ирландии, вновь раскрыл книгу.

В тот момент, когда Грейди взялся за вилку, Мерлин вернулся к двери на кухню, где и застыл с написанной на морде тревогой. Он как бы говорил: «У нас проблемы, папуля. И что мне делать?… Обучиться азбуке Морзе и отбивать буквы хвостом?»

— Хорошо, — Грейди поднялся со стула.

Пес тут же поспешил в переднюю часть дома. Грейди нашел его не в гостиной, а в прихожей, спиной к парадной двери. Навострив уши, Мерлин смотрел на лестницу, ведущую на второй этаж.

В комнатах наверху царила тишина, как, собственно, и всегда. Да разве могло быть по-другому в доме, где жили мужчина и собака, которая практически никогда не отходила от него.

Тем не менее Мерлин быстро взбежал на второй этаж и скрылся в коридоре, прежде чем его хозяин успел подняться на три ступени.

Добравшись до верхней лестничной площадки, Грейди включил свет. Войдя в приоткрытую дверь спальни, нашел собаку у окна, выходящего на крышу переднего крыльца: что-то, находящееся за стеклом, встревожило Мерлина.

В спальне Грейди зажигать лампы не стал. Поскольку свет из коридора немного разгонял темноту, Грейди видел, что за окном луна посеребрила белый ствол березы и ее осеннюю листву, которую днем солнце превращало в золото.

Грейди направился к Мерлину, но, прежде чем успел наклониться к окну, послышалось быстрое постукивание. Судя по звукам, несколько ног (или лап) торопливо пересекали крышу крыльца.

Хотя Мерлину хватало роста и он мог смотреть через нижнюю половину окна, стоя на полу, пес поставил передние лапы на подоконник, чтобы лучше видеть.

К тому времени, когда Грейди занял место рядом с волкодавом и прижался лбом к холодному стеклу, шум прекратился. Тот, кто бежал по крыше крыльца, теперь перебрался на березу.

В эту безветренную ночь нижние ветки сначала дернулись, а потом принялись подрагивать от движения наверху. И пока кто-то карабкался вверх по стволу, дерево открыло осенний кошель и принялось сорить богатством-листьями.

Грейди отодвинул шпингалет, но не успел поднять нижнюю раму, как те, кто поднимался по дереву, перепрыгнули на крышу дома: один удар, сразу же за ним — второй. Судя по звукам, оба существа продвигались по шиферным плиткам к коньку.

Мерлин, его передние лапы по-прежнему опирались на подоконник, повернул голову к потолку.

— Может, еноты, — предположил Грейди.

Пренебрежительно фыркнув, волкодав вернулся на пол всеми четырьмя лапами, развернулся хвостом к окну, наклонил голову, прислушиваясь.

Камин спальни находился точно над камином гостиной. Металлический грохот и треск, эхом отразившийся в дымоходе, притянул Мерлина к очагу.

Что-то на крыше проверяло прочность медного колпака над трубой, гасящего искры. Грейди ставил колпак сам и знал, что снять его непросто.

Поскольку огонь не разжигали, дымоход и топочную камеру разделяла заслонка. Если бы что-то и проникло в дымоход, оно не смогло бы пробить стальную пластину и попасть в спальню. Оставив медный колпак в покое, путешественники-по-крыше начали спуск по западному скату.

Когда звуки сместились к задней части дома, Мерлин поспешил из спальни. Грейди добрался до верхней ступени лестницы аккурат в тот момент, когда волкодав оказался внизу.

Спускаясь, задался вопросом: а запер ли он дверь на кухню, когда они вернулись домой после вечерней прогулки? Потом у него возник другой вопрос: откуда взялась тревога?

И он не мог отрицать, что испытывал если не страх, то беспокойство, пока искал Мерлина на первом этаже и обнаружил на кухне. Собака стояла у двери. Хотела выйти.

Грейди замялся.

ГЛАВА 9

Картофель хранился в большом помещении, за тяжелой дубовой дверью, обитой железом, будто сокровище, которое следовало оберегать.

На глубоких полках во множестве стояли вентилируемые корзины, в каждой картофелины лежали в три слоя.

И только на верхних полках корзин было поменьше. Встав на высокую табуретку, Генри Роврой поставил оба чемодана с наличными на самую верхнюю полку, прислонив их к стене.

Спрыгнув с табуретки, он чемоданы уже не видел. Вернулся на кухню. Через пару дней он собирался перепрятать деньги в более надежное место.

Поскольку сохранность картофеля Генри не интересовала, он решил выбросить и корзины со всем содержимым, и полки. А картофельный погреб, после должной реконструкции, мог стать идеальным жилищем для женщины, если он таки привел бы ее в дом.

В спальне Джима и Норы он выбрал себе нижнее белье, носки, джинсы, байковую рубашку и рабочие ботинки из ограниченного гардероба Джима. Хотя мышцы у Генри были более дряблыми, одежда подошла ему идеально.

Рубашку Джим покупал в «Уол-Марте», а не у «Л.Л. Бина»[5]. Джинсы предназначались для работы и езды верхом, а не для воскресных прогулок в парке. О рабочих ботинках можно было не говорить. В такой одежде Генри даже почувствовал себя другим человеком.

Оставив плечевую кобуру с пистолетом и запасную

обойму на кровати, он уложил дорогую одежду и обувь в рубашку, свернул в куль и обвязал рукавами. Одежде предстояло лечь в могилу вместе с его братом и невесткой.

Встав перед большим зеркалом, Генри обратился к своему отражению: «Посмотри на себя, Джим… с того света».

Голос, во всяком случае для его уха, не отличался от голоса брата.

Те, кто знал Генри в прошлой жизни, не узнали бы его, увидев сейчас. Только одежда гарантировала бы, что они смотрели бы сквозь него. Деревенщина, прилетевший из глубинки, с которым общего у них было только одно: они родились от мужчины и женщины.

На кухне, у раковины, Генри собрал картофелины, которые чистила Нора, и бросил их в помойное ведро.

Обследовав кладовку и холодильник, Генри обнаружил отличные сосиски, приемлемые сыры, свежие яйца, банку с красными перчиками и вполне съедобный батон белого хлеба, испеченный из такой белой муки, что на срезе он поблескивал, будто радиоактивный.

Он открыл три бутылки «Каберне совиньон» неизвестных ему виноделен. Только третья годилась для питья. Если Джим и Нора могли позволить себе лишь такое вино или, хуже того, если именно подобное вино они полагали хорошим… что ж, тогда, увы, в могиле им будет даже лучше.

Генри планировал потратить три недели на заготовку трехлетнего запаса консервов. Он надеялся, что где-нибудь в радиусе ста миль найдется бакалейщик и продавец вин, которые предложат ему товар того уровня, к которому он привык.

Он полагал, что сможет уйти из мира на три года, имея под рукой консервированные грудки фазана, белужью икру, бальзамический уксус и десятки других деликатесов, которые отличали жизнь от простого существования.

После обеда он помыл посуду. С этим неудобством ему предстояло мириться до тех пор, пока не найдется женщина, которую он посадит в картофельный погреб.

В элегантном городском особняке, в котором жил Генри на другом краю страны, он держал домоправительницу, но она получала жалованье и льготы. Опять же, не возбуждала похоть.

Картофельный погреб без единого окна не только позволял пользоваться услугами домоправительницы бесплатно, но также наслаждаться радостями секса без занудного процесса соблазнения до того и утомительного разговора после, который обожали женщины. Пока он не видел других преимуществ, которыми в нормальные времена обладала бы эта лачуга в сравнении с его городским жилищем. Но, похоже, в любые времена, нормальные или нет, наличие в доме такого картофельного погреба могло принести намного больше приятных минут, чем сауна и домашний кинотеатр, вместе взятые.

Нормальные времена. Несмотря на то что поднялся Генри Роврой до зари, провел за рулем много часов, убил первый раз в жизни, а потом и второй, несмотря на необходимость приготовить себе обед, ему не хотелось спать, он даже не чувствовал усталости. Зная о хаосе, которому предстояло захлестнуть страну в ближайшие месяцы, он имел мотив для того, чтобы немедленно начать готовить этот дом к этим анормальным временам.

ГЛАВА 10

После короткого колебания Грейди открыл дверь из кухни и следом за Мерлином вышел на заднее крыльцо. Под ногами зашелестели сухие березовые листья.

Никакие звуки более не доносились с крыши. Хотя лунного света хватало, они не увидели гостей ни на крыльце, ни на лужайке.

Высокая сухая трава, окаймляющая выкошенную лужайку, напоминала линию фосфоресцирующего прибоя, разбивающегося о далекий берег.

Не видел Грейди и освещенных окон соседних домов, скрытых лесом и расстоянием.

Мастерская, в которой он изготовлял мебель, пристройка к гаражу, находилась в сорока футах от дома. Ее окна светились, как панели фонаря.

Работу Грейди закончил до того, как отправился на вечернюю прогулку с Мерлином. И точно знал, что погасил свет.

Что-то тянуло Мерлина к мастерской.

В этих малонаселенных краях преступления случались редко, главным образом на почве ревности. Сталкиваться с воровством и вандализмом полиции практически не приходилось. Поэтому Грейди время от времени забывал запирать дверь мастерской.

Мог забыть и в этот день, но точно не оставлял ее распахнутой. Чуть постукивая когтями, Мерлин первым переступил порог.

Флуоресцентные лампы практически не давали тени, затрудняя оценку текстуры древесины, вот почему в мастерской Грейди отдавал предпочтение подвесным светильникам с короткими абажурами-раструбами. На станки свет падал со всех сторон, чтобы избежать теневых зон, а потому движущиеся части механизмов всегда оставались на виду.

В этот момент техника — циркулярная пила, механический рубанок, ленточная пила, сверлильный и долбежный станки — не работала.

Четыре больших кресла-качалки конструкции Густава Стикли[6], над которыми работал Грейди, предназначались клиенту из Лос-Анджелеса. С широкими подлокотниками, вертикальными опорами, пазовыми соединениями, эти элегантные кресла становились еще и удобными, как только на них устанавливались обитые кожей подушки и пружинные сиденья.

В мастерской пахло только что распиленным дубом.

В глубине пристройки короткий, но широкий коридор разделял туалет и простенькую сушильную печь, в которой уже высушенная на воздухе древесина дополнительно подсушивалась, чтобы уменьшить до требуемых величин содержащуюся в ней влагу.

Дверь в туалет Грейди нашел открытой, но в зеркале над раковиной увидел только свое отражение.

Ни его, ни Мерлина не удивило шипение, вдруг раздавшееся за дверью в сушильную печь. Чтобы замедлить процесс сушки и исключить коробление древесины, время от времени из точно откалиброванного увлажнителя воздуха в печь подавался пар.

Защелка-крюк висела на двери. Или кто-то находился в печи… или заглянул туда ранее, а потом забыл закрыть на нее дверь.

Последнее оказалось верным. Дерево сушилось под лампами накаливания. Света хватало, чтобы понять, что в печи никого нет.

В конце короткого коридора Грейди открыл тяжелую дверь, изолированную по периметру губчатой резиной. За ней находилась комната окончательной отделки, и Грейди следил за тем, чтобы туда не попадала пыль.

Морение и окончательную обработку Грейди делал вручную. Обеденный стол из красного дерева со вставками из черного, в стиле «Грин и Грин»[7], проходил месячную выдержку после полировки темно-красным шеллаком.

Запахи шеллака, пчелиного воска, скипидара и копалового лака доставляли Грейди не меньшее удовольствие, чем аромат роз или благоухающий сосной прозрачный лесной воздух.

В лучших своих снах он плыл по огромным дворцам, в которых никто не жил, любовался прекрасной мебелью, наполняющей залы, где ни одно человеческое существо не предавало другое, не поднимало руку, чтобы нанести удар, не лгало, не стремилось уничтожить ближнего своего. Только в этих снах он ощущал запахи и всегда просыпался счастливым, наслаждаясь тающим воспоминанием об ароматах комнаты окончательной отделки.

Дверь черного хода Грейди тоже нашел открытой, не запертой изнутри. Ни он, ни волкодав никого не обнаружили в лежащей за дверью ночи.

Грейди запер дверь, и когда они возвращались к передней двери, открыл несколько шкафчиков, выдвинул пару-тройку ящиков. Ничего не пропало.

Выключив свет, закрыв переднюю дверь и уже поворачивая ключ в замке, Грейди спросил:

— Так кто это был, большой мальчик, любопытные и доброжелательные эльфы или гадкие гремлины?[8]

Мерлин уклончиво фыркнул.

Если бы не блеклый лунный свет, земля погрузилась бы во тьму.

В какой-то момент Грейди показалось, что он слышит хлопанье крыльев, но, подняв голову, он увидел только звезды.

Когда они приближались к заднему крыльцу, Мерлин прибавил скорости. Взбежал по лестнице, пересек крыльцо, скрылся за кухонной дверью, которую Грейди, выходя из дома, оставил открытой.

Воспользовавшись их отсутствием, незваный гость побывал в доме. Хотя Грейди не закончил обед, свою тарелку на кухонном столе он обнаружил пустой.

Он запек в печи еще три куриные грудки, одну — на завтрашний ленч, две — для собаки. Они охлаждались в кастрюле, которая стояла на плите. Алюминиевую фольгу, которая закрывала кастрюлю, сорвали и бросили на пол. Кастрюля и грудки исчезли.

ГЛАВА 11

Через полчаса после обеда, слишком перевозбужденный для того, чтобы уснуть, стремящийся как можно быстрее приспособить дом под себя, Генри Роврой оказался в спальне, где вещи Норы занимали половину ящиков туалетного столика, половину высокого комода на ножках и половину стенного шкафа. Ее одежда едва ли могла подойти женщине, которую он намеревался определить в картофельный погреб, а ящики и стенной шкаф требовались ему для другого.

Генри привез с собой как стрелковое оружие, так и патроны, которые хотел рассредоточить по дому, не забыв и амбар. Размеры ящиков комода позволяли положить в них помповик или винтовку.

Вещи Норы Генри рассовал по пластиковым мешкам для мусора. Времени на это ушло больше, чем он ожидал. Несмотря на трудные дни, которые ждали страну, несмотря на необходимость как можно быстрее приготовить себе убежище, чтобы пережить эти дни, Генри то и дело отвлекался на шелковистость нижнего белья невестки.

Наконец, набив до отказа шесть больших мешков, Генри, по два за раз, перенес их на переднее крыльцо. Поначалу он собирался оттащить мешки в амбар уже утром, однако по-прежнему чувствовал себя бодрым и решил покончить с этим делом прямо сейчас, до того, как лечь спать.

Около угла дома, рядом с пнем-колодой для колки дров, стояла тачка, в которую Джим собирался сложить нарубленные поленья, сейчас лежащие на траве. Генри подкатил тачку к лестнице на крыльцо, потом загрузил ее мешками с одеждой.

Страницы: «« 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

«Замуж! Замуж! Замуж!»… мечта Риты начала осуществляться весьма необычным способом – с помощью обряд...
«И спустя несколько секунд еще один хомо нормалис – плоская матрица человеческой души – шагнул в нов...
Перед вами краткий отчет о 7 днях нашего среднестатистического соотечественника... Рассказ-предупреж...
Лауреат Букеровской премии Джулиан Барнс – один из самых ярких и оригинальных прозаиков современной ...
На смену Юрию Лужкову в московскую мэрию прислали сибиряка Сергея Собянина. Этот завзятый охотник, л...
Лирическая проза на автобиографическом материале – так, по-видимому, наиболее точно можно охарактери...