Самый темный вечер в году Кунц Дин
Карл опустил монтировку.
— У тебя точно что-то с головой.
Эми сняла заколку, убрала в карман, помахала пачкой купюр.
— Договорились?
Он положил монтировку на стол, взял деньги, пересчитал очень тщательно, как и положено человеку с затуманенными текилой мозгами.
Брайан с облегчением вернул стул на место.
Подойдя к собаке, Эми достала из другого кармана красный ошейник и поводок. Прицепила поводок к ошейнику, надела ошейник на собаку.
— С вами приятно иметь дело, сэр.
И пока Карл второй раз пересчитывал деньги, Эми мягко потянула за поводок. Собака тут же поднялась и вместе с ней двинулась к двери.
Джанет и девочка последовали за Эми и Никки в коридор, Брайан вышел из кухни последним, в любой момент ожидая, что Карл вновь разъярится и схватится за монтировку.
Джимми, тот самый мальчик, что стоял, уткнувшись лбом в стену, более не выл. Из коридора он переместился в гостиную, с тоской смотрел в окно, напоминая заключенного, которому путь на волю перегораживают прутья решетки.
Эми, с собакой на поводке, подошла к мальчику. Наклонилась к нему, что-то сказала.
Брайан слов не расслышал.
Парадная дверь оставалась открытой. Скоро Эми и собака, гордо вышагивающая рядом с ней, присоединились к нему на крыльце.
— Вы… удивительная, — Джанет появилась в дверях. — Спасибо вам. Я не хотела, чтобы дети увидели, увидели, что это случилось вновь.
В желтом свете фонаря над дверью лицо ее осунулось, а белки глаз приобрели желтоватый оттенок. Выглядела она старше своих лет и очень усталой.
— Вы же понимаете, что он заведет другую собаку, — сказала Эми.
— Может, я смогу этому помешать.
— Может?
— Я могу попытаться.
— Вы говорили от души, когда открыли нам дверь?
Джанет отвернулась от Эми, уставилась в порог, пожала плечами. Эми не отступалась.
— Насчет того, что вам хотелось бы стать мною или кем-то еще?
Джанет покачала головой. Голос упал до шепота.
— То, что сделали… деньги — это не главное. Как вы держались с ним… я так никогда не смогу.
— Тогда сделайте то, что сможете. — Она наклонилась к Джанет и что-то начала говорить ей на ухо. До Брайана вновь не долетало ни слова.
Внимательно слушая, Джанет прикрыла разбитую и рассеченную губу правой рукой.
Закончив, Эми отступила на шаг, и Джанет снова подняла на нее глаза. Какие-то мгновения они смотрели друг на друга, и, пусть Джанет не сказала ни слова, даже не кивнула, Эми, похоже, все поняла.
— Хорошо. Пусть так и будет.
Джанет вернулась в дом вместе с дочерью.
Никки, судя по всему, знала, что ее ждет, потому повела их с крыльца к «Экспедишн».
— Ты всегда носишь с собой две тысячи баксов? — спросил Брайан.
— С тех пор, как три года тому назад поняла, что не смогла бы спасти собаку, если бы у меня не оказалось денег на ее покупку. Та обошлась мне в триста двадцать два бакса.
— То есть иногда, чтобы спасти собаку, приходится ее покупать.
— Слава богу, нечасто.
Без команды или поощрения Никки запрыгнула в багажное отделение внедорожника.
— Хорошая девочка, — похвалила Эми, и собака вильнула пушистым хвостом.
— Это безумие, то, что ты сделала.
— Это всего лишь деньги.
— Я про другое. Ты позволила этому человеку поднести монтировку к шее.
— Он бы ею не воспользовался.
— Откуда такая уверенность?
— Я таких знаю. В душе он трус.
— Я не думаю, что он трус.
— Он бьет женщин и собак.
— Ты — женщина.
— Не его тип. Поверь мне, милый, в драке ты бы за минуту надрал ему задницу.
— Трудно надрать человеку задницу, если он раскроит тебе череп монтировкой.
Эми захлопнула заднюю дверцу.
— С твоим черепом ничего бы не случилось. Погнулась бы монтировка.
— Давай уедем отсюда, прежде чем он решит, что тебя можно раскрутить на три тысячи.
Эми откинула крышку мобильника.
— Мы не уезжаем.
— Что? Почему?
— Потому что все только начинается, — ответила она, трижды нажимая на кнопки.
— Не нравится мне выражение твоего лица.
— И что это за выражение?
— Крайнее безрассудство.
— Безрассудство мне к лицу. С ним я выгляжу лучше, не так ли? — Оператор 911 ответил, и Эми заговорила в трубку: — Я звоню по мобильнику. Мужчина избивает жену и маленького мальчика. Он пьян, — она продиктовала адрес.
Прилипнув носом к стеклу, выглядывая из багажного отделения внедорожника, золотистый ретривер смотрела на них с немигающим любопытством обитателя аквариума.
Эми назвала оператору свои имя и фамилию.
— Он бил их и раньше. Я боюсь, что теперь может их убить или покалечить.
Ветер прибавил силы, гнул эвкалипты, срывал с них листву.
Глядя на дом, Брайан почувствовал приближение хаоса. Ему уже доводилось общаться с хаосом. Он родился в торнадо.
— Я — друг семьи, — солгала Эми на очередной вопрос оператора. — Поторопитесь.
— Я думал, ты выпустила из него весь пар, — заметил Брайан, когда Эми разорвала связь.
— Нет. Теперь он уже решил, что вместе с собакой продал честь. И обвинит в этом Джанет. Пошли.
Она двинулась к дому, Брайан поспешил следом.
— Может, оставим это полиции?
— Они могут не успеть вовремя.
Тени от листьев подрагивали на освещенной луной дорожке, которая вела к крыльцу, и казалось, что по ней ползут тысячи жучков.
— Но в такой ситуации мы не знаем, что нужно делать, — не унимался Брайан.
— Мы поступаем правильно. Ты не видел лицо мальчика. Левый глаз у него заплыл. И отец раскровил ему нос.
В Брайане вспыхнула злость.
— И что ты хочешь сделать с этим сукиным сыном?
— Это зависит от него, — ответила Эми, поднимаясь на крыльцо.
Джанет оставила дверь приоткрытой. Из глубины дома доносился сердитый голос Карла, удары, звон чего-то бьющегося и нежное, полное отчаяния пение ребенка.
В основе любой упорядоченной системы, будь то семья или завод, лежит хаос. Но для каждого хаоса характерен порядок. Его нужно только выявить.
Эми распахнула дверь. Они вошли.
Глава 2
Керамические солонки и перечницы, изготовленные в форме пары собачек, сидящие эрдели, коротконогие гончие, улыбающиеся голдены, важные пудели, овчарки, спаниели, терьеры, ирландские волкодавы, многие и многие другие ровными рядами расположились на полках… другие стояли в беспорядке на разделочном столике.
Дрожа всем телом, с бледным и влажным от слез лицом, Джанет перенесла пару кавказских овчарок с разделочного столика на кухонный стол.
Высоко занесенная монтировка пошла вниз, как только солонка и перечница коснулись стола, и едва разминулась с быстро отдернутыми пальцами женщины. Сначала по кухне разлетелись соль и керамическая шрапнель, потом перец и острые осколки.
За двойным ударом монтировки по дереву последовал короткий приказ Карла: «Новую пару!»
Стоя в темном коридоре, Эми Редуинг чувствовала, что коллекция очень дорога Джанет, элемент порядка в ее хаотической жизни. В маленьких керамических собачках женщина находила хоть какую-то надежду на лучшее будущее.
Карл, вероятно, это понимал. И не только разбивал керамические фигурки, но и топтал душу жены.
Зажав в руках красного матерчатого кролика, который мог быть собачьей игрушкой, маленькая девочка укрылась за холодильником. Ее яркие глаза смотрели не на окружающий мир, а в свою душу.
Негромко, но отчетливо она пела на языке, которого Эми не знала. Мелодия напоминала кельтские.
Мальчик Джимми спрятался где-то еще.
Отдавая себе отчет, что муж размозжит ей пальцы, если она не успеет отдернуть руку от очередных солонки и пепельницы, Джанет буквально бросила двух далматинцев на стол. Вскрикнула, потому что монтировка задела ее правую руку, отступила к плите, сложила руки на груди.
Когда монтировка опустилась на дубовый стол, не задев ни солонку, ни пепельницу, Карл схватил одного из далматинцев и швырнул жене в лицо. Фигурка отлетела от ее лба, разбилась о стенку духовки, и осколки упали на пол.
Эми вошла на кухню, Брайан протиснулся мимо, сказал:
— Оставьте ее в покое, Карл.
Голова пьяницы повернулась, губы разошлись в крокодильей улыбке, глаза холодно блеснули.
У Эми возникло ощущение, что в теле Брокмана жил не только он сам, будто он открыл дверь ночному гостю, который превратил его сердце в свое логово.
— Она твоя жена? — спросил Карл Брайана. — Это твой дом? Моя Тереза… она твоя дочь?
Девочка запела громче, голос звенел, как колокольчик, а глаза по-прежнему застилал странный туман.
— Это ваш дом, Карл, — ответил Брайан. — И все здесь ваше. Так зачем разрушать свою собственность?
Карл уже хотел что-то сказать, но лишь устало вздохнул.
Приливная волна заполнявшей его злобы пошла на убыль, лицо стало гладким, как выровненный водой песок.
Так что ответил он уже ровным, лишенным эмоций голосом:
— Видишь ли… иногда ситуация такова… что нет ничего лучше разрушения.
Брайан шагнул к разделявшему их столу.
— Ситуация, говорите. Помогите мне понять, как стала она такой?
Прикрытые веками глаза казались сонными, но мозг определенно лихорадочно работал, просчитывая дальнейший ход событий.
— Не так… все не так, — пробормотал Карл.
— Что именно?
В голосе Карла слышались меланхолические нотки.
— Ты просыпаешься глубокой ночью, в кромешной тьме и тишине, начинаешь думать и чувствуешь, как же все не так, и нет возможности исправить что-то к лучшему. Нет никакой возможности.
Серебристый голосок Терезы становился все громче, и по спине Эми пробежал холодок. В песне девочки она не понимала ни слова, но слова эти передавали острое чувство потери.
Брокман посмотрел на дочь. Глаза заблестели от слез. Жалел то ли девочку, то ли себя, а может, его проняла песня.
Возможно, в голосе девочке было что-то пророческое, возможно, интуиция Эми обострилась от общения с таким количеством собак. Но внезапно она поняла, что ярость Карла не утихла, наоборот, спрятавшись, набирала силу, чтобы выплеснуться наружу.
Она знала, что монтировка без предупреждения взметнется в воздух и ударит жену по голове, раскроит череп, проникнет в мозг, убьет.
И мысль эта со скоростью света передалась Брайану. Он среагировал, когда Эми еще набирала полную грудь воздуха, чтобы озвучить ее. Обегать стол времени не было. Поэтому Брайан прыгнул сначала на стул, потом с него на стол.
Слеза упала на руку, которая держала монтировку. Пальцы сжались на тупом конце.
Глаза Джанет широко раскрылись. Но Карл растоптал ее волю. Она стояла, не шевелясь, не в силах вдохнуть, беззащитная, придавленная отчаянием.
И пока Брайан забирался на стол, Эми вдруг подумала, что монтировка может опуститься не только на Джанет, но и на ребенка, и двинулась к Терезе.
Вскочив на стол, Брайан схватил монтировку, которая поднималась, чтобы обрушиться на Терезу, и прыгнул на Брокмана. Они повалились на пол, усыпанный осколками стекла и керамики, ломтиками лайма, залитый текилой.
Эми услышала, как парадная дверь открылась, и в дальнем конце коридора раздался голос: «Полиция». Они прибыли без сирен.
— Сюда, — позвала она, прижала к себе Терезу, и девочка перешла на шепот, а потом и вовсе замолчала.
Джанет застыла, словно по-прежнему ждала удара, но Брайан уже поднялся, с монтировкой в руке.
Скрипя кожаными ремнями, положив руки на рукоятки пистолетов, которые еще оставались в кобуре, двое полицейских вошли на кухню, крупные, готовые к любым неожиданностям мужчины. Один велел Брайану положить монтировку на стол, что тот и сделал.
Карл Брокман поднялся на ноги. Левая рука кровоточила, порезанная осколком стекла. Если раньше лицо горело от злости, то теперь посерело, а уголки рта опустились от жалости к себе.
— Помоги мне, Джан, — взмолился он, протягивая к ней окровавленную руку. — Что мне теперь делать? Бэби, помоги мне.
Она шагнула к нему, остановилась. Посмотрела на Эми, потом на Терезу.
Девочка больше не пела, заткнув рот большим мальцем, и закрыла глаза. Все это время лицо ее оставалось бесстрастным, словно она и не видела всего этого насилия, на подозревала о том, что удар монтировки может оборвать ее жизнь.
Только одно свидетельствовало о том, что девочка не полностью утратила связь с реальностью: второй рукой она крепко держалась за руку Эми.
— Это мой муж, — Джанет указала на Карла. — Он меня ударил, — она поднесла руку ко рту, опустила. — Мой муж ударил меня.
— Джан, пожалуйста, не делай этого.
— Он ударил моего маленького мальчика. Раскровил ему нос. Нашему Джимми.
Один из копов взял монтировку со стола, бросил в угол, за пределами досягаемости, и велел Карлу сесть на стул.
Теперь пришло время вопросов и неадекватных ответов, что привело к новому кошмару: признанию того, что брачные обеты нарушались, а семейная жизнь рушилась окончательно.
После того, как Эми рассказала свою историю, и копы начали выслушивать остальных, она вывела Терезу из кухни, пошла по коридору в поисках мальчика. Он мог спрятаться где-то в доме, но интуиция потянула ее к распахнутой парадной двери.
На крыльце пахло распускавшимся ночью жасмином, который оплетал декоративные решетки. Раньше она этот аромат не чувствовала.
Ветер стих. Эвкалипты застыли, стояли мрачные, как пришедшие на похороны люди.
За темной патрульной машиной, припаркованной у тротуара, на освещенной луной мостовой, вроде бы играли мальчик и собака.
Эми увидела, что задняя дверца внедорожника открыта. Мальчик, должно быть, выпустил собаку из багажного отделения.
Присмотревшись, Эми поняла, что Джимми не играл с ретривером, а пытался убежать. Собака же его не пускала, блокировала дорогу, пыталась вернуть к дому.
Мальчик упал на мостовую и остался лежать на боку. Подтянул колени к груди, свернулся калачиком.
Собака легла рядом, словно охраняя его.
Эми посадила Терезу на ступеньку крыльца.
— Посиди здесь, маленькая, хорошо? Никуда не уходи.
Девочка не ответила, возможно, не могла ответить.
Сквозь ночь, тихую, как заброшенная церковь, Эми поспешила на улицу.
Никки наблюдала на ней. Под луной золотистая шерсть стала серебряной, и создавалось ощущение, что сияние этой небесной лампы доставалось только собаке, а на все остальное в ночи падал уже отраженный ею свет.
Присев рядом с Джимми, Эми услышала, что мальчик плачет. Положила руку ему на плечо, и он не дернулся от ее прикосновения.
Она и собака смотрели друг на друга поверх горюющего мальчика.
Комичного выражения, свойственного собакам этой породы, не было и в помине. В посадке головы ощущалось благородство, в глазах читалась серьезность.
В соседних домах не светилось ни одного окна, улицу наполняла тишина звезд, нарушаемая только всхлипываниями мальчика, которые, впрочем, утихли, как только Эми погладила его по волосам.
— Никки, — прошептала она.
Собака не навострила уши, не подняла голову, никак не отреагировала, но смотрела на нее, смотрела и смотрела.
Через какое-то время Эми усадила мальчика на мостовую.
— Обними меня за шею, малыш.
Она легко подняла худенького мальчика, усадила на согнутую в локте руку.
— Такое больше никогда не повторится, малыш. Все кончено.
Собака первой направилась к «Экспедишн», последние несколько футов пробежала, запрыгнула в багажное отделение.
Наблюдала оттуда, как Эми усаживала мальчика на заднее сиденье.
— Никогда не повторится, — Эми поцеловала мальчика в лоб. — Обещаю тебе, малыш.
Обещание это удивило и испугало ее. Она не имела к мальчику никакого отношения, линии их жизней после пересечения могли идти параллельно лишь на очень коротком участке. Она не могла помочь чужому мальчику, как помогала собакам, а иногда она не могла спасти и собак.
И, однако, услышала, как повторила: «Я обещаю».
Закрыла дверцу, постояла у заднего борта, дрожа в теплой сентябрьской ночи, глядя на Терезу, которая сидела на крыльце.
Луна нарисовала лед на бетонной подъездной дорожке и изморось на листьях эвкалиптов.
Эми помнила зимнюю ночь с кровью на снегу и криками морских чаек, вспугнутых выстрелом, подсвеченных вращающимся лучом маяка и поднимающихся на белых крыльях все выше и выше, будто почетный караул ангелов, сопровождающих возносящуюся на небеса безгрешную душу.
Глава 3
Компания «Брайан Маккарти и эсоушиейтс» занимала нижний этаж скромного двухэтажного дома в Ньюпорт-Бич. Сам Брайан жил на верхнем.
Эми свернула на крошечную автостоянку за зданием, нажала на педаль тормоза, не заглушая двигателя, поставила внедорожник на ручник. Оставив Джанет, обоих детей и собаку в машине, проводила Брайана к наружной лестнице, которая вела в его квартиру. Над верхней площадкой длинного пролета горел фонарь, но нижняя часть лестницы оставалась в темноте.
— От тебя пахнет текилой.
— Думаю, у меня в ботинке ломтик лайма.
— Забраться на стол, чтобы прыгнуть на него… это безрассудство.
— Старался произвести впечатление на свою даму.
— У тебя получилось.
— Очень хочется тебя поцеловать.
— Если мы не выработаем такого количества тепла, что привлечем к себе полицию, борющуюся с глобальным потеплением, я только «за».
Он посмотрел на «Экспедишн».
— Все смотрят.
— После Карла им нужно увидеть целующихся людей.
Он ее поцеловал. Целоваться она умела.
— Даже собака смотрит.
— Она удивительная… если я заплатила две тысячи за нее, сколько много мне придется заплатить за тебя?
— Ты в любое время можешь надеть на меня ошейник.
— Пожалуй, на сегодня мы нацеловались, — но она еще раз поцеловала его, прежде чем вернуться к «Экспедишн».
Проводив автомобиль взглядом, он поднялся по лестнице. Квартира у него была просторная, с паркетными полами красного дерева и желтыми стенами.
Минимум мебели и японское декоративное искусство приличествовали скорее монашеской келье, а не обиталищу холостяка. Он отремонтировал и обставил эти комнаты до того, как встретил Эми. Теперь ему не хотелось быть ни монахом, ни холостяком.
Сняв замаринованную в текиле одежду, Брайан принял душ, в надежде, что горячая вода нагонит на него сон.
Но все равно чувствовал себя свежим, как огурчик, глаза совершенно не хотели закрываться. Он надел джинсы и гавайскую рубашку. Посмотрел на часы. Без четырех минут три. А по ощущением он, прекрасно выспавшись, только-только поднялся, готовый к длинному рабочему ДНЮ.
С кружкой свежесваренного кофе Брайан сел за компьютер в кабинете. Понимал, что должен немного поработать, чтобы спало напряжение.
В почтовом ящике его ожидали два письма. Оба от Пигкипера[3].
Ванесса. Она не писала ему более пяти месяцев.
Он уже начал думать, что больше никогда не получит от нее ни строки.
Какое-то время Брайан смотрел на экран, не желая вновь пускать ее в свою жизнь. Если он не стал бы читать ее письма, не стал бы отвечать на них, то со временем смог бы полностью и окончательно избавиться от нее.
Однако с ней ушла бы надежда. Ушла бы навсегда. Так что за вычеркивание Ванессы из своей жизни ему пришлось бы заплатить слишком высокую цену.
Он открыл первое электронное письмо.
«Пигги[4] хочет щенка. Как глупо, не так ли? Как свинка может заботиться о щенке, если щенок умнее? Я могу назвать комнатные растения, которые умнее Пигги».
Брайан закрыл глаза. Слишком поздно. Он раскрылся перед ней, и она вновь ожила в светлых комнатах его разума, а не только в темном углу памяти.
«Как поживаешь, Брай? Уже заболел раком? На следующей неделе тебе исполнится только тридцать четыре, но молодые постоянно умирают от рака. Так что могу надеяться».
Распечатав ее послание, Брайан отправил электронное письмо в папку «Ванесса».
Чтобы не расплескать кофе, держал кружку двумя руками. Вкус был отличный, но теперь он нуждался в чем-то более крепком.
Из серванта в углу столовой достал бутылку коньяка. Вернувшись в кабинет, добавил в кофе щедрую дозу «Реми Мартин».
Сам он практически не пил. «Реми» держал для гостей. Сегодняшняя гостья пришла незваной, пусть и виртуально.
Какое-то время Брайан ходил по квартире, маленькими глотками пил кофе, дожидаясь, пока коньяк успокоит нервы.
Читать бесплатно другие книги:
