Твое сердце принадлежит мне Кунц Дин

Глава 54

От того, что Райан качал головой, боль усиливалась многократно, сводила с ума, распространялась по всему телу. Но он качал головой, качал, отрицая слова Вайолет.

– Почему ты полетел в Шанхай за трансплантантом? Почему так далеко?

– Там произошла автомобильная авария. Ее жизнь поддерживали машины. Мозг умер, но тело жило, пока мы не прилетели туда, я, доктор Хобб и его операционная бригада.

– Ты знаешь, что такое Фалун Гонг?

Райан опять покачал головой. Он не знал. Из вопроса следовало, что должен знать, но он не знал.

– Фалун Гонг – духовное учение, объединяющее людей посредством определенных упражнений и медитации.

– Никогда о нем не слышал. Должен был?

– Оно появилось в 1992 году, а в 1999-м его запретили после того, как десять тысяч последователей учения молчаливо протестовали против массовых арестов и избиения людей в городе Тайнджун.

От качания головой не только усиливалась боль, но и путались мысли, но Райан качал ею и качал, словно не хотел, чтобы боль ушла, а мысли перестали путаться.

– Духовная жизнь в Китае не приветствуется. В трудовых лагерях моей страны половина заключенных – последователи Фалун Гонг, – продолжила Вайолет. – Их бьют, заставляют работать до смерти, пытают.

Судя по голосу, Вайолет обошла лей-зи-бой, вновь оказалась у него за спиной. Райан поднял голову, и, хотя перед глазами чуть прояснилось, а боль ослабла, видел он не столь хорошо, чтобы утверждать, что ее нет среди теней в той части комнаты, которая находилась перед ним.

– Смотри вперед, – приказала Вайолет. – Не поворачивайся.

Райан не думал, что она выстрелит ему в затылок. Полагал, что еще какое-то время будет мучить его, а нажимая на спусковой крючок, захочет, чтобы он смотрел в дуло пистолета.

– Лили исповедовала это учение. Бедная, милая мечтательница. Моя близняшка, но совсем другая. У меня гораздо больше зла, и в разуме, и в сердце.

Словно зная, о чем думал Райан, Вайолет вдавила срез глушителя ему в затылок, и он разом перестал качать головой.

– Господи, нет. Ты допускаешь ошибку.

В том месте, где глушитель прижимался к затылку, у Райана, казалось, возник третий глаз, и, закрывая те два, с которыми родился, он мог видеть пулю в дальнем конце ствола.

– Лили, работавшая портнихой и жившая на скромное жалованье, искала что-то такое, что скрасит ее жизнь и оправдает существование на этой земле. Отсюда и Фалун Гонг.

От его крови на руках, лице, раскладном кресле шел слабый запах, который, возможно, мог унюхать только он. От этого запаха к горлу подкатывала тошнота.

– Они арестовали Лили два года тому назад. Я потратила год, пытаясь ее освободить, действовала осторожно, не привлекая к себе внимания.

В темноте Райана начало качать, как на палубе яхты в штормовом море, и он открыл глаза, уставился на кресло, в котором недавно сидела Вайолет.

– Тяжелый труд, избиения, пытки, изнасилования – это не все, чему подвергали в трудовых лагерях последователей учения. Некоторых, наоборот, обеспечивали всем необходимым, потому что хорошее здоровье оказалось доходным товаром.

Рыдание вырвалось из груди Райана, но он попытался взять себя в руки, потому что чувствовал – его слезы сочувствия не вызовут, только приблизят к смерти. Ему следовало сдерживать эмоции, чтобы потом как-то убедить Вайолет внять голосу разума.

– В Шанхае есть больница, которая призвана решать две задачи. Первая – проведение неких экспериментов. Вторая – обеспечение донорскими органами высших государственных деятелей и богатых иностранцев, которые готовы заплатить высокую цену.

К удивлению Райана, женщина появилась перед ним, слева. Она так сильно вдавливала глушитель в его затылок, что Райан продолжал чувствовать его давление, даже когда Вайолет убрала пистолет.

– За три дня до операции я узнала, что Лили перевели из концлагеря в больницу.

Вайолет держала пистолет двумя руками, в пяти футах от него, целила в шею, но, несомненно, при выстреле приподняла бы пистолет, чтобы пуля вышибла зубы и вышла через затылок.

– Почки моей дорогой Лили потребовались двум товарищам, печень – третьему, роговицы – четвертому, а сердце – какому-то владыке Интернета, одному из ста самых желанных холостяков.

Райан узнал кое-что новое для себя: страх мог сжать человека с такой силой, что ничего другого он больше не ощущал, не мог думать ни о чем, кроме неминуемой смерти, лишался всех надежд и… внезапно переставал чувствовать боль от многочисленных ран. Страх все подмял и заполонил.

– Я не знал, – вырвалось у него как молитва, которую ранее и по другим поводам он повторял десятки тысяч раз, вот и сейчас слова эти он произнес автоматически, безо всякой мысли, потому что страх полностью парализовал его.

– Ты знал, – настаивала Вайолет.

– Клянусь, что нет, – вновь как молитва. – Клянусь, что нет. Клянусь, что нет. Никогда бы на это не пошел, если бы знал.

– Доктор Хобб привозит пациентов со всего мира. За долгие годы ста шестидесяти пациентам доктора Хобба подбирали донора за месяц или даже меньший срок. Доктор Хобб знает.

– Может, и знает. Я не могу говорить за него, не могу его защищать. Но я не знал.

– Для того, чтобы заполучить органы, убили так много людей, что там, где они похоронены, теперь растет красный бамбук. Заросли красного бамбука.

– Я не знал.

Она опустила руку с пистолетом. Глушитель сработал, как и положено. Поэтому, когда она прострелила Райану левую ступню, выстрел более всего напоминал едва слышный человеческий вздох.

Глава 55

Страх – не обезболивающее при пулевом ранении, во всяком случае, он не может полностью снять боль, как не может остановить кровь. Но рана оказалась менее страшной, чем мог ожидать Райан, не вызвала дикой боли, не вызвала агонии, стала лишь причиной страданий, которые прочистили туман в голове. Потом Райана прошиб пот и тут же начал бить озноб, от которого застучали зубы.

Он не закричал, потому что для крика не было ни сил, ни воздуха в груди, но женщина предупредила:

– Если закричишь, тебе не поздоровится. Я заставлю тебя замолчать, а потом все будет гораздо хуже.

Он хрипел, стонал, но эти звуки никоим образом не могли услышать за стенами дома.

Вместо того чтобы сползти на пол, он подался назад, к спинке раскладного кресла, зажав правой рукой туфлю, к которой находилась раненая ступня, потому что обнаружил, что сжатие уменьшает боль.

– Потеряв Лили, я жила только для того, чтобы найти тебя.

Вайолет не могла оставаться на месте, кружила по комнате, как черная птица, случайно залетевшая в открытую дверь, крылатая посланница беды, ищущая, где же ей свить гнездо.

– Мне потребовалось десять месяцев, чтобы покинуть Китай. Мы втроем дезертировали при выполнении очередного задания. Два месяца ушло на то, чтобы попасть в эту страну, собрать все необходимые сведения о тебе и спланировать операцию.

Боль пылала ярким огнем, но за ней в разуме Райана поднималась черная приливная волна, поднималась выше всех выстроенных им волнорезов, и в нем начал нарастать новый страх, страшнее страха смерти, который он никогда не испытывал, даже не подозревал о его существовании.

– Хобб знал, – она все кружила по комнате.

– Мне он не говорил, – только и смог ответить Райан.

– Разумеется, он не говорил: «Давай слетаем в Шанхай, вырежем сердце у совершенно здоровой женщины и пересадим тебе».

– Если он не говорил мне, как я мог знать? – молил он, но даже для него самого мольба эта не казалась убедительной. – Как я мог знать?

– По его предложениям.

На это ответа у него не нашлось.

Вайолет же не знала пощады.

– По твоей готовности идти на сотрудничество.

Черная волна, что рушила его волноломы, была волной правды.

– По скрытому значению международного донорского списка, по скрытому значению месячного ожидания, по скрытому значению астрономической суммы, по скрытому значению срочного вылета в Шанхай, по скрытому значению тысяч подмигиваний и кивков, которые наверняка не укрылись от тебя.

– Подтекст, – вырвалось у него.

Действия несли с собой последствия. Всегда это понимая, он по большей части придерживался общепринятых правил и в бизнесе, и в личной жизни.

Новый и самый страшный страх, который все набирал силу, которого он ни разу не испытал за прожитые тридцать пять лет, возник при мысли о том, что действия могли иметь последствия и за пределами этой жизни.

Ее ярость, похоже, сменилась спокойной решимостью воздать ему по заслугам, она приближалась к нему неспешно, но неотвратимо.

– Меня готовили для того, чтобы я могла сойти за американку. Намеревались заслать в эту страну, чтобы я создала ячейку агентурной сети.

Серо-зеленые глаза затуманились, в голосе вдруг появились мягкие нотки.

– Я надеялась тайком привезти сюда Лили. Мы бы растворились в этой стране с новыми документами, действительно стали бы настоящими американками. Теперь Америка для меня потеряна. И Китай тоже. И идти мне некуда.

Она смотрела на него поверх пистолетного ствола.

Густая кровь медленно вытекала из дыры в туфле, пробитой пулей, разбитая левая кисть напоминала птичью лапу, голова болела так, словно череп крепко стянули колючей проволокой, но не физическая боль вызывала слезы, которые потекли из глаз Райана. Причиной стало осознание той слепоты, которая подтолкнула его к доктору Хоббу, с которой он прожил всю жизнь.

И заговорил он, обращаясь скорее не к Вайолет, а к самому себе, движимый стремлением исповедоваться:

– В тот вечер она сказала мне, что я должен быть осторожен. «Ты особенно, – сказала она. – Ты, будучи таким, какой ты есть, должен быть особенно осторожен».

– Писательница? – спросила Вайолет.

– Она сказала, что я не должен вмешиваться в то, что происходит. Ничего не должен решать. Чтобы все шло как идет.

И вновь боль исчезла, как и недавно, когда страх полностью подавил все остальные эмоции.

– Господи, она знала, на что я способен. Она знала, тогда как я не знал. Я не знал, а она знала… и любила меня.

И вот тут страх последовал за болью, а его место заняло другое чувство, которое теперь правило и разумом и телом, новое для него, но при этом и знакомое: стыд.

До этого момента Райан Перри не знал, что в нем что-то сломалось.

Причины насилия включали алчность. Жадность.

– Моя слепая жадность убила твою сестру, – признал он.

– Жадность? У тебя были все деньги этого мира.

– Жадность к жизни.

Он стремился получить ее сердце, любое здоровое сердце, и он лгал себе, скрывался от самого себя.

Вайолет смотрела на него поверх пистолетного ствола.

Теперь, слишком поздно, он осознал, что шестнадцатью месяцами раньше, в самый начальный период возникшего кризиса, ему предоставили уникальный шанс заглянуть в себя и измениться, стать тем, каким хотела видеть его Саманта, чтобы согласиться пойти с ним под венец. Осознать, что в жизни и в мире есть подтекст, скрытое значение, что это значение имеет последствия. Исмей Клемм, жертва жадности своего мужа и зачарованности смертью Спенсера Баргхеста, прибыла в Калифорнию не из Денвера, а из куда более дальних краев, чтобы предупредить его об опасности одной тропы и повести к другой. В тех снах Исмей показала ему три ада, но он увидел в них лишь три загадки-головоломки.

– Осталось девять пуль, – послышался голос лилий. – Восемь – ранить, одна – убить.

Но где бы ни пребывала Исмей после смерти, она открыла ему простую истину. И теперь Райан видел, что выворачивал эту истину наизнанку, перекручивал и завязывал узлами, пока не извратил окончательно. Ощутил не благоговение – подозрительность. Увидел черный заговор, тогда как мог получить милость Божью. Строил свои умозаключения на том, что вокруг отравители, слуги-предатели, пичкающие его галлюциногенами, что весь мир ополчился на него. На самом деле существовал только один заговорщик – он сам. Не желал он признать реальность многослойного мира и вечности.

Райан вскинул глаза на Вайолет.

– Главная причина насилия – ненависть к правде.

Живая близняшка умершей Лили выстрелила Райану в левый бок, чуть ниже лопатки.

Он еще оставался в этой комнате, но не полностью, какая-то его часть от боли перенеслась совсем в другое место, тело так ослабело, что уже не могло разделить с разумом свои страдания. Но на этот раз он не питал иллюзий относительно того, что кто-то тайком напичкал его галлюциногенами.

– Исмей дала мне… последний шанс. Колокола.

Он встретился взглядом с Вайолет, посчитав, что это ее право – увидеть, как жизнь уходит из его глаз.

– Колокола? – переспросила она.

– Задолго до трансплантации Исмей сказала: если услышу колокола… прийти к ней. Я не пошел.

– Исмей? Кто она?

Ему не хватало сил и ясности ума, чтобы объяснить. Поэтому он ограничился тремя словами:

– Мой ангел-хранитель.

– Я звонила в колокола, – объяснила Вайолет.

Он не понял.

– Некоторые церкви коммунисты не разрушили. Оставили, чтобы глумиться над ними, проводя позорящие храмы мероприятия.

– Железные колокола.

– В тот день, когда Лили умерла, мне удалось передать ей записку. Я написала… что буду с ней душой. И звонила в колокола, чтобы это доказать.

Райан вспомнил, как зловеще звонили, звонили, звонили колокола. И свои ощущения – будто они предупреждают о допущенной им ужасной ошибке.

– Написала ей, что звон колоколов – обещание восстановить справедливость, – продолжила Вайолет. – Написала ей, что она будет вечно жить в моем сердце. Об этом скажет ей колокольный звон.

Хотя и по-прежнему боясь смерти, Райан уже не думал, что ему нужна такая жизнь.

– Все правильно, – заверил он Вайолет. – Это восстановление справедливости.

Она прострелила ему правый бок, пониже лопатки.

Пуля сотрясла его тело, запах крови теперь казался нежнейшим ароматом жертвенности, он видел, как тени со всей комнаты надвигаются на него.

Совсем недавно, прошло чуть больше часа, в аэропорту Кэти Сайна, прежде чем сесть в ожидающий ее лимузин, крепко обнимая Райана, прошептала ему на ухо пять слов, которые никто никогда ему не говорил. И теперь, впервые в жизни, он произнес эти слова, обращаясь к другому человеку, со смирением и искренностью, которые, спасибо Господу, обнаружил в себе: «Я буду молиться за тебя».

Уже стоя одной ногой вне времени, Райан более не мог правильно отсчитывать секунды, но ему показалось, что прошло больше минуты, а Вайолет все смотрела на него и не стреляла. Он собирался с силой, чтобы еще раз заверить ее, что она все делает правильно, когда она отвернулась и выстрелила в один из постеров.

В обойме оставалось шесть пуль, и она потратила их на мертвых знаменитостей, председателя Мао и лавовую лампу, которая взорвалась с яркой вспышкой.

Не удостоив Райана и взглядом, Вайолет вышла из комнаты, оставив его умирать.

Глава 56

Ослабев от потери крови, а может, потеряв желание жить, Райан даже не попытался сползти с лей-зи-боя, где свернулся клубком, словно собака, собравшаяся уснуть. Подтянул ноги к груди, голову положил на подлокотник.

Когда взорвалась лавовая лампа, один из торшеров перевернулся и погас. Так что комнату теперь освещали главным образом свечи и горящие фитили масляных ламп. Ничего в ней, по большому счету, не изменилось, но теперь гостиная напоминала руины, подсвеченные угасающим пламенем огромного пожара.

То ли по прошествии длительного времени, то ли сразу после ухода Вайолет в гостиной появился человек, который что-то озабоченно бормотал, злобно ругался. Нагнулся к Райану, коснулся его, дыхание зловонием напоминало тролля, который наелся какой-то гадости у себя под мостом, потом отошел к высокому темно-синему шкафу, расписанному звездами и лунами.

Когда человек склонялся над ним, Райан не мог сфокусировать на нем взгляд, но теперь, на расстоянии, понял, что это его отец.

Верхнюю часть высокого шкафа со звездами и лунами занимали две дверцы, под ними располагались ящики. Джимми вытащил один ящик, вывалил содержимое на пол.

– Папа.

– Все нормально, я знаю, все нормально.

– Позвони девять-один-один.

С ящиком в руках Джимми вернулся к раскладному креслу. В отраженном свете масляных ламп его глаза сверкали, как фонари.

– Не могу позволить копам найти мою заначку.

Достал ложное дно ящика, отбросил в сторону. Вытащил прямоугольный металлический ящик высотой в четыре дюйма, в каких владельцы магазинов и предприятий малого бизнеса иной раз хранят дневную выручку, прежде чем вечером отвезти в банк.

– Меня ранили.

Джимми открывал ящик.

– Минутку, минутку, минутку, – взял пластиковые пакетики с марихуаной и гашишем. – Должен слить в канализацию, потом позвоню.

– Сначала позвони, потом сольешь.

– Слишком много этого дерьма, слишком много. Не могу допустить, чтобы меня с ним застукали.

– Папа. Пожалуйста. Позвони.

Когда Джимми уходил, бормоча себе под нос: «Должен слить, должен слить, должен слить», более всего он напоминал Румпельштильцхена[56], разве что совсем свихнувшегося.

Райан попытался подняться с раскладного кресла. Потерял сознание.

Разбудили его приближающиеся сирены.

Джимми наклонился над лей-зи-боем, прижимал какую-то тряпку к голове Райана.

– Что ты делаешь?

– Надо остановить кровотечение.

Влажная тряпка пахла как посудное полотенце, но у Райана не было сил, чтобы отбросить ее.

– Папа, послушай, – полотенце закрывало глаза.

– Они уже подъезжают.

– В масках.

– Кто в масках?

– Они ворвались в масках.

– Хрен с два.

– Мы не видели их лиц.

– Я видел их лица.

Конец полотенца попал в рот, Райан его выплюнул.

– Они… ошиблись адресом.

– Молчи. Береги силы.

– Они искали какого-то Кертиса.

– Какого Кертиса? Нет тут никакого Кертиса.

– Подстрелили меня, прежде чем это поняли.

Сирены смолки.

– Уже приехали, – прокомментировал Джимми.

Собрав все силы, Райан отбросил тряпку с лица.

– Послушай. Это наша версия.

– Нам нужна версия? – в недоумении спросил его отец.

Райан не хотел выдавать Вайолет и двух ее сообщников. Не хотел, чтобы их выдал Джимми.

– Будь уверен, папа. Нам нужна версия.

– Маски, не тот адрес, какой-то Кертис, – повторил Джимми.

– Ты сможешь это сделать?

– Облапошить копов? Всю жизнь этим занимался.

Мгновением позже в гостиную вбежали медики.

Райан мог только подивиться себе: еще недавно он смирился со смертью, а вот теперь ему вдруг очень захотелось жить.

Глава 57

Через три года и три месяца после выхода своего первого романа Саманта опубликовала третий. Лексингтон, штат Кентукки, стал двадцать первым и последним городом в ее рекламном турне. Обычно писатели не жаловали этот город, но она попросила издателя включить его в список вслед за Атлантой, чтобы оказаться в непосредственной близости от ранчо Святого Кристофера и получить предлог для телефонного звонка.

Она думала, что ему будет не очень удобно приглашать ее к себе, если бы он узнал, что для этого ей придется лететь через всю страну. Но никаких мыслей о причиненных ей неудобствах не могло и возникнуть, раз уж она все равно направлялась в эти края. Двумя неделями раньше, когда она позвонила ему, он явно обрадовался, услышав ее голос, так что она получила приглашение, не прилагая для этого особых усилий.

Утром, арендовав автомобиль, она поехала в глубинку, предпочитая избегать автострад, по сельским дорогам, не торопясь, наслаждаясь зелеными холмами. Вдоль дорог, миля за милей, тянулись черные изгороди, белые изгороди, каменные стены, за которыми паслись табуны великолепных чистопородных лошадей.

Ранчо Святого Кристофера раскинулось на семидесяти акрах. Трава на лугах и пастбищах выглядела такой же сочной, как и везде, лошади – такими же прекрасными, пусть и не могли похвастаться чистотой породы. Главный корпус находился в стороне от шоссе, к нему вела подъездная дорожка, над которой смыкались кроны растущих с обеих сторон дубов.

На крыльцо от мощеных дорожек поднимались и ступени, и пандусы. Саманта воспользовалась лестницей.

На просторном крыльце стояли качающиеся диваны и большие плетеные кресла. В одном сидел веснушчатый мальчишка лет тринадцати, загорелый и босоногий, в шортах и футболке. Он читал книгу и, поскольку рук у него не было, переворачивал страницы пальцами ног.

– Эй, – он оторвался от книги, – тебе кто-нибудь говорил, что ты очень красивая?

– Пару раз такое случалось.

– Как тебя зовут?

– Сэм.

– С таким именем девушка должна быть красивой. Будь я на десять лет старше, обязательно приударил бы за тобой.

– Тебе когда-нибудь говорили, что ты болтун?

– Пару раз такое случалось, – ответил мальчишка и улыбнулся.

Следуя полученным по телефону инструкциям, она открыла сетчатую дверь, которая вела в холл, прошла коридором, обшитым деревянными панелями. Здесь располагалась административная часть ранчо, но никакой деловой суеты не наблюдалось. Наоборот, ощущалась сельская расслабленность, и она не увидела ни одной закрытой двери.

Отца Тимоти Саманта нашла в его кабинете, за столом, как ей и обещали. Высокий, сутуловатый, с иссеченным ветром, загорелым лицом, он мог бы сойти за работника ранчо или ковбоя, если бы не монашеская ряса.

– В этот день мы купаем собак, у Бинни очень много дел. Он не знал точного времени вашего приезда и попросил меня отвести вас к нему.

– Бинни.

– Ох, вы же не знаете, так мы его здесь зовем. Его фамилия слишком хорошо известна, а он не хочет лишней популярности. Вот мы и зовем его Бинни, чтобы никто не догадался.

В ее первом романе одного из персонажей называли Бинни.

Из главного корпуса вышли в парк, который более всего напоминал центральную часть кампуса. Три других здания, похожие на главный корпус, но более новые, окружали просторную площадь, затененную рощей дубов.

На площади кипела жизнь. Дети в инвалидных креслах сидели у низких столиков, лепили, рисовали, что-то вырезали из цветной бумаги. Другие дети, в костюмах для карате, осваивали искусство рукопашного боя. Под одним из дубов дети сидели полукругом вокруг монахини, которая что-то им читала, подкрепляя свои слова энергичными жестами. И повсюду бродили или лежали собаки, золотистые ретриверы и лабрадоры, крепкие, ухоженные, счастливые.

– Братья живут в реконструированном и расширенном главном корпусе, – объяснял отец Тимоти, пока они пересекали парк. – У сестер – монастырь, расположенный в дальней части ранчо. Три других здания – общежития, но нам уже нужно строить четвертое. Мы не делим детей по болезням, ребенок с синдромом Дауна живет в одной комнате с паралитиком, чтобы оба могли учиться ценить духовную силу каждого.

На ранчо Святого Кристофера принимали сирот и оставленных в роддомах детей с врожденными дефектами. Самые маленькие со временем могли обрести семью, но тем, кому перевалило за шесть, скорее всего, предстояло жить на ранчо до совершеннолетия.

Среди прочего братья разводили породистых собак. Хотя это занятие приносило прибыль, непроданные собаки ценились ничуть не меньше тех, которые брали призы на выставках или находили хозяев. Они оставались на ранчо и не просто играли с детьми, но и помогали им обретать навыки общения и уверенность в себе.

От парка вымощенные дорожки вели к конюшням, площадкам для выездки, пастбищам, женскому монастырю и служебным зданиям, в одном из которых находилась ветеринарная клиника и собачий салон красоты.

Отец Тимоти подвел ее к последнему, открыл дверь.

– Не буду мешать вашей встрече. Бинни вы узнаете. Как говорят дети, если б у него было и второе висячее ухо, выглядел бы он точь-в-точь как собаки.

В большом зале Саманта увидела ванны для мытья, столы для расчесывания и собачьи сушилки. Сидевший в одной из них золотистый ретривер печально, словно пленник, посмотрел на нее. Райану помогал подросток с синдромом Дауна. Втирал едко пахнущий гель в уши уже высохшего черного лабрадора.

Еще не замечая присутствия Саманты, Райан попросил подростка:

– Найди его ошейник, Руди, и отведи к сестре Джозефине.

Руди ответил, что отведет, тут увидел Сэм и улыбнулся. Райан понял значение этой улыбки и повернулся.

Сэм никогда не видела, чтобы он одевался с таким пренебрежением к стилю, и однако выглядел Райан очень элегантно в резиновых сапогах и резиновом фартуке поверх вязаной рубашки и брюк цвета хаки.

Она не знала, чем обернется эта встреча, а потому обрадовалась, когда его лицо расплылось в широченной улыбке.

– Вот и ты! – воскликнул он. – Господи, вот и ты!