Ставка на проигрыш Обухова Оксана
— Сейчас акт составлю — и все.
Пока инспектор составлял акт, Антон приглядывался к могучей фигуре бывшего футболиста. Основательно полысевшая голова и заметно отвисший живот Овчинникова подсказывали, что его футбольная карьера закончилась по крайней мере десяток лет назад. Когда полуглиссер шумно взбурлил вокруг себя воду и отчалил от берега, Антон подошел к Овчинникову. Дружелюбно сказал:
— Старший оперуполномоченный уголовного розыска Бирюков. Здравствуйте, Анатолий Николаевич.
— Здорово, шеф. — В больших серых глазах Овчинникова мелькнуло недоумение, однако он тут же хохотнул: — Вот навалились контролеры на судовладельца-одиночку. Ну, госинспектор, понятно, заботится, чтобы я с пьяных глаз не опустился на дно морское. А угрозыску чего надо? Чтоб не взлетел под облака?..
— Угрозыску желательно знать, как ваше здоровье, — принял шутливый тон Бирюков.
— С похмелья каждый раз волосы болят.
— Пить меньше надо.
— За свои пью. Кому какое дело?
— Есть дело, и довольно серьезное. — Бирюков присел на борт «Прогресса», посмотрел Овчинникову в глаза: — Анатолий Николаевич, где вы провели ночь после ресторана «Орбита», а также следующий день, двадцать первое августа?
Овчинников молча уселся напротив, достал из багажника лодки возле штурвала пачку «Беломора» и коробок спичек с алым язычком пламени на черной этикетке. Неторопливо закурил, подумал.
— Двадцать первого рано утром я на своем корвете отчалил от берегов Новосибирска и взял курс на Раздумье. Так?.. Так. Где ночевал?.. Дома, наверное, где больше…
— Дома вы давно не ночуете, — приглядываясь к спичечному коробку в руках Овчинникова, сказал Антон.
— Шеф, расстреляй — не помню. В «Орбите» так накушался, что… на палубу вышел, а палубы нет.
— Где вы эти спички покупали?
Овчинников уставился на коробок так, словно увидел его впервые, но ответил спокойно:
— В Новосибирске.
— Где конкретно?
— Конкретно, шеф, я запоминаю только где «Столичную» водку продают. Собственно, что случилось?
— Точно такие спички кто-то оставил у Деменского на кухонном столе.
— У Юрика?.. Мог я оставить, — большие глаза Овчинникова вдруг тревожно забегали, как будто он запоздало сообразил, что сболтнул лишнее. Чтобы успокоить его, Антон сменил тему:
— Вы раньше спортом занимались?
— Был грех. До тридцати пяти годков футбольный мяч гонял, пока не выдохся. Пришлось подаваться в домоуправление.
— У вас же диплом штурмана-судомеханика есть.
— В гробу такая специальность нужна. Все лето — вода, вода, кругом вода. — Овчинников сплюнул за борт. — Со спортом, конечно, дурака свалял. Тренером в детскую команду брали, мог бы без всякой заботушки подрастающих шнурков натаскивать…
— Что помешало?
— Да так все… — Овчинников внезапно показал на багажник. — Там у меня бутылка лимонада от рыбалки осталась. «Столичная» называется. Для поднятия тонуса по стаканчику пропустим?..
Антон, прищурясь, посмотрел на солнце:
— Жарковато для «Столичной».
— Зря, шеф, в какой-то гадости меня подозреваешь, — с разочарованием проговорил Овчинников. — С двадцатого на двадцать первое августа я не в американской разведке находился, а в отечественном вытрезвителе ночевал. После «Орбиты» на дружинников нарвался. Чтобы на пятнадцать суток не залететь за оказание сопротивления, пришлось подчиниться… Откуда угрозыску стало известно, что я с компанией в «Орбите» гулял?
— Альберт Евгеньевич Зарванцев рассказал.
— Алик?.. Чего я ему плохого сделал?
— Как вы встретились с Холодовой? — вместо ответа опять спросил Антон.
— Как люди, шеф. — Овчинников отвел глаза в сторону. — Юрик Деменский перед отъездом попросил душ и краны в ванной отладить. Ну я взял у соседки ключ от его квартиры, сделал что надо, а назад ключ позабыл отдать. Двадцатого августа отпускные получил — обмыть такое дело надо. Договорились с Зарванцевым состыковаться в шесть вечера в «Орбите». Только положил телефонную трубку — нате вам: заходит симпатичная дамочка и спрашивает товарища Овчинникова. У меня от удивления — глаза на лоб. «Я товарищ Овчинников, — говорю. — Что, золотце, собственно, случилось?» Улыбается, протягивает руку: «Ничего не случилось. Я Саня Холодова, жена Юры Деменского. Ключ от его квартиры у вас?» Разговорились. Проводил я ее до Юриной квартиры. Паспорт она мне свой показала с челябинской пропиской — все в норме. Сказала, Юра звонил ей из Свердловска, просил приехать и предупредил, что если, мол, его не будет в Новосибирске, то ключ — у соседки Ксении Макаровны. Проще говоря, шеф, все конкретно, как на самом деле. Вижу, общительная бабеночка. Предложил за компанию отпускные обмыть. Отказывается, ни в какую! Чуть не полдня уламывал поужинать в ресторане. Кое-как согласилась. Мы с Аликом, конечно, хорошо там поддали, а Саня — ни-ни…
— Плохое настроение у нее было? — спросил Антон.
— Не сказал бы… Наверное, осторожничала — знакомство-то наше было, как говорится, шапочное.
— И Холодова весь вечер с вами просидела?
— Думаешь, скучала? Со мной, шеф, женщины никогда не скучают.
— Ну а как после ресторана?..
— После ресторана факир был пьян, и фокус не удался. С Саней я по-джентльменски распрощался у подъезда Юриного дома. Только на Вокзальную магистраль выплыл, дружинники, чтоб им не опохмелиться, подвернулись…
— Где предыдущие две ночи провели?
Щелчком отбросив в реку окурок, Овчинников с прищуром посмотрел Антону в глаза:
— Есть у меня подружка — пальчики оближешь! Юрик Деменский даже прозвал ее Афродитой. Богиня красоты… — Овчинников захохотал, но быстро посерьезнел. — Чую, шеф, не устраивает тебя мой юмор. Буду конкретным. С вытрезвителем я расплатился по тарифу, в Раздумье катался отдыхать. Ничего там не натворил и поджигать Обское море теми спичками, что остались у Деменского, не собирался. Что уголовному розыску от меня надо?
— С Холодовой случилась неприятность.
— Какая?
— Серьезная.
Левая щека Овчинникова нервно дернулась:
— А я при чем?
— Обстоятельства складываются так, что вы последний из тех, кто видел Холодову до происшествия.
— Шеф, двадцать первого я не был в Новосибирске! Говорю, утром отчалил в Раздумье.
— Кто может это подтвердить?
На какую-то секунду Овчинников замялся:
— Подружка подтвердит, которая на Афродиту похожа.
— Кто она и где работает?
— Фрося Звонкова, работает в продуктовом магазине у остановки «Сухой Лог».
«Вот откуда балабановские спички!» — подумал Антон и, глядя Овчинникову в глаза, спросил:
— Вы в квартире Деменского выпивали?
— Так это до Холодовой, был грех. Не отрицаю, принимал водочку со знакомыми девушками.
— А кто коньяк с Холодовой на кухне пил?
— Какой коньяк? — удивился Овчинников.
— Армянский, пять звездочек.
— Да я что, дурак, такие деньги на ветер выбрасывать? Это ж почти две бутылки «Столичной»! Нет, шеф, это не моя система.
Из дальнейшего разговора выяснилось, что в ресторане Холодова была с черной лакированной сумкой, где лежали паспорт и «куча» денег. Саня даже хотела расплатиться за всю компанию, но Овчинников «по-джентльменским соображениям» заплатил сам.
«При осмотре квартиры Деменского этой сумки не обнаружено», — отметил про себя Бирюков и поинтересовался у Овчинникова, куда сумка могла деться. Тот ничего вразумительного не сказал. На вопрос о Степнадзе ответил, что знает Реваза Давидовича давно, еще когда учился в школе, но особых отношений со стариком не поддерживает.
Разговаривая, Овчинников то и дело мучительно морщил лоб, вроде бы вспоминал что-то очень важное. Вдруг, хлопнув себя по голой коленке, он воскликнул:
— Шеф! Я оставил у Юрика спички.
— Когда?
— Перед тем как с Саней идти в «Орбиту». Помню, в ресторане прикурить нечем было, пришлось стрелять.
«Один — ноль не в мою пользу», — мысленно сказал Антон и опять спросил:
— Холодова не упоминала о Степнадзе?
— Нет, кажется… Вот телеграмма Деменскому от Реваза приходила. За два дня до появления Холодовой. Я как раз кранами занимался, когда ее принесли. Помню, на стол в комнате положил.
— На тот, где гладиолусы стояли?
— Какие гладиолусы?.. Не было у Юрика в квартире гладиолусов. — Овчинников оттопырил нижнюю губу, нахмурился. — Слушай, шеф… Гладиолусы обожает Реваз. Не он ли был двадцать первого с Холодовой, а?.. Степнадзе — шустрый старик по женской части…
— Зачем Холодова прилетела в Новосибирск, не знаете?
Овчинников посмотрел на Бирюкова как на несмышленого ребенка:
— Ясное дело, зачем жены к мужьям прилетают.
— Деменский с Холодовой ведь разведен.
— Саня говорила, что снова свестись надумали.
— Вы с Деменским давно знакомы?
— С той поры, как Юрик поселился в квартире нашего домоуправления. Башковитый мужик! Изобретатель! Не пойму, зачем ему понадобилась затея со вторым институтом?..
— Анатолий Николаевич, — перебил Антон, — что это Люся Пряжкина ваше имя на джинсах рекламирует?
— Ума у Люси нет… Хочешь подробности о ней узнать, зайди в инспекцию по делам несовершеннолетних при шестом отделении милиции. Люсю там до сих пор, наверное, помнят.
— Понятно. У меня к вам просьба: постарайтесь в ближайшие дни далеко не отлучаться из Новосибирска. Возможно, понадобитесь нам в качестве свидетеля.
— Да ты что, шеф… Какой я свидетель?!
— Очень нужный.
Бирюков попрощался. Овчинников долго смотрел ему вслед, как будто осмысливал только что состоявшийся разговор. Затем нервно закурил, посмотрел на опустевший спичечный коробок Балабановской экспериментальной фабрики и со злостью выбросил его далеко в реку.
Глава 8
Каждый раз, когда при раскрытии преступления приходилось сталкиваться с выяснением интимных человеческих отношений, Антон Бирюков испытывал неприятное чувство. То это была брезгливость от нечистоплотности откровенных подонков, то неловкость оттого, что в силу служебного положения стал невольным свидетелем сокровенной тайны в общем-то порядочных людей.
Овчинников производил двоякое впечатление. С одной стороны, это был рубаха-парень, узнать правду у которого не составляло большого труда, с другой — амурные похождения и постоянные выпивки Анатолия Николаевича, судя по всему, были так густо переплетены, что он, наверное, и сам не мог разобраться, где говорит правду, а где сочиняет. Чтобы уменьшить круг подозреваемых, Антон решил, не откладывая в долгий ящик, точно установить, когда Овчинников уехал в Раздумье. Если он действительно «отчалил на своем корвете от берегов Новосибирска» утром 21 августа, то у него появлялось алиби и причастность к происшествию с Холодовой могла быть лишь косвенной. Подтвердить время отъезда, по словам Анатолия Николаевича, могла не известная еще для Антона «Афродита». Поэтому, едва заявившись в свой кабинет, Бирюков отыскал в телефонном справочнике интересующий его магазин и тут же набрал номер. Ответил усталый женский голос.
— Скажите, Фрося Звонкова у вас работает? — спросил Антон.
— Боже мой, — вздохнула женщина. — Только что русским языком сказала: отдыхает Фрося сегодня, звоните домой.
Бирюков насторожился:
— Вы ничего мне не говорили. Я первый раз вам звоню.
Женщина чуть помолчала:
— Простите, видно, голос перепутала. Минуту назад какой-то мужчина Фросю спрашивал.
— У нее есть телефон на квартире?
— Да, — женщина назвала номер.
— Спасибо, — сказал Антон, положил трубку и принялся торопливо листать телефонный справочник.
Звонкова Е. Ф. жила на улице Петухова. Бирюков срочно заказал служебную машину. Он еще не мог толком объяснить, чем насторожил его опередивший всего на одну минуту телефонный звонок в магазин, но что-то в этом показалось подозрительным.
Дом, в котором жила Звонкова, находился в самом начале улицы. Антон быстро отыскал нужный подъезд и, поглядывая на пронумерованные двери, стал подниматься по лестнице. Между третьим и четвертым этажами навстречу попалась нарядно одетая, примерно двадцатипятилетняя женщина с удивительно правильными чертами лица.
— Вы Фрося Звонкова? — почти интуитивно спросил Антон.
Женщина удивленно остановилась, поправила на плече ремень от импортной дамской сумочки и тихо ответила:
— Да. А что такое?
— Нужно с вами поговорить.
— Извините, спешу.
Бирюков показал удостоверение. Фрося растерянно моргнула.
— Слушаю вас.
— Место не совсем подходящее для серьезного разговора, — сказал Антон.
— Надо ехать в милицию?
— Нет, зачем же. Можно пройти к вам в квартиру.
Фрося несколько секунд поколебалась и молча пошла вверх по лестнице. На четвертом этаже, как показалось Антону, она намеренно долго открывала ключом дверь. Наконец предложила:
— Проходите.
Антон вошел в чистенькую однокомнатную квартирку. Заметив настороженность хозяйки, сразу спросил:
— Скажите, Фрося, вы знаете Анатолия Николаевича Овчинникова?
Звонкова едва приметно покосилась на телефон, стоящий на тумбочке у большого трюмо.
— Знаю, — почти шепотом ответила она.
— Когда вы последний раз с ним виделись?
— Два дня назад.
— Точнее вспомните.
— Точнее… Двадцать первого августа, утром, когда Анатолий на своей моторке в Раздумье поехал.
— До этого Овчинников у вас ночевал?
Лицо Звонковой стыдливо покраснело:
— Две ночи.
— А в ночь с двадцатого на двадцать первое?
— Не знаю… Ой, вспомнила! Тоже у меня был Анатолий в эту ночь…
Антон спокойно спросил:
— Можно воспользоваться вашим телефоном?
— Пожалуйста.
Бирюков набрал номер медвытрезвителя, назвался и попросил дежурного проверить по журналу учета, ночевал ли у них с двадцатого на двадцать первое августа слесарь домоуправления Анатолий Николаевич Овчинников, задержанный в нетрезвом виде на Вокзальной магистрали и вступивший в грубые пререкания с дружинниками. Когда Антон посмотрел на Фросю, та смущенно отвела глаза.
— Так вот… Неправду вы сказали… — медленно проговорил Антон. — И научил вас солгать Овчинников, который звонил вам за несколько минут до моего прихода. Только вы неправильно его поняли, так?..
Фрося ошарашенно уставилась на Антона. Лицо ее заполыхало нервными пятнами. Какое-то время она как будто осмысливала услышанное, потом бросила сумку на кровать и тихо вздохнула:
— Так.
— О чем конкретно просил Овчинников?
— Чтобы, если спросит уголовный розыск, я подтвердила, будто Анатолий две ночи провел у меня, а двадцать первого августа, утром, я проводила его на моторке в Раздумье.
— Значит, он у вас не ночевал и в Раздумье вы его не провожали?
— Конечно, нет. — Звонкова вдруг засуетилась. — Ой, что же мы на ногах!.. — И, придвигая к Бирюкову стул, заискивающе улыбнулась. — Садитесь, пожалуйста…
— Чем Овчинников объяснил такую просьбу? — усаживаясь напротив Фроси, спросил Антон.
— Сказал, что случилась какая-то неприятность с одной женщиной и уголовный розыск подразумевает… ой это… подозревает в случившемся его, то есть Овчинникова.
— Почему он именно к вам обратился с подобной просьбой?
Звонкова дернула плечами:
— Просто мы давно знакомы. Анатолий когда-то ухаживал за моей старшей сестрой, еще когда Нина не замужем была, но у них ничего не получилось. А нынче вдруг ко мне свататься начал. На пятнадцать лет ведь старше, но липнет. Спасения от него нет…
— И в угоду такому человеку вы согласились солгать?
— Но ведь он же не преступник… Тем более на женщину Анатолий никогда руку не поднимет! Помню, когда с Ниной дружил, она таких пощечин ему давала, а он хоть бы пальцем ее тронул…
— Вы из друзей Овчинникова кого-нибудь знаете? — спросил Бирюков.
— Кого, например?
— Ну, скажем, Деменского Юрия Павловича…
— Знаю. Юра — полная противоположность Анатолию. Умница, начитанный. Разбирается во всем, во всем! Честно сказать, рядом с ним круглой дурочкой себя чувствуешь.
— А с его женой не приходилось встречаться?
— Разве Деменский женат?
— Вероятно, — уклонился от прямого ответа Антон.
— Нет, Юра холостяк. Его, как Алика Зарванцева, наверное, никогда не женишь.
— Вы и Зарванцева знаете?
— Конечно. Алик — племянник мужа моей старшей сестры, за которой в молодости ухаживал Овчинников.
— Ваша сестра замужем за Ревазом Давидовичем Степнадзе?
— Да. На тридцать лет дурочка старше себя любовь нашла, будто моложе женихов не было. — Звонкова усмехнулась: — Впрочем, Нине не любовь нужна, а обстановка, машина, дача. У Реваза все такое имеется на высшем уровне.
— Богато живут?
— Как куркули. Наверное, миллион на сберкнижке накопили.
— Так много?
— Реваз на Крайнем Севере долго работал, старуху свою там похоронил. Потом в Сибирь перебрался, тоже на приличный оклад устроился. Он с пятидесяти пяти лет на пенсию ушел, и сто двадцать рубликов каждый месяц получает…
— Еще проводником подрабатывает, — вроде бы к слову добавил Антон.
— Делать старику нечего. «Понимаешь, дорогая, не могу без работы», — передразнила Звонкова. — И Нина ему подпевает: «Ну что в самом деле, будешь дома из угла в угол слоняться? Поезди летом на юг, погрейся на солнце».
Бирюков улыбнулся:
— Не любите вы свою сестру.
— За что ее любить, за жадность? В прошлом году дала восьмидесятирублевый перстень поносить, а я, как на грех, потеряла. Так Нина всю шею перепилила. Пришлось из отпускных рассчитываться.
— И Реваз Давидович такой же?
— Нет. Если б не Нина, старик, наверное, сорил бы деньгами направо и налево. Песок уж сыплется, а на женщин косит глаза.
— Племянник не в дядю удался?
— Алик размазня. Перед женщинами как мальчик краснеет, теряется.
— Говорят, с Овчинниковым дружбу водит?..
— Алик зарабатывает хорошо, вот Анатолий возле него и пристроился десятки на водку в долг без отдачи занимать. У самого-то, если деньжонки заведутся, мигом с друзьями прокутит.
Бирюков достал несколько фотографий:
— Среди друзей Овчинникова кого-либо из этих не встречали?
Звонкова, удивленно изогнув тонкие брови, с интересом стала рассматривать снимки. Дойдя до фото Сипенятина, вскрикнула:
— Ой!.. Это ж Вася Сипенятин!.. Мама его, Мария Анисимовна, вот здесь, через стенку от меня жила. И Вася с ней жил, потом его посадили. Мария Анисимовна уже старенькая, на четвертый этаж с трудом стала подниматься и обменяла квартиру. Теперь у Бугринской рощи живет. Иногда забегаю к ней… — Звонкова оживилась. — Вы знаете, Сипенятины сюда из Каменки переселились. И вот, когда там их домик ломать стали, на чердаке под всякой рухлядью обнаружился полный сундук оставшихся от бабушки икон. Бабка Сипенятина страшно богомольная была, про нее даже в «Вечернем Новосибирске» как-то писали. Вася мне ту статью показывал. И иконы я своими глазами видела. Каких только там не было! Все Васенька распродал, а на последней попался. Он и книгами церковными, тоже оставшимися от бабки, спекулировал. Проще говоря, Вася Сипенятин такой жук, что не приведи господи!
— Когда последний раз его видели? — спросил Бирюков.
— Буквально на днях забегал ко мне в магазин: «Привет, зазноба!» Это Вася обычно меня так называет. «Привет, зайчик, — говорю. — Освободился?» — «По чистой. Слышь, дай взаймы червонец до завтра». — «Держи карман шире, — говорю. — Знаю твои завтраки». Вася огляделся — народу никого. Показывает банку консервов: «Жалеешь в долг дать — купи за червонец. Цена государственная, в первом гастрономе продавали». Смотрю, банка нормальная, с фабричной этикеткой: «Икра лососевая зернистая»… — Звонкова усмехнулась: — Знала ведь, что Вася — проходимец, но он такими честными глазами смотрел… Проще говоря, отдала ему десять рублей, а в банке той вместо зернистой лососевой икры оказался «Завтрак туриста», который копейки стоит. Думаете, меня одну надул? Знакомые девчонки из магазина, ну из фирменного «Золотого ключика», такой «икорки» двадцать банок отхватили. Это ж двести рублей Вася шутя собрал! Надо ж до такого додуматься?! И этикетки где-то фабричные раздобыл, чтобы банки обклеить…
— Овчинников и Сипенятин знакомы?
— Не знаю. Никогда их вместе не видела.
Неожиданно зазвонил телефон. Фрося приподнялась, хотела снять трубку, но тут же, словно передумав, села.
— Вы чего-то испугались? — быстро спросил Антон.
— Наверное, Овчинников звонит, — смущенно ответила Фрося. — Мы с ним договорились встретиться у речного вокзала, да я вот с вами задержалась. Анатолий обещал рассказать о той женщине, с которой неприятность случилась.
У Бирюкова мигом возникла рискованная, но очень многообещающая мысль.
— Фрося, — сказал он, — пойдите на эту встречу, помогите уголовному розыску.
— Ой!.. — испугалась Звонкова. — Я совершенно не умею врать, я краснею. Анатолий сразу заметит.
— Вы не говорите ничего, только слушайте, — стал уговаривать Антон. — Главное, о нашем разговоре Овчинникову — ни слова.
— Анатолий не преступник. Уверяю вас!
— Вот давайте это и докажем.
Глава 9
Хотя Антону Бирюкову с помощью Славы Голубева уже в первые дни удалось собрать сравнительно обширную информацию, расследование от этого заметно не продвинулось. Сложилась одна из неприятных для розыска ситуаций, когда ни у кого из причастных лиц не было твердого алиби и, по существу, каждый из них мог совершить преступление. А подозревать всех равносильно тому, что не подозревать никого.
Повторная беседа с Деменским, проведенная сразу после того, как Бирюков вернулся в угрозыск от Фроси Звонковой, ничего не дала. Юрий Павлович меланхолично отрицал все и вся. Он производил впечатление психически подавленного человека и несколько раз спрашивал одно и то же: «Скажите откровенно, Саня поправится? Будет жить?» Антон пригласил к себе в кабинет судмедэксперта, чтобы тот во время разговора понаблюдал за Юрием Павловичем. Когда Деменский ушел, эксперт заявил:
— Похоже, так называемая реактивная депрессия. Видимо, ему небезразлична судьба Холодовой.
— Долго это может продолжаться? — спросил Бирюков.
— В зависимости от травмирующих психику обстоятельств. Стоит Деменскому узнать, что здоровье Холодовой улучшается, депрессия исчезнет.
— А если, допустим, Деменский опасается выздоровления Холодовой?
— Тогда он успокоится, как только узнает о ее смерти.
Позвонила Фрося. Судя по ее сбивчивому пересказу, она не осмелилась задать Овчинникову ни одного вопроса, а тот при встрече рассказал ей даже меньше, чем уже было известно Бирюкову. Анатолий Николаевич, как понял Антон, главным образом убеждал Фросю, что он ни в чем не виноват, и просил помочь ему «выкрутиться из дурацкой истории».
Положив телефонную трубку, Антон стал перечитывать производственную характеристику Овчинникова, отпечатанную пляшущими жирными буквами на старенькой машинке домоуправления. Текст ее пестрел фиолетовыми чернильными запятыми. Видимо, этот знак на машинке был поврежден и машинистка ставила запятые от руки. Что-то вдруг насторожило Бирюкова… На такой же старой машинке была отпечатана записка, которую неизвестный мужчина пытался через нянечку передать Холодовой. Бирюков быстро отыскал желтоватый листочек. Схожесть прописных литер не вызывала сомнения, но жирность печатной ленты была иной. Как будто, отшлепав записку, сменили ленту на машинке и после этого отпечатали овчинниковскую характеристику. Зато бумага внешне ничем не отличалась.
Передав характеристику и записку на экспертизу, Бирюков через полчаса был уже в конторе домоуправления. Первое, что ему бросилось в глаза, — это большой букет гладиолусов на подоконнике.
В пустующей приемной русоволосая пожилая женщина, сосредоточенно поджав губы, двумя пальцами стучала на старенькой портативной «Москве» банковское поручение. Равнодушно заглянув в служебное удостоверение Бирюкова, она объяснила, что работает бухгалтером, однако, поскольку в штате нет машинистки, приходится самой выполнять и эту работу.
— Характеристику на Овчинникова вы печатали? — спросил Антон.
— Я печатала, — спокойно ответила женщина.
Читать бесплатно другие книги:
