Ставка на проигрыш Обухова Оксана
— И ленту перед этим на машинке сменили?
— Да, сменила — старая совсем никудышной стала.
— Получив отпускные, Овчинников появлялся в домоуправлении?
Женщина задумалась:
— Отпускные Анатолий Николаевич получил двадцатого… Потом, кажется… Да, появлялся. Двадцать первого полдня здесь проторчал. Дождался свежую почту, получил письмо, и с той поры больше его не видела.
— Какое письмо? — нахмурился Бирюков.
— В обычном конверте. Прочитал, обрадовался, сунул в карман и распрощался.
Сделав вид, что заинтересовался букетом гладиолусов на подоконнике, Бирюков спросил:
— Цветы Анатолий Николаевич купил?
— Да, по случаю отпускных.
— Кто, кроме вас, пользуется машинкой?
— Все, кому не лень.
— И Овчинников?..
— Нет, Овчинникова за машинкой ни разу не видела. Что слесарю-то печатать?..
Бухгалтер отвечала монотонным голосом с таким равнодушием, что за время разговора на ее лице не мелькнуло ни малейшего эмоционального оттенка. «Робот, а не женщина», — подумал Антон и, посмотрев на стопку бумаги возле «Москвы», спросил:
— Можно, я кое-что отпечатаю?
— Печатайте.
Бирюков взял листок, перегнул его вдвое и, заложив в каретку, одним пальцем простучал сначала весь прописной, затем строчной алфавит и знаки препинания. Место запятой оказалось пустым.
Из домоуправления Антон ушел хмурым. К его приходу в уголовный розыск эксперты установили, что записка и характеристика Овчинникова отпечатаны на одинаковой бумаге и на одной и той же машинке. Исследование принесенного Антоном листка показало, что бумага, изъятая из домоуправления, по своему химическому составу схожа с бумагой, на которой отпечатана записка, а начертание прописных литер домоуправленческой машинки идентично шрифту записки. К сожалению, криминалисты не могли сказать самого главного: кто отпечатал записку?
Придя в свой кабинет, Бирюков в который уже раз принялся изучать печатную строчку: «Поправляйся и молчи. С приветом друзья». Сосредоточиться помешал телефонный звонок. Едва Антон назвал себя, в трубке тотчас послышался взволнованный голос хирурга Широкова:
— Товарищ Бирюков, мне срочно надо вас видеть.
— Что опять случилось, Алексей Алексеевич?
— Или шантаж, или провокация — не могу понять.
Антон машинально посмотрел на часы — рабочий день подходил к концу.
— Сейчас буду.
Когда Бирюков несколько минут спустя появился в клинике, Широков, засунув руки в карманы белоснежного халата, нервно расхаживал по приемному покою. Он молча провел Антона в ординаторскую, плотно закрыл за собою дверь, как будто опасался, чтобы их не подслушали, и сразу попросил:
— Разрешите посмотреть фотографию того парня с наивным взглядом, что прошлый раз при нянечке показывали.
Бирюков достал снимок Васи Сипенятина. Широков, словно не веря своим глазам, уставился на фото, и Антон заметил, как выпуклый рубец шрама на подбородке хирургу из розового стал бордовым. Неожиданная догадка пришла Антону в голову:
— Шрам от него?
— Нет, — быстро ответил Широков. — Шрам оставила война, а этот тип сегодня встретил меня возле дома и довольно прозрачно намекнул, чтобы я не лечил Холодову. Дескать, ей незачем жить…
— Он назвал ее фамилию?
— Да.
— Что вы ответили?
— Послал к черту! — Широков возвратил фотографию Антону и, сунув руки в карманы халата, заходил из угла в угол по ординаторской. — Парень начал мне угрожать: мол, если Холодова выживет, мы тебя прикончим. Тут я увидел сотрудника милиции и закричал: «Товарищ! Помогите задержать преступника!» Пока сотрудник подбежал, парень вильнул за угол дома и прямо-таки растворился.
— Как он теперь выглядит, этот парень? — спросил Бирюков.
— Как на фотокарточке, только волосы отросли. Пигментация необычайно светлая.
— Белые?..
— Необычайно, вроде как перекисью водорода обесцвечены. — Широков остановился. — На этом мои злоключения не кончились. Примерно через час позвонил неизвестный гражданин и сказал, что он встретится со мною завтра в кинотеатре «Аврора» на восьмичасовом сеансе. Билет для меня на этот сеанс, дескать, уже лежит в моем почтовом ящике. Говорил, похоже, из автомата на железнодорожном вокзале — отрывок объявления по радио был слышен: то ли прибывал, то ли отправлялся какой-то поезд, не разобрал.
— Что вы на это ответили?
— Ни слова. Мужчина быстро повесил трубку. Я тут же созвонился с женой, и она принесла вот… — Хирург достал из кармана билет в кинотеатр.
Бирюков задумался. Широков погладил шрам на подбородке:
— Что прикажете делать?
— Надо идти в «Аврору».
— Зачем? По-моему, самое простое — перекрыть все дороги из Новосибирска и задержать белоголового парня.
— Самое простое?.. Этого не стоит делать, Алексей Алексеевич. Во-первых, все дороги перекрыть очень нелегко. Во-вторых, парень может оказаться неосведомленным посредником, а нам нужен тот, кто идет на большой риск ради того, чтобы Холодова не дала показаний. Поправится ли она, Алексей Алексеевич? Сможет ли хоть что-то вспомнить?
— Приближается кризис. Рассчитывайте на худшее, — отрывисто сказал хирург. — Поэтому и опасаюсь попасть у кинотеатра в нелепую историю.
— Там будут сотрудники уголовного розыска. Мы постараемся взять события в свои руки.
— Но, объясните, что все это значит?
— К сожалению, мне пока известно не больше вашего, — откровенно признался Антон.
Из клиники Бирюков ушел с таким тяжелым чувством, как будто по его личному недосмотру скрылся особо опасный преступник, способный натворить в ближайшее время немало бед. Дело закручивалось в напряженную спираль. Если раньше отпечатки Сипенятина на двери квартиры Деменского можно было объяснить случайностью, то теперь Вася Сивый вроде как умышленно наводил на свой след. И в этом была загадка. Что заставило тертого рецидивиста лезть на рожон: выгодное посредничество или отчаянная тревога за собственную шкуру?..
Антон задумчиво шел по Красному проспекту. День кончался. Киоскеры бойко торговали вечерней газетой, на остановках люди втискивались в автобусы. Неподалеку от старинного, с башенками, здания ресторана «Орбита» над раскрытым этюдником сутулился пожилой художник в простеньком легком свитере.
«Надо поговорить с этим маэстро насчет иконной живописи. Может быть, он и Зарванцева знает», — подумал Антон, подходя к художнику поближе. Художник быстро набросал на этюде последние мазки, откинул назад волосатую голову и, словно обращаясь к Антону, буркнул:
— Ну как?..
— По-моему, здорово, — сказал Антон.
— А по-моему, цветная фотография вышла, — недовольно проворчал художник.
— Разве это плохо? Прямо как в жизни, похоже.
— В искусстве, молодой человек, все должно быть как в жизни, и все не так.
— Простите, как вас зовут?
— Николай Касьяныч.
— Вы профессионал, Николай Касьянович?
— Я художник, а не канадский хоккеист. В моем понимании профессионализм — это умение хорошо делать свою работу. И подчеркивать это слово вовсе ни к чему…
Бирюков улыбнулся:
— А вот у меня есть один знакомый, который считает себя художником-профессионалом. Зарванцева Альберта Евгеньевича знаете?
— Художник Зарванцев скончался лет пять назад.
— Как скончался?.. — удивленно спросил Антон.
— Как художник, разумеется.
— А как человек?
— Как человек Альберт Евгеньевич здравствует и преуспевает в заработках. Насколько мне известно, легкими рублями Алик соблазнился.
— Если не секрет, что это за рубли?
— Вам лучше знать, он ведь ваш знакомый.
— Мы недавно познакомились.
Николай Касьяныч, будто раскуривая невидимую трубку, засопел. Неторопливо уложив этюдник, он покосился на погоны Бирюкова:
— Вы из ОБХСС?
— Я старший оперуполномоченный уголовного розыска.
— Раньше, помнится, Зарванцев с уголовным розыском знакомств не водил.
— По-вашему, это зазорно?
— Нет, конечно… — Николай Касьяныч вскинул на плечо ремень этюдника и кивком головы показал на затененную аллею сквера, начинающегося сразу от ресторана «Орбита».
Бирюков пошел рядом с ним. Художник оказался в общем-то разговорчивым человеком. Как выяснилось, он знал Зарванцева давно — с той поры, когда Алик после окончания училища живописи появился в Новосибирске и стал работать в мастерских художественного фонда. Среди начинающих Зарванцев выделялся обостренным восприятием цвета и феноменальной зрительной памятью. Около десяти лет Алик увлеченно работал в мастерских. За это время сделал много, участвовал в зональных выставках, но потом вдруг как-то охладел к творчеству и увлекся оформительской работой по договорам.
— Иконами Зарванцев, случайно, не занимался? — осторожно спросил Бирюков.
— Кому иконы теперь нужны? — удивленно вскинул брови Николай Касьяныч. — В наше время церквей не так уж много, чтобы на иконах зарабатывать.
— Зато поклонников старины предостаточно… — намекнул Антон.
— Ах, вы вон о чем… Зарванцев не мошенник. Да и необходимости у него нет заниматься рискованными подделками. Алик на элементарной халтуре прекрасно зарабатывает.
— Разве оформительская работа по договорам — халтура?
— Откровенная. Все делается по трафарету, без всякой мысли.
— На творческой работе таких денег не заработать?
— В творчестве наскоком крепостей не берут и, думая только о деньгах, успеха не добиваются. Успех приходит с годами напряженного, кропотливого труда. Не у каждого на это хватает терпения.
— У Зарванцева не хватило?
— Надломился он как-то… Творчество — это постоянный поиск и бессонные ночи. Это максимальная трата нервных клеток и клубок сомнений, широкие полосы неудач. Зарванцев мельчить стал, в рюмочку заглядывать. А когда денежный человек начинает увлекаться таким делом, — Николай Касьяныч щелкнул себя по горлу, — вокруг него мигом собирается толпа…
— Мне, например, Зарванцев представляется скромным и порядочным человеком, — сказал Антон.
— Да, этого пока у Алика не отнимешь, — согласился Николай Касьяныч.
— Почему «пока»?
— Потому, что неисповедимы пути, по которым может скатиться слабый человек.
Глава 10
Оперативники появились у кинотеатра «Аврора» за час до начала сеанса. Повторно демонстрирующийся фильм «Есения» привлек на редкость много зрителей. Около входа оживленно сновали добытчики лишних билетов. Особенно суетилась пожилая, с крупными серьгами цыганка. Она со всех ног бросалась к каждому вновь подходящему мужчине с одной и той же напористой просьбой:
— Красавец, продай лишний билетик!
С такой же просьбой цыганка подскочила и к одетому в штатское Бирюкову. Получив отрицательный ответ, на одном дыхании выпалила:
— Тогда угости папиросой, ненаглядный, большая перемена в жизни тебя ожидает.
— Не курю, — сухо обронил на ходу Антон.
— Плохая перемена тебе будет, — бросила ему вслед цыганка и заторопилась к следующему: — Красавец, продай лишний билетик!..
Находящееся рядом с кинотеатром кафе «Минутка» было самым удобным местом для наблюдения за входом. Купив два стакана кофе, Бирюков занял столик в углу. Как всегда при ожидании, время тянулось медленно.
События начали разворачиваться за полчаса до сеанса. Первой откуда-то из-за кинотеатра вынырнула худая длинноногая Пряжкина. Как и в тот раз, когда внезапно нагрянула к Зарванцеву, Люся была в белой кофточке и в джинсах с крупной желтой надписью «Толя». Она суетливо повертелась перед входом, зашла за угол остекленного кафе и напряженно стала оттуда наблюдать за людьми, которые подходили к кинотеатру. В фойе протяжно залился первый звонок. Толпа перед входом, создавая толкучку, стала втягиваться в широко раскрытые двери. Как раз в этот момент Бирюков увидел приближающихся хмурую Фросю Звонкову и беззаботного Овчинникова в распахнутом черном костюме. Овчинников угостил подбежавшую к нему цыганку папиросой и весело похлопал ее по плечу.
Дальнейшее произошло стремительно. Прямо от Овчинникова цыганка, словно коршун, подлетела к появившемуся Широкову. Антон, морщась от огорчения, увидел, как растерянный Алексей Алексеевич торопливо протянул билет. Цыганка небрежно сунула ему деньги и со всех ног кинулась к всасывающейся в кинотеатр толпе. Овчинников весело взял под руку хмурую Звонкову и тоже направился туда. Наблюдавшая всю эту сцену Пряжкина быстро скрылась за кинотеатром. Бирюков бросился за ней.
Через смежные дворы Люся вышла на улицу Блюхера к стоящей светло-серой «Волге». Едва только она села на заднее сиденье, «Волга» рванулась с места. Антон мигом огляделся — к нему быстро подъезжала оперативная машина. Шофер резко затормозил и предупредительно распахнул дверцу.
«Волга», в которую села Пряжкина, вырвалась на улицу Ватутина, сделала левый поворот, обогнула площадь у Башни и устремилась к магистрали Сибиряков-Гвардейцев. Оперативная машина на повышенной скорости заметно сокращала расстояние. Бирюков уже разглядел на «Волге» номерной знак 31-42 НСУ, но в это время впереди неожиданно вспыхнул красный глазок светофора — на переход разом устремилась толпа пешеходов. Взвизгнули тормоза. Успевшая проскочить перекресток под зеленым огнем «Волга» лихо обогнала серенький «Москвич» и скрылась в потоке машин.
Стоянка показалась Антону вечностью. Едва оперативная машина миновала наконец-то вспыхнувший зеленый светофор, с улицы Вертковского наперерез ей вырулил громадный панелевоз и перегородил дорогу. Шофер крутнул влево, но там тревожно зазвонил встречный трамвай. За трамваем тяжело урчал на подъеме груженый самосвал. Шофер, будто лыжник на слаломной трассе, вильнул между ними, кое-как обогнал нарушивший правила панелевоз и рванулся к остановке «Мотодром».
Непредвиденное случилось мгновенно. Перед машиной как из-под земли выросла Люся Пряжкина с высоко поднятой рукой. По инерции прижимаясь грудью к спинке переднего сиденья, Антон Бирюков услышал надсадный визг тормозов и перед самым радиатором увидел расширенные от испуга глаза запрокидывающейся навзничь Люси.
— Т-твою дивизию!.. — уткнувшись лицом в руль, обреченно выругался шофер.
Машину быстро окружили подбежавшие от остановки люди. На желтом мотоцикле невесть откуда появился пухлощекий инспектор ГАИ в лейтенантских погонах. Бирюков вытащил из кармана удостоверение. Лейтенант козырнул:
— Извините, товарищ старший оперуполномоченный, но…
— Вызывайте следователя и «Скорую», мы никуда не денемся.
Антон распахнул дверцу. Пряжкина с закрытыми глазами лежала навзничь в полуметре от передних колес машины. Лицо ее казалось бескровным. Бирюков обхватил пальцами кисть Люсиной руки, чтобы нащупать пульс, и увидел уголок зажатой в кулаке десятирублевой купюры.
Время приближалось к полуночи, когда в кабинете начальника отдела розыска началось оперативное совещание по операции, связанной с кинотеатром «Аврора». Первым выступил следователь прокуратуры, проводивший выяснение обстоятельств автодорожного происшествия.
«Телесных повреждений от наезда автомобилем у потерпевшей Пряжкиной нет. В затылочной части головы имеется незначительная рана, которая могла возникнуть от падения на асфальт. Очевидцы происшествия подтверждают, что Пряжкина упала сама, наезда автомобиля на нее не было. Потерпевшая находилась в состоянии алкогольного опьянения» — так на сухом служебном языке выглядел его доклад.
Начальник отдела повернулся к Бирюкову:
— Как Пряжкина оказалась на остановке «Мотодром» и почему она бросилась именно к вашей машине?
Бирюков поднялся:
— Свидетели, товарищ подполковник, показывают, что у «Мотодрома» Люся высадилась из светло-серой «Волги», которую мы преследовали. «Волга» тотчас умчалась дальше, а Пряжкина стала ловить попутные машины. Ни одна из них не остановилась… — Антон помолчал. — Я склонен считать, что Пряжкиной надо было добраться домой. Живет она у Бугринской рощи.
— Разве водитель «Волги» не мог подвезти Пряжкину до самого дома?
— Видимо, это было не в его интересах.
— Кому принадлежит «Волга»?
— Ревазу Давидовичу Степнадзе.
— Вот как! — Начальник отдела нахмурился. — Побывали у него?
— Конечно. Гараж на замке, а в квартире никого нет. Во всяком случае, на продолжительные наши звонки дверь не открыли. Соседи говорят, что жена Степнадзе живет на даче в Шелковичихе, а он сам — в поездке. По моим предположениям, Реваз Давидович в настоящее время должен быть со своим поездом где-то в районе Ростова…
Начальник отдела взял со стола телеграмму.
— Пока вы занимались кинотеатром, пришло сообщение от Голубева. Послушайте… — И стал читать: — «Ростове-на-Дону Степнадзе с поезда сошел. Полдня ходил по вузам, интересовался работой приемных комиссий, затем исчез. Со слов поездного бригадира, в Омске тяжело заболел брат Степнадзе. Я догнал поезд в Миллерове. Голубев». — Подполковник помолчал. — Отправлена сия депеша в полдень. За это время при современной технике Реваз Давидович не только в Новосибирск, но и во Владивосток мог прилететь…
— Надо, товарищ подполковник, срочно проверить в Омске брата Степнадзе, — быстро сказал Антон.
— Уже проверили. Нет там жителей с такой фамилией. Создается впечатление, что все это заранее организовано.
— Я поручил участковому инспектору дождаться появления кого-либо из супругов Степнадзе и немедленно сообщить об этом нам.
— Хорошо. Послушаем, что скажут другие…
Начались лаконичные сообщения. Бирюков старался не пропустить ни одного мало-мальски значимого факта. Однако фактов почти не было. Цыганка, перехватившая у Широкова билет, оказалась из табора, дожидающегося на речном вокзале утреннюю «Ракету», и пришла в кино от нечего делать. Место, предназначавшееся Широкову, оказалось рядом со Звонковой и Овчинниковым, однако севшая вместо хирурга цыганка не вызвала у них ни малейшего удивления. Всего один раз на протяжении сеанса Звонкова повернулась к соседке и довольно громко спросила: «Вы можете сидеть по-человечески?» Ничего особенного в таком вопросе не было, так как цыганка на самом деле выражала свои эмоции слишком бурно. После кино Овчинников, похоже, со Звонковой поссорился. Оставил ее на автобусной остановке, а сам на такси уехал к центру города. Звонкова села на автобус пятнадцатого маршрута, доехала до своего дома и вошла в подъезд. Вскоре в ее квартире зажегся свет и минут через пятнадцать погас.
Когда сообщения закончились, Антон Бирюков обратился к оперуполномоченным:
— Сипенятин, Деменский у кинотеатра так и не появились?
— Нет, — ответил один из оперуполномоченных.
Начальник отдела посмотрел на Бирюкова:
— Что думаете об этой истории с кинотеатром?
— По-моему, товарищ подполковник, эта история затеяна преступником-дилетантом. Отгадать же, что дилетанту стукнуло в голову, почти невозможно.
— Кого подозреваете?
— Судя по последним фактам, в деле замешаны Степнадзе и Овчинников, но обе кандидатуры вызывают сомнение. Первый слишком откровенно пользуется своей машиной, второй без всякой маскировки идет в кинотеатр… Третьим попадает под подозрение Сипенятин, однако Вася Сивый не дилетант в уголовных делах. Его замыслы можно было бы разгадать, а в данном случае они пока не разгадываются.
— Деменский как?
— Юрий Павлович создает впечатление порядочного человека, запутавшегося в личных отношениях с Холодовой. По-моему, он опрометчиво что-то солгал на первом допросе и сейчас делает глупость за глупостью…
На селекторе возле стола начальника отдела тревожно вспыхнула лампочка. Подполковник нажал клавишу — из динамика раздался громкий голос дежурного по управлению:
— Звонит участковый с улицы Зорге. Супруга Степнадзе подъехала к дому на такси. С нею мужчина. Высокий, лысоватый, в черном костюме нараспашку. Сразу вошли в квартиру, в окнах не гаснет свет. Участковый спрашивает: может, зайти к ним, поинтересоваться?..
Бирюков порывисто подался вперед:
— Не надо, товарищ подполковник! Судя по приметам, с супругой Степнадзе находится Овчинников. Пусть участковый поконтролирует его, насколько это будет возможно.
— А что, если Овчинников — тот самый дилетант? — насупясь, спросил начальник отдела.
— Попробуем поиграть с ним.
— Переиграть не придется?
— Думаю, нет.
— Смотрите…
Подполковник передал дежурному распоряжение. Выключив селектор, быстро спросил Бирюкова:
— Что собой представляет Овчинников?
— Рубаха-парень… и рубаха довольно грязная.
Начальник отдела поднял глаза на Антона:
— Прошлым Степнадзе интересовались?
— Реваз Давидович долгое время работал на Крайнем Севере юрисконсультом…
— Он имеет юридическое образование?
— В анкетах пишет: «Незаконченное высшее», хотя основанием для этого служит всего лишь справка сорокалетней давности, подтверждающая, что студент третьего курса Московского юридического института Степнадзе Р. Д. отпускается на летние каникулы… — Бирюков помолчал. — Выработав на Севере пенсионный стаж, Реваз Давидович обосновался в Новосибирске и заключил договор с одним из совхозов Алма-Атинской области на поставку древесины. Стал как бы уполномоченным представителем этого совхоза в Сибири. Здесь он имел связь с лесоперевалочными предприятиями и выколачивал древесину. Служебные характеристики за этот период работы Степнадзе положительные. Но один момент заслуживает внимания…
— Какой?
— На втором году посредничества Реваза в Томске состоялся крупный судебный процесс, на котором несколько работников лесной промышленности обвинялись во взяточничестве. Рядом с ними на скамье подсудимых находился и Степнадзе. Только он не брал взяток, а давал их. При судебном разбирательстве Реваз Давидович убедительно доказал, что взятки у него вымогали, что действовал он исключительно в интересах совхоза и ни копейки государственных денег себе в карман не положил. В связи с этим Степнадзе был освобожден от уголовной ответственности…
На столе начальника отдела зазвонил телефон. Подполковник ответил. Лицо его сразу стало сосредоточенным, хмурым. Разговор продолжался недолго.
— Постарайтесь, Алексей Алексеевич, пока сохранить это в секрете. Возможно такое?.. Вот и ладно. Спасибо, что сразу сообщили. — Подполковник покосился на часы, медленно опустил телефонную трубку и проговорил: — Только что скончалась Александра Федоровна Холодова…
Глава 11
Адлер встретил Славу Голубева безоблачным небом, синей гладью заштилевшего моря и температурой плюс сорок в тени.
По сведениям Новосибирского резерва проводников, Степнадзе должен был сопровождать восьмой вагон, и Голубев увидел Реваза Давидовича сразу, как только поезд остановился у адлерского перрона. Белоголовый представительный проводник невольно привлекал к себе внимание. Вместе с напарницей — чернобровенькой девчушкой — он услужливо помогал пассажиркам выходить из вагона.
Когда вагон опустел, Степнадзе перебросился несколькими словами с напарницей и легко поднялся в тамбур. Минут через десять он вышел оттуда уже переодетым в легкую тенниску и светлые брюки. Помахивая новеньким черным портфелем с золотистым замком, степенной походкой уверенного в себе человека направился к выходу в город.
Внешне Реваз Давидович выглядел значительно моложе своих лет и держался далеко не как пенсионер, подрабатывающий заурядным проводником в поездах дальнего следования. Убеленный благородной сединой, он скорее походил на преуспевающего руководителя приличной хозяйственной организации.
На остановке такси Реваз Давидович занял очередь. Голубев встревожился. Стоило сейчас Степнадзе сесть в машину — и ищи ветра в поле.
«Придется привлекать частника», — подумал Слава и окинул торопливым взглядом заметно поредевшую с приходом поезда стоянку частных машин.
Со стороны перрона, помахивая на указательном пальце цепочкой с ключом зажигания, к новеньким вишневым «Жигулям» подходил смуглый симпатичный парень. Голубев заторопился к нему, однако парень не дал раскрыть рта:
— С государством не конкурирую.
Голубев достал служебное удостоверение. Парень сразу его понял и открыл дверцу машины. Слава мигом уселся на переднее сиденье. Показал взглядом на Степнадзе:
— Вот того, белоголового, надо не упустить.
— Надо — сделаем, — вставляя ключ зажигания, сказал парень. — Кто такой? Солидный дядя, на доцента похож…
— Доцент и есть…
— Взятки берет?
— Почему ты так решил?
— Чем еще доцент может заинтересовать уголовный розыск? — Парень оказался разговорчивым. — Пожалуй, только какого-нибудь тупаря пристроить за вознаграждение в институт и может. Знаешь, анекдот такой… С бородой, правда, но, как говорится, на злобу… Мужик садится в такси и за собой овцу тащит. Шофер ему: «Куда с бараном лезешь?!» — «С каким бараном? — удивился мужик. — Баран мой в институт поступил, а это — взятка».
Голубев засмеялся. Парень протянул руку:
— Давай знакомиться — Виктор Пашков. Инженером в стройуправлении работаю. — И лукаво подмигнул: — Между прочим, тоже имею отношение к милиции. — Открыв возле руля багажничек, он показал Славе удостоверение дружинника: — Вот, смотри… Так что можешь рассчитывать на мою посильную помощь. Приемами самбо, правда, не владею, но подножку при необходимости твоему доценту подставить могу…
— Спасибо, — улыбнулся Слава.
— Пока не за что, — опять подмигнул Пашков.
В это время к остановке такси подъехала свободная машина с шашечками. Степнадзе быстро протиснулся сквозь толпу, о чем-то пошептался с шофером и один-единственный сел в машину.
Голубев посмотрел на Пашкова:
— Город хорошо знаешь?
— Как свои пять пальцев.
Машины почти одновременно тронулись с места и вырулили на магистраль. Обе враз прибавили ходу. Обочины магистрали были запружены ярко-пестрым загорелым людом.
— Доцент твой приехал деньгами сорить? — спросил Пашков.
— Посмотрим, чем он будет заниматься, — задумчиво проговорил Голубев, стараясь не упустить из виду резво бегущее впереди такси.
— Любители легкой наживы сюда тоже слетаются. Тех, кто шикует деньгами, дурачить ведь легче. Вот думаю, откуда такие паразиты берутся? Не люди, а пауки… — Пашков равнодушно показал кукиш «проголосовавшему» верзиле в коротеньких шортах и продолжил свою мысль дальше: — Присосутся к обществу и тянут соки, пухнут от сытости до тех пор, пока следственные органы не прижмут. Главное, ведь остановиться сами не могут. Болезнь это у них, что ли? Как алкоголизм, скажем, а?..
Голубев не успел ответить. Справа неожиданно открылось бескрайнее синее-пресинее море, а вдоль побережья, среди зелени, вытянулся длинный ряд многоэтажных корпусов. Бегущее впереди такси, подмигнув стоп-огнями, свернуло на обочину.
— К пансионатам направился доцент, — сказал Пашков и повернул руль вправо.
Дальше начались сплошные загадки. Степнадзе вышел из машины, обогнул роскошную клумбу и по затененной аллее зашагал к пансионату. Шел спокойно, помахивая в такт шагам новеньким черным портфелем. Оставленное Ревазом Давидовичем такси медленно покатило по асфальту, тянущемуся прямой лентой вдоль ажурных пансионатных оград.
Слава повернулся к Пашкову:
— Подождешь меня?..
— Пошли вместе, — неожиданно предложил тот.
В просматривающемся сквозь широкие высоченные окна пустующем вестибюле пансионата Реваз Давидович радостно встретился с дежурным вахтером — грузным стариком с пышными прокуренными усами. Они даже обнялись, похлопали друг друга по плечам, затем уселись рядышком в плетеные кресла возле вахтерского стола. Степнадзе, вытащив из портфеля пухлый книжный том в светло-зеленом переплете, широким жестом вручил его усачу. Вахтер расплылся в улыбке, погладил обложку, перелистнул несколько страниц и благодарно приложил ладонь к сердцу. После того, будто взамен, тоже передал Ревазу Давидовичу книгу, которую Степнадзе, не глядя, сунул в портфель. Разговаривали они не дольше десяти минут. Степнадзе поднялся. Вахтер любезно проводил его до дверей, вернулся на прежнее место и с интересом склонился над книгой. Реваз Давидович размеренным шагом пошел к пляжу.
Пашков взял Голубева за рукав:
— Мне этот усатый дедуся немного знаком. Может, поинтересоваться книгообменом, а?..
— Давай, — согласился Голубев. — Я тем временем пройдусь за «доцентом». Если разойдемся, встреча у машины.
— Лады.