Дело толстых Обухова Оксана
— Боря как?
— Плачет. Птичку жалко.
Гудвин пристально поглядел на Марту, потом откинулся на подушку и, разглядывая белый больничный потолок, спросил:
— А тебе, Домино, не жалко девочку?
Домино поправила на Вове одеяло, погладила больного по волосам и тихо произнесла:
— А меня, Вова, жалел кто-нибудь?
Гудвин скосил глаза на Марту:
— Тебя пожалеешь…
— А ты попробуй. Если девчонка сильная, выдержит. Из зоны вытащу, денег дам. Захочет, на работу устрою.
— К себе? — усмехнулся Гудвин.
— Могу и к себе. Пусть служит Боре напоминанием лучших дней.
— Перебор, Домино, — бросил Вова.
— Согласна. Но и жизнь, милый, штука не простая. Научит смеяться сквозь слезы.
— Может, и мне поможешь? На Ляльке оженишь? — внезапно озлился Гудвин.
Марта улыбнулась:
— Много чести. Тебе.
— Смотри, Домино… я вольный ветер… меня Лялька уже того… в Кашине мужем назвала.
Домино нахмурилась. Главбух «Гелиоса» была ее единственной подругой в этом городе.
— Вова, обидишь Лялю — мы враги. Не посмотрю на раны и заслуги. Я, дорогой, свою совесть в детстве с соплями съела.
— Заметил, — сквозь зубы просипел Гудвин. — Но и ты, Домино, учти. Я тоже не фраер…
Марта внимательно посмотрела на бледное, в каплях испарины лицо мужчины. Сквозь наркотический туман проступил иной, точнее, прежний Вова Гудвин — неприрученный зверь, готовый к атаке. Несколько дней, проведенных в одной упряжке, ничего не изменили, Вова не был готов подчиняться, мгновение — и оскалит зубы.
И ломать окровавленного зверя бесполезно. Голову ему дурманит уже не наркоз, а страх остаться в капкане. Только отвернись — и вцепится в горло.
Словно учуяв неуверенность Марты, Гудвин прохрипел:
— Ты мне фуфло не заправляй… я тебе не фраер, — повторил с угрозой, — мне тебя загасить как на стену пописать… Ты Ляльке скажи…
— Ничего говорить не буду, — оборвала его Марта, — не ко времени. Сам потом разберешься…
— Знаю я, как потом все будет… — хрипло проговорил Гудвин. — Ты у нас за чужой счет баба шустрая… Но и я не пальцем деланный, учти…
Ох как не вовремя затеял Вова выяснения — кто кому Вася! Не до Ляльки сейчас, дела надо делать.
— Проехали, Вова, — примирительно сказала женщина и погладила руку сообщника. — Сейчас я тебе быстро обрисую, чего и как Боря говорить будет…
— Мне это без интересу, — перебил Гудвин. — Я барабанить не буду. Пусть другие поют, ворам…
— Ба! — воскликнула Марта. — Сколько пафоса! Когда это ты, Вова, вором-то успел стать?! На малолетке, что ли?
Если бы у Гудвина хватило сил, он бы ударил Домино. Но капельница на правом локте впилась иглой, а левая, заштопанная сторона была как мертвая. Вова лишь саданул взглядом по накрашенным губам и дал себе слово не спустить насмешки.
Два страшных человека смотрели друг на друга и понимали, что нуждаются в согласии.
— Извини, Вова. — Домино отвела глаза, вспыхнувшие злобой под ресницами, опустила голову и прошептала: — Помнишь, как Князюшка говорил: блатного пожалеть — только обидеть. Если ты, Вова, назвался вором, то терпи. Не жалься. Можешь молчать, заяву не писать. Пулю из стены извлекут и дело по факту возбудят. Никуда девчонка не денется… Лучше дай телефончик твоего старлея, я ему сама позвоню. Вдруг девушка, как Моника Левински, белье не стирает, а там твои следочки. Подстраховаться надо. Так что давай своего лейтенанта страшного…
Часть вторая. НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ ИЗ ЖИЗНИ КАПИТАНА ТАРАСОВА
НАШЕ ВРЕМЯ
Капитану Михаилу Валерьевичу Тарасову казалось, что перед ним разыгрывают многоактовый любительский спектакль с прологом, эпилогом, сложным сценарием и плохими актерами. Врали и не попадали в смысловую интерпретацию — все. От уборщицы до коммерческого директора.
И несоответствие усилий крайне раздражало Тарасова — ведь дело не стоило выеденного яйца! Просто курам на смех, что за дело.
Тарасов — половина оперативного состава звала его просто Валерыч — с удивлением выслушивал от свидетелей очередную байку, делал пометки в блокноте и крепко чесал в затылке. Мыслей от массажа волосяного покрова не добавлялось, однако руки бывали заняты.
В деле фигурировало девять свидетелей — трое мужчин и шесть женщин, — все служащие крупной фармацевтической фирмы «Гелиос». Первый акт трагикомедии фигуранты разыграли в головном офисе аптекарского хозяйства. Непосредственно на рабочем месте, так сказать.
Михаил Валерьевич пролистал блокнот с записями, наткнулся на рисунок кошачьей мордочки и пририсовал острым ушкам пушистые кисточки. Из лукавой киски получилась рысь. Хищная, хитрая и опытная — Марта Игоревна Гольдман — коммерческий директор «Гелиоса».
Михаил Валерьевич собрался было пририсовать еще пару отточенных клычков, но передумал и отложил ручку. Если в Марте Игоревне и была злоба, то не внешняя, а внутренняя, клыки уважаемая директриса хорошо скрывала. На первый взгляд Марта Игоревна была дама очаровательная и хорошо воспитанная, так что зубы, если уж руки чешутся и очень хочется, можно добавить на следующую страницу блокнота — лощеному волчаре в нарядном галстуке.
Хищник в нарядном галстуке, чушь несусветная, но суть заместителя директора по общим вопросам — Гудовина Владимира Александровича — передавалась шаржем замечательно верно.
Подобные шаржи были старой и не всегда безобидной страстишкой капитана Тарасова. Где бы ни находился Михаил Валерьевич, руки его вечно искали перо и листок бумаги. Штрихи и закорючки помогали сосредоточиться, из шаржа выплывал истинный характер модели, и несколько раз Михаил Валерьевич ловил себя на мысли — руки выполняют работу, невозможную для логически налаженного мозга опера. Голова еще и определиться не успела, а пальцы уже нацарапали характерный портретец.
Пару раз Валерыч откровенно горел со своими карикатурами. (Привычка превратилась в манию и начала мешать карьерному росту.) Первый пожар случился в курсантские годы. Сидел себе слушатель Высшей школы милиции на лекции, внимал речам доцента Куроедова и лениво водил шариковой ручкой по конспекту.
— Позвольте полюбопытствовать, товарищ курсант, — внезапно сказал доцент Куроедов, в один шаг достиг Мишиной парты и взял тетрадь. Законспектированной лекции он там не увидел. На половине листа сидел лис с курицей в зубах. В лисьей морде четко проступали черты самого доцента, из пасти свисала несушка — точь-в-точь единственная дама курса, коротконогая и прыщавая Вера Горицвет.
Пририсуй Миша Тарасов доценту в зубы Брижит Бардо, возможно, и обошлось бы без пулеметной очереди «неудов» по основному предмету. Но лис волок клушу Горицвет, и выглядел при этом крайне довольным.
Второй раз Валерыч горел уже при лейтенантских погонах. На совещании у начальства.
Сидел себе неоперившийся опер на камчатке — на противоположном от майора Володина конце длинного стола, — мечтал о прекрасной фельдшерице Марье Филипповне, в суть нагоняя не вникал и… как всегда лениво водил шариковой ручкой по листу бумаги.
Майор Володин подкрался незаметно. Только что орал где-то в районе Сочи, бац — и на камчатке: из-за Мишиного плеча залюбовался своим портретом — свиньей в фуражке.
Свинья получилась очень колоритная, и в сорок пять лет Михаил Валерьевич все еще оставался капитаном.
…Несколько кабинетов второго этажа головного офиса фирмы «Гелиос» Михаил Валерьевич назвал «филиалом Уголка Дурова». Редкий случай, каждый из девяти фигурантов дела четко вписывался в анималистический портрет.
Тарасов перелистнул странички с кошкорысью и волчарой в галстуке и остановил свой выбор на цапле. Именно со дня рождения офис-менеджера (в просторечии «секретарши») Юлии Антоновны Прискиной и начался отсчет сценарного времени.
3 сентября, в пятницу, Юлии Антоновне стукнуло двадцать пять. В этом возрасте женские юбилеи отмечаются весело, шумно, без слез печали над рюмкой водки. Юлечка принесла из дома кастрюльку салата оливье с докторской колбасой, банку корейской морковки маминого засола, маринованных огурцов того же производства, купила в ларьке две куры гриль, а в супермаркете приобрела торт-мороженое «Венеция» и баночку собачьего паштета.
Надо сказать, что присутствие мороженого на праздничном столе было обязательным. Оно всегда выставлялось на стол для владельца «Гелиоса» Бориса Аркадьевича Гольдмана. Паштет был не таким обязательным, так как выкладывался в мисочку тойтерьера Гольдмана — Тяпы. Борис Аркадьевич был принципиальным трезвенником и прочно сидел на пломбирно-мороженной диете; Тяпа обожал праздники, на которых подавались гусиные паштеты.
Главбух предприятия Ангелина Ивановна Троицкая принесла домашний пирог с косичками над яблочным повидлом. (Ангелина Ивановна предлагала запихнуть в пирог черничного варенья, но дамская часть коллектива, по вполне понятным причинам — о, ужас, фиолетовые зубы! — предложение отвергла.)
В половине четвертого четыре дамы — новорожденная Юлия, Ангелина Ивановна и два бухгалтера, Галина Федоровна и Ирина Владимировна, — накрыли стол в зале для совещаний. Уборщица тетя Маша в сервировке участия не принимала, так как уборщицу поставили на чистку картофеля.
В четыре часа в зал вошло начальство с цветами, шампанским и подарками. Четыре бутылки шампанского брют «Абрау-Дюрсо» — идея Марты Игоревны. Жена владельца «Гелиоса» пила только настоящий, проверенный брют, вина с добавлением сахара презрительно обзывала «компотами» и покупку шампанского третьим лицам не доверяла.
— А… Бориса Аркадьевича дожидаться не будем? — пискнула юбилярша.
— Он в отъезде, Юлечка, — сказал начальник охранных служб «Гелиоса» Васнецов Александр Николаевич.
Юбилярша вздохнула, однофамилец живописца открыл шампанское, первый акт спектакля проходил как мизансцена дружеского застолья. Мужчины целовали Юлю в розовые щечки, дамы приязненно улыбались и с завистью замечали — красота и свежесть новорожденной затмили пышные букеты.
В начале шестого тетя Маша внесла в зал блюдо с разварным картофелем, Ирочка Владимировна две тарелки с разогретыми в микроволновке курами, мужчины плавно перешли с шампанского на водку, с восхвалений секретарши к тихим деловым беседам.
Пятнадцать минут седьмого Марта Игоревна посмотрела на часы и дернула бровью, юбилярша поняла — пора закругляться десертом. И, прихватив с собой Ирочку, Юлечка отправилась на кухню.
Там под присмотром тети Маши давно вскипела вода и заварился чай, в пироге с повидлом стояли двадцать пять свечей, ждали огня и «хеппи бесдей». Ирочка чиркнула спичкой, тетя Маша достала из кухонной тумбы блюдца и чашки, Юлечка полезла в морозильный шкаф за «Венецией».
Через несколько секунд до зала совещаний донесся трехголосый дамский визг.
На поднятые кверху брови коммерческого директора Владимир Александрович Гудовин пожал плечами:
— Мышь увидели.
Но визг не прекращался. Он стал исполняться дуэтом и наполнился явно истерическими нотками. Плюнув на рюмку с водкой, Васнецов встал, одернул пиджак и отправился выяснять причину переполоха.
Мизансцена, встретившая его в декорациях кухни, очень не понравилась Александру Николаевичу. На полу, рядом с открытым морозильником, валялась в обмороке тетя Маша, вся в чашках и блюдцах; Ирочка и Юлечка (сопрано и альт) визжали и готовились проделать тот же номер, что и уборщица. Обогнув дуэт и обморок, Александр Николаевич заглянул в морозильный шкаф и тихо выругался. На коробке с тортом «Венеция» лежало заиндевевшее тельце собаки Тяпы — единственного друга хозяина фирмы Бориса Аркадьевича Гольдмана.
В понедельник утром Михаила Валерьевича Тарасова вызвал к себе начальник городского УВД полковник Николай Иванович Морозов. С полковником Морозовым Валерыч был знаком давно.
Лет десять назад они операми топтали землю на одном участке, полковник был старше капитана всего на восемь лет, но по карьерной лестнице шагал легко, так как не имел вредных художественных наклонностей.
— Как дела, как Марьюшка? — Полковник перебирал бумаги на столе и начинал беседу издалека. Морозовы и Тарасовы дружили семьями, их жены встречались регулярно, мужчины встречались реже, но при каждом удобном случае передавали друг другу приветы.
— Работает, астму лечит, Аленку воспитывает…
— Она у тебя на третьем? — Дочь Тарасовых училась в медицинском институте.
— Да. Отличница.
— Молодец, — похвалил Морозов. — Отпуск у тебя когда?
— Через неделю, — насторожился Тарасов.
— Куда поедешь? Или, Марья говорила, вы собираетесь грядками обзавестись?
— Какие грядки. — Валерыч махнул рукой. — Для дачи время нужно и машину.
— Понятно, — протянул полковник и наконец перешел к сути дела. — Просьба у меня к тебе, Миша. — Сказал и замолчал, гоняя по круглому лбу десяток морщин.
— Какая? — немного удивленно поторопил Тарасов.
— Ты о фирме «Гелиос» слышал?
— Ну. Аптеки?
— И не только, — кивнул Морозов. — Оптовый склад, оздоровительный женский центр «Волшебная заря» — тоже их. Сейчас собираются открывать центр семейного отдыха и клинику, специализирующуюся по пластической и реабилитационной хирургии. Под клинику выкуплен старый санаторий железнодорожников в сорока километрах от города. Место тихое, воздух свежий, от Москвы не так далеко… Собаку у них убили и в холодильник подкинули…
Окончание речи Николая Ивановича было странным и неожиданным. Михаил Валерьевич почувствовал себя неуютно и неловко заерзал на стуле. «Докатился, — мелькнуло в голове, — на убийство собак переводят».
— А может, и не убили, — сам себе сказал полковник, — может, сама померла.
«Час от часу не легче», — мысленно вздохнул Тарасов.
— Но в холодильник подкинули, — продолжил Морозов.
— «Гелиос» считает это фактом угрозы? — спросил капитан. — Просят вмешаться?
— В том-то и дело, что нет, — развел руками Николай Иванович. — Называют это глупой шуткой.
Теперь руками развел Тарасов:
— Тогда в чем дело? Потерпевшими они себя не считают…
— Погоди, Валерыч, — попросил полковник и нахохлился. — Тут, видишь ли, какое дело… Директор, вернее, владелец у них пропал.
— Когда?
— Последний раз его видели в четверг вечером. В пятницу он собирался прийти на работу, а ночным рейсом, — полковник взглянул на свои записи, — Гольдман Борис Аркадьевич собирался вылететь за границу. На курорт.
— Но не вылетел и на работу не явился? — догадался Тарасов.
— Да. Факт пересечения границы не зафиксирован, — подтвердил Морозов. — Кстати, везде и всюду Борис Аркадьевич путешествует со своим псом — тойтерьером Тяпой. В пятницу вечером труп Тяпы обнаружили в морозильном шкафу офиса.
— Н-да, — крякнул Тарасов, — может, он его того… похоронить не успел и заморозил?
— Нет. Труп лежал на коробке с тортом-мороженым. Коробку положили в морозильник в два часа дня, труп собаки Гольдмана обнаружили пятнадцать минут седьмого. Так что, понимаешь, сам Гольдман принести собаку в офис не мог.
— Может, попросил кого? Законсервировать…
— Исключено. Если бы дело касалось просьбы, скрывать никто бы не стал.
— Родственники заявили о пропаже Гольдмана?
— Нет. — Морозов покачал головой и принялся массировать виски. — Жена, Марта Игоревна Гольдман, сказала, что, возможно, Борис Аркадьевич изменил планы и отправился путешествовать по России. Где-нибудь по средней полосе, без жары.
— Тогда в чем дело? — удивился Тарасов.
— Как только обнаружили труп собаки, с Гольдманом попытались связаться…
— Подожди, — перебил Тарасов, — если он отсиживается где-то в глуши, сотовый может не брать сигнал!
— Может, — согласился полковник. — Но то, что Гольдман уехал, не похоронив любимую собаку, наводит на мысли. Пса Борис Аркадьевич обожал. В его манере было бы поступить так — надгробный памятник из гранита на лучшем кладбище. Они из одной тарелки ели…
— Из одной тарелки, говоришь? — задумчиво вставил Тарасов. — Вскрытие терьера производилось?
Морозов кивнул:
— Во второй половине дня получим официальный результат. По предварительной оценке — отравление ацетатом фтора.
— Это что за фигня?
— Эта фигня — сильнодействующий, запрещенный к производству крысиный яд. В жидком виде не имеет ни цвета, ни запаха — крайне токсичная дрянь.
— Слушай, может, пес крысу съел?
— Тогда бы в желудке были обнаружены останки этой крысы.
— А хозяин и собака из одной тарелки едят? — многозначительно повторил Тарасов.
— Ели, — поправил Морозов, — Тяпа нынче в собачьем раю обедает.
— И чего от нас хотят? Расследовать причину гибели собаки? Причину ее появления в морозильном шкафу? Или их волнует исчезновение Гольдмана?
Полковник дотянулся до кнопки селектора, нажал кнопку вызова секретаря и произнес:
— Глаша, сделай нам чаю, пожалуйста. И сушек каких-нибудь… что ли.
Пока Глафира Андреевна не внесла в кабинет поднос с чайным набором, Николай Иванович сидел с задумчивым видом и барабанил пальцами по столу. Морщины бороздили его лоб, и Тарасов подумал, что приятель с каждым годом все больше походит на заслуженного пожилого бульдога. Когда-то давно Валерыч подарил Николаю дружеский шарж — английский бульдог с мудрыми глазами и чертами тогда еще майора Морозова. Этот рисунок до сих пор висел в квартире приятеля на видном месте.
— Не так давно у фирмы «Гелиос» появились очень серьезные партнеры, — прихлебывая горячий чай, начал полковник. — И дело даже не в деньгах, — предупреждая возможный вопрос Тарасова, сразу объяснил Морозов, — а в интересе.
— Деньги моют, — буркнул капитан.
Полковник сделал вид, что не услышал. Но нахмурился.
— И вот эти партнеры всерьез обеспокоены происходящим в «Гелиосе». Центр пластической хирургии строится на паях. Последний транш в семьсот тысяч евро пошел в Швейцарию, как предоплата за медицинское оборудование. В конце сентября Гольдман должен был отправиться в Женеву подписывать окончательный контракт на поставки…
— Деньги пропали? — перебил Тарасов.
— Нет. — Полковник произнес это так, словно сам удивлялся, почему семьсот тысяч иностранных денег не пропали. — Вся сумма поступила на счета поставщиков.
— А Гольдман богат?
— Очень, — кивнул Морозов и поставил пустую чашку на поднос. — Он единственный наследник крупного состояния, которое перешло его дяде после женитьбы.
— Тогда зачем ему чья-то помощь? Ах да… дело в интересах…
— Вот именно. За просто так такой лакомый кусок, как профилакторий в экологически чистом месте на берегу реки, ему бы никто не уступил… Калибр у Бориса Аркадьевича не тот. Деньги не все решают.
Морозов с завистью посмотрел, как Валерыч прикуривает «Золотую Яву», и придвинул пепельницу ближе к нему. Самому полковнику врачи давно запретили дымить.
— Как партнеры узнали о происшествии с собакой? — спросил Тарасов.
— В точку, Валерыч. Кто-то стукнул. Начальство «Гелиоса» хотело ситуацию спустить на тормозах, не выносить сор из избы. Но не получилось, даже собаку похоронить не успели. Приехали парни из «Кредита» и забрали тело.
— Быстро партнеры сработали, — пробормотал Тарасов. По оговорке полковника Валерыч понял: в деле есть интерес крупного банка «Кредит доверия». А это серьезная фирма… и головная боль.
— Еще бы. Такие деньги в ход запущены. Семьсот тысяч — это мелочи. На строительстве клиники уже три миллиона чужих денег освоено. Не рублей, как понимаешь…
— Солидно, — протянул Тарасов. Хотя, несмотря на «солидность», заниматься делом, которого и в принципе не было, капитану не слишком хотелось. — Чего ты от меня-то хочешь, Николай Иваныч?
— Походи там на мягких лапах, Миша. Погляди, воздух понюхай…
— С какой стати? — Капитан затушил окурок в пепельнице и отнес ее на подоконник, дальше от вынужденно не курящего приятеля. — На каком основании? Насильственная смерть пса Тяпы?! Да со мной и разговаривать не станут! Дело не заведено, оснований никаких — деньги на месте, Гольдман отдыхает…
— Разговаривать с тобой, Михаил Валерьевич, будут, — жестко произнес полковник. — Никуда не денутся.
— Просьба партнеров? — с пониманием усмехнулся Тарасов.
— Да. Таким людям в просьбе не отказывают.
— Пошли своих орлов, — предложил капитан.
— Валерыч, нельзя орлов, — грустно и просительно произнес Морозов. — Там парить не надо, там надо тихонько по щелям проползти… извини. Мне ты нужен. Походишь, посмотришь, если кто чего и унюхает, то только ты. Кстати, отпуск у тебя через неделю? Управишься — поедешь с Марьей в санаторий МВД. Две путевки гарантирую.
— Взятку предлагаешь? — уколол Тарасов.
Полковник махнул рукой, откинулся в кресле и проговорил:
— Думаешь, мне самому это приятно? Но там, — Морозов ткнул пальцем в потолок, — приказы не обсуждают. Даже неофициальные. Меня уже в субботу утром на даче разыскали, попросили направить человека в «Гелиос» и ситуацию провентилировать.
— Может, все-таки орлов? — не сдавался Тарасов.
— Эх, капитан, никогда тебе не быть майором, — поморщился Николай Иванович, — нет в тебе карьеризма. Представление на тебя полгода лежит, а Володин зажимает звездочку. Разберешься с «Гелиосом», нажму на Володина как следует — получишь майора.
Карикатура со свиньей в фуражке дорого стоила Тарасову. Модель карикатуриста пошла в кадры управления и мстила званиями.
— Ну, по рукам?
— Черт с тобой. Давай по делу.
Полковник придвинул к себе исписанный блокнот и начал делиться информацией:
— Фирма «Гелиос» была основана в 1997 году. Владелец — Гольдман Борис Аркадьевич, гражданин России, племянник крупного бизнесмена из Швейцарии. Кстати, племянник единственный. Дядюшка сам из бывших — вторая волна эмиграции. Ну, о самой фирме вот здесь почитай. — Николай Иванович протянул Тарасову яркий буклет.
— Наркотой здесь не пахнет? — сразу насторожился капитан. — Как-никак фармацевты…
— Замечены не были, — скупо ответил Морозов. — Борис Аркадьевич женат, жену зовут Марта Игоревна. Дама крайне примечательная. — Полковник многозначительно поднял брови.
— Чем?
— В город ее привез Князь. Помнишь Князева Ивана Платоныча?
— Кто не помнит, — буркнул Тарасов.
— Так вот. Была у него подручной. А кое-кто и дочерью называл… Потом по наследству перешла Гольдману.
— Иди ты, — усмехнулся Валерыч.
— Иду дальше, — отшутился Морозов. — Марта Игоревна дама крутая. После дефолта 1998 года так дела повела, мужики вздрогнули. На деньги швейцарского родственника Гольдмана столько недвижимости накупила! Половину очередников расселить можно. Так что тетка с головой. И тылы у нее серьезные. Ты Вову Гудвина помнишь? Нет? Был такой парнишка из доверенных у Князя. — Тарасов наконец кивнул. — Так вот, Гудовин в «Гелиосе» заместитель директора по общим вопросам.
— Крышу держит?
— Работает, — уклонился от прямого ответа полковник.
— Может, им кого из налоговой заслать? — предложил Тарасов.
— Валерыч, ты майора хочешь?! — вспыхнул Николай Иваныч.
— Про санаторий МВД не забудь, — буркнул капитан.
— Вот именно. Сиди и вникай. Кстати, начальником охраны у них Саша Васнецов служит. Не сталкивался? Он у Крылова в отделе был…
— Нет, — коротко ответил Тарасов.
— Ну ладно. Хороший парнишка был…
— Был? — перебил Тарасов.
— Не придирайся к словам! Парень был хороший, правильный. Но зарплата у опера сам знаешь какая. Гудовин с Сашей в одном классе учился, пока на малолетку не загремел. Встретились, предложил работу в «Гелиосе». Кто откажется?
— Я бы точно не отказался, — вставил Тарасов и вернулся к делу: — Почему жена не может точно сказать, когда и куда уехал ее муж?
— Они живут врозь. Она на городской квартире, Гольдман за городом на даче.
— Всегда?
— Почти. Вернее, всегда.
— Почему?
— А вот ты сходи и узнай, — ядовито заметил Морозов. — Буклет раскрой. — Тарасов подчинился. — Фотографию Гольдмана видишь?
С глянцевой бумаги серьезно смотрел невероятный, обрюзгший толстяк. Килограммов сто пятьдесят, не меньше.
— Н-да, с таким в одной постели… тесновато…
— Солидный дядя, — согласился полковник. — Торт, мороженое для него покупали.
— Чем в разных местах жить, — буркнул Тарасов, — лучше б за мужиком следила, на диете держала…
— У богатых свои причуды. Вот распечатка последних звонков Гольдмана с сотового и телефона дачи. Потом ознакомишься.
— Где его и собаку видели в последний раз?
— Служащие в офисе около шести вечера в четверг. Приходящая домработница — она предпочитает называть себя «экономка» — на даче до половины седьмого. Она накрыла стол для ужина и сразу уехала. Гольдман любит кушать в одиночестве.
— Экономка не сказала, Гольдман собирал вещи для отъезда?
— Только начал, так как собирался отправиться на курорт ночным рейсом в пятницу, и время еще было.
— Почему он вылетал так поздно? Дневных рейсов не было?
— Марта Игоревна сказала, что Гольдман не любит прилетать в дневную жару. Он тяжело переносит акклиматизацию.
— Ты уже виделся с женой Гольдмана? — удивился Тарасов.
— Нет, вчера по телефону разговаривал, — поморщился от воспоминаний Морозов. — У меня возникли те же вопросы, что и у тебя. Тогда-то Марта Игоревна и сказала, что, возможно, Борис Аркадьевич отказался от идеи отдыха за рубежом и остался где-то в России.
Михаил Валерьевич посмотрел на фотографию серьезного толстяка и подумал: «Я бы на его месте тоже отказался». Если бы не астма Марьи Филипповны, капитан и сам попросил бы путевку в среднюю полосу поближе к водоему.
— Сейчас пара моих ребят обходит туристические агентства, выясняют, где Гольдман мог купить путевку. Думаю, к полудню управятся. Но, — полковник развел руками, — сам понимаешь, сейчас частных пансионатов развелось как комаров на болоте. Гольдман мог узнать адрес у кого-то из приятелей и отправился отдыхать по звонку. Кстати, машину Борис Аркадьевич не водит. Что-то с рефлексами не сложилось. Когда ребята закончат с агентствами, возьмутся за таксистов. Человек таких габаритов, как Гольдман, уйти пешком с чемоданом не мог. Частников ловить он тоже не будет. Так что остаются такси.
— А кто обычно его возит?
— Шофер. Но Гольдман отпустил его до утра пятницы.
Михаил Валерьевич поднял брови:
— На работу собирался?
— Да. Но когда шофер приехал в назначенный час, двери ему не открыли.
— А экономка?
— Она приходит, вернее, приезжает позже. Приводить себя в порядок и завтракать Борис Аркадьевич тоже любит в одиночестве.
«Многое Иваныч узнал за полтора дня. Видимо, сверху давят», — подумал Тарасов, потянулся за сигаретами, но доставать из кармана «Яву» не стал: беседа почти закончилась.
Головной офис фирмы «Гелиос» занимал половину старинного особняка в тихом центре города. Прежде чем идти представляться директору и жене владельца Марте Игоревне, Тарасов побродил вокруг дома. «Почему Гольдманы, богато скупившие недвижимость во время дефолта, не переехали в отдельное строение, а делят дом с нотариальной конторой и районным отделением пенсионного фонда?» — думал капитан. Потом огляделся как следует и понял — месторасположение офиса было исключительно удобным: в ста метрах от крыльца транспортная развязка, у самого крыльца обширная парковка в тихом дворике и вообще спокойно, прилично. Старые деревья окружали особняк, под ними не кричали, не бегали дети, только несколько пенсионеров грелись под осенним солнцем на уютных лавочках.