Курс выживания Обухова Оксана

– Теперь только одно. Заставь Туполева вызвать милицию. Пока пистолет и в самом деле не пальнул…

– Постараюсь. И вот что. Если мне вдруг понадобится твоя помощь или скрытое присутствие, я скажу – мамочки. Запомнил?

– Да. «Мамочки». Ни пуха ни пера.

– К черту, – высказалась я и отлепилась от переговорного косяка.

Пробежала мимо освещенной ванной комнаты, где Туполев плескался над умывальником, и умчалась к террасе.

Раскрыла дверь, одним прыжком подкралась к балюстраде и, свесив нос вниз, тихонько свистнула.

На слабоосвещенной лужайке поместья тут же появились две черные, стелящиеся тени. Ротвейлеры выбежали под балкон, вскинули вверх морды и застыли без лая.

– Хорошие собачки, – тихо похвалила псов и мухой, прихватив из-под кровати гантель, понеслась обратно к ванной. Спину мужа я оставила без прикрытия не более чем на полминуты, но что пережила за это время, не высказать словами!

Каждую секунду я ожидала выстрела или шума борьбы и боялась оставить беспечного Назара даже на мгновение. Мой мачо уверен в крепости стен своего дома, ему и в голову не придет озираться и ждать удара.

…Назар добривал подбородок и старательно не встречался в зеркале взглядом.

Я встала полубоком у двери – держа коридор под наблюдением, – убрала руку с гантели за спину и спросила строго:

– Кому ты сообщал о своем приезде?

– Никому, – ответил муж и опустил бритвенный станок под струю воды.

– А как добирался?

– Позвонил московскому приятелю, тот прислал машину в аэропорт, – все так же не глядя на меня, сказал Туполев.

– Ты точно не звонил никому из домашних?! Например, по дороге…

– Софья! – Назар резко вскинул голову к моему отражению. – Что за допрос?!

– Так надо, Назар. Так надо.

Мой тон не очень понравился мужу. Туполев пристально посмотрел в мои отраженные глаза и, дотянувшись до полотенца, вытянул его из кольца и начал вытираться.

Все-таки я выходила замуж за умного человека. Странное происшествие с пропавшим часом заставило его задуматься, и тем я получила право на некоторую нетипичность тона и поведения.

– Что происходит, Софья? – отшвырнув полотенце на мраморную полку, буркнул Назар.

– Ничего хорошего, – призналась я. – Кажется, кого-то из нас хотят убить.

– Уверена? – хмыкнул муж, обошел меня и вперед по коридору.

– Почти наверняка. – Как приклеенная, с гантелей наготове я зашагала следом. (Надеюсь, гантель у меня не сопрут. Это оружие я из рук не выпущу до приезда милиции.)

– Ну-ну, – хмыкнул Туполев все еще не очень обеспокоенно, сбегая по лестнице. – И кто у нас такой страшный?

– Не знаю, – таскаясь за его спиной, как хвост за собакой, правдиво отвечала я. – Но пистолет у меня украли…

Слово «пистолет», как и ожидалось, привлекло внимание мужа к речам жены, но реакция была неожиданной.

– Пистолет?! У тебя?! – развеселился он внезапно.

– Да! – звонко выпустила я. – И прекрати ерничать, все очень серьезно!

– Ну, говори, я слушаю, – согласился, наконец, Назар и вошел в кабинет.

Прошагал до двери в малую гардеробную и дернул на себя ручку. Дверь, которая раньше подавалась вперед от слабого движения мизинца, приоткрылась лишь на пару сантиметров, Назар недоуменно поднял брови, дернул ручку со всей силы и…

И тут я все поняла. Каким-то чудом, в долю секунды накатило озарение — жертва не я! Жертва – Назар!

Дверца шкафа еще не успела открыться, а я уже плечом отпихивала мужа в сторону. Падала на него всем телом и увлекала вниз…

Грянувший выстрел совпал с тихим стуком Назаровой головы о деревянный подлокотник кресла. Пуля чиркнула над моим виском, опалила волосы, я рухнула на Туполева как подкошенная, а из гардеробной на пол вывалился пистолет.

Воняющий порохом и страшный.

Перевалившись через неподвижного, оглушенного Назара, как завороженная, я рассматривала знакомый Андрюшин пистолет с царапиной на дуле. Он валялся в метре от моих глаз и пугал убийственным совершенством линий и горячим запахом недавнего выстрела.

Как я была беспечна! Как погружена в себя и собственную персону. «Ах, ах, меня обижают, козни строят». Дура!!! Кому ты нужна!!! Убивать собирались Назара! Сделать из его жены сумасшедшую и пристрелить у дверей гардеробной в собственном кабинете!

Над поместьем завыла, заголосила сирена, топот ног раздался под окнами, чей-то голос раздавал команды: «Обходите дом с тыла! Следите за окнами и никого не выпускайте!»

Я скорчилась на теле мужа, пытаясь совладать с трясущимися конечностями, постаралась подняться и, увидев, как в кабинет вбежал Сережа Ольховский с пистолетом в руках, спросила только об одном:

– Посмотри, он жив?! Назар жив?!

Ольховский склонился над нами, просунул руку под шею хозяина и некоторое время слушал пульс.

– Он стукнулся головой о подлокотник! – лепетала я.

Сережа перенес взгляд с лица патрона на мое, потом, не разгибая спины, глянул на окна, и вдруг его рука с зажатым пистолетом начала перемещаться к моей голове.

«Он! – в долю секунды мелькнула и определилась мысль. – Он!» Пистолет еще только чертил дулом вдоль туловища, Сережа медлил, хмуро прислушивался к звукам на улице, а я уже скатывалась с Назара на пол и хватала пистолет, валяющийся неподалеку.

Удивительно, но выстрелили мы одновременно. Дураки и блаженные, как известно, самые защищенные Богом люди. И везучие. Пуля из пистолета Ольховского пробила ковер и паркет, моя воткнулась в кадык. Из пробитого горла мощно выплеснулась кровь, Сережа зажал рану левой ладонью, правую руку попытался вскинуть и нацелить на меня пистолет, но я метнулась за диван. А он упал.

Из-под пальцев Ольховского толчками вытекала кровь, он дернулся, засучил ногами и через мгновение затих.

«Ну вот и все, – пришла первой печальная и глупая мысль, – теперь меня точно посадят. Завалила двоих мужиков… одного о подлокотник, другого из чужого пистолета… Сушите, мама, сухари».

На полу слабо завозился Туполев, я, забившаяся в угол между столом и диваном, смотрела на него и не чувствовала в себе сил подняться и прийти на помощь. Назар сел, привалился спиной к второй половине гардеробной двери и только тут увидел мертвого Сережу в луже крови.

– Что это было? – спросил, ощупывая шишку на затылке.

– Загляни в гардероб, – устало попросила я.

Назар осторожно свесил голову в дверной проем, поглядел в темноту и тут заметил, что к ручке двери с обратной стороны привязана тонкая прозрачная леска. Он протянул руку, дотронулся до лески, подергал и, кажется, начал вспоминать, что предшествовало падению.

– Это он приделал? – не выпуская из пальцев леску, спросил тихо.

– Да. И надеялся убрать все следы до приезда милиции…

– А… – Назар покосился на меня.

– А меня убить. Не превышая пределов самообороны. Сумасшедшая жена олигарха убивает своего мужа, потом пытается еще и охранника застрелить, но тот ее опережает.

– Глупость какая-то, – пробормотал Назар и вновь ощупал шишку на голове.

– Ну почему же глупость? Все как раз очень логично. Мы были в доме вдвоем, когда раздался первый выстрел. Этот выстрел слышали все. Ольховский отдал команду подчиненным не заходить в дом, а окружить его, сам ворвался в кабинет… защитничек… Пристрелил бы тебя и меня до приезда милиции и уничтожил все следы.

– Да нет, Софья… Его бы вычислили!

– Ни-за-что. На стволе мои отпечатки пальцев, вся моя одежда оружейной смазкой вымазана. Он бы вложил в мою руку пистолет, выстрелил бы в воздух, оставляя следы пороховой гари, и – все. Два трупа и герой охранник.

– А если бы тебя не было в кабинете!

– На звук выстрела прибежала бы, – устало проговорила я. – Даже если бы я не сделала ему подарок в виде Андрюшиного пистолета, он все равно убил бы нас. Из другого ствола.

– Назар Савельевич! – раздался от входной двери крайне встревоженный голос охранника. – У вас все в порядке?!

– Идиоты, – буркнул муж и крикнул: – Идите сюда! Несите телефон!

Я завалилась обратно за диван и, почти не глядя на вбегающих, перепуганных охранников, на мужа, превращающегося в топор, подумала о том, что зацикленность на собственной персоне едва не увела нас обоих в могилу. Меня и Назара. Я беспечно исключила из цепи подозрений главный, кажущийся несуразным факт – прослушку, установленную в пустой комнате. Заставила вращаться мысли вокруг своей безопасности, своей любимой шкуры и безвольно оставила решение основного вопроса на потом…

А задумайся я конкретно. Не вскользь, лежа на диване, а усиленно и придирчиво над тем, почему в пустой комнате появился микрофон или камера, ничего бы этого не случилось. Ведь не просто же так комнату, в которой бывает только хозяин, оснастили аппаратурой. Мне стоило догадаться, что Назар интересует преступника больше, чем я. Ольховский наблюдал за его кабинетом. Скорее всего, хотел убедиться, что в гардеробную, кроме хозяина, никто не лазает: Сергей присматривал за местом будущей трагедии, простого предположения – комнатой-шкафом пользуется только Туполев – ему было недостаточно. Он следил за кабинетом – интересно, как долго? – и попутно делал из Софьи Николаевны сумасшедшую наркоманку.

И вот еще что… Андрей не заметил, как начальник охранников пробрался в гостиную и похитил пистолет…

– Проверьте, пожалуйста, все окна этой комнаты, – высунувшись из-за дивана, привлекла я внимание парня в черном костюме, стоящего у двери в кабинет. – Только осторожно. Следы не уничтожьте.

Охранник, кажется его имя Игорь, обошел раскинутые ноги мертвого начальника и начал проверять многочисленные окна углового кабинета. Подергивал за ручки и наличники, осторожно нажимал на стекла, убеждаясь, как плотно они вставлены.

Ручка третьего по счету окна вывалилась из паза, едва Игорь за нее потянул; окно накренилось и чуть не стукнуло бодигарда по макушке.

– Что и требовалось доказать, – равнодушно констатировала я и снова рухнула в угол.

Вероятнее всего, эту оконную ручку Ольховский тоже успел бы присобачить на место до приезда опергруппы. Ведь все время до появления милиции он собирался провести в этой комнате, «охраняя место преступления», а на самом деле убирая следы реального преступления. Времени у него было бы достаточно. И опыт имелся: я раз пять дергала за эту ручку, проверяя окна, но у меня она ни разу не вывалилась. А факт – первый выстрел прозвучал, когда в доме находились только хозяева, – защитил бы от всех подозрений. Сергей почти ничем не рисковал. Даже если бы Назар был лишь ранен первым выстрелом, Ольховский спокойно пристрелил бы сначала меня – все выстрелы звучат одинаково, – а потом прикончил бы и раненого Туполева. Доказывай потом, сколько он гонялся по дому за вооруженной сумасшедшей, сколько раз я отстреливалась, сколько он пытался в ненормальную убийцу попасть… Все выстрелы звучат одинаково…

Эх, что и говорить – крепка ты, Соня, задним умом. Как здорово все сейчас расписываешь, заслушаться можно.

А впрочем… Как сказать. Догадайся я раньше проверить кабинет мужа, неизвестно, как бы все повернулось. Самострел в шкафу мог уже стоять. Только с другим пистолетом. Андрюшин ствол там позже появился. После того как я, словно идиотка, побегала перед объективом – теперь уж точно объективом – камеры наблюдения информатора. Ольховский проводил приехавшего хозяина в дом, потом, судя по всему, проверил запись и увидел – Соня скачет по гостиной с пистолетом в руках. Какая удача! Жертва сама все приготовила!

В одном Сережа просчитался. Он отравил коньяк, к которому я ни разу не прикоснулась. Думаю, многие в поместье знали, что всем крепким напиткам я предпочитаю именно коньяк. У нас с Туполевым даже своеобразный ритуал выработался: он приезжает с работы, наливает в два бокала на донышко, и минут десять мы просто сидим и обсуждаем прошедший день, прежде чем идти ужинать. Причем в этом ритуале никогда не присутствует третье лицо: Ирина Яковлевна исключена из него по известным причинам, Ульяна – девушка совершенно непьющая, мои гости – Андрей, Дуся и мама – к коньяку равнодушны. Сыщик и журналистка предпочитают прозрачные сорокоградусные напитки, мама пьет только сухое вино. Коньяк в этом доме пьем я и Туполев. Или его редкие гости, которых в ближайшее время не предвиделось. Хозяева устраивали бы приватные разборки.

(Как, однако, много прислуга знает о привычках хозяев! Мы привыкаем к их присутствию, не обращаем внимания на их привычки, в то время как наши манеры становятся предметом обсуждения в подсобках, на кухнях и каптерках!)

И все-таки. На что рассчитывал Ольховский? Думал, я, как последняя дура, напьюсь из бутылки, стоящей в доме, где меня всем подряд травят, где меня чуть не задушили в собственной ванной?! Неужели он надеялся, что по вечерам я буду глушить стресс коньяком?!

Нет уж, благодарю покорно. Пока что жить больше, чем выпить, хочется. И тут моя предусмотрительность – чай в коньячной бутылке – определенно спасла две жизни.

(Интересно, транквилизатор только в любимом коньяке был? Или Сережа его еще куда-то подсунул? В тот же сахар, например…) Представляю, как перетрусил Ольховский, когда перед воротами поместья неожиданно возник Туполев, изменивший день прилета. Ведь все произошедшее чистый случай, думаю, отравленный коньяк Сережа собирался убрать из дома перед приездом хозяина. Назар мог выпить один, и тогда я бы заметила, как остекленел его взгляд и, скорее всего, вызвала бы врача и охрану. Выпить первой могла я, и тогда Туполев…

А что тогда Туполев? Он бы решил, что я под кайфом, плюнул в мои застывшие глаза и отправился к гардеробной менять уличный костюм на домашнюю рубашку. Он всегда так делает по приезде домой…

Н-да. Получается, что с отравленным коньяком нам сильно повезло. Он дал толчок мысли, пропавший пистолет пинка добавил, и в результате в последний момент я догадалась, почему дверь гардеробной перестала открываться настежь от малейшего движения…

– Софья Николаевна, вам помочь подняться? – Охранник Игорь склонился надо мной – Туполев громко беседовал с кем-то по телефону в гостиной – и протянул руку.

– Да, пожалуйста…

Игорь вытянул меня из угла и, бережно поддерживая, повел к двери. Кровь, фонтаном бившая из горла Ольховского, забрызгала половину комнаты, меня запоздало начало мутить от ее вида и запаха, и на улицу я выскочила, задерживая дыхание.

Перед домом, испуганные суетой, сиреной и выстрелами, стояли Ирина Яковлевна и Раечка. В халатах, накинутых поверх ночных рубашек, они топтались на лужайке и требовали объяснений.

– Софья! Ну наконец-то! Что тут произошло?!

Я, поддерживаемая Игорем, топала к столу и скамейкам под яблонями, свекровь суетилась рядом и причитала:

– Назар только отмахивается! В дом нас не пускают! Что случилось, Софья?!

– Сережа Ольховский пытался нас убить, – ответила я и тяжело опустилась на скамью. Заботливый бодигард прикрыл меня своим пиджаком и отошел в сторону.

– Сережа?! Вас?!

– Да.

– Ты ничего не путаешь?!

– Нет.

– Но почему?!

Вот. Вот вопрос, над которым я даже боялась думать. Отвлекаясь на техническую сторону готовящегося преступления, я отгоняла от себя главный вопрос: почему?

У Ольховского отсутствовал мотив. Он не являлся наследником, не мог претендовать на выполнение каких-то обязательств и не испытывал к нам ненависти (если только беспричинной). Ни я, ни Назар не имели претензий к его работе. Ольховский зарабатывал на охране поместья неплохие деньги, с ним не возникали конфликты, он отлично справлялся со своей должностью…

Мы его чем-то обидели?

Или… он продолжал исполнять чей-то приказ?..

Сжавшись в комок под большим прокуренным пиджаком, я с ужасом представляла, что произойдет, если я – и сыщик Андрюша, в частности, – в чем-то ошиблась и никакой камеры в кабинете не обнаружат. Доказательств, что выстрел в горло Ольховского всего лишь чистейшая самооборона, не будет никаких. Когда я стреляла, Назар лежал без сознания, все остальное – самострел в гардеробной, микрофоны в доме, отрава в коньяке – могут признать фальсификаций. И даже если Туполев жену отмажет, подозрение в убийстве невиновного человека навсегда повиснет надо мной. Повиснет потому, что у Сергея не было мотива. Теперь мне оставалось только молиться, чтобы все происходящее в кабинете фиксировала камера наблюдения моего информатора…

Стараясь унять противную дрожь, я заставляла себя стать подозрительной и выставляла перед мысленным взором каждого, кто получал выгоду от смерти Назара и моей. Пыталась понять: остался ли главный враг в доме, или проще списать инсценировку убийства на личную неприязнь охранника?

Я думала, тряслась и понимала, как все это страшно. Загонять занозу глубже в живую плоть уже совершенно невозможно. Когда-нибудь она превратится в нарыв, созреет и лопнет с такой вонью, что задушит все живое.

Или расползется гангреной…

Больше двух часов я просидела на скамейке под деревьями, пытаясь думать. За это время много чего успело произойти. Детектив Андрюша подрался с нашими охранниками и отравил немного наших собак антидогом. (Я совершенно забыла о сыщике, когда от падения на Туполева вывалилась из уха бежевая горошина микрофона, и вспомнила о друге, только услышав звуки нешуточной борьбы возле ограды у реки.) В поместье понаехала милиция, криминалисты, следователи и генерал собственной персоной при погонах (форму надел, как будто боялся, что его с садовником перепутают и поорать как следует не дадут). Ирина Яковлевна и Раечка оделись прилично, накрыли стол под яблонями и потчевали всех чаем. Ульяна перепоручила спящего Тимофея горничной и очень бледная присоединилась к нам. Туполев наконец-то вышел из дома, вынес плед, укутав меня, сел рядом. И рассвело.

Как нелепая кучка погорельцев, мы сидели в саду и взирали на освещенные окна дома, по которому сновали чужие люди. Генерал присоединился к нашей компании и с удовольствием кушал чай с вишневым вареньем, предложенным Раечкой.

– Ну, – отхлебывая чай, пыхтел Артемьевич, – и дела… Ты, Назар, охрану-то проверяй, следи, кого в дом пускаешь…

Туполев бросил на друга-генерала косой взгляд и ничего не ответил, так как к тому уже подходил невысокий коренастый мужчина в твидовом пиджаке. В правой руке, одетой в тонкую медицинскую перчатку, мужчина нес трофей.

– Вот, Иван Артемьевич. В багажнике его машины нашли. В тайнике под ковриком.

В плоском прозрачном пакете россыпью лежали какие-то ампулы, квадратный крошечный пакетик с белым порошком – уверена, его признают кокаином – и пластиковая бутылка с эликсиром для полости рта.

– Все от собак обработал, гад, – довольно демонстрируя улов, говорил мужчина, – пришлось багажник по винтику вскрывать…

– Это что за баночка? – указывая толстым пальцем на пакет и одновременно поднося ко рту чашку, поинтересовался главный милиционер.

– Мое средство ухода за зубами, – зябко поежившись, встряла я. – Уверена, в эликсире вы обнаружите кокаин. – И тихо добавила: – Иначе откуда бы он во мне взялся…

Туполев, видимо почувствовав себя слегка виноватым – не поверил жене, пошел на поводу у преступника, – обнял меня за плечи и сказал, глядя в сторону, но для меня:

– У Ольховского в машине еще чемоданчик с аппаратурой нашли. Последние сутки он писал все, что происходит в доме…

Конечно писал, вздохнув, подумала я. Как бы еще он пистолет в кресле под подушкой нашел? Сережа сбегал к своему автомобилю, просмотрел запись и увидел, как дура Соня с пистолетом в руках по всей гостиной скачет… Впрочем, игры со спецсредствами информатора-Ольховского теперь мне только на руку. Надеюсь, даже если он стер запись момента, где устанавливает самострел, – скорее всего, повторно, так как теперь там стоял мой пистолет, – специалисты смогут ее восстановить и подтвердить, что я не просто так стреляла, а очень даже обоснованно.

…Напившийся чаю генерал и его подчиненный ушли обратно в дом, Назар прижал меня к себе, тихонько дунул на висок, отмеченный едва заметным ожогом от пролетевшей пули, и прошептал:

– Рад, что все наконец закончилось…

– Ты думаешь? – грустно усмехнулась я. – Все только начинается.

– Если ты о фотографиях и Мельникове, – сразу посуровел муж, – то я…

– Я не Мельникове, Назар, – тихо перебила я, – я о мотиве.

Туполев поморщился, достал из кармана сигареты и протянул открытую пачку мне. Видимо, спасая его в очередной раз от пули, я заслужила право на блажь.

– Сам над этим думал, – признался он. – Ольховскому меня заказали.

– Не тебя, а нас.

– Без разницы, – буркнул муж, – тебя, меня, нас. Заказ был сделан. Это точно. И вот что, Софья, не дает мне покоя. Твои шашни с Мельниковым, не было ли тут…

Договорить Назар не успел, мои глаза не успели налиться слезами обиды, за нашими спинами раздался гневный рык:

– Ты что несешь, придурок?! Ты что несешь?!

На несколько секунд Назар замер так, словно сзади его ударили поленом. Потом развернулся – я повторила его маневр – и увидел детектива Андрюшу с надкусанным пирогом в руках.

– Чего ты лепишь?! Тебе мало, что она тебя от пули закрыла?!?!

Не знаю, когда в последний раз кто-то называл Туполева придурком в глаза, но, факт, забыть значение эпитета он не успел. Вскочил с лавки, зацепил бахрому пледа за пуговицу и стащил покрывало с меня. Руки его мгновенно сжались в два крепких кулака, а губы прошептали:

– Ты что сказал… Ты что сказал? – словно не веря своим ушам, повторял он.

– Что слышал! Для тупых не повторяю!

– Да я тебя… – перешагивая лавочку и плед, сипел Туполев в манере дворовой шпаны. – Урр-рою, падла!!!

– Давай! – отшвыривая недоеденный пирог и расставляя руки, приглашал Андрей. – Давай! Выходи! Один на один. Как настоящий мужик.

Бессонная, полная переживаний ночь подействовала плохо не только на Андрюшу. Мои рефлексы клуши-наседки тоже притупились. Не пытаясь вмешиваться, с разинутым ртом, я смотрела, как двое мужиков – один в костюме за несколько тысяч долларов, другой в потертой брезентовой штормовке – размахивают кулаками и уворачиваются; как от дома несется охрана, и, повизгивая, мечется свекровь.

Год назад, когда Андрей помог нам распутать череду неприятных происшествий в доме туполевско-го друга, Назар предложил сыщику работать на него.

Андрей тогда отказался. Категорически и твердо, не объясняя причин.

Близко мужчины познакомились уже после нашей свадьбы, но никогда (!), никогда не выражали открытой неприязни. Мне казалось, они даже симпатичны друг другу…

И вдруг. Как два бойцовых петуха носились по кругу – Туполев гаркнул охране «не вмешиваться!» – и молотили кулаками воздух. Потом, наконец изловчившись, Туполев треснул сыщика по скуле, но тот, не оставшись в долгу, влепил ему под ложечку.

Дальнейшая схватка происходила уже на земле. Мужчины выпускали пары и старались на совесть и забаву зрителей.

– Прекратить!!! – заорал подбежавший генерал и сделал знак подчиненным – растащите драчунов.

Сумасшедший день славно встречал рассвет.

Драчунов растащили – хозяина поместья усадили на лавку, Андрея основательно тряхнули и поставили на ноги, – Назар утирал разбитый нос, сыщик, морщась, трогал указательным пальцем передний зуб.

Я сидела на лавочке как вкопанная.

– Он что у тебя – сумасшедший? – зло буркнул муж, прикладывая под нос платок и жестом свободной от забот о ранах руки прогоняя зрителей.

– Это ты сумасшедший!! – снова взвился Андрей, а я сделала вид, что не поняла вопроса. – Как ты можешь говорить о ней – «шашни»?! Да она… Да она святая у тебя!!

«Ну прям уж и святая, – уныло подумала я. – Врушек к раю близко не пускают…»

– Она себя под пули подставляет!! – кипятился Андрей. – Твою! Твою шкуру спасает! Да как ты можешь в чем-то ее подозревать?! – И, опустив голову, махнул рукой: – Эх ты… мужик называется…

Мне редко удается понять причины, по которым мужчины начинают драться. Иногда мордобой возникает сам собой, как пена на пиве; иногда завязывается так спонтанно, что диву даются не только зрители, но и непосредственные участники событий.

Эта драка была мне понятна. Это, собственно, даже и не драка была, а дуэль. Андрюша выполнял мужское обещание не дать меня в обиду. Мой сыщик вступился за поруганную честь подруги с таким рвением, что оставался повод задуматься: а не ждал ли Андрюша удобного случая весь этот год?

Хотя, признаюсь, жаль, что все произошло не наоборот. Что-то я не припомню, чтобы Назар пускался кулаками махать за поруганное достоинство жены. (А впрочем, я ему еще повода не давала. Поруганной быть.)

…Ирина Яковлевна негодующе фыркала и обходила стороной расхристанного в драке сыщика, Раечка трудилась над разбитым носом троюродного племянника, Ульяна, обнимая себя за плечи, слепо смотрела на наш дом. Только ее оставила равнодушной разыгравшаяся сцена битвы, только она, не сдвинувшись с места, не произнесла ни звука. Как и прежде, она стояла, кутаясь в шаль, и смотрела на дом.

Я проследила за ее взглядом, обернулась и увидела, что из дверей выносят носилки с огромным черным пакетом, под которым проступали контуры человеческого тела. Перевела взгляд обратно на девушку, встретилась с ней глазами и вопросительно подняла брови.

– Три недели назад Ольховский сделал мне предложение, – тихо проговорила Тимофеева мама. – Я… Я согласилась… Точнее, обещала подумать…

Ее приглушенный голос расслышали даже сопящие драчуны. Назар, закидывая вверх голову с разбитым носом, скривился, Андрюша своей повешенной понуро головой глубокомысленно помотал.

– Ты… любила его, Ульяна? – так же вполголоса спросила я. – Он был тебе дорог?

– Нет… Не знаю… Но я обещала подумать и… уже хотела сказать – да.

Молчание, последовавшее за этими признаниями, нарушила вездесущая Ирина Яковлевна:

– Как ты могла?!

– Мама!! – прохрипел Назар.

– А что – мама?! – недовольно фыркнула свекровь. – Она… понимаешь ли, роман за нашей спиной закрутила!! С этим мерзавцем…

– Мама!!! – повторил Туполев и отшвырнул окровавленный платок. – Прекрати!

– Не было никакого романа, – утомленно проговорила Уля. – Не было. Мы только поцеловались несколько раз.

Свекровь воинственно пламенела взором и, оглядывая нашу компанию, искала союзника хотя бы в услужливой Раечке.

Раиса Игнатьевна благоразумно помалкивала и делала вид, что вынимает муху из варенья.

Мой лучший друг – детектив Андрюша тихо хмыкнул – ну, вы тут сами разбирайтесь – и подошел ко мне:

– Поехал я, Софья. До свидания. Или… прощай?

– До свидания, Андрей, и спасибо, – не глядя на мужа, сказала я, но сыщик, не удержавшись от ядовитого вопроса, бросил Назару напоследок:

– Ну, понял теперь, откуда уши растут… ревнивец?

Туполев изобразил недовольную гримасу и неожиданно совершил поступок, за который я простила ему любую ревность на двадцать лет вперед. Назар протянул сыщику раскрытую ладонь и, усмехнувшись, буркнул:

– Пока… защитничек.

Андрей подумал секунду и сжал руку недавнего противника.

Ну не дано мне Туполева понять! Не догоняю! Как в моем муже уживаются хорошая память на обиды и способность мгновенно протянуть руку недавнему сопернику?! Не понимаю…

И ценю.

Андрей подмигнул мне правым, нераспухшим глазом – мол, не дрейфь, прорвемся, – и, засунув руки в карманы штормовки, насвистывая какой-то мотивчик и раскачиваясь, как подгулявший, но чем-то довольный моряк, двинулся к калитке на реку.

– Хороший у тебя защитничек, – провожая сыщика взглядом, беззлобно ухмыльнулся Туполев. – Давно такой разрядки не получал…

Но я его уже не слушала, а во все глаза смотрела на Ульяну, по лицу которой медленно стекали слезы. Крупные, тихие и очень детские.

Любила ли она Ольховского?

Скорее нет, чем да. Романы женщины скрывают плохо. В присутствии влюбленной женщины можно не включать свет, от нее лучами на километр бьет. Ульяна просто устала быть одинокой, лишней и решила проблему по-бабски просто: выйду замуж. Хоть за черта.

Я подошла к нашей бедной, бедной любовнице, обняла за плечи и повела к дому, где спал ее сын:

– Пойдем. Выпьем каких-нибудь успокоительных капель. – И, погладив по спине, добавила: – Поверь, я хорошо представляю, что чувствует человек, обвиненный во всех грехах, но ни в чем не виноватый. Ты не вини себя. Забудь.

Обнимаясь, как две лучшие подруги, мы дошли до крыльца дома Ульяны, я остановилась, и девушка, рассматривая гостиную, просвечивающую через стеклянную дверь, сказала тихо:

– Ты хочешь меня о чем-то спросить, Софья?

– Да, хочу.

– Спрашивай, – безразлично пожала плечами Ульяна, прощая, как ей казалось, пустое любопытство.

– Ольховский заходил к тебе последние два вечера?

– Да, – вскинула голову Ульяна. – Но между нами…

– Я не о том, – перебила ее я. – Я хочу знать – ты пила с ним чай, кофе, сок…

– Да! – не понимая, к чему я веду, нервно выкрикнула девушка. – Только чай! Я не пью спиртного!

– Ульяна, – поморщилась я, – не принимай все так близко к сердцу. Позавчерашним вечером, когда Сергей напал на меня в ванной, мне удалось вырваться и добежать до твоего дома. Я стучала. Кричала. Но ты мне не открыла. Почему?

– Я ничего не слышала!

– А после того как вы с Ольховским пили чай, тебя клонило в сон? Он приходил к тебе позднимвечером?

– Да, – после секундного раздумья кивнула девушка. – Знаешь, я даже удивлялась, как крепко сплю последние дни… Ты хочешь сказать…

– Он усыплял тебя, Ульяна, – закончила я мысль. – И даже более того – в день, предшествовавший похищению Тимофея, Ольховский, я совершенно уверена, добавил в чай некий препарат, вызвавший симптомы отравления. Вспомни, ведь и тогда перед сном оннавещал тебя?

Ульяна, только что узнавшая о недавнем похищении сына, отшатнулась в ужасе.

– Не верю. Он? Довел меня до больницы и помогал похитителям?!

– Да, Уля, ему заплатили.

Ульяна зябко передернула плечами и неожиданно сказала:

– Спасибо, Софья.

– За что?

– За правду. – Ну, наконец-то! Дождалась – меня благодарят за честность! Если так дело пойдет, уже сегодня вечером я признаюсь мужу в связях с контрразведкой. – Теперь мне легче пережить предательство. Заплатили – это легче.

Оборвав разговор, Ульяна резко повернулась и вошла в свой дом.

Я смотрела ей вслед через стеклянные двери и чувствовала себя мерзопакостно. Терпеть не могу, когда обижают беззащитных! Таких мерзавцев, как сутенеры и наш Сережа Ольховский, на лесоповал! Всем скопом деревья валить, а не девичьи души! Сергей поступил безжалостно. Он тоже сделал ставку в этой хитрой карточной игре, ставку на хрупкую беззащитную женщину, уставшую от одиночества. Сын Ульяны оставался бы, пожалуй, единственным наследником состояния Туполевых. И до вступления в права – кажется, Назар оговорил в завещании двадцатипятилетний возраст сына – Ольховский получал бы доступ к о-о-очень большим деньгам. Даже если бы опекунский совет не подпустил отчима Тимофея к основному капиталу, Сергей стал бы обеспеченным человеком. Он получал это поместье, право приказывать и жить в свое удовольствие. Ульяна – робкая женщина. Хорошая мать, преданная подруга, но руководительница – никакая. Ольховский быстро подчинил бы ее себе полностью. (Как когда-то это сделали сутенеры в Генуе…) Наша бедняжка не умеет бороться.