Банальная история, или Измена.ru Демидова Светлана
– А то, что ты давно дала бы мне букетом по морде, а она хоть бы что, будто я веду себя вполне прилично.
– Да что в этом такого-то? – продолжала спрашивать Вера, хотя, конечно, понимала, к чему он клонит.
Андрей тут же подтвердил, что мыслит она в правильном направлении:
– Эта самая Кира никогда не выдернула бы из рук своего мужчины чайную ложку, как только что это сделала ты. С тобой непросто, Вера, а твой Забелин привык к простоте! Думаю, что женщина по имени Кира может сделать любого мужчину если и не счастливым, то умиротворенным и спокойным!
– Но любовь выше спокойствия и умиротворения!
– Возможно. Но только в самом ее начале. Или вот в таком случае, как у вас: когда все нельзя, все тайно, с опасностью быть обнаруженными и осужденными. Это держит любовь в тонусе. Но что будет потом, Вера?
– И что же будет? – с вызовом спросила она.
– Он очумеет с тобой и вернется под крылышко спокойной, тихой Киры, которая будет сдувать с него пылинки и подчиняться во всем, – ответил Андрей.
– То есть таков твой прогноз?
– Да, таков… Я же адвокат, Верочка. Я привык копаться в чужом быту, в чужой семейной жизни, выявляя правила и закономерности. Я же провел массу бракоразводных процессов… ты же знаешь… Передо мной прошло столько людей… столько драм… Тут поневоле начнешь прогнозировать… А потому я просто хочу тебя предостеречь. Тебе твоя любовь глаза застит, и ты не хочешь видеть очевидное, прости за тавтологию.
– Он любит меня! – крикнула Вера.
– А я и не утверждаю обратного!
– А что ты утверждаешь? Ты утверждаешь, что он бросит меня?!
– Не знаю. Может быть, ты опомнишься первой…
– Я тоже его люблю!
– Я же говорил уже, что понял это, как только его увидел.
Вера чувствовала, что Андрей во многом прав, если не во всем. В себе она все-таки никак не могла усомниться. Слишком любит, слишком. Саша говорил ей, что она может даже боль у него унять одним только своим прикосновением. Они понимают друг друга с полуслова. Она на все готова ради него. Их ссоры и размолвки происходят только по одному вопросу. Из-за Киры. А если не будет Киры… Они уже немолоды, чтобы ставить во главу угла тусовки с друзьями. Пусть друзья у них будут разными. Она не собирается пристегивать Сашу к себе булавкой или навязываться с ним к его друзьям. Главное, чтобы они потом возвращались друг к другу.
Вера тряхнула головой и спросила:
– Так ты дашь мне развод?
– Конечно дам, если ты будешь настаивать, – ответил Андрей, глядя в стену мимо нее.
– Я буду настаивать…
– А может быть, все-таки возьмешь тайм-аут хотя бы на недельку, а? Подумаешь, все еще раз прикинешь…
– Я уже столько раз прикидывала… так и сяк… Мне плохо без него, можешь ты это понять? Люблю очень…
– Но тогда ты должна знать, что обратного хода не будет, – вдруг резко сменив интонацию, жестко сказал Андрей.
– Какого еще хода? – растерялась Вера.
– Я не приму тебя назад, когда… кто-то из вас вдруг поймет, что разлюбил.
– Я и не попрошусь…
– Ну… это еще неизвестно… Может быть, когда любовный пыл спадет, ты вспомнишь обо мне. Мне кажется, я был тебе неплохим мужем… Повторюсь, что всегда любил тебя… да ты знаешь…
Вера посмотрела на него испытующе и спросила:
– И куда же тогда твоя великая любовь денется? Почему бы тебе не принять назад оступившегося, но раскаявшегося любимого человека?
– Никак, уже мостишь пути к отступлению? – спросил Андрей и невесело улыбнулся.
– Нет. – Вера покачала головой. – Просто интересуюсь, куда ж любовь-то денется, если она, как ты говоришь, присутствует, даже несмотря на мою измену.
– А я попытаюсь жить без нее. Возможно, без любви-то и лучше. Повторюсь, но ты, Вера, нелегкий человек. Я всегда старался как-то сгладить углы, избежать конфликтов. Вроде получалось, но ты этого не оценила. Пусть теперь другая женщина, в чем-то неуловимо похожая на забелинскую Киру, будет сдувать с меня пылинки, а я буду жить в свое удовольствие.
– Не поняла, – сказала Вера.
– Чего уж тут непонятного? – Андрей не по-доброму усмехнулся. – Ты думала: я буду сидеть и ждать, когда ты перестанешь бегать к любовнику?
– То есть ты не ждал?!
– Не ждал! Я же видел, что тебя прямо воротит от меня в постели! Думаешь, это при ятно?
– Не думаю…
– Ну вот… А потому я занялся тем же самым…
– То есть нашел себе любовницу?
– Зришь в корень!
Вера отлепилась от стены и села на диванчик у стола, потому что ноги ее почти совсем не держали. Допила из чашки совершенно остывшие остатки чая и сказала:
– Тогда я не понимаю, зачем ты собираешься дать мне тайм-аут, если у тебя уже есть мне замена.
– Я люблю тебя…
– Любишь, но спишь с другой? – в очередной раз удивилась Вера. – Да что вы за существа такие, мужчины? Как вы можете спать с нелюбимыми? Как вас не тошнит от процесса?
– А процесс всегда неизменно заканчивается удовольствием, независимо от того, с любимой ты или с нелюбимой, – отозвался Андрей. – Да, Верочка, догадываюсь, что ты хочешь мне на это сказать. Согласен: мы, мужчины, довольно примитивно устроены! Удовольствие мы получаем в обоих случаях, а такие женщины, как Кира и Наташа, еще и ноги нам согласны мыть и эту воду пить. Чем плоха такая жизнь?! Вполне можно обойтись и без любви, от которой одни муки!
– Наташа? – спросила Вера. – Это, случаем, не…
– Совершенно верно! Это твоя подруга. Ты же знаешь, она всегда мне строила глазки. Ты сама над этим все время подшучивала. Вот твоя Наташа и дождалась своего звездного часа. Она моя любовница примерно столько же времени, сколько у тебя в любовниках ходит этот За белин!
– Ну и как Наташа? – начала было Вера, но спохватилась: – Ах, прости, ты же сказал, что процесс неизменно заканчивается удовольствием, независимо от перемены мест слагаемых…
– Да-да, именно так!
– То есть вовсе не на работе ты без конца задерживался?
– По-всякому… Работы действительно было много, но… бывало, что и не на работе! Но тебе же это было только на руку!
– На руку… – повторила за ним Вера и констатировала: – Значит, ты дашь мне развод. Препятствий чинить не будешь.
– Конечно. Можешь на меня рассчитывать, – с сарказмом ответил ей Андрей.
– Правильно ли я поняла, что вы разводитесь? – вдруг прозвучал в кухне голос Таськи.
Испуганная Вера обернулась. В дверях стояла дочь и смотрела на них с Андреем почти с такой же ненавистью, с какой недавно говорила о предавшем ее Соболеве.
– Как ты здесь оказалась? – спросил ее Андрей. – Я не слышал, чтобы хлопала дверь…
– Ну где же вам услышать? – ядовито ответила Тася. – Вы же тут такие важные вопросы решаете: кто кому успел вперед рога наставить! Я уже давно вас слушаю и не перестаю удивляться. Такую образцовую пару из себя строили, а на деле оба оказались прелюбо деями!
Тася плюхнулась на табуретку, взяла с тарелочки кусок хлеба, посыпала его солью, откусила чуть ли не половину и с набитым ртом продолжила:
– Я, можно сказать, только вашей любовью и жила… Думала, что не все же кругом такие сволочи и дряни! Мои же родители не такие! Они живут в мире, согласии и любви уже целых двадцать пять лет, значит, такое все же бывает на свете! Ан нет! Не бывает! Мой папенька такой же козел, как все, а моя маменька – натуральная… шлюха!
Андрей отвесил девушке оплеуху. Тася вскочила со стула и крикнула:
– Ага! Правда глаза режет! Мне Милка рассказывала про маменьку и Борьку, но я не верила!! Убеждала ее, что такого просто не может быть, что ее придурок Кудеяр все врет! Оказывается, на этом свете все может быть!
– О чем ты, Тася?! Что ты мелешь? – гаркнул на всю кухню Андрей.
Таська отвратительно рассмеялась.
– Это я-то мелю? – спросила она и рассмеялась еще громче. – А ты сам спроси, что делала наша мамуля в постели с Борькой Кудеяром?! А что?! Она у нас еще ничего дамочка!! В самом соку!! Дурак будет тот, кто на нее не позарится!!
Теперь уже Вера не без удовольствия отвесила дочери пощечину. Таська залилась неудержимым и еще более гадким смехом. Потом вдруг резко перестала смеяться и сказала чужим голосом:
– Ну вот что, граждане родаки! Достали вы все меня так, что сил нет! Я от вас сваливаю, и не вздумайте меня искать! Вы мне отвратительны оба вместе со своими грязными любовниками и любовницами! Я же поняла, что этим подонком Соболевым вы хотели спасти меня от лесбиянства! Да! Давайте называть вещи своими именами! Так вот: лесбиянки-то и лучше! Они, по крайней мере, никому не врут! Они такие, какие есть! – Тася отмахнулась от отца, который хотел ей что-то возразить, и сказала: – Не волнуйся, я не к ним. Я буду жить своей жизнью, в которой не будет места никакой любви, ни однополой, ни разнополой! А если тело чего запросит, я, как и вы, найду себе кого-нибудь на часок, день или месячишко, а потом опять – одна! Только одна!!! Насмотрелась я на эти семейные радости!
И Тася, которая говорила с ними одетая в куртку и сапоги, вышла из кухни. Почти сразу за ней захлопнулась дверь квартиры.
– Она ничего с собой не взяла, значит, еще вернется, – с надеждой в голосе сказал Андрей.
– А я думаю, что если и вернется, то не скоро, – устало отозвалась Вера. Ее вдруг совершенно оставили силы. Она даже не могла переживать за дочь. В конце концов, ей уже двадцать. Вполне взрослый человек. Она, Вера, в этом возрасте уже готовилась стать матерью.
– А что там было с Милкиным Кудеяровым? – настороженно спросил Андрей.
– Ничего не было! – ответила Вера и рассказала ему о том, что произошло на самом деле.
– Да, не слабые известия обрушились на бедолагу Таську… Но ничего… Крепче будет! Ее теперь труднее обвести вокруг пальца. Никому не поверит за рубль двадцать, что и хорошо. А дуру Милку жалко.
– Этот Боря еще себя проявит с самой худшей стороны. Тоже будет ей наукой.
– А если она не справится с этим?
– Ну… мы же у нее останемся, даже если разведемся. Не дадим пропасть.
– А мы все-таки разведемся? – спросил Веру Андрей, глядя прямо в глаза.
– Конечно, – твердо ответила Вера.
Вера сидела против Забелина за столиком его маленькой кухни. На ней была все та же его рубашка в зеленую клетку. Саша перестал ее носить. Она давно превратилась в Верин халатик. После того как они попили кофе и набрались сил после любви, Вера посчитала, что можно наконец сказать о самом главном. Она, нервничая, обняла себя за плечи и довольно торжественно произнесла:
– Саша, я развелась с мужем. Теперь с моей стороны все препятствия устранены.
– Как развелась? – удивился Забелин и положил мимо тарелочки недоеденный эклер.
– Так. Развелась, и все.
– Но разве можно так быстро? Ты же еще на прошлой неделе была замужем…
– Да, это так. Но ты, похоже, забыл, что Андрей адвокат и сам довольно часто занимается бракоразводными процессами. Ему ничего не стоило получить бумагу о разводе в тот же день, когда он захотел это сделать.
– А он захотел? – еще больше удивился Забелин.
Вера не собиралась передавать ему разговор с мужем, а потому сказала:
– Хочешь, паспорт покажу? Я официально разведена.
– Не надо… я верю… – потерянным голосом отозвался Саша.
Вера усмехнулась:
– Похоже, ты не рад?
– Дело не в этом… Просто я не готов к такому повороту дела. Не ожидал.
– Ну… у тебя есть возможность подумать о дальнейшей нашей судьбе. Я не тороплю и ни к чему тебя не призываю. Ты абсолютно свободен в выборе. Но теперь ты его должен сделать: или я, или Кира. Две женщины в одном флаконе больше не покатят. Надеюсь, ты это понимаешь?
– Конечно, – отозвался Забелин, и Вера вдруг с ужасом поняла, что Андрей был во всем прав. Саша никогда не сделает выбор в ее пользу. Он даже не может скрыть, что известие его вовсе не обрадовало. Вере хотелось вцепиться ему в плечи, тряхнуть как следует и закричать на всю квартиру: «Какого черта ты молил меня о любви, если я тебе на самом деле не нужна?! Зачем ты вторгся в мою жизнь?! Зачем разрушил семью?!» Но она промолчала. Она встала из-за стола, прямо в кухне сняла с себя его рубашку в зеленую клетку, бросила ему под ноги и обнаженной пошла в комнату одеваться.
Пока Вера одевалась, Забелин так и сидел в кухне не шевелясь. Она вышла в коридор, надела стильный плащ, который они выбирали в прошлом году еще вместе с Андреем, и взялась за замок входной двери. Саша не сказал ей ни слова. Вера специально задержалась на пороге, но Забелин ее так и не остановил. Уже на улице она обреченно подумала: «Жизнь кончена».
Глава 15
КИРА
По потухшему Сашиному взгляду Кира поняла, что с ним случилась катастрофа. Она хотела было задать надлежащий случаю вопрос, но вдруг что-то толкнуло ее в грудь, и она все поняла. Похоже, что Забелина наконец турнула доцентша. В общем-то этого и следовало ожидать. И она, Кира, была десять раз права, что мучительно терпела дикую Сашину страсть. Дотерпела! Дострадалась! А ведь сколько раз хотела все прекратить и отказать наконец ему от дома. Она даже несколько раз репетировала, что скажет ему при расставании, но ни одну репетицию так ни разу и не довела до конца, потому что непременно начинала плакать от жалости к себе. Если из ее жизни исчезнет Саша, с ним вместе она потеряет все. Конечно, у нее есть дети, любимая внучка Танюшка, но, как теперь совершенно точно уяснила себе Кира, у них всех – своя жизнь. Дети выросли и допускают мать до себя только тогда, когда она им нужна. Даже если ее вдруг не станет, они, конечно, поплачут некоторое время, а Ольга, возможно, даже поносит траур, но потом они все приспособятся жить без нее, приладятся и будут вспоминать разве что в день рождения и смерти. Таким образом, ее, Кирина, жизнь должна быть сосредоточена не столько на детях и внучке, сколько на Саше. И как она раньше этого не понимала?
Кира много раз спрашивала себя, любит ли она Забелина, или он нужен ей только для того, чтобы скрашивать одиночество, и никак не могла выбрать из этих двух положений единственно верное. Она вообще не очень понимала значения слова «любовь». Что это такое, любовь? Необходимость в конкретном человеке или в любом, только чтобы он был рядом? Скорее, конечно, первое, чем второе. В конце концов, она ведь не смогла быть рядом со своим мужем, Олегом Митрофановым, и сама подала на развод. Но в самом начале отношения с Олегом Кира и принимала за любовь. Но зачем оно нужно, это странное чувство, если очень скоро трансформируется в нечто почти прямо противоположное? Может быть, для того, чтобы человечество не вымерло? Встречаются двое, испытывают друг к другу какое-то необъяснимое влечение, женятся, заводят детей, и жизнь на планете продолжается. А что после происходит с этими двоими, которые свою миссию по воспроизводству себе подобных выполнили, никого не интересует. Ее развод был довольно скандальным, поскольку Олег разводиться не хотел. Ему было удобно иметь дом, где можно было спать, столоваться и принимать друзей. Но Кире не нужен был вместо мужа постоялец, который почти не помогал по хозяйству и не испытывал никакого интереса к собственным детям.
После развода Кира запретила себе думать о любви. Семейные истории подруг, знакомых и сослуживцев то и дело убеждали ее в том, что любовь живет только до свадьбы или в крайнем случае до рождения ребенка, а потом приказывает остальным долго жить. Без нее. В ссорах, склоках, скандалах и изменах. Кира не видела в своем окружении ни одной счастливой пары, которая сумела бы на долгие годы сохранить не то чтобы любовь, а хотя бы семейный лад. Она понимала, что если ее дети не нужны родному отцу, то никакому другому мужчине, с которым она захочет заново связать свою жизнь, они будут не нужны еще в большей степени, то есть станут мешать, раздражать и злить. И она зареклась искать замену Олегу. И не искала.
Саша появился в Кириной жизни случайно. Не в лучшие времена. Тогда, когда она вынуждена была торговать на рынке всякой гастрономией. Она приметила довольно молодого еще мужчину, который постоянно покупал у нее только самые дешевые продукты. По его неухоженному виду и затравленному взгляду Кира поняла, что дела у того плохи, а ей как раз необходим был помощник. С тяжелыми коробками и тюками она не справлялась, а каждый раз платить за перенос товара вороватым алкашам или странным молчаливым таджикам, объясняющимся жестами, было накладно, да и опасно. Каким образом Забелин оказался у нее в постели, Кира почему-то никак не могла вспомнить, до того этот процесс перехода помощника, а потом – компаньона в любовники был естествен. Собственно говоря, определение «лю бовник» к Забелину не подходило ни тогда, ни сейчас. Он всегда оставался как бы сам по себе. «Любовник» происходит от слова «любовь», но о любви Саша не говорил никогда. А ей, Кире, это слово никогда и не требовалось. Проходила она уже все то, что бывает после любовных признаний, и этого ей больше и на дух не надо.
Так и существовали они с Забелиным почти в параллельных мирах все десять лет знакомства. Один раз только Кире почудилось, что она испытывает к Саше нечто очень серьезное, когда он сломал ногу и был вынужден довольно продолжительное время жить у нее. Кира тогда с радостью неслась с работы домой, потому что там ее ждал мужчина, который без нее не мог. Постельные отношения с человеком с загипсованной ногой были весьма затруднительны, но они как-то исхитрились, тогда и сорвалось с ее губ: «Я, кажется, тебя люблю». Кира сама испугалась того, что сказала. Ей очень не хотелось, чтобы Забелин принялся уточнять, что значит – кажется. И он уточнять не стал. Сам в ответ ничего значительного не сказал, а когда нога зажила, уехал обратно к себе домой, и они опять начали встречаться лишь изредка, как раньше.
Кира, конечно, догадывалась, что у Забелина кроме нее бывают женщины, еще до того, как обнаружила в его квартире чужое колечко и заколку для волос, но почему-то не зацикливалась на этом. Ее устраивали их отношения, и ничего менять она не хотела. В конце концов, если она являлась инициатором встречи, Саша никогда не отказывался, несмотря на то, есть ли у него в этот момент еще какая-то дама или нет. Колечко и заколка, конечно, здорово кольнули Кирино сердце. Она даже удивилась, насколько сильно они задели ее за живое. Одно дело – что-то предполагать, и совсем другое – знать точно. Оказалось, что ей очень не хочется, чтобы Саша спал еще с кем-то, кроме нее.
А когда Кира сама на свою голову нашла на сайте «Школьные товарищи» Веру (Максимову) Соколову, жизнь ее превратилась в сущий ад. Она вдруг испытала столь жгучее чувство ревности к другой, которого никогда не знала. Про любовь к Забелину она все равно подумать боялась, но только до тех пор, пока эта проклятая Вера не написала ей письмо со словами «…если вы любите его…». Да любит она его, любит! Его одного уже целых десять лет! Но она поняла это только тогда, когда у Саши появилась не какая-то случайная женщина, роняющая кольца и заколки, а красавица и доцентша Вера Соколова, представляющая реальную угрозу. Ее Саша любил. Конечно, Кире не очень верилось, что Забелин любил ее прямо-таки со школьных времен, но в нынешнюю Веру, Кира чувствовала, он влюбился с небывалой силой, и это ее убивало. Все ее попытки чаще встречаться с Сашей, окружать его большим вниманием и в зародыше гасить любые конфликты не давали никакого результата. Она видела, что он любит другую, а нелюбовь к Кире прописана у него на лбу большими буквами.
И тем не менее сам Забелин Киру не оставлял. Она очень хорошо понимала почему. Вера была замужем. Ей, Кире, оставалось только молить о том, чтобы разлучница замужем и оставалась. Это значило бы, что у Саши нет никаких шансов. Тайная любовь, которую нельзя вывести на свет божий, все равно когда-нибудь кому-нибудь из них осточертеет. Скорее всего, Вере. Ей Саша не пара. Наиграется с Забелиным эта доцентша вволю да и бросит. И вот тогда…
И вот это ТОГДА наступило. Кира захлопотала вокруг Саши с тем же усердием, как во времена загипсованной ноги. Ей в очередной раз выпал шанс перестроить их отношения с Забелиным, и надо им воспользоваться. Саша должен наконец понять, что не Вера, а она, Кира, его судьба. Только с ней ему хорошо и спокойно. Только она понимает его и готова ради него на все. Уж она теперь не станет жалеть для него нежности и слов любви. Как же жаль, что она упустила столько времени! Она же десять лет могла говорить ему, что любит и не представляет себе жизни без него!
А может, и хорошо, что все получилось именно так. Если бы все десять лет она говорила Забелину о любви, то эти слова уже затерлись бы и потеряли всякую цену, а сейчас они могут прозвучать для него песней, которую он, возможно, и ждал все эти годы и на которую готов был откликнуться.
Теперь все у них будет по-другому, и, как ни странно, благодарить за это следует именно Веру. Вот она, Кира, сейчас подумала о разлучнице в последний раз и больше никогда вспоминать ее не будет ни за что.
Кира так неприлично суетилась вокруг Саши на кухне, что он вдруг скривился, привстал, опустил ее на табуретку рядом с собой, сильно надавив на плечо, и сказал:
– Отдохни немножко.
Растерянная Кира сказала, что у нее к котлетам есть еще очень вкусный соус, который томится в духовке на медленном огне, но Забелин так яростно отмахнулся от него, что предлагать ему его еще раз было совершенно напрасно. Кира сидела с напряженной, деревянной спиной и чувствовала, что упускает время. Если она сейчас же что-нибудь не сделает, то Саша, пожалуй, и уйдет сразу после котлет без всякого соуса и без кофе, который очень любит. Но что сделать, Кира придумать никак не могла. Словам любви, которые она для него накопила, не место рядом с котлетами. Их надо поберечь до спальни, но как Забелина удержать до утра? Он сидит как-то непрочно, на краешке табуретки, будто только и ждет, чтобы улизнуть от нее.
Когда Саша доел котлеты и встал сам, чтобы налить себе кофе, Кира не выдержала, вскочила с того места, куда он усадил ее, и приникла к его спине, спрятав лицо между лопаток.
– Сашенька, – прошептала она, впервые назвав его уменьшительным именем.
Забелин вдруг резко обернулся. Кира увидела его искаженное незнакомой гримасой лицо и отпрянула.
– Не смей меня больше никогда так называть, поняла?! – проревел Забелин, и ей показалось, что он хочет ее ударить.
Кира сделала шаг назад, к холодильнику, прижалась к нему спиной, потом уронила лицо в ладони и заплакала. Он никогда не сможет ее полюбить. Она увидела это сейчас особенно ясно. Сейчас он уйдет навсегда. Если и не к Вере, то в свою жизнь, где не будет места ей, Кире. И плакать перед ним не стоит, это, в конце концов, унизительно. Она закусила кулак и замолчала. Через несколько минут вдруг почувствовала на своих плечах руки Забелина. Он прижал ее к себе и прошептал в ухо:
– Прости, Кирюша… У меня сегодня был тяжелый день… Раздражен слишком… Прости…
Она дернулась в его руках. Ей хотелось крикнуть, что она точно знает, чем тяжел был его день, и что, если бы он позволил, она сняла бы с него эту тяжесть своей любовью. Да, любовь все же существует на белом свете. Она в этом тоже теперь полностью удостоверилась. Но Саша слишком тесно прижимал ее голову к своей груди, и Кира не стала ничего говорить. Она скажет потом… попозже… Похоже, что он все-таки останется сегодня с ней.
Забелин действительно остался. После ужина они смотрели какой-то длинный, полубессмысленный фильм из четырех серий подряд, но, похоже, каждый из них думал о своем. И каждый боялся оторваться от экрана, потому что сразу надо было бы о чем-то говорить или что-то делать. Оба этого боялись.
Но фильм все же кончился, и Саша первым пошел в ванную. Кира срочно поменяла постельное белье на самый красивый, ни разу не надеванный комплект с кружевами и вышивкой. Может быть, это чудное, белопенное белье настроит Забелина на романтический лад?
Но оно не настроило. Саша даже не заметил, что белье какое-то особенное. Он нырнул под одеяло и так поспешно скрылся под ним чуть ли не с головой, что Кира решила: он прямо сейчас и заснет. Она постаралась управиться в ванной побыстрее, не стала, как обычно, надевать ночную сорочку и, проскользнув к Забелину, лежащему на боку, прижалась к нему обнаженным телом. Саша опять тяжело дернулся, довольно резко оттолкнул ее и молча улегся на спину.
– Что-то не так? – тихо спросила Кира, которая боялась даже тоном голоса продемонстрировать свое отчаяние и обиду.
– Все не так… – ответил он.
Она боялась спрашивать дальше, но Забелин продолжил сам:
– Кира, прошу тебя, не надо ничего менять… Пусть все будет… как было раньше…
– Хорошо, – еле слышно ответила Кира и стала послушно ждать того, что было раньше, но ничего не происходило. Она хотела уже встать и надеть сорочку, потому что спать обнаженной не привыкла, но он вдруг обнял ее, и все действительно произошло так, как всегда. Все ее слабые попытки повести себя по-другому, чтобы сделать ему приятное, Саша молча пресекал на корню.
Неудовлетворенная и одновременно опустошенная Кира констатировала:
– Ты меня не любишь и не полюбишь никогда…
– Но раньше ты ведь как-то мирилась с этим, – отозвался Забелин.
– Потому что люблю тебя…
Саша как-то неприятно хмыкнул и спросил:
– Кира, а где ты была со своей любовью все эти десять лет? Может быть, если бы я видел, что ты меня любишь, как-нибудь смог бы ответно разгореться…
– Но я… я не была в себе уверена, Саша! – почти крикнула Кира.
– Ага! Ты уверилась в этом только тогда, когда в моей жизни появилась другая и единственно любимая женщина! Никак не раньше! – с сарказмом в голосе ответил Саша и зло продолжил: – Ты думала, что на меня, такого ничтожного и непривлекательного, никто никогда не позарится и я вечно буду приходить в твою постель, когда ты этого захочешь, да?!
– Это ты приходил, когда хотел!
– Ну хорошо, мы оба пользовались друг другом только тогда, когда требовал того организм, а теперь тебе вдруг почему-то захотелось любви! Поздно, Кира! Поздно!
– Может быть… – начала Кира, с трудом переведя дыхание, – но почему ты тогда опять в моей постели? Тебя из другой вежливо попросили, да?
Забелин помолчал немного и ответил:
– Я сам отказался от Веры…
– Почему?
– Потому что эту самую любовь, которую тебе вдруг так захотелось иметь, мне не вытянуть… мучительно слишком…
– Любовь не может быть мучением… – начала Кира и осеклась, потому что вдруг поняла Сашу.
После всего того, что он ей только что сказал, самым правильным было бы вытряхнуть его из-под одеяла в кружевном пододеяльнике и послать вон. Но она не вытряхнет. Она будет мучительно любить его таким, каков он есть. И в отличие от него будет терпеть это мучение, упиваться им и лелеять его. Пока она мучается, она любит. А любовь прекрасна, даже неразделенная. Возможно, женщины как раз и отличаются от мужчин своей способностью к жертвенности. Мужчины запросто отказываются от мучительных отношений, женщины, пока любят, не откажутся никогда. Да, она, Кира, потеряла почти десять лет. Да, она сама виновата во всем, хотя кое в чем можно бы обвинить и ее бывшего мужа. Это он отбил у нее всякую охоту любить кого бы то ни было. И как же здорово, что у Саши появилась вдруг эта Вера, которая перевернула ее, Кирину, жизнь и заставила посмотреть на происходящее совершенно другими глазами. Даже если все опять вдруг переиначится, и Забелин вернется к Вере, и даже соединится с ней навсегда, она, Кира, будет знать, что в ее жизни была большая любовь, которую она могла бы даже не заметить и не успеть прочувствовать, если бы не эта доцентша.
Кира приподнялась на локте и посмотрела на Сашу, который лежал перед ней с закрытыми глазами, потом осторожно провела рукой по его щеке. То, что он не дернулся и не отбросил ее руку, было хорошим знаком. Она трепетно произнесла:
– Я очень люблю тебя, Сашенька… – и принялась покрывать мелкими частыми поцелуями его лицо.
Забелин не шевелился и не открывал глаз. Кира готова была расцеловать его всего, до кончиков пальцев рук и ног, но решила не спешить. Пусть он привыкает к новой Кире постепенно. Возможно, своей любовью она еще сумеет победить его холодность и равнодушие. Впрочем, почему – возможно? Конечно же она сумеет! Она все сделает для этого! Они еще будут счастливы!
Конец последней главы
ВЕРА
Вера вдруг почувствовала, что замерзла, и это ей очень понравилось. Эдак и до воспаления легких недалеко. Хотя, наверное, не стоит полагаться на природу и собственный организм. Несмотря на свои сорок пять, она все-таки очень здоровая женщина, а потому болеет редко. Подумаешь, замерзла… Можно, подумать, что она никогда не мерзла… Мерзла… И никаких последствий не было…
Вера подумала было сложить зонт, чтобы непрекращающийся дождь промочил ее основательней, но очередной порыв ветра решил расправиться с зонтом сам. Он вывернул его наизнанку, потом обратно. Две спицы сломались одновременно с каким-то болезненным хрустом. Верино лицо облепило провисшее мокрое полотнище. Отодрав его, она отфыркнулась, будто вынырнув из воды, сложила увечный зонт и бросила его в первую попавшуюся урну. Так-то оно и лучше. Ничего предпринимать не придется: сломался зонт – да и все… Хотя… может быть, как раз в ее-то положении и стоит что-нибудь предпринять… Общество все спорит об эвтаназии… нравственно, безнравственно… Раньше Вере казалось, что она еще не определилась со своим отношением к этому вопросу. Сейчас – за. Она, Вера, нынче тот же умирающий, который очень хочет прекратить собственное существование из-за невыносимости страданий. Какая разница, физическое это страдание или душевное? Душевное переносить не легче. Если бы такая служба по прекращению страданий существовала, она сейчас именно туда и направилась бы. И никакой психотерапевт не убедил бы ее, что жить дальше стоит. Не стоит. Она, Вера, не хочет. Но вариант Анны Карениной, пожалуй, не для нее. Страшно. И все другие… варианты… тоже пугают. Но ведь что-то можно сделать! Что же? Что? А вот что!
Вера резко свернула к прозрачным дверям, над которыми было написано: «Аптека «Ваше здоровье». Поразмыслив немного, она купила три пачки снотворного средства, которое отпускалось без рецепта, и бутылку минералки. Пожалуй, она выпьет таблетки прямо сейчас, в аптеке. Кому какое дело, что она тут делает, у окошка… Может быть, лекарство от головной боли принимает… Или от изжоги… А если ее начнет, как выражаются нынче студенты, колбасить прямо по пути, то и хорошо. Будет совершенно не страшно, если на нее вдруг поедет какой-нибудь грузовик или, например, суперскорый поезд по имени «Сапсан». Правда, мало надежды, что ее занесет на железнодорожные пути. Ну ничего… Машин в городе хватает, лихих водителей тоже.
Вера открутила колпачок бутылки с минералкой и вылущила одну пару таблеток из блестящей платы, когда ее толкнул в бок какой-то мужчина.
– Простите, – дежурно пробормотал он, и они с Верой встретились глазами. Мужчина сразу отвел от нее безразличный взгляд, но тут же внимательно всмотрелся в нее вновь. – Вера? Ты? – с изумлением проговорил он.
Менее всего Вера хотела бы сейчас разговаривать именно с ним. Она молча обошла Серебровского и направилась к выходу, так и держа в кулаке две таблетки снотворного. Не пить же его при Игоре, которого почему-то тоже принесло именно в эту аптеку.
Вера вышла на улицу. Дождь продолжал лупить по лужам, которые непроходимыми морями разлились по тротуарам. И почему в Питере, где дождь – нормальное явление, не сделают какие-нибудь стоки с тротуаров? Вторая столица, поди… Впрочем, какая разница? Это она так… по привычке задумалась о городе. На самом деле ее вообще больше ничего не волнует. Она, Вера, не станет, как остальные прохожие, выискивать островки суши в этих разливанных морях. Она пойдет прямо по воде…
Ага… Вот какой-то скверик… Самое то… Окружен густыми кустами. А дорожки совсем размыло дождем. Это хорошо! Никто в этот сквер не сунется, а потому там можно довести до логического конца то, что задумала. Впрочем, можно начать прямо сейчас.
Вера сунула две таблетки в рот и запила минералкой. Потом вылущила прямо в рот еще две, потом еще две и еще две, запила и, давясь, проглотила, потом прислушалась к себе. Действуют? Пока вроде нет… Она прошла сквозь растворенную калитку в скверик, шагнула на дорожку и поехала по скользкой жиже, как по льду, прямо к скамейке, засыпанной мокрой листвой. Долго не раздумывая, она, с трудом держась на ногах, развернулась и плюхнулась прямо в эти листья. Во все стороны из-под нее брызнула вода. Плащ и джинсы тут же промокли насквозь до белья, но Вера только злорадно ухмыльнулась. Так и надо. Раз все плохо, то должно быть только хуже. Лучше ей не надо.
Она приступила к делу. Сначала приготовит таблетки, а потом будет сидеть себе в этой мокрой куче и запивать минералкой одну за другой. Что будет после, ее совершенно не волнует. Вряд ли кто забредет в этот сквер до окончания дождя, а он, похоже, прекращаться не собирается.
– Вера? Ты здесь? – услышала она и замерла, сжав в кулаке с десяток таблеток. – Я же видел, как ты сюда сворачивала… – прозвучало снова, и к ее скамейке таким же макаром, как и она, по жидкой грязи подъехал Серебровский. В отличие от нее он не стал плюхаться в компот из листьев, а задержался рукой за спинку скамейки. Выпрямившись, он с ужасом посмотрел на нее и спросил: – Да что случилось-то, Вера? Я с трудом тебя узнал…
Вера подумала, что узнать ее, наверное, и впрямь нелегко. Она уже так давно под дождем, что волосы абсолютно прилипли к голове. На лице, скорее всего, невообразимое месиво из расплывшейся и размазавшейся косметики. Такую Веру еще никто не видел. Ну и что? Мы все что-нибудь когда-нибудь видим впервые. Пусть Серебровский посмотрит и порадуется. Он хотел сатисфакции. Вот она, Вера, перед ним во всем блеске унижения. Радуйся не хочу!
Вера скользнула равнодушным взглядом по лицу Игоря и поднесла ко рту пригоршню таблеток. Он вдруг что-то такое сообразил и стукнул ее по руке. Но его ноги опять заскользили по грязи, и удар вышел смазанным. Лишь несколько белых кругляшков упали к его башмакам, остальные Вера успела сунуть в рот и даже запить. Но глоталось почему-то плохо. Она закашлялась, и таблетки веером вылетели из ее рта. Похоже, далеко не все. Вера ощутила во рту горечь тающего на языке снотворного и жадно отпила из бутылки.
– Да что ты делаешь-то?! Зачем?! – с ужасом воскликнул Серебровский, хотел выхватить у нее из рук бутылку, но вместо этого, не удержав равновесия, упал в бурую жижу прямо в своем светло-бежевом щегольском плаще. Огромный и не менее элегантный золотисто-коричневый зонт отлетел далеко в сторону.
Вера невольно улыбнулась. Вот тебе! Это расплата за то, что ты творил в кафе «Айсберг»! Хотя… что уж такого ужасного он творил? Если сравнивать с тем, что случилось с ней после, Игоря стоит только благодарить за то, что он не сумел ей понравиться. Вот Забелин сумел – и что из этого вышло!
Не обращая внимания на Серебровского, Вера опять прислушалась к себе, но в ее организме по-прежнему ничего необычного не происходило. Паленые, что ли, таблетки…
Серебровский наконец поднялся, с брезгливым выражением лица осмотрел грязные разводы на плаще, потом как-то безнадежно махнул рукой и присел на краешек скамейки рядом с Верой. Она отметила, что опустился он все же не на мокрые листья. Бережет себя товарищ, как может. Собственно, правильно делает. У него же все хорошо. Можно представить, какое удовольствие разливается по всему его организму, когда он смотрит на нее, поверженную Веру. Да и пусть себе смотрит… Какое ей до него дело… Она подождет, когда он уйдет, продолжит начатое и доведет его до того самого логического конца.
Вера опустила руку в карман. Еще одна упаковка снотворного была на месте.
– Вижу, что у тебя какое-то горе… – странным, задавленным голосом начал Игорь. – Может, я могу чем-то помочь? Ты затеяла не то… Поверь, из любой ситуации можно найти другой выход…
Вера посмотрела на Серебровского с нескрываемым раздражением. Он мешал ей заниматься делом. Конечно, спешить ей некуда, но не хотелось бы терять соображение при нем. Все-таки таблеток она приняла уже достаточно… хотя бы для сна… обыкновенного, если уж и не для вечного покоя…
Вера решила не отвечать Игорю. Тогда он наверняка уйдет быстрее. Он, похоже, понял ее правильно.
– Ты, конечно, не хочешь со мной говорить… я понимаю… – начал он. – Я вел себя при встрече безобразно… но никто не застрахован от ошибок… Ты сейчас почти сломлена… какой-то ситуацией… не знаю какой… Я вижу, до какой степени тебе плохо, но… словом… Вера! Я готов сделать для тебя что угодно! Физическая помощь… деньги… борьба с какими-то структурами… людьми… Все, что только в моих силах…
Вера посмотрела на него с усмешкой. На такие слова ее больше не купишь. Впрочем, не только на такие. Вообще никакие мужские слова на нее никогда больше не подействуют. Все они нужны только для того, чтобы уложить ее в постель, а потом, насытившись ею, отбросить за ненужностью. Все уже пройдено. Говорить об этом Серебровскому смысла не было, и она опять промолчала. Но Игорь уходить не собирался. Не дождавшись ответа, он заговорил сам:
– Я давно хотел с тобой встретиться еще раз… Но ты не отвечаешь мне в «Школьных товарищах»… Я и на электронный адрес слал тебе письма, но ты молчишь… Конечно, я нашел ваш домашний телефон… даже звонил пару раз, но трубку брал мужчина… муж… Но я все равно нашел бы способ с тобой увидеться, потому что искал его…
Вера презрительно хмыкнула. Хотела сказать: «Вот и увиделся!», но раздумала. К чему это бряцание словами?
– В общем… я еще раз предлагаю тебе со мной встретиться… – продолжил он, так ничего и не дождавшись от Веры в ответ. – Все будет по-другому, вот увидишь! Да, мне хотелось как-то отомстить тебе за детскую нелюбовь ко мне… А потом и за то, что я нынешний тоже совершенно не впечатлил тебя. Но может быть, я сумею заслужить прощение… Понимаешь, с момента нашей встречи не было дня, чтобы я не думал о тебе. Люблю я тебя, Вера… Люблю… Всю жизнь любил… только тебя одну…
Вера посмотрела на него понимающе. Потом улыбнулась. Потом принялась хохотать. Ей было смешно все: и то, что он говорил, и то, как выглядел. Без зонта Серебровский тоже уже промок до нитки. Его стильная челка размазалась по лбу, с носа стекали капли и падали на губы, с них – на подбородок и дальше растворялись в ткани мокрого и грязного плаща. Они теперь стоили друг друга. О, если бы только кто-нибудь мог их видеть! Просто два бомжа!
– Вот ты зря смеешься! – горячо сказал Игорь и посмотрел ей в глаза. – Не могу я без тебя жить, можешь ты это понять или нет?!
Вера резко прекратила хохот. В ней будто закрыли какую-то задвижку. Уж она-то понимает его, как никто! Она тоже не может без кое-кого жить, но этого кое-кого ее возможности и невозможности не волнуют ни одной минуты.
– Ты, конечно, думаешь, что это пустые слова! – выкрикнул Серебровский. – Нет! Я с женой развелся! Не могу с ней… Столько лет мог, а как тебя увидел, все – будто отрезало… Она не хотела разводиться… Думала, что у меня какое-то увлечение… говорила, что готова перетерпеть… А у меня не увлечение! У меня любовь к тебе! Хочешь, я тебе паспорт покажу… – И он даже сунул руку куда-то во внутренние карманы своей одежды.
Вера, презрительно сморщившись, остановила его слабым движением руки. Все же с руками уже что-то такое происходит… подходящее… Сделались будто ватными… Эх, мешает Серебровский… Как же мешает… И все его слова – чушь собачья! Еще не хватало, чтобы он стал говорить о том, что готов на все условия, даже самые унизительные. Один про свою к ним готовность просто говорил, а этот даже предусмотрительно развелся. Да ей плевать на то, развелся он или нет…
Игоря же было не остановить.
– Ну… поверь мне, пожалуйста! Жизни нет без тебя! Я жене и квартиру оставил. Сыновья меня ненавидят… В общем, все наперекосяк… Но одно только твое слово может все исправить! И ты не думай, что я как-то буду мешать твоей семейной жизни! Никогда! Слышишь! Я больше никогда не сделаю тебе плохо ни словом, ни делом… Но если ты хоть иногда… сможешь снисходить до меня… то и хорошо… Иначе мне просто не жить…
Вера вытащила из кармана последнюю плату со снотворным, тряхнула ею перед носом Серебровского и спросила:
– А вот и избавление… Может, с тобой поделиться? Заснем в обнимку, как престарелые Ромео с Джульеттой… в этом грязном мокром сквере… как в склепе… Ты не против?
Игорь хотел выхватить у нее таблетки, и у него непременно получилось бы, если бы он не сидел на скамейке бочком. Одна нога у него опять поехала по жидкой грязи. Серебровский зашатался, и, пока пытался удержать равновесие, Вера успела бросить себе в рот целых четыре таблетки и даже запить их минералкой.
– Ну зачем ты… – тяжко проронил он. – Что же такое с тобой случилось-то?
Вера хотела было сказать Игорю, что они с ним друзья по несчастью, но язык как-то плохо слушался, а губы стали бесчувственными и казались толстыми, как сосиски. Она хотела потрогать их пальцами, но промахнулась. Или и они тоже утратили чувствительность? Вера поднесла руку к глазам. Пальцы странно вытянулись и даже размножились. Она принялась их считать, но тут же сбилась со счету. Другая рука тоже была не менее странной. И на ней было чрезмерно много пальцев, и все они как-то странно шевелились и извивались, будто водоросли на морском дне. Вера хотела перевести глаза на Серебровского. Мало ли, может, и с ним происходит что-нибудь из ряда вон… Глаза тоже двигаться не желали. Их все больше и больше заволакивало серой дрожащей пленкой. Потом пленка утолщилась, потемнела, и во всем мире будто выключили свет.
Эпилог
ВЕРА
Вера Соколова решила не менять фамилию обратно на девичью. С документами одна морока. Зачем ей она? Ходить по инстанциям, писать какие-то заявления… Увольте… Вера теперь старалась избегать лишних волнений, даже самых пустяковых, потому что на больничную койку ей больше не хотелось. И без того, как вспомнит все эти промывания желудка, капельницы, уколы и, главное, беседы с психотерапевтом, делается противно и стыдно. Да, очень стыдно! Разве можно так распускать себя?! И из-за чего? Из-за какого-то мужчины! Да все мужчины, вместе взятые, не стоят одной ее слезы, не то что медикаментозного отравления. Когда Вера пришла в себя и поняла, что натворила, ей уже тогда стало не по себе. Она, красавица и умница, пошла на такое ради Забелина, на которого без слез не взглянешь? Как ее угораздило-то?! Но может, и хорошо, что угораздило! Если бы не отравление, она, возможно, так и жила бы в тоске. А так ей будто не только желудок промыли, но и душу. Вместе с остатками отравляющего вещества ее покинула и эта удушающая любовь. И не только к Забелину. Вообще ко всем. Никто в этом пакостном мире не стоит ее любви!
Очень смешон был Серебровский. Вера, конечно, чувствовала к нему некоторую благодарность. Если бы не он, то близкие, возможно, уже носили бы на ее могилку букетики из четного количества цветков или перевитые траурными лентами веночки. Пожалуй, стоит еще пожить. Для себя. Да! Наконец-то для себя! А Серебровскому подле нее делать нечего! Ей больше не нужны мужчины. Она так и сказала ему. Он что-то плел про развод и любовь. Она, Вера, открыто смеялась ему в лицо. Любовь?! Слюнявые детские сказки! Иллюзии прыщавой юности! Как можно верить в нее на пятом десятке?! Ну… разве что… помрачившись умом. Именно это с ней и произошло! Но она уже излечилась! Излечится и Серебровский! Куда денется-то! Вера даже посоветовала ему тоже отравиться. Как она, слегка, чтобы не до смерти. Очень помогает от неразделенной любви! Лучшее средство! Она помнит и название препарата, и, как ни странно, даже количество таблеток. Пить их хорошо возле какой-нибудь приличной больницы. Обязательно откачают! И тогда сам черт делается не брат! Совсем по-другому воспринимается жизнь.
Забелин тоже приходил к ней в больницу и что-то такое сладкоголосо пел… как и Серебровский, про любовь… Вроде бы даже предлагал переехать к нему жить… чтобы, дескать, проверить, получится ли у них. Все-таки он никогда раньше не жил семьей, а потому, возможно, Вере будет с ним плохо. Когда он вещал, Вера в упор рассматривала его и никак не могла понять, почему из-за этого человека она вдруг решила покинуть мир. Что в нем хоро шего-то? Внешне он совершенно непривлекателен. Лицо неплохое, но какое-то чрезмерно бледное. Щеки и лоб изборождены глубокими морщинами, а потому выглядит Забелин куда старше своих сорока пяти. Он сутулый, нескладный, даже когда сидит. Но все эти внешние признаки сущая ерунда по сравнению с тем, что сейчас Вера ощущала его как совершенно чужого ей человека. Даже чуждого. Лишнего. Ненужного ей. Ей хотелось, чтобы он поскорее ушел. Навсегда. Из ее жизни. Мавр сделал свое дело. Мавр может уходить. И она сказала ему именно это. Про мавра. Он сначала не понял. Решил, будто ей хочется, чтобы он выразил свои чувства к ней как-нибудь поцветистее. Он взял ее руку в свою, поцеловал и начал говорить о том, что любит ее, а Вера вдруг заметила кольцо, которое так и поблескивало на ее безымянном пальце. Его кольцо, Сашино. Она высвободила руку из его ладони, сняла с пальца кольцо, протянула Забелину и сказала: «Прощай». Видимо, в лице ее было нечто настолько внушительное, что он этому второму в их отношениях «прощай» сразу поверил до конца, больше ничего не сказал и не спросил, зажал в руке кольцо и вышел из палаты, чтобы больше никогда Веру не побеспокоить. Она была рада этому и не вспоминала его. Отрезала от себя навсегда. Только однажды, когда ей вдруг попалась в руки старая школьная фотография, она вспомнила Забелина и свою странно-страстную любовь к нему. Прислушавшись к себе, она так и не обнаружила никаких чувств к бывшему однокласснику. Что же тогда с ней было? Видимо, любовь – это все-таки болезнь. Возможно, инфекционная. Она заразилась ею через восхищенный забелинский взгляд, обращенный на нее, и долго болела. Результатом болезни стала кровоточащая рана, почти язва на душе, с которой жить дальше было невозможно. Именно потому она и решилась на крайний шаг. Но подоспел Серебровский и современная медицина. Они вылечили ее. Рана на душе затянулась, заросла грубой корочкой, которая вскоре отвалилась, не оставив никакого следа. Душа снова стала чиста и спокойна. На всякий случай Вера разорвала все школьные фотографии, на которых был Забелин. Любовь к нему никогда больше не вернется, и незачем старым фото напоминать о том, что и не должно было свершиться.
Андрей тоже навещал ее в больнице и клялся в том, что никакая Наташка ему и даром не нужна, потому что, кроме Веры, он никого больше полюбить все равно не сможет. Вера напомнила ему его же слова о том, что без любви жить гораздо лучше и что удовольствие от интима мужчины получают в любом случае. Андрей утверждал, что сказал это от отчаяния, а сейчас готов на все, чтобы Вера его простила и вернулась к нему. Вера опять прислушалась к себе и не нашла в глубинах души ни вины перед бывшим мужем, ни необходимости за что-то прощать его. Пожалуй, она не хотела его видеть так же, как и Забелина с Серебровским. Мужчины были ей больше не нужны. Именно это она и сказала Андрею. Он еще долго не верил ей и пытался склонить к новому браку с собой, но Вера однажды так грубо рявкнула на него и послала вон, что он тоже позабыл к ней дорогу и довольно скоро все же женился на Наташке. Вера не сожалела о бывшем муже ни минуты.
Обе дочери тоже приходили к ней в больницу. Обе просили прощения. К ужасу своему, Вера поняла, что даже дочери ей неинтересны. Они уже взрослые. Пусть живут своей жизнью и больше не докучают ей. Как-то так она им и сказала. Милка простилась с ней со словами: «Возможно, ты все же простишь меня позже», но Вера совершенно не растрогалась. Никого перед собой виноватым не чувствовала и сама никакой вины за собой не числила. Просто она вырастила дочерей, дала им все, что могла, а теперь пусть-ка повоюют с жизнью сами.
Таська не могла отстать от нее дольше. Она ругалась и угрожала, что пустится во все тяжкие, если мать ее не простит, но Вера была неумолима. И последним словом, которое она сказала дочери, было «уйди». И Таська ушла.
Позже до Веры долетали слухи, что у обеих дочерей все в порядке. Милка выгнала своего Кудеяра и вышла второй раз замуж за нормального скромного инженера. Таська стала женой чуть ли не дипломата, с которым и отбыла в какую-то жаркую страну. Вера не радовалась за дочерей. Она оставалась почти равнодушной. Только лишь подумала о том, что вовремя от них самоустранилась. Если бы она продолжала расправлять над ними свои крылья, как наседка, возможно, они так и не научились бы жить самостоятельно. Теперь они сами за себя в ответе, а потому им некого винить в своих неудачах, кроме себя, не от кого ждать подачки. Но зато и удачи – это только их собственные удачи, а потому особенно приятные, поскольку никого не надо благодарить за оказанное содействие и чувствовать себя вечно обязанными.
С жилплощадью Вере повезло. Она была еще в больнице, когда скончалась старенькая ее тетка, оставив ей в наследство большую комнату в коммунальной квартире на Васильевском острове. Соседи, семья военнослужащего, все время были в разъездах, и Вера чувствовала себя полной хозяйкой. Дружбу она ни с кем не водила, с удовольствием порвав связи со всеми своими приятельницами. Как-то так получилось, что люди вообще перестали быть ей необходимыми. В свободное время она писала докторскую диссертацию. Вовсе не для того, чтобы ее защитить. Честолюбием она и раньше не страдала, а сейчас ее вообще больше не занимала погоня ни за чинами, ни за деньгами. Она писала диссертацию для собственного развития и удовлетворения. Ей нравилась научная работа. Вера с удовольствием копалась в библиотеках, архивах, шарила в Интернете.
Единственным непреходящим ее увлечением осталась преподавательская деятельность. Студенты ее по-прежнему любили. Может быть, даже больше, чем раньше, поскольку лекции ее стали еще интереснее. Оно и немудрено: мозг Веры, свободный от всех остальных забот и привязанностей, как губка, впитывал в себя те новые сведения, которые она все находила и находила в информационном потоке Интернета, старых и новых книгах, которые читала запоем. Кроме того, Вера Алексеевна была зла, цинична и остроумна. Она преподавала отечественную литературу, которая почти вся строилась на любовных коллизиях и драмах. Доцент Соколова любовные страсти презирала. Ее студентам в новом свете виделись со школьного детства знакомые герои классических произведений и современники, выписанные новыми авторами. Они до сорванного горла спорили с Верой Алексеевной, но она неизменно выходила победительницей из всех словесных баталий, что только вызывало еще большее уважение и привязывало к ней студентов. Они, эти молодые люди, и остались единственной Вериной любовью до глубокой старости.
СЕРЕБРОВСКИЙ
Игорь Серебровский еще долго бредил Верой. Ему казалось, что он совершил подвиг, отказавшись от семьи во имя своей любви к ней, и потому Вера непременно должна это в конце концов оценить и непременно наградить своим расположением. Он так и не смог добиться от нее рассказа, по какому поводу она собиралась свести счеты с жизнью. Игорь видел, как в больницу к ней приходил очень приятный статный мужчина с двумя девушками. Было ясно, что это муж с дочерьми. То есть на личном фронте у Веры по-прежнему было все в порядке. Конечно, муж и дочери несколько осложняли ситуацию, но он готов был их терпеть столько, сколько понадобится Вере, пока она не поймет, что любит только его, Игоря Серебровского. Да, он продолжал верить, что сможет разбудить в ней любовь. Она увидит, как велико и глубоко его чувство, поймет, насколько он предан ей и готов на все, и не сможет не отозваться. Да, он согласен: как-то все это немного попахивает мелодрамой, в которой вроде бы и негоже участвовать людям на пятом десятке, но Игорь понимал, что она, эта мелодрама, последняя в его жизни. Вряд ли какая-нибудь другая женщина сможет задеть его чувства так же сильно, как Вера. Не зря все-таки он хранил воспоминания о девочке из своего класса на протяжении всей жизни. Он ведь и женился только потому, что девушку тоже звали Верой и она чем-то неуловимо напоминала другую Веру, мечту его школьной юности.
Один раз к Вере приходил Сашка Забелин, их с Верой одноклассник. Серебровский не видел его столько же лет, сколько и Веру. Забелин, естественно, постарел, поседел, но узнать его Игорь все же смог. Сашка как раз выходил из дверей ее палаты, а Игорь именно туда и направлялся.
– О! А ты тут какими судьбами? – спросил он у Забелина, но тут же сообразил: – Тоже нашел Максимову через Интернет?
Читать бесплатно другие книги:
