Боевой выход Гончар Анатолий
– Ну да… – спешно согласился Калинин и, дернув за рукав стоявшего тут же Юдина, отправился к своей тройке.
– Центр – Лесу, Центр – Лесу. Прием, – зазвучал в эфире голос рядового Каретникова.
О том, что группа ведет бой, он уже сообщил, что ведется преследование противника – тоже, а вот от дополнительно задаваемых вопросов, все время оставаясь на связи, умело отмалчивался. Сейчас же, получив от группника подробную инструкцию, а точнее, записав все в блокнот радиста, он начал, тщательно сверяясь с записанным текстом, передавать информацию в ждущий его сообщений отряд.
– Да-да, – повторял он, – один «трехсотый». Да, старший сержант Шадрин. Тяжелый? Да. – И от себя: – Но терпимо, опасности для жизни нет. Сознание не терял, кровопотеря небольшая, литра полтора.
Радист рассуждал так, как будто он был доктором. Впрочем, он был уверен, что у сержанта все хорошо, ведь раненого осмотрел сам группник и вынес вердикт: «жить будет». Все три попавшие в Шадрина пули прошли по касательной. Одна (похоже, в тот момент, когда старший сержант, обернувшись вполоборота, вскочил на ноги) наискось прошла по спине, слегка черканув лопатку; вторая цепанула по ребрам. Это, наверное, когда он сшиб Довыденко, оказавшись на его месте. И третья, доставшаяся ему уже в падении, прошила левую руку, распоров мякоть от плеча до локтя. Еще одна пуля, четвертая, но ее Ефимов уже не считал, выдрав клок волос, содрала кожу на голове и умчалась в неизвестность.
– Тебе бы в армии всю жизнь служить! – только и заметил он, когда осмотр раненого был закончен.
– Это почему же? – удивленно переспросил морщившийся от боли Шадрин.
– Да голова у тебя подходящая – дубовая. Даже пули на рикошет идут, – ответил Ефимов и, улыбаясь, ушел проверять выставленное на ночь охранение.
И вот теперь в его отсутствие радист сидел перед радиостанцией и, не зная, как толком сформулировать состояние раненого, нес откровенную чушь. Наконец-то на том конце провода поняли, что ничего путного от него не добьются, и перешли на другие интересовавшие руководство вопросы.
Когда обстоятельный доклад был закончен, Костик облегченно перевел дух и уже хотел было отключить радиостанцию, когда его снова запросил «Центр».
– Вынести раненого и трупы самостоятельно сможете? Прием.
– Скажи, сможем, – вмешался в разговор уже вернувшийся и подошедший к своей дневке Ефимов.
– Да, сможем, – короткий ответ и новое сообщение от «Центра»:
– …второй группе эвакуация по координатам Х… У…
– А я? А меня? – почти тотчас возопил в эфире голос Гуревича, так и не успевшего добраться до места боестолкновения.
– …Первая группа остается еще на одни сутки. Задача: найти базу противника.
– Нет, вы погодите, мы вторые сутки не жрамши! – протестовал в эфире капитан Гуревич, недоумевая и шизея от такой несправедливости. Но его, похоже, уже никто не слушал.
Ефимовская группа в густеющих сумерках двинулась к месту эвакуации, а бойцы группы капитана Гуревича остались в лесу еще на одну ночь, чтобы к десяти часам утра, голодные и уставшие, выбраться к месту вчерашнего боестолкновения и, ориентируясь по едва видимым приметам, двинуться по следам отступившего противника.
Уже ближе к обеду первая группа первой роты после продолжительного перехода взобралась на очередной хребет и, стараясь держаться как можно ближе к обрывистому краю, медленно поползла к югу. Где-то там, по всем раскладам, и должна была находиться вражеская база. Ее просто не могло там не быть. Последний раз замеченные головняком следы вели именно в этом направлении. Если будет база, значит, будут вражеские трупы и, возможно, раненые. Их не могли нести до бесконечности. Базу необходимо обнаружить, смять сопротивляющихся и захватить тех, кто предпочтет плен смерти. Для этого спецназовцев и оставили еще на одни сутки. Именно поэтому он, капитан Гуревич, и его группа, усталые и злые, не выспавшиеся и голодные, упрямо шли вперед. Найти, догнать, уничтожить. Гребаная база, гребаные «чехи»!
Шли медленно, осторожно, высматривая, куда и как ступить – если тут база, то обязательно есть мины. Их не надо искать, их надо обойти. Игорь считал, что база уже совсем близко и подходов к ней два: только так, по хребту, или там, снизу по заросшей кустарником, заваленной упавшими, сгнившими от вечной сырости деревьями лощине. Где ни иди – все плохо. Можно было бы двигаться понизу, там нажимниками всего не перекроешь, но самое то – установить растяжку. Да, собственно, и растяжка там ни к чему – выходить лощиной (поднимаясь снизу вверх) на базу, почти наверняка расположенную на окруженном сузившимися хребтами взгорке, опутанном рядами переплетающихся меж собой окопов, может додуматься только ничего не соображающий глупец или безумец, слишком верующий в свою удачу. Гуревич не был ни глупцом, ни безумцем, но будь его воля, он вообще не пошел бы сам и не повел сюда своих людей, – а не пожалел бы авиабомб и накрыл сразу полквадрата, не оставив среди поломанных, изувеченных деревьев ни единого шанса уцелеть спрятавшейся здесь банде. Но деньги, деньги! Самолетовылет дороже человеческой жизни, и потому они шли. Упрямо шли дальше, стараясь глядеть под ноги, но все же больше направляя свой взгляд вперед и по сторонам: мелькнет где-то впереди тень, щелкнет под чьей-то ногой сухая ветка, послышится чей-то шепот, и все: скользнут вниз предохранители, рассредоточатся, уйдут вправо-влево разведчики, зажимая в клещи огненной дуги забившегося в щели противника. И загремит, загромыхает по лесу многоголосая канонада, запахнет порохом и сгоревшей взрывчаткой разорвавшихся гранат, закричат люди, разбегутся по лесу напуганные громкими звуками звери. И кто-то умрет.
А пока группа капитана Гуревича шла по узкому карнизу нависающего над местностью хребта, не зная наверняка, но уж точно догадываясь, что вот здесь рядом, под ногами, стоят вражеские замыкатели. И ничего, совершенно ничего не могла противопоставить им, кроме своих глаз и опыта: миноискатель был вынут, собран и уложен обратно в чехол. Звенело буквально все – осколки некогда упавших здесь снарядов, зарытые в землю банки из-под консервов, специально разбросанные по хребту мелкие гвозди. Шедший первым сержант Романов выбирал путь, ведомый… нет, не опытом, а никому неведомым чутьем, инстинктом, находящимся на грани мистики. Он не искал дороги, он просто знал, куда со следующим шагом поставить ногу – ни вправо, ни влево, только сюда. А может, и не знал он ничего вовсе, а вело его вперед солдатское везение и благословение матери? Но он шел, и, ступая за ним след в след, торили свой путь и все остальные спецназовцы. А на толстом суку большого дерева сидела птица и, дожидаясь, когда же ей наконец-то представится возможность позавтракать, вертела из стороны в сторону своим черным тупым клювом.
Идущий в замыкании рядовой Носоев на мгновение отвлекся от ритмичного движения группы – что-то привлекло его внимание, навязчиво бросаясь в глаза. Он повел взглядом, и точно – на уровне лица, совсем рядом, только сделай шаг в сторону и протяни руку, висели орехи. Целая гроздь, четыре крупных, сросшихся между собой ореха. Зеленые, они еще не могли быть спелыми, но такие притягательные, домашние, такие же, как в его родной Воронежской области. Сорвать, отцепить зеленую шелуху, разгрызть неподатливую, вязнущую на зубах скорлупу, выковырять языком белое, еще не зрелое ядрышко. Соблазн оказался слишком велик. Носоев остановился и шагнул в сторону. Птица на ветке заинтересованно наклонила голову. Ступня стала опускаться на землю, касаясь небольшого холмика, неуловимо выделяющегося от окружающего зеленого пейзажа лишь своим еще более зеленым цветом. Птица подалась вперед. Она помнила, что прошлый раз именно в этом месте нагибался и поливал землю человек с тремя пальцами на левой руке. Подошва ботинка коснулась травы, смяла ее; разведчик наклонился вперед, перенося вес тела на только что поставленную ногу. Контакты нажимника пошли навстречу друг другу. Грохнуло. Эхо гулко стало разносить звук по всему лесу. Птица испуганно шарахнулась и перелетела на другое место. Впрочем, она уже не боялась – она привыкла, и она знала, что теперь ей уж точно будет чем поживиться.
– У первой группы подрыв. – Ворвавшийся в кубрик ротный зло бросил на кровать скомканную тельняшку. – Собирайся!
Пришедший с БЗ только вчера ночью, Ефимов безропотно встал и быстро через солдатскую половину палатки вышел в сторону плаца. Группа стиралась. Наверняка все уже замочено. Да и хрен с ним! Поедут в том, что есть.
– Дневальный, бегом в баню, вторая группа на выезд! В первой группе подрыв, – уже вдогонку убегающему дневальному сообщил он, чтобы бойцы сразу знали, что к чему, и не задавали глупых вопросов. В ПВД, кроме второй группы, других разведчиков сейчас не было. Первая, естественно, все еще оставалась в лесу, четвертая поехала на вывод третьей.
– Дневальный, – это уже дневальному по роте связи, – давай на выезд моих радистов.
– Товарищ старший прапорщик, они вместе с вашими в бане, – отозвался дневальный.
Его лица Ефимов не помнил, наверное, один из связистов, то ли вечный дежурный со сто сорок второй, то ли помощник старшего на силовом агрегате. Да и какая разница? Сейчас Ефимову до него не было абсолютно никакого дела. «Значит, подрыв. Хреново!» Сергей мотнул головой, словно прогоняя нехорошие мысли, и снова пройдя через всю палатку, оказался во внутреннем «дворике». На протянутых там веревках висела его «горка». Выстиранная еще вчера, она уже успела высохнуть, и только кое-где на швах оставалась слегка мокрой.
«Сойдет», – решил старший прапорщик, отцепляя удерживавшие одежду прищепки.
И снова затрясло, закачало по раздолбанной дороге тяжелые бронированные «Уралы». Запрыгали, заматерились на не видящего ям водителя так невовремя выдернутые на выезд разведчики. А сам водитель, с трудом вписываясь в очередной поворот, в своей бесплодной попытке догнать все время убегающий БТР, матерился на начальство, так и не заменившее ему неработающую «глушилку»; на командира взвода, наполовину урезавшего ему боевые; на подругу, до сих пор не удосужившуюся позвонить, а у него самого уже давно были пропиты последние «бабки»; на подорвавшегося бойца, из-за которого он вынужден сейчас рисковать своей жизнью, вместо того чтобы спокойно дрыхнуть или точить лясы в парке. И на прочее, прочее, прочее. Одним словом, везущий разведчиков водитель отнюдь не чувствовал себя счастливым, хотя в какой-то мере ему везло – на днях фугас, установленный на дороге, взорвался в паре метров перед носом машины, оставив лишь пару царапин на бампере и даже не зацепив капота. Пули, выпущенные прямо в лицо, хоть и заставили вздрогнуть и почувствовать себя трупом, горячими кляксами шлепнулись на капот и свалились при очередной тряске. А на месте их соприкосновения с бронированным стеклом так и осталось два радужных пятна-скола, одно из которых ветвилось вверх маленькой, едва заметной трещиной.
А Ефимову, сидевшему рядом с водителем, все его переживания были по барабану. Ему хотелось побыстрее покончить с эвакуацией, отправить в госпиталь раненого и, вернувшись в ПВД, завалиться спать. Сидевшему же на броне Фадееву хотелось только одного: чтобы у идущего к окраине леса капитана Гуревича подрывов больше не было.
А сам капитан Гуревич, злой и голодный, больше всего желал, чтобы это проклятое БЗ поскорее закончилось.
Радистам Ефимова наконец удалось связаться с группой капитана Гуревича, и, оставаясь на связи, Сергей со своими бойцами выдвинулся ему навстречу.
– Здравия желаю, товарищ прапорщик! – Лежавший на импровизированных носилках Носоев улыбнулся и приветливо помахал рукой поднявшемуся из русла небольшого ручья Ефимову.
– Здо рово, здо рово, – невольно улыбнулся Сергей, пожимая протянутую ему навстречу руку. – Ты как?
– Нормально, – отозвался раненый. – А у вас пожрать ничего нет?
Сергей виновато развел руками.
– Ладно, ничего, – успокоил его боец, – скоро нажрусь.
– Нажрешься, – подтвердил Ефимов, думая о предстоящей тому ампутации.
А ведь молодец, зараза! Хорошо держится. Конечно, обезболивающее действует, но чтобы вот так! Он хорошо помнил случаи, когда бойцы, потерявшие ногу, специально развязывали жгут, чтобы умереть от потери крови, лишь бы не остаться калекой. А этот – молодец… Ефимов задумался: а сам он смог бы вот так? Выдержать, смириться, что это теперь навсегда, на всю жизнь?
Из раздумий его вывел голос командира первой группы.
– А он, как только в себя пришел, сразу жрать попросил. Хорошо, у меня в заначке как НЗ банка тушенки была. Он ее тут же в одно жало залудил и еще просить стал! – Капитан глянул на все продолжавшего улыбаться бойца, затем на стоявшего рядом старшего прапорщика и тоже улыбнулся.
– Берите носилки, – приказал Ефимов своим наконец-то перешедшим через ручей бойцам, – все, топаем… И поосторожнее! – рявкнул он, когда разведчики, перехватываясь, едва не опрокинули Носоева головой в ручей.
Наконец спецназовцы поднялись на другой берег и, выйдя из леса, потащили раненого по огромной поляне, выдерживая прямую линию, перпендикулярную оврагу и ведущую к ожидающей на его противоположной стороне бронетехнике.
– Мой головняк почти вошел на территорию базы, – идя рядом с Ефимовым, продолжал свой рассказ Гуревич. – Романовуже разглядел замаскированные блиндажи и окопы. Говорит, шмотье повсюду валялось, рюкзаки, бинты. Наверное, как бежали, снимать некогда было, а на базе, как раненых перевязывали, так все и побросали.
– Трупов не было?
– Да хрен его знает, что там было, мы же на базу не входили; возможно, где в землянке и бросили, может, там и раненые были. Бросили, а сами за помощью ушли. А может, еще ночью всех утащили. – И тут же безнадежно махнул рукой: – Блин, я так на нее идти не хотел! Ну, чуяло мое сердце! – капитан снова махнул рукой. Прошлое – это прошлое, что ушло – уже не воротишь. Время не повернуть вспять.
Глава 7
Дела «мирские»
Басаев не то чтобы пребывал в плохом настроении – отнюдь, просто кое-что в его планах пришлось срочно менять, и это ему не нравилось. Подрядившийся обеспечивать охрану (а по большей части, как надеялся сам Шамиль, все должно было ограничиться наблюдением), главарь…кого отряда Трехпалый Ильяс, вместе со своими людьми попал в засаду и был убит. Теперь нужно было срочно найти ему замену. Лежа на расстеленном прямо на полу ковре, Басаев перебирал в уме все известные ему банды, «работающие» поблизости от нужного района. И не находил ничего подходящего. Ни одного отряда, в надежности которого он был бы уверен полностью, не было. А ведь всего-то и требовалось, что вести разведку и в случае появления русского спецназа в определенный день и час отвлечь их внимание на себя, увести в сторону, тем самым предоставив его людям полную свободу действий. В конце концов, Шамиль остановился на хорошо себя зарекомендовавшем отряде братьев Келоевых и в тот же день отправил к ним своего нарочного.
Старшине первой роты Петру Васильевичу Косыгину было далеко за сорок, коренастый, еще вполне крепкий, с огромными черными усами, он больше всего напоминал портретного буденновца начала тридцатых. Ему бы буденовку на голову, шашку в руки и… Впрочем, лошадей Васильевич не любил с детства.
Старшина он был хороший, всем старшинам старшина, вот только с одним небольшим недостатком – когда ротный уходил на БЗ, старшина уходил в «синьку». Дважды (обессилев в попытках справиться с этой злостной старшинской привычкой собственными силами) комбат – подполковник Трясунов отправлял Васильевича на кичку – гаупвахту соседнего пехотного полка, и оба раза старшина после трехдневной отсидки возвращался довольный, веселый и еще более «синий», чем при отправке на губу. В конце концов комбат плюнул и оставил Васильевича в покое.
Неожиданно похолодало, подувший с запада ветер натянул тучи и принес необычный для этого времени года холод. Но, тем не менее, несмотря на закрывающую небо черноту, дождя не было. Последний день боевого задания закончился, как обычно, эвакуацией, и довольные его окончанием, но слегка окоченевшие разведчики, готовясь к бане, поспешно сдавали оружие и полученное перед заданием имущество. Ефимов сунул свой автомат на отведенное ему место в самодельной пирамиде и, расстегивая на ходу разгрузку, прошел в офицерский кубрик.
В печи полыхал огонь, наполняя палатку теплом и странным, чем-то знакомым запахом.
– Тротил, – гордо заявил старшина, увидев водящего носом Ефимова. – Отлично горит! – Он кивнул на стоящий под кроватью и уже наполовину опустошенный ящик.
– Ну-ну, – медленно процедил Сергей, не зная, что лучше: сразу сделать ноги или сперва объяснить Василичу все тонкости горения данного взрывчатого вещества в замкнутом пространстве.
Поколебавшись, выбрал второе.
– Василич, тебе никто не говорил, что вот в такой кубышке, – взгляд Ефимова уперся в прямоугольник самодельной буржуйки, – тротил запросто может рвануть?
– А, – небрежно отмахнулся тот, подбрасывая очередную шашку, – второй день топлю…
– Ну-ну… – снова проговорил Ефимов. Переубеждать Васильевича, что-то уже единожды вбившего себе в голову, – напрасный труд.
Бросив на кровать разгрузку и стараясь не думать о горящем за спиной «топливе», Сергей взял полотенце, умывательные принадлежности и как можно скорее выбрался из столь взрывоопасного места. Подойдя к рукомойнику, он стал нарочито неспешно намыливать уже пятые сутки не видевшие мыла руки – по крайней мере, еще несколько минут жизни ему было обеспечено.
Старшине повезло: тротил кончился, так и не разворотив печи, а заодно и бессменно дежурившего около нее старшину на мелкие кусочки, и за отсутствием дров Васильевич перешел на обувь. Сперва он бросал в печь старые берцы (проваксенная кожа горела хорошо, с гудом), затем добрался до брошенных кем-то кроссовок, а следом, как ему показалось, до не нужных никому резиновых сапог. На вонь сжигаемой резины с улицы прибежал ничего не понимающий ротный.
– Василич! – взревел он, от самого порога видя в старшинской руке вторую половину резинового изделия. – Василич, ты что с моим сапогом собрался делать?
– Твоим? А я и не знал! – нисколько не чувствуя себя виноватым, старшина удивленно пожал плечами. – Гляжу – лежит один под кроватью, думаю, никому не нужен, валяется, значит. Один сжег, смотрю – второй нашелся.
– Василич! – ротный схватился за голову. – Тарандыка ты гребаный, сейчас дожди зарядят, я в чем ходить буду?
– Да у тебя что, берцев нету, вон две пары под кроватью валяются… или одна… – На этой фразе старшина крепко задумался.
– Василич! – уже буквально взревел ротный. – Если ты и берцы мои сжег!..
С этими словами Фадеев встал на одно колено и попытался заглянуть под кровать. Когда он с перекошенным от ярости лицом повернулся в сторону по-прежнему чадящей печки, Васильевича возле нее уже не было.
На этот раз боевое распоряжение на вторую группу не приходило на удивление долго. Сергей успел и отдохнуть, и погонять личный состав, повышая общую физическую выносливость, и на дне щебеночного карьера пристрелять по три раза оружие, и отработать несколько дополнительных тактических приемов. Одним словом, сделать все и даже больше, чтобы невольное безделье не превратилось в томительное занудство и не вылезло боком в виде какого-нибудь тупого чрезвычайного происшествия. И все же рядовой Гаврилюк, так ни разу на деле не применивший свои великие потенциальные снайперские задатки, в отсутствие находящегося на излечении Шадрина напился водяры, за что и был посажен на двое суток в зиндан, находящийся сразу же за машинами связистов. Глубокий, накрытый стальной, закрываемой на замок решеткой, находясь в тени, на задворках, он обладал одной неприятной особенностью: любое чмо, ни разу не ходившее на боевое задание, могло под покровом ночи подобраться к решетке и запросто, причем совершенно безнаказанно, помочиться на «героического» и, конечно же, совершенно случайно попавшего туда разведчика. Чем чмо обычно и пользовалось; да и, чего греха таить, шутки ради, чтобы только поржать, грешили этим и сами разведчики. Хотя вполне может статься, что только они этим и занимались, спихивая собственные «преступления» на своих менее боевых собратьев по службе.
Гаврилюку повезло: то ли ночи оказались слишком холодными и никому не захотелось тащиться на самые задворки, то ли такова была его счастливая звезда, но, вылезая на вторые сутки по сброшенной вниз веревке, он хоть и выглядел голодным, злым, до бесконечности продрогшим, пропахшим миазмами своих и чужих испарений, но одежда на нем оказалась совершенно сухой.
Скептически осмотрев своего бойца, Ефимов не нашел на его лице явных психических расстройств и, махнув рукой, отправил в баню – отмываться.
Раздосадованный на долгое отсутствие сколь бы то ни было значимых результатов, подполковник Трясунов начал использовать старый, но давно не применявшийся метод, заключавшийся в том, что когда одна группа эвакуировалась, ей на смену тут же высаживалась другая. Правда, пока и он не принес желаемого, но подполковник продолжал надеяться.
Шамиль слегка нервничал: его человек в Ханкале был временно откомандирован куда-то наверх, и сведения, до этого непрерывным потоком поступавшие в ставку Басаева, превратились в узкий и мутный ручеек слухов и всевозможных сплетен. Казалось, удача, неотступно следовавшая за ним, в самый неподходящий момент отвернулась в сторону. Шамиль нервничал, но не настолько, чтобы изменить или отложить так тщательно расписанные планы. И пусть у него не оставалось сведений из первых рук, зато под рукой имелся отряд братьев Келоевых, последнюю неделю денно и нощно следивших за подъездными путями, граничащими со столь важным для планов Шамиля районом. А времени оставалось совсем мало. Источник из Большого города подтвердил свою прежде уже переданную информацию. Все шло по графику, а значит, по его, Басаева, плану, и он не видел причин, по которым этот план мог сорваться. Конечно, оставались две группы спецназа, работавшие как раз в том самом районе, но шли уже пятые сутки их пребывания в лесу, и, по всему, им пора было возвратиться в пункт временной дислокации. «В крайнем случае, Келоевы отвлекут их на себя, свяжут боем, – рассуждал Шамиль, разравнивая разложенную на колене карту. Все, что ему было нужно – отвлечь русских на один час, всего на один час в рамках определенного временного периода, а там «пусть что хотят, то и делают»! Ради успеха дела он был готов пожертвовать и отрядом Келоевых, и даже всеми непосредственными исполнителями его плана. Был бы жив он, Шамиль, а исполнители его планов всегда найдутся!
Глава 8
Результат
Наконец над Чечней снова установилась теплая, солнечная погода, а вместе с ней на вторую группу пришло очередное боевое распоряжение.
Погрузка, задернутый наглухо полог, привычная дорожная тряска, и вот тяжелые «Уралы», разрывая колесами придорожную щебенку, сдали задом на обочину и, протаранив бронированными кузовами кусты орешника, въехали в глубину леса. Собственно, это был не лес, а небольшой островок зелени на берегу многометровой ширины речного русла, в котором сидели, ощерившись стволами во все стороны, ожидавшие эвакуации две группы спецназа.
– Живее, живее! – раздались голоса командиров, подгоняющих своих людей.
Двери кузова распахнулись, и в него хлынул беспрерывный людской поток. Возбужденные крики, сутолока, вздымаемые над головами рюкзаки… Кто бы мог подумать, что излишне создаваемый шум и суета – всего лишь прикрытие, позволяющее выскальзывающим по одному разведчикам Ефимова раствориться в толпе возвращающихся и незаметно шмыгнуть под ближайший кустик или дерево. Кто в масках, кто с тщательно нанесенной на лицо «боевой» раскраской, в маскхалатах с нашитыми пучками трав и волокон, с оружием, завязанным-замотанным в зелено-серое тряпье, они входили, вбегали, вползали в глубину леска и тут же сливались с падающей от кустов и деревьев тенью.
Место десантирования выбиралось долго. Комбат, начальник штаба, а также чаще всех выезжающий на вывод групп замполит майор Бурмистов рассматривали разные варианты до тех пор, пока наконец не остановились именно на этом, казалось бы, далеко не самом лучшем и удобном. Но место было выбрано не случайно. Ведь кто бы мог подумать, что маленький островок леса, где росло не так много кустов и деревьев, выберут для скрытного десантирования группы? Тем более что от одного лесного массива островок отделяло многометровое речное русло, а от второго – широкая своими обочинами дорога. Нет, худшего места для скрытного десантирования нельзя было и придумать! Именно поэтому его и выбрали. Вся комбатовская задумка держалась на умении разведчиков маскироваться и их выдержке. Как говорится, спрыгнуть, переползти и притвориться ветошью. А затем лежать, лежать, лежать, до полного затекания мышц, не смея пошевелиться или вздрогнуть. Лежать, пока не стемнеет; лежать, пока на небе не заблестят ярким светом звезды; и потом лежать; лежать до тех пор, пока не раздастся тихое командирское «чи», и группа почти на цыпочках начнет свое медленное движение через русло бегущей неведомо куда речки.
Трое из доброго десятка разбросанных вдоль проселочной дороги наблюдателей видели, как из леса выбрались две параллельно идущие группы русских, как, растянувшись в длинные цепи, они пересекли реку и скрылись в небольшом зеленом островке, одиноко примыкающем к асфальтовой дороге. Как, придя туда, распластались на земле, но и тогда было видно, как время от времени шевелятся чьи-нибудь плечи, как нет-нет да и качнется потревоженный кем-то куст, как поднимется и, спеша справить естественные потребности, отбежит в сторону чья-нибудь сгорбившаяся фигура. Но вскоре со стороны основной трассы послышался шум приближающихся моторов, и из-за поворота выскочила остроносая морда «восьмидесятки». Сбросив скорость, она прокатилась чуть дальше островка и, вильнув на разворот, перегородила своей тушей всю ширину асфальта. Следом за БТРом выползли армейские «Уралы». Они двинулись к островку задом, и началась погрузка. Одновременно начавшейся выгрузки не заметил никто – ни печально сидящий в полутьме придорожных кустов, находившихся в полукилометре от места выгрузки, мальчик, ни широкоплечий, стоявший в двухстах метрах возле подновляемой лесной изгороди с плотницким топором возле ног и биноклем в руках мужчина, ни пасший свое стадо на вершине одного из холмов старец. Никто не заподозрил подвоха, никто не увидел среди колыхавшихся теней фигуры остающихся разведчиков. Никто.
Колонна уехала.
– Все чисто, – буркнул в микрофон «Кенвуда» получивший подтверждающие сигналы от своих помощников белобородый старик.
– Хорошо, – ответили ему, но и старик, и мужчина, и мальчик еще долго оставались на своих местах, пристально разглядывая сквозь редкую листву оставленный от уехавших спецназовцев мусор.
Наступила ночь. Старик угнал отару, чтобы через час вернуться на свой наблюдательный пункт. Мужчина, так ни разу и не ударивший топором, вслушиваясь в наступившую вечернюю тишину, подошел ближе, но опять ничего не услышал. Мальчик, долго терпевший надоедливое покусывание витающих над головой мошек, не выдержал, принялся чесаться и хлопать по голове ладошкой. Почти следом за этим старик вытащил из кармана часы и посмотрел на циферблат. «Пора уходить», – подумал он, и в этот момент внизу мелькнул крохотный, едва заметный глазу фиолетовый огонек зажигалки. Он вспыхнул трижды, и старик понял, что сейчас мужчина выйдет на дорогу и пойдет совсем рядом с застывшими в неподвижности деревьями маленького зеленого островка. Если там еще оставались русские, он сильно рисковал. Впрочем, старик был уверен, что там никого нет.
Топота приближающихся шагов не услышать было нельзя. Сергею даже показалось, что идущий делает это специально, нарочито громко припечатывая подошву к твердому полотну асфальта. Может, в другой раз Ефимов и попытался бы захватить, а то и уничтожить идущего, который в такое время на пустынной дороге просто не мог быть мирным прохожим, но не теперь. Одиночка, пусть даже это был возвращающийся после минирования дороги бандит, не входил в планы настроившегося на целую банду командира группы. Не из-за одиночки было потрачено столько времени на приготовления, не ради одиночки комбат и его замы колдовали над картой, выезжали за пределы ПВД, присматривались к местности, вчитывались в разведывательные сводки. Подполковник Трясунов нацелился на неуловимую банду братьев Келоевых, уже давно внаглую гуляющую в этих краях и остающуюся ни разу не потрепанной лишь благодаря хорошо налаженной службе оповещения. Казалось, у братьев есть наблюдатели везде и всюду. И вот именно с этой бандой жаждал встречи старший прапорщик Ефимов, лежавший в небольшой, едва вмещающей его тело ямке. Именно поэтому звук топота ног, поравнявшись с островком, пошел дальше, через семьсот шагов на секунду стих и снова продолжил свое движение уже в компании семенящих шажков изъеденного гнусом мальчика. А старший прапорщик выждал еще час и, с трудом поднявшись на затекшие от долгой неподвижности ноги, дал команду на выдвижение.
На ходу выстраиваясь в боевой порядок, спецназовцы покинули давший им на короткое время приют «островок» и, все сильнее вытягиваясь, ступили на зашуршавшие под подошвами их ботинок речные камни.
Когда Шамилю доложили, что лес «чист», он, щурясь от удовольствия, потер руки.
«Хорошо, хорошо, все хорошо, все просто замечательно, – без конца повторял он, раскачиваясь в специально сделанном для него кресле. – Если ничего не изменится, то через два дня, всего два дня…» Два дня – и о нем снова заговорит весь мир. Внимание, а главное, спонсорские деньги будут ему обеспечены. Басаев улыбался. Мир! Целый мир вертится вокруг и около его ног. От его действий зависит, с кем и какой будет Россия, а значит, от него зависит весь мир. «Весь мир в кулаке!» – Шамиль засмеялся. Начав воевать по дурной шалости и из-за денег, он постепенно втянулся и уже не представлял себе жизнь без войны. Пусть все думают, что он полез в Дагестан, чтобы создать великую исламскую империю. Пусть. Что империя, коль любая империя есть прах, уходящий в небытие. На самом деле важна лишь жизнь, тонкая, хрупкая и такая короткая человеческая жизнь. Что может быть важнее возможности отнимать и дарить ее? Повелевать жизнями – значит, повелевать и душами людей. Пусть люди думают что хотят, у них есть такое право – «думать»; но он пошел в Дагестан не ради империи и ислама, он пошел туда ради войны. Война – его стихия, его главная цель жизни. И неважно, где она идет: в далеком русском городе, в ингушском горном селении или в родных горах Ичкерии – лишь бы она была его войной, чтобы именно к нему тянулись ниточки, подпитывающие и разогревающие эту войну. В конце концов, война – это забава сильных мира сего. А почему он, Шамиль Басаев, не может принадлежать к сильным?
Продолжая размышлять таким образом, Шамиль встал, подошел к ведущей наружу из занимаемого им подземного схрона двери и, несколько раз ударив по ее деревянной основе концом трости, громко крикнул:
– Осман!
И когда окликнутый им помощник, отбросив в сторону много раз читанную книгу, наконец спустился в подземное убежище, Шамиль уселся в кресло и начал отдавать очередные указания.
Последние часы ночи и расползшееся туманом утро группа Ефимова провела на краю глубокого разлома, своим нижним развалом распахивающегося в русло все той же «форсированной» разведчиками реки. Кроме четырех человек охранения все спали. Сергей в преддверии предстоящего поиска дал своим бойцам возможность хоть немного отдохнуть и восстановить силы. Теперь же, проснувшись после короткого забытья, он взглянул на часы и подивился быстротечности времени – до означенного для группы подъема оставалось каких-то полчаса. Ефимов потянулся и, вытащив карту, принялся уже который раз разглядывать тянущиеся переплетения линий, кое-где помеченные маленькими, едва заметными точками – места засад и зон повышенного внимания. Весь его предстоящий маршрут был строго расписан комбатом и начальником штаба. Так что на этот раз свободы выбора собственных действий у него не было.
Сергей еще раз мысленно прошелся по карте и, сложив ее, засунул в кармашек разгрузки. В этот первый день поиска ему предстояло пройти и досмотреть на предмет наличия вражеской базы все отходящие от главного хребта и глубокими рытвинами падающие к протекающему у его подножия руслу балки, овраги, разломы. Впрочем, Сергей не знал их правильных названий и предпочитал лишь одно нравившееся ему больше других: «разломы». В этих спрятанных от постороннего глаза «трещинах», порой достигавших нескольких десятков метров глубины и ширины, комбат и рассчитывал обнаружить основную, хорошо замаскированную, врытую в землю, точнее, спрятанную под землей базу Келоевых. Сергей, тоже в какой-то мере разделявший взгляды отправившего их сюда комбата, но хорошо представлявший всю трудность этого поиска, искренне надеялся, что база, если и будет найдена, то окажется в самом начале пути, а не в его конце, когда бесконечное скакание сверху вниз и обратно не поставит силы и умения его разведчиков на грань апатии, когда от наваливающейся усталости уже ничего не хочешь и не можешь. Немного полежав, Ефимов еще раз взглянул на часы: до означенного времени оставалось десять минут. Но и они скоро закончились. Группа поднялась и, быстро перекусив, отправилась в поиск.
Если сказать, что за день бойцы устали, это значит не сказать ничего – под вечер разведчики Ефимова буквально валились с ног. Последние два часа Сергей безрезультатно пытался выбить у командира отряда «добро» на проведение засадных мероприятий на пятьсот метров севернее запланированного, но тот упрямо гнал группу вперед, словно точно знал, что вот в этой точке этой ночью пойдет искомая банда. Увы, если она где и пошла, то точно не там, где села на засаду группа Ефимова. Хотя место, и тут надо отдать должное комбату, было хорошее: справа крутой склон, нависающий над рекой, за спиной – уходящий вдаль метров на сто почти ровный хребет, впереди склон, но небольшой, слева овраг, и тут же идущая с юга на север старая, давно нехоженая тропа. Ах, да, на самом пятачке, где разместились спецназовцы, по всему его периметру пролегали частично засыпанные, но вполне еще пригодные для своей основной цели окопы, окружавшие три обвалившихся блиндажа. Еще какая-то хрень, полностью засыпанная землей, чуть на отшибе.
Сергей так и не смог разобраться, что представляло собой определенное ему под организацию засады место: вражеская база или пехотный ВОП. В принципе, для Ефимова, как для командира, организующего здесь засаду, разницы никакой не было. Главное, находилось все это во вполне «ходительном» месте и к тому же обеспечивало «повышенную выживаемость личного состава». Одним словом, несмотря на все мытарства дневного поиска, выбранной комбатом позицией старший прапорщик остался доволен. Недоволен он был другим, а именно результатом сегодняшнего поиска. Увы, ни базы, ни «чехов», ни следов их пребывания на всем пройденном за день маршруте обнаружено не было. Что невольно наводило на печальные размышления. Могло статься, что все их столь тщательные приготовления пойдут прахом.
Всю ночь, мешая спать, казалось бы, прямо под ухом тявкала енотовидная собака. Несмотря на сильную усталость, а может, именно из-за нее, Ефимов долго не мог уснуть, а тут еще эта гавкающая сволочь. Так что наутро он встал злой и невыспавшийся. А командир отряда требовал «продолжения банкета». Дав бойцам полчаса на раскачку, Сергей совершил утренний моцион и, наполнив в бегущем прямо под занимаемой ими позицией ручейке обе опустошенные за вчерашний день и ночь баклажки водой, присел на минуточку на коврик и уснул…
Шамилю Басаеву ночью снились сны. Странные, чудовищные в своей необъяснимой сути. Иногда ему снилось, что он русский, что в Дышне-Ведено, в родовом селении Басаевых, живут отнюдь не гордые горцы, а потомки перешедших на сторону чечен русских. И тогда ему становилось больно и обидно. Во сне он плакал и хотел найти истину. И истина раскрывалась перед ним еще более чудовищной, затягивающей в себя бездной. Он вспоминал лица своих боевых друзей – иногда более славянские, чем лица самих воюющих против них русских. И тогда он думал, он начинал рассуждать, чей крови больше: в чеченцах казачьей или в живущих по берегам Терека казаках чеченской? И не находил ответа. «А что, если, – думал он, – сотни лет живя бок о бок, мы смешались так, что стали одним народом, лишь по воле случая все еще разделенным языком и обычаями? Что, если мы – братья? Тогда что же получается? Мы – братья казакам, казаки – русским, значит, русские нам братья? Как ингуши?» От этой чудовищной мысли ему хотелось умереть, но он спал и умереть просто так не мог. А сон все снился, потому что это был сон, и только во сне ему могли прийти в голову мысли, равно чудовищные и неприемлемые как для казаков, так и для всей душой ненавидящих их чеченцев. А сон снился дальше, но был столь невероятен, что память отказывалась его принять, и когда Шамиль просыпался, от него оставалась лишь тупая головная боль.
– Товарищ прапорщик, время! – тормошил Ефимова за плечо уже успевший надеть рюкзак рядовой Каретников.
– Понял, Костя, понял, встаю, – моментально открыв глаза, заверил его Сергей и, вскочив на ноги, стал собирать в рюкзак вынутые на ночь шмотки.
«Надо же, – подумал он, взглянув на часы, – проспал. И главное, никого не предупредил. Просто сел и утух. И все из-за ощущения пресловутой безопасности. Окопы кругом, блиндажи, красота, а ведь как расслабляет…»
Он уже вроде бы и не помнил, что до полночи не мог уснуть, что много раз просыпался, вслушиваясь в надоедливое лаянье лесной собаки, что дважды вставал и ходил проверять боевое охранение. Все это как-то забылось и стерлось за теплой сладостью утреннего сна.
«Старшие троек, ко мне!» – знаками показал Ефимов и посмотрел в находившуюся в его руках и трепыхающуюся на утреннем ветру развернутую карту местности. Намечаемый маршрут он обычно показывал всем, но объяснял, преимущественно адресуя свои слова идущему первым рядовому Прищепе.
– Смотри, – кончик ножа ткнулся в точку на карте. – Мы здесь, – контрактник согласно кивнул. – Сейчас поворачиваем налево и вот по этому хребту доходим вот сюда. – Острие ткнулось в место, где к хребту, на котором они стояли, почти перпендикулярно подходит другой, идущий с севера на юг. – Сто метров вперед, и уходим направо, вниз по склону, затем полквадрата строго в южном направлении. Потом, постепенно забирая влево, выходим к ручью, вдоль него, но, не переходя, подходим к трассе. Да, вот именно здесь, – согласился он с ткнувшим в карту пальцем контрактником, – как раз напротив разрушенного дома. Разворачиваемся и, поднявшись чуть выше по склону, идем в обратном направлении, снова выходим на хребет и, перейдя через него, организуем засаду вот здесь. – И в завершение: – Все понятно?
– У матросов нет вопросов, – потянув ворот маскхалата, Прищепа показал край тельняшки.
– Тогда давай топай, матрос! – улыбнулся группник и, одобрительно хлопнув контрактника по плечу, потянулся за своим все еще лежавшим на земле рюкзаком. Внезапно он осознал, что ему по-настоящему не хватает пребывающего в госпитале Шадрина. «Ладно, бродяга, лечись, лечись», – подумал Ефимов и, закинув «РР» на спину, отдал команду на выдвижение.
Несмотря на то что за день они прошли не многим меньше вчерашнего и порядком устали, Сергей, посмотрев на уготованное ему для засады местечко, чертыхнулся, плюнул на влажную землю и, указав новое направление, махнул рукой, – «топаем». На этот раз шли они недолго. Этот расположенный на хребте старый, заброшенный еще в двухтысячном году взводный опорный пункт Сергей запомнил, проходя здесь с одной из групп второй роты. Располагался он в удобном как для обороны, так и для организации засады месте, ибо разными хребтами сходилось к нему сразу четыре тропы. Первая шла, собственно, по основному хребту и забирала на юго-запад. Вторая, скатываясь вниз по склону, доходила до первых домов селения. Третья, по узкой боковой хребтинке, спускалась к трассе. Правда, в этом случае она сперва выходила на вытянутую опушку и упиралась в блокпост, но ведь до него доходить было вовсе не обязательно, можно свернуть вправо и спуститься к асфальту вне пределов видимости находившейся на нем пехоты. А четвертая, хоть и не подходила прямиком к ВОПу, но, беря свое начало возле утекающего под дорогу ручья, выползала на хребет метрах в трехстах к юго-западу и вполне могла привести на него какого-нибудь нежданного ночного гостя.
Дав команду на организацию засады, Сергей подозвал радиста и приказал выйти на связь с «Центром». Пока Гришин настраивал антенну и матерно вспоминал никак не желающего отвечать отрядного связюка, Ефимов, было вознамерившийся, как и положено, сообщить о принятом решении перенести место засады и если надо, то и доказать верность своего выбора, по трезвом размышлении пришел к выводу, что делать это совершенно не обязательно. Гораздо проще и надежнее, не мудрствуя лукаво и спокойно находясь на ВОПе, сбросить «Центру» координаты несуществующего, но намеченного комбатом места засады. Если «чехи» не появятся, то вообще никаких проблем, а если уж что «закрутится», то всегда можно сослаться на погрешность джипиэса, благо расстояние переноса и впрямь было невелико. Успокоенный этой мыслью, Сергей продиктовал радисту еще в ПВД записанные координаты (для правдоподобия внеся поправку на пятьдесят метров) и пошел проверять правильность занимаемых тройками позиций. Но, как оказалось, можно было и не ходить – все было сделано грамотно, «как учили». Оставшись довольным действиями подчиненных, старший прапорщик вернулся к радистам и, развернув коврик, лег досматривать утренние сны. «За охрану и оборону» он был спокоен. Единственное, чего он опасался, это как бы бойцы не пережрали находившихся по соседству с ВОПом еще не совсем созревших яблок. Впрочем, ни на них, ни на росшие тут же, сильно отдающие йодом грецкие орехи бойцы так и не покусились.
Водитель «Жигулей» шестой модели приветливо улыбнулся стоявшему на блокпосту часовому и покатил дальше. Рядовой контрактной службы Игорь Ростовцев, стоявший в этот момент на посту, улыбнулся в ответ. Эту машину он знал: и она, и водитель, и его часто меняющиеся пассажиры у Игоря опасений не вызывали. Водитель что-то сказал, но сидевшие в салоне вооруженные старенькими «калашами» мужчины хранили гордое молчание. Молчали они и тогда, когда водитель «Жигулей», скрывшись за поворотом, сбросил газ и, резко притормозив, остановился напротив старого, заброшенного, полуразвалившегося строения. Тут же, как по команде распахнув дверцы, мужчины выскочили наружу. При этом сидевший на переднем сиденье вытащил весьма объемистую сумку и, закинув ее на плечо, поспешил к разрушенному дому. Двое же других кинулись к багажнику. Нажав отпирающую кнопку, они запустили в него руки и, ухватив, вытащили оттуда довольно тяжелые, длинные трубы, настолько длинные, что для того, чтобы разместить их в автомобиле, пришлось выбросить спинку задней сидушки и пропустить верхнюю часть труб в салон, положив на пружины сиденья и для незаметности прикрыв сверху камуфлированной курткой. Как только они оказались вне машины, сразу же стало ясно, что это не просто трубы, а переносные зенитно-ракетные комплексы «Игла». Привычно подхватив тяжелые тела «ПЗРК», мужчины закинули переносные ремни на плечо и, двигаясь почти бегом, скрылись в развалинах здания. А водитель, даже не посмотрев в их сторону, включил скорость и, плавно отпустив муфту сцепления, покатил дальше.
Не мешкая, один за другим мужчины преодолели небольшое открытое пространство, отделяющее разрушенное здание от поднимающегося в гору леса, и, скрывшись за переплетениями густой листвы, на какое-то время остановились, переводя дыхание. Затем, все так же молча, двинулись дальше вдоль растущего справа хребта, по левому берегу бегущей под дорогу речушки. Шли медленно и потому долго, иногда петляя и обходя глубокие, образовавшиеся по берегам русла промоины. Впереди идущий нет-нет да и поглядывал на часы, сверяя время прохождения маршрута с определенным им графиком. Наконец они вышли на узкую, петляющую меж деревьев тропу и, повернув направо, начали подъем вверх, на вершину тянувшегося с севера на восток хребта.
Отяжелевшие на добротной работе, отвыкшие от хождения по горам, мужчины шли медленно, с трудом преодолевая попадающиеся на пути упавшие, сваленные обвалами и срубленные артиллерией деревья. Струившийся по телу пот заливал глаза и, насквозь пропитав одежду, впитывался в забитую магазинами разгрузку.
Не доходя метров двухсот до места пуска ракет, они остановились и привели комплексы в боевую готовность. Спешить было ни к чему: к оголовью хребта они должны были выйти строго к обозначенному времени. Все должно было произойти в считаные минуты, и находиться там, на месте выполнения поставленной задачи дольше, чем надо, привлекая к себе лишнее внимание, не следовало. Ведь за близлежащей местностью могли вести наблюдение загодя расставленные секреты и наблюдательные точки. Но террористы ошибались; они не могли знать, что предназначенный для уничтожения «объект» рассчитывал только на внезапность и непредсказуемость своих действий, совершенно не озабочиваясь дополнительными мерами предосторожности…
Гаврилюку ужасно хотелось срезать кого-нибудь из своей снайперской винтовки, наконец-то открыв свой личный победный счет, но… напротив выползающих из кустов «чехов» стояла готовая к действию добротно прицеленная мина «МОН-50», а под левой рукой снайпера лежала подрывная машинка, с легкостью способная привести эту мину в действие. Искушение боролось с целесообразностью. Гаврилюк был уверен, что из «СВД» двоих положит запросто, легко, играючи, просто выстрелив и тут же переведя ствол чуть в сторону. Но вот третий… Третий мог и уйти. Пожалуй, только этот последний аргумент удержал снайпера от опрометчивого шага. Тащившие что-то непонятное чечены, с опаской глядя по сторонам, постепенно приближались. Юрка, со вздохом отложив в сторону свою «СВДшку», взял в левую руку подрывную машинку и, еще раз вздохнув, шлепнул ладошкой по коричневой кнопке. Негромкий удар и взрыв слились в один звук. Гаврилюк бросил «ПМку» и приник к прикладу винтовки. Облако дыма, уносимое ветром, быстро таяло, а тишина, на мгновение повисшая над лесом, сменилась топотом ног, щелканьем снимаемых предохранителей и шуршанием расстилающейся по земле одежды.
– Что? Где? – все же не удержался от вопроса уже все успевший заметить и понять командир группы.
– Вон, трое, – ответил Гаврилюк, сквозь оптику продолжая всматриваться в кусты, из-за которых и вышла эта троица.
– Еще были? – с надеждой спросил Ефимов, подумывая, не дать ли по ближайшим кустам пару очередей. Победило его нежелание драить после стрельбы оружие и целесообразность.
– Не… нет, – ответил Юрик. И подумав: – Не видел.
– Понятно. – Сергей убрал со спускового крючка палец и повернулся назад: – Каретников, выйди на связь с «Центром». Сообщи о результате.
Он, этот результат, а точнее, три неподвижных тела, сейчас лежали на изгибе узкой вершины хребта, неподвижные и совершенно безучастные к происходящему.
– Вячин, Баранов, за мной! Остальным наблюдать. Левее, Вячин, левее. Вон за тот бугорок, да, да, по краешку хребта. А ты куда прешь? Правее и сзади.
Когда Сергей поравнялся с лежавшими на земле «чехами», то ему хватило буквально одного взгляда: в том, что все они мертвы, сомнений не было, «МОНка» оказалась установлена грамотно.
– Ты и ты, – Ефимов обернулся, и его сложенные вместе пальцы ткнулись в сторону залегших за деревьями Чаврина и Калинина, – дальше по хребту, выше по склону, занять оборону. – Рука с растопыренными пальцами метнулась вверх.
Пулеметчики поднялись и, опережая друг друга, бросились по указанным позициям. А Сергей продолжал давать указания. Теперь, когда звуки взрыва были давно унесены ветром, он снова перешел на язык жестов. Несколько взмахов руками, тыканье пальцами – и все три трупа были перетащены за периметр хорошо оборудованной позиции спецназовцев.
– Чи, – окликнул он выдвинутых вперед пулеметчиков, и когда те повернули головы, скомандовал «отход», почти тотчас повторив эту команду для залегших в кустах Вячина и Баранова. И только затем, убедившись, что все они благополучно добрались до позиций своих троек, двинулся вслед за ними.
– Обыскали? – спросил он, нисколько не сомневаясь, что кто-нибудь самый ушлый в поисках «ништяков» уже успел обшарить убитых с ног до головы.
Впрочем, содержимое карманов Ефимова сейчас интересовало меньше всего, ибо внимание его еще там, на месте подрыва, привлекли две большие зеленые трубы, лежавшие рядом с опрокинутыми взрывом трупами. И хотя старший прапорщик никогда в своей жизни не видел «вживую» переносных зенитно-ракетных комплексов, он точно был уверен, что сейчас перед ним лежат два готовых к пуску «ПЗРК»; он мог даже назвать марку изделия – «Игла». Конечно, он мог ошибиться, какой они модели первой или второй, но для него это было не так существенно. Главное, что это были переносные зенитно-ракетные комплексы!!! И, судя по тому, что «ПЗРК» пребывали полностью в сборе и несли их не на ремнях, а держа в руках, до места, где их собирались использовать, было не так уж и далеко. Сергей даже мог предположить, где именно находится это место, но сейчас его вдруг начало волновать другое. То, что он вначале посчитал несущественным. А именно содержимое карманов убитых.
– Товарищ старший прапорщик! – слегка побледнев, пролепетал Баранов, только что закончивший повторный обыск боевиков и державший найденные у всех троих какие-то ярко-бордовые удостоверения. Одно из них было раскрыто, и заглянувший в него Сергей скривился, как от внезапно вцепившейся в его скулу зубной боли. На цветной фотографии отчетливо просматривался оттиск российской печати. Печати, удостоверявшей убитых как сотрудников чеченского антитеррористического центра.
– Мать моя женщина! – только и нашлось в словарном запасе Ефимова, чтобы высказать свои взбудораженные по этому поводу мысли. – Каретников, запасная частота, комбата на связь!
– Для кого? – затупил, похоже, слегка переволновавшийся радист.
– Для кума моего! – огрызнулся Ефимов, снова погружаясь в чехарду своих мыслей.
Он глядел вдаль, в глубину окружающего хребты неба, и в груди что-то неприятно екало. Документы не выглядели поддельными; скорее, наоборот, от них веяло какой-то нарочитой казенностью. Во всяком случае, именно так казалось наконец взявшему в руку одно из окровавленных удостоверений Ефимову. Сжав зубы до скрежета, он повернулся к стоявшему за спиной радисту и, проглотив подступивший к горлу комок, сдавленно произнес:
– На запасную частоту перешел?
Тот кивнул.
– Когда подойдет «Меркурий», скажешь, – потребовал Ефимов, и Каретников снова кивнул. Теперь оставалось только ждать.
Вскоре Сергей сидел на расстеленном прямо на бруствере окопа коврике радистов и, слегка нервничая, докладывал командиру о сделанном результате. Полностью расписав обстановку, добавил от себя несколько нецензурных выражения по поводу типографий, печатающих все, что угодно, и перешел на прием.
– Побудь на связи. Мы тут немного покумекаем и сообщим, как и что… – Похоже, комбат уже собирался уйти, потом передумал, снова поднес микрофон к губам и совсем тихо добавил: – Не переживай, все будет нормально. Решим, – и отключился.
Ефимов же, которого последние слова Трясунова не только не успокоили, а ввели в еще большее смятение, так и остался сидеть на бруствере с гарнитурой в одной руке и автоматом в другой. В том, что, как бы оно ни обернулось, Трясунов будет биться за своего до последнего, он не сомневался. Но вот хватит ли подполковничьих сил на эту борьбу, если вопрос выплывет в политическую плоскость, этого прапорщик не знал.
– Михалыч, прием. – Сергей сразу же узнал голос как раз находившегося в это время в отряде майора Шахова. – «Чехов» из чего завалили?
– «МОНкой», – коротко ответил Ефимов.
– И не добивали? И ничего такого, не палили по сторонам? Нет?
– Нет, – Сергей уже догадался, куда клонит их направленец.
– Отлично, отлично, отлично, – несколько раз повторил Шахов, будто он не вел радиопереговоры, а беседовал, уютно сидя в гостиной комнате. – Тогда поступим так. Трупы сфотографируй, но никуда не сообщай. Все следы своего пребывания собрать и забрать с собой. Пайки, хреньки, все, что уже было закопано, вырыть – и в рюкзаки. Относительно «ПЗРК»… Кстати, ты действительно сидишь там, где сидишь? – Майор был прекрасно осведомлен, что последнее время разведчики отряда изредка малость грешили против истины и скидывали в «Центр» координаты засады, не доходя до истинных координат этого места порой по три, четыре, пять сотен метров или чуть больше. Как говорится, лишь бы не накрыла собственная артуха. Зачем они это делали – лично ему было непонятно. Три-пять сотен метров – это фигня. Ну, пусть час, ну, пусть три с условием переползания с хребта на хребет неимоверной высоты, и все; так нет же! Мальчишки…
– Нет, – сознался Ефимов, – три сотни восточнее и две севернее.
– Вообще хорошо! – Голос майора обрел уверенность. – Теперь точно не прикопаешься. Тогда так: относительно «ПЗРК». Накинь две сотни западнее и сообщи, что нашел тайник.
– Я лучше еще две сотни южнее возьму, там и местечко подходящее имеется.
– Хорошо, пусть так, – не стал спорить Шахов. – Давай, действуй, и уходи оттуда как можно быстрее. Будем готовить для тебя эвакуацию, пока атэцэшники не спохватились. Да ты раньше времени не переживай, документы и поддельными могут быть. Даже более чем вероятно. Это мы на всякий случай перестраховываемся. Как понял? Прием.
– Понял. А с этими что делать? – Сергей качнул стволом в сторону по-прежнему лежавших на тропе трупов, как будто майор мог их видеть.
– Где-нибудь поблизости обрыв, поросший кустарником, есть? Но чтобы совсем рядом? – с надеждой спросил Шахов.
– Прямо под нами, – отозвался отнюдь не успокоенный этим разговором Ефимов.
– Туда их, чтобы подольше не нашли. Пусть дождик пройдет, все как следует смоет. К чему нам лишние заморочки?
«Действительно, к чему? – подумал Ефимов. – Странная какая-то война. Квадраты закрыты? Закрыты. Так какого хрена кому-то сюда лезть? Все, кто с оружием, – враги. Пошел в закрытый район, и если сразу не убили, а задержали, взяли в плен, – значит судить за нарушение режима. Конечно, если это настоящие атэцэшники, они бы выкрутились, сказали, что поступила срочная информация, надо было реализовать, а «ПЗРК» – это такая штука, ради которой, мол, стоило рискнуть… Сергей снова мысленно выругался и принялся отдавать команды.
Пока тянулись переговоры, пока спецназовцы прибирались за собой и убирали трупы, прошло довольно много времени. Когда же группа Ефимова, выстроившись боевым порядком, начала движение на юг, за их спинами, там, где хребет заканчивался крутым возвышающимся над местностью оголовьем, прямо на его уровне с бешеным свистом лопастей, ревя на пределе работающими двигателями, лавируя вслед за сверкающими поворотами лежавшей на дне ущелья реки, навстречу ее бегущим волнам пронеслись два боевых вертолета. Пять минут спустя, когда разведчики еще только-только начинали втягиваться в привычный ритм ходьбы, вертолеты уже привычно заходили на посадку, не зная, что переносные зенитно-ракетные комплексы «Игла», уготованные по их механические души, остались далеко позади и рассеиваемые в небе над землей желто-звездные огни уже не имеют никакого значения…
Получивший сообщение о найденных «ПЗРК», полковник Черных взглянул на координаты места находки и с ног до головы покрылся холодным потом. Он-то сразу понял, кому «предназначались» эти переносные зенитно-ракетные комплексы.
«В последнюю минуту, – подумал он, – в последнюю минуту…»
Эвакуация состоялась вовремя. Группа быстро загрузилась в подогнанный к лесу «Урал», и колонна без происшествий прибыла в пункт временной дислокации. К удивлению Сергея, ему даже не стали докучать излишними вопросами. «ПЗРК» забрали какие-то тут же смывшиеся шустрые дяденьки, а дальше все двинулось привычным ходом.
Хорошенько напарившись и перестирав изгвазданную за три дня гуляния по горам «горку», Ефимов повесил ее сушиться на веревку и в предвкушении сладких снов вошел в палатку. В офицерском кубрике никого не было. Сергей сладко зевнул и, улегшись на кровать, включил телевизор. По центральному каналу шли дневные новости:
– …Президент завершил свой краткий рабочий визит в Чеченскую Республику… – бодро вещал улыбчивый диктор. – Посетив штаб горной группировки, он выразил свою благодарность солдатам и офицерам, принимающим участие в контртеррористической операции. – Диктор улыбнулся еще шире и перешел к другим темам.
Смысл сказанного дошел до Ефимова сразу, хотя о том, что президент летал на обычном боевом вертолете, в сообщении не указывалось. Еще некоторое время глупо потаращившись в экран, Ефимов улыбнулся и, выключив телевизор, отложил пульт в сторону.
«Значит, там, на самом «верху», у боевиков есть свой осведомитель», – непроизвольно подумал он. Но это была головная боль других людей и из совершенно другого ведомства.
Читать бесплатно другие книги:
