Экспедиция в ад Василенко Владимир
— Это тот, с которым ты сюда отправилась?
— Нет. Он остался там… — она вскинула глаза к потолку. — Он только помог договориться с персоналом станции. И с Кирком. Это тот парень, с которым мы вместе спустились вниз. Тэнк обещал ему, что, если он поможет, мы его тоже вытащим, вместе с Алексом.
Я хмыкнул. Вот оно что… Ушлый малый, как я погляжу. Для того чтобы провернуть такое, нужно иметь нехилые связи. Кроуэллу и то, наверное, нелегко пришлось. Впрочем, надсмотрщикам на орбиталках платят за то, чтобы не выпускать никого с планеты. Насчет того, чтобы не пускать желающих на поверхность, ничего не говорится. Тем более что вряд ли кто-то в здравом уме и по собственной воле решит посетить эту гостеприимную планетку.
Впрочем, как обычно, находятся исключения.
Девчонка еще что-то лепетала сквозь слезы, но я ее уже не слушал. Снова смежил веки, но сон не шел — видно, выспался я уже на неделю вперед. Оставалось просто валяться и делать то, чего я терпеть не могу.
Ждать…
30
Лязг открывающейся двери выдернул меня из полусна, пробежал гроздью увесистых мурашек по позвоночнику. Снаружи ворвался ослепительно яркий свет, не дающий толком разглядеть появившуюся на пороге массивную фигуру. Я, щурясь и прикрываясь от света ладонью, поднялся. Девчонка забилась в угол за моей спиной и что-то запричитала шепотом. Мне, если честно, тоже было не по себе, хотя последние несколько часов я только и мечтал, чтобы хоть что-нибудь случилось. Бесконечное ожидание бесило.
Наш гость подался назад, освобождая нам выход, и я наконец понял, что это один из давешних роботов, только накрытый сверху этаким чехлом из черного плотного материала.
Он замер в паре шагов от двери, явно ожидая, пока мы выйдем. Нам ничего не оставалось, кроме как принять приглашение.
Роботов оказалось двое. Второй — без балахона, с мощной фарой на плече. Металлические уроды, как завзятые конвоиры, тут же взяли нас в «клещи» и повели по гулкому, как пустой контейнер, коридору. Прожектор второго робота был единственным источником освещения, так что тот вышагивал чуть впереди, громыхая по каменному полу не хуже легкого танка.
Шли довольно долго, но за все время мне даже в голову не пришло что-нибудь спросить у наших сопровождающих. Не говорю уже о попытке сбежать. Стальные монстры воспринимались как некое олицетворение слепого рока — бездумные, безжалостные, непоколебимые. Мне даже не очень-то интересно было, куда нас ведут. И так скоро узнаю. Единственное, чего хотелось, — это чтобы все побыстрее закончилось.
Я устал. Дико, смертельно устал. И не только физически.
Путь наш закончился в маленькой камере, почти такой же, как та, что служила нам пристанищем последние часы. Я вошел первым, и дверь проскрежетала в пазах, как гильотинный нож, отсекая дорогу назад, — только донесся снаружи испуганный возглас девчонки. Я остался в кромешной тьме — здесь не было даже пузыря-светильника.
Тысяча черепогрызов! Какого черта им понадобилось сажать меня в этот карцер? То, что комнатка маленькая — едва ли не меньше предыдущей, я успел заметить прежде, чем вошел. Но деталей уже не увидел — в коридоре тоже темно, а прожектор сопровождающего нас робота в такой близи скорее слепил, чем позволял что-то разглядеть.
Я вытянул перед собой руки, потом осторожно развел их в стороны, как пловец. Мелкими шажками двинулся вперед, все так же водя руками в воздухе. И вскоре коснулся решетки из толстых горизонтальных прутьев. В ту же секунду вспыхнул свет — и под потолком крошечной камеры, и снаружи, в большом зале, от которого ее отгораживает решетка.
Зал в форме правильного многоугольника, метров десяти-двенадцати в диаметре, стены черные, глянцевые — из того самого материала, что так понравился Головастику. Каждая стена, насколько я могу разглядеть, ведет в такие же камеры, как и моя. Вверху, метрах в трех от пола, весь зал опоясывает что-то вроде балкона с решетчатыми перилами. Что там, на балконе, разглядеть не удается — слепят прожекторы, установленные по всему периметру и направленные наискосок вниз.
— Алекс! — донесся откуда-то сбоку голос Дианы.
Я и правда увидел Зотова в одной из ниш напротив. В камере через одну от него стоит, вцепившись в прутья решетки, Джамал. Еще через одну — Головастик… Та-ак. Слева от меня — едва удается разглядеть — Диана. Ну а Муха, скорее всего, справа. Понятно. Зал — правильный двенадцатиугольник, и нас рассадили равномерно по всему периметру. В тех камерах, что разделяют нас, кажется, тоже кто-то есть — в глубине можно разглядеть какое-то шевеление. Но решетки более частые, так что кто там скрывается — не поймешь.
— Рад тебя видеть, одноглазый! — хрипло выкрикнул Джамал. — Ну и тебя, сладкая.
Я вдруг поймал себя на мысли, что тоже всех рад видеть, даже уродца. Да уж, и правда, человек — странное существо…
Но на этом эмоции исчерпывались. Даже расспрашивать остальных, что с ними случилось за время, пока мы не виделись, не тянуло. Впрочем, я почти уверен, что наши истории мало различаются. Наверняка их также держали взаперти по одному или по двое, а потом привели сюда… Пожалуй, даже по одному, потому как в общей камере они бы передрались, как пауки в банке.
Сверху доносится какой-то неясный шум, маячат едва различимые длинные тени. Я вдруг поймал себя на ощущении, что за нами наблюдают. Вряд ли это роботы — их воспринимаешь как бездушный кусок железа, каковыми они, собственно, и являются. Нет, это кто-то разумный…
— Чего надо, уроды? — выкрикнул Джамал. Может, тоже учуял что-то подобное, а может, умудрился кого-то рассмотреть на балконе.
Будто в ответ ему раздался тяжелый металлический гул — удар гонга. Звук отозвался неприятной дрожью в солнечном сплетении и вызвал вспышку необъяснимого, животного ужаса. Я оцепенел, вслушиваясь в затихающие отголоски удара, а потом в жутковатую, звенящую тишину, нарушить которую не решился даже Джамал.
Несколько секунд напряженного ожидания… И вдруг прутья решетки передо мной со скрипом ушли в стороны, скрываясь в глубине стены.
Путь свободен, но идти вперед не очень-то и хочется. Впрочем, выбора нет. Я осторожно, будто ступая по тонкому льду, вышел из камеры. Огляделся. Тех, что на балконе, по-прежнему не разглядеть — десятка три длинных, продолговатых фигур, между которыми изредка попадаются угловатые силуэты роботов. Ощущение чужого, даже чуждого, внимания усилилось. И не понравилось еще больше. Меня разглядывают, как какую-нибудь букашку, — скучающе, с каким-то брезгливым любопытством.
Я обвел взглядом свою компанию. Зотов и Джамал напряженно вцепились в прутья решетки. Девчонка едва видно забилась в угол своей крохотной камеры. Головастик, судя по всему, тоже не в силах удержаться на ногах, поэтому сидит, опираясь спиной о стену. Муха и вовсе неподвижно валяется на полу. Жив ли?
Сверху, громко зазвенев на каменном полу, вдруг свалился железный лом — круглого сечения, метров двух длиной. Подкатился к самым моим ногам, но я лишь лениво проводил его взглядом, подбирать не спешил.
Тысяча черепогрызов! Не нравится мне все это. Совсем не нравится…
Вспышка света над одной из камер — коротко мигнул вмонтированный над выходом светильник. Камера из тех, что забрана частой решеткой и не освещена изнутри. Короткая пауза — и прутья решетки тоже расходятся.
И наружу медленно, как в кошмарном сне, вываливается длинная многоногая тварь с огромными иззубренными жвалами, похожими на клещи, покрытая черным, блестящим от слизи панцирем. Одна из бесчисленных разновидностей ползунов.
Тишину разорвали яростные возгласы Зотова и Джамала. Я же на мгновение оцепенел. Колени предательски дрогнули, а к горлу подкатила волна тошноты. Любой, кто меня знает достаточно хорошо, плюнул бы в морду тому, кто назовет Грэга Нортона трусом. Но я-то о своих слабостях знаю.
Я не то чтобы боюсь эту тварь… Но от одного вида этих скользких жвал, блестящего панциря, россыпи бельмастых глазенок на передней части туловища… От мысли, что ОНО сейчас приблизится… Коснется меня… О той склизкой вонючей жиже, что брызнет из него, если вскрыть этот чертов панцирь…
Я бросил полный ненависти взгляд наверх, пытаясь разглядеть хоть одного из тех, что на балконе. Они будто бы знали…
Ползун, поводя уродливой башкой из стороны в сторону, безошибочно нацелился на меня. Приподнялся на дыбы, шевеля в воздухе передними парами конечностей. Жвалы широко разошлись, обнажая круглую пасть, окаймленную бахромой мелких шипов.
И из этой пасти вдруг вырвался протяжный и тонкий, на самой границе человеческого слуха, писк, от которого дрожь пробежала по позвоночнику, и цунами ужаса и омерзения вышвырнуло из мозга все мысли. Я подхватил с пола лом, выставил его перед собой и застыл.
Основное оружие наемника — это, конечно, пушка. Бластер, лучемет, огнестрел — неважно. Однако и рукопашную каждый уважающий себя вояка осваивает. Вот и я немало часов провел в спортзалах, в том числе упражняясь с боевым шестом. Конечно, земное кунг-фу и рассчитано на землян или, по крайней мере, на гуманоидов. Но кое-что, может, сгодится и против этой пакости…
А пакость тем временем опустилась на все лапы и бесхитростно поперла на меня. Я до боли в пальцах стиснул свое жалкое оружие, матерясь сквозь зубы. Гладиаторские бои решили устроить, уроды? Я вам покажу бои…
Я едва удержался от соблазна перехватить свой лом на манер копья и метнуть его в одну из фигур, маячащих на балконе. Да, потом жить мне останется секунды две, но что с того? И так уже ясно, что отсюда не выбраться. Так стоит ли напоследок развлекать этих подонков?
Ползун преодолел разделяющее нас расстояние, и мне сразу стало не до размышлений. Куда-то улетучились и злость, и бесконечная усталость, и даже дрожь в коленках, уступив место одному-единственному желанию — жить. Выжить, несмотря ни на что.
Встретил тварь коротким тычком в морду. Надеялся попасть в глаз, но многоножка оказалась шустрой — дернула башкой, и удар пришелся вскользь. Я отпрыгнул в сторону, пропуская ее мимо. Она, будто бы по инерции, проскользнула дальше, едва не коснувшись меня одной из лап. А потом вдруг резко завалилась на бок, пузом ко мне.
Драться с ползунами врукопашную мне, понятное дело, не доводилось. Так что даже не знаю, как я умудрился угадать его маневр. Такое ощущение, что подсказка пришла откуда-то извне — мозг ощутил знакомое касание… Муха?
Эта разновидность больше всего напоминает земных гусениц — длинное сегментированное туловище с двумя рядами относительно коротких лапок понизу. Пропустив меня по левому борту, эта пакость, брякнувшись на бок, свернулась калачиком, едва не поймав меня в захват. Опережая его на доли секунды, я оттолкнулся торцом шеста от пола и запрыгнул на скользкий панцирь. Ползун конвульсивно дернулся, снова разворачиваясь, и отбросил меня в сторону.
Впрочем, на ногах я удержался и, перехватив лом поближе к одному краю, на манер длинной биты, долбанул пару раз по твари. Оба раза панцирь хрустнул, лопаясь, но серьезных повреждений, как видно, не последовало. А потом мне уже пришлось ретироваться к самой стене, пока насекомоподобное судорожно металось в центре арены.
Наконец ползун снова утвердился на лапах, взвился на дыбы, поднимая переднюю половину туловища вертикально полу. Запищал. Я, воспользовавшись моментом, ринулся в атаку. Несколько копейных тычков, одним из которых достал-таки тварь в глаз. Когда та подалась вперед, снова падая на все ноги, — отскок в сторону, хлесткий удар по суставу передней лапы. Хруст, брызги слизи, истошный писк. Пробегаю вдоль самого бока твари, от головы к хвосту, и — еще один удар по лапам. Отскок — она снова пытается свернуться и обхватить меня всем туловищем. Еще удар…
Страха уже нет. Дело даже не в том, что меня захватил азарт битвы. Собственно, и азарт уже прошел. Так всегда бывает, когда «раскусил» противника и знаешь, что он для тебя не опасен. Просто безмозглая скотина с набором чисто рефлекторных приемов. Дальше я действовал деловито, размеренно и единственное, о чем думал, — как бы поменьше заляпаться в отвратительной жиже, брызжущей из-под панциря.
Хотя повозиться все же пришлось. Я перебил ползуну едва ли не половину лап, основательно отдубасил по морде — вся она превратилась в одно мерзкое черно-бурое месиво. Сшиб напрочь одну из жвал, так что она валялась на полу на манер причудливого клинка. Но сдыхать тварь упорно не хотела и так и металась вслепую по забрызганной потрохами арене. Наконец, когда я целенаправленно, одну за другой, подрубил ей все конечности по правой стороне, он шлепнулась на бок и лишь судорожно подергивалась.
Джамал и Зотов, сопровождавшие битву ободряющими возгласами, стихли. Я же, едва дыша от навалившейся усталости, оперся на перепачканный лом и исподлобья взглянул на балкон.
Хоть бы шевельнулся кто. Ни единого возгласа. Лишь в самый разгар боя я чувствовал слабые вспышки интереса. Но сейчас — все та же смесь брезгливости и скучливого любопытства. Уроды…
Решетка камеры, в которой до этого находился ползун, снова ушла в сторону, и на арену шагнул робот в черном балахоне. Может, даже тот самый, что вел меня сюда. Деловито подцепив еще дергающуюся животину длинным крюком, уволок обратно в камеру. Решетка с грохотом задвинулась.
Но в одиночку стоять на арене мне пришлось недолго. Замигали светящиеся пузыри над камерами. Только сейчас заметил, что вспыхивают они один за другим, с минимальным интервалом, будто шарик катится по ободу рулетки. Ну-ну… Что выпадет на этот раз?
Следующей оказалась Диана. Выходить из камеры девчонка не хотела ни в какую, но все тот же робот в балахоне проявил настойчивость, которая в сочетании с парой уколов длинной пикой возымела действие. Едва же бедняжка ступила на забрызганный потрохами ползуна пол, прутья решетки снова сошлись за ее спиной. Отступать стало некуда.
Сверху свалился еще один лом, звонко задребезжал, покатившись по полу.
Они что, всерьез думают, что мы будем драться друг с другом?
Я увидел, как напрягся Зотов, как задрожали его пальцы, стискивающие стальные прутья решетки. Говоришь, девчонка для тебя ничего не значит, Алекс?
Джамала же происходящее, похоже, только развеселило. Он издевательски осклабился, и уж кто ему кажется смешным — мы с девчонкой или придурки, выставившие нас на арену, — не поймешь.
Но пауза в представлении не затянулась надолго. Пузыри над камерами снова начали мигать один за другим, и я понял, что мы влипли.
На этот раз открылись сразу две камеры. Что ж, логично. Двое на двое.
Девчонка пронзительно взвизгнула, когда из темных нор один за другим вывалились две многоножки, конвульсивно дергающие головами, будто ошалевшие от яркого света, а может, от потока брани, исторгаемого Джамалом и Алексом, — тут уж оба постарались на славу.
А вот Головастик так и сидит на полу и, кажется, даже не смотрит на арену. Бедолага, похоже, совсем сдал. Я хотел было поглядеть, как там Муха, но не успел — стало совсем не до того.
От девчонки, понятное дело, толку мало. Я отступил к стене, спрятал Диану за спиной. Борясь с новым приступом омерзения, пригляделся к противникам.
Оба ползуна — той же разновидности, что и предыдущий, и по размерам сравнимые. Поначалу бестолково поворочались, приходя в себя, потом как по команде взвились на дыбы.
Может, между собой передерутся? Было бы кстати…
Нет, Грэг, свой запас везения ты исчерпал задолго до того, как попал на эту чертову планету. Впрочем, логично, что двое мягкотелых двуногих показались этим тварям гораздо более привлекательной добычей.
И ведь что самое обидное, даже если сожрут они нас с девчонкой, впрок ведь это им не пойдет. Сдохнут в муках, отравленные чужеродным белком.
— Не шевелись, — буркнул я Диане и бросился навстречу многоножкам.
Отбиваться сразу от двоих — нереально, особенно если хочешь, чтобы девчонка уцелела. Так что единственный выход — захватить инициативу, отвлечь обоих чудищ на себя, а там, если повезет, и вынудить их сцепиться друг с другом…
Конечно же, все выглядит просто только в виде умозаключений. А на практике…
Миновал того, что справа, по касательной, с ходу рубанул шестом по передней лапе. По суставу не попал, но оступиться заставил, и ползун, дернувшись, приостановился. Я хрястнул его по одной из средних лап, на этот раз как нельзя более удачно — раздробленная конечность повисла на тонких тягучих лоскутках. Ползун заверещал, рванулся в мою сторону, второй — за ним, едва ли не перелезая через собрата. Пошла возня…
Мне все-таки повезло. Хотя бы потому, что в самом начале боя мне удалось перешибить одному из ползунов переднюю пару конечностей и раздробить морду. Поэтому, когда второй резким движением корпуса сшиб меня с ног и на моей левой ноге с хрустом сомкнулись зазубренные жвалы, схватка уже шла, по сути, один на один. Раненный мной противник, наполовину ослепший и корчащийся от боли (а что такое боль, эти твари, к счастью, знают), был уже не в счет. Хотя и второго мне хватило с избытком.
Поймав клещами жвал, ползун рывком подтянул меня к себе, намереваясь навалиться верхней половиной туловища и обхватить передними парами конечностей. Ногу залило чем-то горячим и липким и почему-то начало жутко щипать. Проклятье!! Судя по едкому запаху, тварь отрыгнула на меня изрядную порцию желудочного сока.
Я, рыча от затмевающей разум боли, долбанул пару раз по жвалам, но без толку — из такого положения трудно нанести достаточно сильный удар. Ну а потом, когда многоножка подтянула меня под себя, мне ничего не оставалось, кроме как выставить лом перед собой на манер копья.
Удалось протиснуть конец лома между жвалами и затолкать дальше, прямо в пасть. Ползун захрипел, в глотке его что-то забулькало.
— А, не нравится, паскуда? — злорадно проскрежетал я, сильнее налегая на железяку.
Жвалы разжались, и я, пользуясь слабиной, на добрые две трети затолкал лом в глотку твари, а потом дернул в сторону, с удовлетворением чувствуя, как что-то там внутри подается, лопается, хрустит.
Ползун рванулся, далеко отшвырнув меня в сторону, замотал башкой, отчаянно вереща. Я откатился подальше. Попытался подняться, но от новой вспышки боли едва не потерял сознание. Тысяча черепогрызов!! Похоже, колено раздроблено напрочь. Вся штанина пропиталась кровью, а сверху рана еще и сдобрена желудочным соком ползуна. Хотя это, пожалуй, даже к лучшему — разъесть толком не успело, только кожу обожгло, зато рану прижгло основательно, никаких коагулянтов не надо.
Я рухнул на спину, зажмурившись от бьющих в лицо прожекторов. Гам, царящий на арене — писк обоих ползунов, плач девчонки, ругательства запертых в камерах товарищей по несчастью, — поутих, и я слышал его будто бы через толщу воды.
Сейчас вырубишься — и все, конец. Хотя какое там вырубишься, когда колено будто бы буравят тупым сверлом.
Я перевернулся на бок, приоткрыл глаз…
Все не так уж и плохо. Оба ползуна трепыхаются, сплетясь в невообразимый клубок, и им пока явно не до нас. Тот, что с ломом в глотке, наверняка ранен смертельно. От второго тоже толку мало.
Как, впрочем, и от меня.
Я почувствовал, как что-то коснулось моего плеча, и дернулся как ошпаренный.
Девчонка. Размазывая слезы по испачканному лицу, теребит меня за рукав.
— Вставай! Вставай, что же ты… Ну, пожалуйста…
Ну да, действительно, что это я развалился? Жутко захотелось двинуть ей локтем в нос, но сдержался. Что было не так уж и трудно — сил не осталось даже на то, чтобы как следует выругаться. Боль отнимает последние крохи энергии, хотя она же и не дает окончательно впасть в забытье.
Я перекатился еще дальше, к самой стене. Что-то твердое и холодное уперлось в бок. А, второй лом. Я вытянул его из-под себя и, опираясь, как на костыль, приподнялся на одном колене. Девчонка подхватила было меня с другой стороны, но зацепила ботинком раненую ногу, и я взвыл, как аварийная сирена. Снова рухнул на пол, корчась от боли. Перед глазами все померкло, погрузилось в мерцающую багровыми сполохами кашу, по щекам, продираясь сквозь многодневную щетину, покатилась жгучая струйка. Слезы?!
Никогда в жизни, даже когда был сопливым мальчишкой, не плакал от боли. Вот и сейчас. Злость, бессильная ярость, нежелание мириться с неизбежным. И какая-то непредставимо огромная, просто вселенского масштаба, обида. Не хочется подыхать ТАК… Здесь… Да что там — вообще не хочется.
Я поднял голову, услышав лязг открывающейся решетки.
На арене снова появился робот в черном, парой мощных ударов добил корчащихся в муках ползунов. Подцепив крюком, утащил с арены — сначала одного, потом второго. Ну да, они уже не бойцы. Шевелиться еще шевелятся, но для шоу не годятся.
Подошел ко мне. Крюк с плоским, остро отточенным лезвием замер перед самым моим носом. Я, выругавшись, из последних сил отмахнулся от него своей железякой. Крюк от удара даже не дрогнул, а вот у меня лом чуть не вывалился из пальцев. Но намек был понят — робот, развернувшись, пошагал прочь.
Ну вот. Еще несколько минут жизни выиграны. Только вот зачем? Для того, чтобы шоу продолжалось?
Пузыри над камерами снова начали мигать — один за другим, с нарастающей скоростью.
— Держись, Грэг! — ободряюще выкрикнул Зотов.
— Меня, меня выпустите!! — как орангутанг, тряся прутья клетки, заорал Джамал, разражаясь своим демоническим хохотом.
Да уж, подмога не помешает. Сейчас я не то что с ползуном — с собственным телом управиться не в состоянии. Всему есть предел. Притока адреналина хватило на пару битв, но дальше — край. Несколько дней вынужденного голодания дают о себе знать.
Мигнул последний фонарь. Со скрежетом разошлись в стороны прутья решетки, и на несколько секунд в зале стало тихо. Неестественно тихо, будто все разом вымерли. Я же, повернув голову, чтобы поглядеть на свою «подмогу», закашлялся в приступе горького смеха.
Муха. Малыш еле держится на дрожащих, тонких, как сухие веточки, ногах. Повязки, наложенные Зотовым, превратились в еле держащийся на голове расхристанный тюрбан, темный от грязи и крови. Уцелевший глаз влажно поблескивает из-под этих лохмотьев.
Но парень — настоящий боец. Нетвердой походкой поковылял ко мне, и я чуть ли не физически ощутил накрывшую меня волну сострадания и желания помочь. Своими тонкими, невесомые пальцами, едва касаясь штанины, малыш ощупал мою раненую ногу и тут же начал сдирать с головы свой тюрбан.
Я отпихнул его в сторону. Все равно не успеет. Да и зачем? Еще несколько секунд — и нам конец. Вот он, скрежет трех одновременно открывающихся решеток…
Все! Будто бы разом перегорели последние предохранители, удерживающие меня на грани сознания, и все вокруг вдруг померкло и унеслось куда-то в невообразимую даль.
А может, это я падал куда-то. Вниз, вниз… Ощущение полета, приятный холодок по позвоночнику, и мелкая, тоже не лишенная приятности, дрожь по всему телу.
А потом — какой-то грохот и истошный писк ползунов.
31
Это похоже на чуткий сон или, наоборот, на глубокую дрему. Полностью не отключился, и будто бы сигнальный буек колышется на поверхности сознания. Ни мыслей, ни эмоций, ни звуков, ни образов. Ощущаешь себя дрейфующим в безбрежном океане мрака. Если возникнет желание вынырнуть из него — не получится. Здесь нет расстояний, нет верха и низа. Нет движения.
Но выныривать не хочется. Потому что желаний тоже нет. И собственное тело не контролируешь, даже не чувствуешь. Есть лишь мрак и слабое ощущение… себя. Его достаточно лишь для того, чтобы понимать — ты жив. Остальное — неважно. Остального пока просто нет.
Постепенно, а может, наоборот, неуловимо быстро, так что я не улавливаю моментов смены состояний — добавляются новые ощущения. Пространство… Время…
Боль.
Вспышкой боли меня, как взрывом, выбрасывает на поверхность этого океана беспамятства. В мозг разом врывается огромный, оглушительный, ослепительный Мир, едва не размазывает меня своей громадой в первые же секунды.
Впрочем, шок длился недолго, и мир вскоре сжался до маленькой полутемной каморки с гладким, как зеркало, потолком и вяло мерцающим пузырем-светильником на стене.
— Извини, Грэг. Не хотел тебя будить…
Зотов, склонившись надо мной, осторожно разматывает сероватые бинты на искалеченной ноге.
— Повязки надо сменить. Потерпи.
Лежу, терплю, отупело таращась в потолок.
— Я сделаю поярче, раз уж ты очнулся…
Он коснулся кончиками пальцев пузыря, и тот загорелся на полную, высветив гладкие голубоватые, будто бы сделанные изо льда стены, покрытые незатейливым геометрическим узором.
Тихо. Светло. Чисто. Совсем не похоже на ту камеру, где нас с девчонкой держали до этого.
— Где мы? — прохрипел я, откашлявшись.
— Сам-то как думаешь? — хохотнул Зотов.
Я скривился. Тоже мне, хохмач нашелся. Ка-ак двинуть бы сейчас в морду…
Алекс, выпрямившись, с усмешкой взглянул мне в глаза.
— О, да ты начинаешь злиться, Грэг! Хороший знак. Будешь жить.
— Да пошел ты, — вяло пробормотал я. — Последний раз предупреждаю — не лазь мне в башку!
— Я ведь тебе объяснял уже… — начал было Зотов, но, вздохнув, оборвал сам себя и снова занялся повязками. Настал самый ответственный, а заодно и самый болезненный для меня этап — укладывание ноги в лубок из листа какого-то эластичного материала. Следующие пару минут мне было не до вопросов.
— Уф… Ну вот, готово. Как ты?
— Терпимо. А попить найдется?
— Конечно.
Он достал откуда-то из-под моего ложа бурдюк с водой. Я выпил почти все. Отдышавшись, уперся руками в край ложа, намереваясь сесть, но Зотов меня остановил.
— Не думай даже! Тебе еще пару дней отлеживаться, не меньше.
— Проклятье!.. Ладно, лежу. А ты давай рассказывай уже, что происходит. Я-то, если честно, рассчитывал проснуться уже на том свете.
— Да уж, ты пропустил самое интересное…
— Что, Муха с девчонкой уложили трех многоножек?
— Хм! Почти угадал. Разве что Диана тут ни при чем.
— Что — Муха?! Ты серьезно?
Зотов рассмеялся.
— Да нет, не совсем. Но малыш преподнес нам нехилый сюрприз. Оказалось, что он…
Тут он вдруг осекся и замер, будто прислушиваясь к чему-то. Я тут же подобрался — несколько дней на Аде научили меня отовсюду ждать самого худшего. Увидев мою реакцию, Зотов успокаивающе похлопал меня по плечу.
— Все в порядке, Грэг. Просто… Сейчас сам все увидишь.
Зашуршали в пазах створки дверей, и в камеру, ощутимо сотрясая пол своими тяжелыми шагами, вошел шипастый стальной монстр. Вслед за ним неслышно, будто бы скользя по гладкому покрытию, вплыл тощий субъект с меня ростом, в длинном черном балахоне, полностью скрывающем очертания фигуры. Капюшон — огромный, будто бы не по размеру, — прячет и лицо незнакомца. Как это он на стены не натыкается при ходьбе?
Последним в комнату вошел — точнее, забежал — Муха. Тоже в черном одеянии, но с откинутым на спину капюшоном. На голове белеют свежие бинты, а пострадавший глаз аккуратно прикрыт черной, идущей наискосок повязкой, отчего выглядит малыш как настоящий пират. Я невольно улыбнулся. Полку одноглазых прибыло.
Малыш подошел ко мне, погладил своими невесомыми пальцами по руке. Как обычно, не произнес ни слова, даже рта не раскрыл, но мне передалось его настроение — этакая смесь из беспокойства, радости, сострадания, благодарности… Нет, пожалуй, язык землян не в силах передать все оттенки этого чувства. Язык — очень несовершенный посредник…
— Он очень беспокоился о тебе, — усмехнувшись, сказал Зотов. — Несколько раз приходил, пока ты валялся без памяти.
— Все нормально, малыш, — я легонько сжал его руку. — Со мной все в порядке.
Замолчал, чтобы не выдавать дрожи в голосе. Тысяча черепогрызов! Я все-таки становлюсь слишком сентиментальным. Хотя… Пожалуй, нужно провести несколько дней на Аде, чтобы понять, как это важно — когда кто-то о тебе беспокоится.
Длинный тип в балахоне подошел ближе, встал рядом с Мухой, и я, наконец, разглядел в складках капюшона продолговатое серое лицо с огромными черными глазами. Такое же, как у малыша.
Импульсы, пришедшие от незнакомца, оказались гораздо мощнее, чем у Мухи, и гораздо легче читающимися.
Благодарность. Извинения. Ободрение. Сожаление…
Гости не задержались в комнате (или надо говорить — в палате?) надолго. Долговязый заторопил Муху, и вскоре они вышли, оставив нас с Зотовым наедине.
— Ну? — приподняв бровь, спросил Алекс.
— Ни черта не понимаю! — признался я.
— Но ты заметил, что тот, второй…
— Да, конечно. Значит, Муха…
— Абориген. Причем не абы какой, а что-то вроде принца. Во всяком случае, носятся с ним, как с надеждой всей нации. И то, что он нашелся, — для местных праздник вселенского масштаба.
— Так какого черта они сразу-то его обнимать-целовать не кинулись?! К чему все это представление с ползунами?
— Малыш ведь ранен был и большую часть времени без сознания провалялся. Мы с ним в одной камере сидели поначалу. Я думал, не выживет… Ну свои его и не чуяли. Я имею в виду — ментально. Ну, а роботам все по барабану. Я пытался до них достучаться — все без толку. Но, когда бои начались и малыш пришел в себя, его почуяли. А уж когда на арену выбежал и тряпки с головы смотал — признали, наконец. Решетки на камерах обратно — хрясть! Один из ползунов еще вылезти не успел — его пополам перерубило. Остальных двух уже наши железные друзья добили. Ну а потом началось…
— Да уж, представляю… Ну а сейчас-то что?
Зотов пожал плечами:
— Отъедаемся, отсыпаемся, раны зализываем. Головастик — по уши в работе. С местными общается. Взрослые аборигены гораздо более сильные медиумы, чем наш малыш Муха, так что тут даже моя помощь не требуется. Я вот за тобой ухаживаю.
— Больше никто не согласился?
— Вообще-то да, — рассмеялся он. — К тому же я единственный из всей нашей компании умею оказывать медицинскую помощь.
— Ладно, ладно, понимаю… Спасибо тебе.
За всю мою жизнь было очень немного моментов, когда я благодарил столь искренне. И Зотов это, конечно, почувствовал.
— Не за что, Грэг. Я рад, что мы встретились. Судьба нечасто сводит с людьми, чистыми сердцем.
— Это ты обо мне-то?
— Представь себе. И нечего рожи корчить. Мне виднее. И ему тоже.
— Ему?
— Мухе…
Зотов глубоко вздохнул и, глядя в сторону, ненадолго задумался.
— Ты только представь себе, Грэг. Мальчишка, с самого рождения окруженный всеобщей заботой и обожанием. Единственный ребенок за последние десятилетия. Росший среди старых, как дерьмо, динозавров, бесконечно мудрых и справедливых наставников…
— Ага! — фыркнул я. — Которые в свободное от доброты и мудрости время натравливают ползунов на людей.
— Это был ритуальный поединок. Дань традиции. Они очень трепетно относятся к традициям. Это единственное, что у них есть.
Я снова фыркнул.
— Их можно понять, Грэг. Они уже сотни лет сидят под землей и с поверхности не ждут ничего хорошего. Как я понял, это потомки выживших после масштабного инопланетного вторжения. Хотя, пожалуй, изоляция и правда не пошла им на пользу.
— Тысяча черепогрызов! Как им удавалось оставаться незамеченными? Сначала эриданцы здесь отстроили военную базу, потом наши ее захватили и понастроили своего, потом возник этот тюремный комплекс…
— Да-да. На поверхности бушуют войны, у планеты меняются хозяева… А истинные хозяева сидят глубоко под землей и в ус не дуют. Они НИКОГДА не выходят на поверхность, Грэг. Единственным исключением стал наш общий знакомый. Проглядели малыша, и отправился он гулять по дальним, заброшенным уровням. Заблудился. Долго плутал, постепенно выбрался в ту систему пещер, которая выходит на южный склон. И оказался в лагере Джамала. Представляешь, каково ему было? После древних мудрых старцев нарваться на сборище мерзости, сбрасываемой сюда со всей галактики? А ведь он провел в лагере больше года по местному времени.
— Как он умудрился выжить там?
— Я же говорю, местные — очень сильные медиумы. Даже наш малыш. Он в зародыше гасил любую агрессию по отношению к себе. И, наоборот, подспудно внушал симпатию. В то же время стараясь оставаться незаметным.
— Гипнотизировал целый лагерь?
— Да зачем же весь? Он редко показывался на виду. В контакт вступал с отдельными зэками. А группу из двух-трех человек он запросто может держать под полным контролем. В общем, он обзавелся несколькими постоянными помощниками в лагере, которые делились с ним едой и всем необходимым. А сам раз за разом возвращался в пещеры, пытался отыскать ход домой.
— Хм… И давно ты об этом знал? С самого начала?
Он кивнул:
— Он рассказал мне обо всем… Хотя «рассказал», конечно, не то слово… В общем, большую часть он передал мне, еще когда мы шастали по подземельям Озерного лагеря. Я ведь второй человек из всех homo sapiens, который вызвал у него доверие. Ты — первый.
— Ну-ну. Я польщен. Что ж он мне-то ничего не передал?
— Рассказать можно тому, кто может услышать. Наш Муха все-таки довольно юн. Он очень хорошо «читает» пси-сферу. Для него все мы, особенно вы, земляне, которые понятия не имеют, что такое пси-блок, — как раскрытые книги. Но вот передать что-то тому, кто не обладает хотя бы минимальными способностями к телепатии, довольно сложно. Эмоции, отдельные образы — еще куда ни шло. Но связную информацию…
— А мне показалось, что он и читать-то не умеет, — буркнул я. — Чтобы объяснить ему, чего ты хочешь, приходилось сосредотачиваться, твердить все по нескольку раз…
Зотов снисходительно усмехнулся.
— «Читать» землянина — вообще сомнительное удовольствие, Грэг. Все мысли, ассоциации, эмоции, отдельные позывы, в том числе чисто физиологические, — у вас сливаются в единый клубок. Такая какофония, что вычленить что-то одно очень сложно. Когда человек обладает хотя бы зачатками телепатических способностей, у него выстаивается то, что мы называем пси-дисциплиной. Он блокирует или экранирует большую часть своего «выхлопа», контролирует, что именно и в какой тональности посылать вовне… Ну, в общем, я смотрю, тебе не особенно интересно.
— Да нет, почему же. Ты меня немного успокоил. Не переношу даже мысли о том, что кто-то может свободно рыться у меня в мозгах.
— Ну, я рад.
Пару минут я повалялся, отдыхая и переваривая полученные сведения. А тут и желудок включился и громким урчанием дал понять, что неплохо бы подкинуть в топку и того, что переваривается в брюхе, а не в голове. Зотов, понимающе кивнув, отправился куда-то за едой. Вернулся довольно быстро с небольшим куском чего-то жареного.
— Что это?
— Не бери в голову. Главное — что это можно есть. Пока что ничего другого предложить не могу.
Меня это не особенно расстроило. Я и по жизни-то не привередлив, а уж тут впился в кусок так, как и подобает человеку, не жравшему несколько дней. Зотова же, по всему видать, это зрелище изрядно позабавило. Во всяком случае, он дождался, пока я закончу, и только потом двинулся к выходу.
— Ну ладно, Грэг. Отдыхай. Пойду, может, Самуэлю моя помощь понадобится.
— Помощь в чем? Что он там творит вообще?
— О, это целая история. Если в двух словах — обеспечивает нам дорогу домой.
Я замер, при этом скорчив такую мину, что Зотов расхохотался.
— Да, Грэг. Ты не ослышался. У местных есть несколько звездолетов — что-то вроде катеров для экстренной эвакуации. Сам понимаешь — рухлядь несусветная, несколько веков простояли в пусковых шахтах. Но по крайней мере два из них, по словам Головастика, еще способны отправиться в Пространство.
— И как скоро?
— Не знаю. Работы по подготовке много, но местные оказывают нам всяческое содействие. Мы для них герои, спасшие их малыша. В общем, дело нескольких недель. Может быть, пары месяцев.
Читать бесплатно другие книги:
