Первый после бога Ахманов Михаил
– Тогда бы он устроил засаду на суше, – возразил Шелтон. – Была схватка, наших перебили, а Дереку и трем полумертвым удалось скрыться и доползти до кустов. Их даже не стали искать, не пожелали прикончить! Как считаешь, почему?
Белл помотал головой.
– Не знаю, сэр. И правда странно.
– Таунли умеет считать, – пояснил капитан. – С Дереком было два десятка, и значит, большая часть команды на берегу. Где же? Возможно, где-то поблизости. Наткнешься на них, и будет бой до смерти, с большими потерями. Он не хотел рисковать. Он и так потерял многих.
– Ясно, сэр.
– Нет, не совсем. Таунли взял корабль и мог бы уйти. Однако не ушел… В чем же причина?
Молчальник Брукс что-то буркнул.
– Что? Что ты говоришь?
– Перец к мясу, сэр.
– Перец? И что это значит?
– Ждет нас, – промолвил Брукс. – Желает покуражиться. Это как перец к мясу. Приправа.
Некоторое время Шелтон обдумывал эту мысль и решил, что толк и смысл в ней имеются. Он унизил Таунли, теперь Таунли хочет унизить его… Приправа к блюду, точно! Обернуть бы ее к пользе дела! Вызвать мерзавца на поединок?.. Он на это не пойдет или предложит драться на корабельной палубе, в кругу своих головорезов… А те всадят нож в спину…
Впрочем, нож уже сидел, и не в спине, а в сердце. Шелтон старался не глядеть на мертвые тела за кучей камней, на трупы своих моряков, на которых пировали грифы. Завтра, когда «Амелия» уйдет – ведь должно это когда-нибудь случиться! – он их осмотрит и попрощается с ними. Там, должно быть, Палмер Джонс, Мэт Уэллер, Дик Сазерленд и книгочий Костакис с Родоса… и там братец Руперт Кромби, хоть хвастун и фанфарон, однако родич…
Нож повернулся в ране, Питер прикусил губу и пробормотал проклятие. Потом сказал:
– Том, вернешься со мной, а ты, Брукс, сиди тут и смотри в оба. В середине ночи тебя сменят.
Они шагали обратно почти в полной темноте. На небе висел месяц, похожий на ладью с загнутыми вверх носом и кормой, и созвездия были знакомыми, почти такими же, как на Ямайке. Начало холодать. Шелтон уже испытал эти резкие перепады – в пустыне дневная жара ночью сменялась знобящим холодом. Обернувшись, он увидел, как над водой и в самой воде вспыхивают новые звезды – на кораблях зажигали фонари.
В лагере тоже светились костры, совсем крохотные – сухие ветви кустов были скудным топливом. У огня, горевшего рядом с лежащим Батлером, сидел Берт Айрленд; морщины змеились по его лицу, и казалось, что он постарел на десять лет.
Капитан опустился у костра, кивнул на Батлера.
– Дерек что-нибудь говорил?
– Бредил и ругался, прости его Господь, а теперь в беспамятстве, – ответил Айрленд. – На них, сэр, целая сотня навалилась. Я так понимаю, его послушав: когда стало ясно, что корабль не удержать, мистер Батлер велел, чтобы прыгали в воду. На берег вышли четверо. Лекаря он сюда дотащил, а Ингел и Брюс сами приползли.
– Что с ними?
– Отмучались. – Парусный мастер перекрестился. – А мистер Хадсон, думаю, умер еще утром – грудь пробита навылет.
– Он был хорошим лекарем, – сказал Том Белл и перекрестился тоже. – Понимал, что самое верное лечение – ром снаружи и ром внутрь.
Подошел Мартин Кинг, сел к огню, доложил:
– Мерфи и Кейн в охранении, остальные поели и спят. Воды еще немного осталось, есть ром и сухари… Что на море, капитан?
– Барк Таунли – у входа в бухту, стоит, должно быть, на плавучих якорях и далеко от берега. А наше судно и два шлюпа – близко. От пляжа кабельтова не будет.
– Два шлюпа? Откуда?
– Там еще «Москит» Лейта.
– Крыса помойная! Гаденыш! – выругался Айрленд. – Пил наш ром, жрал нашу свинину, а потом продал! Наверняка он!
Глаза Мартина сверкнули.
– Значит, «Амелия» близко стоит… Атакуем? Прямо сейчас?
– Нет. Стерегут крепко. Нам не проплыть полторы сотни ярдов незамеченными. Всех положат, прямо в воде.
– Что же делать?
– Пока не знаю, – с угрюмой гримасой молвил капитан. – Нужно выспаться. Хорошие мысли приходят во сне.
У костра воцарилось молчание, только потрескивали ветки в пламени да хрипло, с присвистом, дышал Батлер. Внезапно Шелтону показалось, что он раскрыл глаза. Потом в горле умирающего заклекотало, и он выдохнул:
– Ррр… р-рому…
Питер склонился к нему.
– С такой раной спиртное убьет тебя, Дерек.
– Я… и так… умираю… Р-рому!
– Он хочет что-то сказать, и ром его поддержит, – молвил боцман, доставая флягу. – С вашего дозволения, сэр… пусть глотнет… в последний раз…
Батлер смог сделать четыре глотка и вроде бы приободрился. Его глаза раскрылись шире, голос стал ясным.
– Темно, плохо вижу… Пит… Ты здесь, Пит?
– Да, Дерек, я рядом.
– Наш корабль… не отдавай Таунли… лучше пусть сгорит… сам сожги…
– Я бы сделал это, но еще не знаю, как.
– «Амелия»… близко к берегу… Пит, Пит!.. Я слышал это?.. Или бредил?..
– Ты все услышал верно, Дерек. До «Амелии» полторы сотни ярдов, не больше.
– Дистанция мушкетного выстрела, – отчетливо проговорил Батлер. – У палубных пушек стоят бочонки с порохом. По два у каждой, ближе к корме. Если их не убрали… – На губах умирающего показалась кровь, и он прохрипел: – Рому… еще рому…
Том Белл поднес к его рту флягу, но теперь Батлер пил с трудом и сделал только один глоток.
– В Порт-Ройяле… в церкви… помолитесь за меня… за нас всех… – прохрипел он. – Просите, чтоб не держали нас долго в чистилище… Cто лет… сто лет хватит по грехам нашим… Так я думаю, а прочее… прочее – в воле Господа…
Он вздохнул, закрыл глаза и умер.
Четверо мужчин сидели над его телом в оцепенении, что всегда охватывает свидетелей смерти. Человек, который только что дышал и говорил, мучался, но все же был живым, вдруг превращается в ничто, в мертвую груду костей и плоти. Несомненно, в этом таился секрет, ведомый лишь Богу; лишь Он знал, чем отличается жизнь от смерти и почему люди не вечны, а должны уходить. Но кроме этой тайны имелась и другая: если уж сделал Господь человека смертным, то почему не только старость была причиной гибели?.. Смерть в преклонном возрасте – судьба, а остальное – случай, и им, по недосмотру божества, распоряжались люди, несущие друг другу гибель при помощи свинца и стали, воды, огня, веревки, яда и разными иными способами. Бог был милосерд и всеведущ, однако это допускал. Возможно, хотел проверить, сколь долго и как сильно люди будут тешить дьявола.
В темноте раздался резкий гортанный голос. Молитва или песня была короткой и оборвавшейся так же внезапно, как началась. Подняв голову, Шелтон заметил лишь неясный силуэт во мраке – старый индеец стоял спиной к костру, делая какие-то странные жесты. Будучи мудрецом, посвященным во множество тайн, он, вероятно, мог увидеть, как отлетают души умерших, и разглядеть предстоящую им дорогу. Куда она вела для Дерека Батлера? Вряд ли в рай, но хорошо бы не в ад.
Чувство огромной потери охватило Питера Шелтона. Он наклонился, поцеловал Батлера в лоб и встал, озираясь. Где-то во тьме была Соледад, и скоро он ее нашел, у другого костра, рядом с ее сундучком и ларцами. Она сидела на земле, завернувшись в плащ. Капитан опустился рядом.
– Почему вы не спите, донья Соледад?
– Мне нужно подумать, дон Педро.
– О чем же?
– О ваших словах. Вы сказали: теперь, потом и до самой смерти… Такие речи много значат для женщины.
– Для мужчины тоже.
– Вы правы. Но у вас, наверное, есть опыт в том… в том, что происходит между… – Внезапно она смутилась и спрятала лицо в ладонях. – То есть я хочу сказать, что вы, наверное, не мне одной говорили такие слова. А я… я боюсь вас разочаровать. – Глубоко вздохнув и не отнимая рук от лица, Соледад шепнула: – Дон Педро, я должна признаться… я… я не очень опытна в постели. Дон Орельяна, мой супруг, корил меня за это.
Она не знала любви, понял Питер Шелтон. А женщине соитие без любви не дарит счастья.
– Я не последую примеру вашего покойного супруга и ни в чем вас не упрекну, – сказал он. – Но прошу вас, дорогая, следить за поваром или кухаркой, кто там у нас будет. Я не люблю слишком пережаренного мяса.
– Дон Педро! Вы опять насмешничаете!
– Отнюдь, донья Соледад! Кстати, откуда у вас этот плащ? Он кажется мне знакомым.
– Его дал мне ваш индеец. Что он делает в вашей команде?
– Присматривает за мной. И кажется, вы ему понравились.
Они смолкли, но эта тишина, в которой слышались только треск веток в костре и дыхание Соледад, была целительной. Проходили минуты, и Шелтон все яснее, все отчетливее ощущал, как горечь уходит из сердца, как стихает гнев, как неуверенность сменяется чувством собственной силы. Жизнь предстала перед ним чередой потерь и находок; сегодня он потерял Батлера и многих своих товарищей, но нашел Соледад, и если завтра он распростится со своим кораблем, то, возможно, найдет что-то другое. В сундуках судьбы есть черные камни, но есть и белые.
Соледад пошевелилась, прошептала:
– Дон Педро, это теплый плащ из шерсти ламы, и он очень большой…
– Я рад, леди, что вы не замерзнете этой ночью.
– Его хватит вам и мне, дон Педро. Я не могу уснуть, но если вы сядете ближе… и если вам будет угодно меня обнять…
Костер угас, и Питер не видел лица Соледад. Но ее губы были теплыми и нежными.
– Со мной пойдут лучшие стрелки, – сказал капитан. – Ты, Смарт, и ты, Донелл. Каждый возьмет по три мушкета. Остальные укроются за камнями у бухты. Все, что принесет к берегу, выловить. Разумеется, кроме совсем уж лишнего.
Лица людей озарились мрачными ухмылками.
– Что из лишнего приплывет, на то, сэр, пули не потратим, – сказал Ник Макдональд и провел по горлу ребром ладони.
– Тогда пошли. Мистер Кинг командует на левом фланге, мистер Белл – на правом. Не высовываться, пока не прикажу!
Позиция у камней, откуда Шелтон вчера наблюдал за пляжем и бухтой, его вполне устроила. Слабый ветер рябил поверхность воды, солнце только поднялось над горами и светило в спину, не мешая целиться и стрелять. Вид был отличный, всё, как на ладони: «Амелия» и два шлюпа вблизи берега, моряки на их палубах, открытые пушечные порты и в отдалении большой трехмачтовый барк. Корсаров на «Амелии» было много – должно быть, Таунли перевел на бриг половину своей команды.
Пока Смарт и Донелл заряжали мушкеты, Питер, приподняв подзорную трубу, осматривал борт «Амелии». По словам Батлера, бочонки должны стоять около орудия, ближе к корме – значит, справа… За фальшбортом их не было видно, и капитан всматривался в отверстия шпигатов. От трубы не стоило ждать чудес, но все же он разглядел справа от пушки нечто темное – возможно, бок дубового бочонка.
– Целься в шпигаты, Керти, – сказал он, поворачиваясь к стрелкам. – Я и Смарт попробуем пробить фальшборт.
– Да, сэр. – Остроглазый Керти Донелл был самым метким в команде, мог сбить шляпу с головы на дистанции в сто ярдов. Любовно погладив ствол мушкета, он промолвил: – Пороха засыпано больше, и отдача будет сильная. Зато пуля не застрянет в досках… – Сделав паузу, Керти добавил: – Я надеюсь, сэр.
– Хорошо. Если дело выгорит, я твой должник. И твой, Джейсон.
С этими словами Шелтон покинул укрытие и, встав почти у самой воды, принялся разглядывать «Амелию» в подзорную трубу. Увидев его, на корабле засуетились, кто-то бросился к кормовой надстройке, и не прошло и минуты, как на палубу вылез Френсис Таунли. Широко шагая, он подошел к трапу, поднялся на квартердек и в свой черед уставился в трубу на берег – должно быть, хотел убедиться, что перед ним бывший владелец «Амелии».
Они глядели друг на друга, и Питер видел, как на лице Таунли расцветает торжествующая улыбка.
– А вот и наш чистоплюй! – рявкнул он. – Я надеялся, что ты придешь, красавчик! Полюбуйся на мой корабль! Правда, совсем неплох?
«Брукс-молчальник прав, – подумал Шелтон, – этот мерзавец сожрал мясо, но хочет еще и приправы».
Он опустил трубу и громко произнес:
– Ты вор, Френсис Таунли! Вор и убийца! Ты нарушил обычай Берегового братства!
– Ничего я не нарушил, купчишка, ведь ты мне не брат! – донеслось с «Амелии». – Я обещал, что достану тебя, и я тебя достал! Зачем тебе корабль? Ты ведь в Потоси собирался, на рудник! Вот и отправляйся туда и грызи там камни!
Таунли захохотал. Его люди ржали, грозили тесаками, выкрикивали ругательства; один из корсаров встал на планшир и помочился в сторону берега. Потом раздались выстрелы и по камням защелкали пули. Шелтон понял, что стрелки не целятся в него, хотят лишь попугать и отогнать, точно назойливого пса.
Его челюсти свело от гнева. Он медленно попятился к укрытию, где поджидали Донелл, Смарт и заряженные мушкеты.
– Господь мне поможет, – тихо прошептал он. – Господь укрепит мою руку. Ты, ублюдок, не будешь плавать на моем корабле!
Шелтон лег и устроил тяжелый мушкет на плоском камне. Рядом лежали еще два.
– Я могу снять эту гадину, – промолвил Донелл. – Если пожелаете, сэр.
– Нет, Керти. Стреляй в шпигаты. Стреляйте оба и не ждите моей команды.
Капитан прицелился и нажал на спуск. Приклад так ударил в плечо, словно лошадь лягнула – Донелл не пожалел пороха. Грохнули мушкеты его стрелков. Он почти физически ощущал, как пули таранят воздух и впиваются в доску фальшборта. Пробьют ли?..
Они быстро сменили оружие и выстрелили во второй раз. Керти уже потянулся к заряженному мушкету, бормоча: «Бог троицу любит…», как над бортом «Амелии» вдруг взметнулось пламя. Вслед за первым фонтаном огня тотчас поднялся второй, а мгновениями позже – третий и четвертый. Полетели обломки дерева, рухнула грот-мачта, восьмифунтовое орудие птицей взмыло в воздух, а вместе с ним – два десятка человеческих тел. Раздались испуганные вопли, уцелевшие корсары метались по горящей палубе, обожженные с криками прыгали в море. Густой дым окутал корабль, и Шелтон уже не мог разглядеть фигуру Таунли на квартердеке.
– Дерек не ошибся, четыре бочонка, – мрачно сказал он, поднимаясь. – Теперь черед за орудийной палубой и трюмом. Там у нас полно пороха.
На шлюпе Лейта тоже заметались люди, едва заметные сквозь дым – кажется, рубили причальные канаты и ставили кливер. С палубы «Амелии» пираты посыпались в воду, как горох.
– Плывите, плывите, крысы, – молвил Джейсон Смарт со зловещей улыбкой. – Уж мы вам задвинем трап в задницу!
Шелтон глядел на свой пылающий бриг, и казалось ему, что этот огонь жжет его сердце. С прежней «Амелией» было иначе – ветхое судно поставили на прикол в Порт-Ройяле и при нужде использовали, как склад. А этот его корабль погибал в пламени, погибал от его руки! Зато вместе с врагами, напомнил он себе. Значит, не подвела его «Амелия»! Он послал ей пулю и приказ не подчиняться захватчику. Так и исполнено! Но горько, как горько… Будто он вновь стоит у могилы матери и смотрит, как в разверстую землю опускают гроб.
Снова грохнуло. Этот взрыв был намного сильнее, чем первые, и Шелтон понял, что огонь добрался до запасов пороха в трюме. Жаркое рыжее облако поглотило «Амелию», но ненадолго – корабль уже исчез, рассеявшись обломками дерева, обрывками канатов и клочьями парусов. То, что осталось тяжелого – пушки, перебитые шпангоуты, киль, металлический рангоут, – ушло в морскую пучину; на месте взрыва плавали доски, бочки, корзины и ящики. Со злобной радостью Шелтон видел, что огненное облако накрыло «Москит» и шлюп Сармиенто, оба суденышка запылали, и почти сразу же на «Моските» загремели взрывы. Команда барка, как он разглядел в трубу, пыталась спустить шлюпки, но от горловины бухты до стоянки «Амелии» было мили полторы. Те, кто уцелел, ждать помощи не собирались и плыли прямиком к близкому берегу.
Когда первый корсар, пошатываясь, выбрался из воды, Шелтон махнул рукой и крикнул:
– Вперед! Кончайте мерзавцев, парни!
– Ату их, ату!.. – взревели за камнями, и четыре десятка разъяренных моряков устремились к воде. Ник Макдональд успел первым, вцепился человеку в волосы, запрокинул голову и полоснул ножом по горлу. Ближайшие три четверти часа над берегом неслись вопли, стоны и мольбы о пощаде, затем прибой стал выносить на каменистый пляж мертвые тела, и Шелтон понял, что с людьми Таунли покончено. Труп Таунли не нашли – очевидно, взрыв уничтожил его останки, зато тело Лейта с оторванной рукой волнами выбросило на берег.[39]
На «Старине Нике» видели жестокую расправу и идти к берегу не рискнули. Там, должно быть, еще осталось человек пятьдесят, но одно дело – неожиданная атака, и совсем другое – высадка под огнем и схватка с обозленным противником. Опять же все награбленное, что было на барке, теперь делилось на большие доли – к утешению скорбящих о гибели товарищей. Так ли, иначе, «Старина Ник» поднял паруса и вскоре исчез за северным мысом. Кто бы ни стоял теперь на месте Таунли, это был благоразумный человек.
Прибой гнал к берегу обломки, и Шелтон велел выловить все до последней доски. Главным приобретением стали несколько бочек с водой, бочка испанского вина и подмоченный провиант, а также одежда и обувь, содранные с трупов. В этой пустыне все имело ценность: дерево шло в костер, вода – людям и истомившимся лошадям, и даже драные сапоги могли защитить от острых камней и нагретой почвы.
Ближе к вечеру ножами и тесаками выкопали неглубокую яму и опустили в нее Батлера, Хадсона и истерзанные грифами тела погибших. Птицы потрудились с таким усердием, что на покойников было страшно смотреть – почти все безглазые, с рваными ранами на шее и щеках, с плотью, расклеванной до костей. Их завернули в остатки одежды, засыпали комьями сухой землей, поверх нее завалили камнями, и Питер произнес краткую молитву. Лицо его было бесстрастным, на душе царила тьма. Джонс и Сазерленд, братец Кромби и силач Уэллер, Ингел, Кокс и Брюс, Батлер, Хадсон и еще дюжина моряков легли в эту неприветливую землю. Треть экипажа «Амелии»… Утешало одно: врагу корабль не достался и лежал на морском дне, в пятистах ярдах от братской могилы.
В этих хлопотах прошел день, и Шелтон не мог припомнить, видел ли он хоть раз Соледад. Вроде бы она поила лошадей… вроде бы сидела у костра, пекла лепешки на плоских раскаленных камнях… вроде бы бросила ком земли на могилу и долго стояла там на коленях – должно быть, молилась за своих домашних и за погибших моряков… Он чувствовал, что должен поговорить с ней, ободрить ее, сказать еще раз те волшебные слова: теперь, потом и до самой смерти… Но в душе его не было мира, не было света, а только тьма. Он был капитаном без корабля, нищим предводителем нищей команды, человеком, заброшенным с кучкой товарищей на дикий берег. Позади – камни и прокаленная солнцем земля, впереди – море, но оно не обещало, как прежде, свободы; без судна море было преградой, а не дорогой к дому. А что ждало его там, на Ямайке, которую он считал родиной?.. Долги, судебные иски, отчаяние отца и сестры и неизбежное банкротство… Он не мог с этим смириться! Он должен найти выход!
…Он сидел в одиночестве на камне у моря. Крупные яркие звезды сияли в небесах, и среди них плыл полумесяц, ладья с изогнутыми носом и кормой. Шелтон глядел на нее и представлял, что это его новый корабль, бриг с распущенными парусами, вместительным трюмом, пушками на орудийной палубе и капитанской каютой, отделанной тиковым деревом. Такой каютой, в которую не стыдно привести Соледад и сказать: вот, милая, твое жилище, а на Ямайке тебя ждет каса в зеленом саду, столь же уютная, как в твоей усадьбе, и каса эта – наше общее наследие от доньи Исабель. Там мы будем жить в любви и мире, там вырастут наши дети, и дочери будут красавицы, как ты, а сыновья, наверно, станут моряками… Два сына для двух кораблей, «Амелии» и «Соледад»…
За спиной Шелтона послышались шорох одежд и скрип гальки под подошвами сандалий. Уильяк Уму приблизился к нему и сел рядом на камень.
– Много твоих людей погибло, – произнес старый инка.
– Да, это так.
– Ты уничтожил свой корабль. Жаль!
– Зато на нем не будет плавать недостойный.
– Твои потери велики. Я сожалею.
– Спасибо, друг мой.
Они помолчали. Затем Уильяк Уму сказал:
– Ты многое потерял, но приобрел еще больше. Ты нашел свою женщину. Это великое счастье, Шел-та.
– Верно. Я радуюсь и в то же время горюю из-за нее.
– Почему?
Шелтон глубоко вздохнул.
– Там, на Ямайке, у моей семьи есть дома, есть земли и плантации, есть корабли и товары, но мой отец должен много денег. У нас заберут всё, и мы останемся нищими. Что я могу предложить Соледад?.. Жизнь в бедности и убожестве?.. Она такого не заслужила.
– Вот как… – задумчиво произнес Уильяк Уму. – И поэтому ты ищешь золото здесь? Поэтому связался с Уайнакаури? Что он тебе обещал?
– Обещал отвести к тайному кладу инков, – сказал Шелтон. – В пещеру, полную сокровищ.
– И ты поверил, что он знает к ней дорогу? Ты простак, Шел-та!
– Нет, я не столь легковерен. – Питер устремил взгляд на море и небеса, усыпанные звездами. – Это давняя история, друг мой. Столетие назад один английский капитан пустился в плавание вокруг света. На его корабле служил мой предок Чарли Шелтон, и когда судно причалило к Мохасу, он встретил там Пиуарака, сына великого инки Атауальпы. Не знаю, чем он ему полюбился, только Пиуарак поведал Чарли, как добраться до пещеры. От предка моего остались записи с этими тайными знаками, и Сармиенто их повторил. Это ведь не могло быть совпадением, верно? – Сделав паузу, Шелтон закончил: – Приметы есть, но лучше, если будет проводник. Для этого я и приплыл на остров… Я думал, что найду потомка Пиуарака и уговорю его стать моим провожатым.
– Я потомок Пиуарака, и я этого не скрывал, – молвил старый инка. – Ты мог бы спросить у меня и не идти в наемники к Уайнакаури. Почему ты этого не сделал, глупый Шел-та?
– Потому, что я дорожу нашей дружбой. Не хочу, чтобы ты думал, будто язык мой лжив и я подружился с тобою лишь затем, чтобы выведать дорогу к золоту.
Уильяк Уму долго молчал, глядя, подобно Шелтону, на море и звезды. Где-то там, в безмерных далях небес и вод, их взгляды соприкасались, скрещивались и будто передавали их облики, выражение лиц и глаз. Смотреть прямо друг на друга не было нужды.
Наконец старик произнес:
– Нет, Шел-та не глупый, просто он человек с благородным и чутким сердцем. Для него дружба дороже золота… Но скажи мне, сын мой, о каких знаках говорил тебе потомок Уамана и что записано твоим предком Чар-ли?
Сын мой! Впервые Уильяк Уму так его назвал! Это ободрило Шелтона, и он пустился перечислять хранившиеся в памяти приметы:
– Путь к сокровищам идет от древнего города Мачу-Пикчу, сложенного из огромных глыб. Нужно пройти по семи подвесным мостам над ущельями, что держатся на канатах, и добраться до бурной реки под названием Урубамба…
Старый инка издал странный звук, то ли всхлипнул, то ли рассмеялся, и хлопнул капитана по колену.
– Дальше я продолжу, Шел-та… Путь ведет к перевалу с каменным стражем, воином в обличье ягуара, верно? Там начинается тропа, по которой нужно спуститься в лес и найти другую реку с водопадом, что струится со скал. Это не сложно – водопад велик, и его грохот слышен издалека. Там, за завесой воды, пещера, а в ней…
Питер Шелтон вздрогнул, повернулся к Уильяку Уму и прошептал:
– Так ты знаешь?.. Знаешь, отец мой?.. Про город, мосты, реки и водопад? Про пещеру с богатствами Атауальпы?
– Многие знают, и многие из нас рассказывали это белым людям, – спокойно произнес Уильяк Уму. – Рассказывали, да… кто под пыткой, а кто добровольно, чтобы отвязались… Правды тут немного, но Мачу-Пикчу в самом деле сложен из огромных глыб, семь мостов еще висят, и река Урубамба довольно бурная. Остальное – сказки.
На лбу капитана выступил холодный пот.
– Сказки? Что это значит, отец мой? Твой предок обманул моего? Нет никакой пещеры за водопадом и нет никаких сокровищ?
– Почему же, есть водопад и есть пещера, только путь к ним другой. А что до обмана, то откуда нам знать, что случилось у наших предков столетие назад? Пиуарак поведал Чар-ли забавную историю, и тот ее записал… Это всё, Шел-та, Пришедший с Моря. – Крепкие сухие пальцы стиснули плечо Шелтона. – Будь благодарен богам за другое, сын мой! Воистину они тебя хранят! Если бы лживый потомок Уамана повел тебя в горы, кости твои унесла бы Урубамба! Или другая река с бурным течением. А так ты жив, хотя и не совсем благополучен.
Уильяк Уму встал, оглянулся и протянул руки к океану. Там, у самых волн морских, виднелся в лунном свете тонкий силуэт.
– Должно быть, Шел-та, ты угоден нашим богам, они не только тебя хранят, но и одаривают, – молвил старик. – Вот женщина, она пришла к тебе и ждет, когда ты скажешь ей слова любви… Она – дар богов! И боги, наверное, желают, чтобы ты получил и другие дары. Я выполню их волю, сын мой… А сейчас иди к ней и скажи, что она прекрасна, как дева Солнца. Скажи ей это, Шел-та, если ничего не можешь придумать сам.
Часть III
Прошлое и настоящее
Авалон, Марс. 2302 год
Звуки, запахи, видения таяли, исчезали, растворялись во тьме, затопившей его разум. Но ощущение безграничной внутренней пустоты было недолгим и уже не пугающим; приобретенный опыт позволял ему отделить свое «я» от личности идента. Капитан Питер Шелтон, правнук старого Чарли, ушел в прошлое, остался на каменистом берегу рядом с красавицей Соледад, старым индейцем и своими людьми, а эксперт Мохан Мадхури уже пребывал в настоящем, в 2302 году, на огромной космической станции, висевшей над поверхностью Марса. Такой была реальность, и все же Мохан испытывал странное чувство вины: ему казалось, что он бросил Питера в миг душевной слабости, в момент, когда тот нуждается в участии и поддержке. Правда, ни того ни другого Мохан предложить не мог, так как, с точки зрения Шелтона, являлся призрачной тенью далекого грядущего. С другой стороны, сам Питер Шелтон и весь его мир были всего лишь ментальной записью на тонкой нити, сделанной к тому же не на Земле, а в иной Вселенной. Но какое это имело значение? Четырнадцать дней Мохан изучал жизнь другого человека и так сроднился с ним, что привычное бытие казалось сновидением. Правда, это чувство проходило быстро, так как в реальном бытии была Елизавета, не дававшая ему расслабляться и грезить.
Вот и сейчас:
– Мохан! Очнись!
– Уже, милая.
– Тогда посиди спокойно. Я сниму датчики и шлем.
– Не торопись, Лиззи. Пожайлуста, не торопись.
Тишина, прохлада, свежие лесные запахи… Аромат хвои и сосновой смолы…
– Почему ты так на меня смотришь, Мохан?
Он вздохнул:
– Вот и она об этом же спросила… Почему вы так на меня смотрите, дон Педро…
– Кто – она?
– Соледад, испанка из Перу. Я же говорил тебе о ней. Мы встретились на прошлом сеансе и с первого взгляда влюбились… то есть я имею в виду Шелтона. Эта Соледад – весьма решительная особа.
– Я не Соледад, я Елизавета, твоя жена.
– Она тоже очень красивая. Может быть, и ты из рода Сольяно? Ты ведь испанка, счастье мое!
– Я марсианка. Я родилась в Авалоне, а не в Перу. Совсем недавно родилась, а не шестьсот лет назад.
Терпение у Лиззи кончилось, и она стала отсоединять датчики. Мохан блаженно жмурился. Ее пальцы порхали у висков, их прикосновения были легкими, нежными. За ее спиной мерцали огни на считывающем агрегате и серебрилась нить с ментальной записью. Нелепая, но соблазнительная мысль мелькнула у Мохана – он представил, что Питер Шелтон в самом деле живет в этом устройстве и что сейчас его обнимает Соледад – там, под лунным светом на морском берегу. Подхватить бы Лиззи на руки и ринуться туда, в прошлое, в темную пустыню, где нет ничего, кроме скал и кактусов!
Мохан снова вздохнул. Среда обитания на станции была превосходной, но романтики здесь не хватало.
– Что? – строго спросила Елизавета. – Грустишь по своей Соледад?
– Увы! Судя по всему, она через несколько месяцев станет миссис Питер Шелтон. Мой куратор не разрешает знакомиться с их судьбами в подробностях, но общий ход событий ясен: Шелтон вернулся в Порт-Ройял с испанской красавицей, которая стала его супругой.
– И они жили долго и счастливо, что предстоит и нам, – промолвила Елизавета. – Поднимайся, милый. Я тебе помогу.
Люк контактной камеры бесшумно закрылся за ними. Лиззи вела Мохана по широкому проходу с мозаичными стенами, заботливо поддерживая и даже подпирая плечиком на поворотах. Из коридора Нептуна, где расположены камеры, на галерею Юпитера, потом через сквер Меркурия – к лестнице на жилой ярус, в коридор Тритона, а за ним – в Лунный…
– Меня совсем не качает, – сказал Мохан. – Я ведь не с корабельной палубы явился, я странствовал по твердой земле. А наш бриг… Брига, к сожалению, больше нет.
– Почему?
– Шелтон его взорвал, чтобы не достался плохому парню. Теперь он капитан без корабля.
– Как же он поплывет на Ямайку? – всполошилась Лиззи. – Да еще с женщиной! Она, должно быть, неженка, эта Соледад?
– Отнюдь, – возразил Мохан. – А как и на чем они поплывут, ты узнаешь, заглянув в отчеты других исследователей. Только мне не говори, это не по правилам. Жаклин рассердится.
– Не буду я никуда заглядывать, – упрямо промолвила Елизавета. – Я, конечно, за них переживаю, но лучше подождать, пока ты мне не расскажешь.
– Может быть, дело прояснится на завтрашнем сеансе, и тогда… – начал Мохан, но Лиззи его прервала.
– Завтра не прояснится. Завтра утром мы летим в Авалон. Дед приглашает.
Некоторое время Мохан обдумывал эту новость, потом спросил:
– Счастье мое, нельзя ли поконкретнее? Кто нас приглашает, твой дед или глава ИНЭИ? В последнем случае я должен подготовиться к отчету.
Лиззи сделала загадочное лицо.
– Не знаю. Но дед встречался с Колиньяром и его сотрудниками, встречался несколько раз, и они обсуждали что-то серьезное. Потом Колиньяр улетел на Землю, а в Авалоне начали совещаться. Дед вызвал со станции в институт трех начальников отделов, и я слышала, что ждут еще кого-то – кажется, Ферейру. Возможно, он уже на Марсе.
– Вот как! – сказал Мохан, подумав, что погружение в чужую жизнь все-таки выбило его из привычного бытия. По словам Жаклин, его куратора, это являлось неизбежным и отчасти положительным эффектом – во время работы эксперт-исследователь должен отрешиться от мира и своей эпохи и сделаться отшельником, чтобы слияние с изучаемой реальностью стало полнее. По этой причине Мохан не слишком интересовался новостями, зато Елизавета была в курсе всего, что происходит на станции.
Они вышли на обзорную галерею и устроились в своем любимом месте, на скамье под жасминовым кустом, около аквариума с пестрыми рыбками. За прозрачной стеной сияли звезды, и это напомнило Мохану берег, где он расстался с капитаном – там тоже были тьма, звезды и прекрасная женщина. «Соледад его утешит», – подумал он, придвинувшись к Лиззи и вдохнув запах ее волос.
Спустя некоторое время – может быть, час или больше – Мохан вспомнил о завтрашнем визите и спросил:
– Кто этот Ферейра? На станции такого я не помню.
– Он не отсюда. – Елизавета повела рукой, обозначив висевший в космосе сателлит. – Он с Земли, с Сицилии, где открыт филиал института. Я слышала, там занимаются новым проектом.
– Каким?
Лиззи пожала плечами:
– Дед называет их кладоискателями.
– Тогда понятно, зачем меня вызвали, – сказал Мохан. – Я ведь тоже ищу клад, и Уильяк Уму обещал мне, что…
Елизавета обняла его за плечи и слегка встряхнула.
– Не ты, а капитан Шелтон! Он ищет, и ему обещали! Милый, очнись! Ты кого сейчас целовал, меня или эту красотку Соледад?
Мохан устыдился:
– Да, Жаклин предупреждала… ложное отождествление… Странно, когда я работал с Ун-Амуном, такого не было. Не потому ли, что Древний Египет очень далек от нас? Шелтон и его эпоха гораздо ближе, жизнь людей понятнее, а их чувства…
– Эпоха тут ни при чем, – перебила Лиззи. – Ты, милый, эксперт, хотя и начинающий. Пора бы знать, что уровень отождествления зависит от сходства исследователя с идентом. Кто этот Ун-Амун? Мелкий храмовый чиновник, не склонный к авантюрам, краснобай и изрядный враль… Ты совсем не таков, ты больше похож на Шелтона.
– На пирата? – Мохан приподнял брови.
– Ну ты сам же говорил, что он не совсем пират… скорее, авантюрист, моряк, торговец… один из тех людей, что открывали мир, чертили карты, искали земли в океане…
– Да, очень похоже на то, что делаем мы в Галактике, – согласился Мохан. – Мы тоже ищем, ибо нас одолевает любопытство.
Прикрыв глаза, он представил корабли, что летят сейчас из Солнечной системы к звездам. Они не походили на парусные суда, когда-то бороздившие земные океаны, на них не имелось мачт, рангоута и такелажа, и ветер с волнами значили для них не больше, чем буря в стакане воды. Они были такими огромными, что «Амелия» могла поместиться в небольшом ангаре на борту любого корабля и проделать путь в миллиарды миль, до морей другого мира, где тоже дует ветер и катятся волны. Однако, при всей мощи этих звездных ковчегов, они происходили от хрупких деревянных суденышек, назывались кораблями, делились на палубы, каюты и отсеки, и вел их в океане мрака капитан. Первый после Бога! Может быть, просто Первый, так как существование Бога было сомнительным.
Они приземлились на одном из верхних карнизов, нависавших над гигантским рифтовым ущельем. Город уходил вниз, к реке и набережной, тонувшей в зелени каштанов; серебрились нити подвесных дорог, здания на уступах и переброшенный над каньоном мост казались с высоты игрушечными, а противоположная сторона ущелья – пестрым, расцвеченным яркими красками ковром. Три невысоких корпуса Института экспериментальной истории возвели на самом краю, рядом с площадкой для авиеток и малых кораблей; отсюда начинался сад с яблонями, вишнями и сливами, а у жилых домиков, которых тут было несколько десятков, рос жасмин вперемешку с шиповником и сиренью. Дом Сергеевых был побольше и стоял в глубине карниза, шагах в сорока от уходившей вверх отвесной каменной стены. Эту древнюю марсианскую скалу облюбовали плющ и карликовые сосны, а перед домом Пилар, бабка Лиззи, устроила пышный цветник. Его украшением являлись розы, большая редкость на Марсе и космических станциях. В мире, где свет, тяготение были отличны от земных, с розами происходили перемены, очень забавлявшие Пилар: алые цветы превращались в фиолетовые, белые – в кремовые, а желтые принимали оттенок охры.
Сергеев ждал их у стола в саду, где на лавке уже расположился один гость, высокий моложавый мужчина за пятьдесят. У него было смуглое лицо с серыми глазами, крепкий подбородок, намекавший на изрядное упрямство, сильные мускулистые руки и плечи; смотрел он с прищуром, словно привык к яркому солнцу и соленому морскому ветру. Увидев его, Мохан вздрогнул – ему показалось, что ожил Дик Сазерленд, рулевой с «Амелии» и приятель боцмана Белла. Но этот человек, вероятно, не имел британских корней; у него было арабское имя и португальская фамилия.
– Амад Ферейра, археолог и руководитель нашего сицилийского филиала, – представил его Сергеев. – А это Лиза, моя внучка, и Мохан, наш новый эксперт-исследователь. Писатель! – Сергеев многозначительно поднял палец. – Писатель, человек с фантазией, как раз то, что вам нужно, Амад. Он сейчас занимается пиратской экспедицией, которая вас интересует – запись 6322, код «Южная Америка. Питер Шелтон».