Первый после бога Ахманов Михаил

Южное море. Конец сентября 1685 года.

Двадцать два градуса южной широты

Капитан на корабле – первый после Бога, но истинными повелителями «Амелии» были ветер, течения и волны. Оставалось лишь гадать, снисходит ли Создатель к такой мелочи, как руководство погодой в Южном море, или оставляет это на волю Провидения. При сильном попутном ветре скорость судна доходила до четырнадцати узлов, и за сутки корабль одолевал более трехсот миль. Но в иной ситуации, когда ветры не благоприятствовали, а море штормило, плавание на те же триста миль могло занять неделю, или две, или целый месяц. Это не зависело от желания и усилий людей, от искусства капитана, от точности карт и наблюдения солнца и звезд; волны и ветер либо несли корабль в нужную сторону, либо гнали его к черту на рога. Так что Питер Шелтон был очень доволен, когда «Амелия» и шлюп Сармиенто прошли более тысячи миль вдоль побережья за девятнадцать дней.

Берега здесь выглядели удивительно. Не было островов, столь обильных в более южных водах, не было заливов и бухт, подходящих для корабельной стоянки, не было крупных рек, чьи устья удобны для портовых городов. Изредка встречавшиеся небольшие и не очень полноводные реки текли с высоких гор, и только их долины казались обитаемыми. В подзорную трубу можно было разглядеть индейские селения, редкие городки и усадьбы испанцев, темные, еще не зеленеющие поля и скот на прибрежных лугах. Эти оазисы разделялись пустынными безжизненными землями, где не было воды и плодородной почвы, не было даже песка, а только камень – или скалы, или каменные россыпи. Берег континента выглядел так, словно его обрезали гигантским тесаком – едва ли не прямая линия, без привычного мореходам чередования заливов и мысов. Горные пики и мрачноватая расцветка побережья с серыми, коричневыми и черными оттенками добавляли этой картине уныния и безысходности. Совсем не похоже на роскошную природу Ямайки, джунгли Панамы, плантации Виргинии и зеленые поля старой доброй Англии! Питер взирал на этот берег и думал: нет другого места, столь неподходящего для людей да и для любых других созданий тоже. Мнилось ему, что ни единая тварь из тысяч и тысяч сотворенных Господом не согласится по доброй воле жить в таких краях, на узкой полоске пустыни, у подножия грозных гор. Однако полтора столетия назад здесь была процветающая империя, чьи владения тянулись от экватора до южного пролива, и, по словам Уильяка Уму, никто в ней не голодал; у всех имелись земля, одежда и кров над головой. Правда, земли и воды принадлежали великому инке, но он был милостив и дозволял подданным кормиться от их щедрот, собирать урожай и свозить зерно в государственные амбары.

Как это получалось?.. Как народ, разбросанный в долинах рек и по горным плато, подчинялся единой воле, сеял и жал, пас скот, трудился в рудниках, строил города, мосты, дороги и даже свершал походы в океан, достигая земель, еще неведомых в Европе?.. Как говорил Уильяк Уму, в этом нет заслуги прибрежных жителей. Инки пришли к океану с востока, с огромного плоскогорья, что лежит между двумя горными цепями, из мест, называемых сьеррой. Пришли, покорив множество племен, кечуа, аймара, чанка и других, пришли с многотысячными армиями, с медным оружием и твердым порядком. Пришли, завоевали берег океана, правили, по воле богов, землями низин, но сами жили в горах, в городах, возведенных из камня, Кито на севере и Куско на юге. Как утверждал старик, Куско – родовая вотчина великих инков; древний город Мачу-Пикчу находится к северо-западу от Куско примерно в пятидесяти милях, а на двести миль южнее лежит священное озеро Титикака, столь обширное, что его не обойти даже за десять дней. Слушая Уильяка Уму, капитан пришел к мнению, что плато огромно – вероятно, не меньше Англии. И по этой земле гор и ущелий ему предстояло странствовать! Воистину нелегкая задача!

Кроме Шелтона, вниманием старика пользовались только хирург и Никос Костакис. Последний учил язык кечуа, на котором говорили инки, и жаловался, что он скорее подходит для ягуаров и львов, чем для людей; звуки этого наречия были взрывными, гортанными, рычащими, так что чудилось, будто говорящие на нем ссорятся в страшном гневе. Хадсон беседовал с Уильяком Уму при посредстве Костакиса, расспрашивая старика о медицинских приемах инков и целебных травах, растущих на побережье и в горах. От него Шелтон узнал, что воздух сьерры разрежен, и непривычным к этому людям путешествовать по плоскогорью трудно. Верным оказалось и обратное – армии инков, чьи воины были горцами, всегда останавливались на высоте нескольких тысяч футов, чтобы бойцы привыкли к густому воздуху низин.

Уильяк Уму был неприхотлив и быстро обжился на корабле. Его любимым местом стала нижняя ступенька трапа, ведущего на квартердек; здесь, под гиком и кормовой надстройкой, он сидел часами, глядя то на полные ветра паруса, то на вахтенных, тянувших брасы и шкоты, то на море и шлюп дона Антонио Сармиенто. Об этом человеке он не желал говорить, но относился к нему с явной и большой неприязнью. Все попытки Шелтона выяснить, чем провинился Уайнакаури перед другими потомками инков, отчего они не пожелали принять его как родича и, может быть, даже покинули свою деревню, кончались ничем; старик лишь отделывался поговорками, порицавшими злословие. Возможно, здесь крылась тайна, нечто постыдное, о чем Уильяку Уму было неприятно вспоминать – тем более поведать человеку другого племени. «Что ж, неудивительно, – думал капитан, – совсем неудивительно; сам он тоже не стал бы рассказывать о подвигах деда, перебившего тьму испанцев». В старости Однорукий Пит был вполне достойным человеком, но лет за двадцать до рождения Питера-младшего он перерезал бы дюжину глоток за горсть талеров.

Сентябрь, первый весенний месяц в южном полушарии, близился к концу, когда в безлюдном море вдруг возникли на встречном курсе паруса и устремились прямиком к «Амелии». Сыграли тревогу, зарядили пушки, разобрали топоры и мушкеты, но опасения были ложными – в одном из кораблей Дерек Батлер опознал «Москит» Самуэля Лейта. Другое судно выглядело более крупным – двухмачтовый галион, явно испанской постройки, напоминавший неуклюжий сундук под парусами. Определив, что «Амелия» не подходит под разряд добычи, команды галиона и шлюпа салютовали мушкетными выстрелами, затем суда сблизились и легли в дрейф. «Амелия» ответила грохотом палубных орудий. Капитан велел спустить паруса и идти к кораблям на кливере, подав Сармиенто успокоительные сигналы.

Спустя четверть часа бриг встал борт о борт с галионом, и на палубу «Амелии» перебрались Грегор Рокуэлл и Самуэль Лейт. Рокуэлл загорел до черноты и оброс бородой, а у хитроглазого юркого Лейта прибавился шрам под правым ухом, зато камзол сиял серебряным шитьем и сапоги были лучшей кордовской кожи. Капитаны обнялись с Шелтоном и Батлером, кивнули трем другим офицерам «Амелии» и проследовали в салон к столу с копченой рыбой и свининой, ромом, испанским вином и сухими маисовыми лепешками.

– Где же твой «Пилигрим»? – спросил Шелтон, придвигая Рокуэллу блюдо с мясом. – Отменный был фрегат… На дно пошел? Иначе с чего тебе плавать на этом испанском сундуке?

– Ничего с ним не сделалось, был и есть, – отозвался Грегор Рокуэлл. – Только, Питер, это не мой корабль, а Дэвиса. Когда мы пришли в Панамский залив, к поджидавшим нас французам, у них, кроме индейских пирог, ничего не было…

– И те дырявые, как башмаки нищего, – молвил Лейт и приложился к рому.

– Не было, – продолжил Рокуэлл, – и Гронье уговорил Дэвиса продать ему «Пилигрим». Половина моей команды ушла на борт к Дэвису, а тем, что остались со мной, была обещана лохань поменьше. Этот гроб, – он махнул в сторону окна, где покачивались мачты галиона, – попался нам через пару месяцев. Чума, а не судно! Но – спасибо Дэвису! – другого нет.

– Похоже, ты на него в обиде, – заметил Батлер.

– Я ушел. – Глотнув рома, Грегор ухватил кусок свинины, прожевал и добавил: – Ушел от Дэвиса. Разрази меня гром, слишком он любит командовать!

– Многие ушли, – сказал Лейт, окинув завистливым взглядом просторный салон «Амелии». – Кто к Гронье и Пикардийцу, а кто так, сам по себе. Меньше жадных харь, больше пиастров в карманах.

– Ну, ты-то пристроился к Таунли, – произнес Рокуэлл.

– А что? Он своих не забывает, клянусь преисподней! – Лейт потряс рукавами шитого серебром камзола. – Не один я с ним ушел, еще Пат Брэнди и с полсотни лягушатников, те, что от Пикара откололись. У Френка теперь три корабля и пара сотен молодцов!

Грегор Рокуэлл пожал плечами и подмигнул Шелтону.

– Молодцы! Висельники и грабители могил! Очень подходящая команда для Таунли! – Он снова отхлебнул из кружки и, вытерев губы, заметил: – Но главная новость не эта, главное – мы взяли Гуаякиль![37]

И он принялся рассказывать, сколько золота и серебра досталось победителям, сколько вывезли из города драгоценных предметов, богатых одежд и церковной утвари, статуэток, изображавших святых, шитых жемчугом облачений, серебряных подсвечников, чаш и сосудов для причастия, крестов и цепочек, колец и ожерелий с изумрудами, сколько взяли знатных пленных и какой получен выкуп с них. Всю добычу свезли на пустынный берег к югу от города, где разложили богатства на парусине или прямо на песке, и делили их несколько дней, а потом еще меняли серебро на золото, золото – на украшения и драгоценные камни, и при дележах и обменах пролито было немало крови. Ибо мнения Береговых братьев о цене тех или иных вещиц не всегда сходились, и в таких случаях никак нельзя договориться без пистолета и клинка, особенно если один из спорщиков англичанин, а другой лягушатник-француз. Повествуя о всех этих славных делах, Грегор Рокуэлл раскраснелся, и хоть был он человеком разумным и в питье умеренным, опустошил четыре кружки рома. Что до Самюэля Лейта, тот пил немного, зыркал глазами по сторонам и однажды спросил, чем занимались Шелтон и его команда в минувшие месяцы и велика ли их добыча. Дерек Батлер только хмыкнул, а капитан пояснил, что большое дело требует долгой подготовки. Это какое же дело? – поинтересовался Лейт, и Шелтон, состроив серьезное лицо, ответил: серебряный рудник в Потоси, в сотне миль от берега, а может, в ста пятидесяти.

Рокуэлл, уже изрядно пьяный, грохнул по столу кулаком.

– Удачи тебе, Пит, и тебе, Дерек… А я ухожу! Я теперь богат и мои парни тоже. После Гуаякиля… ик… мы все богаты… Так что не надо искушать Господа и разевать рот шире, чем акулья пасть. Мне… ик… хватит.

– Идешь на юг, к проливу? – переспросил Шелтон и, дождавшись ответного кивка, бросил взгляд на Лейта. – Ты тоже уходишь?

– Я? Нет, с чего бы! Я тут, как праведник в раю, – ухмыльнулся капитан «Москита». – Когда выгребем у папистов все добро, тогда рай и кончится. Тогда я и уйду, не раньше!

– Что же ты тут делаешь, Лейт?

– Присматриваюсь, Шелтон. Не только у тебя есть большое дело.

Просидев за столом до середины дня, они расстались. Лейт первым перебрался на палубу галиона, а затем на свое малое суденышко. Но Грегор Рокуэлл не спешил. Дождавшись, пока Лейт не окажется на шлюпе, он крепко стиснул руку Шелтона и прошептал:

– Не знаю, Питер, зачем этот хитрый лис увязался со мной… Говорит, что Таунли послал его в эти воды на разведку. Может, правда, может, нет… Смотря что разведывать.

– О чем ты, Грегор?

Рокуэлл бросил на капитана многозначительный взгляд. Казалось, не так уж он пьян, как можно было думать, – на ногах держится крепко, глаза без хмельной поволоки и лишь дыхание отдает перегаром.

– Помнишь схватку с Таунли на «Холостяке»? – произнес он. – Ты его при всех опозорил, а Френк злопамятен… И еще одно: ему нравится твой корабль. Берегись, Пит, берегись!

С этими словами Грегор перелез через фальшборт. Отдали концы, суда закачались на мелких волнах, полоса воды между ними становилась все шире и шире. Рокуэлл поднялся на высокую кормовую надстройку галиона, помахал Шелтону рукой. На «Амелии» начали ставить паруса, мачты галиона и обоих шлюпов тоже оделись белой пеной. Ветер дул с берега, с высоких гор, и корабли шли в галфвинд: «Амелия» и шлюп Сармиенто – на север, «Москит» Лейта и неуклюжий галион – на юг, к далекому проливу.

Опершись о планшир, Питер долго смотрел им вслед и думал, что к предостережениям Грегора стоит прислушаться. Пожалуй, из всех людей на флотилии Дэвиса только его он мог назвать добрым приятелем; он знал, что Рокуэлл не питает к нему ни злобы, ни зависти, а лишь одну благодарность. Ему можно было верить.

За спиной Шелтона раздалось покашливание, и, обернувшись, он увидел Уильяка Уму.

– Кто эти люди? Из твоего племени? – спросил старик.

– Да, англичане, с которыми я прошел в Южное море. Враги испанцев.

Уильяк Уму с задумчивым видом уставился на далекие паруса.

– Один из них мне не понравился. В нем живут жадность и хитрость, две змеи, что таятся в его сердце. Он твой друг, Шел-та, Пришедший с Моря?

– Нет. Друг тот, который с бородой, и он предупредил меня об опасности.

– Какая опасность?

Шелтон коснулся рукояти кинжала.

– У меня случилась ссора с другим капитаном, с человеком по имени Френсис Таунли. Мы дрались на ножах, и я пустил ему кровь… Он хочет мне отомстить.

– Врагу не пускают кровь, врага убивают, – промолвил Уильяк Уму. – Раненый ягуар страшнее, чем тот, в которого ты не пустил стрелу. Разве ты не знаешь об этом?

– Знаю. То же самое говорил мой дед.

– Он мудрый человек, познавший обе стороны жизни, светлую и темную. Жаль только, что вы, молодые, не слушаете стариков… – Повернув голову, Уильяк Уму взглянул на шлюп дона Сармиенто, плывущий в пяти-шести кабельтовых от бакборта «Амелии». – Если Уайнакаури обманет тебя, убей его. Убей сразу, не размышляя, как, не раздумывая, убивают ядовитую уруту![38]

Все, что касалось Антонио Сармиенто, очень занимало Шелтона. Решив воспользоваться случаем, он изобразил недоумение и произнес:

– Ты думаешь, что потомок Уамана – лжец? Но почему?

– Потому что происходит от лжецов и нечестивцев, оскорбивших Солнце. Бог это видит! – Нахмурившись, старик поднял руки к небу.

– Он поведал мне о своей любви к женщине, которую зовут Соледад Орельяна, – сказал капитан. – Еще говорил о сопернике и оскорблениях, чинимых ему испанцами… Он не может на них ответить по законам чести, ибо для него, потомка инков, нет справедливости в этой стране… Клянусь Богом, он говорил все это искренне, от души! Он не лгал!

Закончив свою речь, Шелтон в ожидании уставился на Уильяка Уму. Что-то ведь должен ответить старик! Вдруг расскажет о тайне, связанной с потомками Уамана! Хотя услышать о Мачу-Пикчу, подвесных мостах, бурной реке и каменном страже перевала было бы интереснее.

Старец долго молчал, посматривал то на небо и яркий солнечный диск, то на одетые парусами мачты «Амелии», то на корабль Сармиенто. Лицо Уильяка Уму приняло непривычно жесткое выражение, пальцы скрючились, точно когти хищника. Усмехнувшись, он промолвил:

– Ты говорил мне, что должен отомстить испанцам за унижения Уайнакаури и помочь ему с той женщиной, так? Но ведь ты делаешь это не даром? Обещано нечто нужное тебе – я думаю, золото, ведь вы, белые люди, измеряете золотом всё, дружбу и любовь, смерть и жизнь и даже милость своего бога. Я прав, Шел-та?

– Прав и не прав, – хмурясь, ответил Шелтон. – Да, обещано золото, много золота, но оно для меня ничего не значит. Мне дороги благополучие семьи, жизнь и здоровье отца, счастье сестры и ее избранника. Если для этого нужно золото, я его добуду! И брошу тем, кто хочет сделать Шелтонов нищими! Швырну так, как швыряют корм собаке!

Старик что-то вымолвил на кечуа – звуки походили на грозный рык ягуара. Затем перевел:

– У маиса и золота один цвет, но маис насыщает, а золото лишь украшает… Похвально, что в твоем сердце нет алчности и твоя забота – благо родичей. Но мы, Шел-та, говорили о другом, о том, что Уайнакаури должен тебе заплатить. Но заплатит ли? Обещания – птицы, и улетают они так быстро, что лучник не успеет натянуть тетиву.

– Я постараюсь это учесть, – медленно произнес капитан. – Благодарю тебя, Уильяк Уму. Правду сказал мне вождь Кондор – к твоим советам стоит прислушаться. И еще сказал, что твой разум быстр, как прыжок ягуара.

– Боги видят, я давно уже не ягуар, – со вздохом молвил Уильяк Уму. – Всего лишь старая черепаха, которая помнит о ловушках, расставленных лживыми людьми и злыми духами.

– Говорили мне, что черепахи живут целое столетие, – отозвался Шелтон. – Надеюсь, и твой век будет долгим.

Прикоснувшись к плечу старика, он шагнул к трапу и поднялся на квартердек. Была вахта Мартина Кинга; второй помощник подавал команды рулевому, прислушиваясь к Батлеру, – тот пересказывал Хадсону и Кромби историю штурма и захвата Гуаякиля. Описание богатств, попавших в руки корсаров, заставило Кромби вздохнуть; он начал что-то подсчитывать на пальцах, потом заявил, что добыча, судя по всему, составила несколько миллионов песо, пять, или восемь, или даже десять, и значит, взявшие Гуаякиль, хоть была их целая тысяча, сказочно обогатились. Дерек Батлер возразил – по его мнению, если кто обогатился, так капитаны и ближние к ним, а прочая братия, сколько ни дай, все прогуляет, пропьет в кабаках и спустит на девок, так что толка от добычи никакого. Но Хадсон не согласился, напомнив, что содержатели подобных заведений платят налог, и потому частица испанских сокровищ перетечет, на всех законных основаниях, в казну его величества. И в губернаторские сундуки, добавил братец Руперт, а потом стал перечислять губернаторов, что правили Ямайкой последние лет двадцать: полковник Эдвард Дойли, барон Виндзор, сэр Чарльз Литтлтон, полковник Томас Линч, сэр Томас Модифорд, незабвенный сэр Генри Морган, лорд Воуган и граф Карлайл. Все они, как считал Руперт, были ворами и покровителями разбойников, а Морган разбойничал сам и с таким размахом, какой не снился ни Гронье, ни Дэвису. Даже книгу о нем написали, которую читает вся Европа! Тут он взглянул на Питера, в чьем сундучке хранился труд Эксквемелина, и капитан кивнул, подтвердив, что такая книга есть. Выслушав Кромби, хирург заметил, что в доброй старой Англии развелось разбойников не меньше, чем в Вест-Индских колониях – ведь как назвать парламент, казнивший короля? Что до воровства, то и оно процветает, чему он лично был свидетелем, когда учился в Кембридже. Повара при трапезной воровали сыр и мясо, оставляя студиозусов голодными, клерки воровали бумагу и чернила, а студенты-медики – трупы, прямо с кладбища. «Воровали и ели, вконец оголодав?» – с интересом спросил Батлер. «Воровали и резали, постигая науку», – ответил хирург. Иначе откуда ему знать, что у мистера Батлера печень справа под ребрами, а мозги в голове?.. Хотя в последнем он сильно сомневается.

Слушая их, капитан размышлял о сказанном Рокуэллом и старым Уильяком Уму. Два предупреждения за один день! Такое бывает нечасто… Знаки грядущего, если правильно их прочитать и понять… Шелтон-старший говорил в таких случаях: наточи тесак, нос держи по ветру, а порох – сухим… Не только сухим, но поближе к пушкам и мушкетам, а при них пусть будут верные люди. Пим, Айрленд, Белл, Уэллер, Брукс… Он разглядывал моряков на палубе брига, соображая, кого оставит стеречь корабль, а кого возьмет с собой. Но кто бы ни охранял «Амелию», им нужен командир, твердый, опытный и такой, которому они привыкли подчиняться. Это означало, что Дерек Батлер не пойдет в деревню Канива резать драгун, и не судьба ему щипать испанских энкомьендо. Он останется на бриге, сядет у заряженных орудий и каждый божий день, месяц или два, будет разглядывать в трубу сушу и море, чтобы враг не подобрался незамеченным. Неважно, испанские солдаты или банда Френка Таунли…

«Дерек останется на судне, и с ним – полная вахта, двадцать парней, – подумал капитан. – Что поделаешь, останется! Но как сказать ему об этом?.. Господи, надоумь! А лучше пошли ему знамение – ангела, херувима или, на худой конец, русалку…»

Он представил, как из вод морских выплывает, прямиком к Батлеру, хвостатая грудастая красотка, и усмехнулся.

Не приплыла русалка из моря и других знамений Бог не послал, но вмешательства вышней силы не понадобилось. Дерек Батлер лишь молча кивнул, узнав, что придется ему стеречь корабль, а не шарить по испанским сундукам. Наверняка он это предвидел, составляя свой расклад грядущей экспедиции, и было ему ясно, что главное сокровище – «Амелия». Не просто корабль, не просто обитель для семи десятков мореходов, не склад для не найденных пока сокровищ, а нечто большее – залог возвращения домой. Они должны вернуться. Богатыми или нищими, с полным или пустым трюмом, с добычей или без нее… Должны вернуться!

Дон Сармиенто обещал, что найдется для брига хорошее укрытие. И правда, из ровного, словно обрезанного ножом берега выпятился полуостров, напоминавший стиснутый кулак. По обе его стороны были небольшие бухты, и Шелтон выбрал северную – она казалась попросторнее, около мили в ширину. Полуостров был скалистым, и кроме колючих кустов, вцепившихся корнями в камень, здесь не росло ничего. Выступающий в море мыс с высокими утесами прикрывал корабль, а в глубине бухты, ближе к материку нашлась удобная стоянка. Берег, насколько видел глаз, казался таким же каменистым, унылым и безлюдным. По словам Сармиенто, эта пустыня, лежавшая к югу от Писко и речной долины, тянулась чуть ли не на сотню миль, и с востока над ней нависали неприступные горы. Неприступные для тех, кто не знает о мостах и дорогах, проложенных инками, о тайных тропах и перевалах, о местах, удобных для лагеря, и источниках воды. Но если знать об этом и двигаться прямо на восток, то через пятнадцать дней окажешься у стен Мачу-Пикчу, а затем, пройдя мостами над ущельями, у реки Урубамбы.

Сармиенто говорил об этом, стоя на пустынном берегу, у больших, окатанных морем камней, к которым причалили оба корабля, бриг и шлюп. Слушая его, Питер глядел на льдистые вершины, закрывавшие восточный небосклон, щурился от солнца и представлял, как сияет золото в пещере под завесой водопада. Двести тысяч фунтов! Понадобятся лошади и мулы, чтобы увезти такое богатство!

Он сказал об этом Сармиенто, но тот усмехнулся, заметив, что мулы в горах бесполезны. Разреженный воздух сьерры и скудные пастбища плохо подходят для мулов и лошадей, так что лучше взять полсотни лам и десяток опытных погонщиков. Потом добавил, что, быть может, им не придется лезть в горы и вести с собою целый караван. Возможно, он соберет нужную сумму в своих поместьях, в золоте и в камнях, что много удобнее для сеньора капитана – ведь изумруды легче металла, а ценятся дороже.

Пока они беседовали на такие темы, команда шлюпа спустилась на берег, а моряки «Амелии» начали переносить с корабля оружие, боеприпасы и продовольствие. Мартин Кинг, Белл, Пим и Айрленд были зачислены в отряд, который шел с капитаном; Хадсон, Палмер Джонс, Сазерленд и еще десяток надежных парней из прежней команды «Амелии» оставались с Батлером. Ватагу, нанятую в Порт-Ройяле, Шелтон разделил, отдав первому помощнику семерых менее буйных. Престон, Кейн и Дигби, три бывших каторжника, буканьеры Смарт и Нельсон и, конечно, Ник Макдональд отправятся в поход, а присматривать за ними будет Айрленд. Всего, считая Уильяка Уму, с капитаном шли сорок пять человек. Кузен Руперт не пожелал отправиться в экспедицию и тоже остался на судне – в ожидании, когда доставят набитые золотом сундуки и будет что пересчитывать. Кромби не соблазнял поход в пустыню, хотя до реки Писко, по расчетам дона Сармиенто, было всего пятнадцать миль. Отряду предстояло пересечь северную оконечность пустынных земель, потом пройти еще миль двадцать краем речной долины до индейского селения. К западу от него лежали земли вдовы Орельяна, за ними – поместье Сармиенто и, по обе стороны реки, владения его соседей-испанцев.

– Сколько их? – спросил Шелтон, наблюдая, как на палубу «Амелии» выносят бочки с порохом и наполняют им кожаные сумки. – Сколько этих энкомьендо в речной долине?

– Тридцать или сорок, и земли их тянутся до самого города, – ответил Сармиенто. – Но вам не стоит… – он усмехнулся, – не стоит наносить визиты всем и каждому, чтобы не наткнуться на драгун. В городе – полк, триста всадников, слишком много для ваших людей.

Капитан кивнул.

– Я помню и сделаю так, как мы договорились. Перебьем испанцев в Каниве, возьмем ценности у Орельяны и в двух-трех ближайших усадьбах, покинем берега реки, уйдем в горы и будем ждать вас с погонщиками и ламами. Надеюсь, счастливая невеста вас не задержит, дон Сармиенто. Я бы не хотел возвращаться к реке и навещать ее в вашем собственном доме.

– Не беспокойтесь, дон Шелтон, Соледад на редкость разумная женщина. Она понимает, что долг – прежде всего, особенно долг денежный. Я приеду с золотом, а если его не хватит, мы отправимся в Мачу-Пикчу. Соледад потерпит месяц, пока я не выполню обещанное. Мы с нею ждали дольше… Соледад! О, моя Соледад!

Метис прикрыл глаза, его щеки порозовели, а на лице появилось мечтательное выражение. Должно быть, он грезил о Соледад и ее поцелуях или о более веских свидетельствах любви, какие предъявляются ночами в темной спальне и мягкой постели. Питер Шелтон взглянул на него, хмыкнул, пожал плечами и отправился на корабль – проверить, все ли припасы сгрузили на берег.

Долина Писко. Октябрь 1685 года.

Четырнадцать градусов южной широты. Набег

– Часовой задремал, – произнес Мартин Кинг. – И тот, что на лугу, спит не таясь.

– Я вижу, – отозвался Шелтон.

Они лежали за кустами на краю недавно вскопанного поля – видимо, маисового. Отсюда можно было разглядеть все хижины, загоны и сараи индейской деревушки, сгрудившиеся в живописном беспорядке на речном берегу. Хижины казались небогатыми – сказать по правде, просто жалкими, и испанские солдаты разбили лагерь на краю селения, воздвигнув пять палаток для рядовых и еще одну, поменьше, для своего капитана. Прежде, слушая Сармиенто, который описывал этот стан, Питер удивлялся, отчего испанцы выбрали индейский поселок, а не усадьбу какого-то богатого энкомьендо. Но теперь, осматривая скудные остатки зерна и плодов под навесами, загоны, в которых было лишь десятка два свиней, и общинный луг, где паслись испанские лошади, он сообразил, в чем причина. Драгуны прибыли сюда как бы для защиты от разбойников, а на самом деле объедали Каниву, чьи жители, оставшись без скота и зерна, скорее всего, не доживут до следующего урожая. Это был очень действенный способ уничтожения индейцев – если только они не перейдут по доброй воле в рабство к испанским энкомьендо.

– Смарт, прикончи часового, – негромко промолвил капитан. – А ты, Нельсон, разберись с парнем при лошадях. Только аккуратнее, не перепугай табун.

Два буканьера, опытные охотники, поползли по земле, прячась за кустами и пожухлой травой: Нельсон – к лугу, Смарт – к крайней палатке лагеря. Там, опираясь на мушкет, маячил часовой, и его голова то и дело падала на грудь. Солдат, который стерег лошадей, храпел в траве у погасшего костра. Словом, караульная служба у дона Руиса была поставлена из рук вон плохо.

Край солнца только-только появился над горными вершинами, но света хватало, чтобы разглядеть селение и лагерь в подзорную трубу. Индейцы уже поднимались, кое-где начинали дымить очаги, но лагерь спал – солдатам не приходилось заботиться о пропитании. Две палатки слева, три справа, а между ними – капитанский шатер… В палатках, должно быть, по десять человек, решил Шелтон, чуть приподнялся и махнул рукой. Его люди, притаившиеся на краю маисового поля, зашевелились.

Часовой мешком свалился на землю, в его горле торчал нож. Тот, что стерег лошадей, внезапно булькнул и перестал храпеть. Скакуны вроде бы не встревожились – все так же пофыркивали и щипали травку.

– Вперед, – негромко сказал капитан.

Три с половиной дюжины бойцов, растянувшись цепочкой, зашагали к палаткам. Шли не скрываясь, в полный рост; все уже было предрешено, и черти в аду наверняка уже точили вилы и смазывали салом сковородки.

– Стой! – скомандовал Шелтон в десяти ярдах от палаток. – Поджечь фитили! Бросай и ложись!

Полетели гранаты. Грохот взрывов расколол утреннюю тишину, палатки охватило пламя, в деревне взвыли псы, закричали в ужасе люди. Кони на лугу с диким ржанием понеслись к реке, подальше от страшных звуков.

– Пим, Миллер и ты, Смарт, – на луг! – распорядился капитан. – Помогите Нельсону успокоить лошадей, они нам еще пригодятся. Остальные – за мной!

Вытащив пистолеты, он направился к лагерю. Крики, что доносились из деревушки, теперь заглушали хрип умирающих испанцев, стоны раненых и обожженных. Те, кто еще мог двигаться, выползали из объятых огнем палаток, бились в агонии на земле, звали товарищей, молили о помощи. Смрадные запахи горящей кожи, пороха, крови и фекалий насытили воздух, превращая стан испанцев в преисподнюю. Раны от пороховых зарядов были ужасны; кто сразу стал месивом костей и плоти, кто лишился конечностей, кто вопил, зажимая дыру в животе.

Загремели выстрелы. Прошло недолгое время, крики и стоны смолкли, и только мертвые тела да мерзкий запах напоминали о побоище. Сунув за пояс разряженные пистолеты, Шелтон подошел к палатке командира, вытащил клинок и откинул полусгоревшую ткань. Перед ним лежал человек с золотистой бородкой и того же оттенка усами; глаза у него были серые, немного выкаченные, полные губы приоткрыты, светлые волосы залиты кровью, сочившейся из огромной раны на виске. Он умер мгновенно – взрыв гранаты снес чуть ли не половину черепа.

– Молодой, – раздался сзади голос Уильяка Уму, – совсем молодой. Но испанец, так что было бы лучше ему не родиться или умереть. Что он и сделал.

Приблизился Мартин Кинг, посмотрел на покойника, сказал хриплым голосом:

– Светлые волосы и серые глаза… Редкость для них!

Оглядев старого инку и Мартина, капитан заметил, что старец невозмутим, а вот второй помощник бледноват. Его ладони и пальцы были в крови, и он нервно потирал их, словно алые пятна жгли ему кожу.

Воздев руки к небесам, Уильяк Уму что-то зашептал на кечуа – видимо, молитву. Смысл ее остался для Шелтона загадкой; то ли старик простил недругов, сокрушивших его страну, и молился за их души, то ли проклинал, обрекая на вечные мучения.

Мартин прочистил горло.

– Точно ли это дон Руис? Как думаешь?

– Серые глаза, светлые волосы и борода… Подходит под описание, – буркнул Шелтон, наклонился и стащил с пальца погибшего перстень с крупным рубином. Затем произнес: – Сармиенто нужны доказательства… Ну не рубить же голову этому Руису! Хватит кольца.

– Быстро мы их… – Краски жизни постепенно возвращались на лицо Мартина. – Быстро и жестоко…

Шелтон пожал плечами:

– Это тоже нужно уметь, братец. Лучше мы их, чем они нас.

Подошел боцман, помахивая тесаком, доложил:

– Все покойники, сэр, и большинство в полном раздрае – без рук, без ног. Боюсь, дьяволу придется собирать их по частям.

– Дьяволу такая работа привычна, – сказал капитан, озирая разгромленный лагерь и замершую в ужасе деревню. – Седлайте лошадей, Томас, тут все закончено. Теперь поедем в усадьбу Орельяны.

Но боцман со смущенным видом переминался с ноги на ногу.

– В чем дело, Том?

– Парни хотят пошарить в лагере и по карманам испанцев. Просят вашего дозволения, сэр. Покойникам монета ни к чему.

– Хорошо, пусть заберут деньги и все ценное. Я свою долю уже получил. – На раскрытой ладони Шелтона лежало кольцо с рубином. – Пусть шарят, только побыстрее!

– Блоха помочиться не успеет, – молвил Томас Белл и махнул рукой команде: – За работу, ублюдки! Все в общий карман, потом поделим!

Начался торопливый грабеж. С луга привели лошадей. Они изгибали шеи, ржали, косились на трупы, и капитан велел отогнать их на полсотни шагов. Уильяк Уму направился к крайним хижинам селения, снова вскинул руки к небу и испустил протяжный вопль. Индейцы тут же успокоились – вероятно, поняли, что схватка случилась меж белых людей, а их не тронут. Да и брать в деревушке после испанцев было нечего.

Солнечный диск вышел из-за гор, когда отряд Шелтона помчался вдоль реки на запад. Река была неширокой, но полноводной – видимо, в горах начали таять льды и снега. Чего-то похожего на дорогу не нашлось, но берег покрывал слой мелких камешков, принесенных потоком – удобный путь для конных. За этой каменной россыпью простиралась равнина, частью распаханная и пересеченная канавками, в которых струилась вода, частью поросшая травой и деревьями; пейзаж по другую сторону реки был точно таким же. Эта мирная картина и привычное движение успокоили лошадей, они уже не храпели в панике, не прядали ушами, а подчинялись узде. Звонкий цокот копыт по камням сливался с журчанием реки; иногда ножны или приклад мушкета стучали о седло, или кто-то из всадников погонял лошадь хриплым криком.

Расстояние до усадьбы Орельяны было небольшим, шесть с четвертью миль, как говорил Сармиенто. Так и оказалось. Границу поместья отмечали пара столбов и оливковая роща, за нею лежал виноградник с зеленеющей лозой, а дальше виднелись хозяйственные постройки – конюшня, кузница, сараи с прессами для отжима масла, навес, под которым стояли винные бочки. Несмотря на ранний час, там уже копошились люди, замершие на месте при виде всадников.

Господский особняк, называвшийся в этих краях каса, высился тремя милями дальше. Дом стоял на невысоком холме у реки – массивная квадратная постройка из бревен и досок на каменном фундаменте, о двух этажах, крытая черепицей. Еще не заглянув внутрь, Питер Шелтон знал, что там увидит: внутренний дворик-патио с непременным крохотным бассейном, окружающие двор галереи, защищенные от солнца плотными тростниковыми циновками, лестницы, ведущие на второй этаж, и двери в комнаты, в двадцать или тридцать прохладных комнат, скрытых в глубине строения. Таким был дом деда, в котором он вырос, и точно такими же были другие дома, возведенные на испанский манер, что больше всего подходило для жаркого климата Вест-Индских островов.

От реки на холм вела плотно утоптанная дорога. Одолев ее, отряд спешился; люди настороженно озирались, держа клинки и мушкеты наготове и ожидая приказов. Каса встретила их мертвой тишиной: ни шарканья ног, ни звона посуды, ни человеческого голоса. Шелтон хмурился, глядел на дом в недоумении: легкие изящные ворота, сорванные и изломанные, валялись под входной аркой, коновязь слева от нее явно разбита в схватке, цветник справа растоптан, а в стене засело не меньше дюжины мушкетных пуль. Вид у дома был такой, словно он подвергся осаде и штурму. Эта картина никак не могла стать фоном для долгожданного соединения двух любящих сердец.

– Странно… что-то здесь не так… – пробормотал капитан, переглянувшись с Кингом. – Смарт, ты и Нельсон осмотрите окрестности, поищите следы на дороге и у реки. Айрленд, твоя команда пусть оцепит дом. Брукс и Миллер, останетесь при лошадях. Остальные – за мной!

Он нырнул под арку, сделал два шага и чуть не споткнулся о труп чернокожего – негр лежал на спине, его шея и лицо были залиты кровью. В патио, у бассейна, валялись стулья, сорванные циновки и тонкой работы столик из фернамбука, а среди них – трое мертвых мужчин, два индейца с топорами и повар-испанец, судя по фартуку и тяжелому секачу. На верхней галерее тоже виднелись неподвижные тела, а на лестницах и каменных плитках патио – кровавые отпечатки сандалий.

Люди Шелтона заполнили дворик, молча взирая на эти следы яростной схватки. Потом кто-то чертыхнулся, кто-то засвистел, а Дэн Баррет, стукнув о камень прикладом мушкета, произнес:

– Тут, парни, была знатная резня. Клянусь Иисусом Христом и всеми святыми в придачу!

– Точно, – поддержал Флетчер. – Вон, на галерее, мертвяки лежат…

– Вроде бы девки, – добавил Найджел Мерфи и повернулся к капитану: – Поглядеть, сэр?

Шелтон стиснул рукояти пистолетов, но, похоже, оружие тут не требовалось, как и любая помощь: мертвые были мертвы, а убийцы исчезли. Оглядев еще раз дворик и погрузившись в самое мрачное состояние духа, он распорядился:

– Том, осмотри первый этаж и подвалы. Все проверить – кухню, кладовые, винный погреб, комнаты прислуги! Мерфи, раз сам захотел, позаботься о мертвых: все тела спустить во двор и уложить у водоема. Я займусь верхними покоями. Мартин, пойдешь со мной. Возьми Пима, Донелла и Хокинга.

С этими словами капитан зашагал к лестнице, поднялся на галерею второго этажа, перешагнул через труп индейской девушки-служанки и начал осматривать богато обставленные комнаты. Это заняло четверть часа, так как спальни, гардеробная, гостиная и хозяйский кабинет были в полном порядке: никакой перевернутой мебели, никаких следов борьбы и никаких ценностей – по крайней мере, денег и дорогих украшений люди Питера не обнаружили.

Он спустился вниз, к бассейну, у которого лежали четырнадцать мертвых тел, шесть мужчин и восемь женщин. Одних застрелили, других закололи ножами, а старой индианке просто сломали шею. Кровь была совсем свежей – очевидно, негр-привратник, повар и слуги погибли час-другой назад. Осмотр нижнего этажа и подвала не принес ничего нового – во всяком случае, двести тысяч песо, обещанные Сармиенто, испарились вместе с хозяйкой и грабителями. «Если тут были какие-то деньги», – мрачно подумал капитан.

Около него собрались Мартин Кинг, Томас Белл и Айрленд. Шелтон еще раз оглядел патио, покосился на трупы и задумчиво произнес:

– Так, джентльмены, выглядит, как налет разбойной шайки. Нашей, я полагаю! Сначала перебили испанский гарнизон в Каниве, затем нагрянули в ближайшую усадьбу, ограбили дом, прикончили слуг и служанок, а хозяйку куда-то увезли… Очень правдоподобно!

– Выходит, нас подставили, сэр, – проворчал Берт Айрленд.

– Не исключаю. Но если это сделал Сармиенто, кое в чем он ошибся. Смарт и Нельсон неплохие следопыты, и у нас есть лошади. Мы можем передвигаться гораздо быстрее, чем пешком.

– А вот и Джейсон, – Белл повернулся к арке входа. – Торопится… Похоже, они с Нельсоном что-то нашли.

Увидев трупы, лежащие у бассейна, бывший буканьер нахмурился и покачал головой. С его одежды текла вода, в сапогах хлюпало на каждом шагу.

– Сэр, следы на дороге затоптали наши кони, – молвил Джейсон Смарт, приблизившись. – Но у воды камни придавлены, будто колесом проехали. Здесь есть брод, и мы перекинулись на другую сторону речки. Там точно отпечатки колес. Колес и копыт от дюжины лошадей, не меньше.

– Куда ведут следы? – спросил капитан.

– На северо-запад, сэр.

– Но поместье Сармиенто на западе, на этом берегу реки, – с недоумением произнес Мартин. – Значит, это не он? Кто-то другой разграбил усадьбу?

– Ты ошибаешься, Кину, Чьи Волосы из Облака, – раздался голос Уильяка Уму. – Я думаю, это сделали псы, которых прикормил Уайнакаури. И теперь они едут к побережью.

– А что там? – Капитан нахмурился. – Город Писко, как я представляю, лежит к югу от реки.

– Там, – старик вытянул руку на север, – там древняя дорога, проложенная инками. Она идет вдоль морского берега через Чинчу, Инкауаси и другие города. Идет прямо на Лиму.

Пару секунд Питер Шелтон размышлял, поглядывая то на лица товарищей, то на голубое весеннее небо, совсем уже посветлевшее. Было нелегко смириться с мыслью, что его обманули, что пещера сокровищ столь же далека от него, как если бы он остался на Ямайке. По его понятиям, нарушение договоренности, причем не случайное, а умышленное, каралось быстро и жестоко; тут британский закон целиком и полностью смыкался с традицией Берегового братства. Контракт священен! В той же степени, как Библия.

– Джейсон, выбери лучших лошадей, – произнес капитан. – Со мной отправятся Айрленд, Пим и вы с Нельсоном. Мартин и Том, вы поведете остальных за нами. Едем!

Через несколько минут пятеро всадников перебрались через реку. Течение было сильным, вода плескалась выше стремян, но кони были хороши – два жеребца, судя по богатым седлам, принадлежали покойному дону Руису. Следы колес и копыт ясно отпечатались на мелких влажных камнях; за ними лежал луг, где трава была заметно примята. По ширине колеи Питер понял, что здесь, кроме всадников, проехала карета или другой довольно тяжелый возок. «С ними женщина», – подумал он и пришпорил лошадь.

Через пару миль начались пустынные земли, где росли кактусы и колючий кустарник, а обезвоженная почва ссохлась до каменной твердости. В этом диком жутковатом месте не было даже змей и ящериц, но, очевидно, какая-то живность все же водилась – высоко в небе, высматривая добычу, парил кондор. Ветер стих, солнце неторопливо ползло к зениту, и утренняя свежесть сменилась духотой и зноем. Копыта лошадей выбивали пыльное облако из твердой земли, солнце выжимало пот, а горы глядели с насмешкой на прибрежную равнину, не желая делиться с ней льдом и прохладой.

Покачиваясь в седле, Шелтон размышлял о женщине, об этой Соледад Орельяна. Теперь он уже не был уверен, что ее увезли силой – в комнатах второго этажа не замечалось беспорядка и следов борьбы. Вполне возможно, что вдовушка в сговоре с Сармиенто, и разгром касы устроен с ее согласия, дабы свалить все на пиратов. Если так, решил капитан, эта женщина – настоящая ведьма. Четырнадцать трупов на ее совести! Две служанки совсем молодые, девушки лет шестнадцати…

Но об этом он раздумывал недолго, так как имелся повод для других, гораздо более тревожных мыслей. Сармиенто заранее знал, что не исполнит договор, и, конечно, мог сообразить, что с сеньором Шелтоном шутки плохи; значит, он как-то обезопасился от возмездия. Способ же был только один – навести на дона капитана испанских драгун из Писко – скажем, после того, как он побывает в поместье Орельяны. На ровной местности триста драгун изрубили бы людей Шелтона минут за пять, и на мертвых корсаров легли бы все вины, и уничтоженный отряд Руиса, и усадьба вдовушки Соледад.

«Но Сармиенто просчитался. В чем?» – думал Питер, твердо зная, что должен раскрыть планы врага.

Просчитался во времени, мелькнула мысль. Антонио Сармиенто был, безусловно, умен, но не мог представить, что солдат Руиса они уничтожат за несколько минут и доберутся до усадьбы Орельяны ранним утром. Возможно, он забыл про лошадей, решив, что до поместья наемникам придется идти два или три часа, уставшими после схватки, да еще с наверняка появившимися в бою ранеными, для которых этот путь тяжел. Скорее всего, метису казалось, что в усадьбе они будут в полдень, и с таким расчетом он отправил гонца в Писко.

«Если отправил…» – подумал капитан, прищурился и поглядел на солнце. До полудня было далеко – минимум часа три-четыре. Жесткая усмешка скользнула по губам Шелтона. Вряд ли дон Сармиенто рассчитывал, что дела пойдут с такой скоростью!

Они выехали на дорогу и повернули на север. Местность по-прежнему была неприветливой и мало отличалась от каменистой пустыни к югу от Писко. На мгновение Шелтон вспомнил о своем корабле, услышал рокот волн и хлопки парусов, но зной и пыль прогнали наваждение. До моря было далеко – эта древняя дорога инков шла милях в десяти или пятнадцати от берега. Во всяком случае, Питер не ощущал ни соленых морских запахов, ни порывов свежего ветра.

– Вижу их, сэр, – сказал Пим спустя недолгое время. – Вон они, крысы поганые! Три кабельтовых, и ни ярдом больше!

Впереди поднималось к небу серое пыльное облако, и в нем мелькали то фигуры всадников, то темный задок кареты. Ехали быстро, но кони преследователей были все же порезвее.

– Приготовить оружие, – велел Шелтон. – Стрелять без моей команды. Если какой ублюдок поднимет мушкет, так и стреляйте. Нужно уложить всех, кроме Сармиенто.

– Уложим, сэр, – мрачно пообещал Берт Айрленд. – Икнуть не успеют, как всех уложим.

Не прошло и десяти минут, как моряки нагнали карету. Очевидно, это был возок из поместья Орельяны – большой, украшенный гербами на дверцах, но неуклюжий и тихоходный. Его, выбиваясь из сил, тащили две лошади.

– Стой! – выкрикнул Шелтон. И добавил потише: – Кто шевельнется, пуля в лоб.

– Вы уверены, дон капитан? – Сармиенто, сидевший на прекрасном иноходце, обогнул карету. – С вами четверо, а у меня тут пятнадцать вооруженных слуг. Сила на моей стороне.

Его всадники развернулись по обе стороны возка, и Шелтон их пересчитал. Точно, пятнадцать.

– Не ожидал увидеть вас так быстро, – с кислой улыбкой молвил метис, играя висевшей на груди золотой цепью. – Чему обязан, сеньор Шелтон?

Капитан развел руками. В каждой было по пистолету.

– Недоразумению, дон Сармиенто, исключительно недоразумению! – Он сунул пистолет под мышку, достал кольцо и бросил его на дорогу. – Вот перстень покойного дона Руиса. Мои обязательства исполнены, но сундука с золотом мы в усадьбе Орельяны не нашли. Там вообще какой-то непорядок. Даже воды напиться не вынесли.

– Что поделаешь, дон Шелтон, такова жизнь, – произнес Сармиенто, тоже доставая пистолеты. – Кому-то достается красавица и золото, а кому-то – ничего. Даже воды, чтобы напиться.

Шелтон бросил взгляд на карету. Ее дверцы были закрыты, на окнах – плотные темные шторки. Лошади, тащившие этот возок, тяжело поводили боками, с их губ падали клочья пены. Возницы капитан не видел из-за высокого верха кареты, но тот, очевидно, тоже был вооружен.

Наблюдая за Шелтоном, Сармиенто держал пистолеты у коленей. Один из его всадников вскинул мушкет, другие тоже потянулись к оружию.

– Будьте благоразумны, капитан, нас втрое больше! Возвращайтесь назад и навестите моих испанских соседей. Уверяю вас, в их усадьбах немало добра. Вам хватит! Так что…

– Опусти мушкет, моча черепашья! – вдруг рявкнул за спиной капитана Берт Айрленд. – Не хочешь? Ну, получай!

Загремели выстрелы, и Шелтон, мгновенно соскользнув с седла, тоже разрядил пистолеты. Оглянувшись, он увидел, что моряки спешились и стоят за лошадьми, две из которых были ранены и панически ржали, задирая морды. Восемь или девять слуг Сармиенто валялись в пыли, кто недвижимым, кто корчился и вопил от боли. По равнине мчался обезумевший конь, но вдруг споткнулся, рухнул в кусты и замер. Уцелевшие – из тех, кто окружал возок, – тоже спрыгнули на землю; кто стоял в ошеломлении, кто торопливо возился с мушкетом, кто схватился за нож.

– Добейте их, – велел Шелтон, осмотрел своего жеребца и убедился, что тот не пострадал. Его люди устремились вперед, послышался лязг клинков, затем глухие удары и вопли. Всё было кончено в несколько минут. Капитан в это время перезаряжал пистолеты и посматривал на дона Сармиенто. Тот всё еще оставался на лошади, но, кажется, стремительная схватка и гибель слуг потрясли его – он выглядел, подобно человеку, пораженному молнией.

– Теперь сила на моей стороне, – произнес Питер Шелтон. – Мне чудится, я слышу слабый стук в карете… Сойдите с коня, Сармиенто, и откройте дверь. Я хочу познакомиться с вашей прелестной вдовушкой.

– Нет! Никогда! – выкрикнул метис, но Смарт и Нельсон, повинуясь кивку капитана, стащили его с лошади и отобрали пистолеты, а Пим отворил дверцу возка и помог выбраться даме. Кисти ее рук были связаны, нижняя половина лица обмотана шарфом, и она, вероятно, не могла позвать на помощь. Но ее глаза сверкали, словно у разъяренной львицы.

Капитан усмехнулся:

– Вы своеобразно выражаете любовь, дон Сармиенто… Пим, развяжи ее.

– Вы не понимаете! – выкрикнул метис, сжимая кулаки. – Вы ничего не понимаете, капитан! Я люблю ее, а она любит меня! Меня, и никого иного!

– Он лжет, – выплюнув кляп, хрипло промолвила пленница. Женщина выпрямилась, отбросила назад волосы, и ее голос вдруг стал звонким и обрел силу: – Ты был лгуном в детстве, Антонио, и ты лжешь сейчас! Я никогда не любила тебя! А теперь, когда ты ворвался в мой дом, когда посмел меня связать, я тебя ненавижу!

Шелтон глядел на нее в полном остолбенении. Не потому, что она была высока, стройна и поразительно красива, не потому, что гнев красил ее еще больше; нет, причина была другая! Перед ним стояла его бабка Исабель Сольяно – такой, какой, наверное, она была в молодости, лет в двадцать или двадцать пять. Сходство, с поправкой на возраст, казалось поразительным: те же яркие карие глаза, изящный носик, темные, чуть вьющиеся волосы, тот же рисунок рта и скул, тот же голос, те же жесты – и, кажется, тот же нрав. Когда донья Исабель гневалась, не стоило попадаться ей под руку.

Справившись с первым ошеломлением, капитан шагнул к пленнице и спросил:

– Ваше имя, сеньора?

– Соледад Мария Исабель де Орельяна, – произнесла она, гордо вскинув голову.

– Имя вашего покойного супруга меня не интересует. Как вас звали до замужества? Откуда происходит ваша семья? Может быть, из Картахены?

Тонкие брови сошлись, выдав ее удивление.

– Я из рода Сольяно, и наша семья прежде жила в Картахене. Но мой прадед перебрался в Перу, когда его дочь похитил какой-то проклятый разбойник… страдал, корил себя за это, не мог оставаться в том городе… Вы тоже разбойник, сеньор? И вы, как Антонио, тоже хотите сделать меня своей наложницей?

Питер Шелтон расхохотался.

– Только с вашего согласия, леди! Только так и не иначе! – Он стиснул рукоять тесака и повернулся к Сармиенто. – Я забираю эту женщину. Наш контракт расторгнут.

– Клянусь всеми святыми, я вам этого не позволю! – Побледнев, Сармиенто шагнул ближе к карете. – Признаюсь, я виноват, но лишь в том, что сеньора пожелала отправиться в Лиму, а я решил ее сопроводить… Но наш договор в силе, дон Шелтон! Вы получите свое золото! В той пещере, куда я вас отведу…

– Оставим в покое пещеры с золотом. То, что происходит здесь, – вопрос чести. Семейной чести, – уточнил капитан. – Я полагаю, вы, дон Сармиенто, намерены взять эту леди в жены?

– Да! Да! Тысячу раз – да!

Метис схватил молодую женщину за руку. Она попыталась вырваться – молча, со стиснутыми губами.

– На брак нужно согласие родственников, – сказал Шелтон, поглядывая, как Смарт и Нельсон тащат из кареты ларцы и сундучки. – Но отец леди уже в лучшем мире, и здесь только один ее родич и защитник – я, ее брат.

– Брат! Ха! – со злобой выкрикнул Сармиенто.

– Брат! – повторила Соледад и вырвала руку из пальцев метиса. – Но каким образом, сеньор?

Капитан поклонился:

– Питер Шелтон, внук того проклятого разбойника, который похитил Исабель Сольяно из Картахены. Прошло шестьдесят лет, и они оба давно лежат на кладбище в Порт-Ройяле… А я здесь, сеньора Соледад! И хоть наше родство не очень близкое, вам, похоже, не приходится выбирать.

Щеки молодой женщины порозовели, она стиснула руки перед грудью.

– Благодарю тебя, Дева Мария! Ты не оставила меня в беде! Послала помощь и утешение!

– Я твое утешение, Соледад! Я и только я! – хрипло выдохнул Сармиенто. – Я, потомок королей, а не этот английский выродок!

– Пистолеты у вас отобрали, но шпага осталась, – сказал Шелтон, освобождая тесак из ножен. – Мы быстро договоримся о том, кто утешит леди. Согласия на брак с вами я не даю. Вы скользкий тип, Сармиенто!

– Тогда умри, собака!

С обнаженной шпагой метис ринулся на Шелтона. Сталь зазвенела о сталь, клубы пыли взметнулись под ногами сражавшихся. Древняя дорога инков повидала многое: по ней мчались гонцы-скороходы, шли индейские армии, караваны лам везли зерно, шагали закованные в сталь конкистадоры. Перипетии их судеб были такими же причудливыми, как судьбы этих двух людей, внука английского пирата и потомка великого инки. Испанская кровь тоже текла в их жилах, но один ее ненавидел, другой вспоминал об этом лишь от случая к случаю.