Королевский выбор Остен Эмилия
Принц Рамиро поднялся из кресла, стоящего у окна, и склонился в легком, но почтительном поклоне, приветствуя Чарити. Сегодня его высочество был в самом простом костюме, не выдававшем его высокий статус, разве что дороговизной темно-зеленой ткани. Кружева на рубашке казались очень белыми на фоне смуглой кожи, а глаза — те самые зеленые глаза, о которых Чарити непроизвольно думала со вчерашнего вечера, — были еще ярче.
— Прошу прощения, — присела девушка в реверансе. — Я не хотела помешать.
— Ты не помешала, моя милая, — отец улыбался. — В действительности мы просто ждали тебя.
— Да? — это прозвучало немного невежливо, но Чарити не смогла сдержаться.
— Да. Ваше высочество, не окажете ли нам честь, разделив наш скромный завтрак? — Обычная формула вежливости почему-то показалась Чарити тонкой издевкой. Кредиторы обычно не приглашают нерадивых должников на завтрак. А то, насколько нерадивым должником был дом Домингосов, Чарити знала прекрасно.
— Это честь для меня, — ответил принц Рамиро. По его спокойному тону никак нельзя было догадаться, о чем он думает и оценил ли двусмысленность ситуации. Чарити не сомневалась, что оценил.
На этой ноте все отправились в столовую. Лорд Эверетт шел первым, а принц вежливо предложил даме руку. Чарити ощутила легкий аромат какого-то благовония, может быть, хвои или сандала. Очевидно, принц не пренебрегал водными процедурами и не считал уход за собой дамскими причудами.
— Ваш отец сообщил мне, что вы хотите получше познакомиться с достопримечательностями Флоренции? — Принц говорил по-английски, и теперь Чарити отметила едва уловимый, но все же заметный акцент: Рамиро слишком нажимал на «р» и не всегда верно тянул гласные.
— Я уже успела посмотреть город, но мне не хватает знающего спутника. Мои подруги, конечно, хорошие девушки и всю жизнь провели во Флоренции, но они почему-то совсем не интересуются искусством. Вернее было бы сказать, что они совершенно не замечают тех чудес, среди которых живут.
— Я готов предложить себя в качестве сопровождающего. — Чарити взглянула в непроницаемое лицо принца, пытаясь понять, чем вызвана такая любезность: хотелось ли ему на самом деле гулять по городу с познавательными целями или это просто долг вежливости — или даже хуже того, просьба ее отца.
— Вы действительно хотите показать мне город — или… — Чарити понимала, что это невежливо, но, сама не понимая почему, не желала, чтобы принц делал что-то лишь потому, что должен, а не потому, что ему этого действительно хочется. Чарити была уверена, что долга и обязанностей в жизни Рамиро и так предостаточно.
Принц едва не споткнулся, но все же сумел не сбиться с шага и даже сохранил на лице все то же непроницаемое выражение. Девушка не сводила с него глаз, хотя и понимала, что это невежливо. Сейчас, в утреннем свете, принц показался ей моложе, чем на балу. Он едва ли намного старше Чарити, просто чрезвычайно серьезен и замкнут. Черные волосы и высокий рост тоже добавляли солидности, но не возраста. Принц был молод, красив (сейчас он уже не казался ожившей статуей из собора) и, очевидно, умен, иначе его бы не отправили на переговоры с лордом Эвереттом. Кажется, подруги правы: Рамиро — великолепный экземпляр прекрасного принца из сказочного королевства.
— Я на самом деле с удовольствием буду вашим спутником. Я люблю красоту во всех проявлениях и ценю возможность поделиться тем, что кажется красивым мне.
Чарити не нашлась с ответом, ее спасло прибытие в столовую.
За завтраком разговор шел о том, о чем обычно говорят за завтраком: погода, планы на день, обсуждение вчерашнего вечера. Ни слова о делах, а Чарити так хотелось узнать, о чем договорились Рамиро и отец. Чарити вяло поклевала чудесное пирожное, каким-то чудом оказавшееся в ее тарелке, отвечала, если к ней обращались, но мысли ее витали далеко отсюда. Бывали случаи, когда партнеры ее отца пытались повлиять на лорда Эверетта через нее, особенно молодые партнеры. Чарити видела их насквозь, поэтому эти поползновения скорее забавляли, чем расстраивали. Нужно было просто не принимать их за чистую монету, тогда в этом можно находить даже определенное удовольствие. С Рамиро же ей не хотелось играть в подобные игры. Ей вообще не хотелось играть с ним. А потому намечалась явная опасность принять все за чистую монету. Принц выглядел честным, говорил искренне, смотрел прямо… Если бы не огромный и давно просроченный долг, то приглашение на прогулку можно было бы принять радостно и без всяких сомнений, но… Как же надоело всегда и во всем находить эти самые «но»! Ей уже двадцать три, она далеко не глупа, весьма привлекательна и богата. Всегда найдутся какие-нибудь «но», — и это не повод отказывать себе в удовольствиях. Прогулка по Флоренции невинна и безопасна во всех смыслах.
Принц Рамиро, казалось, будто бы читал ее мысли. Когда они встали, позавтракав, принц произнес все тем же спокойным тоном, по которому решительно ничего нельзя было распознать:
— Я вернусь после сиесты и с удовольствием стану вашим сопровождающим. В послеполуденном свете Флоренция особенно прекрасна.
— Буду ждать с нетерпением, — улыбнулась Чарити.
Сиеста — как это мило. Мысли Чарити приняли опасное направление: Рамиро, раскинувшийся на кушетке на террасе с видом на море, тонкие занавеси едва колышутся от дуновения теплого ветерка…
Чарити несколько раз моргнула, отгоняя наваждение, но щеки все равно успели вспыхнуть ярким румянцем. Рамиро еще не ушел. Он удивленно смотрел на ее, словно она не просто покраснела, а начала срывать с себя одежду.
— До встречи, — твердо проговорила Чарити и присела в реверансе.
— До встречи, — поклонился принц и наконец вышел.
Чарити рассматривала очередное белое платье, аккуратно разложенное горничной на кровати. Струящийся и искрящийся атлас, шелковые ленты, мелкие вышитые цветочки по краю лифа, маленькие пышные рукавчики, длинные перчатки, шляпка в виде тюрбана с пером. Белая шляпка. Белое перо.
— Еще немного, и я попрошу застилать мне постель черными простынями. Невыносимо. Я раньше так любила белое, жемчуга… Невыносимо.
Чарити еще немного пожаловалась, но никто не внял ее стенаниям, улыбчивая горничная никак не прореагировала, лишь помогла одеться и расправила все складочки. Чарити спустилась вниз и наткнулась на отца, задумчиво расхаживавшего из угла в угол.
— Ты чудесно выглядишь!
— Папа! — Чарити всплеснула руками. — Я выгляжу как всегда.
— Может быть, — вздохнул лорд Эверетт. — А ведь я помню времена, когда дамы не могли поместиться в карету. Такие у них были юбки. А сейчас… Если дело так пойдет дальше, у дам не останется никаких секретов. — Он взглянул на туфельки Чарити — их было прекрасно видно, так как до полу подол платья не доставал.
— Мы все сейчас мним себя римлянами времен Империи, но это лишь мода, папа.
— Никогда не разбирался в моде. — Всю жизнь лорд Эверетт носил консервативные сюртуки.
— Я знаю.
— Ну что же, проведи время с удовольствием. Говорят, принц большой знаток истории и искусства.
— Надеюсь на это, иначе его внимание ко мне будет выглядеть двусмысленно.
— Ты слишком разумна, милая, — усмехнулся отец. — Просто нам с принцем еще многое надо обсудить, а было бы невежливо заставлять тебя скучать.
— Я не скучаю с подругами.
— Чарити, милая, я обещал показать тебе Флоренцию и Рим, но я ничегошеньки не понимаю во всех этих… выкрутасах. Принц Рамиро понимает. Так что я предлагаю отбросить сомнения и прогуляться.
— Да, папа.
Чарити все еще сохраняла на лице выражение «покорная дочь», когда доложили о прибытии принца.
— Куда вы желаете отправиться в первую очередь? — Принц переоделся в скромный серый сюртук без всяких украшений; как и вчера, в этой простой одежде он выглядел не менее принцем, чем в расшитом серебром вечернем костюме.
Когда они вышли из палаццо, обнаружилось, что за дверью стоят два мрачных немолодых типа, достаточно грозных, но и неприметных одновременно. Чарити отметила их присутствие, однако ничего не сказала. Столь малая охрана у принца — весьма неосмотрительно. Никто не выезжает в город без двух дюжих лакеев на запятках кареты, времена сейчас неспокойные. Европу лихорадит в огне смут, Бонапарт триумфально шествует по завоеванным землям… Но, вероятно, принц лучше знает, как обеспечить свою безопасность.
Карета, ожидавшая их, была тоже неприметной снаружи, но удобной и роскошной внутри. Принц собственноручно помог Чарити устроиться на мягком сиденье, сам сел напротив, и они отправились в путь.
— Предлагаю начать с базилики Санта-Кроче, — предложил Рамиро, едва карета тронулась.
— Хорошо, я там еще не была, — обрадовалась Чарити. — Сколько я ни пыталась уговорить моих подружек осмотреть достопримечательности, они лишь хихикали и увлекали меня к модисткам. Модистки — это, конечно, важно, только не в той степени, чтобы отвлечь меня от Флоренции как таковой.
— Итальянцы вообще очень легкомысленно относятся к своему наследию. Мне кажется, они привыкли к тому, что живут среди всего этого.
— Мне просто достались легкомысленные подруги, — улыбнулась Чарити. — Моя родина — Англия, но я не перестаю восхищаться тем, что вижу.
— Для кого-то красота никогда не теряет своей ценности, а кто-то постепенно перестает ее различать.
Чарити показалось, или принц стал говорить теплее? Что-то изменилось в его интонациях, и, пока карета катила по улицам Флоренции, девушка, поддерживая непринужденный разговор, продолжила размышлять о Рамиро.
Интересно, каким он был в детстве? Таким же, как сейчас, или более непосредственным? Люди, живущие на юге, отличаются от северян, как небо от земли: они порывисты, горячи, скоры на расправу и на любовь. Принц таковым не выглядел, хотя смуглая кожа и манеры выдавали в нем южанина. Чарити говорила с Рамиро на общие темы, и все же ей казалось, что между ними идет другой разговор, во время которого оба исподтишка изучают друг друга.
Санта-Кроче, белоснежная и устремленная в небо, таяла в теплых лучах послеполуденного солнца. Выйдя из кареты, Чарити восхищенно замерла.
— Я уже была здесь, на площади, но… Вы правы, в таком освещении все смотрится совершенно по-другому. Сказочно.
— Говорят, церковь заложил сам Франциск Ассизский. — Рамиро предложил Чарити руку и повел внутрь.
— Я читала об этом. — Девушка взглянула вверх, когда они проходили под сводами центрального портала. — Католические средневековые храмы все пронизаны такой своеобразной чистотой, таким светом, что просто дух захватывает.
— Вы же не католичка, — снова не вопрос, а утверждение.
— Я принадлежу к англиканской церкви. А вы, должно быть, ревностный католик?
— По традиции наш кардинал напрямую подчиняется Ватикану. Но католиками в полном смысле этого слова мы стали лет триста назад, когда было принято решение укрепить связи с Испанией и привести наш язык к испанскому.
— Да, логичное решение. Тогда Испания являлась самой сильной державой.
— Вы хорошо знаете историю.
— Я получила неплохое образование, хотя это и необычно для английских девушек.
— В моей семье и девушки, и юноши получают одинаковое образование.
— Я слышала, что в Фасинадо стать монархом может любой член королевской семьи.
— Да, это так. Кого назовет король — и кого утвердит Совет. Так что я — не наследный принц, как многие предпочитают думать.
Внутри церкви было почти безлюдно, светло и тихо. Рамиро и Чарити остановились у входа.
— Я знаю, что это не просто базилика, это пантеон знаменитых граждан Флоренции, — прошептала девушка. В церквях она всегда понижала голос, ей казалось непочтительным оскорблять эту тишину.
— Да, здесь покоятся Микеланджело и Галилей, — ответил Рамиро так же тихо. — А вот могила Данте не здесь, здесь только кенотаф. Как и у Макиавелли.
— Я хотела бы взглянуть на надгробие Данте.
— Это сюда.
Чарити остановилась перед белой гробницей работы Микеланджело, где муза рыдала на саркофаге, а сам Данте, суровый и вдохновенный, восседал на возвышении. Совершенная завершенность композиции, выверенность поз и четкость линий, свойственные руке Микеланджело, создавали эффект, не превращая фигуры в застывшие монументы.
— Печально даже после смерти не вернуться на родину, — принц Рамиро всматривался в лицо скульптуры, изображавшей великого поэта.
— «Здесь покоится Данте, из милого изгнанный края, так поступила с певцом Флоренция, родина злая». Это написано на могиле Данте в Равенне. И он перед смертью распорядился, чтобы его прах не возвращали на родину.
— Так сказали францисканцы в Равенне. Что думал по этому поводу сам Данте, мы уже никогда не узнаем. — Принц смотрел на надгробие. Понять, о чем он думает, по его лицу было невозможно. — Нет хуже участи, чем быть отвергнутым родиной. Данте делал все, как он считал, для блага Флоренции, а в итоге оказался в изгнании. «Земную жизнь пройдя до половины…» Он прославил Флоренцию в веках, но так и не вернулся домой, какая ирония.
Чарити не могла отвести от Рамиро глаз. Принц говорил так, что аж сердце замирало, с такой страстью, с такой силой и убежденностью, что было понятно: для него это больше, чем просто предмет для обсуждения, для него это личное и близкое. Чарити смутилась. Если он так любит свою родину, то он готов пойти на все, чтобы ее спасти. Так зачем принц тратит время, сопровождая Чарити? Чтобы завоевать ее благосклонность, а следом и благосклонность лорда Эверетта? Или он ничего такого в виду не имеет?
— Я вас понимаю, — Чарити встретила его взгляд, не смущаясь и не дрогнув. — Да, понимаю. Вы — принц. И вы в ответе за свою страну. Ваша земля — часть вас, ваша плоть и кровь. Да. Я понимаю.
— Я верю, — Рамиро еще раз взглянул на Данте.
— Но я не могу сказать, что чувствую то же самое. Я женщина — и мне суждено покинуть отчий дом, расстаться с прежней жизнью и начать новую. Мне остается лишь молиться, чтобы новая жизнь и новая земля приняла бы меня не хуже родной.
— И я вас понимаю. — Он помолчал. — У меня есть сестра… И она часто говорит мне о том, что ей придется покинуть родину. Только… она этого не хочет.
— Наверное, быть принцессой — это еще сложнее, чем быть девушкой из общества. Выбора нет.
— По законам нашей страны и женщина из королевской семьи может занять трон: дети воспитываются одинаково, без различий на пол.
— Возможно, от этого вашей сестре еще сложнее, — задумчиво произнесла Чарити. — Она могла бы стать королевой, она воспитана как королева, но ей придется уехать в чужую страну, стать супругой какого-нибудь принца, сидеть дома и растить детей.
Рамиро еле заметно пожал плечами.
— Пока преемник не назван — никто из возможных наследников не покинет остров. Разве что на время, на очень короткое время. У моей сестры все еще есть шанс стать королевой.
— А она этого хочет?
— Она просто любит Фасинадо и желает нашей стране процветания. Если для этого ей нужно будет выйти замуж и уехать — она так и сделает.
— Я ей не завидую. И завидую, — призналась Чарити. — Я жалуюсь, что не имею воли, — так ваша сестра еще более узница.
— А почему завидуете? — полюбопытствовал Рамиро.
— У меня нет ни малейшего шанса избавиться от оков. А ваша сестра может стать королевой, хозяйкой самой себе и повелительницей своей земли.
— Я понимаю. — Принц все так же внимательно смотрел Чарити в глаза, словно хотел проникнуть в душу. Она не отводила взгляда, будто утонув в его зеленых глазах. Мгновение длилось и длилось, натягивалось, грозя разорваться, как перенапряженная тетива лука. В глазах принца было что-то неотвратимо притягательное, обжигающе сильное, что-то завораживающее — это что-то манило Чарити и заставляло пытаться понять, пытаться помочь… Хотя чем она может помочь ему?
Вопроса, почему она хочет помочь ему, у Чарити не возникло.
Глава 6
Словно не желая прерывать молчание, словно боясь разрушить что-то неуловимое, принц протянул Чарити руку, и она доверчиво вложила свою чуть дрожащую ладонь в его, твердую и почти горячую. Вместе, стараясь не смотреть друг на друга, молодые люди двинулись дальше.
— Добрыми делами можно навлечь на себя ненависть точно так же, как и дурными, — проговорила Чарити, увидев, куда ее привел Рамиро. Кенотаф Макиавелли.
— Люди по натуре своей таковы, что не меньше привязываются к тем, кому сделали добро сами, чем к тем, кто сделал добро им, — процитировал в ответ принц.
— Кто хочет жить в мире, тот должен готовиться к войне, — решила не уступать в этом соревновании образованности Чарити.
— Лучше проиграть со своими, чем выиграть с чужими, ибо не истинна та победа, которая добыта чужим оружием, — Рамиро тоже не собирался уступать.
Чарити помедлила. Следующая цитата, что ей вспомнилась, могла прозвучать весьма двусмысленно, учитывая положение принца. С другой стороны… И тут ей на ум пришло более подходящее изречение, которое уж точно никого не обидит.
— Государь должен также выказывать себя покровителем дарований, привечать одаренных людей, оказывать почет тем, кто отличился в каком-либо ремесле или искусстве. Он должен побуждать граждан спокойно предаваться торговле, земледелию и ремеслам, чтобы одни благоустраивали свои владения, не боясь, что эти владения у них отнимут, другие — открывали торговлю, не опасаясь, что их разорят налогами; более того, он должен располагать наградами для тех, кто заботится об украшении города или государства.
Принц едва заметно улыбнулся, словно каким-то образом сумел уловить причину колебаний Чарити.
— В наши времена уже очевидно, что те государи, которые мало заботились о благочестии и умели хитростью заморочить людям мозги, победили в конце концов тех, кто полагался на свою честность.
Чарити едва истерически не хихикнула. Это были именно те слова, которые она не решилась произнести. Ну что же, теперь стоит применить пробный камень, может быть, удастся понять, что у принца на уме.
— Цель оправдывает средства.
Принц молчал, глядя на кенотаф того, чьи мысли и высказывания они сейчас цитировали. На классическом саркофаге сидела Дипломатия со всеми своими регалиями, опираясь на щит с рельефным портретом Макиавелли. Наконец Рамиро ответил:
— Знаете, эти слова часто приписывают Макиавелли — и они вполне в его духе. Многие бездумно повторяют их, считая, что это оправдывает их дурные поступки. Иезуиты написали это изречение на своих знаменах. Но вряд ли кто из них понимает всю суть. Эти слова — не индульгенция совести, не позволение творить зло, прикрываясь благой целью. Это всего лишь констатация жестокого факта: часто приходится делать то, что должен, поступаясь своей душой и своей честью ради общего блага. Но этим ты причиняешь зло только самому себе. Только себе. В этом смысле, конечно, цель оправдывает средства. Но только так.
— Только себе, — Чарити повторила это почти шепотом, не решаясь поднять взгляд на Рамиро. Ей стало стыдно, что она могла подумать про него плохое. Нет, не может быть, чтобы он имел намерения воспользоваться благосклонностью дочери лорда Эверетта. Только не он. Только не после таких слов.
Чарити позволила увлечь себя в боковой неф, к одной из капелл. Как все это невероятно и непонятно. Девушка видела принца второй раз в жизни, они знакомы только два дня, но она верила ему, она его понимала. И, что самое странное, хотела ему помочь. Может быть, принц колдун, если имеет такую власть над душами? Ведь и отец необоснованно снисходителен к королевскому дому Фасинадо — и к принцу Рамиро лично. Для этого должна быть причина. И вряд ли это колдовство…
Скорее лорд Эверетт, всегда любивший людей открытых и честных (возможно, потому, что встречались они ему нечасто), по достоинству оценил то, что собою представляет принц. Чарити не ведала, откуда к ней пришло знание, тонкое, словно кисея, ощущение, что она тоже это поняла. Но принц — человек необычный. И это, наверное, даже не воспитание и не древняя кровь — это древняя душа, которая может быть столь красивой.
Флоренция жила открыто, часто в лоджиях богатых палаццо весь день подавали легкие закуски и напитки, угощая любого, пожелавшего зайти. Завершив осмотр базилики Санта-Кроче, Рамиро и Чарити поднялись в лоджию палаццо Месса. То есть Чарити знала, что это палаццо Месса, а для принца это было первым встретившимся гостеприимным местом.
Удобно расположившись на мягких подушках кресел, они попросили принести винограда и легкого вина. Солнце лилось на лоджию нескончаемым потоком, и Чарити жмурилась, словно кошка, и жалела лишь, что долго на солнце пока быть нельзя — нежная кожа покраснеет, можно получить ожоги. Гуляя с подружками по Флоренции, Чарити обычно прикрывалась кружевным зонтиком; вот и сейчас она сидела в тени. А принц расположился на солнце и словно вспыхнул весь: на волосы лег янтарный отблеск, костюм стал казаться золотисто-коричневого цвета, и кольцо с большим изумрудом на безымянном пальце правой руки бросало веселые искорки.
Расторопный слуга с узким лицом потомственного флорентийца (здесь даже слуги иногда выглядели как короли) принес поднос с яствами, быстро все расставил на столе, улыбаясь той загадочной улыбкой, что всегда нравилась Чарити в здешних жителях. У него были стремительные смуглые руки, порхавшие над столом, как большие бабочки.
— Как бы я хотела попасть в монастырь в Ассизи! — пробормотала Чарити, завороженно глядя на это порхание.
— У францисканцев очень строгий устав, вряд ли вам бы понравилось, — улыбнулся принц.
— Меня не примут даже в послушницы. Я же не католичка. — Чарити улыбнулась. — Не говоря уже о том, что я не мужчина. Впрочем, вы же поняли, о чем я.
— О Джотто, конечно, — кивнул принц, принимая от слуги бокал вина. — Вина Италии хороши, но наши лучше, — удовлетворенно отметил он, пригубив вино.
Чарити тоже сделала глоток. Она не особо разбиралась в винах, в Дорсете предпочитали шерри и хороший французский бренди. Вино, сухое и яркое, как флорентийский закат, показалось Чарити просто божественным. Или это в присутствии Рамиро она так начала различать вкус? Просто потому, что он сказал, будто вино недурное?
— Если ваши вина еще лучше этого, то вы, должно быть, получаете весьма неплохой доход, экспортируя их.
Принц задумчиво смотрел в бокал, кажется, его ничуть не удивил такой практический вопрос из уст юной леди.
— Могли бы получать, но тут есть определенная проблема… управленческого толка.
Чарити уже совсем было открыла рот, чтобы продолжить развивать эту тему, но тут случилось то, чего она ожидала с того самого момента, как они с принцем поднялись в эту лоджию: из внутренних помещений, едва не бегом, появилась Сесили. Конечно, ей сразу же доложили о появлении высокого гостя.
— Чарити, дорогая, почему ты сразу не велела доложить о себе? — изобразила полную невинность Сесили, словно бы случайно появившаяся в лоджии. Она слегка запыхалась и дышала тяжеловато, однако выглядело это очаровательно. Очарование царило во всем, что делала Сесили. И это никогда не оставалось незамеченным.
— Сесили, позволь представить тебе принца Рамиро Эстебана Хорхе лос Домингос де Сантана, — Чарити безошибочно выдала цепочку имен, хотя слышала ее всего лишь однажды. Хорошая память — вещь полезная. — Ваше высочество, позвольте представить вам мою подругу Сесили Месса, дочь банкира Джироламо Месса.
Принц, который успел встать при появлении дамы, вежливо склонился к ручке, несмотря на попытки Сесили рухнуть на пол в глубочайшем реверансе. Впрочем, у реверанса была и еще одна цель: продемонстрировать пышную грудь и великолепные просторы декольте.
— Очень приятно.
— Польщена.
Решив, что на этом с формальностями можно покончить, Сесили плюхнулась в третье кресло, заботливо подставленное слугой, и принялась беззастенчиво строить глазки, многообещающе улыбаться и щебетать, не умолкая ни на секунду. Рамиро был просто безупречен. Он поддерживал беседу о балах и нарядах, улыбался простеньким шуткам, но с каждой минутой складка между его идеальных бровей залегала все глубже и глубже. Чарити поняла, каких трудов ему стоит общаться в таком духе. Ему не было скучно, нет, вряд ли он скучал… но он настолько явственно напрасно тратил время, что это можно было угадать, даже не овладев искусством чтения мыслей. Кажется, принца пора спасать.
— А что вы думаете о модах на будущий сезон? — услышала Чарити реплику Сесили. Это шанс.
— Это сильно зависит от того, что еще раскопает в Помпеях Ле Вега. — В ответ на это заявление принц заметно оживился. Чарити готова была поклясться, что расслышала вздох облегчения.
— О чем это ты, Чарити? — Сесили выглядела озадаченной.
— Последние годы мы все мним себя римлянами, — оживленно продолжила девушка. — Наши моды, наши интерьеры, наши украшения — все это копии разной степени достоверности с тех вещей, что раскапываются в Помпеях. Не знаю почему, но Римская империя очаровала всех. Даже Бонапарт именует себя консулом. Правда, все мы помним, что и Гай Юлий Цезарь так себя называл. И чем все это кончилось?
— Надо быть справедливыми, сам Цезарь не провозгласил себя императором. — Рамиро благодарно улыбнулся Чарити. Она едва заметно кивнула.
— А какое отношение к модам будущего сезона это имеет? — постаралась вернуться к интересной ей теме Сесили.
— Самое прямое, — ответила Чарити. — Если Вега раскопает изображение женщины в штанах — мы будем носить штаны.
— Не может быть! — ахнула флорентийка.
— Я, конечно, преувеличиваю, но все же…
— Говорят, что в Париже юбки уже настолько коротки, что видны кружева панталон! — Сесили было трудно сбить с избранной темы.
— Говорят, что римлянки носили одежду из настолько тонких тканей, что можно было рассмотреть родинки на теле. — Чарити постаралась не покраснеть, делая столь фривольное заявление, но по-другому с Сесили просто нельзя.
— Кто говорит? — испугалась Сесили.
— Историки, — сообщила Чарити. — Как бы я хотела побывать в Помпеях!
— Сейчас в Италии неспокойно, но морем туда можно легко и безопасно добраться за пару дней. — Рамиро рассеянно смотрел в свой бокал, так что Чарити не решилась спросить, является ли это заявление приглашением.
— Надеюсь, что когда-нибудь я совершу это путешествие. И своими глазами увижу фрески и руины.
— Уверен, что ваш отец с удовольствием организует эту поездку.
Значит, это было не приглашение. Чарити допила вино. Разочарование укололо, как иголкой. Принц не намерен ее очаровывать. Он скоро уедет. Но как же ей хотелось увидеть Помпеи вместе с ним!
Глава 7
Ночью Чарити долго не могла уснуть; расстаться с Сесили быстро не удалось, так что дальнейший осмотр достопримечательностей пришлось отложить. Принц привез Чарити домой и тут же удалился в кабинет с лордом Эвереттом. Переговоры продлились почти до полуночи, так что девушке пришлось ужинать одной. Как бы ей ни хотелось дождаться появления принца и отца из кабинета, это было бы просто неприлично. Она ела очень медленно, надеясь, что они закончат и присоединятся к ней хотя бы за десертом, но, увы, надеждам не суждено было сбыться. Побродив немного по библиотеке, делая вид, что выбирает книгу, и таким образом еще немного потянув время, Чарити все же удалилась к себе. Все равно расслышать что-либо сквозь плотно закрытую дверь кабинета не представлялось возможным.
В итоге, Чарити полулежала в постели, пыталась читать. Книга, так увлекавшая ее вчера, сегодня казалась совершенно бессмысленной. Мысли то и дело возвращались к дню, проведенному с принцем Рамиро. Никогда, ни разу в жизни, ее день не был так… так полон. Полон чем? Смыслом, жизнью, чем? Чарити помнила почти дословно все, о чем они с принцем говорили — и каждое слово казалось ей драгоценностью. Первый раз в жизни мужчина действительно ее слушал. Слушал и слышал. Даже отец, который старался не стеснять стремлений дочери и во всем ей потакавший, не слышал ее так, как принц.
Больше же всего Чарити поразило то, что Рамиро был честен. Честен во всем. Откровенен. Он не лицемерил, не притворялся, не умалчивал. Он отвечал на вопросы прямо. Он не боялся показаться смешным или глупым. Он просто был самим собой. Принцем, наследником, слугой своей земли и своего народа. Хозяином своей души и своего слова. Был способен пожертвовать собой ради долга — и это были не просто слова.
Он оставался прекрасным принцем со сказочного острова — и он являлся самым настоящим и неподдельным джентльменом. Единственным настоящим и истинным, какого Чарити встречала в жизни. Даже отец не производил такого впечатления, даже ему не хватало этого… чего? Да, она же думала. Этой души.
Но что теперь делать с этим знанием, Чарити не ведала. Как ей жить дальше? Как смеяться на балах, как улыбаться глупым шуткам? Как вообще смотреть на мужчин? В один день все совершенно изменилось. Растаяло видение доброго мужа и трех детишек, мирной жизни в Дорсете, спокойной старости. Невозможно. Больше невозможно.
Потому что на свете больше нет другого такого мужчины, как принц Рамиро. Да, есть не менее красивые, есть и более благородные, может быть, есть столь же умные. Но не в этом дело. Не в этом. Рамиро — единственный.
И единственно невозможный.
Нет, Чарити не решалась думать о том, что означают ее мысли, она даже случайно, даже ненароком не произнесла слова «любовь». Любовь — это то, что бывает у всех, что может вспыхнуть — и погаснуть. Нет, она не влюблена в принца Рамиро.
Она им поглощена.
Тихий стук в дверь показался Чарити громом. Она сказала, что открыто. Вошел отец. Он был еще одет в дневной костюм, а не в халат.
— Папа? Ты еще не спишь? — Чарити сделала вид, что удивилась.
— Я уже шел к себе, но увидел свет под твоей дверью. — Отец остановился у кровати. — Как тебе понравилось осматривать Флоренцию в компании принца Рамиро?
Чарити отложила книгу и выбралась из постели. Она еще не снимала пеньюара, да и с отцом у нее всегда были близкие, а не формальные отношения.
— Присядем, папа.
Если бы они сейчас находились в Дорсете, то присели бы в кресла у камина, а во Флоренции люди тянулись к свежести ночи, а не к теплу очага, так что оба расположились на диванчике у окна.
— Что-то не так, милая?
Чарити не знала, что сказать, не могла подобрать слов, чтобы объяснить. Да и что объяснять? И нужно ли что-то говорить? День, другой — и принц Рамиро уедет на свой остров. Маловероятно, что они еще хоть раз встретятся. Конечно, деловые вопросы между отцом и принцем все еще не разрешены, но и что в том? Как бы там ни было, какие бы мысли и видения не тревожили ее, смысла в этом нет. Призраки, призраки возможностей, призраки неосуществимых желаний. Все пустое.
— Все просто чудесно, папа. Принц был очень мил, мы прекрасно провели время. И…
— И что ты думаешь о принце, милая?
— А почему я должна что-то о нем думать? — Чарити постаралась, чтобы слова прозвучали ровно и безразлично, но она всегда была плохой актрисой и никудышной обманщицей. Вот опять — предательский румянец залил щеки.
Лорд Мартин улыбнулся.
— Он тебе понравился.
— Папа, я не понимаю, о чем ты вообще говоришь, — попыталась откреститься Чарити. — Он даже не старался мне понравиться. Он благородный человек и не станет так поступать. Не станет пытаться решить свои проблемы через меня.
— Теперь я не понимаю, о чем ты, Чарити. — Отец и вправду выглядел озадаченным.
— Папа, ты же так умен, и обладаешь деловой хваткой! Ты сказочно богат и становишься все богаче. Неужели ты думаешь, что все те джентльмены, которые стараются мне понравиться, делают это только из-за моей несравненной красоты?
— Боже мой, девочка! — судя по всему, лорд Эверетт сам задумывался над этим, однако не знал, что и дочь посещают подобные мысли. — Но ведь ты и вправду очень красива, умна, благородна и…
— Я просто идеал, я поняла, — перебила его Чарити. — И вполне допускаю мысль, что часть тех благородных молодых людей, которые ищут моего внимания, преследует только романтические цели. Тем не менее, папа, принц не пытался произвести на меня впечатление. Как и я на него. Это просто невозможно.
— Если оставить в стороне «невозможно»…
— Невозможно оставить в стороне «невозможно».
— Принц сказал, что ты хотела бы увидеть Помпеи.
— Принц говорил обо мне? — против воли встрепенулась Чарити.
— Хм… Говорил. В общем-то… Гм. Я думаю, что мы могли бы съездить в Помпеи. К тому же это почти на полпути к Фасинадо, так что переговоры мы могли бы продолжить на борту корабля принца.
— Папа! — Чарити вскочила, не в силах усидеть. Несколько дней в обществе принца. Помпеи в сопровождении принца. Принца Рамиро.
— Так какого же ты мнения о принце? — хитро улыбнулся лорд Мартин.
— Я… Хочу увидеть Помпеи. С ним.
— Спокойной ночи, доченька.
Рамиро встал рано утром, как всегда. Город еще сладко дремал в лучах восходящего солнца. Конечно, в порту уже давно кипела жизнь, но здесь, в богатых кварталах, все еще мирно досматривали сны. Вчера был очень странный день. Честно говоря, все переговоры с лордом Эвереттом получались чрезвычайно запутанными. За эти дни было очень мало сказано о финансовых вопросах, зато очень много обсуждался Фасинадо в целом и он, принц Рамиро, в частности. Объяснить такой интерес к собственной персоне Рамиро никак не мог. Казалось, Эверетт намеренно избегает любого упоминания о деньгах. Но чего он хочет? Чего добивается? До сих пор лорд Эверетт никогда не проявлял ни коварства, ни лицемерия. Зачем все эти пустые разговоры? Нет ответа.
Рамиро едва заметно улыбнулся восходящему солнцу и вернулся в комнату. Вчерашний день не шел у него из головы. Леди Чарити Эверетт была свежа, как воздух, и ясна, как море на рассвете. С ней рядом он одновременно и забывал, кто он такой, и помнил, но эта ноша не казалась тяжелой. Каково это — видеть ее каждый день, слышать, смотреть в ее глаза?
Нет. Это всего лишь день, всего лишь Флоренция. Он здесь только лишь затем, чтобы переговорить с лордом Эвереттом, добиться отсрочки. Это все.
Палаццо Эвереттов гостеприимно распахнул дверь, слуги почтительно проводили гостя в кабинет хозяина. Лорд Эверетт стоял у окна и смотрел на город — точно так же, как некоторое время назад смотрел сам Рамиро. Хотелось надеяться, что сегодня лорд более расположен разговаривать о деле. Рамиро хотелось как можно скорее вернуться на Фасинадо. Положение на острове было слишком неустойчивым, чтобы со спокойным сердцем проводить время во Флоренции. Способов подтолкнуть лорда Эверетта в нужном направлении Рамиро не видел. Вряд ли банкир оценит, если принц-должник предложит не тянуть больше и просто сказать, чего же хочет кредитор. Ответ может оказаться совсем не таким, как нужно принцу.
— А, ваше высочество, добро пожаловать! — Лорд Эверетт выглядел до отвращения веселым.
Вчера несколько часов банкир в подробностях, хотя и окольными путями, расспросил о том, как провели день Рамиро и Чарити. Кажется, Эверетт очень любит свою дочь, заботится о ней, переживает за ее судьбу. Кажется, дочь ему дороже всех сокровищ мира. Похвально, но не очень разумно. К тому же к нему, Рамиро, и к его королевству это не имеет ни малейшего отношения.
— Доброе утро, лорд Эверетт.
— Я приказал подать чай сюда, в кабинет.
Горничные бесшумно накрыли столик у окна и удалились. Рамиро присел на краешек кресла и проводил их взглядом: слуги здесь были не хуже, чем в Маравийосе. Подождав, пока за служанками закроются двери, принц заговорил — неторопливо, но первым, оказывая этим честь Эверетту:
— Лорд Эверетт, я не совсем понимаю, почему и зачем вы делаете то, что делаете, но уверен, что у вас есть причины. У такого человека, как вы, всегда есть причины. И, зная вас, пусть и не очень близко, но основываясь на собственном жизненном опыте и умении оценивать людей, я могу сказать, что вряд ли ваши помыслы бесчестны или коварны. Я прошу вас только об одном: скажите, чего вы от меня хотите — и я подумаю, что я могу сделать для вас.
Эверетт достал из кармана позолоченные часы с гравировкой на крышке, открыл ее, посмотрел на циферблат и захлопнул. После чего счел возможным ответить:
— Ваше высочество, это ведь основа любых переговоров: скажите, что вам нужно — и я подумаю, что с этим делать. Все было бы просто, если бы мы говорили только о деньгах.
— Я не понимаю. — Рамиро был уверен, что сможет ответить на любой вызов, но тут он зашел в тупик.
— Позвольте мне быть откровенным.
— Я знаю, что вы откровенны всегда. Как и я.
— Замечательно. Прежде всего, я хочу сказать, что отсрочка, о которой вы приехали договариваться, — ваша.
Рамиро постарался сдержать вздох облегчения. Отсрочка — это хорошо. Но что же попросит Эверетт взамен?
— И эта отсрочка ваша без всяких условий, это просто знак моего доброго отношения к прекрасному Фасинадо, навеки завладевшему моим сердцем. Но…
Рамиро сцепил пальцы за спиной. Всегда есть какое-то «но».
— Я вас внимательно слушаю.
— Речь идет о том, чтобы долг исчез полностью.
Рамиро прикинул, что ему придется для этого сделать: убить Бонапарта? Поцеловать сапог английского сумасшедшего короля? Дать Эверетту место в совете Фасинадо? Впрочем, он готов хоть голым пересечь площадь перед собором Святого Петра в Ватикане, хоть отрезать голову Бонапарту и принести ее на блюдечке в Вестминстер. Что угодно. Но вряд ли Эверетту нужно нечто столь экзотическое.
— Что вы имеете в виду, лорд Эверетт? — спокойно спросил он.
— Ваше высочество, все, что я о вас знаю, говорит, что вы человек высоких достоинств. Вы молоды, без сомнения умны, дамы находят вас привлекательным. Насколько я понял по вашему рассказу о вчерашнем дне.
Читать бесплатно другие книги:
