Огнедева. Перст судьбы Дворецкая Елизавета

— А как же? — теперь уже изумилась Велемила. — Купалу, что ли, бросить из-за него? На велик-днях Кологод держится, это поважнее какого-то там Дедени!

— Но он убит?

— Сама слышала. Говорят, два копья его сразу пробило и в воду он упал, еле тело выловили. Пустился было кто-то причитать, а я из толпы сказала, что это к большому урожаю: князь на Купалу вроде как в жертву принесен копьем и водой! Ну, народ и зарадовался! Видно, не очень-то они его любили. Потом, конечно, причитать будут и вопить, но сегодня Купала — сегодня можно плакать только по Яриле, а в остальном — радоваться!

— А ты говорила, нас ищут?

— Да. Меня то есть. Были мужики, плесковские, и спрашивали у народа, не видел ли кто девушки молодой, красивой и незнакомой. А тут поди разбери — девок целое стадо носится, все в венках, родной отец не узнает, да на месте никто не стоит. И прерывать обряд нельзя — богов оскорбишь на целый год, и мужики поколотят. Так и ушли ни с чем.

— А эти люди нас не заметили?

— Да темно, венки на всех, да и мало ли кто подошел? В такие ночи народ боится-то к незнакомым сильно присматриваться! — Велемила тихо засмеялась. — Ведь и русалка, и лешачок какой молодой вылезти из леса может, и оборотень! А может — сама богиня Солонь или Лада из Сварги сойдет и с нами в круг встанет! Сегодня все может быть! Кто же захочет разбирать? Мало ли, на кого наткнешься, сам потом не рад будешь! Так что не бойся, до утра нам сам Кощей не брат!

— А утром?

— А там видно будет. Что ты все заладил: как быть да как быть? Будет же что-нибудь!

— Да я за тебя волнуюсь. Я-то кому нужен?

Они шли через березовую рощу с легким подлеском, и становилось ясно, что уже понемногу светает.

— Вот здесь хорошее место! — Велемила вдруг остановилась под березой и села на траву.

— Для чего?

— Жар-цвет будем ждать.

— А долго ждать?

— Как повезет. До рассвета обычно ждут.

— А ты будто знаешь? — ревниво заметил Стейн, расстилая на траве свой порядком помятый плащ. — Ты часто ждала этот… цвет — с мужчинами?

— Ничего я не ждала, дурень! — с ленивым упреком отозвалась Велемила и вытянулась, подложив руки под голову. — Тебе ли не знать?

Стейн лег рядом, обнял ее, чтобы не мерзла, поцеловал в шею.

— Ну, вот, начал соображать помаленьку! — одобрила Велемила. — А я думала, так и будешь все спрашивать: чего да зачем?

— Я соображаю! — слегка обиженно отозвался Стейн. — У нас в Вестманланде, чтоб ты знала, тоже так справляют Середину Лета — жгут костры, гуляют всю ночь, пляшут… и все такое. Просто… хочется, чтобы эта ночь никогда не кончалась. Чтобы мы с тобой всегда были вместе… как сейчас.

— Но мы же сейчас вместе! — Велемила обняла его за шею. — А больше ничего нет. Есть только то, что сейчас. И это — самое важное.

Она потянула его к себе, и от запаха ее молодого разгоряченного тела у Стейна кружилась голова. И когда он ласкал ее, никуда не торопясь и ничего не опасаясь, ему казалось, что в мире и нет больше никого, кроме них, что весь мир принадлежит им, будто самим богам. Что никто не в силах помешать им и что от их любви зависит сама жизнь в земном мире. Теперь было не то что раньше — где-нибудь в темном углу сеней или в холодной повалуше, пока никто не видит, и молча, без звука, чтобы не услышали, второпях, когда они кидались друг к другу, будто воруя недозволенное счастье, торопливо искали друг друга в ворохе овчин и толстой шерсти. Давшая себе полную волю Велемила сейчас впервые пережила такое наслаждение, что чувствовала себя истинной богиней Лелей, — и не пожалела бы, даже если бы сразу вслед за тем ей пришлось умереть. Теперь ей и в голову не пришло поберечься, как раньше, и она, не помня себя, только постанывала глухим низким голосом и поглаживала своего Ярилу по бедрам, призывая продолжать это священное дело. Как сама земля, полная молодых сил и жаждущая рождать новую жизнь. И это было единственным, что имело значение.

А первым, кого они увидели, когда на рассвете очнулись от неглубокого зыбкого сна, был плесковский князь Волегость Судиславич. Вольга, растрепанный, усталый, осунувшийся — он явно не спал ночь, но едва ли посвящал ее столь же приятным занятиям, — стоял в пяти шагах и обалдело смотрел на них. Стейн сел, протирая глаза, думая, что ему это снится. Но нет — уже было совсем светло, свежо, сыро и прохладно, но солнце вставало, обещая быстро согреть землю и высушить росу. Велемила тоже проснулась и сидела рядом, на том же плаще, убирая с лица растрепавшиеся пряди предсвадебной косы — в шесть рядов. А вокруг стояли люди — много людей, больше десятка. Главным образом плесковичи, но вот несколько более знакомых лиц…

— Слава чурам! — Доброня, едва увидев парочку на траве, всплеснул руками и кинулся к сестре. — Велеська! — Схватил за руку, поднял, взял за плечи, потряс. — Ты жива! Матушка моя родная! Куда же ты делась! Смерти ты моей хочешь! — запричитал он, человек добрый и вечно переживавший за многочисленную семью. — Я уж не знал, какому богу молиться, думал, как же я к матушке-то вернусь? Что отцу скажу? А ты-то не думала? Где же ты была? Всю ночь искали, с ног сбились, я думал, поседею из-за тебя до сроку! Уж думал, все, пропала девка, утопла!

— Почему утопла? — хрипло спросила Велемила, все еще плохо соображая.

Стейн тоже встал на ноги, приглаживал волосы, озираясь и не зная, чего теперь ждать. Да уж… застали их в самом выразительном виде.

— Так паволоку твою, чтоб ее лешие драли, в воде нашли, уплыла да за корягу зацепилась! Куда ж ты пропала?

— А что мне было делать? — Велемила наконец пришла в себя и вспомнила вчерашний день. — Сидеть, как дрозд на мухоморе, дожидаясь, пока в меня копьецом кто-нибудь попадет — от чистого сердца и кривых ручонок! Нет уж, братья дорогие! И ты тоже, сокол ясный! — Она уперла руки в бока и вызывающе шагнула к Вольге. — На вас понадеешься, так совсем пропадешь! Я ужо сама о себе позабочусь, целее буду!

— Я вижу! — Вольга тоже опомнился.

Всю ночь и все утро он искал ее, искал сам, хватал за плечи каждую бешеную девку в кругах и на игрищах, сдергивал венки, пытаясь рассмотреть лицо. Девки принимали это за проявление любовного пыла и лезли целоваться — и впервые в жизни Вольге это не доставляло удовольствия, и он вырывался из рук распаленных русалок почти с остервенением. Особенно его злило, когда под руку два или три раза подворачивались одни и те же — в белых рубахах с красными поясками, под пышными венками, все девки были одинаковы, а к тому же носились, как шишиги, отчего их казалось втрое больше, чем было на самом деле. Он разослал своих людей по всей округе, отправил к каждому костру, в каждую рощу, и все искали ее одну. Даже занимать Изборск, оставшийся без князя и дружины, он послал своего бывшего кормильца, воеводу Хотилу, а сам все искал — найти девку было даже важнее, чем занять Изборск, который, слава богам и чурам, очень прочно приделан к своей круче!

И чем дальше шли бесплодные поиски, тем хуже делалось у Вольги на душе. Он не желал зла своей невесте, пусть ему навязали ее почти против воли. А главное — Дивляна и видеть его не пожелает, если узнает, что из-за него пропала ее младшая сестра! А она узнает! Одду хорошо: стравил их с Деденей и уехал, обоим назначив встречу во Взваде на Ильмерь-озере — кто одолеет, с тем он и пойдет дальше в поход! Но уж слишком большой соблазн породил хитрый замысел урмана: выманить Деденю из города, заставить напасть на свадебное посольство, посягнуть на невесту Вольги и тем самым дать ему, жениху, законный повод напасть на Деденю! Теперь он добился своего, и никто его не попрекнет. Но девка пропала в суматохе, и поди знай, что с ней случилось: утонула, в лесу заплутала, изборцам досталась или просто лешие унесли! А спрос будет с него! Он ее жених, к нему ее послали, и с его ведома ее сделали приманкой для Дедени! Он отвечает за все, что случилось, — и хорошее, и дурное.

И она, похоже, об этом знала. Да, просмотрел он, как младшая сестра Дивляны выросла, — это давно уже не та Велеська, которую можно было поймать за косу, сунуть ей горсть орехов и отослать прочь. Это была взрослая дева… даже, можно сказать, взрослая женщина.

И все же при виде этого румяного, гневного лица в обрамлении растрепавшихся прядей у него камень упал с души. То, что он нашел ее невредимой, да еще в таком виде, принесло ему двойное облегчение. Она цела… но явно не в том смысле, и вот это самое дает ему отличный повод порвать наконец с ненужным обручением, из которого все равно ничего не выйдет. Велемила в безопасности, но теперь он имеет не менее законную причину избавиться от нее, да надежно избавиться, передав другому. Все-таки боги поддерживают его безумные стремления, оборачивая все на пользу дела.

— Что я вижу! — с выразительным сокрушением и лишь чуть-чуть издеваясь, воскликнул Вольга. — Доброня! То есть Добронег Домагостич, сват любезный! И вы, люди добрые! Это что же деется? Невеста моя, лебедь белая! С чужим отроком…

— Упустил ты лебедь белую! — без смущения и почти с торжеством отозвалась Велемила. Она была очень рада, что паршивец Вольга так осрамился — при всем честном народе застал свою невесту в объятиях другого. — Не про твою стать!

— А ты, Стеня Вестимович!

— Бергфиннович, — отряхивая с подола траву, отозвался Стейн. — Вестмар — мой вуй.

— Неважно. Я тебя в доме как друга принимал, самое дорогое тебе доверил… А ты…

— Что ты мне доверил, кня…же, — с усилием выговорил Стейн, уже почти научившийся одолевать этот звук словенской речи. — Не ты ли сам Дедобора на ее след навел? А если бы она погибла? Ты ее своей женой будущей звал, и тебе ее не жаль совсем? Ты щуку на золотое кольцо ловил — повернись чуть не так, и ни щуки бы не было, ни кольца!

— Пожалейте, люди, меня, сироту! — продолжал причитать плесковский князь. — Ограбили лихие люди, самое дорогое отняли!

— Вольга! — Доброня не мог этого вынести. — Хватит ломаться, тут тебе не медвежья пляска и не Ярилин круг! Это что я такое слышу? Ты сам Деденю на наш след навел? Как такое могло быть?

— Вижу, тебе ее жаль! — ответил Вольга Стейну, показной дерзостью прикрывая стыд и предпочитая не слышать вопросов Доброни. Да, это было некрасиво и недостойно, но на пути к своей цели, к своей Огнедеве, он мог смести все. — Горе горькое случилось! Заломал мою березоньку белую да злой черный ворон… варяг. Порушил честь девичью?

— Порушил, порушил! — ответила Велемила, будто не желая оставить жениху ни малейшей надежды. — Ладой и Ярилой клянусь! Коли ты не поспел, что же мне, в Ладину свадьбу колодой замшелой было оставаться?

Она не стала уточнять, что это случилось ровно полгода назад, а в остальном все было верно.

— Ну, что же… — Вольга развел руками. Стейн, не знавший, как подобные дела караются по местным обычаям, похолодел и прижал к себе Велемилу. — Коли так, я эту девицу взять за себя не могу! — Вольга обернулся к Доброне. — Сам видишь, сватушка, не сладилось наше дело. Но и тебе ее вернуть не могу — ведь отпустили ее из рода, она моя теперь. Делать нечего, придется этому отдать. — Он кивнул на Стейна. — Он заслужил: от смерти ее спас лютой, безвременной. Придется наградить его — не чарой серебряной, не шубой куньей, а красной девицей. Возьмешь ее за себя? Бери, не сомневайся, я все приданое отдам.

Стейн онемел, не веря ушам. Он что — издевается над ними?

— Но в придачу и службу тебе определю! — Вольга нахмурился. — Изборск теперь без князя стоит. Дедобор, хоть и жил как шишига водяная, а умер в Ярилину ночь Ярилиной смертью, только сыновей не оставил. Будешь в Изборске жить воеводою и для меня его оберегать. И вам заодно честь, — обратился он к Доброне, — не за простого варяга деву отдаете, а за воеводу! Мне теперь тут недосуг оставаться — надо в поход идти, другую жену себе искать.

— Куда ж ты собрался? — осевшим голосом охнул Доброня, которого от всех потрясений так плохо держали ноги, что он даже прислонился к той самой березе, под которой Велемила дожидалась жар-цвета.

— Туда, где Месяц двор метет, а Огнедева косы плетет. — Вольга с удовольствием оглядел золотой перстень у себя на руке, острой искрой горевший под первыми лучами солнца, и поднял глаза к небу. Хорошо ли, плохо ли, но он расчистил себе дорогу туда, где ждала его истинная Лада. — Куда солнце идет, вот и мне туда же.

— С ума ты сошел, что ли, Вольга? — Доброня, хорошо знавший это кольцо, не мог его не понять и покачал головой, не веря в такое безумие.

— Не грусти, брат Доброня! — Вольга хлопнул его по плечу. — Я все-таки буду твоим свояком! И свадьба моя будет такая, что все боги на нее соберутся: Сварог-Отец нам в дар поднесет высь небесную, Ярила — травы плетучие, Велес — воды текучие, Дажьбог — жары летние, Перун — стрелы громовые.

— Вольга, опомнись!

— Да я только теперь и опомнился. Пойдемте, други, а то ведь солнце ждать не будет.

И первым пошел по росистой траве к опушке, напевая на ходу:

И даже по походке его было видно, что наконец-то ему стало легко, и лучи рассвета ласково касались его лица, будто поцелуи далекой Огнедевы.

Прошло месяца полтора, и на некоторых скороспелых делянках уже мелькали спины жниц, убирающих рожь, когда к изборским кручам подъехала внушительная дружина. Ладожский воевода Домагость явился разбираться, что же все-таки произошло. Несмотря на все уговоры Доброни, Вольга отказался вернуть невесту и настаивал на передаче ее своему новому воеводе, особенно упирая на то, что их уже соединила богиня Лада по самым древним и уважаемым обычаям. Доброня вернулся домой с поразительными новостями, и вот теперь Домагость ехал сам, чтобы понять, с кем же он теперь в родстве, и спросить ответа. Как ни мало ему хотелось оставлять Ладогу, но судьба младшей дочери волновала его не меньше, чем безопасность родного гнезда. С собой он вел целую сотню людей: половину тех варягов, которых нанял на Готланде Хрёрек.

Поначалу он побывал в Плескове, но Вольги не застал: тот давно ушел сперва на Ильмерь, а оттуда на Ловать и далее на юг. В городе, отныне объединявшем под своей властью все племя западных кривичей, сидел воевода Ждислав, а бывшей княжьей невесты тут не оказалось. По словам воеводы, она жила теперь в Изборске, и Домагость ехал, не зная, где и как застанет свое дитя.

Подъезжающую дружину заранее заметили со стены и успели приготовиться к встрече. Когда Домагость приблизился к распахнутым воротам, позади них, на краю внутреннего двора, его уже встречали: Стеня, Вестмаров сестрич, все тот же и в той же вязаной шапочке, разве что обросший маленькой золотистой бородкой, и — Велемила! А вот она сильно изменилась. Толстая темно-русая коса исчезла под нарядным убором молодухи, стройный стан был прикрыт завеской, и от всего этого она стала казаться гораздо старше — и не поймешь так сразу, что ей всего шестнадцать лет. Но вид у нее, по крайней мере, был румяный, здоровый и довольный, и у Домагостя несколько отлегло от сердца. Она держала на вышитом рушнике каравай и низко поклонилась сошедшему с коня отцу.

— Где нам хлеб, там и тебе хлеб, батюшка родной! — сказала она, подавая каравай. — Милости просим!

— Сама пекла? — Домагость отломил корку, помял, пожевал. Видно было, что рожь с примесью болотной белокрылки, — плохо у изборского воеводы с житом, едва дотянул до новой жатвы. — Вроде ничего… А городишка у вас маловат! — Он снисходительно огляделся. — И развернуться-то негде!

— Маленький, зато свой! — почтительно оправдался Стейн. — Здравствуй… батюшка!

— Здравствуй… сынок!

Домагость наконец не выдержал и обнял сначала Велемилу, потом Стейна. Уже было видно, что в войске нет надобности — то ли беглая, то ли похищенная дочь была жива и в чести, и на ее бойком лице отражался лишь некоторый стыд и смущение перед отцом, но отнюдь не недовольство своей нынешней долей.

Пошли в избу, которую раньше занимал князь Дедобор и в убранстве которой Домагость узнал многие вещи из приданого Велемилы: лари, посуду, рушники. На самом видном месте стоял на узорной подставке тот ларь, украшенный пластинами резной кости с изображением оленей, который сестре в подарок Велем привез из Корсуня. Вот где ей довелось свить в конце концов свое гнездо — кто бы подумал! Челядинки тут же забегали, подавая на стол, проворно и с толком, явно уважая молодую хозяйку.

— Благослови, батюшка! — Велемила подала жареную курицу на блюде, чтобы отец благословил ее замужество, хоть поздно, но все лучше, чем никогда.

Домагость взял блюдо, приподнял и вдруг хмыкнул:

— Что курица-то — ворованная?

Стейн первым сообразил и ухмыльнулся, потому что лучше помнил, как все это начиналось. Велемила сначала не поняла, но потом тоже прыснула от смеха, испортив торжественность этого мгновения. Но не очень огорчилась, видя, что Домагость тоже смеется. Ей даже было приятно, что и отец, похоже, помнит.

— Хотел побранить вас, да не пойму за что! — рассуждал Домагость, когда уже благословил, разломил курицу и вручил молодым грудку, а сам обгладывал по частям все остальное. То, что при дележе грудной кости Велеська уломила себе большую половину и тем самым закрепила за собой верховодство в семье, его ничуть не удивило. — Ну, Вольга учудил! И князь Ольг тоже хорош! Знал бы, какую кашу он тут заварил — нипочем бы ему Ярушку не отдал, хоть он что делай! Правда, как тут не отдать… — Он вытер пальцы о кусок хлеба и почесал в затылке. — Она-то у нас того… — Домагость огляделся, поскольку о таких делах чем меньше говоришь, тем лучше. — Опять того… — одними губами докончил он, но Велемила прекрасно его поняла. — Поздно передумывать, короче!

— Да и нас бранить тоже — поздно! — шепотом сообщила Велемила. — Матери скажи.

— Вот те раз! — Домагость, ошеломленный еще одной новостью, хлопнул себя по коленям. — Э? — Издав некий неопределенный звук, он вопросительно кивнул в сторону Стейна.

— Обижаешь, батюшка! — Велемила выразительно поджала губы. — Понапрасну, видит Лада! Один у меня муж! Откуда ж еще-то?

— Да за вами сам леший не уследит! Может, Вольга… Вот народил я девок! Давно?

— С Купалы. Как положено.

— Еще один Огнебож будет! — Домагость хмыкнул. — Что у меня ни внук, то божье дитя!

— Зачем нам еще один Огнебож? Мы и сами не без ума. Мы своему тоже какое-нибудь имя хорошее придумаем. Чтобы все удивились.

— Чтобы все удивились — вам надо жить тише воды и все по-людски делать. Вот тогда все удивятся! И что же вы придумали? — с любопытством осведомился Домагость.

— А вот хотя бы… — Велемила хитро покосилась на Стейна. — Трюггвард!

— Это еще что такое? — Домагость вытаращил глаза.

— А ты и забыл, батюшка? Когда Ярушку за Вестима отдавать хотел, тот обо всех предках рассказывал, и о Трюггварде, который… а-а… ну, словом, очень долгую и славную жизнь прожил и все недруги его боялись! — Велемила фыркнула, но не стала напоминать отцу о том, что «долгую жизнь» славный предок ее молодого мужа прожил уже в основном после смерти.

— Да ты дурачишься! — не поверил Домагость. — Туру…вар… Турувор… Да разве были такие имена?

— Не были — будут! У нас многое теперь не как раньше.

— Да-а, судьба наша, судьбина! — Домагость запустил пальцы в седеющие волосы. — Не думал, не гадал! А ведь спрашивал тебя — клялась белым камнем, что не станешь от Вольги бегать!

— А я и не бегала. Это он сам от меня сбежал. А вдогон пускаться мне не к лицу, я без женихов не осталась бы!

— Удавил бы дурака! — Домагость безнадежно махнул рукой. — Не Вольга, а Встрешник, знать, кикиморы его на своего выродка в люльке подменили! Одну дочь у меня украл, от другого жениха чуть не увел. Со второй дочерью обручился — сам сбежал, ее другому отдал. Позорит меня со всех сторон! Так бы и убил… кабы он меня тут дождался. Да вот еще что меня тревожит… Куда он пошел-то? Зачем?

Домагость перевел вопросительный взгляд с лица дочери на лицо зятя и обратно.

— Не за чем. За кем, — значительно поправила его Велемила. — Будто сам не ведаешь, батюшка. За Огнедевой!

— Эх!

Махнув рукой, Домагость поднялся, оправил пояс и вышел на воздух — освежиться. Вечерело. Уставшее солнце, уже не такое жгучее, медленно клонилось за виднокрай, но с вершины горы в ясном воздухе было видно далеко-далеко. Редко где в нашей лесистой стране открывается такой широкий обзор. Луга, перелески, желтые песчаные склоны, голубые глаза озер, тени от облаков, бросающие пятна на зелень… Было тихо, свежо, отрадно. Везде был разлит нерушимый покой зрелого лета, когда все волнение крови позади и, хотя пора призадуматься о зиме, не поздно еще насладиться теплом и привольем.

Но солнце, древняя и вечно юная богиня Солонь, не стояло на месте. Оно совершало свой неизменный круг, все видя внизу под собой — и тех, кто уже нашел свою судьбу и свое место, и тех, кто лишь искал их. Последние лучи падали на землю, будто мостили дорогу в Золотые страны. Туда, где живет Солнцедева и где она ждет того, кому память о ней даже в ночной тьме указывает путь.

Москва, апрель 2009 года

Пояснительный словарь

Аксамит — дорогая ткань, затканная пряденой золотой нитью.

Альдейгья — скандинавское название города Ладоги.

Басни — рассказы недостоверного содержания, что-то вроде сказок.

Белокрылка — болотное растение, мучнистые корни которого после особой обработки использовались вместо муки.

Белый Князь Волков — мифологический персонаж, оборотень в виде белого волка, повелитель всех волков. Воплощение Ярилы.

Березень — апрель.

Блазень — призрак.

Божий суд — древнее судебное установление. В случае спора между мужчинами средством божьего суда считался поединок, женщина имела право выставить вместо себя бойца. Другой способ заключался в том, что обвиняемый должен был пронести в руке каленое железо, и если ожоги были не очень сильными и заживали быстро, он считался оправданным. Существовало также несколько других способов.

Бонд — мелкий землевладелец, лично свободный.

Борг — крепость.

Бояре — знатные и богатые люди, племенная знать, могла быть как родовой, так и служилой.

Братанич — племянник, сын брата.

Братина — чаша, использовавшаяся на пирах, из которой пили все по очереди.

Братчина — общинный пир, обычно устраиваемый в складчину по случаю годовых праздников. Первоначально — жертвенный пир.

Бретланд — Британия.

Бровеллир (Битва при Бровеллире, иначе при Бравалле) — легендарная битва скандинавских преданий. Состоялась около середины VIII века, по разным оценкам, в 750-м или 770-м году. О месте битвы тоже имеется множество разных предположений. Ученые часто сомневаются в ее историчности, чему способствует и участие в ней мифологических персонажей, например валькирий, Старкада или самого Одина, который не только сражался, но и получил свою долю добычи. Затеяна битва была с целью обеспечить достойный конец конунгу Харальду Боевому Зубу, которому было на тот момент уже 150 лет. Независимо от того, насколько битва исторична, видимо, в древности предание о ней было весьма популярно. Имя «русского князя» Бравлина, в конце VIII века грабившего с войском Сурож, выводится из прозвища Браваллин, то есть «отличившийся в битве при Бравалле». Легендарный конунг Харальд Боевой Зуб действительно числится в прямых предках Рерика Фрисландского (Ютландского), в котором многие видят первого русского князя Рюрика.

Бронь — кольчуга.

Булгары — тюркоязычный народ, родственный хазарам, в раннем Средневековье проживал на Волге.

Бьярмы — северный народ, часто упоминаемый в сагах. Считается, что под именем бьярмов выступал какой-то из финно-угорских народов, возможно племя пермь.

Вал-город — здесь так называется поселение, известное в литературе как «городище на Сяси», и оно же, скорее всего, является упоминаемым в скандинавских сагах Алаборгом. Учитывая то, что ближайшая к нему речка называется Валя, поселение могло получить название Вальск или Вал-город, а по-скандинавски — Валаборг, из чего и получилось со временем Алаборг. Поселение существовало примерно с конца VIII по X век, после чего было заброшено.

Валаборг — см. Вал-город.

Валгалла — небесный чертог Одина, где собираются павшие воины.

Валькирии — воинственные небесные девы, подчиненные Одину. Один шлет их во все сражения, они избирают тех, кто должен пасть, и решают исход сражения. В поздней традиции считаются девами-воительницами, но первоначально валькирия — скорее проводник между миром живых и миром мертвых.

Варяги — варяги русских летописей — скандинавы, это убедительно доказывают и археология, и лингвистика.

Варяжское море — русское название Балтийского моря.

Веверица — белка, беличья шкурка, служившая мелкой денежной единицей.

Велес — один из главных славянских богов. Образ его сложен и неоднозначен. Автор склонен думать, что это древнейший в человеческом сознании образ Бога Того Света, Бога мертвых, выросший из первобытного культа умерших предков. А поскольку в глубокой древности страна мертвых ассоциировалась в первую очередь с лесом (иначе — с водой, и она тоже связана с Велесом), то и Велес в первую очередь — Лесной Хозяин. В этом образе со временем проявились разные черты, сделавшие его покровителем многих связанных друг с другом вещей, понятий и областей деятельности: охоты и лесных зверей, скотоводства и домашнего скота, богатства, земледелия и урожая, мира мертвых, предков, колдовства, мудрости, песен, музыки, путешествий, торговли. В этом проявилась неоднозначность древнего сознания вообще, которое каждый предмет «разворачивало» сразу в нескольких плоскостях.

Вёлунд — герой скандинавского сказания, чудесный кузнец-полубог. Видимо, в образе его отразился древний «культурный герой», отец наук и ремесел, своеобразный древнегерманский Прометей. Но есть и другие мнения о его мифологической природе. В частности, образ считается родственным Велесу и, видимо, поэтому считается и «князем альвов», то есть волшебных обитателей одного из небесных миров.

Верхница — верхняя рубашка.

Вестманланд — историческая область Швеции, расположенная на запад от озера Меларен.

Весь — 1) деревня; 2) название одного из финноязычных племен на севере Руси, предки нынешних вепсов.

Вещун — предсказатель.

Вилы — мифологические существа в виде красивых девушек с длинными волосами. Связаны с растительностью, водой, человеческой судьбой.

Вик — торговое место, первоначально не укрепленное. Находились, как правило, на стыках племенных территорий, вблизи важнейших торговых магистралей, занимали площадь гораздо большую, чем обычные города. Населены были представителями разных народов, торговцами и ремесленниками, причем в период торговых сезонов численность населения увеличивалась вдвое. К числу виков относились Хедебю (Хейдабьюр) в Дании, Бирка (Бьёрко) в Швеции, Дорестад во Фризии и другие. Считается, что на определенном этапе развития и ладожское поселение имело все черты вика.

Викинг — участник торговых или военных походов. Слово имело скорее ругательный смысл и романтический ореол приобрело позднее. Также этим словом обозначался и сам поход.

Вира — выкуп за тяжкое преступление, в частности за убийство. Заменяла собой кровную месть.

Волхв — служитель языческих богов, человек, способный общаться с миром духов, шаман. Женская форма — волхва или волховь.

Восточное море — скандинавское название Балтийского моря.

Восточные Страны — скандинавское название земель по пути на Восток, начиная от Прибалтики, и в том числе Русь.

Вотола — шерстяной прямоугольный плащ.

Всеведов день — осеннее равноденствие.

Встрешник — ветровой злой дух, встреча с которым очень опасна.

Вуй — дядя по матери.

Гарды — Страна Городов, скандинавское название Древней Руси (в основном северной ее части).

Гать — насыпь над топким, болотистым местом, делалась из бревен, хвороста, соломы, земли, жердей от старых изгородей и так далее. От русского «гать» произошло слово современных скандинавских языков (gata), обозначающее улицу.

Городище — место, на котором раньше находился город (то есть укрепленное поселение).

Готланд — остров недалеко от побережья Швеции, через который с древнейших времен пролегали оживленные торговые маршруты.

Гривна — 1) шейное украшение, обычно из драгоценных металлов. Могло служить признаком знатного происхождения или высокого положения человека, а также иногда вручалось князьями воеводам в качестве своеобразного ордена за большие подвиги, вроде изгнания печенежских орд от городов; 2) денежная единица (мера веса драгметаллов).

Гульбище — деревянная крытая галерея, идущая вдоль стены здания.

Дажьбог — бог тепла и белого света.

Докончание — договор.

Древляне (дерева) — одно из восточнославянских племен, жившие по берегам Тетерева и Ирпени, притоков Днепра.

Жальник — кладбище.

Жито — зерно. В разных местностях житом называли разные виды зерновых, наиболее важные для данного района.

Жмара — на севере Руси разновидность нечисти, «жмущий», то есть пытающийся задавить человека по ночам.

Жрец — здесь жрецом называется специалист по проведению обрядов и принесению жертв.

Займище — жилье в лесу.

Закрадный мир (за крадой, то есть погребальным костром) — загробный мир.

Законоговоритель — знаток и хранитель законов, важная выборная должность в скандинавском обществе.

Заушницы — в науке называемые височными кольцами — металлические украшения в виде колец, носимые над ушами по обе стороны головы, редко — как серьги. Считаются этноопределяющим признаком славян, хотя балтами тоже употреблялись. Делались из серебра, меди, бронзы, других сплавов, могли вплетаться в волосы (девушками) или крепиться к головному убору (женщинами). Форма височных колец различалась в разных племенах и служила признаком племенной принадлежности.

Змей Летучий — персонаж славянского фольклора, змей-оборотень, способный приносить или отгонять дождевые тучи. Благодаря своей связи с дождем считается положительным персонажем, но также склонен вступать в связи с одинокими женщинами или тоскующими девушками, для которых эта связь опасна, приводит к болезни или даже к смерти.

Ивар Широкие Объятия (Ивар Видфаме) — эпический конунг, которому приписывается владение землями не только в Дании и Швеции, но и Восточной Англии, землями саксов и «Восточными Странами». В числе прочего при его содействии пресекся род Инглингов, древнейших шведских конунгов.

Игрецы — злые духи, примерно то же, что черти.

Изборск — древнейший (с начала VIII века) город, племенной центр псковских кривичей.

Ирий — славянский рай.

Исподка — нижняя рубашка.

Истобка — теплое помещение, то же, что позднее изба.

Йоль — праздник зимнего солнцеворота. В современной Скандинавии этим словом обозначают Рождество.

Кап — идол, изображение божества, деревянное или каменное.

Карьяльские заливы — Финский залив. Причем скандинавы считали его частью и Неву, и Ладожское озеро, так что Ладога, по их представлениям, стояла почти на берегу Балтийского моря.

Кейсар — титул византийского императора у скандинавов.

Кенугард — скандинавское название Киева. По разным версиям, происходит от скандинавских слов, обозначающих лодку, короля, королеву.

Кика — головной убор замужней женщины, скрывающий волосы; то же, что кичка.

Кикимора — дух умерших предков, живущий под полом или под печью. Болотной называется по недоразумению.

Кичка — высокий головной убор замужней женщины. «Рогатые» кички можно в изобилии наблюдать в музеях. И хотя образцы принадлежат XIX или даже XX веку, едва ли можно сомневаться, что этот тип головного убора мог зародиться только в древнейшую языческую эпоху, когда уподобление корове-кормилице для женщины считалось красивым и почетным. А возможно, это следы тотемистических представлений.

Клеть — помещение нижнего этажа, жилое или служащее кладовкой. Могло быть построено отдельно.

Кожух — верхняя теплая одежда с рукавами, шилась из овчины или другого меха.

Козары — см. Хазары.

Кологод — годовой круг.

Колядки — праздники нового года. Возможно, старое латинское заимствование (от календ) или славянское от «коло».

Конунг — князь, племенной и военный вождь, власть которого могла быть наследственной.

Кормилец — воспитатель мальчика в княжеской или знатной семье. Выбирался из дружины, ребенок поступал к нему в обучение в возрасте семи лет, и, как правило, кормилец сохранял свое влияние на подросшего наследника на всю оставшуюся жизнь.

Корочун — день зимнего солнцеворота, конец старого года.

Корсунь — Херсон (Херсонес), древняя греческая колония в Причерноморье.

Кощей — бог Нави, владыка мира мертвых, одна из ипостасей Велеса.

Кощуна — песнь-повествование о деяниях богов и предков, былинно-мифологический сказ, иногда с элементами славления.

Кметь — воин в дружине. Происходит от латинского слова «комит», то есть спутник, но это очень старое заимствование. Использовалось в основном в южной Руси.

Кравчий — разливающий напитки на пиру.

Крада — погребальный костер. В первоначальном смысле — куча дров.

Кривичи — крупное племенное объединение восточных славян, состоявшее из трех ветвей: смоленские кривичи, псковские и полоцкие.

Купала — крупнейший в году летний праздник всех славян, солнцестояние, самый длинный день, примерно 21–22 июня. В древности отличался эротическим характером игрищ, позже стал днем, посвященным защите от разнообразной нечисти. Знаменовал точку наивысшего расцвета всех производящих сил природы и одновременно перелом, после которого все эти силы идут на спад.

Лада — богиня весеннего расцвета природы, покровительница любви и брака. Ладин велик-день — весеннее равноденствие.

Ландвет — персонаж скандинавских верований, дух-покровитель края, обычно является людям в виде красивой женщины.

Лауг (озеро) — старинное название озера Меларен, на берегах которого зародилось шведское государство.

Летигола — латгалы, восточнобалтское племя, населявшее восток современной Латвии.

Лельник — девичий праздник в честь богини Лели, отмечался 22 апреля, перед первым выгоном скота.

Леля — дочь богини Лады, олицетворение весны.

Лес Праведный — сложный персонаж, соединивший в себе черты лешего и воплощения умерших предков, чьи души теперь живут в деревьях леса, благожелательный по отношению к людям и способный научить разным премудростям.

Лов — охота.

Локи — древнескандинавский бог огня, также олицетворение лживости и коварства.

Локоть — древняя мера длины, 54,7 см.

Макошь — главное женское божество славян, богиня земного плодородия, урожая, покровительница женской судьбы и всех женских работ.

Макошина неделя — неделя между последней пятницей октября и первой пятницей ноября, женский праздник, посвященный началам зимних работ, посиделок, также время сватовства и свадеб.

Марена (Мара) — богиня смерти, владычица земного мира зимой.

Марка — мера веса, обычно для драгоценных металлов, около 215 г.

Мара — ведьма, душащая спящих. Видимо, персонаж общий в скандинавском и в славянском фольклоре.

Матица — бревно, служащее основанием для потолка и всего верха жилища.

Медвежина — медвежья шкура.

Страницы: «« « ... 678910111213 » »»