Риф, или Там, где разбивается счастье Уортон Эдит

Одной рукой он щелкнул выключателем, а другой отворил дверь, и она вышла, не отваживаясь оглянуться, чтобы в свете, падавшем на его лицо, не увидеть то, что боялась увидеть.

XXXVIII

Анна поехала в аптеку за лекарством для Оуэна. По дороге попросила шофера остановить такси у книжной лавки и вышла оттуда, нагруженная книгами. Она знала, что интересовало Оуэна и что он, скорее всего, уже прочел, и с быстротой опытной читательницы выбрала самое любопытное среди новинок. Но, возвращаясь в отель, она поняла всю иронию добавления умственного лекарства к медицинскому. Было что-то гротескное и почти издевательское в идее предложить определенный набор книг человеку, отправляющемуся в подобное путешествие. «Он знает… знает», — повторяла она про себя и, отдав портье пакет от аптекаря, уехала, не став передавать книги. Она поехала в свою квартиру, куда ранее прибыла служанка. В гостиной уже горел камин, возле него стоял столик, накрытый для чая. В незашторенные окна бился ливень, и она подумала об Оуэне, которому вскоре предстояло ехать на вокзал по такой погоде и наедине со своими горькими мыслями. Она гордилась тем, что в трудные моменты он всегда искал помощи у нее; и вот сейчас, в самый трудный момент, она была единственной, к кому он не мог обратиться. И впредь их будет разделять стена непреодолимого молчания… Она напрягала мучительные мысли, пытаясь предположить, каким образом ему стала известна правда. Может, он виделся с девушкой и та рассказала ему? Анна инстинктивно отвергла такое предположение. Но какая нужда была в прямом объявлении, когда каждый их вдох в последние недели был полон имманентной тайны? Оглядываясь на дни, прошедшие с прибытия Дарроу в Живр, она осознала, что никто из них никогда не говорил ничего умышленно и не проговаривался случайно. Правда вышла на свет под собственным непреодолимым давлением; и понимание этого породило в ней пугающее ощущение тайных сил, хаоса притяжения и отталкивания, лежащего много глубже внешне размеренных взаимоотношений. Она с меланхолической усмешкой вспомнила свое старое представление о жизни как о прекрасно освещенной и элегантной окраине мрачных мест, о которых человеку не нужно знать. Так вот они, эти мрачные места, в ее собственной груди, и отныне ей всегда придется проходить по ним, чтобы постичь тех, кого любит больше всего!

Она еще сидела за столиком, не притронувшись к чаю, когда услышала в прихожей голос Дарроу. Она вскочила, говоря себе: «Я должна сказать ему, что Оуэн знает…» — но, едва открылась дверь и она увидела его лицо, сияющее все той же улыбкой мальчишеского триумфа, она снова почувствовала, что это будет бесполезно… Разве он когда-то предполагал, что Оуэн ничего не узнает? Наверное, с высоты своего громадного опыта он давно видел, что это неизбежно произойдет; во всяком случае ясно, что мысль об этом сейчас его не заботила.

Он был в вечернем костюме и, подходя к ней, сказал:

— Посол занят на официальном обеде, так что я все-таки свободен. Куда мы пойдем?

Анна представила себе, как сидит весь вечер наедине со своими несчастными мыслями, и от одного того, что она может выкинуть их из головы на ближайшие несколько часов, ей немедленно сделалось легче. Уже ее настроение вторило настроению Дарроу, и, отвечая улыбкой на его улыбку, она подумала: «Ничто не может изменить того факта, что я принадлежу ему».

— Так где будем обедать? — весело повторил он, и она назвала известный ресторан, поскольку однажды слышала, что он отдает ему предпочтение. Но тут же ей показалась, что по его лицу пробежала тень, и Анна мгновенно сказала себе: «Это туда он ходил с ней!» — О нет, все-таки не там! — перебила она себя и теперь убедилась, что он действительно покраснел.

— Тогда где?

Она отметила, что он не спрашивает, почему она вдруг передумала, и это убедило ее, что ее предположение верно и что он знает о ее догадке. «Он всегда будет знать, что я думаю, и никогда не осмелится спросить», — сказала она себе и поняла, что их разделяет та же непреодолимая стена молчания, что и ее с Оуэном, стеклянная стена, сквозь которую они могут видеть малейшие жесты друг друга, но не пропускающая звука…

Они отправились в ресторан на бульваре, и там, в интимном уголке тесной арены, невысказанное это чувство постепенно перестало угнетать ее. Он выглядел таким беззаботным и красивым, так гордился ею и так откровенно радовался ее близости, что все заботы меркли в его присутствии. Он узнал, что послу предстояло провести в Париже два дня, и соответственно откладывается его отъезд в Лондон. Он радовался перспективе побыть с Анной несколько лишних часов, и она не спрашивала себя, не знак ли равнодушия эта его радость, ибо, прекрасно сознавая его способность влиять на ее настроение, имела повод втайне гордиться тем, что смогла поднять настроение ему.

Они засиделись за фруктами и кофе, и, когда собрались уходить, Дарроу сказал, что, если она расположена посмотреть какое-нибудь представление, еще не слишком поздно и они успеют на второе отделение в одном из небольших театров.

При упоминании о времени ее мысли вернулись к Оуэну. Вообразился поезд, мчащийся на юг сквозь грозу, и в углу качающегося купе его лицо, белое и нечеткое, каким предстало перед ней в дождливых сумерках отеля. Ужасно, что постоянно приходится платить за свое счастье!

Дарроу попросил принести ему театральный журнал и сейчас, оторвавшись от него, сказал:

— Я слышал, что в «Атенее» во втором отделении играют занятную пьесу.

Анна готова была согласиться, но тут подумала, не в «Атенее» ли Оуэн видел Дарроу с Софи Вайнер. Она не была уверена, что он даже упоминал название театра, но одной возможности, что это именно «Атеней», было достаточно, дабы омрачить ее блаженство. Ей ненавистно было думать о том, чтобы сопровождать Дарроу туда, где тот бывал с девицей. Она пробовала развеять это сомнение доводами рассудка, даже напоминала себе с горькой иронией, что, где бы она ни падала в объятия Дарроу, там до нее он обнимал Софи, — но не могла избавиться от суеверного ужаса оказаться с ним в одном из мест его парижского приключения. Она ответила, что слишком устала для театра, и они поехали обратно в ее квартиру. У подножия лестницы она полуобернулась к нему, чтобы пожелать покойной ночи, но он, похоже, не обратил внимания на ее попытку и проводил ее до двери.

— Здесь куда лучше, чем в театре, — сказал он, когда они вошли в гостиную.

Она подступила к камину и наклонилась разжечь огонь. Она знала, что он идет за ней, — и в одно мгновение он сбросил накидку с ее плеч и прильнул губами к шее как раз под собранными наверх волосами. Это было его привилегией, но, как бы почтительно и нежно он ни претендовал на это, радостная непринужденность его манеры отмечала разницу с прежним его поведением и демонстрировала его право на Анну.

«После театра они вот так же возвращались домой», — подумала она про себя — и в то же мгновение ощутила его руки на плечах и вся сжалась.

— Нет… нет! — вскричала она, запахиваясь в накидку.

По его удивленному взгляду она поняла, что, должно быть, ее лицо страдальчески исказилось.

— Анна! В чем, черт возьми, дело?

— Оуэн знает! — сказала она, смущенно оправдываясь.

Дарроу изменился в лице:

— Это он тебе сказал? Что он говорит?

— Ничего! Я поняла это по тому, что он недоговаривает.

— Ты разговаривала с ним сегодня днем?

— Да, несколько минут. Он явно не хотел, чтобы я у него задерживалась.

Она упала в кресло и сидела съежившись, укутанная накидкой.

Дарроу не спорил с ее предположением, и она заметила, что он не выразил удивления. Он сел чуть поодаль и вертел в пальцах портсигар, который достал из кармана, когда они вошли в квартиру. Наконец он проговорил:

— Он виделся с мисс Вайнер?

Она сжалась при звуке этого имени:

— Нет… не думаю… уверена, что не виделся…

Они сидели молча, отвернувшись друг от друга. В конце концов Дарроу поднялся и прошелся по комнате. Вернулся и остановился перед ней, и стоял несколько мгновений, не сводя глаз с ее лица.

— Полагаю, тебе следует рассказать мне, что ты намерена делать.

Она подняла голову и встретила его взгляд:

— Что бы я ни сделала, это не поможет Оуэну!

— Нет… но так не может продолжаться. — Он помолчал, будто взвешивая свои слова. — Я внушаю тебе отвращение! — воскликнул он.

— Нет… о нет! — возразила она, едва не рыдая.

— Бедняжка… если б ты видела свое лицо!

Она подняла руки, словно желая закрыться, и, отвернувшись, уронила голову на каминную полку. Она догадывалась, что он стоит у нее за спиной, но он не сделал попытки коснуться ее или подойти ближе.

— Знаю, ты чувствовала то же, что и я, — тихо сказал он, — что мы принадлежим друг другу и ничто не может этого изменить. Но теперь в твоей голове поселились другие мысли и ты не можешь прогнать их. Когда бы ты ни видела меня, ты вспоминаешь… связываешь меня с вещами, тебе ненавистными… Ты была великодушна — безмерно великодушна. Ты дала мне все, что может дать женщина; но если это приносит тебе только страдания, какая в том польза?

Она повернула к нему заплаканное лицо:

— Не только это.

— О, не только! Я знаю… Были мгновения… — Он взял ее руку и поднес к губам. — Я не забуду их, покуда жив. Но я не могу видеть, как ты платишь за них такую цену. Я этого не стою.

Она продолжала смотреть на него сквозь слезы — и неожиданно спросила:

— Ты не в «Атеней» водил ее в тот вечер?

— Анна… Анна!

— Я хочу знать сейчас — знать все. Возможно, это поможет мне забыть. Следовало прежде заставить тебя рассказать. Куда бы мы ни пошли, мне кажется, что ты уже был там с нею… Я вижу вас вместе. Я хочу знать, как это началось, куда вы ходили, почему ты оставил ее… Не могу больше переносить эту неизвестность!

Она не знала, что вызвало эту вспышку, но уже почувствовала себя легче, свободнее, как будто рассеялись злые чары.

— Я хочу знать все, — повторила она. — Только так я смогу забыть.

Она замолчала; Дарроу стоял неподвижно, скрестив руки на груди, глаза опущены. Она ждала, не сводя с него глаз.

— Так ты расскажешь?

— Нет.

Кровь бросилась ей в лицо.

— Нет? Почему?

— Если я это сделаю, по-твоему, ты забудешь такое?

Она застонала и отвернулась.

— Ведь ты понимаешь, это невозможно, — продолжал он. — Я совершил отвратительную вещь, и ты во искупление просишь меня совершить другую, столь же отвратительную. Какое это даст тебе удовлетворение? После этого уже ничего не поправить.

Она положила локоть на каминную полку и уткнулась лицом в ладони. Казалось, она упускает последнюю надежду на счастье, но ничего не может сделать или придумать, чтобы спасти ее. Вспыхнула мысль: «Обрету ли я покой, если оставлю его?» — но, вспомнив безысходное отчаяние тех дней без него, Анна поняла, что и эта надежда напрасна. Слезы медленно сочились сквозь пальцы.

— Прощай! — услышала она его слова и шаги, удаляющиеся к двери.

Она было хотела поднять голову, но тяжесть отчаяния не позволила. Она сказала себе: «Это конец… он больше не сделает попытки…» — но пребывала все в том же экстатическом оцепенении, отрешенно следя за роковым ходом секунд. Затем путы, что сдерживали ее, как будто лопнули, она подняла голову и увидела, как он уходит.

«Но он мой… мой! Он не принадлежит никому больше!» Его лицо повернулось к ней, и выражение его глаз уничтожило все ее страхи. Она больше не понимала, что вызвало ее бессмысленный протест; и немыслимая сладость любви к нему вновь стала единственной реальной вещью на свете.

XXXIX

Наутро Анна проснулась с унизительным воспоминанием о предыдущем вечере.

Дарроу был прав, говоря, что их жертва никому не пойдет на пользу; и все же она, кажется, смутно понимала, что существуют вещи, не подлежащие испытанию по этому критерию. Она, во всяком случае, должна была — этого требовала гордость, и его, и ее собственная, — воздержаться от повторения подобных сцен; и усвоила, что это не в ее силах, пока они вместе. Однако, стоило ему предоставить ей возможность освободиться, все ее рассуждения улетучились и остался только слепой страх потерять его; и она увидела, что они двое глубинно и неразрешимо связаны, как деревья, чьи корни переплелись. Она долго раздумывала над своим положением, смутно сознавая, что для освобождения необходимо прибегнуть к внешней помощи. И постепенно решение, кто может ей помочь, созрело. Только Софи Вайнер могла спасти ее — только Софи Вайнер могла вернуть ей потерянный покой. Она отыщет ее и скажет, что рассталась с Дарроу, и потом пути назад не будет, и ей волей-неволей придется идти вперед одной.

Любое оправдание действия было как своего рода болеутоляющее, и она отправила служанку к чете Фарлоу с запиской, в которой просила узнать, не примет ли ее мисс Вайнер. Служанка долго не возвращалась, а когда наконец появилась, то принесла клочок бумаги с адресом и устное послание, что мисс Вайнер уехала два дня назад и находится сейчас у своей сестры в отеле поблизости от площади Звезды. Служанка добавила, что миссис Фарлоу под тем предлогом, будто планы мисс Вайнер все время меняются, сперва не хотела выдавать эти сведения; и Анна предположила, что девушка переехала из дома друзей и попросила их никому не сообщать новый адрес, дабы ее не нашел Оуэн. «Она полна веры в себя, а я нет», — размышляла Анна, и эта мысль послужила новым стимулом для действия.

Дарроу объявил, что заглянет к ней вскоре после ланча, а утро было уже в самом разгаре, так что Анна, все еще сомневаясь в своей стойкости, решила немедленно поехать по адресу, который дала миссис Фарлоу. По дороге она пыталась припомнить, что слышала о сестре Софи Вайнер, но, кроме восторженного рассказа девушки о том, какая прелесть эта неведомая Лаура, могла вспомнить лишь некие смутные намеки миссис Фарлоу на ее артистические способности и матримониальные неурядицы. Дарроу упоминал о ней, но лишь однажды и очень скупо — та, мол, проявляет, видимо, очень малый интерес к благополучию Софи и во всяком случае географически слишком далека от нее, чтобы оказывать какую-то практическую поддержку; и Анна размышляла, какое стечение обстоятельств свело сейчас сестер. Миссис Фарлоу говорила о ней как о знаменитости (в какой области, Анна не могла вспомнить); но у миссис Фарлоу знаменитостей был легион, а имя на клочке бумаги — миссис Мактарви-Бёрч — ни в малейшей мере не ассоциировалось у Анны со славой.

Ожидая в грязном вестибюле отеля «Чикаго», Анна ясно представила себе, что скажет Софи, — казалось, та уже стоит перед ней, — и душа ее упала с высоты своей смелости, когда долго отсутствовавший портье наконец вернулся с сообщением, что мисс Вайнер больше не проживает в отеле. Сомневаясь, что правильно его поняла, Анна спросила, не имеет ли тот в виду, что молодая дама отсутствует в данный момент; но портье ответил, что та съехала накануне. Иных сведений у него не было, и, поколебавшись секунду, Анна отправила его обратно, узнать, не сможет ли миссис Мактарви-Бёрч принять ее. Она подумала, что Софи, возможно, взяла с сестры слово не выдавать ее тайну, как и с миссис Фарлоу, и что личное обращение к миссис Бёрч способно дать не столь отрицательный результат.

После долгого тревожного ожидания портье возвратился с утвердительным ответом; и ветхий запинающийся лифт повез ее мимо двух запущенных лестничных площадок на третью.

Там провожатый направил ее по извилистому коридору, пропитанному запахом прибывшего морем багажа, и наконец она оказалась перед дверью, из-за которой до нее одновременно донеслись сильная вонь табачного дыма и звуки приглушенной перебранки. Она постучалась, и спор внутри затих; через минуту дверь распахнулась, и появился красивый молодой человек со встрепанными волосами и в помятой одежде, из чего она заключила, что он только что долго валялся на диване, это подтверждали и разбросанные придавленные подушки. Диван и рояль с корзиной увядших роз на нем, жестяная коробка с печеньем и опустошенный поднос, на котором приносили завтрак, заполняли почти все пространство узкой гостиной; в оставшемся свободном углу сидел, со смиренным видом изучая подкладку своей шляпы, еще один мужчина, низенький и смуглый.

Анна нерешительно застыла на пороге, но, когда она назвала имя миссис Бёрч, молодой человек вежливо пригласил ее войти, одновременно бросив нетерпеливый взгляд на молчаливого наблюдателя в углу.

Тот, подняв глаза, круглые и навыкате, остановил взгляд не на молодом человеке, а на Анне, и несколько мгновений изучал ее так же внимательно, как до этого внутренность шляпы. Она чувствовала, что ее пристально рассматривают, все подмечая и оценивая; и когда он наконец поднялся и направился к двери, казалось, вывод был сделан положительней, чем он по какой-то причине надеялся. На пороге он встретился взглядом с молодым человеком, обменявшись итогом визуальной разведки, столь же исчерпывающей, сколь мгновенной; и эта короткая сценка странным образом так много сказала Анне, что она не удивилась, когда молодой человек, подтолкнув к ней кресло, по-компанейски предложил ей сигарету. На ее вежливый отказ он заметил, что сам он закурит, если она не возражает; и пока он в поисках спичек шарил в широких карманах и за фотографиями и письмами, заполнявшими узкую каминную полку, она рискнула еще раз осведомиться о миссис Бёрч.

— Одну минутку, — улыбнулся он, — думаю, у нее массажист.

Он говорил на гладком английском, лишенном национального характера, который, как и взгляд его глаз с длинными ресницами, и чарующая, всегда готовая появиться улыбка, предполагал долгую учебу всем искусствам выгоды. Наконец, обнаружив спички на полу рядом с диваном, он закурил сигарету, откинулся на подушки и на слова Анны, что, к своему огорчению, ей приходится беспокоить миссис Бёрч, ответил, мол, ничего страшного, та всегда заставляет всех ждать.

В облаках дыма от все новых сигарет они какое-то время продолжали болтать на нейтральные темы, но, когда наконец Анна снова намекнула на желательность увидеть миссис Бёрч, он вылез из своего угла дивана, легко пожимая плечами и бормоча: «Совершенно безнадежна», и неспешно удалился в соседнюю комнату.

Анна еще продолжала спрашивать себя, давно ли и при каком стечении обстоятельств много раз бывавшая замужем Лаура приобрела партнера, наделенного столь выдающейся способностью чаровать, когда молодой человек вернулся и объявил:

— Она говорит, вы можете зайти, если вас не смутит видеть ее в постели.

Он посторонился, пропуская Анну, и она оказалась в затененной неприбранной надушенной комнате с единственным окном, задернутым розовыми шторами, и пышноволосая блондинка с голой шеей улыбалась ей с розовой кровати в обширных следах пудры, осыпавшейся с пуховки.

— Вы же не против? Он обходится мне так ужасно дорого, что я не могу позволить себе отослать его, — объяснила миссис Бёрч, простирая унизанную кольцами руку к Анне, не уверенной, кого та имеет в виду, своего массажиста или мужа.

Не успела Анна ответить, как розовая ширь судорожно зашевелилась и нечто похожее на еще одну пуховку рванулось к Анне с лаем, напоминающим треск пробок, вылетающих из лилипутских бутылок шампанского.

— Если вы только дадите ему карамельку!.. — резко подавшись вперед, одышливо крикнула миссис Бёрч. — Там, в коробке на туалетном столике… это единственное, что может его успокоить… — И когда Анна бросила агрессору лакомство, а тот скрылся с ним под покрывалом, его хозяйка со смехом упала на подушки. — Не правда ли, прелесть? Князь подарил мне его на днях в Ницце… но он просто несносен, — призналась она, лучезарно улыбаясь гостье.

Изумленной Анне она, в розовой полутени полога, напоминала странную литографическую копию Софи Вайнер или, скорее, то, какой Софи могла бы стать с годами, несмотря на всю пудру. Лаура была крупнее сестры, с более светлыми волосами, более грубыми чертами лица, однако в ее взгляде и движениях было нечто, что тревожно напоминало самое чистое и самое привлекательное в Софи; и, протянув полную руку через кровать, она будто отдернула тусклую завесу с туманных далей семейной истории.

— Присаживайтесь, если найдете место, — радушно посоветовала она и добавила, когда Анна присела на краешек стула, на спинке которого висела разнообразная одежда: — Пение отнимает у меня столько времени, что погулять некогда, растрясти жирок — это самое худшее в жизни певицы.

Анна поддакнула и проговорила:

— Надеюсь, мой визит не доставил вам неудобства. Я сказала мистеру Бёрчу…

— Какому-какому мистеру? — переспросила лежащая красотка. — Ах, Джимми! — с легким смешком воскликнула она, словно поясняя больше себе, чем Анне.

А та нетерпеливо продолжала:

— Из слов миссис Фарлоу я поняла, что ваша сестра у вас, и я отважилась прийти, потому что хотела спросить, когда смогу застать ее.

Миссис Мактарви-Бёрч откинула голову и уставилась на нее долгим взглядом.

— Уж не желаете ли вы сказать, что тот идиот внизу не объяснил вам? Софи съехала вчера вечером.

— Вчера вечером? — повторила Анна.

Внезапный ужас охватил ее. Неужели девица провела всех их и уехала с Оуэном? Это было немыслимо, однако так поразило ее, что она не могла удержаться от признания:

— Портье сказал мне, но я подумала, что он, может быть, ошибается. Миссис Фарлоу считала, что я найду ее здесь.

— Это случилось так внезапно, не думаю, что она успела сообщить Фарлоу. Получила телеграмму от миссис Мюррет только вчера и просто побросала вещи в чемодан и помчалась…

— Миссис Мюррет?

— Ну да. Софи уехала в Индию с миссис Мюррет; они должны встретиться в Бриндизи, — со спокойной улыбкой сказала сестра Софи.

Анна сидела, словно оцепенев, глядя на неубранную комнату, розовую постель и ничем не примечательное лицо среди подушек.

— Они страшно поссорились прошлой весной — полагаю, вам известно об этом, — продолжала миссис Мактарви-Бёрч, — но я сказала Софи, лучше проглотить обиду, пока старушка не возражает… Мне, как актрисе, конечно, некогда заниматься ею…

— Конечно, — машинально кивнула Анна.

Озадаченная, погруженная в мучительные раздумья, она насилу сознавала, что миссис Бёрч продолжает объяснения:

— Естественно, я не вполне одобряла ее возвращение к этой мегере. Высказала ей все, что думала… Сказала, что она сваляла огромного дурака, отказавшись от места у вас. Но Софи неугомонная — всегда такая была… взбрело ей в голову, что лучше она отправится в путешествие…

Анна встала, подыскивая слова для прощания. Звук отодвигаемого стула пробудил в белой собачонке затаенную злобу, и та снова закатила истерику, заглушив дальнейшие признания хозяйки. В поднявшемся шуме Анна попрощалась жестом, и миссис Бёрч, которой удалось на мгновение накрыть любимчика подушкой, выкрикнула:

— Заходите еще! С удовольствием спою для вас.

Анна пробормотала слово благодарности и повернулась к двери. Отворив ее, она услышала позади крик хозяйки:

— Джимми! Ты слышишь меня? Джимми Бранс! — И затем, поскольку тот не отзывался: — Скажите ему, пусть вызовет для вас лифт!

~

© В. Минушин, перевод, 2014

© ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2014

Издательство АЗБУКА

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)

Страницы: «« ... 678910111213

Читать бесплатно другие книги:

Вниманию читателя предлагается сборник анекдотов. Тонкий юмор, блестящее остроумие, забавные парадок...
Вниманию читателя предлагается сборник анекдотов. Тонкий юмор, блестящее остроумие, забавные парадок...
Вниманию читателя предлагается сборник анекдотов. Тонкий юмор, блестящее остроумие, забавные парадок...
В основу сюжета повести легла подлинная история исчезновения золотого запаса Туркестанской республик...
Вниманию читателя предлагается сборник анекдотов. Тонкий юмор, блестящее остроумие, забавные парадок...