Перстень Иуды Корецкий Данил
– Фу! Ты убил его! – фальцетом закричала она. – Зачем?! Мы так не договаривались…
Подобрав полы пальто, она опасливо перешагнула через Пыжика. И надрывно закашлялась.
– Давай быстрей… Этот дым… Задохнуться можно…
Седой молча вынул из ее сумки белый узелок, а наволочку сунул на его место.
– Кто у входа?
– Никого! – она яростно терла слезящиеся глаза, с трудом сдерживая кашель. – Все, я больше не могу…
– Выйдешь после меня! – приказал Седой и уточнил:
– Минуты через три…
Он с облегчением выскочил на свежий воздух, глаза слезились, в горле першило. Из двора выбежал Скок и, хромая, побежал к стоящей неподалеку пролетке, из которой нетерпеливо выглядывал Гном.
Седой бросился следом. На улице было много зевак, но они толпились у входа во двор, где горели сараи. В общей сумятице на него никто не обращал внимания. Зато когда он вскочил в пролетку и кучер погнал коней, Гном и Скок уставились на него, как на привидение.
– А где Пыжик?!
– Он застрелил Гофмана, а тот успел пальнуть в него, – ответил Петр первое, что пришло на ум. – Прямо в лоб попал, между глаз!
Подельники озадаченно переглянулись.
– А где Софка? – спросил Седой.
– Не знаю. Куда-то пропала, – пожал плечами Гном. – Много взяли?
– Прилично, – Петр потряс узелком.
– Давай сюда.
– Нет. Приедем на место и поделим! – твердо ответил Петр.
Они вновь переглянулись. На этот раз с каким-то особым значением.
– Ну, ладно…
Возница высадил грабителей на границе Ростова. Дальше, почти на версту, раскинулось нераспаханное поле, за которым начиналась Нахичевань. Три тени направились в глубину пустыря. Стемнело, с Дона дул холодный ветер, ярко светили звезды. Как в ночь налета на «Золотую подкову». Только тогда Петр чувствовал себя новичком, а сейчас – бывалым налетчиком. Он сжимал в кармане влажную костяную рукоятку и не поворачивался к подельникам спиной.
Скок нашел кучу хвороста, ломая спички и матерясь, разжег небольшой костерок. Гном, присев, принялся греть руки.
– Ну, давай, показывай! – не поворачивая головы, приказал он.
– А зачем мы сюда приехали? – спросил Петр. Он остался стоять с белым узелком в левой руке, а правую держал в кармане. – Почему у Софки на хате нельзя было куш раздербанить?
– Стремно там! Сейчас в городе такое начнется… Надо делать ноги… – нехотя ответил вожак. Желтые блики огня на скулах и черные тени в глазницах делали его лицо похожим на череп.
Скок сидел рядом и явно чего-то ждал. Рук его видно не было.
– Давай хабар, Седой! – поторопил он. – Чего тянешь кота за хвост!
– Держи! – Петр бросил узелок. Скок неловко поймал его и передал главарю. Несмотря на то что все произошло быстро, Седой понял, чем вызвана неловкость движений: Скоку мешал зажатый в руке наган.
Гном ловко развязал узелок, наклонился, заглядывая внутрь.
– Слышь, Гном, а почему у тебя своей кодлы нет? – неожиданно спросил Петр. – Почему на каждое дело зеленых огольцов набираешь? И куда они потом деваются?
– Что за фуфло ты гонишь! – череп на миг вскинулся, зло сверкнули глаза в черных впадинах. А рука уже шарила в поисках драгоценностей, но нащупала что-то непонятное. – И что за фуфло ты мне суешь?! – взревел Гном. В жадной горсти он держал мелкий строительный мусор: кирпичную крошку, щепки, искореженные ржавые гвозди…
– Ах ты падло! – дернулся, было, Скок со своим наганом, но тут же оба замерли: Седой, широко расставив ноги, сверху вниз целился из зловеще блестящего плоского пистолета. И вид у него был совсем не шутейный.
– Все, все, успокойся, – сбавив тон, произнес Гном. – Делим по-честному, на троих, и разбегаемся… Скок, брось пушку!
– Раз по-честному, то ладно, – согласился Петр.
И прежде, чем Гном со Скоком облегченно перевели дух, выстрелил – раз и второй. Маленькие, изящные, похожие на серебряные пули с закругленными концами мгновенно пересекли темное пространство, неуловимо сверкнули в отблесках костра и вонзились в головы налетчиков. Гному пробило висок, и он упал лицом в огонь. Скоку повезло больше: он опрокинулся в темноту, подальше от костра. Но везение было относительным, потому что игрушечная пулька попала ему в правый глаз и вышла через шею. Желтенькие гильзы, кувыркаясь, совершили свои сальто-мортале и запрыгали по твердой земле. Блестящий браунинг привычно нырнул в карман.
На голове Гнома с треском горели волосы, двумя заостренными конусами летели вверх искры, язычки огня плясали вокруг, их блики кружились и складывались, меняя изображение, как в калейдоскопе; черно-красные линии горящего хвороста составляли основу огненной картины. Внимательный и фантазийный взгляд мог бы рассмотреть в ней страшную рожу с рогами, козлиной бороденкой и глумливо оскаленным ртом.
Петр развернулся и быстрым шагом направился к центру города. Всего неделю назад молодой сын рыбака приехал в Ростов, чтобы поступить в реальное училище. За это время он принял участие в двух крупных налетах, убил четверых человек, нескольких искалечил. Сейчас от костра на Нахичеванской меже уходил опытный налетчик по кличке Седой. Так быстро подобный путь не проходил еще никто. И у кривляющейся в костре рожи были все основания радоваться и веселиться.
Глава 3
Конец Седого
1925 г. Ростов-на-Дону
Высокий стройный брюнет лет двадцати восьми – тридцати, с короткой стрижкой ежиком, в дорогом темно-сером шевиотовом костюме, белой сорочке с крахмальным воротником и бордовом галстуке не торопясь вошел в зал частного ресторана «Европа». Яркий свет огромной хрустальной люстры отразился в крупном бриллианте на галстучной заколке и дорогих, бриллиантовых же, запонках, которые брюнет специально высвободил из-под рукавов пиджака. Его сопровождала молодая красивая дама в скромном платье с большим кружевным воротником.
Мужчина держался уверенно, отвечая улыбкой на приветствия официантов и метрдотеля, который лично вызвался проводить его к самому удобному столику. А вот женщина смущалась и явно не знала, куда деть руки, сжимающие маленькую потертую сумочку.
– Проходите, Карл Иванович, очень рады вас видеть! Надеюсь, вашей даме у нас понравится…
Метрдотель убрал с крахмальной скатерти монументальную табличку «Заказано», и пара заняла столик у окна, в уютной тени двух пальм, торчащих из кадок с землей. Брюнет внимательно осмотрел присутствующих и, очевидно, остался доволен. Только после этого он пришел на помощь своей спутнице, пытающейся разобраться с большой кожаной книгой, которая здесь называлась просто и в то же время загадочно – «меню».
Простым оно было для завсегдатаев и загадочным для новичков: попробуй, разберись, что такое перепелиный бульон с крутонами, или бараньи котлеты де-валяй, или совершенно неизвестное карпаччо в стране, где основная масса ест постные борщи, супы из требухи, варит холодец из хвостов, ушей и копыт, а кое-где перебивается «пирогами» из лебеды или вообще мрет от голода… Так что для Танечки самой разобраться в мудреной книге было очень сложно, чтобы не сказать – невозможно! Но вмешательство молодого человека быстро расставило все по своим местам: заказ был сделан, и расторопный официант бросился его исполнять.
Через несколько минут на столе появились закуски: армянская бастурма, грузинское лобио, донские деликатесы – копченый осетровый балык, отборная черная икра в глубокой хрустальной вазочке на льду… Сопровождали их выдержанный дагестанский коньяк и крымский мускат Черного камня, который так любят дамы.
– Кушайте, Танечка, – кавалер протянул собственноручно изготовленный бутерброд, толсто намазанный икрой. – Только, извините, сладкое вино тут не годится, я позволю себе рекомендовать вам рюмочку коньяка…
– Ах, я никогда не ела икры, – польщенно зарделась дама. – Это же так дорого… Да и вообще я ничего такого не пробовала…
– Тогда загадайте желание, и оно непременно сбудется! Я пью за вас! За вашу красоту!
Мужчина старался быть галантным, но за внешним лоском внимательный наблюдатель сразу бы заметил природную угловатость как в движениях, так и в обхождении, выдающую отсутствие воспитания и того внутреннего лоска, который неизменно присущ интеллигенту, с молоком матери впитавшему хорошие манеры.
Метрдотель, отдавший пятнадцать лет ресторанному делу, безошибочно отмечал, что щедрый посетитель – из «новых господ», а потому ему далеко до «старых», которые пили утренний чай из чашек с фамильными гербами, учились в гимназиях, университетах, кадетских корпусах или юнкерских училищах… Например, столовыми приборами он пользовался чуть лучше казачьего есаула, а черный камень перстня входил в вопиющее противоречие в белыми бриллиантами галстучной заколки и запонок. Но времена меняются, меняются критерии оценки посетителей, а потому свои наблюдения метрдотель держал при себе и выказывал гостю максимальное внимание и уважение.
Кавалер подал знак официанту, и тот опять налил коньяк в обе рюмки.
– Я, знаете ли, Танечка, окончил реальное училище, потом поступил в университет. Но тут революция, вся эта пертурбация… Нужно было как-то выживать. Пришлось заняться коммерцией. Так что перед вами неуч…
Молодой человек приглашающе поднял свою рюмку. В хрустальном конусе янтарно светилась крепкая ароматная жидкость. И она делала свое дело: Татьяна постепенно пьянела.
– Ну что вы, Карл Иванович! Какой же вы неуч! Коммерция требует больших разносторонних знаний. Уверена, вы ими обладаете…
Они выпили. Потом еще и еще.
– Без ложной скромности скажу, что в своем деле я – профессор!
– Не сомневаюсь. А позвольте узнать, каков круг ваших коммерческих интересов?
– Круг? Какой круг?
– Интересов. Чем вы занимаетесь как коммерсант?
– Ах, в этом смысле… Меня интересуют деньги.
– Так вы финансист? Банкир?
– Ох, Танечка, мне и финансами приходилось заниматься, и с банком как-то связался… Умоляю вас, давайте о делах не будем говорить. Я так устал от них. А расскажите-ка мне лучше о себе. Вы работаете в «Пролетарском молоте». Это вы, значит, кто?
– Журналистка. Корреспондент. Знаете, криминальная хроника…
Карл Иванович оживился.
– И о чем же вам приходится писать?
– О разных происшествиях, преступлениях, убийствах…
– Какой ужас, – галантный кавалер зажмурился. – И вам хочется этим заниматься? Пейте! Еще один бокал, и мы перейдем к десерту…
– Мне это нравится, – улыбнулась Татьяна. – Вот вчера нашли убитого человека… Ох, простите, что это я…
– Пустяки. Хотя давайте действительно не будем об этих ужасах. Позвольте ручку…
Мужчина взял маленькую ладонь своей дамы, погладил, поднес к губам и поцеловал каждый пальчик отдельно. Она смутилась и попыталась изменить направленность событий.
– Какой у вас интересный перстень, можно его рассмотреть?
– Конечно, – брюнет протянул свою левую руку. – Семейная реликвия. Она мне досталась от отца. А ему от деда. Тот где-то путешествовал…
Татьяна внезапно побледнела.
– Какое страшное кольцо… Оно меня пугает! Это голова льва?
– Судя по всему…
– Мне кажется, он хочет меня растерзать!
– Бросьте, Танечка! – в голосе высокого мужчины послышались нотки раздражения. – Что за детские разговоры! Давайте поговорим, как взрослые люди… О нас. Мне кажется, вы скучаете… Я так жалею, что не могу пригласить вас на танец, но увы: неуклюж, неповоротлив… Чувствую, это испортило вам настроение.
– Вовсе нет! Все хорошо…
– Вы говорите неправду. Я же вижу, что вы побледнели, погрустнели, озаботились… О чем задумались?
– Вам это кажется, Карл Иванович. Просто я опьянела…
Брюнет внимательно рассматривал ее лицо и, наконец, смягчился.
– Ладно! Допивайте кофе, и поедем ко мне. У меня граммофон и прекрасная коллекция пластинок!
– Ой, нет… Я никак не смогу… У меня завтра с утра планерка, и редактор не терпит, когда опаздывают. А нынче уже полночь. Мне пора…
– Всего на пару минут. И я немедленно отвезу вас, куда прикажете. А пока – еще по рюмочке…
Престарелый швейцар с огромной лопатообразной седой бородой распахнул перед ними дверь. Высокий брюнет задержался, полез в карман.
– Как живешь, отец? – он протянул старику крупную купюру.
– Благодарствуйте, ваше сиятельство! – тот расплылся в улыбке. – Живу вашими молитвами!
– А свисток у тебя есть? – Карл Иванович внимательно рассматривал швейцара и тер себе виски.
– А как же! В нашем деле без него нельзя. Фулиганов много.
– Какие щедрые чаевые, – удивилась Татьяна.
– Ему не жалко. Когда-то он так свистел!..
– Так вы его знали?
– Какая разница, знал ли я его или другого! Все они на одно лицо. Прошу вас в пролетку! – он крепко взял девушку под локоть.
– Ну, разве что действительно на минутку…
– Никак не дольше, Танечка! – успокоил он.
Извозчик, как всегда, ждал брюнета у выхода, и это поразило не избалованную красивой жизнью Татьяну. Был прекрасный вечер конца апреля – в меру прохладный, но мягкий и ласковый. Алкоголь сделал свое дело: Татьяне было жарко и весело, она крепко держала своего спутника под руку и не возражала, когда в пролетке Карл Иванович погладил ей колени и поцеловал в шею.
Он жил недалеко: на Малой Садовой, в небольшом двухэтажном доме с фасадом из красного, начинающего выкрашиваться кирпича. Отперев высокую дверь с облупившейся и торчащей «шубой» краской, он пропустил спутницу в темный подъезд и подтолкнул к ведущей наверх лестнице. Татьяна слегка покачивалась.
– Это вы, Карл Иванович? – раздался откуда-то сбоку дребезжащий старушечий голос.
– Да, да, Матрена Поликарповна. Извините, припозднился…
Петр Дорохов был травленым волком и старательно путал следы: постоянно менял внешность, избегал случайных знакомств, внезапно исчезал и месяцами не появлялся в любимых ресторанах, регулярно переезжал с квартиры на квартиру, причем был очень любезен с соседями и хозяевами. Вот уже третий месяц он снимал жилье у «осколка прежнего режима» – чудом уцелевшей после неоднократных чисток «бывших» шестидесятилетней вдовы инспектора сыскной полиции, которая не только ухитрилась избежать репрессий, но и сохранила за собой просторную квартиру в самом центре Ростова, с индивидуальным туалетом и крошечной душевой. Она охотно сдала отдельную комнату щедрому постояльцу, который, кроме высокой квартплаты, вызвался покупать ей продукты и медикаменты, стоящие на черном рынке бешеных денег. В первый же день, за вечерним чаем, вдова как-то посетовала на вольницу бандитов, которым ее покойный супруг давал бескомпромиссный укорот, Петр вначале оторопел, а потом рассмеялся причудливым зигзагам судьбы. С тех пор налетчик и вдова полицейского жили душа в душу.
На цыпочках пара прокралась в логово «Карла Ивановича». Неказистая комнатка была заставлена дорогими статуэтками из бронзы и фарфора, на стенах висели подлинники картин, а на столе из полированного ореха стоял шикарный, сверкающий хромом граммофон.
– Ой, как же мы будем слушать музыку? – будто опомнившись, спросила вдруг Татьяна. – Ночь, все уже спят…
– Правильно, моя умница! – одобрил «Карл Иванович». – Действительно, соседей побудим… Лучше тоже ляжем спать, а утром будет видно…
– Как «спать»? – встрепенулась поздняя гостья. – Нет, спать я домой пойду!
Она было повернулась к двери, но кавалер с силой взял ее под руку и увлек к пышной кровати.
– После ресторана дома не спят, моя милая, – назидательно сказал он и осторожно, но твердо посадил ее на высокую перину. – Как желаешь: самой раздеться или с моей помощью?
Татьяна посмотрела на галантного, но непреклонного кавалера, который был вовсе не расположен к шуткам, и вздохнула. Она провела с ним веселый вечер, вкусно ела и сладко пила, смеялась его шуткам – и вот, поздней ночью сидит на кровати у него в комнате. Сделать то, что от нее требовалось, было гораздо проще, чем идти по другому пути. Тем более, что жесткая складка губ «Карла Ивановича», стальной блеск его глаз, резкие черты лица и шрам на левой щеке подсказывали, что «другой путь» будет связан с осложнениями, а завершится все равно в этой же постели.
– Вы и финансы захватываете с таким напором? – спросила она и расстегнула верхнюю пуговицу платья.
– Ты даже не представляешь, насколько ты права, – усмехнулся Дорохов, опрокидывая ее на мягкую, податливую перину…
Разморенная коньяком и сексом, Татьяна быстро заснула, а к Петру сон не шел. Он лежал в полной темноте с широко раскрытыми глазами и смотрел в потолок. Какое-то непонятное тревожное чувство не покидало его уже пару часов.
«Как это батя говаривал: если на душе муторно, подумай, что сделал не так. Душа, она подскажет», – вспомнил Петр наставления родителя. После налета на Гофмана он нанял извозчика и съездил на Нижне-Гниловскую. Подарил матери бриллиантовый гарнитур – кольцо и сережки, несколько дорогих цацек отдал маленькой Светке на будущее приданое, отцу вручил пачку денег. Он думал, родители обрадуются, но вышло наоборот: их напугали и щедрые подарки, и его новый наряд, и оставленный на бугре извозчик…
– Это откуда же? – поиграл желваками отец. – Ты к Кольке даже на порог не взошел…
«А то я бы у него сильно разбогател», – подумал Петр.
– Неужто Милка не брехала, что в городе деньги сами в руки идут? – попыталась найти «правдоподобное» объяснение мать, но отец зыркнул так, что она осеклась.
Тему про Милку Седой развивать не стал. Он прожил с ней шесть месяцев, она познакомила с несколькими фартовыми пацанами, и они некоторое время «работали» вместе. Потом Милку зарезали в игорном притоне Карабаса в Нахаловке, фартовых постреляли на очередном налете, а сам Седой во всех драках и переделках выходил сухим из воды. Или почти сухим…
После налета на Гофмана Софке дали пять лет за содействие бандитам, а он стал «работать» в одиночку или привлекал случайных огольцов по примеру приснопамятного Гнома. Он красился – то в брюнета, то в рыжего, то в шатена, отпускал и сбривал усы и бороду, пользовался париками и гримом. Обзавелся связями среди гиен и шакалов, окружающих волчий воровской мир: барыг, перекупщиков, фармазонов. Регулярно менял документы. Сейчас он был Карлом Ивановичем Мольтке, а скоро станет Василием Васильевичем Бурмистровым. Все бумаги настоящие, умело измененные Кащеем – бывшим фальшивомонетчиком, переключившимся на более безопасные «липовые» ксивы.
Впрочем, многие меры предосторожности Седой все же не соблюдал.
Тратить деньги с оглядкой, не привлекая внимания, он просто не мог: вся его натура протестовала против этого! Для чего рисковать собственной шкурой, если маскироваться под скромного советского служащего или бедного казака-земледельца?! Он любил жить на широкую ногу: нарядно «прикинуться», от души отдохнуть в дорогом ресторане, «склеить» клевую шмару. И еще одно настоятельное предостережение игнорировал фартовый налетчик: он продолжал носить свой приметный перстень, с которым вообще никогда не расставался… Конечно, лев с черным камнем в пасти так же заметен, как белые волосы, но зато он дает спокойствие, уверенность, да и фарт тоже приносит! Всего несколько легких ранений за столько лет, а десятки деловых убиты при налетах или расшлепаны в подвалах Чека… Недаром, когда попали в засаду и пули свистели вокруг, настигая подельников одного за другим, он остался невредимым, да еще сумел унести ноги. Просто так подобного везения не бывает!
Вдруг Петр понял, чем вызвана его неожиданная тревога. Татьяна проявила странный интерес к перстню, внимательно разглядывала его, а потом у нее испортилось настроение и она даже пыталась уйти домой… Может, она узнала старинную вещицу? Да нет! Ни видеть львиную морду, ни слышать о ней она просто не могла!
Седой вытянул вверх левую руку с растопыренными пальцами и готов был поклясться, что в темноте рыкающая морда осветилась багровым светом и на миг увеличилась почти до размера настоящей львиной головы. Но это мимолетное видение его ничуть не испугало – напротив, подтвердило мощь стоящей за ним силы.
Он повернулся на бок и почти мгновенно уснул.
Утром, убегая домой, она лицом к лицу столкнулась с Матреной Поликарповной. Благообразная старушка с морщинистым лицом поджала губы и осуждающе осмотрела Татьяну с ног до головы.
«Дожили! Барышни сами к мужчинам ночевать ходят!» – читалось в этом взгляде.
– Здрассьте! – пискнула она и прошмыгнула мимо, от стыда чуть не провалившись сквозь землю.
Но что делать – жизнь есть жизнь! Татьяна не ладила с женщинами, потому что те ей завидовали и строили всякие козни. Зато ее чары безотказно действовали на всех мужчин в возрасте от восемнадцати до шестидесяти. Стоило ей опустить головку вниз, стрельнуть синими глазками из-под тонкой ниточки бровей, надуть пухлые розовые губки, и все! Из любого дядьки можно было лепить все что угодно, как из куска мягкой глины. А угодно ей было слепить своего будущего мужа.
«Но только чтоб высокий и красивый, и еще умный, – мечтала она. – И, конечно, при власти, при деньгах… Например, военный! Или начальник… Или нэпман… И чтобы любил меня как сумасшедший. Ну, уж об этом я смогу позаботиться…»
На примете у Танечки было несколько мужчин, но отдать предпочтение кому-то конкретно она до сих пор не могла. Прежде всего, редактор – Антон Петрович Стариков. Конечно, он не молод, некрасив, и от него почему-то всегда пахнет грязными носками, но зато положение… Казенная машина с шофером, двухкомнатная квартира, продуктовый паек, подчиненные, на всех праздниках сидит в президиумах… Вроде бы все хорошо, но как-то обыденно, приземленно… Разве она не достойна чего-то более возвышенного?!
Второго кандидата звали Аристарх. Молод, не очень высок, но крепок и симпатичен. Правда, ее раздражало, что он все время, по поводу или без, то ли смеется, то ли улыбается. Это напрягало, так как в ответ нужно тоже либо смеяться, либо улыбаться. Утомительно. Зато власти здесь было, хоть отбавляй. Он работал в органах! И не в какой-то там рабоче-крестьянской милиции, а в ОГПУ[27]! Она видела и знала, что людей от одной этой аббревиатуры бросало то в жар, то в холод. Перспективный вариант!
А несколько дней назад, на улице, она познакомилась с Карлом Ивановичем, точнее, он взял ее на абордаж, как пиратский корабль захватывет беззащитное торговое судно. Они погуляли по набережной, зашли в бар, где пили шампанское и ели мороженое… Новый знакомый полностью вписывался в трафарет идеального мужа, ибо во всем соответствовал ее требованиям: молодой, высокий, красивый, обходительный и при деньгах… Финансист, банкир, все его знают, уважают, вон как метрдотель вился вчера вокруг мелким бесом! К тому же веселый, все время шутит… О таком женихе можно только мечтать!
Короче говоря, Татьяне нужно было на ком-то останавливаться: ей ведь катил уже двадцать второй год! Так и в девках засидеться недолго! И, честно говоря, она склонялась к успешному красавцу Карлу Ивановичу. Но вчера он раскрылся с другой стороны, настолько неожиданной, что Танечке стало страшно.
Собираясь в ресторан, она понимала: в конце вечера придется расплачиваться, и знала – чем. Картина ясная: мужчина раскрывает кошелек, а женщина снимает трусики… Но там, в ресторане, она хотела дать задний ход: смутила не очень связная речь, странные вопросы, невразумительные ответы, да и манеры… Вилку держит в правой руке! Да и откуда взялось русское отчество к немецкому имени?
В душу закрались сомнения. Женская интуиция подсказывала, что он не тот, за кого себя выдает. Дать задний ход не удалось. Фактически, он насильно привел ее к себе домой и против воли уложил в кровать! Так действуют не банкиры, а… Она даже боялась произнести, кто так поступает!
На теле у него обнаружились следы от пулевого и ножевого ранений, которые он объяснил совершенно невразумительно. И, наконец, этот внушающий ужас перстень со страшной львиной мордой… Именно о нем много рассказывал огэпэушник Аристарх. Опасного бандита с таким перстнем он и его товарищи разыскивают уже длительное время и рано или поздно задержат! Она старалась не выдать своих чувств, но похоже, что Карл Иванович что-то заподозрил. Он обещал позвонить в первой половине дня и договориться о встрече… Может, хочет ее убить?!
Не заходя домой, она побежала в редакцию, попала под дождь, вымокла и едва не опоздала на планерку, за что удостоилась неодобрительного взгляда Антона Петровича. Потом достоялась в очереди к единственному телефону и, прикрывая ладошкой диск, набрала секретный номер.
– Дежурный слушает! – немедленно отозвался резкий мужской голос.
– Здравствуйте! Не могли бы вы позвать товарища Визжалова Аристарха Сидоровича?
– А кто это говорит? – требовательно спросил мужчина.
– Это Котик…
– Кто-о-о?
– Татьяна Котик. Это фамилия такая, – в голосе журналистки послышалась обида: вот так всегда, все переспрашивают, будто настоящий котик может разговаривать. Дураки!
– Подождите, я попробую его разыскать.
Через минуту она услышала знакомый веселый голос:
– Привет, мой котик, привет мой котеночек! Что стряслось? Говори быстрее, я очень занят.
– Ты помнишь, рассказывал мне, что вы ищете бандита, у которого на пальце перстень с львиной мордой?
– Какой мордой?.. Ах, да! Ну, конечно, помню. А что такое?
– Дело в том, что я вчера была…
Только теперь Танечка спохватилась: она просто не может рассказать Аристарху всю правду – это навсегда испортит их отношения, и жених ускользнет из тщательно расставленных сетей…
– Я вчера была на редакционном задании. Ко мне пристал какой-то мужчина…
– Я ему башку оторву, – весело заявил Визжалов.
– Я не затем тебе звоню. У него на безымянном пальце левой руки был перстень с такой страшной львиной мордой… Не знаю почему, но я сильно испугалась… Мне даже показалось, что она скалится на меня и рычит…
Тон Аристарха резко изменился. Веселые нотки исчезли, вместо них появился холодный металл.
– Ты запомнила его? Как выглядит, во что одет, куда пошел? Где он от тебя отстал? Мне сейчас же нужна вся информация!
– Ну, я уже не помню… Он так навязчиво приставал, что я вынуждена была дать ему свой телефон, и он должен до обеда позвонить…
– Замечательно! Котик ты – умница, такого зверя заманила! Слушай меня внимательно: не отходи от телефона и соглашайся на все, что он тебе предложит. А я скоро приеду. Ты все поняла?
И действительно, через полчаса в редакцию, которая на девяносто процентов состояла из молодых женщин, вошли трое крепких мужчин. Они были в блестящих башмаках, добротных плащах реглан и нэпманских шляпах, но, судя по цепким внимательным глазам и очень уверенным манерам, не имели к торговому сословию ни малейшего отношения.
Они обосновались в большой приемной, куда сразу же, под благовидными предлогами, набились местные дамы. Стало шумно, тесно и весело. В центре внимания оказалась Татьяна Котик, которая свободно разговаривала на «ты» с одним из пришедших и вообще держалась так, будто она здесь главная, что несколько раздражало остальных сотрудниц. В этот момент на шум вышел Антон Петрович. Он подошел к чужакам и строгим голосом хозяина поинтересовался:
– По какому поводу, товарищи? Почему так шумно?
И тут произошла сцена, которая шокировала всех и стала в редакции «Пролетарского молота» самой обсуждаемой на ближайший год.
Один из пришедших повернулся и довольно бесцеремонно громко спросил:
– Кто таков?
Стариков даже опешил от такой наглости, его добродушное круглое лицо покрылось красными пятнами, открыв рот, он хватал воздух, как выброшенная на берег рыба. Наконец, он справился с возмущением и грозно произнес:
– Я-то редактор! А вот кто вы такие и что здесь делаете?!
И тут грубиян достал красное удостоверение, сунул под нос Антону Петровичу:
– Идите к себе в кабинет, гражданин, и не мешайте работать ОГПУ!
Красные пятна исчезли, теперь лицо редактора залила меловая бледность. Он как-то сразу сник, растерянным взглядом обвел застывших женщин и с трудом выдавил:
– Раз такое дело… Расходитесь товарищи по своим рабочим местам! Не будем мешать органам…
Повторять дважды не пришлось, приемная опустела. Только одна сотрудница не приняла распоряжения на свой счет.
– Танечка, вы тоже идите к себе, не мешайтесь…
– Товарищ Котик нам не мешает, а помогает! – назидательно сказал самый веселый представитель «органов».
Антон Петрович тихо зашел в свой кабинет и плотно прикрыл дверь. А трое гостей расселись поудобней в креслах и скомандовали секретарше:
– К телефону не подходить, трубку не трогать! Разговаривать будет Татьяна Марковна!
Они подключили к телефонному аппарату отводной наушник, чтобы можно было слушать разговор. Медленно тянулись минуты. Чтобы скоротать время, Аристарх рассказывал всякие интересные истории, заговорил он и про перстень с львиной мордой:
– В блатном мире говорят, что перстень этот не простой, якобы он от нечистого, потому и фарт дает… Во всяком случае, Петька Дорохов зеленым пацаном в Ростов приехал, а уже через месяц «деловые» его за своего признавали: смелый, ловкий, удачливый, налеты серьезные за спиной… Недаром мы его столько времени взять не можем: и от погонь уходил, и засады чуял, и стукачей вычислял… Это все не случайно! Уж мы-то знаем…
Его товарищи многозначительно кивали головами.
Долгожданный звонок раздался около двенадцати.
– Здравствуй, моя красавица! – раздался уверенный голос «Карла Ивановича».
– Что это ты на телефоне сидишь? Я думал, тебя звать будут…
Это был прокол. Татьяна растерялась, но, взглянув на Аристарха, который прослушивал их разговор и, ободряюще улыбаясь, рисовал руками какие-то загогулины типа «Соври что-нибудь», собралась с мыслями.
– Секретаршу, Верочку, подменяю, – ответила она. – Да и твой звонок караулю…
– Не обиделась, значит, что я тебя сразу в койку уложил?
Лицо Аристарха закаменело. Татьяна почувствовала, как кровь прилила к щекам.
– Уж больно ты мне понравилась. Хотя я тут подумал…
В трубке повисла напряженная тишина.
– Что подумал? – сдавленно пискнула Татьяна.
– Да так, ничего… Я ведь потом бабам уже и не звоню. Только ты такая сладкая да пахучая… Вот и подумал: будь что будет, испытаю судьбу еще разочек!
– О чем ты? И почему голос такой печальный?
– Неважно… Давай сегодня погуляем красиво… С тройкой вороных, с цыганами… Может, напоследок придется, только мне все равно. Устал я…
– Я ничего не понимаю…
– А тебе и не надо ничего понимать. Это я все понимать должен. Почему ты меня по имени не зовешь?
– Не знаю. Правда не знаю. Уж больно имя у тебя сложное…
– А ты меня Петькой называй, так проще. Они нас слушают?
– Кто слушает, Петя? Странный ты какой-то сегодня…
– Может, и странный. Вечером все прояснится. Подходи в шесть ко входу в Николаевский парк.
– Хорошо, Петя…
Положив трубку, Татьяна расплакалась, и ее долго не могли успокоить.
Ровно в восемнадцать часов торжественный выезд ресторана «Золотой век» – лакированная черная карета бывшего городского головы, запряженная тройкой лоснящихся вороных коней, остановилась у свежевыкрашенных железных ворот Николаевского парка, который хотя и был переименован в Пролетарский, в народе назывался по-прежнему.
Из кареты упруго выпрыгнул изысканно одетый Петр Дорохов – в черном смокинге с атласными отворотами, белоснежной сорочке, черной бабочке и черном цилиндре. В руках он держал огромный букет белых роз. Ищуще оглядываясь по сторонам, он подошел ко входу, но Танечку Котик не увидел. Вместо нее с трех сторон к нему бросились крепкие мужчины в штатской одежде. Лицо налетчика исказила усмешка, столь же страшная, как оскал львиной пасти. Букет упал на землю, открывая два взведенных пистолета: блестящий никелем браунинг и вороненый кольт. Мгновенно загремели выстрелы, мужчины в штатском, не успев ничего понять, повалились на землю, как городошные фигуры, сбитые пущенной умелой рукой битой.
Сзади, отрезая бандита от кареты, мчались вооруженные люди в форме и штатском, но он и не собирался возвращаться, а напротив – побежал вперед и, проскользнув сквозь калитку, забежал в шелестящий молодой листвой, но довольно неухоженный и сильно заросший парк. А когда преследователи, мешая друг другу, сгрудились перед узким входом, в них полетела ручная граната. Взрыв расшвырял сотрудников ОГПУ и милиции, внеся в ряды уцелевших растерянность и сумятицу.
Седой, отстреливаясь с двух рук, побежал в заросли, и если бы его задерживал только угрозыск, то, воспользовавшись сумятицей, наверняка сумел бы уйти, тем более, что с противоположной стороны его именно на такой случай ожидал лихой извозчик Мишаня, которого он не раз использовал при налетах.
Читать бесплатно другие книги:
