Быть женщиной. Откровения отъявленной феминистки Моран Кейтлин
То есть очевидно, что в современном обществе стрип-клуб – такая же нелепица, как афиша «Представление менестрелей» или «Избиение евреев».
Кстати, почувствуйте разницу: допустим, белый вздумал бы открыть клининговое агентство, где работают исключительно чернокожие, наряженные рабами с плантаций, беспредельно запуганные и пресмыкающиеся перед работодателями. Да против него ополчился бы весь мир!
– Что это вы затеяли? – неслось бы отовсюду. – Мы не собираемся возвращать рабство, замаскированное под «эстрадное представление»! Даже в качестве «социального эксперимента» для реалити-шоу на Четвертом канале!
Но что такое стрип-клубы, как не замаскированная под «эстрадное представление» квинтэссенция всей истории дискриминации?
Любой аргумент в их пользу ложен. В последнее время модные журналы взяли за правило публиковать интервью с молодыми женщинами, которые работают стриптизершами, чтобы платить за университет. Считается, что это вроде как снимает все возражения против стрип-клубов – мол, смотрите, умныедевушки делают это, чтобы стать дипломированными специалистами!
Неужели, если девушка говорит «Я оплачиваю учебу в университете, зарабатывая стриптизом», то спор об этической стороне существования подобных заведений можно с легким сердцем объявить исчерпанным? Если женщины вынуждены раздеваться, чтобы получить образование, – студенты мужского пола к этому способу точно не прибегают, – то это гигантская политическая проблема, а не оправдание дальнейшего существования стрип-клубов. Мы что, действительно верим, что стрип-клубы – эдакая уютная богадельня, благодаря которой женщины – во всяком случае красивые и стройные (по-видимому, толстым и некрасивым остается то же, что и всем студентам мужского пола) – могут получить степень? Поверить не могу, что женщины, вроде бы получающие высшее образование, такие идиотки.
Я понимаю, это звучит глупо, но все равно скажу: «Девушки, завязывайте со стриптизом, вы нас всех подставляете!»
Скажу больше. Проблема не только в том, что одни девушки подставляют других. Стрип-клубы подставляют всех нас. Здесь оживает худшее и в мужчинах, и в женщинах. В этих заведениях нет места самовыражению или радости – нет возможности познать себя, пережить приключение, нет шанса хотя бы на приличнуюночь с четырьмя непременными компонентами: мужчиной, женщиной, алкоголем и сбрасыванием одежды. Как вы думаете, почему такое множество людей относится к стрип-клубам с инстинктивным омерзением? Потому что там никто не веселится. Там удовлетворяют потребности (заработать, посмотреть на женское тело) самым депрессивным из возможных способов. Посидите в одном из этих мест трезвыми – как мы с Вики поначалу (первая бутылка бесплатного шампанского добиралась до стола почти семь минут) – и убедитесь сами. Женщины ненавидят мужчин. Если бы удалось подслушать внутренний монолог стриптизерши, когда она стаскивает стринги в двенадцатый раз на дню… Нет, это не животные страсти Piss Factory от Патти Смит – в лучшем случае Sixpence None The Richer с кисельной Kiss Me.
Ну а вы, мужчины? Вы правда находите там больше страсти, больше счастья? Можете, положа руку на сердце, сказать – когда врубается музыка и женщина начинает извиваться, призывно глядя на вас, – что питаете к ней добрые чувства? Да ни один мужчина не заставил бы женщину, до которой ему есть дело, женщину, на которую он хочет произвести впечатление, стоять перед ним и снимать трусики, чтобы оплатить такси до дома. Вы тратите кучу денег на эту пустышку! Пристрастие к порно и стрип-клубам – третья по значимости причина, по которой мужчины влезают в долги. От 60 до 80 % стриптизерш в прошлом подвергались сексуальному насилию. Это грязное место, ужасно грязное. Каждый танец, каждый приватный кабинет – это уродство, горе и паскудство, дискриминация и работорговля.
На главной улице города стрип-клуб зияет как выбитый зуб.
В 2010 году Исландия – с лесбиянкой премьер-министром и парламентом, где 50 % депутатов женщины – стала первой страной в мире, запретившей стрип-клубы, руководствуясь по преимуществу феминистской, а не религиозной этикой.
– Полагаю, мужчинам Исландии пора привыкнуть к мысли, что женщины не товар, – заявила Гудрун Йонсдоттир, выступая за изменение законодательства.
По моему убеждению, эта идея принесет мужчинам, их банковским счетам и женщинам, с которыми они встречаются, одно только благо. Мужчинам незачемглазеть на сиськи и письки. Они не умрут, если не смогут бегать на стриптиз. Сиськи не витамин D. Давайте снимем наших женщин с шестов.
Что касается шестов в танцевальных классах, тут дело другое. Ей-богу!
Кто бы мог подумать! Кажется, в этом нет никакой логики! Я знаю, что для многих феминисток стрип-дэнс – чуть ли не знамение апокалипсиса, свидетельство того, что миром заправляют какие-то иллюминаты-женоненавистники, тайная цель которых – подорвать дух наших девочек обучением приватному танцу в местном спортзале в 11:30 утра. Но это явно не тот случай.
Видите ли, с практическойточки зрения эти занятия совершенно бесполезны. Девчонки, в ночных клубах нет никаких шестов! Если вы готовы потратить несколько сотен фунтов, обучаясь всем этим «сексуальным» движениям, знайте: нигде, ни в одном общественном месте вы не найдете шеста, чтобы продемонстрировать свои умения. Разве что стойка в автобусе. Считаете, что это справедливый эквивалент вашему времени и деньгам? Тогда вперед и с песнями.
Но практической стороной дело не исчерпывается. В принципе я не вижу ничего противоречащего суровым принципам феминизма в тренажерных залах и танцевальных классах, предлагающих уроки танцев у шеста, и в женщинах, их посещающих. Мы живем в мире бесконечных возможностей, так почему бы ненаучиться цепляться за шест мышцами таза? Это уж точнополезнее изучения латыни. Скажем, какая огромная выйдет польза, когда вам захочется украсить дом и придется свернуться в сложный узел где-нибудь в углу на лестничной клетке! И можно ли утверждать наверняка, что в случае апокалипсиса умение снять трусики под «Womanizer» Бритни Спирс не окажется выигрышной картой, от которой будет зависеть ваша жизнь?
Так же, как порнография сама по себе не есть зло (это просто траханье), так и танцы у шеста, танцы на коленях или стриптиз как таковые не являются злом – это просто танцы. Пока женщины делают это для удовольствия, потому что им так захотелось, никто не поймет их неправильно, и пока это кажется смешным и забавным (причем в итоге, может статься, вы рыдаете от смеха, привалившись к стене, а ваши друзья пытаются скрепить булавкой шов в промежности ваших леггинсов), – это самое обычное развлечение. Так держать, девочки! У феминисток нет к вам претензий.
То же самое и с любым «сексуальным танцем» в ночном клубе – любым кручением задом, любым поддразниванием, любым из этих движений ямайских танцев, исполнительницы которых – если называть вещи своими именами – трахают пол, как будто должны к полуночи забеременеть от паркетных плиток. Любое действие, в которое вовлечена женщина, если оно пронизано духом радости и происходит в таком же безопасном и радостном окружении, никоим образом не противоречит самым строгим ценностям феминизма. Девушка имеет право танцевать как ей нравится, когда зазвучит ее любимая песня.
Честно говоря, и для зрителя лучше смотреть на это, чем на танцы в стиле кантри. По той же самой причине нас не должен возмущать бурлеск – старший брат стрип-танца. Да, я знаю: это раздевание перед мужчинами за деньги. Давление патриархата и прочие обиды многих заставили бы возмутиться: «Но это же все равно что отвернуться от Даффи Дака, но втюриться в персонажа Джорджа Костанзы из “Сайнфелда”. Ведь они практически одинаковые».
Нет, не одинаковые. Разница между артистом бурлеска, блистающем в одном шоу перед сотнями зрителей, и приватным танцем стриптизерши, отпахивающей восьмичасовой рабочий день, огромна. Они такие же антагонисты, как менестрель, услаждающий скучающего монарха любой балладой по его капризу, и группа U2, играющая на стадионе «Уэмбли».
Мало того, что артист бурлеск-шоу, раздеваясь, остается во всем равным своему одетому зрителю – в приличном обществе иначе и быть не может. Бурлеск – это возможность раскрыть свою душу, выразить себя в особых, причудливых и фривольных формах. В нем есть элементы гомосексуальности, транссексуальности, фетишизма. Это, используя технический термин, «не просто мастурбация».
Кроме того, несмотря на интенсивную стилизацию сексуальности, на бурлеск-шоу никогда не возникает до странности агрессивная и убийственно серьезная атмосфера стрип-клуба: артисты бурлеска поют, говорят и смеются как нормальные люди. Они шутят– вещь, немыслимая в стрип-клубе с его звериной и удручающей «серьезностью». Прямым следствием этого различия является то, что для артистов бурлеска собственная сексуальность – это нечто потрясающее, источник радости, а не подобие оружия, на полном серьезе направляемое в потную морду тупорылого клиента.
Самое главное, в бурлеск-клубе чувствуешь, что девушкам здесь место. В стрип-клубе не чувствуется ничего подобного, пусть даже Spice Girls случайно заглянули в один из них десять лет назад. На хорошем представлении в жанре бурлеска вы видите женскую сексуальность; в нем есть все, что так ценят и любят женщины: красивая подсветка, шикарные волосы, сумасшедшие аксессуары (все эти гигантские очки и веера-опахала), бархатные корсеты, модная обувь, «стрелки» в стиле Авы Гарднер, интересная бледность, стильный маникюр, юмор и под конец взрыв бурных аплодисментов – вместо неловкости полускрытого возбуждения и угнетающей тишины.
У артистов бурлеска есть имена – Дита фон Тиз, Джипси Роуз Ли, Иммодести Блэйз, Темпест Сторм, Мисс Дерти Мартини, – которые звучат как имена сексуальных супергероев. Они исследуют сексуальность с ощущением собственной силы, с идейных позиций, вооруженные и защищенные культурой, которая позволяет им делать все что заблагорассудится.
Они дамы, девчонки и женщины, а не холодноватые красотки из стрип-клубов. Их персонажи охватывают весь спектр сексуальности – веселье, остроумие, теплоту, изобретательность, невинность, силу, темную власть желаний. Это вам не бесчувственная аэробика стриптизерши.
Хотите знать практический вывод по поводу судьбы стрип-клубов? Извольте! В «Мятном носороге» вы не найдете ни одного гея, даже мертвого, – а в заведениях с бурлеском их пруд пруди. Всегда можно судить, насколько атмосфера заведения подходит для женщины, по тому, насколько оно популярно у геев. Они за живой блеск, раскованность и веселье – и против поклонников механистического онанизма, к тому же (теперь-то я могу в этом признаться!) с отвратительно кислым шампанским.
Глава 10
Я выхожу замуж!
Что же поделывала все это время моя сестра Кэз? О, кучу всего! Она остригла волосы, написала три пьесы о невезучем темном властелине по имени Венгер, крепко помешалась на Джордже Оруэлле, собрала внушительную аудиотеку драм-н-бэйс и держала бар в креативной компании сообщников, вместе с которыми в одно неудачное Рождество породила смелую, но, как оказалось, бесперспективную идею коктейля из хереса и капучино. Херес сворачивается в молоке. Теперь мы это точно знаем. А еще его невозможно эмульгировать повторно, сколько ни мешай с кукурузной мукой. Но главное ее занятие – присутствовать на свадьбах. На огромном количестве свадеб. И это сущее наказание, потому что Кэз ненавидит свадьбы.
– Какого черта! – она в изнеможении плюхается на стул у меня на кухне. – Какого черта!
На ней шифоновое платье кремового цвета и кремовые атласные туфли, заляпанные грязью. Ее ноги покрыты крапивными цыпками, от нее разит спиртным, и она глотает лекарство от цистита прямо из бутылки, как ковбой, пьющий залпом виски. В глазах красное марево безумия, выдающее всякого, кто недавно не только ездил к черту на рога, но и потратил на это кучу денег. Причем ездил в автомобиле с неисправной подвеской. Вроде бы стоящем на техобслуживании. В свои законные выходные.
Она швыряет в угол огромный рюкзак. Даже отсюда я вижу в нем сломанную палатку.
– Кем надо быть, чтобы зазвать 200 человек гулять свадьбу на свиноферме в долине, где даже мобильник не берет? – она в ярости. – Кем, я спрашиваю? «Вы можете разбить палатку на соседнем поле», видите ли! «В кругу родственников невесты. Мы называем его Круг Фей! Мы будем совсем рядом. Будем вечером петь хором!»
Ее передергивает. Если вы помните, одна из главных особенностей Кэз – она не переносит, когда кто-то трется с ней рядом. Если бы она могла завести компактную персональную крепость с лучниками по стенам, она бы это сделала.
– Итак, палатка сломалась, что дальше? – я тыкаю пальцем в сторону рюкзака. Рюкзак совершенно мокрый.
– Долбаный придурок из соседней палатки пытался починить шесты тремя карандашами и каким-то скотчем, – отвечает она. – Хотя я без устали твердила ему, что ничего не выйдет, потому что современные палаточные шесты должны изгибаться. Потом нам пришлось переться на свадьбу, которая была вовсе не на соседнем поле, а за семь полей от нас. Мои туфли плохо перенесли эти семь полей. Им это совсем не понравилось. Как и ногам, когда мы угодили в крапиву. По пути мы разминулись с трактором, и нам пришлось прижаться к изгороди. Я ненавидела это всеми фибрами. К тому же я так перенервничала из-за долбаного трактора, что вспотели подмышки.
Она поднимает руки и демонстрирует пятна на платье.
– Но было и некоторое везенье! Тут же полил нехилый дождь, так что внимание всех собравшихся, когда мы добрались, приковали мои курчавые волосы, а не потные подмышки. Да, сама церемония длилась пять минут.
Кэз наливает лекарство от цистита в кружку вместе с тремя рюмками водки и продолжает свою повесть, нисколько не ставшую веселее. Часам к трем дня все до того нажрались, что даже 50-летние тетушки, привалившись к фуршетному столу, бормотали: «Мне нужно протрезветь». Это была сельская семья, где один другому сват и брат и все друг друга знают, поэтому гости без конца допрашивали Кэз, чья она знакомая, «как бы подразумевая, что я приперлась в дождь хрен знает куда, чтобы на халяву пожрать очень посредственного салата с ветчиной!».
К четырем часам дня Кэз бешено, отчаянно заскучала – до того, что час просидела в туалете.
– Знаешь, такие шикарные портативные туалеты. Видимо, такие ставят в Глайндборне [29]. Там играла музыка. Я пять раз прослушала квиновскую «Under Pressure». А после поступила так, как сделал бы Фредди, – поперлась под сраным дождем в гору, пока не поймала сеть, и тут же вызвала такси и заказала себе номер в «Марриотт» в Эксетере. Даже не спрашивай, заработала ли я цистит. Я заработала цистит.
Она выдавила три таблетки нурофена и залилась слезами.
– Пять свадеб за четыре года, – простонала она, швырнув грязные туфли в раковину. – Я искренне надеюсь, что больше никто из тех, кого я знаю, никогда, никогда не влюбится. На меня плохо действуют люди, нашедшие истинную любовь.
По правде говоря, люди, нашедшие истинную любовь, плохо действуют на всех. То есть в конце концов все нормализуется – когда все успокоятся и перестанут поднимать шумиху вокруг своих отношений. Но почти в самом их начале оба проходят через суровый тест на терпение и любовь – свадьбу.
За историю человечества у нас поднакопилось порядком серьезных претензий к мужчинам – войны, изнасилования, ядерное оружие, крах фондовых рынков, передача Top Gear и еще их привычка в автобусе запускать руку в область паха и поправлять свои потные яйца, а потом хвататься за поручень, к которому теперь я тоже должна прикасаться, к этим вот потным выделениям. Но свадьба, безусловно, изобретение дам.
Свадьбы – это наша вина, дамы. Каждый экспонат этого чердачка ужасов – наша с вами заслуга. И знаете, мы ведь не только остальное человечество подставили, но и самих себя.
Свадьбы не приносят женщинам ничего хорошего. Это гадючьи ямы расточительства и безысходности. И почти все в них идет во вред именно тем, кто от них сильнее всего балдеет, – нам самим. Наша страсть к свадьбам – прискорбная страсть. Она не дает нам ничего. И кончается скверно – мы остаемся одинокими и чувствуем себя обманутыми.
Стоит мне подумать о свадьбах, так и подмывает ворваться в церковь – как Дастин Хоффман в фильме «Выпускник» – и закричать: «Хватит! Никаких больше свадеб!»
Органист собьется с темы, все повернутся, в изумлении вылупившись на меня, викарий с упреком пробормочет свое «Нет, ну как же можно!». А когда он заткнется, я подлечу к кафедре, срывая по дороге идиотскую вуаль, закурю сигаретку, откинусь на спинку кресла и начну свою проповедь. Вот будет церемония так церемония!
1. Расходы.Дамы! Быть женщиной – это само по себе чертовски дорого. Тампоны, стилисты, уход за детьми, косметика, женская обувь (в три раза дороже мужской) – да на вещах, которые нам необходимы (прокладки), вкупе с вещами, без которых мы чувствуем себя голыми (взять хотя бы стрижку), уже можно разориться. Кстати, не мешало бы принять во внимание, что женщины зарабатывают на 30 % меньше мужчин.
В старые времена судьбу женщины нередко определял размер приданого: за кого женщина могла и не могла выйти замуж, зависело от суммы, которую родители были в состоянии отложить.
В наши дни, разумеется, женщина вольна выйти замуж по своему выбору. Но как и в старые времена, брак порой требует сокрушительных трат – средняя стоимость свадьбы в Англии составляет 21 000 фунтов стерлингов. Разве что теперь это чаще всего совместное дело молодоженов – эдакое нелепое, в конечном счете бесполезное, но добровольно выплачиваемое самим себе приданое.
Зачем пускать на ветер 21 000 фунтов на том этапе вашей жизни, когда вы, как правило, еще довольно бедны и крутитесь, чтобы заработать себе на «жилье» и «что-нибудь поесть», прямо скажем, не вполне понятно. Даже без учета того факта, что каждый четвертый брак заканчивается разводом.
Если бы мы изобретали вещи с нуля, то, безусловно, предпочли бы перебросить этот разорительный, стоимостью в 21 000 фунтов стерлингов праздник любви из начала в конец– когда нам лет по шестьдесят-семьдесят, ипотека выплачена и понятно, вышло ли что-нибудь из наших клятв «я буду любить тебя вечно».
21 000 фунтов! Да у меня слезы наворачиваются! Лично я не стала бы тратить 21 000 фунтов стерлингов ни на что без: а) дверей и окон или б) способности исполнить три моих желания. 21 000 фунтов стерлингов – абсурдно большая трата в любом случае. Это цена безумия.
Не считая совместной выплаты депозита за дом, средняя пара, по всей видимости, ни разу в жизни не тратит такой суммы ни на одну вещь. И что же покупается на эти 21 000 фунтов? Практически ничего. Нам остаются безумно дорогие фотографии в безумно дорогом альбоме и, разумеется, подарки, но выбросить 21 000 фунтов, чтобы получить на 2000 фунтов посуды от Джона Льюиса, как ни крути, экономически нецелесообразно. То же и с платьем, которое вы ни разу больше не наденете, – и забудьте раз и навсегда о всех этих «перекрашу туфли в красный цвет и буду носить на вечеринках!». Вы до этого никогда не дойдете, сколько бы ни убеждали себя в обратном. То же с кольцами – вряд ли я единственная замужняя женщина с пятым обручальным кольцом, поскольку потеряла предыдущие в бассейнах, в щели столешницы и в буханке хлеба (это длинная история).
Так что же вы покупаете за 21 000 фунтов? А вот это как раз пункт 2 в списке причин, по которым свадьбы – зло.
2. Лучший день в вашей жизни. Елки-палки, это же лучший день в вашей жизни! Но есть загвоздка. Начать с того, что это далеко не лучший день в вашей жизни. По-настоящему лучший день не предполагает дядю Кретина, тетю Зануду, каких-то сослуживцев, которых пришлось пригласить, чтобы ближайшие шесть лет не наблюдать, как на вас дуются при всякой случайной встрече на лестнице.
Очевидно ведь, что принудительное включение в схему этих факторов неизбежно превращает вашу свадьбу в чудовищный гибрид короткой служебной командировки и сеанса семейной терапии, а значит, и подходить к ней надо соответственно, смешав в равных пропорциях молчаливый стоицизм, мрачную решимость и сильную степень алкогольного опьянения.
Дамы, обратите также внимание на саму формулировку «лучший день в моейжизни». Возможно, это лучший день в вашейжизни – в жизни невесты. И больше никого. Посмотрим правде в глаза – с незапамятных времен жениху по фигу это событие, с начала и до конца. Если хотите довести взрослого мужчину до глубокого отчаяния и едва сдерживаемой паники, просто поговорите с ним минуту-другую о расстановке столов, бутоньерках, обуви для девочек, разбрасывающих цветы, тентах, аренде замка (чем вы хуже Мадонны?), заодно обсудив, не пройти ли вам за неделю до торжества процедуру очищения кишечника, чтобы выглядеть «свежей».
Свадьба – это по существу мероприятие, на которое невеста приглашает жениха в последнюю очередь, после того как было решено, какие из трех шоколадных пудингов подать в качестве десерта. Бог мой, да ведь женщины начинают планировать свою свадьбу с пяти лет! Когда еще понятия не имеют, за кого выйдут замуж. Заметьте, что мальчики в том же возрасте если и планируют свое будущее, так разве что мечтают забить победный гол в финале мирового кубка, одновременно исполняя гитарное соло из «November Rain» группы Guns N’ Roses.
Так что это явно не лучший день в жизни жениха. И не самый лучший день в жизни любого из гостей. Потому что свадьбы – они не для гостей. И мы ясно осознаем это, когда сами оказываемся гостями на свадьбе – в 500 км от дома, в пашмине, вынужденные вести утомительные разговоры с мутноглазыми пьяницами, которых однозначно определяем как «подонков», – но забываем обо всем этом, как только начинаем планировать собственную свадьбу.
– Поверить не могу, что Кэрри потащила нас всех на чертов остров Скай, – стонем мы, вылупившись на сумму незапланированных расходов. – Три чертовых дня в четырехзвездочном отеле. Пусть не вздумает с ним разводиться. Я, пожалуй, сошью их вместе, чтобы они не могли разбежаться, – как человеческую многоножку.
И тут кто-нибудь спрашивает:
– Ладно, а где вы сами собираетесь играть свадьбу?
– В Сингапуре! – с энтузиазмом восклицаете вы. – Мы приглашаем всех на неделю! На третий день будет путешествие на лодке на необитаемый остров – всего 75 фунтов с носа дополнительно! Это будет потрясающе!
Со мной было то же самое. До самой свадьбы я вела себя безупречно. Почти не болтала о том, что влюблена. Не драматизировала, не требовала внимания. Прийти в себя после разрыва с Кортни мне помогло простое и эффективное средство – забавный значок с надписью «Я встречалась с сатаной – и выжила», надеваемый на все светские мероприятия. Так что на все вопросы о состоянии наших отношений я могла ответить коротким движением пальца.
Я не впала в апатию и не хандрила – вместо этого вознаградила себя за год бесплодной верности, жизнерадостно вернувшись в мир и выясняя, сколько там еще осталось развлечений. Как выяснилось, очень много. Каждый вечер я словно выбирала товар в секс-шопе – носясь по всему Лондону, кокетничая с каждым, кто меня заинтересовал, возвращаясь домой с последним автобусом. Один вечер с поп-звездой закончился тем, что его менеджеру пришлось в три часа ночи вытаскивать голого подопечного из моего номера в отеле.
Прошла неделя, и на моем пороге буквально материализовался подросток – вообразите, в те времена уже существовала доставка на дом! – и оказался таким неожиданно нежным и радостным, что за солнечный зимний день и ночь восторженных криков нейтрализовал половину того зла, которое причинил мне Кортни.
В обоих случаях, с удовлетворением отмечаю я, возобновление нормальной жизни абсолютно не потребовало – вопреки всем моим предубеждениям – совершать над собой усилие или бороться со страхом за себя. Мне совершенно не пришлось «приходить в себя» после разрыва. Я отсекла все плохое и выбросила вон – и была счастлива, что никто этого не заметил. Поп-звезду, в итоге впавшего в тупость, я спросила в лоб: «Не перепихнуться ли нам?» Что касается подростка, сама сделала первый шаг в убийственно сексуальном махровом халате за 19,99 фунта.
Месяц я блуждала по Лондону в чудесном расслаблении, словно секс-пиратка на дрейфующем корабле, пока вдруг не вспомнила, что каждая встреча с представителем противоположного пола заключает в себе крошечный, как атом, и ослепительный, как вспышка атомной бомбы, шанс: «Привет, ты – Он?» А еще я каждый четверг звала в гости Пита из Melody Maker, варила ему суп и рассказывала о своих похождениях: «Так вот, я позвонила в обслуживание номеров и заказала бутерброд с мясом и пару мужских брюк». И мы слушали музыку и хохотали до слез.
В середине февраля мое настроение вдруг изменилось.
В понедельник утром я проснулась с ощущением странной тяжести и тревоги. Это была не депрессия, не тоска – скорее какая-то беспокойная надежда. Я была как будто в подвешенном состоянии, я словно бы чего-то ждала и страшно скучала – по чему-то такому, чего у меня и не было никогда.
Да что там, не только не было – я даже не представляла, что это вообще такое. Я недоумевала, откуда взялась эта хандра. Я провела неделю как в воду опущенная, бродя по квартире, не имея ни малейшего представления, чего мне не хватает. Брала что-нибудь в руки – телефон, пластинку, сигарету – и в унынии возвращала на место: «Нет, не то».
Дважды случалось, что я шла в магазин за едой и на полпути вздрагивала: «Это может случиться сейчас! Может ждать меня дома!» Кидалась назад, полная энергии и надежды, врывалась в квартиру… В которой ничегошеньки не изменилось. Загадочное «это», чем бы оно ни было, так и не объявилось.
Сокрушительное разочарование!
Так прошла неделя, и в ночь на воскресенье мое подсознание – возможно, выведенное из себя моей тупостью – наконец продиктовало ответ по буквам. Я легла спать пьяной и увидела во сне, будто поднимаюсь на эскалаторе со станции «Бейкер-стрит». Эскалатор нереально длинный. Я даже не вижу, где он заканчивается. Нескоро я доберусь до турникетов.
– Да на это уйдет целая вечность! – восклицаю я.
– Вот и прекрасно, – откликается голос позади меня.
Я оборачиваюсь и вижу Пита. Он говорит просто:
– Вот и я.
– Ах! – вскрикиваю я, просыпаясь. – Ах! Я влюблена. Я люблю Пита.
Я оглядела квартиру.
– Он и есть то, чего здесь нет.
Спустя шесть лет и один ритуал покупки обручального кольца за 19,99 фунта наступает день нашей свадьбы. Сначала мы планировали зарегистрироваться и отпраздновать событие в пивном баре. В середине скучного, пустого октября. Гости разъехались бы по домам на автобусе. Мы потратили бы меньше 200 фунтов и обернулись за каких-то пять часов. Ох, жаль, что у нас не было такой свадьбы!
В действительности все произошло – после того, как я проглотила 600 журналов о свадьбах и благосклонно выслушала ряд пожеланий от родни жениха, – в бывшем монастыре в Ковентри через два дня после Рождества. Кстати, еще и в день рождения Кэз. Чужая любовь вечно бьет по ней сильнее всего.
Не сочтите меня нытиком, но, ей-богу, это была плохая свадьба.
Вот я, 24-летняя, в красном бархатном платье, с плющом в волосах, жду, когда меня поведут к алтарю. Я выгляжу как Бахус женского пола – за вычетом ног. Мое пожизненное проклятие! Невозможность найти туфли, в которых я могла бы ходить, распространяется даже на этот блистательнейший из дней – под бархатом с атласным кантом на мне паршивая пара сандалий от Dr. Martens.
Мой отец в костюме, который он спер в магазине Ciro Citterio, и в таких же краденых ботинках выглядит достойным, мудрым и не особенно взволнованным тем, что его старшая дочь выходит замуж.
– О, моя прелестная дочь, – он обдает меня легким ароматом виски. – Мой котеночек, – глаза поблескивают непролитыми слезами.
Когда из-за дверей доносится «Spin A Cavalu» группы The Lilac Time, он берет меня под руку и наклоняется к уху. Сейчас он скажет мне что-нибудь трогательное – скажем, что они с мамой прожили вместе 24 года и родили восемь детей, думаю я. Это будет один из самых главных связующих нас моментов. О, господи, надеюсь, я не расплачусь! У меня столько подводки на глазах.
– Дорогая детка, – говорит он, когда служитель открывает дверь и все присутствующие вытягивают шеи, чтобы видеть мой выход.
– Дорогая детка. Ты жутко похожа на вомбата.
Я иду к алтарю так быстро, что на полпути понимаю, что доберусь туда, прежде чем закончится музыка. Я также отмечаю, что сияю самодовольством – и волнуюсь, как это воспримет регистратор.
«Она решит, что я отношусь к этому легкомысленно, – паникую я. – Она откажетсянас поженить на том основании, что я высокомерная!»
Я сразу замедляюсь до темпа похоронной процессии и принимаю вид человека, обремененного тревогами. Позже сестры говорят мне, им показалось, что у меня внезапно начался приступ цистита, и они автоматически полезли в сумки за бутылочками с цитратом калия, который мы все носим с собой.
Тем не менее я хорошо выгляжу по сравнению с будущим мужем. Он так нервничает, что стал бледно-зеленым и трясется, как носок, вывешенный на просушку.
– Я никогда не видела более нервного жениха, – признается позже регистратор. – Мне пришлось дать ему две порции виски.
Я ничего не могу вспомнить о церемонии. Все это время я с негодованием прокручивала в голове это « Ты жутко похожа на вомбата».
Через час мы все уже в баре. Многие из приглашенных не смогли приехать, потому что с Рождества прошло всего два дня и они семьями еще торчали в Шотландии, Девоне и Ирландии. Моя семья угощается на халяву – многие уже не в состоянии ходить, а двое из тех, кто еще может, нашли памятник мертвому рыцарю и исполняют возле статуи «фривольный» стрип-танец.
Между делом мой отец исхитряется уделать всю рубашку свечным воском и по чьему-то совету снимает ее и засовывает в морозильную камеру, чтобы воск застыл. Теперь он восседает за столом в жилете и пиджаке, пьет пиво, глядя вокруг мутными глазами. Моя сестра Кол вообще исчезла. Впоследствии мы узнали, что папа сообщил ей, что собирается поместить ее под опеку, поскольку она украла все его диснеевские DVD и электроинструменты и продала за наркотики.
По предлогом ее «поисков» мой брат Эдди пытается украсть тележку для гольфа, чтобы поездить вокруг здания. Двое других преграждают ему путь, пытаясь его отговорить.
К началу приема во всем явственно ощущается атмосфера провала. Так как все происходит через два дня после Рождества, гости, которые притащились-таки в Ковентри в разгар праздников, уже успели переесть и отяжелеть, так что им не до дискотеки, а настойчивое желание моего мужа быть диджеем оборачивается тем, что мы танцуем свой первый танец под совершенно неуместную композицию «Ask» группы The Smiths. Мы безуспешно стараемся романтически медленно кружиться под нее на совершенно пустом танцполе – попросту говоря, с независимым видом шаркаем под устремленными отовсюду взглядами. Когда начинается следующая песня – «Always On My Mind» группы Pet Shop Boys, – к нам присоединяются двое новых танцоров. Это мой свекор и наш друг Дэйв, который уже часа три находится под экстази.
Пританцовывая, Дэйв приближается к свекру.
– Возьми одну из моих жемчужин, – предлагает он, раскрывая ладонь и демонстрируя таблетки ценой 300 фунтов.
– Спасибо, мой отец не хочет «тик-так», – говорит Пит, решительно выпроваживая Дэйва из зала.
К десяти вечера большинство гостей уже разошлись спать, пытаясь использовать некоторые преимущества переезда в дорогой отель в середине отпуска. Мне нравится думать, что все они едят сосиски, украденные с фуршетного стола, и смотрят по телевизору «Будем здоровы». Я рада за них. Жаль, что не могу последовать их примеру. Я беседую с унылой греческой родственницей, с ног до головы в черном, все еще носящей траур по кому-то, почившему в 1952 году. Я бессильно улыбаюсь.
Я замечаю, что она – вместе со всеми моими греческими родственниками – кажется, совершенно сдалась и по доброй воле закрыла глаза на то обстоятельство, что подружкой невесты был гей по имени Чарли, под два метра ростом, в серебряных брюках и розовом плаще. Тем более они едва заметили другую подружку, Полли. На ней платье без бретелек, выставляющее на всеобщее обозрение лифчик и татуировку с дельфином и изречением «идите на хрен».
В 22:23 включается пожарная сигнализация. Все лихорадочно эвакуируются на лужайку, а я обращаю внимание на отсутствие своих братьев и сестер. Возвращаясь в отель, чтобы найти их, – как мистер Бланден в фильме «Изумительный мистер Бланден»– я стучу в номер моей сестры. Все они здесь – все семеро – скачут по кровати под датчиком сигнализации и размахивают листком с перечнем гостиничных услуг.
– Зачем вы все набились сюда? – спрашиваю я, возникая в дверях в свадебном платье.
Они дружно поворачиваются ко мне. На всех короны из надувных шариков, сделанные человеком, мастерящим зверей, которого мы наняли, чтобы развлечь детей. Эдди держит в руках надувной меч.
– Он чувствует наше тепло! – говорит Уина, обкуренная и в панике. – Здесь должно быть только два человека, но набились мы все, и теперь он чувствует, что номер перегрет! Мы пытаемся его охладить!
Они продолжают размахивать листочками под потолком. Пожарная сигнализация смолкает. Сейчас 22:32. Я замужем. Я ложусь спать.
В течение следующих 11 лет ни один из гостей ни разу не вспоминал о нашей свадьбе. Похоже, все мы молчаливо согласились, что лучше все это забыть.
Хотя бы в одном отношении я проявила себя милосердной невестой – обошлась без девичника. Я провела ночь перед свадьбой в компании братьев и сестер, поедая чипсы и в пятидесятый раз пересматривая «Охотников за привидениями». По крайней мере здесь я проявила здравый смысл. Потому что проблема номер три современной свадьбы – это девичник.
3. Девичник. То, что 20 лет назад было просто ночью в пивном баре (правда, с воплями до хрипоты) и обходилось в 30 фунтов, потраченных на «Бейлис», в наши дни превратилось в чудовищную потерю времени и денег для несчастных самоотверженных подружек невесты.
Кэз уже и в XXI веке успела превратить несколько девичников в сущий кошмар. Хотя меньшего любителя посещать свадьбы в целом мире не найти, своенравные глашатаи Гименея не меньше четырех раз обращали ее в главную подружку невесты. Однажды она так накачалась пивом, что вломилась на мальчишник жениха, желая поделиться с ним своими подозрениями, что он гей. На другом девичнике невеста – заметим, 50-го размера – настояла, чтобы все участницы нарядились в одинаковые атласные облегающие куртки, и так затянулась, что во время танца на роликах у нее возникла паника, а как следствие – истерическая гипервентиляция легких и оплата такси от Лондона до Стивенеджа. Вот еще девичник, с выездом в Северный Йоркшир: Кэз 15 метров съезжала по осыпи, выскочив из спортивного автомобиля, в котором вместо водителя за рулем находилась пьяная биологическая масса – впрочем, впоследствии мы сошлись, что такое могло случиться с каждым.
4. «Здесь все, кого я люблю». Вы действительно хотите собрать в одном помещении всех, кого вы любите? Из этого редко выходит что-то путное. Я, например, не слишком лажу с чужими родственниками. На одной свадьбе (где я была подружкой невесты), случайно прознав, что мать невесты – страстная поклонница телеведущего Ричарда Маделея, я в подпитии попотчевала ее своей любимой байкой, что любимым ругательством Маделея было восклицание «трах-себя-в-рукав».
Через десять минут мне объяснили, что, будучи набожной христианкой, она буквально в первый раз услышала слово «трах».
Я не украсила собой и свадьбу Кэти и Джона. Помню, отец Кэти показывал мне их красивый белоснежный дом, а я таскалась следом, потягивая красное вино.
– А это мой любимый вид, – сказал отец Кэти, демонстрируя вид из окна спальни. – В ясный день можно различить долину прямо под нами.
В это время в окно влетела летучая мышь, прямо мне в лицо.
Я не знаю, имели ли вы дело с летучими мышами, поэтому поясню: она не оставляет вам достаточно времени для грамотной реакции. Вы действуете, скажем так, инстинктивно. Как выяснилось, моя инстинктивная реакция – завопить «твою мать!» и выплеснуть красное вино на самый белоснежный ковер в мире.
– Ах, боже мой, – сказал отец Кэти с присущей ему сдержанностью и вежливостью. – Я принесу полотенца.
– Черт! – кричала я, несясь по коридору. – Черт! Как же я вляпалась. Черт!
Разгромив кухню, я вернулась назад с бутылкой белого вина и принялась услужливо поливать им все вокруг.
– Белое вино уничтожает пятна красного! – надрывалась я. – Я видела по телику!
Я маниакально поливала белым вином ставший красным ковер и растирала пятна полотенцем.
Отец Кэти пересек комнату – живее, чем, на мой взгляд, был способен человек его возраста, – и осторожно отобрал у меня бутылку. И воззрился на нее – уже пустую.
– Ах, – молвил он с сожалением. – «Эльзас Гран Крю» урожая 1893 года.
Повисла долгая пауза.
– Впрочем, – он с безграничным благоговением коснулся бутылки кончиками пальцев, – оно было слишком теплым, чтобы пить.
Мини-такси из Тивертона добиралось полтора часа. Я провела это время за сараем, поедая сыр, чтобы протрезветь.
5. Вы. Но по большому счету, кому какое дело, скольких людей вы заставили страдать, загоняя их на замерзшую лужайку в Ковентри через два дня после Рождества, вынуждая бесконечно петь хором или доводя до мысли о самоубийстве из-за стужи? Это ваш главный день, в конце концов! Вы невеста! Вы заслуживаетеодного-единственного дня, принадлежащего вам одной! Это ваш главный день! Это лучший день в вашей жизни!
Тут просматривается сразу две проблемы. Во-первых, всегда следует с подозрением относиться к дням, обреченным стать незабываемыми: унылая череда разочаровывающих встреч Нового года, рождественских праздников, романтических уик-эндов, первых траханий и дней рождения служит этому примером. Помимо присутствия моей матери, надравшейся коктейлей «Уайт Рашен», самый простой и быстрый способ убить веселье – это очень сильно и загодя ожидать события. По правде говоря, если женщину убеждают, что какое-либо событие будет лучшим в ее жизни, она должна шарахаться от него за километры. Это предсказание редко сбывается. Вспомните, что еще один день, который часто подается как «лучший в жизни», – тот, когда вы рожаете ребенка. Вряд ли нужно напоминать, как велика вероятность того, что под конец этого дня вы будете молить чертовы небеса ниспослать вам самую большую дозу морфина, какую только можно принять, не заработав инфаркт.
А во-вторых, я не думаю, что эта сумасшедшая страсть к свадьбам вносит что-нибудь хорошее в наш собирательный образ. Не слишком ли у нас ограниченные представления о веселье? Пусть я буду чувствовать себя кем-то вроде Дел Боя [30], наваливающегося на барную стойку, но все-таки скажу (спокойствие, девочки, только спокойствие!):
«Когда я слышу заявления женщин, что их свадьба будет/была лучшим днем в жизни, то не могу избавится от мысли: милочка, вы просто еще не принимали такой дозы экстази на лужайке в три часа ночи».
Любая свадьба, на мой взгляд, сводится к стилю Майкла Джексона в самом расцвете его безумия – к попытке притвориться знаменитостью на один-единственный, безумно дорогостоящий день. А ведь мы знаем, почему знаменитости держат обезьян в качестве домашних животных, носят идиотскую обувь, покупают скелет человека-слона, устраивают парки с аттракционами и строят бассейны в форме гитары. Потому что внутри они мертвы. Они видят, что внутри у них пустота. В какой-то ужасный миг они вдруг осознали свою окончательную и бесповоротную незначительность – незначительность пылинки в бесконечной вселенной – и в качестве ответной меры наняли специалиста по аранжировке соломинок в коктейлях. Все мы дружно жалеем этих людей как ущербных идиотов.
И тем не менее в наши дни женщины почитают за высшее счастье вышвырнуть целое состояние на один-единственный день в роли ущербной идиотки, после чего стиснуть зубы, остепениться и никогда больше не устраивать для себя «незабываемых» дней. Ну а в конечном итоге все сводится к тому, что вы только что промотали 21 000 фунтов на 16 000 волованов и современную джаз-группу – да, но как это сокрушительно символично!
Взглянем с этой точки зрения на другую половину человечества. Есть ли у ниходин исключительный день, когда они чувствуют себя королями мира, – чтобы назавтра покорно вернуться к рутине? Нет. Они постоянно находят себе развлечения и ловят от жизни кайф: как подметила Жермен Грир в книге «Настоящая женщина», мужчины заполняют свое свободное время приятной бесполезной деятельностью: рыбачат, играют в гольф, слушают музыку, режутся в игровые приставки и воображают себя гоблинами из World of Warcraft. У них нет нашей потаенной мании – прожить один день в шкуре принцессы Дианы. (Разумеется, в ее лучшие годы. Без желания прыгнуть в лестничный пролет. До того, как появилась Камилла и все изгадила.) А как женщины проводят свободное время? Воплощая в жизнь бесконечный список мер по самосовершенствованию или крутясь по дому (вся эта уборка, домашние задания детей, советы попавшим в беду подругам, глисты у кошки, упражнения для мышц вагины, рецепты блюд из капусты, отшелушивание врастающих волос) и неведомым образом утешаясь наличием того самого «лучшего дня в жизни».
Согласитесь, женщины, что все мы с удовольствием обменяли бы один «исключительный» день на целую жизнь, наполненную более скромными радостями!
Хотя, возможно, начать следует просто-напросто с отказа от самой идеи замужества? Я в принципе против всего, предполагающего, что вы должны изменить свое имя. Когда еще вы получаете другое имя? Становясь монахиней или порнозвездой. Скверная компания для якобы райского праздника любви!
Глава 11
Я изучаю моду!
– Я сегодня купила платье! – объявляю я мужу, едва он возникает на пороге. Новое платье! Нечто из коричневой марлевки в стиле кантри.
– 12 фунтов, Пит, 12 фунтов! Оно с рынка, любимый! – я невероятно взбудоражена – это первая обновка за два года. Мне уже 24, но покупка одежды для меня до сих пор дело непривычное. И не только той, которую мне очень хочется купить (все эти кринолины, палантины, шапочки, красные фланелевые юбки, черные лакированные ботиночки на пуговицах, бальные платья из дамаска, шагреневые перчатки, лисьи муфты и бязевые ночные рубашки), но и самой обычной, с Холлоуэй-роуд [31]– я попросту сидела без гроша в кармане. Я работала журналистом и зарабатывала вполне прилично, однако прискорбное заблуждение, что подоходный налог – столь же необязательная условность, что и менструация, обернулось одним из главных просчетов в моей жизни. За первые четыре года трудовой биографии я не заплатила ни пенса налогов.
– Я думала, мне позвонят, если будет нужно! – изливалась я перед бухгалтером.
Но мне не подали ни одного сигнала. Налоговая служба молчала как партизан.
Бухгалтер объяснял, что декларировать свои доходы – обязанность физического лица, а не налоговой службы и что я должна была предоставлять все выписки с банковского счета, квитанции о заработной плате и подтверждения понесенных расходов начиная с 1994 года. Я едва слушала. Отчасти потому, что прекрасно знала: очень многие из этих документов потерялись при переезде в Камден в 1996 году вместе с креслом, о котором я теперь жалею. Кроме того, я прикидывала, насколько буду бедна в обозримом будущем. Даже самые приблизительные подсчеты показывали, что мне придется отдавать в счет погашения задолженности свои доходы до последнего пенса по крайней мередва года, и, стало быть, придется попросить Пита содержать меня в обмен на хлебный пудинг, шутки и секс.
– Да это нормально, – сказал Пит, перевозя меня в свой дом и вручая запасной ключ от входной двери. – Это абсолютно нормально.
Следующие 24 месяца я бедна как церковная мышь, зато у меня массавозможностей выработать правила выживания.
Прошло два года, но покупка платья до сих пор не забыта. Я кручусь в нем перед зеркалом, как Скарлетт О’Хара в бальном наряде.
– Оно стоило всего 12 фунтов! – оправдываюсь я. – 12 фунтов!
Конечно, здорово было бы купить что-нибудь новенькое, но я смогу обойтись без другого платья еще нескольких лет! Его ведь можно носить и как праздничное, икаждый день с разными аксессуарами! Оно действительно стоит таких денег. И на этом транжирству конец.
– Вообще-то, – говорит Пит, поедая 914-й хлебный пудинг, – остальные женщины покупают гораздо больше одежды, чем ты. Гораздо! У нас в офисе все сотрудницы прикупают себе что-то новенькое в каждый обеденный перерыв. Честно говоря, теперь, когда ты заплатила все налоги, тебе стоило бы покупать больше одежды. Если тебе хочется. То есть меня-то не волнует, что ты носишь. Можешь ничего вообще не носить, если хочешь. Можно мне еще хлебного пудинга, пожалуйста?
На следующий день, пока Пит на работе, я обдумываю его слова. Все остальные женщины покупают намного больше одежды, думаю я. У них намного больше одежды, чем у меня. Они ведут себя иначе. Я не делаю того, что делают эти женщины.
Я поднимаюсь в спальню и устраиваю ревизию в своем гардеробе. Вот все, что у меня есть из одежды к 24 годам. Черное бархатное платье в пол в готическом стиле, которое я купила в 17 лет, – заношенное, с вытертыми локтями. Две пары брюк, черные и синие. Бесплатные рекламные футболки от группы Salad с надписью «Salad» – в них мне нравится готовить или есть сосиски. Зеленый кардиган из Marks & Spencer, настолько прекрасный, что мне дваждыприходилось выкрадывать его обратно у сестры Кол, тибрившей его, приходя к нам в гости. Ночная рубашка в викторианском стиле, которую я часто ношу как дневное платье. И купальник.
Я не настоящая женщина, думаю я, глядя на свой гардероб. Все остальные женщины «подбирают наряды» и «заботятся о своей внешности». Я же просто «соединяю чистые вещи». Теперь, когда у меня снова есть деньги, я должна решить этот вопрос.
У меня создается впечатление, что быть женщиной очень накладно в плане денег и времени. В отношении одежды я настолько дремуча, что, учитывая мой возраст, это просто нелепо – но абсолютно естественно. Я росла на гранже, а затем на брит-попе, а в этой среде принято хвастаться, как мало вы потратили на одежду («Три фунта! С тотальной распродажи», «Оооо, дорогуша – я нашла эту куртку в мусорке. На покойнике. Под трупом лисы»), и гордиться тем, что «подготовка к выходу в свет» сводится к тому, чтобы умыться, сунуть ноги в ботинки Dr. Martens или кроссовки и, накрасив ногти лаком Barry M за один фунт, поехать в центр на автобусе.
А теперь что же? Вот вы подобрали, скажем, «платье». Но дальше к «платью» нужны пояс и сумка, и со всем этим должны сочетаться не только чулки, но и «что-нибудь накинуть», если станет холодно. Приходит на ум чертова игра Dragon Quest, где вам приходится возиться с бесконечным списком артефактов, испытывать их и искать в пещере и везде, где только можно, хорошенько поломав голову. Вещь, которую вы «набрасываете», не может быть штормовкой или ковриком для пикника, в последний момент выуженным из-под лестницы, а исключительно чем-то определенным – я не знаю, кардиганом, курткой, палантином за 200 фунтов или болеро, этой несуразной новинкой, на мой непросвещенный взгляд, представляющей собой севший кардиган, сотворенный придурками. Все это чертовски утомительно. У меня останется ощутимо меньше времени на приготовление хлебных пудингов.
Я вспоминаю, что есть еще и обувь – в частности, на каблуках. Я всю жизнь проходила в кроссовках и ботинках, но совершенно ясно, что если я собираюсь должным образом преуспеть в свои 20 с лишним лет, то нужно пойти в магазин и купить какие-нибудь туфли на каблуках. В женских журналах, которые я читала, о каблуках говорится однозначно: они являются неотъемлемой частью женской сущности наряду со способностью к грудному вскармливанию и двумя Х-хромосомами. Предполагается, что женщины должны восхищаться каблуками больше, чем своим телом и мыслями. И вообще, у них должно быть гораздо больше обуви, чем тела и мыслей. В отличие от вашей задницы или идей революционного переустройства мира обуви слишком много не бывает!!!
«Никто не осмелится бросить вызов женщине на каблуках, – заключала одна из статей в Elle. – Они – ваше величайшее оружие в войнах». Это дерьмо подается на полном серьезе.
На следующий день я выхожу из дома с твердой решимостью стать взрослой женщиной и приобрести первые туфли на высоких каблуках. Пока что я не сильна в этом вопросе – туфли на каблуках, которые я наконец торжественно покупаю, оказываются небесно-голубыми пластиковыми босоножками с квадратными каблуками от Barrats за 9,99 фунта. В них так потеют ноги, что при каждом шаге раздается попискивание – как будто у меня вместо стелек мыши, которых медленно раздавливают. Вдобавок они жутко давят в носках и в пятках – но это не важно! Я на каблуках! Я женщина! Тем же вечером, пытаясь спуститься в них по лестнице на концерте, я спотыкаюсь и падаю прямо на Грэма Коксона из Blur, проливая виски с кока-колой ему на ногу.
– Черт побери! – восклицает Грэм.
– Это мое величайшее оружие, – грустно говорю я. – Никто не осмелится бросить вызов женщине на каблуках. Я женщина.
– Черт! – снова восклицает Грэм, глядя на свою мокрую ногу. – Ты идиотка хренова.
Но я так просто не сдаюсь. Прошло 13 лет, и теперь у меня гораздо больше туфель на высоких каблуках и, разумеется, гораздо больше поучительных историй о том, как плохо для меня заканчивались попытки их надеть. Честно говоря, у меня их целая коробка под кроватью. Каждая пара покупалась в качестве первоначального взноса в новую жизнь, слизанную с журнальной картинки, – новую прекрасную жизнь, которой я была обречена добиться, ведь теперь у меня была «правильная» обувь. Итак, вон они все. Здесь вся обувь, которую я не ношу.
1. Серебряные танкетки с застежками на лодыжках от Курта Гейгера. Эти я надевала один раз, на церемонию награждения. Я получила три комплимента, но заметила, что двигаюсь в них несколько менее женственно и уверенно, чем почтившая мероприятие своим присутствием дама Эдна Эвередж [32]82 лет.
2. Красные бархатные лодочки, TopShop. Надевала их один раз, на ужин в Сохо в день моего рождения. Хотя я весь вечер просидела за столом, туфли так безбожно жали, что мне пришлось их сбросить. Затем вечер несколько «оживился», и в итоге я проснулась утром только в одной туфле. Другую, по смутным воспоминаниям, я положила «для сохранности» на сливной бачок в сортире того испанского ночного бара прямо позади огромного магазина HMV на Оксфорд-стрит.
3. Серые бархатные лодочки, точно такие же, как и красные. «Полезно будет иметь еще и эту универсальную пару в нейтральном цвете! – размышляла я. – Черт возьми, как же здорово я умею покупать обувь!»
4. Ярко-синие, на восьмисантиметровых каблуках и с рюшами на носке. Напялила их на вечеринку, где мне выпал шанс пообщаться с Нодди Холдером из Slade – вулверхэмптонской знаменитостью, с которым я всю жизнь мечтала встретиться. Увы, несмотря на весь мой энтузиазм, погрузиться в ностальгию не удавалось, поскольку самым весомым фактом бытия была адская боль в ногах. Я глотала слезы и попеременно переносила вес с ноги на ногу. В конце концов мне пришлось проститься с кумиром и сидеть в коридоре, морщась от боли и растирая истерзанные пальцы.
5. То же самое, но белого цвета. «Полезно будет иметь еще и эту универсальную пару в нейтральном цвете! – размышляла я. – Черт возьми, как же здорово я умею покупать обувь!»
6. Турецкие шлепанцы с фигурными носками, решенные в серебристо-серой и ягодно-красной гамме. Как 90 % женщин, покупающих сумасшедшие вещи, которые никуда нельзя будет надеть, я, протягивая кредитку, говорила себе, что нечто в таком вот духе надевала бы Кейт Мосс, выходя покурить. И, как и 90 % женщин после такой покупки мне пришлось признать: то, что придает роковой богемный шик Кейт Мосс, меня превращает в актрису театра одного актера, не способную съесть кусочек шоколада, не облачившись в шляпу, перчатки и шарф и не вооружившись ножом и вилкой. В плохую актрису плохого театра.
В пресловутой коробке валяется еще четыре пары: золотые гладиаторские сандалии, как жгутами перетягивающие пальцы, коричневые ботинки до щиколотки, в одночасье переквалифицированные из «крутяк в стиле гранж» до «идиотский выбор закомплексованной климактерички»; пресловутые «мартенсы»; «школьные» туфли с перемычкой, такие тяжелые, что я искренне боялась заработать синдром хронической усталости за тот первый и, соответственно, последний раз, когда их надела. Однако моя коллекция невостребованной обуви – аккуратно выстроенная под кроватью терракотовая армия 6-го размера – еще весьма скромна по сравнению с аналогичной подборкой типичной женщины. Одна моя подруга насобирала 27 пар туфель на каблуках, с которыми не может расстаться, – но до сих пор надевала каждую лишь один-два раза или не надевала вовсе. У каждой женщины есть подобный тайник где-нибудь в доме.
Почему мы не носим все эти туфли? Дамы, я сейчас я раскрою вам эту тайну. За 13 лет я постепенно осознала простую истину, которую в глубине душе знает каждая из нас с того дня, когда впервые встанет на каблуки: на самом деле носить каблуки обязаны только десять человек в мире, самая верхушка. И шестеро из них – трансвеститы. Остальным из нас просто необходимо… сдаться. Капитулировать. Наконец согласиться с тем, что говорит нам природа. На них невозможно ходить. Ходить на этих проклятых штуках невозможно! С тем же успехом мы могли бы обуваться в роликовые коньки.
Невозможность носить высокие каблуки, очевидная для всех окружающих, убедительнее всего проявляется на «нормальной» свадьбе – а это типичный повод нацепить шпильки. Нашему воображению является элегантное собрание женщин во всем блеске стиля и шика, одно из ярчайших событий года, возможность почувствовать себя звездой на красной дорожке перед вручением «Оскара». А в реальности мы видим ежегодное общее собрание членов Лиги двойников Тины Тернер – вас окружают женщины, до остолбенения похожие на фонарные столбы; ноги немилосердно стиснуты жестким атласом, а через несколько дней вы начинаете страдать от онемения пальцев.
Встречаются, конечно, уникумы, умеющие элегантно ходить на каблуках и при этом потрясающе выглядеть. Ношение каблуков – столь же впечатляющее мастерство, как искусство канатоходца или умение пускать дым кольцами. Я восхищаюсь этими женщинами. Я желаю им всего самого лучшего. Я хотела бы бытьтакой. Но они составляют крошечное меньшинство. Мы, все остальные – подавляющее большинство, – производим на шпильках впечатление, диаметрально противоположное тому, какое надеемся произвести, когда их покупаем. Мы ковыляем, как утки, подворачиваем лодыжки, не можем танцевать и непрерывно морщимся, шипя: «Эти чертовытуфли! Они меня убивают!»
К концу свадебного торжества 80 % женщин оказываются босиком или в колготках – по периметру праздничных шатров вытягиваются в ряд сброшенные шпильки, танкетки и кошачьи каблучки. Женщины тратят больше времени на покупку туфель длясвадьбы, чем фактически носят их насвадьбе.
Но нам так промыли мозги, что эти бесполезные приспособления кажутся нормой жизни. Мы покорно пожимаем плечами и смиряемся. Мы преспокойно тратим в течение жизни несколько тысяч фунтов на совершенно бесполезную обувь, которую наденем лишь один раз. И, как ни странно, гордимся этим. Женщина, купив такую пару, усмехается: «Конечно, это сущая пытка – но, может, я хочу просто не слезать с табурета весь вечер и добираться до туалета с помощью друзей или всякого, кто пройдет мимо», – а ведь это ничуть не менее безумно, чем сказать: «Я только что купила дом, правда, у него нет крыши, но я просто буду сидеть в гостиной под зонтиком».
Так почему же мы соглашаемся с тем, что быть женщиной – значит носить каблуки, хотя отлично знаем,что это полная чушь? Почему мы фетишизируем эти штуки, на которых почти всегда ковыляем, как сумасшедшие утки? Возможно, права Жермен Грир, и каблуки нужны просто для того, чтобы привлечь мужчину и лечь с ним в постель? Разумеется, нет! Женщины носят каблуки, поскольку верят, что так их ноги выглядят стройнее. Они верят, что если ходить практически на цыпочках, то стопа уменьшится с 14-го размера до 10-го. Все это полная туфта. Хотите пример огромных жирных ног, книзу сужающихся до точки? Пожалуйста – у свиньи! А у большинства мужчин каблуки вызывают подспудное недоверие и даже неприязнь. Многие относятся к ним враждебно. По следующим причинам.
1. Рядом с цыпочкой на каблуках мужчина чувствует себя меньше ростом. Это примерно то же самое, как если бы женщина рядом с кем-то чувствовала себя толще. Им это не нравится.
2. Статистика неумолима: женщина на каблуках к концу вечера может оказаться босой женщиной с торчащими из сумочки туфлями, требующей подвезти ее на такси, чтобы «не запачкать колготки». Мужчины неизменно оказываются извозчиками. Поэтому-то в начале вечера они со страхом взирают на даму, приближающуюся к ним с диким, из-за боли в ногах, взглядом и валящуюся за стол со старушечьим облегченным вздохом.
Я покончила со всем этим в 35 лет. Я наконец отказалась от каблуков, сохранив только одну пару желтых туфель для чечетки – они необъяснимо удобны, в них есть что-то от 1930-х годов, и я могу в них танцевать. Можно, пожалуй, сказать, что я отказалась от женской обуви как таковой. По сравнению с мужской женская обувь, даже если она на плоской подошве, выглядит непрочной и неряшливо сделанной. У меня есть мужские сапоги для верховой езды, мужские мотоциклетные сапоги, мужские уличные туфли, несколько туфель Dr. Martens – все отличного качества, удобные, дешевле женских. А какое это облегчение для ноги, которую некоторые предполагают свести к ноющей от боли точке. В том, что касается женской обуви, я объявила бессрочную забастовку.
Я решила просто-напросто отвергнуть весь мир обуви для цыпочек и подождать, пока дизайнеры придумают нечто, в чем можно ходить больше часа легкой походкой, взломать стереотипы и потом не страдать целый день от боли. Я полностью осознаю, что мои требования в отношении обуви на данный момент отражают интересы меньшинства – бог знает, сколько еще будут влиять на общество десять лет возни с туфлями от Manolo Blahnik в «Сексе в большом городе», – но я настроена категорично. А еще я видела фотографии ступней Виктории Бекхэм – те самые, с выпирающими костями. Я не хочу пальцы, у как у детей-уродцев. И если уж решусь на покупку пары дизайнерских туфель за 500 фунтов, то это должны быть туфли, в которых я смогу: а) танцевать под «Bad Romance»; б) убежать от убийцы, если он вдруг вздумает за мной погнаться. Вот мой обязательный минимум требований к обуви: возможность в ней танцевать и не дать себя укокошить.
Сумки
Другой элемент модного гардероба, по которому женщины обязаны сходить с ума, – это сумка. И понятно почему: туфли и сумка – то единственное, для чего вы никогда не будете слишком толстой. Ни разу в истории ни одна женщина не рыдала в примерочной из-за сумки. Сейчас мне 35 лет, я родила двоих детей, выплатила половину ипотеки, напилась с Леди Гага, изобрела собственный рецепт гуакамоле, могу в течение 30 секунд танцевать под «Single Ladies», обосновать две противоположные точки зрения на глобализацию и однажды набрала 420 очков в скрабл.
Но я до сих пор глотаю женские журналы и переживаю по поводу своего жизненного фиаско. Ведь я до сих пор не сделала «капиталовложение в правильную сумку»!
Между тем моя позиция по поводу «инвестиции в сумку» неизменна: если бы я не знала, куда вложить 600 фунтов стерлингов, то, вероятнее всего, купила бы акции Королевской почтовой службы Великобритании. Во всяком случае уж точно не предмет, пребывающий большую часть времени на полу в пабах и временами используемый для переноски 3 кг картофеля. Приходится признать, что я принадлежу к меньшинству среди сумковладелиц. Нормальные женщины, говорится в журнале Grazia, не покупают сумки в TopShop за 45 фунтов раз в пять лет – как это делаю я. У нормальных женщин десятки сумок – маленьких, не под картошку, стоимостью 600 фунтов. Скажем, от Mulberry. С растущей обеспокоенностью я осознавала, что иметь сумку за 600 фунтов – это как влюбиться в Джокера из «Бэтмена». Это ваша прямая обязанность. Такова объективная реальность женского бытия.
Логический предел был достигнут в эксперименте уже прекратившего свое существование журнале Observer Woman. Лоррейн Кэнди, главный редактор Elle, попыталась прожить неделю, используя только аксессуары из арсенала обычной уличной моды. Уже в среду она писала: «Я сдалась! Теперь я знаю, что не способна чувствовать себя полноценным человеком, не имея при себе вещи, без которой мой образ остается незавершенным, – новой сумки от Chloe. Мне так стыдно!» Читая это, я пережила приступ ужаса: никто никогда не оценивал мою личность по дешевой сумке. Если это правда, мы живем в стране ограниченных людей. Хорошо еще, что в меня не плюют на улице и не уводят детей подальше, видя мою сумку за 45 фунтов. В ту ночь я приняла решение. Современность вооружила прекрасную половину человечества одной хитростью: на eBay продаются поддельные дизайнерские сумки, которые невозможно отличить от настоящих. Но ничего не находилось, хотя я честно забила в строке поиска «качественные поддельные 600-фунтовые сумки за 100 фунтов».
Глубоко заинтригованная, я принялась искать 600-фунтовые сумки, продающиеся за 600 фунтов. Vuitton, Prada, Chlo, 300 фунтов, 467 фунтов, 582 фунта… Боже, они были ужасны! Я пыталась найти хотя бы одну, которая мне понравится. Честно пыталась. Цвета загара, с кисточками, в форме мешка. Не тут-то было. Многие напоминали яйца Тома Джонса, дополненные ручками. Другие были облеплены ремнями, пряжками и медными украшениями, как экипировка для поклонников БДСМ.
Была целая куча кожаных клатчей с гигантскими золотыми застежками. Клатчи выглядели так, будто кто-то растворил Грейс Джонс [33]в кислоте и от нее остались только кожаные трусы и огромные серьги.
На 14-й странице я наконец увидела то, что мне приглянулось. Сумка Marc Jacobs была кислотно-желтого цвета с изображением Дебби Харри. Ура, я нашла сумку за 600 фунтов! Но при ближайшем рассмотрении она оказалась холщовым мешком за 17 фунтов, и моя радость как-то поутихла. Итак, единственной дизайнерской вещью, которая меня привлекла, оказалась хозяйственная сумка от Marc Jacobs.
Нельзя сказать, что я совсем уж чураюсь моды. С годами я узнала кое-что о стиле. Ярко-желтая обувь на удивление универсальна, ажурные колготки никогда не будут смотреться хорошо. А если вы – пережив мор, глад и внеурочную стирку – опасаетесь, не слишком ли эклектичен ваш наряд (состоящий, к примеру, из носков, резиновых шлепанцев Crocs, смокинга и треуголки), спокойно смотрите людям в глаза и говорите с апломбом: «Мне не нравится излишняя… гармоничность». Но я, как видно, не способна восхищаться изящными вещами, и если породить у меня какой-то эмоциональный отклик может разве что вызывающая хозяйственная торба, так это всего лишь очередное свидетельство моей неискоренимой принадлежности к низшему классу. Полагаю, сумка, которая понравилась бы мне больше всего, – это огромная выдолбленная картофелина с ручками. Гигантская картофелина сорта «король Эдвард» с длинными ручками. Если бы грянул кризис, я могла бы испечь свою сумку и дотянуть до весны. Так выжил мой народ! Тем не менее я с натужным скрипом пыталась расширить свой ограниченный и нигилистический взгляд на сумки. Пускай эти сумки за 600 фунтов неприглядны с виду, думала я, но, может быть, если их потрогать, удастся ощутить чудесное присутствие этих 600 фунтов и все обретет смысл? «Наверное, они все из очень нежной кожи, – втолковывала я самой себе, не вполне представляя, как это выглядит живьем. – Всегда можно понять разницу при близком рассмотрении. Я должна пойти и прикоснуться к ним».
Я отправилась в универмаг Liberty и бродила там, щупая сумки и борясь с сокрушительным разочарованием. Это были просто сумки как сумки. Правда, мне понравился серебристый кошелек. За 225 фунтов.
«Наконец-то я стала элегантной! – подумала я, подбегая к кассе. – Может, я племянница графа, просто не знаю об этом! Настоящую породу не утаить! Наконец-то я жажду дорогих дизайнерских вещей! Я нормальна! Спасибо, Grazia!»
Через пять дней серебристый кошелек украли на Гауэр-стрит. Видимо, воры тоже читают Graziaи чуют дорогие аксессуары за полмили.
Выяснилось также, что мужья Graziaне читают и, какими бы идеальными и любящими они ни были, все равно периодически бормочут: «225 фунтов! За кошелек! Господи, боже!»– как будто вы только что очень глубоко воткнули им в яйца вилку и повесили на нее пальто, пока принимаете ванну.
Мой теперешний кошелек стоит 25 фунтов и куплен у сапожников на Кроуч-энд. Я сомневаюсь, что в ближайшее время буду его «обновлять».
Итак, давайте посмотрим правде в глаза: собственно сумочка – вещь несущественная, главное – ее содержимое. После многолетних широкомасштабных исследований я составила исчерпывающий список того, что действительно должно быть у вас в сумочке: