Огонь и сера Чайлд Линкольн
– Еще нет. Патологоанатом как раз наверху. Но мы точно знаем, что в три десять Гроув был еще жив – в это время он звонил отцу Каппи.
– Священнику? – удивился Пендергаст.
– По-моему, это старый друг Гроува. Лет тридцать – сорок назад они поссорились, и больше Гроув с Каппи не общались. Собственно, и сейчас Гроув довольствовался беседой с автоответчиком.
– Предоставьте мне копию сообщения.
– Да, разумеется. На пленке слышно, как Гроув в истерике просит отца Каппи приехать.
– А прихватить с собой Библию, крест и святую воду не просит?
– Так вы уже знаете?!
– Только предполагаю.
– Отец Каппи прибыл в восемь утра – сразу, как только прослушал сообщение. Естественно, он опоздал и смог только соборовать Гроува.
– Вы опросили гостей?
– Есть предварительные показания. Так, мы узнали, во сколько завершилась вечеринка. А еще – что Гроув, похоже, был не в духе, беспрестанно и возбужденно говорил. Некоторые гости утверждают, будто он чего-то боялся.
– Из них кто-то мог остаться или проникнуть в дом, когда ушли остальные?
– Эту версию мы прорабатываем. Мистер Гроув, видите ли, имел извращенные сексуальные наклонности.
– То есть?
– Ему нравились мужчины и женщины.
– При чем же здесь извращения?
– Так я же говорю: мужчины. И женщины.
– То есть он был бисексуалом? Насколько я знаю, подобные склонности проявляют тридцать процентов мужчин.
– Только не в Саутгемптоне.
Д'Агоста изобразил приступ кашля, чтобы скрыть смех.
– Лейтенант, вы отлично поработали. Не покажете мне место преступления?
Браски повел их наверх. Слабый душок сгоревших петард сделался намного сильнее, теперь к нему примешался запах горелого дерева и жареной дичи. Это напомнило д'Агосте, как он однажды пробовал во дворе дома готовить шашлык из медвежатины. Тогда на запах выбежала жена и устроила ему разнос. Пришлось ограничиться заказанной пиццей.
Они поднялись на второй этаж, попетляли по извилистому коридору и вышли к лестнице на чердак.
– Дверь была заперта, – пояснил Браски. – Ее открыла домработница.
По узеньким скрипучим ступенькам они поднялись на третий этаж. Стараясь дышать через нос, д'Агоста шел по длинной анфиладе к последней двери, из которой лился яркий свет.
– Дверь в ту комнату тоже была заперта. Внутри есть окно – его не открывали, – продолжал Браски. – За десять лет там выросла настоящая баррикада из мебели.
Следом за Браски Пендергаст с д'Агостой переступили порог.
Зловоние в маленькой спальне под самой крышей одуряло. Единственное слуховое окошко выходило на Дюн-роуд. Джереми Гроув лежал на кровати в дальнем конце комнаты. Дабы произвести необходимые изыскания, патологоанатом уже разрезал на нем одежду. Сейчас, однако, эксперт стоял чуть поодаль, спиной к вошедшим, и делал записи.
Д'Агоста утер пот со лба. Жар от нагретой крыши и вонь делали пребывание в комнате невозможным.
Пендергаст вертелся у трупа. И так и эдак, он подходил к телу с разных сторон. Д'Агоста нервничал – похоже, ему передались исходящие от фэбээровца мощные флюиды напряжения.
Выпученные глаза мертвеца налились кровью, пальцы были стиснуты в кулаки. Неестественно лоснящаяся кожа как бы отслаивалась. Рот, да и все лицо искривила гримаса столь сильного ужаса и боли, что д'Агоста, не выдержав, отвернулся. За долгие годы работы в Нью-Йорке он составил и хранил в уме небольшую картотеку образов смерти. Сегодня коллекция пополнилась еще одним файлом, который вместе с другими сохранится навсегда.
Патологоанатом собирал инструменты, а двое ассистентов готовились упаковать труп в мешок. Еще один полицейский брал образцы прожженного напольного покрытия.
– Доктор! – позвал Пендергаст.
– Да?
К удивлению д'Агосты, эксперт оказался молодой привлекательной блондинкой, которая просто-напросто спрятала волосы под форменной кепкой.
– ФБР. – Пендергаст предъявил жетон. – Не ответите на несколько вопросов?
Женщина кивнула.
– Время смерти установлено?
– Нет, и даже не знаю, что делать.
– То есть? – приподнял бровь Пендергаст.
– Когда термометр показал сорок два градуса по Цельсию, мы поняли, что оказались там же, где и градусник. А температуру мы замеряли через анус.
– Вот именно это я собирался сказать, – подал голос Браски. – Тело каким-то образом поджарили.
– Именно, – подтвердила доктор. – И по большей части его поджарили изнутри.
– Изнутри? – недоверчиво переспросил Пендергаст.
– Да. Как будто... как будто его прожгли насквозь.
Пендергаст посмотрел на доктора в упор:
– Есть какие-нибудь следы горения на теле? На коже?
– Нет, видимых повреждений мы не нашли. Даже на одежде. Разве что странный ожог на шее, но кожа там почти цела.
На мгновение Пендергаст задумался.
– Как такое может быть? Приступ лихорадки?
– Нет. До того температура была сорок девять градусов – слишком высокая для естественной. При такой температуре плоть частично обваривается. Все признаки, по которым обычно устанавливают время смерти, полностью уничтожены. Кровь затвердела, мышечный белок изменил свойства, а следовательно, нет и трупного окоченения. Жар уничтожил большую часть микрофлоры, так что о разложении говорить не приходится. А когда ферменты не активны, нет и саморазрушения клеток. Могу лишь сказать, что жертва умерла между тремя десятью, когда был предположительно сделан телефонный звонок, и семью тридцатью, когда погибшего обнаружили. Но такое заключение, сами понимаете, имеет мало общего с медициной.
– А это, – Пендергаст указал на грудь Гроува, – как я понимаю, тот самый ожог?
В желтом узоре, похожем на клеймо, безошибочно угадывалась форма распятия.
– По всей видимости, он носил очень дорогой крест. Металл расплавился частично, а дерево сгорело полностью, однако в золе мы нашли алмазы и рубины.
Задумчиво кивнув, Пендергаст поблагодарил доктора и обратился к офицеру, собиравшему частицы с пола:
– Можно?
Офицер подвинулся, позволяя Пендергасту опуститься рядом на колени.
– Сержант!
Д'Агоста направился к нему, и Браски двинулся следом.
– Что вы об этом думаете?
Д'Агоста присмотрелся к выжженным на полу глубоким отметинам. Полированное покрытие потрескалось и расщепилось, но следы больших раздвоенных копыт не узнать было невозможно.
– Думаю, – пробормотал д'Агоста, – убийца не лишен чувства юмора.
– Дорогой Винсент, вы действительно полагаете, что это шутка?
– А вы – нет?
– Я – нет.
Д'Агоста поймал на себе пристальный взгляд Браски. «Дорогой Винсент» явно не прошел незамеченным.
Пендергаст тем временем, совсем как собака, ползал на четвереньках вокруг следов. Наконец из карманов шортов он достал пробирку и пинцет, щипцами подцепил коричневатую крупицу, обнюхал и протянул лейтенанту.
– Что это? – нахмурился Браски.
– Сера, лейтенант. Ветхий Завет может быть ветхим, но про Содом и Гоморру, надеюсь, вы помните?
Глава 5
Ресторанчик «Шантеклер» на шесть столиков приткнулся в одном из закоулков Амагансетта, между Блафф-роуд и главной дорогой. Д'Агоста сидел на узкой деревянной скамеечке и щурился по сторонам. Больше всего это миниатюрное заведение походило на одну из тех восьмиугольных французских тарелочек, за которые люди с непонятной радостью выкладывают бешеные деньги только потому, что посуда французская. Д'Агоста на мгновение зажмурился. После затхлого сумрака на чердаке Гроува желтые ящички с нарциссами и желтые тафтовые занавески на желтых разрисованных окнах и скатерти из желтого шелка – все это казалось нестерпимо жизнерадостным. Взгляд сам собой цеплялся за спасительные островки зеленых и красных пятнышек.
Хозяйка – невысокая румяная женщина средних лет – поспешила к их столику.
– А, мсье Пендергаст! Comment cava?[1]
– Bien, madame[2].
– Вам как обычно, мсье?
– Oui, merci[3].
– А вам, офицер? – обратилась она к д'Агосте.
Д'Агоста покосился на исписанную мелом грифельную доску у входа. Половина меню была ему незнакома, вторая половина не вызывала аппетита. Словно запах немытого тела, д'Агосту преследовал смрад горелой плоти.
– Спасибо, ничего.
– Что-нибудь выпить?
– Пиво «Бад», охлажденное.
– К сожалению, мсье, спиртное мы не подаем. Нет лицензии.
Д'Агоста облизнул губы.
– Тогда чаю со льдом, пожалуйста.
Приняв заказ, хозяйка удалилась, и д'Агоста перевел взгляд на Пендергаста, который успел переодеться в обычный для себя черный костюм. Все еще под впечатлением от неожиданной встречи, д'Агоста заметил, что за пять лет фэбээровец ни капли не изменился. Эх, жизнь, нормальные люди за это время идут в рост по работе, а сам д'Агоста идет только вширь. Останься он в Нью-Йорке, и за десять лет бы так не раздался!
– Как вы нашли это место? – спросил он.
– Почти случайно – я живу в нескольких кварталах отсюда. Вполне возможно, это единственное приличное заведение во всем Гемптоне, свободное от представителей элиты. И я все же надеюсь, вы передумаете и закажете поесть. Рекомендую яйца-пашот. За пределами Парижа никто не готовит голландский соус так хорошо, как мадам Мерле: у него такой нежный, бархатистый вкус с тончайшим оттенком полынной горечи, который не спутаешь ни с чем.
Д'Агоста мотнул головой.
– Вы так и не сказали, зачем приехали.
– Я уже говорил, что снял дом на неделю. Я... как бы это выразиться... Разведываю местность.
– Разведываете? Чего ради?
– Организую нечто вроде курорта для приболевшего друга. Подруги, если быть точным. Вы с ней еще познакомитесь. А теперь ваша очередь. Последняя весточка от вас пришла из Британской Колумбии, где вы писали романы. Должен сказать, «Ангелы чистилища» очень даже читабельны.
– Читабельны?
– Что до полицейского делопроизводства, – помахал рукой Пендергаст, – то здесь я пас. Мои вкусы относительно остросюжетной прозы не заходят дальше Джеймса[4].
Д'Агоста уже хотел поправить друга, спросив, не имел ли тот в виду Ф.Д. Джеймс[5], но «разговорами о литературе» за последние годы он уже пресытился – и предпочел промолчать.
Принесли напитки. Д'Агоста сделал большой глоток. Чай оказался несладким, и он открыл пакетик с сахаром.
– Да что рассказывать? Писательством прокормиться не удалось, вот и двинул домой. Там нынешний мэр как раз сокращает штат полиции, на прежнее место устроиться я не смог. Думал, все, умру с голоду, а тут подвернулась вакансия в Саутгемптоне. И я решился.
– Полагаю, вы еще неплохо устроились.
– И зря полагаете. Побегайте-ка за собачниками, чьи питомцы все лето помечают пляж дымящимися кучками. А приезжие... Лонг-Айленд – курорт, кого здесь только не встретишь. Выписываешь квитанцию за превышение скорости и потом узнаешь, что в участок по твою душу с повесткой в суд явится король адвокатов и киноактер Мелвин Белли. Знали бы вы, сколько стоят эти разборки!
Пендергаст сделал глоток чего-то похожего на чай.
– А как работается с лейтенантом Браски?
– Он настоящий говнюк, увязший в политике. Метит на должность шефа.
– А впечатление производит неплохое, вроде бы компетентный.
– Ну тогда он настоящий компетентный говнюк.
От пристального взгляда Пендергаста стало не по себе. Д'Агоста совсем забыл, каково это, когда глубокие серые глаза фэбээровца проникают в самую сердцевину твоей души.
– Вы кое-что упустили, – сказал Пендергаст. – Я помню, у вас были жена и сын – Винсент-младший, надо полагать.
– Сын и теперь есть, – кивнул д'Агоста. – Остался в Канаде с моей женой. По крайней мере с женой по бумагам.
Пендергаст молчал, и д'Агоста, тяжело вздохнув, продолжил:
– Мы с Лидией стали все больше отдаляться друг от друга. Знаете, как это бывает, когда работаешь в полиции, по многу часов. Начать хотя бы с того, что она не хотела переезжать в Канаду, особенно в такую даль, в Инвермер. А уж когда я стал работать дома целыми днями, пытался писать... Мягко говоря, мы действовали друг другу на нервы. – Пожав плечами, он покачал головой. – Жить там ей понравилось, а мое возвращение в Нью-Йорк стало последней каплей.
Вернулась мадам Мерле и принесла заказ Пендергаста. Д'Агоста решил, что пора сменить тему.
– Ну а вы? – спросил он почти что враждебно. – Чем занимались? Прилипли небось к своему Нью-Йорку?
– Вообще-то я недавно вернулся со Среднего Запада. Из Канзаса. Разбирался там кое с чем. Дельце так себе, небольшое, хотя и со своими... э-э... особенностями.
– А Гроув?
– Вы же знаете, Винсент, я питаю страсть к необычным убийствам. Кто-то скажет, эта страсть нездоровая, но в поисках дел я забредал в места подальше Лонг-Айленда. Дурное хобби, от которого трудно избавиться.
Пендергаст проткнул яйцо ножом, и на тарелку вытек омерзительно яркий желток.
– Так вы здесь официально?
– Вполне. – Фэбээровец похлопал по карману, где лежал сотовый.
– И как же вы оправдываете свое присутствие? В смысле, как федерал: наркотики, терроризм?
– Именно так, как я сказал лейтенанту: вероятностью того, что убийцы прибыли на самолете из другого штата. Притянуто за уши, но для прикрытия хватит. – Пендергаст наклонился к д'Агосте через стол и, слегка понизив голос, добавил: – Винсент, мне нужна ваша помощь.
Д'Агосте показалось, что Пендергаст шутит.
– Когда-то мы были хорошей командой.
– Но я... – замялся д'Агоста и закончил чуть резче, чем хотелось бы: – Вам не нужна моя помощь.
– Так же как и вам – моя. – Снова этот проклятый взгляд серых глаз.
– То есть?! Не надо мне помогать, у меня все прекрасно.
– Простите за вольность, Винсент, но ничего у вас не прекрасно.
– Да какого черта вам от меня нужно?!
– Вы зарываете свой талант. И вдобавок даете понять это окружающим. Лейтенант Браски в чем-то хорош и даже неглуп, однако не вам ходить под его началом. Когда-нибудь он станет шефом, и все только усложнится.
– Значит, вы здесь, чтобы спасти меня?
– Нет, Винсент. Вас спасет это дело – спасет от себя самого.
Д'Агоста встал.
– Я никому не позволю пудрить себе мозги, даже вам.
Он вытащил из бумажника мятую пятерку и, гордо бросив купюру на стол, направился к выходу.
Спустя десять минут д'Агоста нашел Пендергаста сидящим на прежнем месте. Мятая пятерка все так же лежала на столе. Покраснев, д'Агоста сел и заказал себе еще чаю.
Пендергаст как раз заканчивал еду. Как ни в чем не бывало он кивнул другу и достал из кармана пиджака лист бумаги.
– Вот список гостей Джереми Гроува. – Пендергаст положил лист на стол. – Здесь даже имя и телефон священника, которому он звонил. С него и начнем. В общем, имен в списке мало, зато каждое из них заслуживает отдельного внимания. – Пендергаст подвинул листок д'Агосте.
Кивнув, д'Агоста пробежал глазами по списку. Впечатление от увиденного в поместье постепенно притупилось, и он ощутил почти забытое предвкушение работы – работы над хорошим делом.
– И чем же сержант департамента полиции Саутгемптона может помочь ФБР?
– Я поговорю с лейтенантом Браски, и вас назначат местным представителем Бюро.
– Да Браски на дыбы встанет!
– Напротив, лейтенант будет только рад от вас избавиться. К тому же на дыбы встают вольные звери, а Браски – зверь политический. Сделает, как прикажут.
Д'Агоста кивнул.
– Почти два, – посмотрел на часы Пендергаст. – Собирайтесь, Винсент, нам предстоит долгий путь. Священники обедают рано, но если поспешим, как раз попадем на прием к отцу Каппи.
Глава 6
Усевшись в «роллс-ройс» Пендергаста, д'Агоста почувствовал себя капитаном Ахавом в желудке у кита Моби Дика. «Силвер-рейт» пятьдесят девятого года, белый кожаный салон, да еще, наверное, личный шофер. Это вам не «бьюик» из запасника ФБР, на котором напарник д'Агосты выезжал расследовать убийства в музее[6]. Что ж, некоторым везет на богатых родственников, не скупящихся оставить тебе в наследство миллиардик-другой.
Машина катила вверх по шоссе № 9. Вокруг простиралась долина Гудзона, и д'Агоста радовался пышной растительности – так устали его глаза от песчаных дюн и чахлого кустарника Саутгемптона. Осень еще не набрала полную силу, но деревья на отлогих холмах уже вовсю наряжались в ее цвета. Вдалеке на обочине то и дело мелькали старые особняки: монастырские владения, приюты, частная собственность – с видом на реку или полускрытые лесом.
К одному из таких домов и свернул «роллс-ройс». Сбросив скорость, машина въехала на мощенную булыжником подъездную дорожку и бесшумно остановилась у портика из красного кирпича. Особняк во фламандском стиле знавал лучшие дни; табличка на фасаде сообщала, что построенный в 1874 году дом значится в Национальном регистре исторических памятников. Зато новые хозяева озаботились колокольней и ухоженной лужайкой, ровным ковром спускавшейся к самой реке Гудзон.
На стук в дверь вышел монах в коричневой сутане, перепоясанной шелковой веревкой. Молча, не снимая капюшона, он провел гостей внутрь, где Пендергаст с поклоном представил служителю веры визитную карточку. Монах кивнул и поманил за собой.
Вдыхая аромат веков и мастики, д'Агоста вместе с агентом следовал за монахом изгибами коридора. На ходу он подметил, что внутреннее убранство не лишено вкуса. В конце пути их ждала по-спартански обставленная комната: два ряда тяжелых деревянных стульев вдоль противоположных стен да одинокое распятие, что висело на голой выбеленной поверхности. Свет проникал сюда косым столбиком через единственное окно у открытых потолочных балок.
Монах с поклоном удалился, и почти сразу же вошел его двойник. Однако стоило ему сбросить капюшон, удивленный д'Агоста увидел, что этот священник крупнее – ростом выше шести футов, широкоплечий, с квадратной челюстью. Черные глаза человека лучились энергией.
Снаружи донесся приглушенный перезвон колоколов, и д'Агоста невольно вздрогнул.
– Я отец Бернард Каппи, – представился священник. – Добро пожаловать в монастырь. Эту комнату мы называем Палатой дискуссий, здесь по выходным собираются братья и изливают друг другу все, что накапливается за неделю. У нас в монастыре хранят обет молчания, так что накопиться успевает многое.
Одернув полы сутаны, отец Каппи сел.
Пендергаст последовал его примеру, затем представил д'Агосту:
– Мой напарник, сержант д'Агоста. Он тоже будет задавать вопросы.
– Рад знакомству. – Священник сдавил руку д'Агосте в пожатии.
«Да уж, не агнец Божий», – подумал д'Агоста. Он поерзал на стуле: сидеть было жестко, к тому же холодный воздух в комнате отдавал сыростью, хоть на улице и светило теплое солнце. Д'Агоста признался себе, что кого-кого, а хорошего монаха из него бы не вышло.
– Искренне прошу простить за вторжение, – сказал Пендергаст.
– Ничего страшного. Я лишь надеюсь, что смогу помочь. Такая трагедия...
– Мы постараемся вас не задерживать. Для начала расскажите о звонке.
– Как я уже говорил полиции, Гроув звонил мне домой в три десять утра – автоответчик зафиксировал время. Я проверяю сообщения по утрам, хоть это и нарушение правил. У меня, знаете ли, престарелая мать... Как только я прослушал запись, сразу же отправился на Лонг-Айленд. И разумеется, опоздал.
– Почему Гроув звонил вам?
– Это сложный вопрос, и ответ потребует времени.
Пендергаст кивнул в знак того, что готов слушать.
– Мы с Джереми Гроувом знакомы давно, встретились еще в бытность студентами, в Колумбии. Я пошел учиться на священника, а он уехал во Флоренцию изучать искусство. В то время мы оба... Что ж, я не сказал бы, что мы были религиозны в обычном смысле, но мы увлекались всем, что касается духовности. Случалось, ночи напролет спорили о вопросах благочестия, основ знания, природы добра и зла и тому подобном. Потом я продолжил изучать теологию в семинарии Маунт-Сент-Мэрис, но дружбы с Гроувом не прерывал и через несколько лет отслужил венчание на его свадьбе.
– Понимаю, – пробормотал Пендергаст.
– Гроув жил во Флоренции. Несколько раз я навещал его на прекрасной вилле – на холмах к югу от города.
– А где он брал деньги? – прочистив горло, спросил д'Агоста.
– С этим связана интересная история, сержант. Гроув купил на аукционе Сотбис картину, заявленную как работа одного из последних учеников Рафаэля. Он лично сумел подтвердить подлинность и в итоге продал картину музею Гетти за тридцать миллионов долларов.
– Мило.
– Вы правы. Как бы там ни было, живя во Флоренции, Гроув приобщился к религии. В интеллектуальном плане, как поступают некоторые. Понимаете, мистер Пендергаст, есть такое определение: «католик-интеллектуал», вот оно в полной мере относилось к Гроуву – он обожал дискутировать.
Пендергаст кивнул.
– Брак Гроува удался. Он боготворил жену. Однако потом, довольно неожиданно, она сбежала с другим мужчиной. Сказать, что это стало несчастьем, значит, не сказать ничего. Гроув был убит горем, и свой гнев он сосредоточил на Боге.
– Ясно, – ответил Пендергаст.
– Гроув посчитал, что Бог его предал. Он стал... не атеистом и не агностиком, нет. Нельзя сказать, что он отрекся от Бога. Скорее, он вступил с Господом в противоборство. Гроув намеренно избрал путь греха и жестокости, обращенный против Всевышнего. Но жестокость эта на деле оказалась направлена против собственной духовной сущности. Гроув стал критиком-искусствоведом, а критика – такая профессия, что позволяет вести порочный образ жизни, выходя за рамки общественных норм. В обычной жизни вы не скажете художнику, что его картина – отвратительный мусор. Критик же, напротив, так и поступит. Для него подобное отношение к миру и есть соблюдение норм высокой морали. Нет более постыдной профессии, чем критик. Разве что врач, осуществляющий смертную казнь.
– Тут вы правы, – с чувством заявил д'Агоста. – Кто не может творить сам – учит, а кто не может учить – критикует.
– Святая правда, сержант д'Агоста! – рассмеялся отец Каппи.
– Сержант д'Агоста пишет триллеры, – пояснил Пендергаст.
– Неужели?! Обожаю детективные романы. А что же вы написали?
– Последняя вещь – «Ангелы чистилища».
– Всенепременно куплю эту книгу.
Д'Агоста невнятно поблагодарил священника. Уже второй раз за день он был готов провалиться со стыда. Надо бы поговорить с Пендергастом, чтобы тот не трубил направо и налево о его неудачной карьере писателя.
– Достаточно сказать, – продолжил священник, – что из Гроува получился выдающийся критик. Он окружил себя самыми низкими, эгоистичными и жестокими людьми, которых только знал, и посвятил себя излишествам – алкоголю, чревоугодию, сексу, деньгам и сплетням. Гроув устраивал званые обеды, подобно римскому императору, часто выступал на телевидении, нападая на разных художников, причем весьма утонченным образом. Его статьи в нью-йоркском «Книжном обозрении» шли на ура. Ничего удивительного, что Гроув добился огромного успеха.
– А как вы к этому отнеслись?
– Гроув не мог простить мне то, чему я служу. Наша дружба попросту распалась.
– Когда это случилось? – спросил д'Агоста.
– В тысяча девятьсот семьдесят четвертом году от него ушла жена, и немногим позже произошел разрыв между нами. С тех пор и до сегодняшнего утра он ко мне не обращался. Вот так.
– А что же с сообщением?
Священник достал из кармана диктофон.
– Перед тем как отдать кассету полиции, я сделал копию. Он нажал на кнопку воспроизведения.
– Бернард? Бернард! – Высокий голос звенел от напряжения. – Это Джереми Гроув. Ты там? Ради Бога, возьми трубку! Послушай, Бернард, ты нужен мне. Ты должен приехать. Саутгемптон, семнадцать, Дюн-роуд. Приезжай немедленно. Это... это ужасно. Захвати крест, Библию и святую воду. Бог мой, Бернард, он пришел за мной, слышишь?! Он пришел за мной! Я должен исповедаться, мне нужно прощение, отпусти мне грехи... Ради любви к Господу, Бернард, возьми трубку...
Резкий голос эхом отзывался от выбеленных стен пустой комнаты... Тут истекло время, отпущенное программой автоответчика, и речь прервалась. Д'Агоста вздрогнул от ужаса.
– Что ж, – произнес Пендергаст, – было бы любопытно услышать ваше мнение по этому поводу, отче.
– Думаю, – помрачнев, сказал Каппи, – Гроув ощущал на себе проклятие.
– Проклятие? Или присутствие дьявола?
– Какова бы ни была причина, – Каппи поерзал на стуле, – Джереми Гроув знал о неизбежном конце и перед смертью хотел получить прощение. Для него это было куда важнее, чем помощь полиции. Гроув, видите ли, не переставал верить.
– Вы в курсе, какие следы найдены на месте преступления? Выжженные отпечатки копыт, частицы серы, необычно высокая температура тела?
– Да, мне рассказали.
– Можете это объяснить?
– Дело рук смертного. Убийца лишь хотел показать, что за человек был Гроув. Отсюда и следы копыт, и сера, и прочее. – Диктофон исчез в складках сутаны отца Каппи. – Во зле нет ничего мистического, мистер Пендергаст. Оно повсюду, оно нас окружает, я вижу его каждый день. И почему-то я сомневаюсь, что дьявол, какую бы форму он ни принял, стал бы привлекать к себе внимание.
Глава 7
Читать бесплатно другие книги:
